CC BY
19Красин Ю.А.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ И МОДЕРНИЗАЦИЯ
Модернизация общества — стратегическая цель государственной политики России, и поэтому не удивительно, что эта тема находится в центре внимания отечественной социологии и политической науки. Не остаётся в стороне и наш институт. Достаточно сослаться на недавно вышедшую монографию, написанную на основе обстоятельного исследования, проведённого в сотрудничестве с представительством Фонда им. Ф. Эберта [1]. Издан также электронный вариант политологических очерков, подготовленных отделом анализа социально-политических процессов [2]. Проблематика модернизации исследуется и в других центрах и отделах института. Однако тема эта далеко не исчерпана, начиная с определения специфики нынешней модернизации и кончая изучением её ценностного содержания. Предмет данной статьи — выяснение значимости и механизмов политической рефлексии в обществе для формирования публичного интереса к модернизации и выработки на этой основе соответствующей публичной политики.
Успешное осуществление модернизации зависит от того, стала ли она публичным интересом, воспринимает ли её общество как жизненную необходимость. Пока модернизация не осознана в качестве публичного интереса, на неё нет и общественного запроса. Общество равнодушно к инновационным прожектам; доминируют корпоративные, групповые, частные интересы, которые ориентированы преимущественно на инерционный тип социально-экономического развития, на получение как можно большей доли от «рентного пирога» сырьевой экономики, замешанного на распродаже богатства природных ресурсов страны.
Следовательно, ключевая проблема российской модернизации заключается в том, как из многообразия частных интересов, в той или иной мере несущих на себе печать партикулярной ограниченности и эгоизма, абсорбировать публичный интерес, выражающий общую потребность трансформирующейся России в переходе к инновационному типу развития (ИТР) в условиях глобализирующегося мира.
При решении этой проблемы, прежде всего, встаёт вопрос методологического порядка: может ли общество в принципе сделать публичный выбор на основе обширного многообразия несовпадающих и даже конфликтующих частных интересов?
В странах Запада распространена либеральная концепция общественного выбора, основоположнику которой Д. Бьюкенену в 1986 г. была присуждена Нобелевская премия. В этой концепции поставлен вопрос формирования публичного интереса, но её возможности ограничены «либеральной робинзонадой» в толковании соотношения индивидуальных интересов и коллективного выбора [3].
Исходный демократический принцип подхода к свободе выбора был чётко сформулирован И. Кантом — свобода индивида «во всех случаях публично пользоваться собственным разумом» [4, с. 29]. Но это не значит, что общественный выбор достигается простым суммированием индивидуальных мнений и притязаний. Собственный разум не изолирован от реальной общественной среды; напротив, именно в ней он формируется и развивается. Индивидуальные интересы всегда социализированы и подвержены воздействию всей системы коммуникаций в социуме. Не бывает «чистых» индивидуальных интересов, из которых в ходе «свободного выбора» вырастает публичный интерес; его образование происходит в результате постоянного взаимодействия всей совокупности общественных интересов. Демократическая форма правления, как свидетельствует опыт многих стран, создаёт наибольший простор для такого взаимодействия. Хотя современная представительная демократия из всех групп частных интересов в публичном пространстве даёт преимущество наиболее сильным группам, которые и определяют мэйнстрим государственной политики, всё же поле формирования публичного интереса гораздо шире и механизмы этого процесса гораздо сложнее.
Для уяснения масштаба и сложности становления публичного интереса первостепенное значение имеет понятие публичной сферы — пространства социума, в котором формируется общественное мнение, т. е. арены публичного дискурса по поводу социально-политической жизни общества [5, с. 231].
Представленная схема (рис. 1) воспроизводит структуру социума в самом общем виде, огрубляя и упрощая общественные связи и коммуникации. В реальном обществе нет столь чётких границ между сферами; между ними пролегают переходные полосы, размывающие разграничения. Однако схема даёт ясное представление о соотношении частного и публичного начал в структуре социума. Помимо узкого определения публичной сферы, возникающей на перекрестке повседневного «жизненного мира» и мира общественного, гражданского, в ней заложено и более широкое понимание: «публичное» в противовес «частному» выступает как область реализации присущих любому
Рис. 1
социуму коммунитарных интересов, т. е. интересов общества в целом. Она включает общественную рефлексию и коммуникации граждан, которые выливаются в практические действия во имя общего блага. Публичная сфера предстаёт и как форум коллективного поиска гражданами общих целей, средств их достижения, и как область практических воплощений этих целей в систему отношений и институтов, образующих общественный сектор жизнедеятельности социума. Таким образом, успехи и достижения, равно как неудачи и провалы, модернизации общества непосредственно зависят от того, в какой мере её концепция, стратегия и способы реализации прошли сквозь горнило
Рис. 2
общественной рефлексии и общественных коммуникаций в публичной сфере.
Для того чтобы стать материалом общественной рефлексии, любой кластер частных интересов, прежде всего, должен быть артикулирован в публичную сферу. Тогда он будет замечен обществом, возникнет возможность его сопоставления с иными группами интересов, выяснится степень его значимости для общества в целом.
На рис. 2 представлена схема артикуляции интересов, запросов и притязаний из частной сферы, а также из политической и экономической подсистем в публичную сферу. Пройдя в ней сквозь призму обще-
ственной рефлексии, эти данные в относительно осмысленном виде и в более полном объёме должны поступать в политическую систему, где на их основе формируется публичная политика.
В России механизм наполнения публичной сферы частными интересами имеет свои особенности. Артикуляция групповых интересов сильно заторможена ввиду их слабой кристаллизации, аморфности социальной структуры, неразвитости гражданского общества. Это относится, прежде всего, к интересам, связанным с новыми тенденциями развития, отношение к которым у многих слоёв населения ещё не определилось (касается ли это модернизации в целом, или таких её аспектов, как структурная перестройка экономики, внедрение наукоёмких технологий, сохранение и развитие фундаментальной науки).
Бросается в глаза, что в России непропорционально высок удельный вес неструктурированного частного пространства. За четверть века общественной реформации приватная сфера разрослась и успешно заполнила все открывшиеся ниши. Кристаллизация же партикулярных интересов сильно отстала от этого процесса. Поэтому в частном пространстве превалируют не рельефно очерченные кластеры, а некая бесформенная масса групповых интересов. Неструктурированная приватная зона как бы обволакивает публичную сферу, затрудняя, иногда блокируя, нормальный обмен социальной энергией в социуме. Между «частным» и «публичным» пока не возникает органической взаимосвязи.
Если частные интересы не агрегированы в устойчивые структуры, способные идентифицировать себя и транслировать свою групповую общность в публичное пространство, то возникает благодатная почва для культивирования обывательского партикуляризма, чуждого самой идее «общего блага». В исследовании, проведённом Институтом социологии РАН в марте-апреле 2010 г., даётся сравнение качеств, более всего ценимых респондентами в россиянах, с тем, насколько эти качества свойственны лично им самим. Рейтинг «готовности к участию в решении общих дел» в системе ценностей российских граждан оказался равным всего лишь 18 пунктам, а наличие этого качества у себя лично признало всего 13 % опрошенных. Аналогично 12 и 3 получило качество «ответственность за то, что происходит в стране» [1, с. 307].
Эти цифры говорят о том, что в общей массе частных интересов российских граждан чересчур велика доля таких интересов, которые далеки от интереса общества в целом. Не в этом ли корни того равнодушия к общему благу и общенациональным целям, которое проникает во все поры социума: в структуры гражданского общества, государственного аппарата, мелкого, среднего и, конечно, крупного бизнеса? Атмосфера
явно неблагоприятная для зарождения и выброса «великой энергии» ради достижения «великой цели» инновационной модернизации общества. Распространившийся по стране губительный вирус «эгопартику-ляризма» объясняет поразительное безволие власти и общества, помешавшее в «тучные годы» нефтегазового бума использовать реальный шанс России для «инновационного прорыва». Шокирует и тот факт, что при общем росте доходов основных групп населения социальное неравенство не уменьшалось, а, напротив, продолжало увеличиваться, перерастая в некое подобие «сословного» деления на богатых и бедных. Тем самым воздвигается непреодолимая социальная преграда восприятию гражданами модернизации как общенациональной цели, способной объединить общество [6].
В результате предлагаемые «сверху» концепции модернизации расплывчаты и невнятны. А предпринимаемые властью действия не увязаны с долгосрочной стратегией инновационного развития общества.
Наличие основных кластеров частных интересов в публичной сфере — необходимая предпосылка для того, чтобы можно было выявить содержание публичного интереса. Его нельзя достаточно полно вычислить априорно. Публичный интерес в модернизации общества и основанная на нём политика модернизации могут вырасти лишь из совокупности частных интересов, а они должны сначала прозвучать в самом обществе, отчётливо заявить о себе, чтобы и власть, и сама общественность смогли должным образом их оценить. Тогда в повестке дня публичной политики появятся вопросы, действительно волнующие общественность, прояснятся приоритетность и очередность их решения. Тогда станет возможным содержательный анализ вышедших в публичную сферу разнообразных и несовпадающих интересов, анализ столь нужный для убедительного обоснования концепции и политики модернизации. Только достаточно развитая публичная сфера, в которой присутствует вся гамма основных групп частных интересов, способна воспроизвести истинную картину отношения общества к модернизации, социальной потребности в ней, степени её поддержки различными слоями населения.
Российская власть должна по меньшей мере увязать политику инновационной модернизации с решением таких вопросов, в которых люди действительно кровно заинтересованы. К числу подобных вопросов относятся, например, государственная поддержка социальной сферы, соблюдение социальной справедливости, внедрение в экономику и социальную сферу новых технологий.
При этом из простого сосуществования разных кластеров частных и корпоративных интересов ещё не образуется публичный интерес.
Предпосылки его зарождения и питающая этот процесс общественная энергетика возникают лишь тогда, когда публичная сфера обретает динамику, превращаясь в мощную «центрифугу», втягивающую частные интересы в круговорот взаимодействия, создающего первичный материал для формирования публичной политики, выражающей публичный интерес.
Интенсивное и плотное взаимодействие различных интересов и ценностей стимулирует общественную рефлексию, позволяющую прояснить смысл политики модернизации как публичного интереса. Открывается возможность выявить некую насущную потребность всей национально-государственной общности, не упустив в то же время специфические интересы и позиции отдельных субъектов взаимодействия на публичной арене (социальных слоёв и групп, национально-этнических общностей, политических партий и гражданских ассоциаций, корпоративных объединений, научных и экспертных сообществ). Речь не идёт о выработке некой общей для всех «интегральной идеологии» или «интегральной культуры». Вряд ли такое возможно в современном сложном и дифференцированном обществе. Речь идёт, скорее, о культуре толерантности — атрибутивном императиве публичной сферы общества, живущего по формуле «единство в многообразии».
Частное Публичное
Система Экономическая подсистема Политическая подсистема (государство)
Жизненный мир Частная сфера Публичная сфера
Рис. 3. Место публичной сферы в социуме (схема Ю. Хабермаса)
На рис. 3 представлена схема связи публичной сферы и публичной политики. В идеале публичная сфера, где идёт диалог, обмен разными мнениями, где происходит осознание публичного интереса, служит резервуаром исходных данных для государственной политики. Эти данные должны поступать в тот самый «чёрный ящик» политической системы, в котором, согласно представлениям теоретиков, свершается «таинство» принятия судьбоносных решений. При «идеальной демократии» «чёрный ящик» был бы органической составной частью публичной сферы, постоянно рефлектирующей «центрифуги», вовлекающей в мыслительный круговорот всё многообразие частных интересов. Он как губка впитывал бы в себя компоненты публичного интереса,
которые вывариваются в котле жизненных коммуникаций и в которых сублимировано богатство индивидуальных, групповых и корпоративных интересов. В реальности такой идеал вряд ли достижим. Но при демократическом устройстве общества вполне возможно добиться, чтобы сакральный «черный ящик» своим основанием был погружён в живую среду формирующегося публичного интереса. Тогда в нём накапливались бы обозначенные на рис. 3 результаты взаимодействия частных интересов в публичной сфере: зоны достигнутого согласия, узлы солидарности, очаги «делиберативной демократии», процедуры и навыки культуры толерантности. В совокупности эти результаты и составляют живую ткань публичного интереса.
Нельзя, конечно, ожидать, что этот интерес выйдет из публичной сферы в завершённой форме. Ведь наряду с зонами согласия там неизбежны очаги конфликтов и несовместимости интересов. Гармония частных интересов в социуме в принципе недостижима. Поэтому невозможен социальный выбор, который в одинаковой мере отвечал бы всем кластерам частных интересов. Согласно известной «теореме о возможности» ещё одного лауреата нобелевской премии Кеннета Эрроу, «единственный удовлетворительный способ перехода от индивидуальных вкусов к социальным предпочтениям, который был бы определён для широкого диапазона множеств индивидуальных упорядочений, будет либо навязанным, либо диктаторским» [7, с. 59]. Ни свободная избирательная система, ни рыночный механизм не обеспечивают рационального выбора. Иными словами, поясняет автор, «доктрина суверенитета избирателей несовместима с доктриной коллективного выбора» [7, с. 60]1.
В переводе на политический язык это означает, что функцию окончательного формулирования публичного интереса и оформления на этой основе публичной политики выполняет специальный общественный институт — государство. Оно соизмеряет противоречивое многообразие частных интересов, прошедших через «центрифугу» публичной сферы, а затем подвергнутых экспертной оценке со стороны уполномоченных на то государственных органов и привлечённых ими специалистов.
Конечно, стерильная чистота процедуры никогда не достигается. Даже самая совершенная публичная сфера не гарантирует «чёрный
1 Показательно, что в русском издании книги К. Эрроу термин "social" и в заголовке, и при формулировке «теоремы о возможности» без всяких оговорок и пояснений переводится не как «социальный», а как «коллективный» [см.: 8, с. 93-94].
ящик» от прямого проникновения притязаний и требований наиболее сильных групп интересов, от давления на принятие решений в самой политической системе со стороны высшего слоя правящей элиты и государственной бюрократии. Но всё же плоды общественной рефлексии, поступившие в политическую систему из публичной сферы, обозначают контуры публичного интереса и задают стратегический вектор формирования публичной политики.
Однако положение дел в трансформирующемся российском обществе выглядит по-иному. Запросы, требования, предложения из жизненного мира поступают в «чёрный ящик» политики, в основном минуя публичную сферу. Поступают непосредственно от частных и корпоративных групп интересов: от бизнес-сообществ; от корпораций; от гражданских организаций, отнюдь не всегда представляющих главные сегменты гражданского общества; от различных кланов государственной бюрократии, нередко коррумпированных и полукриминальных; иногда даже от слегка припудренных групп организованной преступности. В сумбурном хаосе сигналов из расколотого общества самыми громкими и приоритетными для власти становятся те, которые исходят от «богатых и сильных», занявших влиятельные позиции в лихие годы раздела советского наследства. В первую очередь от тех, кто пристроился у пульта управления «рентной экономикой». Им не нужна инновационная модернизация. Более того, они её саботируют как реальную угрозу своему влиянию и доходам.
Публичная сфера российского общества деформирована. Она, как уже отмечалось, окружена обширными зонами неструктурированных частных интересов, которые не могут себя идентифицировать на групповом уровне и включиться в процесс формирования публичного интереса в плавильном котле общенационального дискурса. Не случайно понятие «дискурс» часто используется у нас неправильно, как синоним дебатов, дискуссии, спора вне определённого исторически сложившегося контекста. Игнорируется, что сопряжение идей и мнений происходит в общем русле алгоритма согласия. Дискурс ради достижения согласия, ради того, чтобы поднять частные интересы до уровня осознания публичного интереса.
В российской социокультурной традиции конфронтация доминирует над согласием. В духе этой традиции публичное пространство российского общества пронизано конфликтами, в нём ощущается острый дефицит культуры толерантности. Публичная сфера как бы разорвана на части, имеет «лоскутный характер», в ней образуются замкнутые в себе лакуны рефлексии, не имеющие общего алгоритма взаимодействия.
Идут интересные споры, жаркие дискуссии, высказываются оригинальные идеи, но дискурса нет, потому что нет алгоритма согласия. Всё это препятствует конструктивному взаимодействию частных интересов в публичной сфере и, следовательно, формированию общенационального публичного интереса.
Мешает этому процессу и настойчивое стремление государственной власти «колонизировать» публичную сферу, превратить её в опорную базу авторитарной политики. Ради достижения своей цели власть прибегает к манипулированию общественным мнением, лишает общество достоверной информации о механизмах большой политики.
Очевидно, что постоянное поступление полноценной информации о деятельности и намерениях властных органов, в особенности органов государственного управления, — одно из условий нормального функционирования публичной сферы. О том, какое значение придаётся доступу «государственной информации» в публичную сферу в странах, олицетворяющих современное «информационное общество», свидетельствует специальный циркуляр на этот счёт, разработанный правительством США. «Государственная информация, — говорится в циркуляре, — это ценный национальный ресурс. Она предоставляет публике знание о государстве, обществе и экономике в прошлом, настоящем и будущем. Это обеспечивает подотчётность государства в выполнении государственных операций, в поддержании здорового развития экономики и само по себе является продуктом на рынке» [9].
Дефицит государственной информации или её имитация, подмена пропагандистской риторикой ведут к параличу публичной сферы либо к дисфункциям и аберрациям в её институциональной среде. Разрушается обратная связь власти с обществом. Государственные органы посылают в публичную сферу те или иные данные не столько для того, чтобы информировать общественность и оценить её ответную реакцию, сколько в целях апологии проводимой политики. «Эффект камерного эха» используется властными структурами для того, чтобы сформировать общественное мнение и получить из публичной сферы, если не одобрение предпринятых мер проводимой политики, то, по крайней мере, согласие с ними. Инициаторы этой «игры» нередко сами попадают в ими же созданную «ловушку»: запустив в социум ложную или одностороннюю информацию, они затем получают из публичного пространства её отраженное эхо, воспринимаемое и трактуемое ими как «глас народа».
Можно было бы ожидать, что попытки властной вертикали формировать и контролировать содержание публичной сферы будут уравно-
вешены деятельностью гражданского общества. И действительно от него исходят импульсы активности, противостоящие экспансионистскому курсу государственной политики в публичной сфере. Но ввиду слабости и неразвитости российского гражданского общества эффект исходящих от него импульсов не идёт ни в какое сравнение с мощью государственного воздействия на публичную сферу.
В российской общественно-политической жизни пока преобладает стремление интегрировать гражданскую активность в систему государственного управления, провести своего рода «огосударствление» гражданских отношений и организаций. Тем самым государственно-управленческая составляющая публичной политики ограничивает творческий потенциал самоуправленческого начала, тогда как ИТР предполагает поиск оптимального баланса и взаимодействия государственного управления и гражданской самодеятельности (самоорганизации и самоуправления). Известно, что системы высокой степени сложности, какими являются современные общества, нуждаются в самоорганизации, самонастройке и саморегулировании. Гражданское общество как раз и представляет собой форму выражения энергии общественной самодеятельности и творчества, адекватную потребностям ИТР. Значит, нынешний курс государственной политики по отношению к гражданскому обществу не только мешает нормальному функционированию публичной сферы, но и тормозит инновационную модернизацию.
Всё это не содействует пробуждению публичного интереса к модернизации общества. Броские инновационные призывы «сверху» не пробуждают массового энтузиазма «снизу». Для адекватного ответа на вызов инновационной модернизации российскому социуму не хватает этоса публичности. Именно публичная сфера должна стать первоочередным объектом и органической составной частью инновационной модернизации российского общества.
Модернизация публичного пространства имеет два измерения, одинаково важных и тесно взаимосвязанных. Первое — технологическое, вызванное сдвигами в коммуникациях и появлением интернета. Второе — социально-политическое, отражающее состояние субъектов, действующих в публичном пространстве и процессы изменения общественного сознания.
Важность технологического измерения состоит в том, что оно создаёт принципиально новые и чрезвычайно эффективные способы распространения информации и циркуляции идей в обществе, открывающие широкие возможности для выхода на более высокие уровни
общественной рефлексии. Но это не даёт оснований для технократической идиллии, будто бы интернет решит главные проблемы модернизации публичной сферы. Критический анализ этих прекраснодушных фантазий дан в статье А. Трахтенберг «Интернет как публичная сфера». Констатируя, что «процесс "приручения интернета" идёт достаточно быстрыми темпами», она указывает на несостоятельность довольно распространенного мнения, будто «политический сегмент Рунета представляет собой главную и едва ли не единственную площадку для свободной политической дискуссии и реальную альтернативу господствующему "не-общественному мнению"...» [10].
Несмотря на масштабы и качество влияния интернета на структуру и функционирование публичной сферы, всё же модернизация этой сферы в России в первую очередь упирается в решение иных проблем, относящихся к социально-политическому измерению модернизации. Это — вовлечение в публичную сферу всего многообразия частных интересов. Это — «центрифугирование» разнообразных интересов в общенациональном дискурсе. Это — институционализация политической оппозиции. Это — смена парадигмы политической культуры: от конфронтации к толерантности и гражданскому согласию.
«Коридор возможностей» модернизации российского общества крайне узок. Продвижение по нему тормозится авторитарной системой правления. Но сама эта система испытывает нарастающее давление потребности в переменах. Кризис и вызовы посткризисного развития ставят власть в такое положение, при котором она не может управлять по-старому. «Реформационная ситуация» побуждает правящую элиту думать об изменении способов правления. В поведении власть имущих проявляются черты робкого поиска иных подходов. В сети общественных коммуникаций возникают лакуны и ниши, расширяющие публичную сферу как пространство общественной рефлексии вокруг проблем модернизации социума. Наметившаяся тенденция — один из показателей возможности постепенной демократической эволюции политической системы [см. подробнее: 11].
Надежды на постепенную трансформацию авторитарной системы связаны с углублением «реформационной ситуации», подталкивающей общество и власть к расширению сферы общественных размышлений и дискуссий. Симптомы «реформационной ситуации», явственно давшие о себе знать с началом экономического кризиса, не ослабевают и проявляются всё чаще и острее. Ощущение тупика даёт всем живым силам общества импульс к поиску выхода на пути модернизации социума. В докладе ИНСОРа «Обретение будущего. Стратегия 2012»
справедливо отмечается, что «вменяемая и активная часть общества всё более явно выходит из пассивного состояния. Люди понимают, что нельзя и дальше жить, не приходя в сознание. ...В отсутствие консенсуса в ценностях, мировоззрении и политических взглядах, тем не менее, просматривается общая точка отсчёта. Общепризнанной для всех идеологической ориентацией стала задача смены вектора развития — преодоление избыточной зависимости от экспорта сырья с выходом в экономику знаний, наукоёмких производств, высоких технологий и интенсивных инноваций» [12, с. 6-7]. В другом докладе, подготовленном Центром стратегических разработок, даже утверждается, что «в политическом сознании российского населения произошли радикальные изменения, свидетельствующие о вступлении страны в глубокий политический кризис» [13, с. 3].
Как бы то ни было, всполохи публичной политической рефлексии в неспокойном российском социуме подстегивают процесс осознания частью правящей элиты угроз и рисков «рентной экономики», стратегической бесперспективности для России консервации инерционного типа развития. Это побуждает к поискам способов изменения стратегического курса национальной политики в пользу инновационной модернизации российского общества. Допустимо предположить, что под влиянием развития политической рефлексии, как в обществе, так и в среде властвующей элиты, модернизация выйдет за рамки риторики и «потёмкинской показухи» в область реальной публичной политики.
Л итература
1. Готово ли российское общество к модернизации? / под ред. М.К. Горшкова, Р. Крумма, Н.Е. Тихоновой. М.: Весь Мир, 2010.
2. Инновационная модернизация России. Политологические очерки: электронная версия / под ред. Ю.А. Красина. М.: Ин-т социологии РАН, 2011.
3. Buchanan, J.; Tullock, G. The Calculus of Consent. The University of Michigan Press, 1962.
4. Кант И. Сочинения. Т. 6. М.: Мысль, 1966.
5. Habermas J. The Public Sphere / ed. by S. Seidman // Jürgen Habermas on Society and Politics. Boston: Beacon Press, 1973.
6. Социальное неравенство и публичная политика / под ред. В.А. Медведева, М.К. Горшкова, Ю.А. Красина. М.: Культурная революция, 2007.
7. Arrow K. Social Choice and Individual Values. N.Y.-London-Sidney: John Wiley & Sons, Inc., 1963.
8. Эрроу К. Коллективный выбор и индивидуальные ценности. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004.
9. Circular No. A-130 Revised. Transmittal Memorandum No. 4. Memorandum for Heads of Executive Departments and Agencies. Subject: Management of Federal Information Resources // The White House. Washington. URL: www.whitehouse. gov/omb/circulars_a130_a130trans4 (13.09.2011).
10. Трахтенберг А.Д. Рунет как «публичная сфера». Хабермасианский идеал и реальность // Политэкс (Политическая экспертиза). 2006. № 2. URL: http://www.politex.info/content/view/232/30/ (13.09.2011).
11. Красин Ю.А. Очерк 4. Инновационная модернизация и политическая система // Вебер А.Б. [и др.]. Инновационная модернизация России. Политологические очерки / под ред. Ю.А. Красина. М.: Ин-т социологии РАН, 2011. С. 76-89. URL: http://www.isras.ru/files/File/Publication/0cherki_2011.pdf (13.09.2011).
12. Обретение будущего. Стратегия 2012. «Перезапуск» демократии. Доклад Института современного развития (ИНСОР) // Дебри-ДВ. 16 марта 2011. URL: www.debri-dv.ru/article/3691 (13.09.2011).
13. Белановский С., Дмитриев М. Политический кризис в России и возможные механизмы его развития : доклад. М., 2011 / Центр стратегических разработок. URL: http://www.csr.ru/ind ex.php? option=com_content&view= article&id = 307 %3A2011-03-28-16-38-10&catid = 52 %3A2010-05-03-17-49-10&Itemid=219&lang=ru (13.09.2011).
