CC BY
105
УДК 321.01(474.3)«1934/1940» ББК 66.3 (4 Лат)
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА РЕЖИМА КАРЛИСА УЛЬМАНИСА В ЛАТВИИ
(1934—1940)
Айварс Странга,
доктор исторических наук, профессор Латвийского университета, академик Академии наук Латвии (Рига, Латвия) stranga@lu.lv
Перевод с английского Л. О. Приваловой
Аннотация. В статье рассматривается политическая система авторитарного режима К. Уль-маниса. Хотя сам Ульманис неоднократно декларировал, что его режим был всего лишь «революционным», в действительности по многим параметрам он определенно являлся авторитарным, возможно, даже автократическим. Вся власть сосредотачивалась в руках одного человека — Ульманиса — президента и верховного главнокомандующего вооруженных сил страны, главы правительства, узурпировавшего в том числе и законодательную власть.
Ключевые слова: Ульманис, Латвия, авторитаризм, тоталитаризм, лидерство, палата, государственный план.
THE POLITICAL SYSTEM OF KARLIS ULMANIS' REGIME IN LATVIA,
1934—1940
Aivars Stranga,
Dr. Habil. Hist., Professor of Modern History, University of Latvia, Academician of the Latvian Academy of Sciences, Riga
Abstract. This paper examines the political system of Karlis Ulmanis'authoritarian regime. Although Ulmanis himself emphasised that his regime was, in its essential character, revolutionary, in fact in most respects it was a simple authoritarian, even autocratic, regime in which all power was concentrated in the hands of one person — Ulmanis. He was the head ofgovernment, the government in turn having usurped the rights of the parliament; he was also state president and the supreme commander of the armed forces.
Key words: Ulmanis, Latvia, authoritarianism, totalitarianism, leadership (vadoniba), chambers, state planning.
Режим Ульманиса не хотел выглядеть примитивной, консервативной авторитарной диктатурой, поэтому ему присвоили название «национальная революция». В действительности же это была диктатура, широко прибегавшая к фашистским методам мобилизации и манипулирования дезориентированной частью общества. Не случайно в годы существования режима как сам Ульманис, так и члены его правительства, не говоря уже о его идеологах
и пропагандистах, не отрицали сходства этого режима с фашистскими моделями в других странах.
Ульманис неоднократно публично давал высокую оценку итальянскому фашизму и лично Б. Муссолини, а также призывал народ Латвии «учиться у Италии». В произнесенной 26 апреля 1935 г. на митинге молодежной организации «Мазпулки» речи, говоря о режиме Муссолини и о сложившейся в Италии психологической обстановке, он опре-
146 -
делял фашизм как «высокоэмоциональное состояние возбуждения и энтузиазма, необходимое для мобилизации масс» [1]. Нечто подобное он хотел видеть и в Латвии.
Пропагандисты режима сравнивали Ульманиса не только с Муссолини, но и с Гитлером [2]. 3 апреля 1938 г., обращаясь к палате труда, министр иностранных дел Латвии В. Мунтерс дал своего рода типологическое определение авторитарного режима, каким является и режим Ульманиса — это «однопартийные или беспартийные режимы, называемые также тоталитарными или авторитарными» [3]. В 1939 г., когда праздновалась пятая годовщина режима, фашизм и тоталитаризм были неотделимы от его самоидентификации: порой полагали, что режим заслуживает названия фашистского государства [4], порой его претензии казались манией величия. Широко известный статистик Я. Бокалдерс, идеолог режима, описывал его как «...политически сплоченное тоталитарное государство...» [5]. Тоталитарное!
Режим 15 мая был своего рода компиляцией, пытавшейся позаимствовать некоторые черты у диктатур разного типа. Однако они не делали режим фашистским и ещё менее — тоталитарным, диктатурой, которая в реальности не существовала в полном объеме в политике даже того лидера, который впервые использовал понятие «тоталитаризм», — у Муссолини в Италии.
Политические репрессии после 15 мая получили большой размах. Поскольку в мае и летом 1934 г. были арестованы по меньшей мере 1080 человек и в государственных тюрьмах не хватало мест для всех заключенных, в Лиепае был открыт концентрационный лагерь — позорная страница, которая вошла в историю режима. Правда, уже в 1935 г. большинство арестованных были отпущены. В последующие же годы политические репрессии были более умеренными, не говоря уже о том, что они никогда не были кровавыми. Тем не менее следует помнить и о том, что тысячи людей в то время потеряли работу по политическим мотивам. Так, в конце 1934 г. по меньшей мере 3982 человека были уволены из местных органов власти [6].
В смысле террора режим не был тоталитарным. Ко времени вторжения советских войск в Латвию в июне 1940 г. в латвийских тюрьмах находилось всего лишь 253 политических заключённых (14 других заключенных были лишены свободы за шпионаж в пользу СССР). Это было небольшим количеством не только для тоталитарного или фашистского режима — если относить режим Ульма-ниса к этой категории — но и по сравнению со многими авторитарными или военными диктатурами
в Европе. Контроль над общественной жизнью при режиме 15 мая усилился в небывалых размерах, что обеспечивалось не только политической полицией, но и айсаргами — полувоенной добровольной организацией, насаждавшей общественный порядок. Ее командиры разного ранга каждую неделю должны были докладывать о настроениях в обществе заместителю министра внутренних дел, позднее — министру общественности А. Берзиньшу [7]. Тем не менее это не был тоталитарный контроль, режим оставался в рамках политического государства, типичного для подлинно авторитарных режимов.
Большую часть поразительной компиляции признаков фашизма и германского национал-социализма можно найти в культе Ульманиса как лидера, в облике которого сочетались «новые литургии» двух режимов — массовых шествий, парадов и празднований, которые должны были представить картину развития новой, «национальной Латвии» и придать динамичную форму авторитаризму Ульманиса. Однако, в отличие от аутентичного итальянского фашизма, не говоря уже о Германии фюрера, авторитаризм Латвии означал только авторитарную, даже с тенденцией к автократии, диктатуру. Другая компиляция клерикального фашизма [8] Италии и Австрии — создание палат — не превратила латвийский авторитаризм в «истинный фашизм» данных стран. Уже 3 апреля 1926 г. Муссолини подчеркнул: «Италия — это государство, которое контролирует всё существующее в природе: политику, экономику, нравственность (черта тоталитаризма. — А. С.). Италия — это корпоративное государство» [9]. Корпоративный дух был воплощён в палатах: они были нацелены против либерализма в экономике и основывались на идеологическом требовании фашизма искоренить «чуму» классовых разногласий и классовой борьбы — демократию и либерализм. Однако система палат, которая, как отмечал Муссолини, олицетворяла диктатуру государства над классами, была одним из многих требований, предъявлявшихся к революции. И, тем не менее, капиталистическая экономика, хотя и подчинявшаяся усиливавшемуся контролю со стороны государства, не была уничтожена. Важной особенностью Италии была вера Муссолини в то, что система палат может работать только в том случае, если будет подчинена руководству со стороны фашистской партии [10].
В Латвии заимствованная система палат имела специфические особенности. Во-первых, в отличие от Италии и Австрии, Ульманис при помощи палат установил полный и почти тоталитарный контроль над обществом. Были созданы не только четыре экономические палаты, но также еще две па-
- 147
латы, которые соединяли разного рода «работников умственного труда» — лиц свободных профессий, специалистов-инженеров, представителей различных видов деятельности, которых нельзя было подогнать под четыре экономические палаты. Существовали Палата труда, Палата профессий (в которые вошли даже дантисты и ветеринары — они тоже не должны были оставаться вне контроля) [11].
Ни одна из шести палат не обладала властью: в Латвии не разрешалась никакая, даже самая обычная организация, которая могла бы привести к минимальному ослаблению абсолютной власти Ульмани-са. Ведь его прерогативы «.. .не должны были быть ограничены какой-либо организацией.» [12]. Палаты были лишь информационными органами [13]. Если первые четыре палаты были призваны положить конец дискуссиям и установить согласие в вопросах развития экономики, то какие «классовые разногласия» могли быть, например, у художников или актеров, которые находились под неусыпной заботой Палаты творчества и искусств? Авторитарный режим Ульманиса, даже с помощью полиции и айсаргов, не мог полностью контролировать все стороны жизни, особенно в области культуры и искусства. В результате контроль был передан палатам. При этом подразумевалось, что, в конечном счёте, каждый житель Латвии принимал участие в одной из профессиональных организаций, интегрированных в систему шести палат. Представителям каждой профессии разрешалось иметь лишь одно объединение — требование, делавшее соответствующее занятие легко контролируемым, — плюс возможные филиалы в провинции [14].
Во-вторых, как и в Италии и в Австрии, палаты в Латвии были представлены в качестве альтернативы демократическому парламенту. Однако развитие системы палат было медленным и вплоть до утраты Латвией независимости в результате действий СССР в июне 1940 г. не было завершено. Кроме того, не являлось тайной, по крайней мере, с 1938 г., что палаты должны были стать центральным элементом новой конституции Латвии — Конституции Ульманиса.
Другим новшеством стало слияние прежних четырёх палат в Национальный Совет по экономике, а двух других — в Национальный Совет по культуре. В мае 1939 г. число членов этих Советов составляло 111 человек. Ульманис распорядился о проведении их совместного совещания 12 мая 1939 г. (присутствовало 100 членов), которое было объявлено первой демонстрацией «нового народного представительства». Общее собрание не приняло никакого решения, да и не имело на то никаких полномочий. Это было шоу, которое не должно
было затмить главного актёра — Ульманиса, которого приветствовали в торжественной обстановке, под звуки-фанфар. Он не стал выступать перед собранием, чтобы не умалить значение своей более важной речи, которую ему предстояло произнести в Национальном театре 15 мая, в пятую годовщину переворота. В той речи он подчеркнул, что палаты, их советы и только что проведенное совместное совещание советов являют собой реальную конституционную реформу: «Идя дальше этим же путём, мы всё больше приближаемся к непосредственному участию народных депутатов в деятельности государства» [15]. И уточнил, что по «этому пути» всё же нужно долго и много идти.
Годом позже, весной 1940 г., «написанная конституция» ещё не была готова. Характеризуя палату труда (полностью подчинённую министру общественности), следует указать, что министр А. Берзиньш был личным представителем Ульманиса в палате; в свою очередь самого министра Берзиньша представлял его секретарь К. Велдре. Одним из инструментов, которыми министр и палата управляли жизнью рабочих, являлись так называемые приказчики — фактически — надсмотрщики. В апреле 1940 г. были назначены 221 приказчик в магазинах и на фабриках и заводах — для сотрудничества с палатой [16]. 7 апреля 1940 г. Уль-манис признал, что на повестке дня стоит некая форма слияния двух вышеназванных государственных объединений, которые «хотят слиться, чтобы стать объединением высшего уровня...». Таким образом, даже если «объединение высшего уровня» палат было бы организовано, то и оно также «лишь расчистило бы путь для более совершенной политической системы.» [17]. 15 мая того же года, когда праздновалась шестая годовщина режима, было отмечено, что в речи, о которой говорилось выше, Ульманис «заявил о начале создания новой конституции» [18]. Только лишь «начало конца»!
Третий признак, отличавший Латвию от Италии с учетом палат, — это отсутствие в Латвии вышеупомянутого контроля фашистской партии над палатами, поскольку после 15 мая партий больше не существовало. Отсутствовала не только аутентичная массовая фашистская партия, но и не было даже «карманной», созданной сверху, партии Ульманиса.
В этом заключалась существенная разница: в своей риторике как составной части культа лидера Ульманис пытался моделировать некоторые организации по примеру Италии, однако его диктатура не стала адекватной фашизму. 5 февраля 1936 г. посол Италии в Латвии Ф. Мамели признал: «Правительство Латвии больше не является фашистским правительством, а представляет собой госу-
дарство выродившейся полиции» [19]. В 1939 г. Ульманис планировал создать новую партию, которая позволила бы значительно изменить автократическую сущность его режима, придав при этом режиму более массовый характер и обеспечив его новым инструментом мобилизации и контроля над общественностью. Вплоть до 1939 г. у режима не было своей собственной учредительной структуры или системы: режим основывался на культе Ульманиса, а сам Ульманис в свою очередь делал ставку на контроль полиции и лояльность армии и чиновников. Такая крупная организация, как айсарги, в какой-то степени выполняла функции партии, но и сама находилась под строгим контролем Министерства внутренних дел, позднее — Министерства общественных дел.
Ульманис никогда не высказывался публично на предмет создания «сверху» однопартийной системы. В мае 1939 г. он еще испытывал сомнения по поводу необходимости создания подобной партии. Партийная система была вновь окончательно отвергнута 15 мая, т. е. в пятую годовщину режима: министр внутренних дел Х. Апситис подчеркнул, что у Латвии «есть сильное беспартийное правительство» [20]. Хотя во всех других авторитарных государствах Европы, включая соседние Литву и Эстонию, существовали партии, созданные или поддерживаемые диктаторами, официальное мнение Латвии о таких партиях оставалось по-прежнему негативным. В своей речи в Национальной опере 15 мая Ульманис провозгласил, что государство не вернется «.. .к отвергнутому порядку старых партий.» [21]. И действительно, у него не было не малейшего желания вернуться к системе «старых партий», то есть к парламентской демократии, несмотря на то, что он не был до конца уверен в правильности такого решения и продолжал размышлять о планах по формированию партии. Было решено создать, как ее называл сам Ульманис, «всеобъемлющую политическую организацию. в форме централизованной политической партии». Наряду с политической партией также необходимо было создать молодёжное объединение [22]. А. Бер-жинс писал в 1963 г., находясь в ссылке, что Ульманис «.предусматривал создание сильной государственной партии, включающей в себя представителей как сельского, так и городского населения. В представлении Ульманиса, это должна была быть партия, возглавляемая им самим» [23].
Как мы видим, идея Ульманиса подразумевала не только политическую партию, сформированную сверху, но также и подчинённую партии молодёжную организацию. Партия должна была называться «Партия народного единства», её символом
должен был стать белый сокол на зелёном поле, и предполагалось, что каждый член партии будет носить кольцо Намейсиса — легендарного вождя племени земгалов, боровшегося против крестоносцев в XIII в. [24]. Действительно, партия могла бы стать массовой организацией, но она не превратилась бы в массовую фашистскую партию. Ее «массовость» также обеспечивалась бы сверху: как А. Бержинс признавал в 1969 г., «.организация ай-саргов со своим огромным членством должна была быть интегрирована в работу новой партии народного единства» [25]. Айсарги должны были стать основой партии. Тем же путем должна была развиваться молодёжная организация партии. В ее состав должна была быть включена основанная Уль-манисом в 1929 г. организация сельской молодежи «Мазпулки», превращенная им в единственную национальную молодёжную организацию. 8 января 1938 г., выступая на собрании «Мазпулки» в Риге, Ульманис провозгласил, что в этом году «работа по объединению молодёжи должна быть завершена, и молодёжи должно быть предоставлено единое лидерство» [26]. Задача «единого лидерства» была повторена и в конце года [27], но в конечном счёте осталась нереализованной.
У Ульманиса не было времени для создания партии: осенью 1939 г. начались совершенно неожиданные события. Даже если бы партия была создана, режим лишь внешне приобрёл бы черты тоталитарного мобилизационного режима, на деле сохранившего единовластие Ульманиса, усиленное созданной самим лидером и полностью подчинённой ему организацией, которая, тем не менее, могла бы способствовать установлению контроля над обществом.
В 1939 г. у Ульманиса возникла другая идея: 21 июля кабинет министров выслушал и одобрил его предложение создать должности «председателей регионов в каждом из четырёх регионов страны» [28]. Мотивы этой идеи не были ясны, однако введение новой административной структуры — регионов и председателей регионов — свидетельствовало, вероятно, о желании подчинить страну даже более жёсткому контролю уже на уровне региональных центров. Однако это намерение также могло таить угрозу единовластию Ульманиса, если бы региональные председатели превратились бы в региональных лидеров. Как и в деле создания партии, Ульманису не удалось осуществить этот свой план до июня 1940 г.
Таким образом, режим Ульманиса был единоличной авторитарной, даже автократической диктатурой. Представляется, что эта диктатура была самой автократической (хотя и далеко не самой ре-
- 149
прессивной) из всех, существовавших в Европе, поскольку, в отличие от других антидемократических режимов, в Латвии не существовало парламента, даже в сугубо декоративной форме [29]. Кроме того, в Латвии не существовало и партии, подчиняющейся диктатору.
Примечания:
1. Pirmais gads. 1934. 15.V — 1935. 15.V. — Riga, 1935. — S. 247—248. «Речь была очень хорошо воспринята в Риме: через несколько дней Ульманис получил аудиенцию у посла Италии доктора Мамели, который по личному требованию премьер-министра Италии (Муссолини) ... передал удовлетворение Муссолини его речью и признательность за точку зрения по поводу устремлений народа Италии, которую он блестяще и с большим пониманием выразил на встрече с молодежной организацией «Маз-пулки» (Rits. — 1935. — May 7). Через две недели митинги, прошедшие 15 мая 1935 г. в ознаменование годовщины государственного переворота, дали повод Италии снова почувствовать своё «родство» с Латвией. У Муссолини начало складываться впечатление, что и в Латвии тоже действует «настоящий фашизм». 17 мая Ульманис снова получает поздравление: «С чувством глубокой взаимности присоединяюсь к латвийскому народу, празднующему годовщину новой власти, установленную Вашим Высокопревосходительством» (Rits. — 1935. — May 18).
При «новом режиме» в Латвии переплетались некоторые черты фашизма, но они никогда не стали его точной копией (как и в случае с другими странами Восточной Европы). Как известно, процветание Италии продолжалось достаточно долго. Новогоднее послание Ульманиса к народу Латвии от 5 января 1938 г. апеллировало к примеру Италии, либо самой Латвии, а также опиралось на его собственные выступления. «Были и другие сеятели, и другие жнецы — Мадзини, Гарибальди, Кавур, Муссолини. А итальянский народ един и крепок в своем единстве» (Rits. —1938. — Jan. 5). См. также послание Ульманиса Муссолини в феврале того же года (Sejejs. — 1938. — Nr. 2. — S. 114).
2. См., напр.: Alnis, A. No parlamentärisma uz autoritäru vadonibas valsti // Sejejs. — 1939. — Nr. 8. — S. 806.
3. Ceturtais Gads. — S. 367.
4. Alnis, A. No parlamentärisma ... — S. 806.
5. Bokalders, J. Saimnieciskä ideologija // Ekonomists. — 1939. — Nr. 10. — S. 700.
6. Scerbinskis, V. Pasvaldibu amatpersonu atlaisanas un ie-celsanas pec 1934. gada 15. maija apversuma // Latvijas Arhivi. — 2007. — Nr. 2. — S. 61.
7. Butulis, I. Sveiki, Aizsargi! — Jumava, 2011. — S. 73.
8. В своих записях, сделанных в ссылке в СССР осенью 1940 г., Ульманис признается: «Больше всего я придерживался курса, проводимого Веной». Kärlis Ulmanis trimdä un cietumä. Dokumenti un materiäli. — Riga, 1994. — S. 293. См. также позитивную оценку латвийской прессы, напр.: Austrija — korporativa valsts // Rits. — 1934. — Nov. 2.
9. Halperin, S. W. Musolini and Italian Fascism. — London, 1964. — P. 56. См. также: Feldmanis, I. Autoritä-risma vilni Eiropä pec 1. Pasaules kara. — Apversums, 1934. Gada 15. maija notikumi avotos un petijumos / Eds. Dr. Hist. V. Scerbinskis, Dr. hist. Ё. Jekabsons, Latvijas Nacionälais Arhivs. Latvijas Arhivistu Biedri-ba. — Riga, 2012. — S. 81, 85.
10. К. Ульманис тщательно изучал систему палат в Италии, в особенности после первой сессии фашистской корпоративной палаты, которая должна была заменить парламент в марте 1939 г. При изучении проекта устава палат Ульманис подчеркнул несколько мест в тексте устава, например, утверждение, что «весь народ охвачен и контролируется фашистской партией». См. записи Ульманиса: LVVA (Государственный Исторический архив Латвии), 5969. f. 1. apr., 281.l., 141—145, S. 437.
11. 2 kameras un kultüras padome gara darbiniekiem // Rits. — 1938. — March 6.
12. Alnis, A. No parlamentärisma. — S. 807.
13. Даже совещания разрешались только неполитического характера; например, Президиум Сельскохозяйственной палаты на своем заседании 4 января 1938 г. «принял повестку дня по исследованию и улучшению качества бекона» (Rits. — 1938. — Jan. 5).
14. Например, в области изобразительного искусства была разрешена только одна организации — Латвийское общество изобразительных искусств. — Konstante, I. Mäkslinieku Biedribas Latvijä (1934— 1940). Jaunäkie Latvijas Valsts vestures arhiva materiä-lu petijumi. — Mäksla un politiskie konteksti. — Riga, 2006. — S. 105—108. То же самое относилось и к музыке: ко времени оккупации Латвии в 1940 г. осталось только одно общество в Палате творчества и искусств — Музыкальное общество, в котором было примерно 600 членов (Müzika okupäcijä. Latvi-jas müzikas dzive un jaunrade 1900—1945 / Ed. Dr. Art. Arnolda Klotins. — Riga, 2011).
15. Mes esam strädäjusi ritdienai un näkotnei // Latvijas Ka-reivis. — 1939. — May 17.
16. Latvijä 76 905 organizeti strädnieki // Latvijas Karei-vis. — 1939. — Apr. 6.
17. Darbs ir avots spekam un augsanai // Latvijas Karei-vis. — 1940. — Apr. 9.
18. Mes stävam uz ciesa un stingra pamata // Latvijas Karei-vis. — 1940. — May 15.
150 -
19. Andersons, E. Latvijas Vesture. 1920—1940. Ärpoliti-ka, I. — Riga, 1982. — S. 630.
20. Tieslietu Ministrijas Menesraksts // 1939. — Nr. 4. — S. 868.
21. Latvijas Kareivis. — 1939. — May 17.
22. Karlis Ulmanis trimda un cietuma ... — S. 323.
23. Berzins, A. Labie gadi. Pirms un pec 15. Maija // Gra-matu Draugs'. — 1963. — S. 245.
24. См. воспоминания А. Берзинса: Latvija Amerika. — 1966. — 23rd Nov. Образ сокола был представлен уже в ноябре 1938 г., во время празднования 19-й годовщины независимости Латвии. Hanovs, D.; Te-raudkalns, V. Telpa Laiks, Vadonis : autoritarisma kul-ffira Latvija 1934—1940. — Riga, 2012. — S. 225.
25. Butulis, I. Op. cit. — S. 75.
26. Vienotu vadibu jaunatnei // Rits. — 1938. — Jan. 9.
27. В ноябре 1938 г. официальная газета режима «Sëjëjs» писала, что другие молодежные организации, за исключением «Мазпулки» «терпеть больше не будут». Baumanis, A. Tautas vadonis Karlis Ulmanis // Sëjëjs. — 1938. — Nr. 11. — S. 1128.
28. LVVA, f. 1313.f., 1. apr., 140. l., sheet 169.
29. Юрист А. Алнис подчёркивал, что режим Ульманиса был лучше, чем национал-социалистический режим в Германии, поскольку в Латвии даже не существовало формального парламента немецкого типа — Рейхстага — и власть Ульманиса не была ограничена — даже только декоративным путём — чем-либо: она была единовластной и неограниченной (Alnis, A. No parlamentarisma... — S. 807).
- 151
