CC BY
42
Х. ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
Таким образом, художественный вымысел в литературной сказке - это одновременно необходимый атрибут, основа ее существования в самых разных ее проявлениях, а также способ самовыражения писателей в увлекательной форме, дающей огромные возможности для реализации художественных замыслов без всяких ограничений.
Литература
1. Стеблин-Каменский М.И. Заметки о становлении литературы (К истории художественного вымысла). В кн. «Проблемы в сравнительной филологии. М.-Л., 1964, С. 401.
2. Уайльд О. Тюремная исповедь. Библиотека всемирной литературы. Т. 118. М., 1976. С. 306.
3. Сказки зарубежных писателей. Мн., 1986. С. 116.
4. Сказки зарубежных писателей. Мн., 1986. С. 10.
5. Андерсен Х.К. Сказки. А., 1984. С. 136.
6. Сказки зарубежных писателей. Мн., 1986. С. 13.
7. Санд Ж. Консуэлло. Кишинев, 1981. С. 337.
8. Шиллер Ф. Избранное. М., 1985. С. 100.
9. Сказки зарубежных писателей. Мн., 1986. С. 15.
10. Роулинг Дж.К. Гарри Поттер и философский камень. М., 2002. С. 384.
М.Ф. ШАМСУТДИНОВА
ПОЭТИКА «ВНУТРЕННЕГО ЧЕЛОВЕКА» В РАССКАЗЕ Л.Н. ТОЛСТОГО «ЛЮЦЕРН»
В статье рассматриваются художественные средства выражения «внутреннего человека» на материале рассказа Л.Н.Толстого «Люцерн». В центре внимания - толстовский «внутренний человек», концептуально выраженный в трехуровневом представлении душевной жизни: «Я», «Я - Другой», «Мы».
В дневнике Л.Н. Толстого за 1902 год есть такая запись: «Очень живо представил себе внутреннюю жизнь каждого отдельного человека. Как описать, что такое каждое отдельное «я»? А, кажется, можно. Потом подумал, что в этом собственно и состоит весь интерес, все значение искусства - поэзии» [4:241].
По словам В. Днепрова, «психологизм Толстого многомотивен. Это справедливо, поскольку речь идет о натуре сложной, разносоставной, нравственно неравномерной» [1:34]. Вся жизнь и творческая деятельность Толстого нацелена на поиск истины, осуществляемый через познание человека. Смысл, недоступный миру ощущений и чувств человеческого существа - его самого и его героев, для него не имеет серьезной цены. Смыслы бытия постигаются лишь тогда, когда рождаются из живого чувства жизни и лишь пока они не теряют связи с источником своего рождения. Думается, именно поэтому в центре художественного мира Толстого всегда оказывается поэтика «внутреннего человека».
Внутренний мир толстовского героя многомерен, так как «внутренний человек» в произведениях писателя репрезентируется на различных уровнях, в концептуально выраженных в трехуровневом представлении душевной жизни: «Я», «Я - Другой», «Мы».
На уровне «Я» осуществляется самонаблюдение, самоопределение, самооценка героя. Иными словами, это то, как представлено в художественном произведении «Я для себя» персонажа. А так же именно на этом уровне формируются смысловые позиции в сознании героев по отношению к явлениям окружающего мира.
Уровень «Я - Другой» отражает душевную жизнь персонажа в ситуации межличностного общения. Здесь происходит обмен мыслями, трансляция смыслов в процессе понимания Другого.
Работа души персонажа в призме общенациональных, общекультурных ценностей, осознание героем себя как части Вселенной, постижение им высоких бытийных законов, божественных истин осуществляется на уровне «Мы».
м.ф. ШАМСУТДИНОВА
Небольшие по объему, но емкие по смысловой наполняемости рассказы и повести 50-60 гг. моделируют сопряжение «всего со всем», включая рассматриваемый дискурс.
В рассказе «Люцерн» последовательно расположены три части: 1) наблюдения героя над швейцарским пейзажем, впечатления во время обеда в пансионе (уровень «Я»); 2) встреча и беседа с бедным певцом-странником (уровень «Я - Другой»); 3) заключительный пассаж рассказа - размышления философского характера, которые направлены на поиски выхода из драматической ситуации, имеющей общечеловеческий смысл (уровень «Мы»).
Рассказ начинается швейцарским пейзажем, который прекрасен своей причудливостью, несимметричностью, свободой. Природа - это кипящая, бурлящая живая стихия. Она всегда в движении. Поэтому «ни одной цельной линии, ни одного цельного цвета, ни одного одинакового момента» [3:7] - в этом и заключается по Толстому единство и необходимость прекрасного.
Природный мир рождает необъяснимые словами чувства в душе толстовского героя. «Когда я вошел наверх в свою комнату и отворил окно на озеро, красота этой воды, этих гор и этого неба в первое мгновение буквально ослепила и потрясла меня. Я почувствовал внутреннее беспокойство и потребность выразить как-нибудь избыток чего-то, вдруг переполнившего мою душу. Мне захотелось в эту минуту обнять кого-нибудь, крепко обнять, защекотать, ущипнуть его, вообще сделать с ним и с собой что-нибудь необыкновенное» [3:9].
Писатель старается избегать определенностей в описании внутренней жизни героя, поскольку в данной ситуации словесных выразительных ресурсов недостаточно для вербализации душевных движений. Внутренняя жизнь человека, так же как и природная стихия полна неопределенностями, неясными линиями, обладает «запутанной свободой красотой».
но с данным гармоничным цельным природным миром резко контрастируют «пошлые людские произведения»: «...перед самым моим окном, глупо, фокусно торчала белая палка набережной, липки с подпорками и зеленые лавочки» [3:9]. Четкие линии, прямота ограничивают свободу, теряется ощущение живости. Поэтому герою «хочется мысленно оттолкнуть от себя вид набережной, уничтожить ее, как черное пятно» [3:9].
Следующий фрагмент рассказа - обед в пансионе. Толстовский герой рядом с чопорными англичанами чувствует себя одиноким. «Я прежде старался взбунтоваться против этого чувства задавленности, которое испытывал на таких обедах, но тщетно; все эти мертвые лица имеют на меня неотразимое влияние, и я становлюсь таким же мертвым» [3:11]. Подобно тому, как четкие линии набережной нарушают природную гармонию, принятые в светском обществе определенные нормы поведения, правила этикета мешают человеку раскрыться, наслаждаться жизнью.
рассмотрим средства выражения внутренней жизни героя на уровне «Я - Другой», в частности, в эпизоде общения Нехлюдова с тирольским певцом. «Звуки странной, но чрезвычайно приятной и милой музыки» вдруг мгновенно живительно подействовали на героя, которому в ту минуту «становилось ужасно душевно холодно, одиноко и тяжко» [3:15]. Главный герой возмущен тем, что «элегантная публика» - блистающие нарядами барыни, господа пожалели бросить несколько монет выступившему перед ними бедному артисту. Вопреки всем правилам и общепринятым нормам, Нехлюдов приглашает музыканта в Швейцергоф, чтобы, с одной стороны, загладить сложившуюся неловкую ситуацию, с другой, чтобы утолить жажду живого человеческого общения. Но герой-рассказчик и его собеседник - представители разных социальных слоев, что во многом затрудняет взаимопонимание между говорящими:
- Что ж, там (в Италии) щедрее господа? - продолжал я, желая его заставить разделить мою злобу на обитателей Швейцергофа. - Там не случится так, как здесь, чтобы из огромного отеля, где богачи живут, сто человек бы слушали артиста и ничего бы1 ему не дали... Мой вопрос подействовал совсем не так, как я ожидал. Он и не думал негодовать на них; напротив, в моем замечании он видел упрек своему таланту, который не вызвал награды, и старался оправдаться передо мной [3:16].
Герои оперируют разными понятиями, смыслами. Это, во-первых. А во-вторых, бедный тиролец относится к своему «благодетелю» с недоверием: чувствуется, музыкант в постоянном страхе, что его сейчас кто-нибудь обидит.
