CC BY
37К.С. Диянов «Покровительственные связи как фактор греко-западнорусского влияния в России XVII в.»
УДК 94(47) 02
О»----
ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ СВЯЗИ КАК ФАКТОР ГРЕКО-ЗАПАДНОРУССКОГО ВЛИЯНИЯ В РОССИИ В XVII В.
Диянов Константин Сергеевич, кандидат исторических наук, учитель истории МБОУ «Нововаршавская гимназия» Омской области, победитель регионального конкурса «Народный герой 2016 г.»
Аннотация. В статье рассматриваются особенности утверждения греческого и западнорусского влияния в России XVII в. Обращаясь к личностям известных греческих и западнорусских православных культуртрегеров (братья Лихуды, Паисий Лигарид, Симеон Полоцкий и др.), автор исследует взаимосвязь нюансов их появления в придворной среде, а также характера просветительской и литературной деятельности с практикой их личных связей с духовными и светскими покровителями. Ключевые слова: покровительство, личные связи, культуртрегеры, иноземное влияние
PATRONIZING COMMUNICATIONS AS THE FACTOR OF THE GREEK-WEST RUSSIAN INFLUENCE IN RUSSIA IN THE 17TH CENTURY
Summary: In article features of the adoption of the Greek and West Russian influence in Russia are considered 17th century. Addressing persons of the famous Greek and West Russian kulturtragers (Likhuda's brothers, Paisius Ligarid, Simeon Polotsky, etc.), the author investigates interrelation of nuances of their emergence in the court environment, and also nature of educational and literary activity with practice of their personal contact with spiritual and secular patrons.
Keywords: protection, personal contact, kulturtragers, overseas influence
I овременная наука определяет XVII столетие как эпоху значительных изме-1ж нений во всех сферах жизни русского общества. Это в значительной сте-fj пени было обусловлено внешними факторами, а именно: количественно и качественно усилившимся западным влиянием, которое применительно к реалиям XVII в. справедливо понимать как влияние греко-западнорусское, набравшее максимальный вес к середине - второй половине столетия - времени церковных реформ и связанных с ними духовных коллизий раскола. Греко-западнорусское влияние, будучи сложным и противоречивым историческим феноменом, оказалось тесно вплетено в перипетии явлений и событий того времени, стало важным фактором трансформации русского общества, привнеся с собой элементы западных культурных и идейных новаций. Вместе с тем, успешность утверждения его на русской почве связывается исследователями с тем фактом, что данное влияние во многих своих атрибуциях (религиозных и идейных) не воспринималось русскими людьми как внешний, чужеродный элемент. Более того, многочисленные научные изыскания давно показали, что многие проявления греко-западнорусского влияния позволительно рассматривать и как отражение некоторых сущностных черт тогдашней российской действительности, значимых политических, социальных и духовных процессов и явлений.
Так, например, многие аспекты греко-западнорусского влияния являются прекрасной иллюстрацией некоторых важных социальных механизмов, обеспечивающих систему взаимоотношений между властью и подданными, сложившуюся в русском обществе XVII в. Еще дореволюционной наукой было показано, что единство греческого и западнорусского (латинского) течений во многом обеспечивалось и способом утверждения их представителей на русской почве, а именно способами адаптации приезжих греков и западноруссов в новой для них среде. Непрочность социального статуса «пришлых иноземцев» вынуждала их заручаться поддержкой вышестоящих духовных и светских иерархов, покровительство которых было важнейшим фактором, обеспечивающим прочность позиций новоявленных писателей и общественных деятелей. Конечно, «покровительственная практика» была широко распространена в российском обществе на всех уровнях и не являлась исключительной атрибуцией греко-западнорусского влияния, но, как нам кажется, именно в последнем она нашла свое наиболее яркое и заметное проявление.
Механизм действия покровительственных связей в отношении греко-западнорусского культурного влияния уже давно является объектом изучения отечественной исторической науки: как дореволюционные (Н.Ф. Каптерев, К.В. Хар-лампович, А.С. Лаппо-Данилевский), так и современные (Б.Л. Фонкич, В.Г. Ченцо-ва и др.) ученые посвятили этому явлению немало качественных исследований. В то же время как самостоятельный социокультурный феномен покровительственные связи стали рассматриваться относительно недавно. Связано это, прежде всего, с работами одного из виднейших представителей зарубежной славистики профессора Валери Кивельсон, которая пришла к выводу, что личные связи занимали центральное место в политической философии российского общества, а покровительство получило широкое распространение в общественной жизни XVII в., когда личные связи, распространявшиеся по духовной и светской иерархии, играли роль не меньшую, чем, например, бюрократические правила и процедуры1.
Полезность и «культурная легитимность» покровительства находили свое применение не только в государственной и административной практике, но и во взаимоотношениях России с западнорусским и греческим православными мирами. Так, система протекций и личных связей давала мощную поддержку и служила своеобразной гарантией успешности деятельности иноземных «культуртрегеров» на русской почве. При этом «вовлечение» греко-латинского влияния в систему покровительственных связей имело и практический смысл, заключающийся в необходимости упорядочения культурных и политических контактов России со своей православной «периферией».
В немалой степени этому способствовало активизировавшееся в XVII в. движение «за милостыней», одинаково характерное как для греческого, так и для западнорусского течений, как писал Н.Ф. Каптерев: «Все православные страны и народности постоянно, в течение столетий, присылали от себя в Москву самых разнообразных просителей милостыни, которые практически никогда не возвращались назад с пу-
'Кивельсон В. Родственные связи и покровительство в провинциальной и московской политике XVII в. // Родина. - М., '994. № 11; подробнее см.: Valerie Kivelson. Autocracy in the Provinces: Russian Political Culture
and the Gentry in the Seventeenth Century. Stanford, 1997.
2016 (1)
стыми руками»2. Поводы для обращения к царю за милостыней могли быть самыми разными, однако во всех случаях активности движения «за милостыней» способствовали признание российского самодержца опорой и покровителем всех православных и ожидаемая его статусу щедрость воздаяний, о которой в среде «православных иноземцев» ходили легенды3.
Постоянно увеличивающееся число просителей милостыни заставляло правительство уже в середине XVII в. задерживать как можно большую их часть в приграничном Путивле и здесь же удовлетворять их просьбы о милостыне - пропуска в Москву удостаивались только те просители, которые имели с собой документальное подтверждение важности и необходимости своего приезда в Россию. Подобная практика подкреплялась предоставлением некоторым категориям православных «пришельцев» царских жалованных грамот, благодаря которым они по приезду в Россию получали официальный статус и могли рассчитывать на царскую аудиенцию и получение материальной помощи4. Отсутствие жалованных грамот, несмотря на их распространенность, заставляло просителей милостыни прибегать к другому действенному способу: заручаться рекомендациями влиятельных православных иерархов, чьи авторитет и покровительство были весомым аргументом в пользу «значимости» миссии приезжего. Кроме того, наличие подобных покровительственных связей было свидетельством «благонадежности» того или иного грека или западнорусса в глазах русского правительства даже в том случае, если дело касалось рядовых политических или культурных сношений.
Широкое применение рекомендательные письма нашли в среде греческого монашества, представители которого, отправляясь за милостыней в Россию, непременно обзаводились рекомендациями или протекциями со стороны православного духовенства. Практически всегда рекомендательных писем было вполне достаточно, чтобы засвидетельствовать личность и намерения приезжающего и способствовать удовлетворению его просьб и чаяний. При этом православное греческое духовенство, пользуясь рекомендациями, могло преследовать и иные интересы, помимо материального вспомоществования, например, культурно-просветительские, как это было в деле утверждения в России в первой половине XVII в. греко-латинской образованности.
Другой сферой применения покровительственных связей являлись политические взаимоотношения, касающиеся контактов русского правительства с восточными патриархами. В этом деле было не обойтись без доверенных лиц - представителей патриарших интересов, коим при отправлении в Россию и давались рекомендательные письма, указывающие на их «деликатный» статус5. Деятельность таких политических агентов, помимо прочего, иногда являлась и значимым фактором в развитии греческо-русских связей, например, прибывшего в Россию в 1619 г. в свите иерусалимского патриарха Феофана келаря Иоанникия (Грека), который, по выражению Б.Л. Фонкича, «стал наиболее серьезным экспертом в отношениях Рос-
2Каптерев Н.Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. - М., 1884.
3Харлампович К.В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. - Казань, 1914. Т. 1.
4См., например: Чеснокова Н.П. Христианский Восток и Россия: политическое и культурное взаимодействие в середине XVII в. - М., 2011. С. 48.
5Грамота иерусалимского патриарха Феофана царю Михаилу Федоровичу // Греческо-русские связи середины XVI - начала XVIII в. С. 24.
сии с Христианским Востоком в 20-х гг. XVII в.»6. В числе политических «экспертов» нередко оказывались и видные «культуртрегеры», каким, в частности, был Николай Спафарий, приехавший в Россию в 1671 г. в качестве доверенного лица от иерусалимского патриарха Досифея. Последний в сопроводительной грамоте указывал на исключительную полезность Спафария, который «многие государства прошел учения ради и есть яко гронограф, в котором содержатся всякие деля вселенские хотя б искать такого человека и не найти» - рекомендации, сыгравшие отнюдь не последнюю роль в выборе Спафария главой русского посольства в Китае в 16751678 гг.7
Другими видными патриаршими «креатурами» оказались и братья Иоанникий и Софроний Лихуды - рекомендательная грамота этим греческим «дидаскалам» была составлена от имени собора православных иерархов, где указывалось, что Лихуды «пред лик преосвященных архиереев и премудрейших клириков... свя-щенныя изложиша словеса», и успешно пройдя испытание («истязанием добле-ственным искушены сиянии истинными православия ясно воссияша»), заслужили высокую протекцию: «сих вышереченных учителей началным и подначалным явных их и дальним и ближним поставляем и засвидетельствуем православие держащих и добродетели и учительнаго дарования»8. Помимо преподавательской деятельности, предусмотренной рекомендательной грамотой, Лихуды выполняли и некоторые политические поручения покровительствовавшего им патриарха Досифея, нередко выступая своеобразными выразителями интересов иерусалимского патриархата9.
В то же время забвение Лихудами задач своей «представительской» миссии (проявившееся, в частности, в нежелании содействовать делам доверенного лица патриарха Досифея архимандрита Хрисанфа, бывшего в Москве в 1692-1693 гг.) повлекло за собой грозные «обличения» со стороны их церковного архипастыря, при этом резко диссонирующие с тоном его же рекомендаций «добродетельным учите-лям»10. Надуманность многих обвинений, основанных, по мнению И.П. Матченко, на недоразумении или неточности сведений, полученных Досифеем11, нисколько не смущала патриарха, вознамерившегося наказать Лихудов за «отпадение» от архипастырской власти и добившегося в итоге отстранения их от преподавания в московской греко-славянской школе.
6Фонкич Б. Л. Иоанникий Грек (к истории греческой колонии в Москве в первой трети XVII в.) // Очерки феодальной России. - М., СПб., 2006. Вып. 10. С. 87.
7Сырку П. Николай Спафарий до приезда в Россию // Записки Восточного отделения Русского археологического общества. - СПб., 1888. С. 10-13.
"Рекомендательная грамота восточных патриархов братьям Лихудам в том, что они являются учеными дидаскалами и православными богословами // Яламас Д.А. Рекомендательная грамота восточных патриархов Братьям Лихудам// Очерки феодальной России. - М., 2000. Вып. 4. С. 308.
9См. например: Письмо иерусалимского патриарха Досифея братьям Лихудам с приветствием и просьбой об оказании помощи Святому Гробу Господню // Яламас Д. А. Рекомендательная грамота восточных патриархов Братьям Лихудам // Очерки феодальной России. М., 2000. Вып. 4. С. 130-131.
10Грамота патриарха Досифея Московскому патриарху Адриану от 10 августа 1693 года // Каптерев Н.Ф. Сношения иерусалимского патриарха Досифея с русским правительством (1669-1707 гг.). - М., 1891. Приложение № 18. С. 76.
1Матченко И.П. Досифей, патриарх иерусалимский, и его время. - М., 1878. С. 118, 148.
2016 (1)
В этом отношении рекомендательные грамоты, как видно на примере братьев Лихудов, помимо своего прямого назначения - служить утверждению в России просителей милостыни, политических агентов или «культуртрегеров», могли иметь целью и обратное: предостеречь от контактов с лицами сомнительного происхождения или попавшими в немилость к своим покровителям. В то же время предостережения и откровенные обличения в адрес некоторых приезжих греков, высказанные представителями высшего греческого духовенства, могли не иметь никакого влияния на положение «сомнительных» иноземцев, если в дело вмешивался личный интерес и покровительство со стороны светских властей, в особенности самого государя.
В этом отношении примечательна история водворения в России другого «ученого грека» - Паисия Лигарида, прибывшего в Москву в 1662 г. До приезда в Россию он успел побывать митрополитом в Газе Иерусалимской, однако затем, после конфликта с патриархом Паисием, подвергся его запрещению и вынужден был покинуть свою кафедру. Указанные обстоятельства способствовали тому, что вскоре по прибытию в российскую столицу Лигарид оказался объектом всевозможных доносов и разоблачений, как писал об этом А.В. Карташев, «многие представители греческого духовенства знали его с наихудшей стороны»12 . Все это могло иметь для Паисия самые отрицательные последствия, если бы не его близкое знакомство с Алексеем Михайловичем - приняв активное участие в деятельности собора 1666-1667 гг. и связанным с ним «делом Никона» и выступив на стороне царя в его конфликте с патриархом, Лигарид в итоге заслужил себе «государево» признание и поддержку.
Покровительство самодержца стало решающим фактором в деле нормализации отношений Паисия с греческой церковью - несмотря на обличения его «вин и согрешений», Алексей Михайлович добился того, чтобы с Лигарида сняли запрещение, а в 1668 г. иерусалимский патриарх Нектарий «ради любви самодержца Русскаго» освободил Паисия от отлучения и проклятия13. При этом, по-видимому, при посредничестве Алексея Михайловича были урегулированы отношения Лигарида и с преемником Нектария патриархом Досифеем14. В итоге, несмотря на многие «прегрешения», совершенные Лигаридом в отношении своего духовного руководства, именно покровительство со стороны русского государя не только оградило Паисия от духовного суда15, но и помогло вернуться в ряды православного духовенства - вновь называться газским митрополитом и священнодействовать16, несмотря на то, что этим правом Паисий, по-видимому, так и не воспользовался.
12Карташев А.В. Очерки по истории русской Церкви. - М.,1992. С. 210.
"Воробьев Г. Паисий Лигарид // Русский архив. Кн. 1. - М., 1893. С. 29-30.
14Письмо архимандрита афонского Ивирского монастыря Дионисия газскому митрополиту Паисию Лига-риду из Бухареста в Москву // Фонкич Б.Л. Греческие рукописи и документы в России в XIV - начале XVIII в. -М., 2003. См.: С. 442-443.
15Грамота царя Алексея Михайловича к Волошскому воеводе Иоанну Дуке с просьбой, чтобы он похлопотал у восточных патриархов о разрешении Паисия Лигарида (1671 г.)//Каптерев Н.Ф. Сношения иерусалимского патриарха Досифея с русским правительством... Приложение № 5. С. 26.
16Грамота иерусалимского патриарха Досифея царю Алексею Михайловичу (1670 г.) // Греческо-русские связи середины XVI - начала XVIII вв. / Сост. Фонкич Б.Л. - М., 1991. С. 57.
Искания покровительства у московских властей и, в частности, российского самодержца были весьма характерным явлением и для западнорусского культурного влияния, где важную роль играла практика выхода «на государево имя» или «на царское милосердие». Последняя, по мнению К.В. Харлампови-ча, обуславливала пропуск западнорусских выходцев в столицу, прежде всего, письмами или вестями, ими привезенными, ввиду чего по прибытии в Москву западноруссы, как правило, давали соответствующие показания в Посольском приказе17. Практика выхода на «царское имя» являлась важным способом интенсификации контактов с западнорусскими землями, причем апелляция к фигуре российского самодержца иногда являлась отнюдь не простой данью московской делопроизводственной традиции, в некоторых случаях государь лично участвовал в подобных контактах, в том числе и в немалой степени в роли покровителя приезжих западноруссов.
В этом отношении большое преимущество западнорусским «культуртрегерам» давало личное знакомство с русским царем. Так, например, когда в 1656 г. царь Алексей Михайлович во главе русской армии вступил в недавно освобожденный от поляков г. Полоцк, в составе посольства от жителей города, встречающих русского монарха с приветственным стихотворным посланием самодержцу, выступили «отроки» полоцкого Борисоглебского монастыря, руководимые молодым «ди-даскалом» Симеоном (Полоцким)18. Произнесение приветственных вирш, составленных Симеоном, должно было произвести на царя приятное впечатление, как писал по этому поводу Л.Н. Майков, «искусно и складно сказанная похвала победителю, каким являлся Алексей Михайлович, льстила его самолюбию, и личность ловкого «виршеслагателя», без сомнения, с тех пор запечатлелась в памяти государя»19. Яркое впечатление от первой встречи Симеону довелось повторить еще раз в 1660 г., когда он в составе свиты архимандрита Полоцкого Борисоглебского монастыря Игнатия Иевлевича прибыл в Москву и во время аудиенции во дворце вновь организовал «прочтение» перед царем нескольких составленных в его честь панегирических стихотворений20.
Заметим, что «литературная» подоплека знакомства Симеона Полоцкого и Алексея Михайловича наложила серьезный отпечаток на их дальнейшие взаимоотношения, безусловно, развивавшиеся в русле покровительственных связей, они вместе с тем приобрели характер добровольной сделки поэта с могущественным покупателем его таланта, которым и стал российский самодержец. И если для Симеона, нищего белорусского монаха, подобное положение было вполне ожидаемым и даже желательным («видете мене, как я муж отраден,/ возростом велик и умом изряден. Ума излишком, аж негде девати, - /Купи, кто хощет, а я рад продати»)21, то, оказав-
17Харлампович К.В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. - Казань, 1914. Т. 1. С. 28.
18Симеон Полоцкий. «Метры на пришествие во град отчистый Полоцк пресветлого благочестивого и христолюбивого государя царя и великого князя Алексея Михайловича.» // Вирши. С. 27-33.
"Майков Л.Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. - СПб., 1889. С. 8.
20Симеон Полоцкий. «Стиси краесогласнии ко пресветлейшему самодержавнейшему великому государю и великому князю Алексею Михайловичу всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу» // Избранные сочинения. См., например: С. 97-102.
21Симеон Полоцкий. «Стихи утешные к лицу единому»// Вирши... С. 25-26.
2016 (1)
шись «иноземцем» в незнакомом и чужом ему царском дворце, Полоцкому ничего не оставалось, кроме того, чтобы «продать» высокому заказчику не только «ум», но и, как заметил А.Н. Робинсон, саму свою жизнь, ввиду чего вскоре сложилась ситуация, когда единственным условием существования придворного «виршеслагателя» оказалась царская милость22 .
Ситуация «писатель и покровитель-меценат», проявившаяся в русской придворной среде в середине - второй половине XVII в., особенным образом характеризовала и систему соответствовавших ей покровительственных связей. Так, благодаря литературной деятельности западнорусских и греческих «культуртрегеров» сформировалась устойчивая практика «виршеслагательства» в честь духовных и светских покровителей, которым адресовались приветственные, поздравительные и панегирические стихотворные обращения, создававшиеся в том числе и в немалой степени для получения соответствующего вознаграждения их авторами. Весьма преуспел в этом деле придворный поэт Симеон Полоцкий, щедро одаряемый своим высоким покровителем за «стиси», посвящаемые как лично государю, так и членам царского семейства, о чем, например, свидетельствуют приказные расходные записи о выдаче ему имущества и денег за произнесенные «приветственные речи»23.
Помимо представителей царской фамилии, безусловно, привечавших Полоцкого, в числе покровительствующих ему лиц можно назвать и других адресатов его стихотворных обращений: например, боярина Б.М. Хитрово, князей Ф.Ю. Ро-модановского и Г.А. Долгорукого, предстающих для Полоцкого «благодетелями», чья «милость ныне к нам явленна,/ молим, да будет всегда неизменна», которым, в свою очередь, усердный поэт рад «служити..., дондеже даст ми Господь жити»24. Несомненно, что показное раболепие придворного писателя («в знамя верности моея/ сладце лобзаю след ноги твоея») перед своими покровителями не только подчеркивало их высокое положение, но и в какой-то степени делало самого Симеона необходимым элементом формирования и укрепления их придворного «покровительственного» статуса. В этом отношении представляется справедливым замечание И. Татарского, утверждавшего, что Симеон, находясь в непосредственной близости со многими влиятельнейшими лицами современного ему московского общества, естественно, пользовался этим к расширению и упрочению своего собственного значения25.
В то же время близость к царскому дворцу и высшей придворной аристократии отнюдь не противопоставляла Полоцкого властям духовным. Так, Полоцкий имел весьма близкие и доверительные отношения со своим бывшим наставником по Кие-
22Робинсон А.Н. Борьба идей в русской литературе XVII века. - М., 1974. С. 52.
23См., например: Запись о выдаче мехов Симеону Полоцкому за поднесение «похвальной» книги на крестинах царевича Симеона Алексеевича (1665 г.)// Русско-белорусские связи. Сборник документов (15701667 гг.). - Минск, 1963. С. 474; Память из приказа Большого дворца в Казенный приказ о выдаче атласа и меха Симеону Полоцкому за речь, произнесенную перед царем в Грановитой палате (1667 г.) // Русско-белорусские связи во второй половине XVII в. (1667-1686 гг.). Сборник документов. - Минск, 1972. С. 10-11.
24См.: Симеон Полоцкий. «Утешение к боярину князь Георгию Алексиевичу Долгорукому»...; Он же. «На новое лето здравствование боярину Богдану Матвеевичу Хитрому»...; Он же. «К государю царю: князю Федору Юрьевичу Ромодановскому.в день аггела его»// Вирши. С. 281-285.
25Татарский И.А. Симеон Полоцкий: его жизнь и деятельность. - М., 1886. С. 151.
во-Могилянской коллегии епископом Лазарем Барановичем, который по «переезде» Симеона в Россию (1664 г.) рекомендовал его в письме к Паисию Лигариду как «знаменитого брата своего, известного своей ученостью»26 . Со своей стороны Полоцкий, «укрепившись» в российской придворной среде, немало содействовал и интересам малороссийского духовенства, по замечанию В.О. Эйнгорна, не без помощи Симеона Лазарю Барановичу в 1666 г. удалось выхлопотать у правительства значительную сумму на печатание в Киеве своего сборника проповедей «Меч Духовный», а позднее при посредничестве Полоцкого были напечатаны и распространялись в России сочинения других «киевлян»: Иннокентия Гизеля и Иоанникия Галятовского27 .
Довольно обширными были связи Полоцкого и в среде русской церковной иерархии, отмечается, что Симеон поддерживал весьма доверительные отношения с митрополитом сербским (затем белгородским и обоянским) Феодосием, казанским митрополитом Лаврентием, рязанским архиепископом Илларионом. Характер «внутренней дружбы» имели отношения Симеона с «пастырем, учителем и страннолюбцем велиим» - митрополитом сарским и подонским Павлом, которому после его смерти Полоцкий посвятил проникновенную эпитафию28. Весьма расположены были к Симеону как восточные патриархи («единомышленники» Полоцкого на соборе 1666-1667 гг. Макарий антиохийский и Паисий Александрийский), так и московские: Иоасаф II и Питирим. Далекими от конфликтных были и отношения Полоцкого со «святейшим и всеблаженнейшим» патриархом Иоакимом, которому, по словам самого придворного поэта, Бог «изволил души подати дар благодати»29.
Взаимоотношения Полоцкого с православным духовенством, в отличие от покровительственных связей со светскими «властителями», подразумевали известную самостоятельность обеих сторон, своеобразное «невмешательство» в дела, находящиеся в чужой компетенции. Так, если связи западнорусского «культуртрегера» со светским окружением не нарушали существующего равновесия и не посягали на «пастырский» авторитет архиереев, в особенности самого патриарха, то, как правило, они оставались «незамеченными» даже в том случае, когда касались отношений с патриаршими политическими оппонентами. В этом смысле даже известное противостояние духовной и светской властей, имевшее место в общественно-политической жизни России второй половины XVII в., могло нисколько не повлиять на отношение к «латинствующему» Полоцкому со стороны его духовного окружения.
Аналогичным образом была организована деятельность и таких придворных литераторов конца XVII в., как братья Лихуды, сумевших без каких-либо негативных последствий объединить вокруг себя покровительственные связи как церковного, так и светского происхождения. Это является весьма примечательным фактом для политической обстановки 1680-х гг., особенно если учитывать, что, по замечанию исследователей, в данное время отношения правительства и патри-
26Майков Л.Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. - СПб., 1889. С. 14.
27Эйнгорн В.О. Книги киевской и львовской печати в Москве в третью четверть XVII века. - М., 1894. С. 4-5.
28Симеон Полоцкий. «Епитафион Преосвященному Павлу, митрополиту Сарскому и Подонскому»// Вирши. -Минск, 1990. См.: С. 357.
29Симеон Полоцкий. «Гусль доброгласная...»// Избранные сочинения. - М., 2004. С. 149.
2016 (1)
аршего окружения были весьма напряженными30. В то же время конфликтность во взаимоотношениях духовных и светских властей практически не отражалась на положении покровительствуемых ими «культуртрегеров», особенно если последние не пытались подвергать сомнению авторитет своих «благодетелей» и «архипастырей».
Так, братья Лихуды, прибыв в Россию, оказались в сфере влияния патриарха Иоакима, курировавшего и финансировавшего возглавляемые Лихудами греко-славянские «схолы». Близость к Иоакиму способствовала вступлению Лихудов в тесные связи с разными приближенными к патриарху лицами, какими были, например, Ев-фимий Чудовский, ризничий Иакинф и иеромонах Филарет, а также будущий новгородский митрополит Иов31. Кроме того, покровительство Иоакима было важнейшим фактором просветительской и литературной деятельности Лихудов, утверждавших в своих панегириках патриарху (который «яко пастырь» сохраняет «словесное свое стадо во преподобии и правде») значимость его архиерейских обязанностей32.
При этом при переезде Лихудов в Москву влияние на них со стороны прежнего покровителя иерусалимского патриарха Досифея сильно ослабло, вероятно, по причине сложных отношений его с московским патриархом, практически не поддерживавшим с ним постоянных контактов33. В этой ситуации для ученых греков, отправлявшихся в Россию в качестве «агентов» и доверенных лиц иерусалимского патриарха, не составило труда найти применение своим политическим «талантам», что и они и сделали, войдя в близкое окружение своего светского «патрона» князя В.В. Голицына. По замечанию М.Н. Сменцовского, ярким примером покровительственной роли Голицына в отношении приезжих греков можно считать поездку Иоанникия Лихуда в Венецию (1688 г.), когда на него была возложена «деликатная» миссия: попытаться привлечь итальянское государство к готовящемуся союзу против турок - ввиду чего, например, русский канцлер старательно хлопотал ему звание русского посланника34. С другой стороны, на покровительство Голицына братьям Лихудам указывают и их панегирики, посвященные влиятельному вельможе, в которых ученые греки выражали горячую поддержку внешнеполитического курса правительства, боровшегося с неверными «агарянами»35.
В целом можно констатировать, что покровительство, основанное на личных связях духовных и светских иерархов с подданными, будучи устойчивой внутрирос-сийской практикой XVII в., не могло не повлиять и на специфику контактов России с греческими и западнорусскими землями. На наш взгляд, позволительно предпо-
30Волков М.Я. Ревнители православия и светская власть в 80-х годах XVII в. // Церковь, общество и государство в феодальной России. - М., 1990. С. 266; Волков М.Я. Русская православная церковь в XVII в. // Русское православие. Вехи истории. - М., 1989. С. 224-225.
31Сменцовский М.Н. Братья Лихуды: опыт исследования из истории церковного просвещения в духовной жизни конца XVII - нач. XVIII в. - СПб., 1899. С. 249-250.
32Софроний Лихуд. «Похвала на Рождество Христово патриарху Иоакиму» // Памятники общественно-политической мысли в России конца XVII века. С. 187-188.
33Каптерев Н.Ф. Сношения иерусалимского патриарха Досифея с русским правительством. - М., 1891. С. 45-46.
34Сменцовский М.Н. Братья Лихуды: опыт исследования из истории церковного просвещения в духовной жизни конца XVII - нач. XVIII в. - СПб., 1899. С. 258.
35Софроний Лихуд. «Похвальное слово В.В. Голицыну на возвращение из II Крымского похода» // Памятники общественно-политической мысли в России конца XVII века... См.: с. 215-217.
лагать существование определенной, неплохо отлаженной системы такого рода взаимоотношений, правила и особенности которых были хорошо известны всем ее участникам, несмотря на разную языковую и этническую принадлежность. Значимость покровительственных связей (прежде всего в форме рекомендательных писем и грамот) как фактора развития греко-западнорусского влияния во многом обуславливалась резко возросшей интенсивностью контактов России со своим православным окружением, что, с одной стороны, требовало их упорядочения и унификации. С другой стороны, сами покровительственные связи в немалой степени способствовали утверждению греко-западнорусского влияния на русской почве, т.к. главным своим предназначением ставили упрочение статуса того или иного иноземца в глазах русских людей.
В этом отношении успешность творческих или политических начинаний многих греков и западноруссов на русской почве, несомненно, зависела от наличия или отсутствия у них высоких покровительствующих особ при дворе российского самодержца или патриарха. Анализ социальных связей, наличествующих у православных иноземцев, свидетельствует о том, что в значительной степени они формировали свои покровительственные отношения в одной и той же «духовно-светской» среде, что естественным образом сближало разных представителей греко-западнорусского влияния. В ряде случаев возникающие покровительственные связи перерастали в идейное (литературное) или политическое сотрудничество покровителей-меценатов (в роли которых часто выступали царь или патриарх) и приезжих культуртрегеров. Приобретаемый последними статус придворных литераторов и просветителей в немалой степени способствовал формированию как новых тенденций в российской придворной культуре XVII в. (например, придворной поэзии или политических панегириков), так и течений греко- и латинофильства, сыгравших значимую роль в российской истории последней четверти XVII в.
2016 (1)
