CC BY
92
Будаев Э.В.
Нижний Тагил
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА В НЕВЕРБАЛЬНЫХ СЕМИОТИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ
С момента возникновения теории концептуальной метафоры исследователи политической семиотики по вполне понятным причинам сосредоточили внимание на выявлении концептуальных метафор, объективированных в вербальном виде. Вместе с тем определение онтологического статуса концептуальной метафоры поставило закономерные вопросы о корреляциях когнитивных структур со всем семиотическим пространством политической коммуникации. Внимание исследователей все чаще начинают привлекать и другие, невербальные источники данных о политических метафорах (карикатуры, агитационные плакаты, картины, жесты и др.). Как отмечает Эль Рефайе, «механизмы, лежащие в основе метафоры, существуют в сознании независимо от языка», более того, невербальные феномены «иногда способны передавать сложное сообщение в более непосредственной и сжатой форме, нежели язык» ^ Refaie 2003: 76].
Анализ невербальной политической метафоры имеет некоторую традицию, и в современных исследованиях уже можно выделить несколько подходов к выбору материала и анализу этого вида политической метафорики: исследования невербальной политической метафорики, сопоставление вербальной и невербальной метафорики, изучение метафор в креолизован-ных текстах.
Уже обращение к визуальному ряду в исторической перспективе показывает, что многие концептуальные политические метафоры имеют давние традиции не только на вербальном уровне. Как отмечает М. Луома-ахо, в XVI веке при составлении географических карт Европа и другие континенты представлялись в форме человеческого тела. Примечательно, что соответствие
между географическими районами и частями тела зависело от составителя и часто содержало в себе ту или иную политическую идеологию. Например, в Космографии Мюнстера (1588) Европа изображалась в виде королевы, стоящей на Азии, Испания была ее короной, а Богемия - сердцем (для достижения идеологического эффекта пришлось расположить королеву горизонтально). Эта визуальная политическая метафора многократно воспроизводилась на фасадах зданий в период владычества Габсбургов и привносила естественную перспективу в рассмотрение такого геополитического мировидения [Luoma-aho 2002: 74].
Лидирующее место в исследовании невербальных политических метафор занимают работы по метафорам в политической карикатуре. Карикатуры рассматриваются не только как средство критики, но и как значимый источник данных о взаимоотношениях между людьми, политическими событиями и властью. Как отмечает М. Даймонд, исследователи привыкли рассматривать политическую карикатуру как графическую работу и средство сатиры, однако «низведение политических карикатур до юмора и сатиры неверно, так как сатира и юмор не обязательные элементы карикатуры», карикатуры следует рассматривать как «политические знаки», особенно в неевропейской культуре [Diamond 2002: 252]. На важную связь между визуальным рядом и политической метафорой указывали и российские лингвисты. Как отмечал А.Н. Баранов, политические метафоры «часто дают начало сериям карикатур, основанным на метафорических следствиях». Таким образом, визуальный ряд рассматривался как одна из форм существования политических метафор [Баранов 1991: 192].
Систематические исследования визуальных метафор в американской политической карикатуре начинаются с 80-х годов прошлого века [Buell, Maus 1988; DeSousa, Medhurst 1982] и, хотя в этот период авторы не акцентировали внимание на сравнении вербальных и невербальных метафор, уже первые результаты показали, что между этими уровнями политической семиотики наблюдаются регулярные корреляции. Так, Э. Буелл и М. Маус, изучив метафоры в политических карикатурах предварительных выборов 1988 года в США, пришли к выводу о том, что в них доминирует метафора лошадиных скачек [Buell, Maus 1988: 849], что согласуется с наблюдениями исследователей английской вербальной метафоры. Дж. Эдвардс [Edwards 1995],
один из ведущих специалистов по визуальной политической метафоре, проанализировав метафорические кластеры в американских карикатурах времен президентской кампании 1988 года, обнаружила, что в этих карикатурах очень распространена метафора «преуменьшения» (metaphor of diminishment). Например, кандидата в президенты можно изобразить в виде карлика, которому нужно приложить немало усилий, чтобы соперничать с оппонентом, или в образе ребенка, тем самым подчеркивая, что он не готов занимать такой ответственный пост. Наоборот, высокий рост и крепкое телосложение - визуальный аналог политической власти.
Исследования метафор в политических карикатурах направлены на выявление ролей приписываемых политикам [Benoit et al 2001; Seymour-Ure 2001], на анализ визуальных образов внешнего врага [Diamond 2002; Edwards 1993; Gamson, Stuart
1992]. Особенно большой интерес исследователей привлекают метафоры в карикатурах, изображающих кандидатов в президенты в предвыборный период [Buell, Maus 1988; DeSousa, Med-hurst 1982; Edwards 1995, 1997, 2001; Sena 1985]. Исследователи сходятся во мнении, что метафоры в политической карикатуре отражают индивидуальную интерпретацию событий, но эта интерпретация несет на себе отпечаток национального коллективного сознания. Визуальные метафоры напоминают об общих ценностях, имплицитно их поддерживают и воспроизводят. Такие исследования показывают, что в политической карикатуре политики могут представляться клоунами, спортсменами и акробатами так же часто, как и в вербализированных метафорах политического дискурса. В связи с этим исследователи приходят к выводу о том, что визуальная метафора столь же значимый источник данных об общественном сознании, как и вербальная метафора [Edwards 1993, 1995, 1997, 2001; El Refaie 2003; Morris
1993].
Исследователи политического дискурса показали, что для осмысления международных отношений метафора ГОСУДАРСТВО - ЭТО ИНДИВИД и расширенный вариант ГОСУДАРСТВА
- ЭТО СООБЩЕСТВО ЛЮДЕЙ часто реализуется в виде метафор ГОСУДАРСТВО-НАСИЛЬНИК и ГОСУДАРСТВО-ЖЕРТВА. Подобная метафорическая логика подразумевает еще и наличие ГОСУДАРСТВА-ЗАЩИТНИКА, что часто используется как средство оправдания военного вмешательства в международный конфликт [Чудинов 2003; Bates 2004; Lakoff 1991; Rohrer
1995]. Метафора «насильника» используется не только для описания военной агрессии, но и для формирования негативного образа в мирный период, что удалось в прямом смысле показать финской исследовательнице Й. Валениус (2000). Й. Валениус исследовала, как Финляндия и Россия представлялись в 100 финских пропагандистских карикатурах 1908-1914 гг., когда в Финляндии, находившейся в составе Российской империи, были отменены многие автономные привилегии. На многих карикатурах была изображена финская девушка (персонификация Финляндии), которая подвергается сексуальным домогательствам и насилию со стороны зловещего русского мужика или казака (персонификация России). Примечательно, что русский мог изображаться в виде человека со смуглой кожей или даже в образе негра-каннибала, что должно было подчеркнуть, что в отличие от российского образа, белая финская девушка - не азиатка, а европейка. По мнению исследовательницы, это обстоятельство обусловлено действием еще более общей метафоры света и тьмы (light-dark metaphor), согласно которой «свои» ассоциируются со светом, а этнически «чужие», в данном случае русские, представляются как порождение тьмы. Иногда на таких карикатурах появлялись защитники, например, бегущие на помощь Финляндии мужчины в европейских колпаках.
Исследователи вербальных метафор в политическом дискурсе неоднократно указывали на то обстоятельство, что политики часто стремятся дегуманизировать политического противника или внешнего врага с помощью различных метафорических образов - от дикаря и насильника до жестокого зверя и микроба. К похожим выводам приходят исследователи невербальной политической метафоры. Например, С. Кин, опираясь на методологию юнгианской школы психоанализа, обратился к анализу архетипа тени в политической агитации и пропаганде. Как отмечает С. Кин, во всем мире «для дегуманизации врага используется стандартный набор образов» [Keen 1986: 13]. Автор показывает, что на агитационных плакатах и в политических карикатурах 20 века противоборствующие стороны во всех крупных военных конфликтах изображали друг друга с помощью дегуманизирующих метафор. Карикатуры Вьетконга изображали США в образе «бумажного тигра», нацистские карикатуры изображали советских людей дикарями и варварами, на американских плакатах второй мировой войны немцы и японцы обычно изображались насильниками. Суммировав выводы, С. Кин пришел к вы-
воду, что наиболее распространенные невербальные метафорические образы для врага это насильник, зверь, рептилия, насекомое, микроб, смерть, безликая орда или враг Бога.
Подобные исследования позволяют получать интересные выводы и показывают, что многие невербальные политические метафоры имеют аналоги в метафорических выражениях политического дискурса. Однако наибольший интерес представляют работы, авторы которых сопоставляют вербальные и невербальные политические метафоры в рамках одного исследования. Это позволяет достоверно проследить, как при осмыслении определенных событий концептуальная политическая метафора реализуется на вербальном и невербальном уровнях политической семиотики.
В этом отношении очень показательно исследование Б. Бергена [Bergen 2004]. Для определения корреляций между вербальной и невербальной политической метафорикой Б. Берген проанализировал метафорические образы в политических карикатурах, появившихся в течение недели после событий 11 сентября 2001 года. Изучив 219 политических карикатур, Б. Берген сопоставил их с метафорами, связанными с политическим нарративом «Террористические атаки 11 сентября 2001 года», из банка данных Дж. Лакоффа. Согласно Дж. Лакоффу, в осмыслении этих событий доминировали несколько концептуальных метафор: ГОСУДАРСТВО - ЭТО ИНДИВИД, АМОРАЛЬНЫЕ ЛЮДИ
- ЭТО НИЗШИЕ ЖИВОТНЫЕ, 11 СЕНТЯБРЯ - ЭТО ПЕРЛ-ХАРБОР и СКАЗКА О СПРАВЕДЛИВОЙ ВОЙНЕ. Как оказалось, в политических карикатурах этого периода доминировали метафорические образы, выявленные Дж. Лакоффом. Как демонстрирует Б. Берген, террористы изображались в образе тараканов, а Усама бен Ладен в образе огромной крысы, что соотносилось с концептуальной метафорой АМОРАЛЬНЫЕ ЛЮДИ - ЭТО НИЗШИЕ ЖИВОТНЫЕ. Соответственно США часто представлялись в виде человека (дяди Сэма), которому в спину воткнули нож с надписью «terrorism», но который остался жив и готов к мщению. На другой карикатуре из шляпы человека-США идет дым и т.п. Также очень распространенной оказалась метафора 11 СЕНТЯБРЯ - ЭТО ПЕРЛ-ХаРбОР. Например, на одной из карикатур был изображен окутанный дымом Нью-Йорк, а изображение сопровождалось прецедентной цитатой адмирала Ямамото, произнесенной им после атаки на Перл-Харбор. На другой карикатуре изображены башни Мирового торгового цен-
тра, которые тонут в океане, словно разбомбленный корабль, а в небе летит самолет, из которого доносятся крики «Terror!» (созвучные крикам «Tara!», с которыми японские летчики времен второй мировой начинали воздушную атаку).
Метафорическая СКАЗКА О СПРАВЕДЛИВОЙ ВОЙНЕ могла отражаться с помощью образа средневекового рыцаря с американскими символами на щите, который сражается против дракона с надписью «terrorism». При этом у дракона видны в основном когти и зубы, что отражает трудность борьбы с невидимым противником.
Вместе с тем, в неамериканских карикатурах эта сказка о справедливой войне часто представлялась иначе. Например, на одной из карикатур Дж. Буш изображался в одежде крестоносца с огромной, закрывающей глаза короной на голове, который с трудом волочит по земле огромный меч. Очевидно, что в сознании многих людей образ крестоносца не связан с универсальным смыслом восстановления справедливости, что и использовал автор карикатуры для привнесения сатирического смысла.
Таким образом, Б. Бергену удалось показать, что в основе осмысления определенных политических событий, как в вербальных политических метафорах, так и в политических карикатурах лежат одни и те же концептуальные метафоры, что является значимым подтверждением первичности ментальной природы метафоры, которая объективируется на разных уровнях политической семиотики.
Другим источником сведений о политической концептуальной метафоре являются жесты политиков в их сопоставлении с метафорическими выражениями.
Дж. Лакофф [Lakoff 2004] выделил во внутриполитическом дискурсе США две модели со сферой-источником «Семья». Согласно Модели Строгого Отца дети рождаются плохими, потому что стремятся делать то, что им нравится, а не то, что правильно, поэтому нужен сильный и строгий отец, который может защитить семью от опасного мира и научить детей различать добро и зло. От детей требуется послушание, а единственный способ добиться этого - наказание. Модель устанавливает прямую взаимосвязь дисциплины и морали с благополучием. Модель Воспитывающего Родителя несет смысл гендерной нейтральности: оба родителя в равной степени ответственны за воспитание детей. Дети рождаются хорошими, а задача родителей воспитать их таким образом, чтобы они могли улучшать мир
и воспитывать других. Анализируя развертывание этих моделей применительно к различным вопросам внутренней политики (налоги, образование и др.), Дж. Лакофф соотносит политическое доминирование консерваторов с использованием Модели Строгого Отца, а неудачи либералов связывает с особенностями актуализации Модели Воспитывающего Родителя.
Экспериментальное исследование по проверке гипотезы Дж. Лакоффа о том, что в основе «левого» и «правого» американского политического дискурса лежат две метафорические модели семьи, провел А. Ченки [^еп№ 2004]. На материале текстов из предвыборных теледебатов Дж. Буша и А. Гора (2000 г.) А. Ченки и его коллега независимо друг от друга анализировали две группы выражений: собственно метафоры и метафорические следствия (етаНтеШэ), апеллирующие к моделям Строгого Отца (ЭР) и Воспитывающего Родителя (ИР). Как показал анализ, Дж. Буш в четыре раза чаще использовал метафоры модели ЭР, чем А. Гор. В свою очередь А. Гор в два раза чаще апеллировал к метафорам модели ИР. Проанализировав метафорические следствия, А. Ченки указывает, что Дж. Буш опять же в 3.5 раза чаще обращался к модели ЭР. Вместе с тем исследование показало, что частотность обращения к модели ИР у обоих оппонентов была очень близкой с небольшим перевесом у А. Гора (у Дж. Буша - 221, у А. Гора 241). Эти результаты А. Ченки сопоставил с анализом жестов оппонентов и пришел к выводам, что жесты Дж. Буша и А. Гора сильно различаются и соотносятся у Дж. Буша с моделью ЭР, а у А. Гора с моделью ИР. При этом различия в апелляции к моделям семьи на паралингвисти-ческом уровне оказались еще более показательными, чем на вербальном. Следует отметить, что, излагая результаты, автор не приводит бесспорных критериев соотнесения жестов с концептуальными метафорами двух анализируемых моделей, однако представленные в данном исследовании материалы наводят на мысль о том, что «жестовые» метафоры менее контролируемы, а потому более показательны.
Еще один подход к исследованию визуальных метафор -анализ корреляций между компонентами креолизованных текстов (т.е. текстов, состоящих из двух частей: вербальной и визуальной). Как показывают такие исследования, в основе вербальных и визуальных метафор лежат по существу одни и те же модели, но креолизация дает возможность не просто сложить, а значительно преумножить потенциал каждого из названных ком-
понентов текста. Примером такого подхода может служить раздел в диссертации Н.М. Чудаковой (2005). Исследовательница проследила различные виды взаимодействия между вербальными метафорами из концептуальной области «Неживая природа» и иконическими компонентами креолизованных текстов и показала значимость визуального ряда в метафорическом представлении политической действительности. В частности было продемонстрировано, что между метафорической системой и видеорядом креолизованного текста возникают или отношения взаимозависимости, при которой интерпретация визуальной части определяется доминирующей метафорической моделью в тексте, или отношения взаимодополнения, при котором изображение с метафорическим образом понятно без слов и может существовать самостоятельно
Н.М. Чудакова подчеркивает также тесную связь визуальных метафор с национальной культурой. Например, в современных СМИ широко представлен визуальный ряд традиционной русской концептуальной метафоры «гибель - это пропасть». Среди других концептуальных метафор из сферы-источника «Неживая природа», давших начало сериям карикатур, автор выделяет следующие: дорога (выбор дальнейшего пути развития), земля и поле во время пахоты (Россия), солнце (президент, власть, законодательство), тучи (опасность), дождь (неприятности), горы (политики), термометр (измерение народного недовольства), зонтик (защита) и т.д. Ключевые темы изображений чаще всего связаны с тем или иным абстрактным понятием, представляющим наибольшую сложность и основания для разнообразных интерпретаций. Н.М. Чудакова отмечает, что благодаря двойному смыслу, возникающему при взаимодействии в креолизован-ном тексте знаний и оценок, актуализированных концептуальной метафорой и визуальным рядом данной метафоры, создается особая образность, усиливающая воздействие текста на адресата.
В диссертации Т.С. Магеры (2005) рассматривается взаимодействие языковой и иконической составляющих современного политического плаката. Автор подчеркивает, что плакат должен воздействовать прежде всего на подсознательную сферу, а поэтому очень важна его символическая составляющая и единство метафорического образа.
Как показывает обзор, изучение невербальной политической метафоры становится способом верификации постулата о ког-
нитивной природе метафоры, дополняет результаты исследований вербальной метафорики и способствует более глубокому пониманию той роли, которую метафора играет в осмыслении и конструировании политической действительности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М., 1991.
2. Магера Т.С. Текст политического плаката: лингвориторическое моделирование (на материале региональных предвыборных плакатов). Автореф. дис... к.ф.н. - Барнаул, 2005.
3. Чудакова Н.М. Концептуальная область «Неживая природа» как источник метафорической экспансии в дискурсе российских средств массовой информации (2000-2004 гг.). Дисс. . канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2005.
4. Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. Екатеринбург, 2003.
5. Bates B. Audiences, Metaphors, and the Persian Gulf War // Communication Studies. 2004. Vol. 55.
6. Benoit W.L., Klyukovski A.A., McHale J.P., Airne D. A fantasy theme analysis of political cartoons on the Clinton-Lewinsky-Starr affair // Critical Studies in Media Communication. 2001. Vol. 18 (4).
7. Bergen B. To Awaken a Sleeping Giant: Cognition and Culture in 23 September 11 Political Cartoons // Language, Culture, and Mind / ed. M. Achard, S. Kemmer. Stanford: CSLI, 2004.
8. Buell E.H., Jr., Maus M. Is the pen mightier than the word? Editorial cartoons and 1988 presidential nominating politics // Political Science and Politics. 1988. Vol. 21(3).
9. Cienki A. Bush’s and Gore’s language and gestures in 2000 US presidential debates: A test case for two models of metaphors // Journal of Language and Politics. 2004. Vol. 3. №3.
10. DeSousa M.A., Medhurst M.J. Political cartoons and American culture: Significant symbols of campaign 1980 // Studies in Visual Communication. 1982. Vol.8.
11. Diamond M. No laughing matter: Post-September 11 political cartoons in Arab/Muslim newspapers // Political Communication. 2002. Vol.19(2).
12. Edwards J.L. Metaphors of enmity in Gulf War political cartoons // The Ohio Speech Journal. 1993. Vol. 30.
13. Edwards J.L. Wee George and the seven dwarfs: Caricature and metaphor in campaign ’88 cartoons // INKS: Cartoon and Comic Arts Studies. May, 1995.
14. Edwards J.L. Political cartoons in the 1988 presidential campaign: Image, metaphor, and narrative. New York: Garland, 1997.
15. Edwards J.L. Running in the Shadows in Campaign 2000: Candidate Metaphors in Editorial Cartoons // American Behavioral Scientist. 2001. Vol. 44. №12.
16. El Refaie E. Understanding visual metaphor: The example of newspaper cartoons // Visual Communication. 2003. Vol.2(1).
17. Gamson W.A., Stuart D. Media discourse as symbolic contest: The bomb in political cartoons // Sociological Forum. 1992. Vol.7(1).
18. Keen S. Faces of the Enemy: Reflections of the Hostile Imagination. New York: Harper and Row, 1988.
19. Lakoff G. Metaphor and War. The Metaphor System Used to Justify War in the Gulf. http://metaphor.uoregon.edu/lakoff-l.htm
20. Lakoff G. Don’t Think Of An Elephant! Know Your Values and Frame the Debate: The Essential Guide for Progressives. White River Junction: Chelsea Green Publishing, 2004.
21. Luoma-aho M. Europe as a Living Organism: Organicist Symbolism and Political Subjectivity in the New Europe. Diss. for DPh. Newcastle: University of Newcastle, 2002.
22. Morris R. Visual rhetoric in political cartoons: A structuralist approach // Metaphor and Symbolic Activity. 1993. Vol. 8(3).
23. Rohrer T. The Metaphorical Logic of (Political) Rape: The New Wor(l)d Order // Metaphor and Symbolic Activity. 1995. Vol. 10. №2.
24. Sena J.F. A picture is worth a thousand votes: Geraldine Ferraro and the editorial cartoonists // Journal of American Culture. 1985. Vol.8.
25. Seymour-Ure C. What future for the British political cartoon? // Journalism Studies. 2001. Vol.2(3).
26. Valenius J. Ethnic Bodies. Visual Representations of Finland and Russia in the Early 20th Century Finland // Body Gender Subjectivity: Crossing Disciplinary and Institutional Borders. 4th European Feminist Research Conference. Bologna, 2000.
© Будаев Э.В., 2006
