CC BY
36
ального, информационно-технического общества.
1. Ясперс К. Смысл и назначение истории. 2-е изд. М., 1994. С. 32-34.
2. Русский космизм: Антология философской мысли. М., 1993. С. 112.
3. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 435.
4. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. С. 808.
5. Сергеев К.А., Слинин Я.А. Природа и разум: античная парадигма. Л., 1991. С. 236.
6. Петров М.К. Историко-философские исследования. М., 1996. С. 310.
7. Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. М., 1984. С. 378-379.
8. Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М., 1996. С. 210-22.
9. Лосев А. Ф. II Платон и его эпоха. М., 1979. С. 9.
10. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 138.
11. Прохоров М. М. Философская метафора экологической эпохи. Н. Новгород, 1995. Разд. 2. Гл. 3.
12. Федоров Н.Ф. Как может быть разрешено противоречие между наукой и искусством? // Русский космизм. 1993. С. 79-84.
13. См. напр.: Лем С. Сумма технологии. М. -С.-Пб., 2002.
14. Бердяев Н.А. Человек и машина: Проблема социологии и метафизики техники // Вопр. философии. 1989. № 2.
15. Циолковский К.Э. Очерки о Вселенной. 2-е изд. Калуга, 2001. С. 344.
16. Кутырев В.А. Антинаучные размышления // Законы развития человеческого общества: Матер. V Междунар. ярмарки идей: 30 академический симпозиум. Н. Новгород, 2002. С. 127.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ КАК СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Е.Б. Гуревич, А.В. Зимин
Gurevich, E.B., Zimin, A.V. Political responsibility as a sociological problem. The article examines political responsibility from a sociological perspective. It discusses the genesis of the notion and its semantics. Then it traces the trajectory of the historical transformations that called into existence the modem paradigm of political responsibility spread in the western countries. Finally, the work investigates the mechanisms, contradictions and paradoxes of political responsibility that springs up in the era of globalisation in the context of different political cultures.
Разработка проблемы будет вестись нами в двух взаимосвязанных планах, причем в направлении их пересечения. Один представлен анализом семантического поля и прагматик «ответственности», другой - эмпирической ситуации ответственности. Однако ответственность трехмерна и включает еще временную, историческую координату. Кроме того, необходимо предпринять соотнесение данной «системы координат» с гео-культурным или, другими словами, цивилизационным пространством, обеспечивающее ее релятивизацию.
Начнем с ситуационного плана. Всякая ответственность аксиоматически отнесена к праксису, активной жизни, действию (могущему включать широкий диапазон значений -от изготовления до письма и речи1) и, стало
1 Предвосхищая дальнейшее, подчеркнем особую логоцентричность иудео-христианской цивилизации,
быть, — некоторому субъекту. Предикат «политическая» задает самые общие и фундаментальные онтологические границы развертывания подобных действий, совпадающие с пределом мира «человеческой совместности», а также - сферу целеполагания, ориентированного принципиально внутримирским образом.
В определение ситуации ответственности входит еще человеческая потребность в устойчивости, предсказуемости, безопасности, понятности - то есть заклятии будущего, которое в аспекте действий обеспечивается, а вернее - иллюзия которого поддерживается рутинностью, привычностью и повторяемо-
проявляющуюся, в частности, в том, как отождествляется в ней слово и действие на всем протяжении ее истории, но в различных формах. Об особой значимости уподобления слов действию для политики будет сказано ниже.
стью, а значит, прогнозируемостью этих действий. В таком свете ответственность видится одной из антиэнтропийных характеристик общества, позволяющих в любой момент времени говорить о наличии социального порядка. Тут мы прервем свою, отчасти метафизическую, аргументацию семантическим экскурсом.
Именно интерес к прояснению смысла общеупотребительного слова «ответственность» в контекстах повседневных и специализированных дискурсов послужил мотивом настоящего исследования. Внимательно вслушаемся: ответственность, Verantwortung,
responsabilite, responsivenessresponsibility . Что здесь слышится отчетливее всего, так это мотив «ответа», имеющий в виду не столько «вопрос», сколько предполагающий наличие вопрошающей инстанции, присутствие, пусть немое, некоторого «другого», могущего и спросить3, в коем качестве могут выступать внутренний Бог - совесть, трансцендентный Бог, научная истина и так далее. Библейская метафора божественного ока, пред которым человек, его деяния и переживания - словно постоянно открытая книга, дает абсолютный, космический масштаб размышлений об ответственности. Ибо что есть краеугольный ее камень, как не ответственность перед самим собой, немыслимая вне идеи подобного абсолютного наблюдателя4. Но строгости ради, надо оговориться, вышеприведенные рассуждения справедливы в наибольшей степени для ориентации на абсолютные ценности, когда ставкой является «спасение души» верующего, «совесть» морального субъекта, «интеллектуальная честность» ученого, другими словами - для неполитических событий.
Зафиксируем еще несколько семантических коннотаций ответственности: как то «вменяемость», характерная, прежде всего,
1 Ответственность как отзывчивость. Политическую интерпретацию «респонзивности» власти как чувствительности к представлениям о ней граждан и ее зависимости от этих представлений (см. А. Этциони [1]).
2 Английское «accountability», явно отсылающее к бюрократической расчетливости, рассмотрено ниже.
3 Во всей многозначности слова «спрашивать» в русском языке (например, потребовать отчета, заставить заплатить по счетам и т. п.).
4Что находит косвенное подтверждение в ритуальных формулах наподобие следующей: «1т
Bewusstsein seiner Verantwortung vor Gott und den
Menschen...», то есть «Сознавая свою ответственность перед Богом и людьми...» (из преамбулы к Конституции ФРГ).
для юридического дискурса, под которой подразумевается осознанность деяния фиксированного субъекта, его способность учитывать виртуальные последствия. К этой трактовке близко в некоторых прагматиках каузальное понимание ответственности, то есть вероятность обнаружить для цепи событий (природных или моральных) какую-нибудь исходную порождающую силу, причину, которой вменяется ответственность. Особый случай - английское слово «accountable» (подотчетный, но и объяснимый), вероятно, имеет своим референтом исторически длительное «событие» - рождение рациональной администрации и бюрократического аппарата. Здесь ответственность (accountability -счетность5, расчетливость, отчетность) отсылает к исчислению рисков и вообще продумыванию и выстраиванию своей деятельности ввиду необходимости ее оправдания и неизбежного оценивания, исходящего как извне - общественного мнения, так и изнутри - вышестоящих административных иерархий. Конечно, вышеописанная семантика фиксирует сегодняшнее состояние развития понятия ответственности.
Поскольку речь идет об ответственности, в первую очередь политической, необходимо укоренить ее в опыте мира дольнего, падшего6, ведающего пространственно-временные условности и человеческие слабости. Обратимся вначале, вводя в рассмотрение временную координату, к переломному во многих отношениях моменту Нового времени, когда политика эмансипируется от теологической легитимации, и присущие ей институты начинают расцениваться как неизбежное и необходимое зло. В такой перспективе все ангажированные ею лица оказываются под презумпцией недоверия, а ответственность предстает, прежде всего, в качестве идеи внешнего по отношению к правящему «классу» контроля. В связи с чем, например, статья 15 «Декларации прав человека и гражданина» (от 26 августа 1789 года) устанав-
5 Она же - суетность в христианском до-лютеровском дискурсе.
6 Такового хотя бы потому, что он находится в сложных, по-ту-сторонних отношениях с моралью, искажая всякое «добро», попадающее в его силовые линии. Представления о специфической априорной греховности политики несколько ироничным образом преломляются в традиции искать в области политики конкретного виновника («демона») данного положения вещей, ибо, как сказано в Талмуде, «нет посланца в деле греха».
ливает так называемое «право проверки»: «Общество имеет право потребовать от всякого государственного лица отчет о его деятельности» [2].
Великая трансформация политического поля XVIII века в интересующем нас аспекте заключалась в перефигурировании регионов ответственности, иерархизации ее локусов. Радикальность свершившегося становится особенно заметной на фоне предшествующей -«оксюморонной» - абсолютистской ответственности, представлявшей собой кульминацию эволюции структур ответственности в до-современных государствах. Почему мы сочли необходимым использовать такой эпитет, станет ясно из нижеследующего исторического анализа, тематизирующего понятие ответственности в контексте причастной тайне власти.
Сценой полисной демократической политики служила рыночная площадь, практически обозримое, охватываемое единым взглядом пространство. Римская политика оставалась в течение долгого времени более-менее прозрачной, ясно структурированной, и казалась вечной, пока не деградировала, диффундировав в локальные центры. Средневековье уединило политику в феодальных замках, скрыв ее от глаз безмолвствующего и анонимного большинства. Наконец, абсолютизм вновь вернул политику в центр организованного политически «большого» пространства, но на этот раз она репрезентировалась одинокой и «непрозрачной» фигурой суверена - абсолютного монарха, который «решает тайно, ничего не говоря, т. е. бесконтрольно» [3]. Что здесь важно понять в связи с нашей топикой? Во-первых, политические решения исходят из места (кибернетического «черного ящика»), в котором власть сгущена до неразличимости частей, до единичности отгороженного от остального мира1 суверена. А решения, релевантные для государства-королевства, принимаются как
1 Мы назовем такую власть конкреционной (от лат. сопсгеНо - срастание, сгущение), а ее противоположность - дисперсной, собираемой воедино через фокальные дискурсивные практики. К. Лефор писал по поводу этого тектонического изменения: «...власть эмигрирует из места одновременно неподвижного, определенного и таинственного... в место парадоксально нестабильное, неопределенное, ...она отделяется от тела короля, в которое были помещены правящие органы общества, чтобы присоединиться к неощутимому, универсальному и, по существу, публичному элементу слова» (см. К. Лефор [4]).
бы в тишине и одиночестве, приватно, тайно. Но вот парадокс - тайна не нужна именно тому безмолвствующему большинству, относительно которого она устанавливается. Выражаясь точнее, она не нужна в смысле объекта политического контроля, а не содержания дворцовой интриги. Забегая несколько вперед, разъясним, в чем дело. При характерной для республики дисперсии власти тайна также имеет место, но она приобретает в ней правовую форму государственной, то есть ограниченной и в тоже время огражденной от несанкционированного доступа, тайны. Власть там по-прежнему не полностью транспарентна, однако, тайна в ходе своей циркуляции по государственному аппарату просачивается наружу, где теперь имеется способная ее воспринять и отреагировать «общественность». Ipso facto верховная власть лишается монополии на (само) интерпретацию и наблюдение, обсуждение и оценку. Тогда как в монархическом абсолютистском государстве власть еще сама освещает и толкует собственные решения. Вот почему политическая ответственность есть там contradictio in adjecto.
Итак, мы видим, как при абсолютизме тайна отсылает к королевскому двору, то есть в значительной степени - к самой себе. Что же в перспективе ответственности опосредствует отношение претерпевших трансформацию тайны и суверена2 в обществах модерна? Ответ лежит в вводимом нами понятии «аудитории ответственности» (АО), которое мыслится дально-родственным понятию «общественности». Оно обозначает те актуально сконфигурированные сообщества, группы лиц, (не) формальные организации, включенные с разной интенсивностью и заинтересованностью в процессы выслушивания и отслеживания, оценивания и обсуждения, контроля и оказания влияния на развертывающиеся властные действия и решения. И самое главное - вышеозначенные структуры образуют ядро «народа», который, как это предполагается в демократиях, делегирует политическому классу его полномочия3.
2 Тайны, понимаемой двояко, как государственной, дифференцированной на профессиональную, административно-ведомственную и так далее, и в качестве метафизической тайны власти как таковой; а суверена, в свою очередь, как «народа», конституированного новым публичным дискурсом.
3 Естественным образом оказываясь, так сказать, ожидающими ответа - представления и реализации их интересов, требований и проч.
Конституирование АО и сопутствующих «оптик» ответственности происходило в результате увязывания несколько параллельных во времени гомологичных метаморфозов. Отметим лишь те из них, что послужили формированию различных представлений об ответственности. Прежде всего, выделение «экономического космоса» (М. Вебер) и его агента homo economicus, в пределах которого западный человек Нового Времени впервые приобщился в полной мере к делу, управляемому ответственностью1 (в смысле расчетливости и других значений того же регистра), являющейся одним из императивов профессионального этоса. Именно прорыв в политику третьего сословия и свойственного ему мировоззрения неузнаваемо переменил политическое лицо эпохи Просвещения.
Второе явление, привлекшее наше внимание в рамках избранной экспозиции, относится к scienza moderna. Ответственность ученых и науки - новый публицистический жанр, сложившийся в XX веке2, в первую очередь под влиянием рефлексии относительно политических, экологических и прочих рисков, сопровождавшийся прогресс в физике и инициированный самим научным сообществом3. Дальнейшее фронтальное развитие этой темы завело бы нас слишком далеко; здесь же привлечем внимание к трем моментам.
а) Расковавшее и поставившее на службу человеку доселе невиданные по своей мощи природные силы, проникшее в существо механизмов эволюции научное знание радикально заострило вопрос об ответственности за произведенные, то есть искусственные риски. Ибо одновременно оно создало новый коллективный опыт хрупкости мира, к коему можно отнести сказанное по поводу человеческого
1 Экономическая модель ответственности предпринимателя может, хотя бы отчасти, служить образцом рассмотрения политической ответственности, особенно классического буржуазного общества. И предприниматель, и политик ставят на карту некий «капитал», приращение или убыль которого может быть мерилом их ответственности; просто типы капиталов и технологии заботы о них разнятся.
2 Уже в литературе конца XIX века становится различимой тематика ответственности ученых за практическое использование высвобождаемых ими природных сил невиданной ранее мощности. Вспомним хотя бы романы Жюля Верна. Но все-таки пафос этой литературы, прежде всего, - позитивистский, - в методическом овладении природой и ее «поставе» на службу человеку.
3 Напомним о таких работах известных физиков,
как Макс Борн, Гейзенберг [6; 7].
опыта вообще, а именно «опыт... есть опыт человеческой конечности... Убежденность в том, что все можно переделать, что для всего есть время и что все так или иначе повторяется, оказывается простой видимостью» [5]. Ведь человек познал ограниченность и ис-черпаемость всех непременных предпосылок своего собственного, как биологического вида, существования и тем самым открыл новый -тотальный - горизонт ответственности.
б) Как социальный институт современная наука характеризуется принципиальной открытостью своих процедур, когнитивных и бюрократических. 3. Бауман [8] упоминает и о таком ее атрибуте, как «ответственные высказывания», противопоставляющиеся простым мнениям по следующим основаниям: они верифицируемы доступным опытом, общезначимы, универсальны и (sic!) - «кухня» исследований, на основе которых они формулируются, должна быть широко открытой для неограниченного общественного обозрения4. Акцентируем подмеченную польско-английским социологом связь ответственности и открытости (верифицируемо-сти) следующим сравнением: выставляемые на показ научные процедуры демистифицируют научное знание; подобным же образом демократическое публичное формирование политической воли ведет к уничтожению остаточного сакрального статуса власти. (Оба процесса носят, конечно же, относительный характер). И там, и здесь системы «проясняются», но не потому только, что становятся потенциально понятными «всем» в силу своего рационального устройства, но благодаря открывшейся возможности для «каждого» приобщиться к знанию о том, как делается наука и политика. Вследствие чего спасительные идеи судьбы, случая и божественного вмешательства делаются негодными для употребления в политическом дискурсе.
в) Множеством исследований нормативная структура современной науки рассматривается в качестве парадигмальной для современности5, наиболее концентрировано выражающей ее сущностные, родовые структурные признаки. В частности, прерогатива инструментального и стратегического исполь-
4 Дабы любой, кто пожелает, мог повторить сотворенный в ней результат, воспроизведя в том же порядке предписанные процедуры.
5 Дело тут не в том, что наука детерминирует социальные отношения - это неверно, но в том, что современное мышление о мире направляется естественнонаучными императивами.
зования разума становится стержнем научной идеологии1, вытекая из веры в почти безграничную прогностическую и производительную силу науки во всех сферах жизнедеятельности человека. В контексте позитивистского мировоззрения, испытавшего crescendo сто лет назад, легко находила себе место следующая точка зрения: «наш успех в контроле над природой убеждает, что со временем мы будем способны в такой же мере контролировать мир социума» [9]. Продумывая подобные воззрения до конца, приходишь к выводу: политик и ученый оказываются комплементарными и соответственными в деле выверенного, предписанного наукой продвижения общества к общему благу. Политическая ответственность понимается притом на манер экономической ответственности топ-менеджеров на предприятии. Хотя в чистом виде такого рода управленческо-инженерный подход к обществу никогда и нигде реализован не был2 как раз в силу своей утопичности, однако элементы его до сих пор сохраняют силу в качестве одного из популярных учений.
Далее - новая антропология и идеология, выкованные Реформацией. В аспекте нашей тематики значимым является широкое распространение нового религиозного опыта, опиравшегося на троичность solus Christus, sola gratia, sola scriptura3, изменившего психологию европейца и переопределившего восприятие взаимоотношений действия и его автора. Ведь идеальный протестант верит, будто он есть орудие Бога, посредством которого воплощается замысел относительно мира. Вот этот провиденциальный проект и становится по большому счету тем единственным делом, ответственность за которое постоянно ощущает виртуоз протестантской веры.
И наконец, обновленный юридический дискурс, центрированный вокруг обладающего суверенной волей, намерениями и устойчивой идентичностью субъекта права, являющего себя вовне самостоятельной «ав-
1 Здесь не рассматривается вариант квазинаучных теорий, наподобие марксистской, навязывающих реальности телеологию своего проекта и, тем самым, устраняющих по сути саму проблематику ответственности - как не «трепыхайся», а анонимные и неподвластные человечеству «хитрые силы» истории свое дело сделают.
2 _
Быть может, за исключением «абсолютно злого»
тоталитарного режима, без остатка «сжигающего» пространство политической свободы, а следовательно, -непредсказуемость, инновационность выбора.
3 То есть протестантской концепции спасения единственно Христом, благодатью и Писанием.
торской» деятельностью. Иначе говоря, корпоративное воображение правоведов кладет в основу судебно-правовой антропологии идею самотождественной личности, деяния которой, коль скоро она признана вменяемой, могут быть ей непротиворечиво приписаны. До некоторой степени современный индивид рождается как fictio juris.
Теперь, вслед за обрисованными историческими предпосылками современного понимания ответственности перейдем к актуальным дефинициям. Но прежде затронем еще раз ее всеобщее измерение с целью провести важнейшие различения ранее частично спутанных понятий ответственности вообще, а также субъективной и политической ответственности.
Рассмотрим простейшее и общеупотребительное выражение «некто ответственно подошел к делу». Что, собственно, сообщается, в чем его смысл? Ближайшим образом следующее: дело было сделано «хорошо», то есть в соответствии с принятым для него образцом или адекватно конкретной ценности. Но кроме того, нормативная правильность выполнения была удостоверена и признана в рамках специфического для него «порядка признания»4.
По аналогии с ответственностью личности, выражающейся в ее самоконтроле5, представляется возможным трактовать модерную политическую ответственность как комбинацию (1) само- и (2) внешнего контроля6. Первый, в свою очередь, расщепляется на контроль (а) иерархический бюрократический и (б) контроль в силу и посредством разделения властей. Когда речь идет о чиновнике, выполняющем свои функциональные обязанности в границах, отведенных ему структурой учреждения, мы имеем дело с ситуацией типа (а). В случаях работы парламентских комиссий и комитетов, судебных и прокурорских расследований - наличествует ситуация (б). Если вспомнить о проведенном в начале семантическом анализе, то в обоих примерах задействованы значения из
4 Понятие порядков признания (ordres de la reconnaissance), введенное в обиход Ж-М. Ферри [11], артикулирует роль таких систем, как правовая, бюрократическая, педагогическая, научная и прочие в опосредствовании признания в противовес моделям его абстрактных форм.
5 Техникам которого уделялось столь большое внимание в протестантской среде.
6 С той важной разницей, что субъективный самоконтроль ориентирован на некоторые поведенческие паттерны и моральные нормы.
«семантического ореола» английских слов «responsibility» и «accountability».
Внешний контроль осуществляется со стороны аудитории ответственности. Его структура и технология, собственно, и станут главным предметом нашего внимания.
Но прежде осталось провести еще одно различение: политической ответственности и ответственности политика. В самом широком смысле политически релевантным, а стало быть, политически (без)ответственным имеет шанс оказаться практически любое действие (поступок), следовательно, - потенциально каждый действующий, все зависит от актуального контекста. Но такое понимание распространит теоретическую рефлексию на объекты, не вписывающиеся в тематику данной работы, а именно - ответственность тех, кто в совокупности принадлежит структурам гражданского общества (частных лиц, управляемых, в общем тех, кто принимает решения частной, по своей природе, значимости, не затрагивающие социетального уровня и не отвечающих за его легитимацию). Поэтому в качестве «целевой» группы здесь берется политический класс (classe politique), как его определил в одной из своих работ Р. Арон [10]'. А именно те, кто занят политической работой, политическим делом (организацией и администрированием общества) профессионально, то есть чиновники высшего уровня, влиятельные парламентарии, партийные вожди и прочие; кто наделен правом (делегирован) принимать решения, касающиеся всех реальных и потенциальных членов данного социума и должным образом оснащен
необходимыми ресурсами в форме полномо-~2 чии .
Фундаментальная трудность политической когнитивистики усматривается в том, что связь действия и агента, строго говоря, не наблюдается, а вменяется согласно квази-логическим дискурсивным процедурам или аффективно. Политический дискурс модерна не терпит анонимности решений в сфере политики, требуя, чтобы у каждого из них был
1 Тут же надо добавить, являются ли те или иные их поступки политически релевантными, решается не априори, но только эмпирически, в самом политическим процессе.
2 Подчеркнем, мы рассматриваем здесь только тех, кто находится у власти либо в парламентской оппозиции, а значит, так или иначе участвует в выработке политических решений.
актуальный автор3, поиск которого, если таковой не обнаруживается автоматически, образует один из тематических фокусов массовой коммуникации. С этим связан и феномен «козла отпущения», когда партийный или государственный аппарат, находящийся в осаде общественного мнения, принуждает одного из своих членов к ритуальному принятию вины на себя.
На наш взгляд, демократический политический порядок структурирован как символический порядок ответственности, иначе говоря, ответственность есть структурирующий принцип и «код» взаимообмена и взаимодействия политической системы и аудитории ответственности. В каждом модусе политической жизни он выступает в разных обличьях (правил, законов, конвенций, публичных ритуалов).
Подчеркнем, что в дискурсе таБЗ-тесИа одновременно используются разные смыслы, перемешиваясь там безнадежно. Представленная в работе реконструкция направлена на их уточнение и развязывание семантических узлов.
Используя упрощенную схематику экономической модели, поясним, как ответственность работает на рынке практической политики. Корпус политиков представляет собой предпринимателей - продавцов услуг по социетальному управлению и призрению, -взимающих плату лояльностью граждан, покупая себе и своим проектам признание (легитимность) в сети микросделок и открытых торгов - электорального процесса. Так как мы отталкиваемся от западной парадигмы, рынок власти считаем не монополизированным, а конкурентным, стало быть, всегда существует возможность выбора между альтернативными программами и фигурами. Отдавая предпочтение тем или другим, избиратель инвестирует в них свое доверие. Используя язык экономики, отметим, ответственность наступает в связи с причиненным
3 При том один из наиболее заметных трендов философского дискурса направлен прямо противоположным образом - в сторону от ответственности десубъек-тивированного индивида за собственные решения, могущие быть лишь симулированными в своем авторском качестве. Как тут не вспомнить критику Деррида, дискредитирующую понятие ответственности как «лого-центрическую категорию». В целом разоблачительный пафос постструктуралистской мысли, заостренный против идеи разумного самостоятельного автономного субъекта, с необходимостью приводит к апологии фатального в политике принципа «1а158ег-Гап» (см. М. Франк [12]).
определенной деятельностью ущербом, размер и порядок возмещения которого устанавливаются в ходе судебного разбирательства либо мировым соглашением. Если не рассматривать крайних случаев явного нарушения закона политическими деятелями, то в политике аналогичный вердикт выносит так называемый «суд общественного мнения»1, базирующийся не на праве, но на политической культуре. Что считать ущербом и на чей счет его занести (все это в сфере политики, где нет инстанции независимого суда), определяется в ходе общественного спора об ответственности, обладающего собственной драматургией и представляющего собой рутину политического процесса. Суть его с властных позиций видится в символическом сражении за признание действий властей эффективными, объявленных целей -легитимными и достигнутыми, средств их достижения - не нарушившими общепринятых норм. Собственно предметом борьбы являются содержание, границы (подвижные) и формы ответственности, то есть какое «качество» поступка вменяется, какой пространственно-временной «объем» последствий должен быть принят во внимание, «цена» ошибок. Совокупность используемых при этом риторических приемов, жестов, метафор, рассказов конституирует дискурс ответственности, характерный для пребывающего Ыс е1 пипс общества. В его рамках формируются «темы» ответственности, коррелятивные общественно-значимым проблемам и профилирующиеся на фоне нерефлектируемых, само собой разумеющихся представлений о принятом, допустимом, приличном, должном.
Возвращаясь в русло предложенной модели, поясним, каким образом объективируется принцип политической ответственности. Проигравшие - кому была в результате приписана, справедливо или нет, ответственность - суть потерпевшие убытки, получившие счет к оплате2. Диапазон расплаты ве-
1 Инсценируемый на самом деле конкурирующими политическими агентами.
2 Вероятно, в этом находит свое выражение вос-
питанная в западных обществах, как следствие рационализации жизненных порядков, частично «осознаваемая» коллективно-бессознательная потребность знать, что все протекает не спонтанно, но по чей-то воле. И коли все разумно упорядочено, то и безопасно или, по крайней мере, предсказуемо и понятно, прозрачно относительно причин. Таким образом, указывание на ответственного как на причину того, что дело пошло не так, неожиданным образом, есть общественная цере-
лик: от символического банкротства (потеря репутации и доверия, компрометация) до реального отстранения от власти.
Парадоксы праксеологии современной политической ответственности
Вероятно, значительная часть парадоксов объясняется конфликтом лингвистических игр с природой ситуации, относительно которой они ведутся. Они глубоко заложены в само основание современной политики. Имеется в виду явление проекции смыслов и категорий мышления из одних сфер жизни на другие. Понятия ответственности, первоначально выработанные в профессиональных жизненных мирах науки, экономики или юриспруденции, затем переносятся в область политики. Последняя же обладает собственными ценностями и эмерджентными свойствами, сопротивляющимися подобному экст-рагенному символическому насилию.
Дабы разобраться, в чем тут дело, совершим мысленный эксперимент, отправляясь от библейских образов. Бог-творец всецело отвечает3 за свое творение - человека до тех пор, пока тот не нарушает основополагающего запрета, то есть проявляет своеволие. Этот фундаментальный пример позволяет понять, что ответственность осуществима вполне лишь при сингулярности инициативы. Следовательно, ответственность стимулирует наращивание контроля над ситуацией всеми включенными в неё постоянными и переменными компонентами - предпосылками, ресурсами, знаниями и информацией. Парадигмой здесь может служить производственный процесс изолированного ремесленника - робинзонада экономического человека «буржуазной» политэкономии, или лабораторный опыт в науке, при котором ответственность редуцируется к способности оценить вероятность рисков при манипулировании с объектами. Характер этих рисков различен: либо они имманентны методам науки и свойствам ее объектов, - и тогда их оценка входит в определение профессио-
мония восстановления чувства уверенности в устойчивости существования.
3 Хотя, по нашему определению, он не может быть ответственным в силу своей абсолютности, в данном случае этим можно пренебречь. Кстати, безответственность абсолютного монарха может быть понята по аналогии с предполагающимся теизмом прямым вмешательством божественной воли, до конца непостижимой по своей природе.
нальной компетентности; либо - трансцен-дентны и проявляются в косвенном воздействии на человека и общество, тогда речь идет о моральной ответственности. Второй случай еще будет рассмотрен. Мы же хотим подчеркнуть, даже в антропологических науках ответственность ученого предполагает манипулятивность, операциональное™, словом господствующее отношение к «предмету», не обнаруживающему в данной ситуации свободы воли, ибо он полагается в этих процессах в модусе «инакости», а именно -неодушевленной природы. При этом не возникает существенных логических проблем с признанием (вменяемом нормативно) авторства за произведенный результат, так как невозможно предъявить претензии прочим участникам «события» в том, что вели себя не так, неожиданным образом - просто модель или теория поведения были неверны, вследствие чего результат вмешательства был рассчитан неверно. Уже во втором примере структура ситуации ответственности значительно усложняется благодаря гетерономи-зации: научный интерес противопоставляется исчислению общественной пользы. Специфика политического действия такова, что оно совершается через людей, выступающих в нем в качестве средств и целей в одно и то же время. Из вышесказанного вытекает, что управляющим рационально необходимо придерживаться стратегии ограничения воли к самоопределению у всех вовлеченных в ситуацию управляемых, аннигилируя тем самым самостоятельных действователей, прибывая в готовности прибегнуть с этой целью к насилию. Но тогда далеко зашедшая на этом пути власть не только явным образом вступает в конфронтацию с нормативными требованиями демократической политики, но и уничтожает аудиторию ответственности, то есть в логике наших определений - самое политическую ответственность. С другой стороны, фактически ничего не контролирующая и никого не способная принудить государственная власть также оказывается безответственной в силу неспособности к отправлению необходимых и закрепленных за ней функций, вытекающих из монополии на легитимное насилие. Ирония в том, что вследствие вышеописанного положения вещей лидеры демократий предпочитают воздерживаться от действий, сопряженных с большим риском, но даже им зачастую представляющихся необходимыми именно пото-
му, что непредсказуемость последствий угрожает их власти, а сверхпритязания на контроль - основам порядка, который они призваны защищать. Они оказываются пойманными между настоятельной необходимостью действий, вытекающих из доступной им (и недоступной либо не воспринятой общественностью) информации, и фактической невозможностью их легитимного осуществления в виду ожидаемого непонимания «аудитории», чреватого последующей потерей властных позиций.
Решение данного парадокса возможно лишь эмпирически и контекстуально, то есть каждый раз конкретно вырабатывается в результате дискуссий либо признается в качестве политического выбора.
Укажем также на асимметрию, напряжение между пониманием ответственности с точки зрения политики и повседневности. Безотлагательность решения, информированность о положении вещей задает один, конкретный масштаб; критическая отстраненность, перспектива sub specie aeternitatis - другой, абстрактный и безусловный. Их несоответствие, раскрывающееся как противопоставление моральных установок, создает взаимную несогласованность перспектив управляющих и управляемых, отчуждение, преодолеваемое во временном равновесии интересов и расширении вовлеченности.
Парадокс «оскомины»1. Мертвый воистину хватает живого в свойственной ответственности отсрочке, лежащей между действием и его последствиями, которые в демократии падают требующим легитимизации грузом на плечи преемственной власти. Особенно он сказывается при принятии долговременных решений со скрытыми, не до конца выявленными последствиями. Часто такое случается в случае политических решений относительно долговременных технологических проектов (в области атомной энергетики, генетики и проч.). Тут следовало бы добавить, что в наше время все больше заявляет о себе тенденция, когда «безответственные» решения относительно проблем, имеющих общезначимый характер, принимаются все чаще, причем в не-(либо трудно-) отменяемой форме, вне собственно сферы политики. Прежде всего в экономике - все более свободными от территориального закрепления штабами транснациональных кор-
1 Вспомним библейское «Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина».
пораций и в естественнонаучной области - в рамках интернациональной республики ученых1. Как правило, публичное обсуждение и последующее политическое решение оказывается при этом уже ограниченным рамками свершившегося факта.
Последнее удобнее описывать как эффект от глобализации. Обозначаемый этим понятием процесс трансформирует всю аксиоматику социального теоретизирования, построенную в расчете на базовую модель национального государства. Глобализация сказывается критическим образом, как мы уже показали, в рассыпании центров принятия решений (центров ответственности) и расширении сферы распространения их последствий. В результате они выходят за пределы возможного мониторинга сформировавшихся и все еще стабильных национальных аудиторий ответственности. Поток фундаментальных изменений протекает сквозь эти «аудитории», испытывающие недостаток компетенций и ресурсов времени, необходимых для его адекватного понятийного «схватывания» и оценивания, но не в лучшем положении оказывается и государственная администрация и политическая система.
Глобализация ведет к релятивизации традиционных региональных систем ответственности (регулярных выборов, референдумов, публичных обсуждений), предпосылкой развертывания которых является наличие у граждан веры в необходимость таких систем, их действенность, а также - гражданской способности (и обязанности) соучаствовать в их функционировании, словом -определенной политической культуры, обеспечивающей устойчивое воспроизводство. Очевидно, что таковая характерна лишь для так называемых современных демократий. В то же время в ходе глобализации (понимаемой иногда как модернизация либо вестернизация) многие государства формально декларируют политические институты подобные тем, что имеются на «западе», тогда как содержательная сторона этих институтов в большей степени определяется местными (локальными) культурными образцами и структурными факторами. Таким образом,
1 Дебаты по поводу клонирования и использования генной инженерии, вклад в которые внесли и ведущие социологи, недавно оккупировали страницы интеллектуальных и общественно-политических журналов (см. например, 3. Бауман [13]; Хабермас уже успел откликнуться на них новой книгой [14]).
контроль за политическими элитами там носит принципиально иной характер. Приведем примеры
Как возможна политическая ответственность вне североатлантической общественной модели?
Множество исламских и арабских стран суть республики с формально демократической формой правления2 либо монархии, стремящиеся к самопредставлению в качестве модернизирующихся политических систем. Зададимся вопросом, возможно ли предположить, что в них развертывается описанная выше политическая драма, замешанная на сюжете ответственности правительства? Многочисленные исследования [15-21] не позволяют дать утвердительного ответа. Если мы все же хотим найти какой-нибудь функциональный аналог ответственности в этих обществах, следует обратить внимание на то, какие претензии правительству считаются здесь законными и кем собственно «считаются». Ибо гражданское общество, формирующее внутри себя запросы правительству, в этих обществах находится (несмотря на все заверения) в зачаточном состоянии [22]. Некоторые авторы считают [23], что роль гражданского общества в них выполняют улемы, ученые-правоведы, толкователи Писания и Предания, то есть текстов, в действительности являющихся легитимными источниками власти. В этих условиях речь, строго говоря, не может идти и о национальных государствах, существование которых признается в правовом порядке. Ведь политическое (гражданское) понятие «нации» совершенно неоперационально (ему не соответствуют никакие объективные условия) в отношении здешних социумов, чья структура не изменилась принципиальным образом со времен средневековья. Исторически национальные движения в этом регионе3 вдохновлялись в разное время либо идеей освобождения от имперской власти (Саудовская Аравия, Иордания, Сирия и так далее),
2 Такими, при всех различиях, называют себя, например, Египет и Иран, Пакистан и Алжир, Йемен и так далее.
3 Это огрубленное изображение, не учитывающее многие специфические моменты для таких стран, как Турция или Индонезия. Впрочем, литературы по данному вопросу существует великое множество (см. например, М. Крамера [24] и дебаты по арабскому национализму [25]).
либо идеей панарабизма, антиколониализма, а также их комбинациями. Но кроме того, всегда в этих обществах была распространена идея общеисламского единства - ишгпаЬ, согласно которой первостепенная обязанность политической власти состоит в защите и распространении истинной веры. Именно эта цель конституирует зону ответственности. Если же смотреть с позиции «европейского» наблюдателя, открывается картина, в которой действия правящих элит должны выглядеть законными в свете толкований священных текстов, признанных в качестве легитимных1.
Выводы, релевантные для России
К России все сказанное имеет непосредственное отношение, ибо в ее случае мы имеем дело с государством, суверенитет которого распространяется на значительные по количеству и значимые по политическому влиянию группы (социальные, (суб)этни-ческие, религиозные, этно-религиозные и тому подобное), явным образом принадлежащие к различным политическим культурам. Подобная ситуация специфична как для государств, представляющих собой обломки распавшихся обширных империй (особенно находившихся на границе мировых цивилизаций)2, так и для меж(квази)государственных систем3. Нельзя сбрасывать со счетов и особенную советскую политическую культуру. Из-под развалин советского «модерна» возникли на волне национальных, религиозных и прочих движений политические культуры, тяготеющие к разным образцам. Выше мы показали, какими различными могут быть требования, предъявляемые как к гражданам, так и правящим элитам в отношении ответственности.
Таким образом, меняется весь смысл ситуации ответственности. И осознание этого становится чрезвычайно важным, хотя бы
1 В данных обществах это означает, что относительно них достигнут консенсус (ута') среди ученых-правоведов, функционально выполняющих роль гражданского общества. (Не так в шиизме, в котором существует институт высшего авторитета, утверждающего законность того или иного толкования, выносящего окончательное решение относительно правовой нормы).
2 Это относится к России, а также явным образом к бывшей Югославии. Кроме того, в сходной ситуации (но по несколько иным причинам) находятся такие государства, как Индонезия или Индия.
3 Таких как Европейский союз.
для практической международной политики, дискурс которой, будучи произведенным в совершенно иной ситуации, не адекватен, не валиден для описания, объяснения и понимания инокультурных политических структур, институтов и ими обусловленных действий.
1. Etzioni A. The Active Society. N. Y., 1968.
2. Les Declarations des droits de rhomme 1789— 1793 - 1848-1944. P., 1989. P. 105.
3. Ленуар P. Социальная власть публичных выступлений // Поэтика и политика. Социо-Логос 98. С.-Пб., 1999. С. 173.
4. Лефор К. Мыслить революцию во Французской революции // К. Лефор. Политические очерки (Х1Х-ХХ века). М., 2000. С. 145.
5. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики / Общ. ред. Б.Н. Бессонова. М., 1988. С. 420.
6. Born М. Von der Verantwortung des Naturwissenschaftlers. 1965.
7. Heisenberg W. Uber die Verantwortung des Forschers // Der Teil und das Ganze. Miinchen, 1973. S. 226-240.
8. Бауман 3. Мыслить социологически / Пер. с англ. под ред. А.Ф. Филиппова М., 1996. С. 18.
9. Thomas W., Znaniecki F. The polish Peasant in Europe and America. Primary Group Organization. Boston, 1918. V. 1.
10. Aron R. Classe sociale, classe politique, classe dirigeante // Etudes Sociologiques. Paris, 1988. P. 150.
11. Ferry J.-M. Les puissances de l’experience. Paris, 1991.
12. Франк М. Политические аспекты нового французского мышления // ЛОГОС. 1995. № 6.
13. Bauman Z. Leben - oder bloss Uberleben? // Zeit. 2001. № 1.
14. Habermas J. Die Zukunft der menschlichen Natur. Auf dem Weg zu einer liberalen Eugenik? Frankfurt a. М., 2001.
15. Wright R. Islam, Democracy and the West // Foreign Affairs. 1992. V. 71. № 3.
16. Mawdudi Abul A'la A Political Theory of Islam // Islam in Transition: Muslim Perspectives / Ed. by D. and J. Esposito. N. Y., 1982.
17. Esposito J.L. Islam and Democracy. N. Y., 1996.
18. Esposito J., Voll J. Islam and Democracy. Oxford, 1996.
19. Abootalebi Ali R. Islam, Islamists and Democracy // MERIA. 1999. V. 3. № 1. March.
20. Norton R. A., Kazemi F., eds. Civil Society in the Middle East. N. Y., 1996. V. 2.
21. Owen R. State Power and Politics in the Making of the Modem Middle East // Suny Series in the Social and Economic History of the Middle East. N. Y., 1994.
22. Abootalebi Ali R. Civil Society, Democracy, and The Middle East // MERIA. 1998. V. 2. № 3. September.
23. Vikor K.S. The Shari'a and the Nation State: Who can Codify the Divine Law? // The Middle East in a Globalized World / Ed. by B.O. Utvik and K.S. Vikor. Oslo, 1998. P. 22-250.
24. Kramer M. Arab Nationalism. Mistaken Identity // Reconstructing Nations & States DAEDALUS Summer, 1993.
25. Pan-Arabism and Arab Nationalism: The Continuing Debate / Ed. by T.E. Farah Boulder. Colo., 1987.
ТЕЛЕСНОСТЬ КАК ЦЕННОСТНАЯ ПРИРОДА ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ (социально-исторический аспект)
Р.В. Картушов
Kartushov, R.V. Body as the values nature of physical culture: a social and historical aspect. The article discusses topical issues of physical culture from a social and historical perspective.
Высокий уровень развития физической культуры предполагает, прежде всего, определенную систему ценностей, на базе которых только и может выстраиваться соответствующая им физическая и спортивная деятельность человека. Без подлинного ценностного отношения к телу развитие физической культуры будет односторонним. В культурологическом и социологическом контекстах человеческая телесность является важнейшей формой воплощения человеческой духовности. Следовательно, физическая культура должна сегодня стать значимым элементом образа жизни молодого человека и занять полноправное место в системе его ценностных ориентаций.
В последнее время интерес к изучению ценностного аспекта физической культуры увеличился. С анализом ценностного потенциала физической культуры связывают качественно новую стадию осмысления ее сущности. Так, В.К. Бапьсевичем и Л.И. Лубы-шевой в сфере физической культуры выделяются несводимые друг к другу группы ценностей. По мнению авторов, классификация таких ценностей подразумевает выделение следующих, как минимум, групп ценностей [1]:
- интеллектуальные (знания в области физической культуры, связанные с интеллектуальным потенциалом физической культуры личности);
- двигательные (лучшие образцы моторной деятельности, личностный и общественный потенциал, в целом физическая подго-
товленность, работоспособность, физическое здоровье человека);
- педагогические (методики физического воспитания, физической тренировки, спортивной подготовки, умения и навыки организации физкультурно-спортивной деятельности);
- мобилизационные (связанные с рациональной организацией свободного времени, необходимостью быстрой оценки ситуации, принятия решений, возможностью самовоспитания, и, в целом, с самоорганизацией здорового стиля жизни, умением противостоять неблагоприятным воздействиям внешней среды);
- интенционные (стабильное и обращенное к физической культуре общественное мнение, умение «быть в команде», соревновательная психология, подразумевающая умение «чувствовать ситуацию»).
Существуют, разумеется, и иные подходы к анализу ценностей физической культуры. В частности, В.М. Выдрин и Ю.М. Николаев при анализе ценностного аспекта физической культуры правомерно рассматривают отношение к ней как к потребности и как средству удовлетворения потребностей. По их мнению, для реализации потребности в физической культуре необходимы средства, включающие компоненты вещного (материально-технические, финансовые условия и так далее), духовного (концепции, теории, наука, программы, принципы, методики и так далее), человеческого (физкультурные кадры, контингент занимающихся и так да-
