CC BY
91
УДК 821-31:821.161.1-31
Матвеенко Ирина Алексеевна Irina Matveenko
ПОЭТИКА ПЕРЕВОДА СОЦИАЛЬНОКРИМИНАЛЬНОГО РОМАНА У. ГОДВИНА «КАЛЕБ ВИЛЬЯМС»
НА РУССКИЙ ЯЗЫК
THE POETICS OF TRANSLATION INTO RUSSIAN OF SOCIAL CRIME NOVEL «CALEB WILLIAMS»
BY WILLIAM GODWIN’S
Представлен анализ перевода романа У. Годвина «Калеб Вильямс» на русский язык, который демонстрирует противоречивые тенденции, наблюдаемые в русском обществе и литературе того времени. С одной стороны, переводчик стремится показать все художественное своеобразие подлинника, прибегая к буквальному переводу, примечаниям, транслитерации и т.д. С другой — текст перевода отражает процесс ученичества, свойственный русской прозе конца 1830-х гг., когда происходило формирование канонов романного повествования, и русский переводчик пытался переосмыслить и по-своему преподать иноязычный текст русскому читателю. Очевидна попытка сгладить острую социальную проблематику английского романа, снизить обличительный пафос повествования, что также свидетельствует о сложной общественной ситуации в данный период литературного развития
The article presents the analysis of W. Godwin’s novel «Caleb Williams» translation into Russian. It shows the opposite tendencies in the Russian and literature of that time. On the one hand, the translator tried to render the novel’s peculiarities using word-for-word translation, remarks, transliteration etc. On the other hand, the text of translation reflects the process of apprenticeship in the Russian prose at the end of the 1830’s, when canon formation of the novel narration took place. The Russian translator tried to interpret and render in his own words the foreign text for Russian readers. The tendency to smooth the social problems of the English novel and to decrease the prosecutorial zeal in the narration is also obvious, that is explained by the complicated social situation in the given period of the literature development
Ключевые слова: перевод, социально-крими- Key words: translation, social-criminal novel, con-
нальный роман, конфликт, буквальный перевод, flict, word-for-word translation, main hero, composi-
главныйгерой, композиция, образ повествователя tion, narrator’s image
Роман «Вещи как они есть, или приключения Калеба Вильямса» (Things as they are, or the Adventures of Caleb Williams), написанный У. Годвином в 1794 г., заложил, по сути, основы для последующего развития жанра социально-криминального, а затем и детективного романа не только в Англии, но и за рубежом, хотя относительно жанра самого романа Годвина исследователи не пришли к единому мнению, называя его психологическим, политическим, социаль-
ным, судебным, уголовным, детективным в силу содержащихся в нем разнообразных жанровых элементов и сложной романной тематики и проблематики произведения. Каноны, разработанные Годвином в его романе, активно использовались в дальнейшем авторами ньюгейтских и сенсационных романов.
Центральный конфликт «Калеба Вильямса» — это противостояние между главным героем Калебом, сыщиком-любителем и
его хозяином Фольклендом, совершившим преступление. Сюжетная линия такова: будучи секретарем Фолькленда, Калеб случайно узнает о преступлении. Необузданное любопытство толкает его на дальнейшее расследование, в результате которого вина Фолькленда оказывается доказанной. Но Фолькленд ради сохранения родовой чести предпочитает заключить своего слугу в тюрьму по ложному обвинению. Калеб бежит из тюрьмы, однако преследования Фолькленда продолжаются до тех пор, пока главный герой не решается прийти в суд и публично обвинить хозяина в совершенном преступлении. Во время своих скитаний по стране Калеб встречается с людьми самых разных сословий и профессий, скрывается в шайке воров, занимается разнообразными ремеслами, в том числе и литературным.
Показательно, что основные элементы «Калеба Вильямса» как самостоятельной жанровой модели социально-криминального романа переданы в переводе на русский язык, опубликованном в 1838 г. отдельной книгой. Как известно, это были годы, когда романный жанр проходил этап своего становления, в связи с чем зарубежные произведения вызывали у русских литераторов особый интерес, обусловленный, с одной стороны, переходом в русской литературе от романтизма к реализму, с другой стороны, процессом активного становления русской прозы, которая прежде считалась «низким» родом литературы. В поисках путей к прогрессивному развитию прозы в России все чаще обращались к творчеству зарубежных прозаиков, чьи произведения не только переводились, но и подвергались глубокому критическому анализу. В числе таких произведений оказался и роман Годвина, изданный в типографии А. Смирдина.
Общий анализ перевода романа выявляет тенденцию к буквальному переводу произведения, которая была весьма популярна в 1830-е гг. Несмотря на излишнюю многословность перевода, которая впоследствии получила много нареканий со стороны русской критики, переводчик почти не сокращал текст, стараясь передать все своеобразие подлинника.
Положенный Годвином в основу действия конфликт воплощается в противостоянии главного героя — любителя-сыщика Калеба сначала преступнику Фолькленду, а затем — всему обществу. В целом при переводе острота конфликта оказалась передана, однако пафос произведения донесен до русских читателей лишь частично, т.к. переводчик решил исключить из текста романа ряд довольно важных сцен, где поднимаются проблемы преступления и наказания. Так, Раймонд, предводитель шайки воров, разражается тирадой в ответ на предложение Калеба прекратить преступный промысел и начать честную жизнь. Она оказалась не переведена, хотя очевидно, что автор вкладывал в нее большой смысл: «Those very laws, which by a perception of their iniquity drove me to what I am, preclude my return. God, we are told, judges of men by what they are at the period of arraignment, and, whatever be their crimes, receives them to favour. But the institutions of countries that profess to worship this God, admit no such distinctions. They leave no room for amendment, and seem to have a brutal delight in confounding the demerits of offenders» [4; С. 227-228] — Дословный перевод: «Те самые законы, восприятие несправедливости которых привело меня к тому, что я есть, исключают мое возвращение. Бог, как нам говорят, судит людей по тому, как они поступают в момент обвинения, и, какие бы ни были их преступления, получают его благодать. Но институты стран, которые исповедуют преклонение перед этим Богом, не принимают таких различий. Они не оставляют никакой возможности для исправления и, кажется, получают жестокое удовольствие от вовлечения преступников в новые проступки» (перевод здесь и далее — мой — И.М.).
Однако следует отдать должное переводческому подходу: такие пропуски при переводе романа были не частыми. Большинство пространных отступлений, детальных описаний чувств и событий, рассуждений героев по поводу нравственности и социальной справедливости переданы в
русском тексте, несмотря на излишнюю, с точки зрения критиков, многословность. Хотя и она была неслучайной для данного произведения. Как показывает Дж. Гроссман, «движение по сложной системе правосудия XVIII в., в которой виселицы занимали почетное место, было неотделимо от движения по долгой системе повествования, ассоциирующейся с формой этого правосудия» [5; Р. 49]. Таким образом, даже эта длительность повествования была символичной и значимой для идеи всего произведения и, следовательно, необходимой для передачи при переводе на другой язык.
Важно, что автор передает романное повествование герою-сыщику, сделав его рассказчиком. При этом образ Калеба как повествователя вырисовывается довольно четко и в подлиннике, и в переводе. Это умный, предприимчивый молодой человек, открытый жизни и способный найти выход в самой сложной жизненной ситуации. Так как роман пишется от его лица, то чита-
При переводе данного, достаточно важного для образа главного героя отрыв-
тель оказывается введенным и в творческую лабораторию героя-повествователя, осознающего себя автором художественного произведения. В этом плане Годвин манипулирует повествованием, изображая Калеба то автором своего жизнеописания, то создателем историй о ворах и разбойниках. Как справедливо замечает Дж. Гроссман, «с того момента, как Калеб начинает писать свою историю, современный жанр криминальной биографии и современная система правосудия в сочетании, которое эксплицитно проявляется только в третьем томе, образуют невидимые стены концептуальной тюрьмы для него» [5; Р. 46]. Годвин пытается показать, что рамки криминальной биографии тесны для романного повествования. Сам Калеб предпринимает попытку определить жанр своего сочинения, оправдываясь перед читателем за то, что из-за него был наказан тюремщик, принесший инструменты для побега:
ка русский переводчик предпочел выбрать нейтральные термины, определяющие
Оригинал Перевод Дословный перевод
In these proceedings it is easy to trace the vice and duplicity that must be expected to grow out of injustice. I know not whether my readers will pardon the sinister advantage I extracted from the mysterious concessions of my keeper. But I must acknowledge my weakness in that respect; I am writing my adventures and not my apology; and I was not prepared to maintain the unvaried sincerity of my manners, at the expence of a speedy close of my existence [4; P. 194] Здесь легко заметить, как порок и коварство необходимо рождают несправедливость. Не знаю, простят ли мне мои читатели, что я слишком разборчиво воспользовался неизъяснимым послаблением, сделанным для меня тюремщиком. Но я не должен умалчивать о моих слабостях; я пишу свою историю, а не апологию; я не чувствовал себя способным постоянно хранить в своих поступках неизменную прямоту, ценою которой необходимо должна была быть преждевременная смерть [2; Ч. 2, Гл. VI, ^ 138] В этой ситуации легко проследить, как порок и двуличие, как это должно предполагать, вырастают из несправедливости. Я не знаю, простит ли мне мой читатель за нечестное преимущество, которым я воспользовался от таинственной уступки моего тюремщика. Но я должен признать мою слабость в этом отношении; я пишу свои приключения, а не извинения. И я не готов поддерживать неизменную прямоту своего поведения ценою быстрого окончания моего существования
жанр повествования «история» и «апология», хотя в оригинале употреблены слова, точно определяющие повествовательный характер: «adventures», «apology». Здесь же Калеб описывает одну из основных черт жанра Ньюгейтской листовки — его прямолинейность, упрощенность, традиционный финал — казнь главного героя. При этом Вильямс отказывается от такой концовки, пытаясь вывести свою модель рассказа. В русском контексте эти попытки оказались «размыты»- из-за неадекватного применения жанровых терминов, что может объясняться не устоявшейся терминологической базой в области литературы и, конкретно, жанра.
Достаточно емко и рельефно передан в русском переводе образ Калеба Вильямса как сыщика, стремящегося раскрыть преступление. Следует сказать в связи с этим, что в герое подчеркивается как основная черта характера страстное любопытство в сочетании с наивным восприятием мира. Движимый любопытством, он самостоятельно расследует преступление своего хозяина. Даже под угрозой расправы Калеб продолжает добывать улики против Фоль-кленда, влекомый, как он сам признается «главной движущей силой», любопытством.
Неоднозначно воспринимается этот персонаж исследователями. Так, М.П. Алексеев считает, что «в характере Калеба, как он раскрыт в романе, есть нечто неправдопобно маниакальное; он столь же настойчиво пытается из чистого любопытства проникнуть в тайну своего господина, как тот неутомимо его за это преследует» [1; C. XXIII]. Д. Урнов предполагает, что именно благодаря любопытству Калеб получил возможность реально смотреть на мир: «Удовлетворив свое любопытство, Калеб Вильямс познал жизнь. Следуя за этим “вожатым”, он все дальше уходил от своих радужных представлений о мире» [3; C. 16].
Интересны интерпретации зарубежных исследователей. Так, А.Е. Мерч видит в образе Калеба «’’любителя” детектива, вдохновленного исключительно своим намерением добраться до правды» [6; Р. 30], предвосхитивший появление образов детективов в последующих модификациях данной жанровой модели. П. Томас интерпретирует поступки Калеба «как миф о первородном грехе, как причина, которая отчуждает индивида от возможности социальной гармонии и посвящает его в социальный мир борьбы и разногласий с властью» [8; Р. 17]. В этом отношении справедливо замечание Дж. Скаггса, считавшего, что «роман Годвина <...> характеризуется значимым конфликтом между идеями Просвещения, распространенными в период, когда он писал свой роман, <...> и полуфеодальной, христианской идеологи-
О О /~1 О
ей и верой в Старый Завет, в то, что преступные деяния всегда будут наказаны Богом, независимо от отдельных поступков» [7; Р. 15]. Таким образом, любопытство Калеба не представляется нам случайным или «неправдоподобно маниакальным». Эта черта характера главного героя позволяет автору поставить вопрос о допустимости знания истины для обычного человека, не принадлежащего высшим слоям общества
— в духе просветительской идеологии, и одновременно закладывает важнейшую типологическую черту в центральный для социально-криминального романа образ сыщика-любителя, отличающегося от профессионала интуицией, глубоким проникновением в природу человека и его поступков.
Кроме того, Годвин рисует нарастание страстного желания героя быть посвященным в тайну хозяина как нечто роковое, неотвратимо ведущее к страшным последствиям:
Оригинал Перевод Дословный перевод
When I first removed into Mr. Falkland’s family, the novelty of the scene rendered me cautious and reserved. The distant and solemn manners of my master seemed to have annihilated my constitutional gaiety. ... The story I now heard, and the curiosity it excited, restored to me activity, eagerness and courage. I had always had a propensity to communicate my thoughts; my age was of course inclined to talkativeness; and I ventured occasionally in a sort of hesitating way, as if questioning whether such a conduct might be allowed, to express my sentiments as they arose, in presence of Mr. Falkland [4; P.108]. В начале моего пребывания в доме Г. Фалькленда, новость положения делала меня скромным и внимательным. Холодные и важные приемы моего господина почти совершенно уничтожили мою природную веселость. ...История, которую услышал я и любопытство, ею во мне возбужденное, возвратили мою деятельность, смелость и живость. От природы я был развязан, и сверх того, возраст мой увлекал меня к говорливости; наконец я осмелился позволять себе по временам некоторые вопросы, как бы для того, чтобы видеть, не достигну ли я при помощи этого средства возможности выражать свои чувства в присутствии Г. Фалкленда [2; Ч. 2, Гл. 4, С. 81-82] Когда я только влился в семью Фолькленда, новизна положения предавали мне осмотрительности и сдержанности. Сдержанные и серьезные манеры моего хозяина, казалось, истребили мою врожденную веселость. . История, которую я сейчас услышал, восстановила во мне активность, рвение и смелость. Я всегда имел склонность высказывать свои мысли; мой возраст, несомненно, склонял меня к разговорчивости; и я осмелился однажды с нерешительным видом, как бы спрашивая, позволительно ли такое поведение, выразить свое мнение, когда оно появилось, в присутствии Мистера Фольк-ленда
Обратной стороной этого желания Калеба является его очевидная провокация Фолькленда на опрометчивые слова и поступки, которые впоследствии позволят любителю-детективу восстановить полную картину преступления. Русский переводчик в целом верно передал эту ситуацию, описав черты характера главного героя как «любопытство», «смелость», «деятельность». Хотя в переводе можно встретить и такие стилистически и семантически не совсем верные характеристики героя, как «говорливость» и «развязность», создающие образ несерьезного и ветреного молодого человека, чего нет в подлиннике.
Отношения между персонажами романа строятся на антагонизме преступника и сыщика. Однако и здесь Годвин усложнил свою задачу, изобразив образ Фолькленда привлекательным для читателя. Фолькленд
— аристократ, воспитанный на понятиях
чести и доблести, идущий на тайное преступление именно ради их сохранения. Интерес к герою-преступнику поддерживается и тем, что в связи с ним Годвин впервые ставит вопрос о допустимости преступления против недостойного человека и подходит к психологическому рассмотрению проблемы. Он детально показывает муки совести Фолькленда, доводящие его до физического изнеможения, приводит его рассуждения в попытках оправдать свой поступок. Русский переводчик адекватно передал эту сторону романа Годвина. Очевидны его попытки донести психологический накал характера преступника и его отношений с сыщиком, что может стать предметом специального анализа.
Итак, представленный анализ перевода романа «Калеб Вильямс» демонстрирует противоречивые тенденции, наблюдаемые в русском обществе и литературе того вре-
мени. С одной стороны переводчик стремится показать все художественное своеобразие подлинника, прибегая к буквальному переводу, примечаниям и т.д. Тем не менее, текст перевода отражает и процесс ученичества, и пробы пера, свойственные рус-
ской прозе конца 1830-х гг., когда происходило формирование канонов романного повествования, и русский переводчик пытался переосмыслить и по-своему преподать иноязычный текст русскому читателю.
Литература
1. Алексеев М.П. Примечания к роману У. Годвина «Калеб Вильямс» // Годвин У. Калеб Вильямс. — М.-Л.: Гослитиздат, 1949. — С. III-XV.
2. Годвин В. Калеб Виллиамс: перевод с англ. С.Г. СПб.: Тип-я А. Смирдина, 1838. — Ч. I —
224 с. Ч. II - 196 с. Ч. III. - 244 с. Ч. IV. - 271 с.
3. Урнов Д. Вильям Годвин — основоположник «социального романа» // Из истории западноевропейских литератур XVIII-XX в. — М.: МГУ, 1957. — C. 7-25.
4. Godwin W. Caleb Williams. — Oxford, New-York: Oxford University Press, 1982. — 351 p.
5. Grossman J. The Art of Alibi. English Law Courts and the Novel. — Baltimore and London: The
Johns Hopkins University Press, 2002. — 202 p.
6. Murch A.E. The Development of the Detective Novel. — London: Peter Owen Ltd., 1958. — 272 p.
7. Scaggs J. Crime Fiction. — London and New-York: Routledge, 2005. — 173 p.
8. Thoms P. Detection and Designs. Narrative and Power in 19-th century Detective Fiction. — Ohio: Ohio University Press, Athens, 1998. — 177 p.
Коротко об авторе_______________________________________________________Briefly about the author
Матвеенко И.А., канд. филол. наук, доцент ка- I. Matveenko, Candidate of Philological Sciences, as-
федры иностранных языков в области природных sociate professor of foreign language department, Nat-
ресурсов, Томский политехнический университет ural Resources Institute, Tomsk Polytechnic University (ТПУ)
Служ. тел.: (3822) 42-63-49
Научные интересы: сравнительное изучение рус- Scientific interests: comparative study of Russian and ской и английской литератур XIX века, художест- English literatures of the XIX century, literary transla-венный перевод tion
