CC BY
161
Е. В. БЕЛОГЛАЗОВА
Елена Владимировна Белоглазова — кандидат филологических наук, доцент кафедры теории языка и переводоведения СПбГУЭФ.
В 1998 г. закончила РГПУ им. А. И. Герцена; в 2002 г. — защитила кандидатскую диссертацию в том же вузе.
Автор 30 научных и 9 учебно-методических работ.
Область научной специализации — теория текста и дискурса. ^ ^ ^
ПОЛИДИСКУРСНОСТЬ КАК ОСОБЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ФОКУС
В фокусе настоящей статьи находится новая для лингвистики категория — полидискурсность, понимаемая, в самом общем плане, как соприсутствие, переплетение регулярного набора специальных дискурсов в определенной общности текстов. Являя собой вид диалогичности, полидискурсность находится в отношениях смежности с рядом других категорий, прежде всего, с интертекстуальностью и интердискурс(ив)ностью. В настоящей статье мы попытаемся разграничить эти категории и уточнить стоящие за ними значения.
Понятие диалогичности в лингвистике неразрывно связано с именем М. М. Бахтина. Именно его мысли о конституирующей роли диалога, понимаемого как столкновение «голосов», смысловых позиций, для художественного произведения [1] послужили толчком для формирования теории интертекстуальности, в рамках которой текст переосмысляется как интертекст. «Каноническое», по словам И. И. Ильина [2, c. 207], определение интертекстуальности дал Р. Барт: «Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат» [3, с. 417].
Парадоксально, но те же мысли мы находим у основоположника одного из направлений теории дискурса М. Фуко, который пишет: «...необходимо отказаться от концептов книги и произведения. Границы книги никогда не очерчены достаточно строго: в ней содержится система отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам» [4, с. 25]. Таким образом, теория интертекстуальности и теория дискурса (а вместе с ним и интердискурса) исходят из общих предпосылок о наличии объективных связей между отдельными текстами, которые должны стать фокусом лингвистического исследования. Основной пафос обеих теорий заключается в том, что они утверждают необходимость выхода за пределы текста, акцентируя его внешние связи. Но можно ли в таком случае сказать, что это два имени одного и того же явления? По-видимому, для того чтобы дать аргументированный ответ на этот вопрос, необходимо уточнить, что стоит за понятиями «интертекстуальность» и «интердис-курс(ив)ность», с одной стороны, и между понятиями «интердискурс(ив)ность» и «полидискурс(ив)ность» — с другой. Это несколько затрудняется тем фактом, что трактовка данных понятий менялась во времени и этот процесс продолжается.
• Интертекстуальность и интердискурс(ив)ность
В истории теории интертекстуальности можно выделить три этапа:
1. Радикальный (Ю. Кристева, Р. Барт и др.), в который интертекстуальность осмысляется как общее свойство текстов. Так, текст как самобытная сущность исчезает и превращается в «ансамбль пресуппозиций»
ГРНТИ 16.21.33 © Е. В. Белоглазова, 2009
у М. Риффатера, «мозаику цитат» у Ю. Кристевой, «палимпсест» у Ж. Женетта. При таком подходе пропадает граница между текстом и интертекстом, текстуальностью и интертекстуальностью, а вместе с ней и твердая лингвистическая база для анализа. Осознание этого приводит к переосмыслению понятия интертекстуальности в сторону его сужения и конкретизации.
2. Среди первых, попытавшихся навести порядок в хаосе отсылок и перекличек, включавшихся в понятие интертекстуальности, был Ж. Женетт [5]. Он предложил типологию интертекстуальных связей, где собственно интертекстуальностью признавался лишь один из пяти видов диалогичности, на котором впоследствии и сосредоточились усилия исследователей. В такой форме, как «включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий» [6], понятие интертекстуальности было воспринято и отечественными учеными. Исследования ведутся в плане поиска и упорядочивания системы сигналов интертекстуальности — конкретных языковых средств маркирования диалога между текстами.
3. Со временем, однако, становится очевидным, что такое узкое понимание интертекстуальности оставляет за рамками анализа ряд других видов диалогичности. Так, постепенно понятие интертекстуальности обогащается типологической интертекстуальностью [7], кодовой интертекстуальностью [8], жанровой интертекстуальностью [9]. Г. В. Денисова дополняет сводный обзор видов интертекстуальных связей сразу двумя новыми отношениями — интертекстами-стереотипами и отсылками к стереотипным ситуациям [10, с. 75].
Но это, в значительной степени, возвращает нас к первому этапу, когда в понятие интертекстуальности недифференцированно объединялись разные виды диалогических отношений, так или иначе находящие свое выражение на поверхности текста. А, как отмечает авторитетный исследователь интертекстуальности В. Е. Чернявская, «глобально трактуемый интертекст в соответствии с радикальной концепцией интертекстуальности можно определить как интердискурс, а интертекстуальность в широком смысле — как интердискур-сивность» [11, с. 15]. Точнее, глобальная интертекстуальность включает в себя и собственно интертекстуальность и явление, которое точнее обозначается как интердискурс(ив)ность.
Ситуация с интердискурс(ив)ностью также не отличается определенностью.
Прежде всего, пусть в небольшой степени, но можно констатировать некоторые терминологические расхождения. Отечественная лингвистика переняла уже устоявшиеся в зарубежной лингвистике термины интердискурс и интердискурсивность. Отдавая себе отчет в том, что форма интердискурсивность уже в достаточной степени укоренилась в отечественной науке [см.: 12, 13; 14; 15], мы хотели бы указать на возможность переноса исходного французского термина в русский язык в несколько иной форме. М. Н. Кожина, авторитетный лингвист, русист, комментируя сложившуюся в отечественной лингвистике терминологическую практику, высказалась в пользу формы дискурсный как «более свойственной русскому языку» и «представленной в переводе текстов П. Серио книги „Квадратура смысла", изданной под эгидой Ю. С. Степанова» [16, с. 61]. Если принять эту позицию, логично пересмотреть и смежные термины, в том числе и интердискурс(ив)ность.
Но вне зависимости от того, какую из форм предпочтет научное сообщество, в их пользу свидетельствуют следующие факторы:
— История. Термин «интердискурс» существует столько же, сколько и анализ дискурса. Он был введен представителем французской школы анализа дискурса, непосредственным последователем М. Фуко М. Пешё [17]. И, как отмечает в своем обзоре истории французского анализа дискурса П. Серио, под влиянием Пешё в последующих работах дискурсные объекты рассматривались «под тройным напряжением: системности языка, историчности и интердискурсивности» [18, с. 34-35].
— Ареал распространения. Хотя данное направление теории дискурса, в рамках которого зародилось и разрабатывалось понятие интердискурса, относительно мало известно в англоязычном мире [см.: 19, p. 944], оно было воспринято в Европе [см.: 20; 21].
— Прозрачность.
— Корреляция с термином интертекстуальность.
В связи с этим не может не вызвать недоумения введение альтернативного обозначения — интерференция дискурсов [22, с. 91-103], не имеющего ни одного из вышеперечисленных преимуществ своего «конкурента».
Но гораздо больше расхождений наблюдается в содержании рассматриваемого термина.
Его автор, М. Пешё, понимал под ним «сложное целое» дискурсной формации и «комплекса идеологических формаций», скрывающихся за прозрачностью дискурса. Понятие интердискурса оказывается тесно связанным с понятием преконструкта — совокупности предшествующих дискурсов, выступающих как «сырье» для нового дискурса. Обусловленный преконструктом, любой дискурс является в то же время интердискурсом [17, с. 266270]. Это понимание можно назвать радикальным в том же смысле, в каком было радикальным раннее понимание интертекстуальности. Фактически, можно провести параллель между развитием теории интердискурсивно-сти и теории интертекстуальности: изначально заявленные широко, они развивались в сторону сужения, при этом акцент смещался на поиск конкретных сигналов соответствующих диалогических отношений. В современных исследованиях дискурс и интердискурс не отождествляются, но противопоставляются. И на данном этапе развития теории дискурса под интердискурсивностью понимается «особая взаимосвязь языковых единиц (вы-
делено нами. — Е. Б.), которая и инициирует в воспринимающем сознании (т. е. в голове читателя) переход от одного типа дискурса и, значит, типа мышления, к другому с целью создания сильного воздействующего эффекта» [12, с. 23]. Усмотреть диалогические отношения можно между любыми произвольно взятыми явлениями, но если такой вывод не подкреплен конкретным текстовым материалом, сигнализирующим переключение с одного «ментального пространства» на другое, речь будет идти не об анализе, иначе говоря, интерпретации дискурса, а о сверхинтерпретации ("overinterpretation"), в терминах У. Эко.
В последнее десятилетие понятие «интердискурс(ив)ность» достаточно основательно вошло в терминологический аппарат лингвистики, с некоторым опозданием и отечественной. И хотя в самом общем определении рассматриваемого явления как связи между дискурсами, отношения дискурса к другим дискурсам исследователи едины, о формировании общепринятого, устоявшегося понимания интердискурс(ив)ности речи пока нет. Среди наметившихся тенденций отметим, прежде всего, попытку свести интердискурс(ив)ность к другим лингвистическим категориям, как-то:
1. Интердискурс(ив)ность как дискурс(ив)ность.
Так, В. А. Андреева, говоря о понимании термина «дискурс» М. Фуко и его последователями, затрагивает и понятие «интердискурсивность», справедливо отмечая, что «интердискурсивность возникает, когда в коммуникативном событии артикулируются два и более дискурсов» [23, с. 11]. Однако в другой части монографии автор на место интердискурсивности в указанном значении ставит полидискурсивность: «как правило, в определенном тексте можно обнаружить артикуляции не одного, а нескольких дискурсов, иными словами, любой литературно-повествовательный текст представляет собой полидискурсивное образование» [там же, с. 120]. Введение нового термина никак исследователем не обосновывается и далее это понятие развития в работе не получает. Об интердискурс(ив)ности В. А. Андреева считает здесь возможным вести речь в случае «какого-либо одного дискурса, который воспроизводится в целом ряде текстов» [там же]. С этим утверждением трудно согласиться, поскольку в данном случае речь идет не столько об интердискурс(ив)ности, сколько попросту о дискурсе, который манифестирует себя во множестве текстов. Таким образом, исследовательница переосмысляет концепцию французской школы анализа дискурса, произвольно заменяя интердискурсивность на полидискурсивность, а дискурсивность на интердискурсивность, что мало способствует становлению общей теории дискурса.
Другая исследовательница, Н. В. Данилевская, также отталкиваясь в своих рассуждениях от концепции дискурса М. Фуко и его последователей, приходит к следующим выводам:
— «Понятия текст (= произведение) и дискурс по многим параметрам совпадают. Отвлекаясь от несущественных для настоящей статьи различий этих феноменов, в дальнейшем будем употреблять обозначающие их термины в качестве синонимов»;
— «Однозначное противопоставление дискурса и интердискурса не является актуальным» [24].
Таким образом, интердискурс оказывается приравненным к дискурсу, и оба они, по сути, оказываются сведенными к тексту, что фактически делает эти понятия излишними и бессодержательными.
2. Интердискурс(ив)ность как межсемиотичность.
Н. Г. Горбунова, анализируя текст Дж. Джойса, приходит к выводу о его интердискурс(ив)ности. Понимая интердискурс(ив)ность как «механизм междискурсного взаимодействия» [14, с. 88], автор высказывает предположение о том, что этот механизм «может действовать не только в рамках вербальных систем, но и иных семиотических системах, вовлекающих звучание и цвет» [там же]. Действительно, глубинный, когнитивный уровень дискурса может манифестироваться не только в виде вербального текста, он может иметь и полисемиотический план выражения. Наглядным примером здесь может служить религиозный дискурс, актуализирующийся и в вербальном, и в музыкальном, и в живописном кодах. Однако Н. Г. Горбунова сводит межсемиотичность-интердискурс(ив)ность к паралингвистическому компоненту в тексте, в то время как паралингвистическое сопровождение речи включается в понятие «дискурс» [25, с. 137].
3. Интердискурс(ив)ность как интертекстуальность.
Структурный параллелизм терминов, общность корней теорий интердискурс(ив)ности и интертекстуальности, объединяющее их понятие диалогизма обусловливают, с одной стороны, необходимость четкого размежевания этих терминов, а с другой — возможность разработки методологии анализа интердискурса на основе и с учетом достижений более развитой методологии интертекстуальности.
Разграничению понятий «интертекстуальность» и «интердискурс(ив)ность» в значительной степени посвящено диссертационное исследование А. А. Гордиевского [13]. При этом первая трактуется в расширительном плане, как «многомерная связь отдельного текста с другими текстами — по линиям содержания, жанрово-стилистических особенностей, структуры, формально-знакового выражения» [там же, с. 8]. Основной критерий для разграничения исследователь усматривает в отношении диалогических связей, соответственно, к тексту и к дискурсу. В связи с этим ключевое значение приобретает собственно понимание этих далеко не однозначных терминов. А. Гордиевский решает этот вопрос следующим образом: «Погружая тексты в экстралингвистическую среду, мы тем самым выходим на уровень дискурса. Общее свойство текстов (интертекстуальность) бу-
дет проявляться и на этом уровне, но уже как отдельный аспект общего свойства дискурсов» [там же, с. 9]. То есть речь в обоих случаях идет об одних и тех же связях. Правда, автор оговаривает, что только лишь интертекстуальными связями интердискурс(ив)ность не ограничивается, но типология маркеров интердис-курс(ив)ности, предлагаемая автором далее, сводит на нет и эту оговорку. К собственно интердискурс(ив)ным связям автор относит элементы преконструкта и социокультурные и исторические реалии. При этом понятие преконструкта остается весьма туманным. В одном месте рассуждения автора наводят на мысль, что преконст-рукт — это нечто, соотносимое с суперструктурой дискурса у Т. ван Дейка [26] или с типом текста, как его описывает С. Хольтуис [7], но приводимые примеры иллюстрируют лишь отдельные языковые особенности того или иного дискурса. Третий же вид связей — связи с конкретным социокультурным и историческим фоном — в большинстве примеров сводятся к прецедентным феноменам, также традиционно рассматриваемым в рамках интертекстуальности.
Таким образом, исследование А. А. Гордиевского, целью которого ставилось «создание классификации маркеров интердискурсивности» [13, с. 3], не проливает свет на специфику рассматриваемого явления, которое сводится к интертекстуальности, вопреки всем попыткам автора разграничить эти явления.
К интертекстуальности же сводится интердискурс(ив)ность и у В. Д. Шевченко. По мнению исследователя, «интерференция дискурсов», понимаемая как «наложение элементов одного дискурса (включенного) на другой (принимающий)», проявляется в виде «включения одного текста в другой» [22]. Это определение практически дословно воспроизводит определение интертекстуальности, данное И. В. Арнольд [6, с. 346].
Мы хотели бы подчеркнуть неправомерность отождествления понятия «интердискурс(ив)ность» с другими указанными «смежными» категориями, за каждой из которых следует закрепить ее самобытное значение.
Если с отождествлением интердискурс(ив)ности и интертекстуальности и можно согласиться, то только при широком понимании последней как диалогичности в целом, включающей в себя и интердискурс(ив)ность. Именно о таком отождествлении идет речь у В. Е. Чернявской. Именно в таком широком ключе трактует интертекстуальность Г. В. Денисова, выделяя в ней широкий спектр различных диалогических отношений и обогащая эту типологию за счет введения разновидности интертекстуальности, в которой легко узнается интердис-курс(ив)ность — отсылки к стереотипным ситуациям общения, которые «располагают своим поведенческим кодом и собственным дискурсом, представленным целым набором традиционных высказываний» [10, с. 75].
Однако на данном этапе развития лингвистики методология и терминология сделали достаточно шагов вперед, чтобы стало возможным избежать подобной путаницы и не говорить «интертекстуальность», подразумевая то «диалогичность» в целом, то один из видов диалогичности.
Попытаемся разграничить интертекстуальность и интердискурс(ив)ность как разные виды диалогичности.
Так, одним из параметров, по которым возможно разграничение интертекстуальности и интердис-курс(ив)ности, является параметр единицы, вступающей в диалогические отношения. В случае интертекстуальности объектами как непосредственного, так и опосредованного восприятия реципиента будут тексты в их фиксированности, конечности, материальности. В случае же интердискурс(ив)ности в диалогические отношения с одной стороны вступает текст, рассматриваемый как представитель одного дискурса, материализующий этот дискурс с его специфическими особенностями на уровнях макро- (глубинной, концептуальной) и суперструктуры (поверхностной, языковой). Объектом же опосредованного восприятия реципиента является другой дискурс, т. е. закрепленное в текстовой практике единство определенного содержания и ассоциирующихся с ним форм выражения. Поскольку дискурс не сводим ни к какому конкретному тексту, в диалог вступает сложившееся у читателя из накопленного опыта представление о совокупности текстов, формирующих данный дискурс.
Другим параметром для противопоставления указанных категорий могут служить сигналы данных видов диалогичности. Номенклатура сигналов интертекстуальности уже достаточно полно разработана. Ядро их составляют цитаты, аллюзии и реминисценции [см.: 6; 7], различающиеся по степени выраженности формального тождества воспроизводимого фрагмента текста-источника. В случае же интердискурс(ив)ности ни о каком формальном тождестве и прямом заимствовании речь не идет. Сигналами являются прототипические, ядерные элементы концептуального или языкового плана дискурса. Причем точечного маркирования диалога в данном случае недостаточно, поскольку опоздание объекта опосредованного восприятия осуществляется в соответствии с принципом максимального пересечения. Это значит, что интердискурс(ив)ность требует множественной маркированности.
Итак, можно заключить, что в собственно интертекстуальности интердискурс(ив)ности места нет — это разные виды диалогических отношений, в основе которых лежат различные механизмы. При интертекстуальности актуализируются связи между двумя конкретными текстами, причем эта связь маркируется точечно, т. е. можно найти в тексте-приемнике конкретные языковые единицы, сигнализирующие эту связь. При интер-дискурс(ив)ности же диалогические отношения затрагивают единицы более высокого, чем текст, уровня — дискурсы, т. е. множества текстов. Сигналами же будут выступать наиболее однозначно характеризующие этот дискурс элементы его плана выражения и плана содержания.
• Интердискурс(ив)ность и полидискурс(ив)ность
В основе обоих названных явлений лежит диалог на уровне дискурса, т. е. переплетение, взаимосвязь разных специальных дискурсов, соотнесенных с соответствующими коммуникативными сферами, в одном тексте.
И все же мы настаиваем на разведении этих понятий, фокусирующих разные аспекты одного явления. Ин-тердискурс(ив)ность это процесс взаимодействия дискурсов в конкретном дискурсивном акте. Сочетание специальных дискурсов будет индивидуальным в каждом интердискурсе, таким образом, интердискурс индивидуален для каждого текста. Также его можно охарактеризовать как произвольный и спонтанный, поскольку он ничем не регламентирован, т. е. автор творит его исходя из конкретной дискурс(ив)ной ситуации.
Однако как только мы выходим за пределы единичного текста, мы сталкиваемся с неупорядоченным открытым множеством дискурсов, составляющих индивидуальные интердискурсы объединенных нами текстов. Для структурирования этого открытого множества целесообразно прибегнуть к полевому подходу, т. е. выделению ядерных и периферийных дискурсов, характеризующих данное множество текстов.
Любой отбор, как текстов, подлежащих включению в корпус исследования, так и специальных дискурсов, подлежащих отнесению к тому или иному сегменту поля, требует критерия. Критерием выделения дискурсов является идеология, понимаемая широко и нейтрально как «любой языковой и — еще шире — любой семиотический факт, который интерпретируется в свете социальных интересов и в котором узакониваются социальные значимости в их исторической обусловленности» [18, с. 20]. О важной роли фактора идеологии для выделения и анализа дискурса говорит и Т. ван Дейк, акцентируя необходимость «непредвзятого» отношения к данному понятию, обозначающему, фактически, мировоззрение, систему взглядов и идей, касающуюся социального положения дел и разделяемую всеми членами сообщества [27].
Объединяемые тексты отбираются на основе идеологической общности, и выделяемые в них специальные дискурсы могут быть структурированы на основе того же критерия. И лишь ядро этой структуры может быть названо собственно полидискурсом, т. е. набором специальных дискурсов, воспроизводящим себя в открытом множестве текстов, объединенных общей сферой применения и специфичной идеологией.
Таким образом, можно констатировать: интердискурс спонтанен, а полидискурс — устойчив; интердискурс индивидуален для каждого текста, а полидискурс характеризует открытое множество текстов; интердискурс обусловлен конкретной коммуникативной ситуацией, а полидискурс обусловлен идеологией, объединяющей соответствующее множество текстов.
Подводя итог нашему рассуждению, хотелось бы еще раз подчеркнуть следующее:
1. Интердискурс(ив)ность — это особый вид диалогических отношений, не сводимый ни к интертекстуальности, ни к межсемиотичности, ни к дискурсивности. Ее характеризуют особые единицы и маркеры диалогических отношений.
2. Помимо интердискурс(ив)ности мы выделяем полидискурс(ив)ность. В основе обоих явлений лежит один и тот же механизм диалогичности, но различается исследовательский фокус. Полидискурс(ив)ность фокусирует сложившуюся в силу дискурсной традиции совокупность специальных дискурсов, манифестирующихся в текстах, раскрывающих определенную идеологию. Полидискурс, таким образом, может соотноситься и исследоваться лишь в множестве текстов, в то время как интердискурс(ив)ность описывает один текст, характеризующийся дискурсной гетерогенностью.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского // Собр. соч.: В 7 т. М., 2000.
2. Ильин И. И. Интертекстуальность // Современное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М., 1999.
3. Барт Р. От произведения к тексту // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989.
4. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996.
5. Genette G. Palimpseste. Die Literatur auf zweiter Stufe. Frankfurt am / M, Suhrkamp, 1993.
6. Арнольд И. В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность: сборник статей / науч. ред. Г. Е. Бухаркин. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999.
7. Ho lthui s S. Intertextualitaet: Aspekte einer rezeptionsortierten Konzention. Tuebingen: Stauffenburg. Verl., 1993.
8. Арнольд И. В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности и герменевтики (в интерпретации художественного текста): лекции к спецкурсу. СПб., 1997.
9. Щирова И. А., Тураева З. Я. Текст и интерпретация: взгляды, концепции, школы: учебное пособие. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2005.
10. Денисова Г. В. В мире интертекста: язык, память, перевод. М.: Азбуковник, 2003.
11. Чернявская В. Е. Интертекстуальность как текстообразующая категория в научной коммуникации: автореф. дис. ... докт. филол. наук. СПб., 2000.
12. Чернявская В. Е. Открытый текст и открытый дискурс: интертекстуальность — дискурсивность — интердискурсивность // Стил-6. Београд, 2007.
13. Гордиевский А. А. Категория интердискурсивности в научно-дидактическом тексте: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тюмень, 2006.
14. Горбунова Н. Г. Гетерогенность текста Дж. Джойса: о механизмах связности в «бессвязном» тексте // Лингвистика текста и дискурсивный анализ: Традиции и перспективы: сборник научных статей. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2007.
15. Архипов И. К. Полифония мира, текст и одиночество познающего сознания // Studia Linguistica. Вып. XIII. СПб., 2004.
16. Кожина М. Н. Размышления над вопросом о соотношении функциональной стилистики и дискурсных исследований (с речеведческих позиций) // Stylistika XIV. Stylistics and Kozhina. Opole, 2005.
17. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / под ред. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1999.
18. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М., 1999.
19. M c H o u l A. Discourse // The Encyclopedia of Language and Linguistics. New York; Aberdeen: Pergamon Press: University of Aberdeen Press, 1991.
20. Link J., Lin k-H e e r U. Diskurs / Interdiskurs und Literaturanalyse // Zeitschrift fur Literaturwissenschaft und Linguistik. N 20.
21. Fairclough N. Analysing Discourse — textual research for social research. New York: Routledge, 2003.
22. Шевченко В. В. Интерференция ораторского и публицистического дискурсов // Система языка и дискурс: между-нар. сб. науч. ст. / отв. ред. С. И. Дубинин. Самара: Изд-во «Самарский университет», 2007.
23. Андреева В. А. Литературный нарратив: дискурс и текст. СПб.: Норма, 2006.
24. Данилевская Н. В. Познавательный интердискурс как отражение динамики научной картины мира // Вестник МАПРЯЛ. 2006. № 50. URL: http://www.mapryal.org/vestnik/vestnik50/index.shtml
25. Арутюнова Н. Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990.
26. Ван Дейк Т. А. Анализ новостей как дискурса // Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989.
27. Van D i j k T. А. Ideology and Discourse. A multidisciplinary introduction. 2000. URL: http://www.discourses.org/
