CC BY
174
[взаимосвязь литературы и языка]
Е. М. Матвеев, М. Г. Шарихина
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК М. В. ЛОМОНОСОВА: ПРОБЛЕМЫ СЛОВАРНОГО ОПИСАНИЯ СЕМАНТИКИ
EVGENYM. MATVEEV, MILYAUSHA G. SHARIKHINA MIKHAIL V. LOMONOSOV'S POETIC LANGUAGE: THE PROBLEMS OF LEXICOGRAPHICAL DESCRIPTION OF SEMANTICS
Евгений Михайлович Матвеев
Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела «Словарь языка М. В. Ломоносова» Института лингвистических исследований РАН, старший преподаватель кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского государственного университета ► [email protected]
Миляуша Габдрауфовна Шарихина
Аспирант кафедры русского языка Санкт-Петербургского государственного университета, лаборант отдела «Словарь языка М. В. Ломоносова» Института лингвистических исследований РАН ► [email protected]
Статья посвящена некоторым проблемам словарного описания образно-переносных словоупотреблений в художественном языке М. В. Ломоносова. Разработанные для Словаря языка М. В. Ломоносова пометы можно разделить на две группы. Первая группа описывает переносное значение конкретного слова (четыре базовых тропа — метафора, метонимия, синекдоха, антономазия). Вторая группа помет нацелена на описание образного контекста, в котором слово употреблено. Она описывает тропы, тяготеющие к развернутости (перифраза, гипербола, ирония), и семантические явления, связанные с иносказательным использованием языка, но не являющиеся собственно тропами (олицетворение, сравнение, аллегория, миф).
Ключевые слова: поэтический язык, троп, риторика, исторический словарь, переносное значение, помета.
The article focuses on some problems of meta-language semantic description of Mikhail V. Lomonosov’s poetic language. A list of labels relevant for Mikhail V Lomonosov’s poetics used in Lomonosov’s language dictionary can de divided into two groups. The first one describes figurative meanings of the particular word (four tropes are included here — metaphor, metonymy, synecdoche and antonomasia). The second one describes figurative contexts (extended tropes such as periphrasis, hyperbole, irony) and figurative language phenomem which are not tropes (some types of personification, simile, allegory, myth).
Keywords: poetic language, trope, rhetoric, historical dictionary, figurative meaning, label.
Поэтический или художественный язык (язык в его эстетической или поэтической функции, которая наиболее ярко проявляется в языке поэзии) является неотъемлемой частью национального языка и имеет свою историю. На художественный язык в произведениях конкретного автора оказывают влияние два фактора — во-первых, «константы» поэтического языка (образность, ритм в широком смысле, «теснота стихового ряда» [18: 57] и др.), во-вторых, сложившаяся система национального языка той или иной эпохи. По словам В. П. Григорьева, «язык, в отличие от движений, камня, красок или музыкальной гаммы, еще до того, как он поступает в распоряжение художника слова, уже представляет собой семиотическую систему. Причем такую систему, в которой отложились творческие усилия предшествующих поколений» [10: 54]. Таким образом, изучение индивидуальных (авторских) поэтических систем позволяет, с одной стороны, понять природу поэтического языка как такового, с другой стороны, проследить за важнейшими этапами становления литературного языка.
[мир русского слова № 4 / 2014]
71
[взаимосвязь литературы и языка]
I
С 2012 года в отделе «Словарь языка М. В. Ломоносова» Института лингвистических исследований РАН ведется исследовательская работа по описанию и изучению поэтической иносказательности у М. В. Ломоносова, и прежде всего — поэтических тропов (слов в переносном значении)1.
Первая теоретическая проблема, которая встает при попытке описания поэтического языка М. В. Ломоносова, — это проблема общеязыкового употребления, на фоне которого можно описать, используя термин В. П. Григорьева, авторские «словопреобразования»2. Мы не располагаем полным лексикографическим описанием русского языка XVIII века доломоносовского периода. Наиболее авторитетный на сегодняшний день Словарь русского языка XVIII века [14] создан только наполовину. Единственным доступным нам относительно полным описанием такого массива оказывается Словарь Академии Российской (далее — САР) [13]. Авторы этого словаря так или иначе задумывались над оппозицией «индивидуально-авторского» и «общеязыкового»: «На Словарь строго взыскивать не можно всех знаменований и присвоений метафорических, довольно, если в нем больше употребительных» [8: 309]. При этом фиксируемые в САР «употребительные» переносные значения слов зачастую иллюстрируются именно примерами из ломоносовской поэзии. По подсчетам М. И. Сухомлинова, в САР М. В. Ломоносов цитируется 883 раза (в основном приводятся стихотворные цитаты), А. П. Сумароков — 30 раз, В. П. Петров — 13 раз, М. М. Херасков — 11 раз [3: 28]. Таким образом, САР не отражает с необходимой полнотой и объективностью языковое состояние современной ему эпохи, поэтому использование его в качестве языкового фона для изучения поэтического языка М. В. Ломоносова не представляется возможным.
Вообще, использование материала исторических словарей русского языка при выделении переносных значений у Ломоносова сопряжено с большими трудностями.
Во-первых, в различных исторических словарях для описания переносных значений могут
использоваться разные принципы. Примером может служить слово прекрасный у Ломоносова: «На верьх Парнасских гор прекрасный / Стремится мысленный мой взор» (8, 137)3, «Но, о прекрасная планета, / Любезное светило дней!» (8, 141), «Вы, наглы вихри, не дерзайте / Реветь, но кротко разглашайте / Прекрасны наши времена» (8, 199) и др. Данная лексема представляет интерес в связи с тем, что показания словарей расходятся в ее характеристике. Так, в САР ([12] и [13]) слово прекрасный рассматривается как превосходная степень прилагательного красный, поэтому оно в словаре отдельных значений не имеет. В связи с тем, что все значения слова красный, кроме цветообозначения, описываются в словаре как переносные, то и употребления прилагательного прекрасный характеризуются как переносные [13, ч. 3: 902-903; 12, ч. 3: 381-383]. Что касается других словарей, то данные лексемы в них описываются раздельно и их значения не характеризуются как переносные [16, вып. 18: 252; 15, т. 3: 441]. Еще один пример — слово ветвь в следующей строке: «Породы Царской ветвь прекрасна» (8, 35). Словарь русского языка XVIII века выделяет значение ‘линия родства, поколение’, не отмечая его как переносное [14, вып. 3: 77]; так же поступают и составители Словаря русского языка XI-XVII вв. [16, вып. 2: 123]. Словарь церковнославянского и русского языка [15, т. 1: 249] приводит данное значение с пометой * (переносное). САР ([12] и [13]) вообще не выделяет данного значения [12, ч. 1: 1052; 13, ч. 1: 1053].
Во-вторых, зачастую имеет место непоследовательность при описании производных, в частности, переносных значений в рамках одного словаря. Исследуя вопросы семантического описания в САР, Л. Л. Кутина отмечает, что «в САР не проведено сколько-нибудь отчетливой грани между смыслами распространенными [то есть производными] и метафорическими. Усвоенная для указания на метафорическое значение звезда (*) часто вводит и другие виды „дальнейших** значений; типичные метафорические значения иногда не снабжаются этим знаком» [4: 85]. Примером подобного смешения может служить слово пасть (падать) в значении ‘погибнуть в сражении, в по-
72
[мир русского слова № 4 / 2014]
[Е. М. Матвеев, М. Г. Шарихина]
единке’ («И Персы в жаждущих степях / Не сим ли пали пораженны?»; 8, 22). САР приводит данное значение, сопровождая его звездочкой [13,
ч. 4: 676], в то время как другие словари не дают пометы [16, вып. 14: 116-117; 12, ч. 4: 762-763; 14, вып. 18: 235-236].
Особая проблема возникает в связи с тем, что семантические описания однокоренных слов, приведенных в словарях, не имеют системного характера. Например, прилагательное ярый, употребленное в следующих строках: «Корабль как ярых волн среди, / Которыя хотят покрыти, / Бежит, срывая с них верьхи, / Претит с пути себя склонити» (8, 18), — в САР не имеет соответствующей данному употреблению дефиниции (единственное значение, которое дает словарь: «гневливый, сердитый, удобопреклонный к сильному и неутолимому гневу» [13, ч. 6: 1051]). Однако слово ярость имеет в словаре уже два значения: 1) ‘сильный, чрезвычайный гнев, запальчивость’; 2) ‘говоря о стихиях значит: сильное устремление’. Связь второго значения и приведенного примера употребления Ломоносовым прилагательного ярый кажется очевидной.
Второй важный вопрос, связанный с традиционной для авторских словарей оппозицией «индивидуально-авторского» и «общеязыкового», — это вопрос о применимости данной оппозиции к описанию художественного языка поэта середины XVIII века — писателя эпохи «готового слова» или «риторической эпохи», когда, по словам А. В. Михайлова, готовое слово «ловит автора на его пути к действительности <...> ведет его своими путями <...> заранее уже продуманными, установившимися и авторитетными для всякого, кто пожелает открыть рот или взять в руки перо, чтобы что бы то ни было высказать» [6: 117]. В связи с этим, как представляется, не вполне корректно, приступая к филологическому описанию художественного языка поэта риторической культуры, пользоваться традиционным для лексикологии и авторской лексикографии разграничением понятий «языковая метафора» и «художественная метафора». Наиболее подходящим определением для характеристики тропов в этом случае является термин «риторическая метафо-
ра» — метафора, переходящая от одного автора риторической словесности к другому.
Одним из примеров традиционных риторических метафор в одической поэзии М. В. Ломоносова могут служить метафоры, активно используемые в произведениях древнерусской литературы (такие, как «смерть князя — затмение солнца», уподобление желанного и высшего качества свету, «печального» или враждебного — тьме). И. З. Серман в книге «Поэтический стиль Ломоносова» показал, как осуществляются у Ломоносова творческие видоизменения традиционных метафор древнерусской литературы [11: 103-106]. Своеобразной иллюстрацией сходного процесса на нашем материале может служить, например, семантика слова меч в одической поэзии Ломоносова. Оно часто употребляется в двух значениях, которые фиксируются в памятниках древнерусской литературы и отмечаются в Словаре русского языка XI-XVII вв.: 1) меч ‘оружие вообще, военная мощь, сила’; 2) перен. ‘о насилии, разорительной войне, междоусобице’ [16, вып. 9: 137-138]. Приведем несколько контекстов из ломоносовской поэзии: «Но враг, что от меча ушол» (8, 24), «Целуйте руку, что вам страх / Мечем кровавым показала» (8, 26), «Мечем противник где смирен» (8, 27), «Которы будут в громкой славе / Мечем страшить и гнать врага» (8, 36), «Меча Российска виден блеск» (8, 40), «О дерсский мира нарушитель, / Ты мечь против Меня извлек» (8, 86), «Забыв и мечь, и стан, и стыд» (8, 23), «И огнь, и мечь да удалится» (8, 216), «И мечь Твой, лаврами обвитый» (8, 219), «На мечь, на Готов обнаженный» (8, 93), «Целуй Елисаветин мечь, / Что ты принудил сам извлечь» (8, 87), «И, Марс, вложи свой шумный мечь» (8, 61) и т. д. Любопытно, что большинство используемых Ломоносовым устойчивых сочетаний со словом «меч» («извлечь меч», «обнажить меч», «вложить меч») отсутствуют в Словаре русского языка XI-XVII вв. [16] и в Материалах для словаря древнерусского языка И. И. Срезневского [17] и — напротив — зафиксированы в Словаре русского языка XVIII века, причем с отсылкой именно к Ломоносову [14, вып. 12: 163-164]. При этом в Словаре русского языка XI-XVII вв. присутствуют устойчивые сочетания, по-
[мир русского слова № 4 / 2014]
73
[взаимосвязь литературы и языка]
I
строенные по той же модели (глагол + сущ. меч в вин. п.) со сходной семантикой, например: меч изострити, отстрити(ся) ‘об угрозе кому-л. войной, смертью от военной силы; о каре, наказании’, взимати меч противу кого-л., поднести меч, послати меч (меча) на кого-л. ‘начать военные действия против кого-л’, положити под меч ‘убить, уничтожить оружием’, меч уняти ‘прекратить войну, остановить военное нападение’. Как кажется, рассмотренный случай демонстрирует один из механизмов существования индивидуально-авторского начала в культуре готового слова: авторская свобода проявляется в создании вариантов, не затрагивающих модель в целом.
Третий важный вопрос, который хотелось бы рассмотреть, связан с практической стороной описания образной системы в поэтическом языке М. В. Ломоносова, а именно с выделением тропов. Одна из базовых проблем, возникающих при работе с тропами, связана с их классификацией. На первый взгляд было бы логично, исследуя поэтический язык М. В. Ломоносова, обратиться к перечню тропов, предложенному самим Ломоносовым. Как известно, в своем главном риторическом трактате — «Кратком руководстве к красноречию» (1748) — Ломоносов выделял две группы тропов: «тропы речений», к которым относил метафору, синекдоху, метонимию, антономазию, катахресис и металепсис (7, 245), и «тропы предложений», представленные такими явлениями, как «аллегория, парафразис, эмфазис, ипербо-ла, ирония» (7, 249). Внимательное рассмотрение ломоносовской классификации привело нас к выводу о том, что подход Ломоносова к тропам не может быть применим для нашей работы, связанной с риторическим исследованием художественных текстов. Причина этого состоит в фундаментальном различии между нормативной классической риторикой, в рамках которой созданы риторические трактаты М. В. Ломоносова, и научной неориторикой XX века, вне парадигм которой невозможно в настоящее время рассматривать теорию тропов и фигур. Классическая риторика, адресованная создателям речевых сообщений (авторам), предлагает некий свод подробных рекомендаций (в частности, перечни тропов и фигур), пользуясь
которыми можно убедительно и красиво выразить мысль. Литературная же неориторика во всех ее разновидностях (как и смежные с ней дисциплины, такие как стилистика и лингвистическая поэтика) имеет совсем иную цель — анализ художественного текста, поэтического языка и способов формирования при помощи этого языка проблематики текста. Этими задачами обусловлено стремление неориторики сформировать научную классификацию тропов, позволяющую свести все многообразие «частных случаев», тщательно дифференцируемых классической риторикой, к ряду «базовых» тропов. Среди ломоносовских «тропов речений» можно обнаружить такие «частные случаи». Например, катахрисис определяется автором «Краткого руководства» как «перемена речений на другие, которые имеют близкое к ним знамено-вание, что бывает ради напряжения или послабления какого-нибудь действия или свойства, например: для напряжения — <...> скуп вместо бережен; нахален вместо незастенчив; для послабления — <...> хитр вместо лукав; незастенчив вместо нахален» (7, 249). Видно, что в данных примерах доминирует количественный принцип переноса (преувеличение либо приуменьшение), соответственно с точки зрения принципа переноса данные примеры сводятся к таким тропам, как гипербола и литота (заметим, кстати, что такой троп, как литота, вообще отсутствует в перечне тропов, выделенных Ломоносовым в «Риторике»). Еще один пример — троп «металепсис». По Ломоносову, этот троп, представляющий собой «перенесение слова через одно, два или три знаменования от своего собственного, которые одно из другого следуют и по оному разумеются: Как десять жатв прошло, взята пространна Троя» (7, 249), по сути является частным случаем метонимии. Ряд явлений, описываемых Ломоносовым в главах «Краткого руководства к красноречию», посвященных тропам, с позиций современного, анализирующего художественный текст сознания зачастую интерпретируется совершенно иначе. Так, например, синекдоха, по Ломоносову, «есть троп, когда речение переносится от большего к меньшему или от меньшего к большему» (7, 246), что, в частности, «бывает <...> когда известное число полагается вместо не-
74
[мир русского слова № 4 / 2014]
[Е. М. Матвеев, М. Г. Шарихина]
известного: там тысящи валятся вдруг вместо множество валится» (7, 246). М. В. Ломоносов приводит в качестве примера фрагмент собственной «Оды на прибытие Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации». Приведем контекст, в котором появляется данный пример: «Там кони бурными ногами / Взвивают к небу прах густой, / Там смерть меж Готфскими полками / Бежит ярясь из строя в строй, / И алчну челюсть отверзает, / И хладны руки простирает, / Их гордый исторгая дух; / Там тысящи валятся вдруг. / Но естьли хочешь видеть ясно, / Коль Росско воинство ужасно, // Взойди на брег крутой высоко, / Где кончится землею понт; / Простри свое чрез воды око, / Коль много обнял Горизонт; / Внимай, как Юг пучину давит, / С песком мутит, зыбь на зыбь ставит, / Касается морскому дну, / На сушу гонит глубину / И с морем дождь и град мешает: / Так Росс противных низлагает» (8, 89-90). Из контекста видно, что количественный принцип переноса, позволяющий акцентировать внимание на интенсивности описываемых действий, здесь безусловно доминирует, и слово «тысячи» оказывается вовсе не синекдохой, а гиперболой.
С учетом вышеперечисленного, а также того обстоятельства, что общепринятой современной риторико-лингвистической классификации тропов не существует [7: 40-41], в исследованиях, посвященных риторическому анализу текста, возникает необходимость сформировать адекватный исследуемому материалу набор тропов и разработать особую систему помет, отражающую авторское своеобразие семантических преобразований слов.
Предлагаемая для Словаря языка М. В. Ломоносова система помет, описывающих различные типы переносных и образных словоупотреблений, может быть условно разделена на две группы. Первая группа помет — это пометы, описывающие переносное значение конкретного слова. Сюда включаются 4 базовых тропа — метафора, метонимия, синекдоха и антономазия.
Вторая группа помет нацелена на описание не одного конкретного слова, а образного контекста, в котором слово употреблено. Она описывает
1) тропы, тяготеющие к развернутости (перифраза, гипербола, ирония); 2) семантические явления, связанные с иносказательным использованием языка, но не являющиеся собственно тропами (олицетворение, сравнение, аллегория, миф)4.
I. ОПИСАНИЕ
ПЕРЕНОСНОГО ЗНАЧЕНИЯ СЛОВА
1. Мтф. — метафора, троп, в котором прямое и переносное значения слова находятся в отношениях сходства, аналогии. Например:
«Дела Петровой Дщери громки» (8, 102).
(громкий ‘широко известный, знаменитый, славный’)
2. Мтн. — метонимия, троп, в котором прямое и переносное значения слова находятся в отношениях смежности, связаны логически; при этом прямое значение сочетается с переносным. Например:
«Но больше мирною рукою / Ты целой удивила свет» (8, 220).
(рукою ‘политикой, правлением’)5
3. Син. — синекдоха, разновидность метонимии, в которой используются отношения количественного характера: часть вместо целого, единственное число вместо множественного, множественное число вместо единственного и др. Например:
«Мяхкой вместо мне перины / Нежна, зелена трава; / Сладкой думой бес кручины / Веселится голова» (8, 11).
(голова ‘человек’);
«Свилася мгла, Герои в ней; / Не зрит их око, слух не-чует» (8, 23).
(око ‘глаза’)
4. Ант. — антономазия, троп, к которому относится:
а) употребление имени собственного в значении нарицательного:
«Пускай в Германии Герой ваш [Карл XII в Польше — авт.] успевает, / Отверсты городы свободно протекает <...> Не найдет Дария, чтоб Александром стать» (8, 729).
(Дарий ‘проигравший’; Александр ‘победитель’);
б) употребление имени нарицательного в значении имени собственного:
«Блеснул горящим вдруг лицем, / Умытым кровию мечем / Гоня врагов, Герой открылся» (8, 22).
(Герой ‘Петр Великий’);
[мир русского слова № 4 / 2014]
75
[взаимосвязь литературы и языка]
I
«Как ежели на Римлян злился / Плутон, являя гнев и власть, / И естьли Град тому чудился, / Что Курций, видя мрачну пасть, / Презрел и младость, и породу, / Погиб за Римскую свободу» (8, 90).
(Град ‘Рим’);
в) употребление антропонима в значении другого антропонима:
«С Сотином — что за вздор? — Аколаст примирился!» (8, 659)
(Сотин ‘В. К. Тредиаковский’;
Аколаст ‘А. П. Сумароков’)
II. ОПИСАНИЕ СЛОВА, УПОТРЕБЛЕННОГО В ОБРАЗНОМ КОНТЕКСТЕ
1. В перифр. — в перифразе.
Перифраза — троп, описательно выражающий одно понятие с помощью нескольких, когда группа слов выражает семантику обозначаемого понятия. Например:
«В стенах Петровых протекает / Полна веселья там Нева» (8, 224).
(стены Петровы ‘Петербург’)
2. В гиперб. — в гиперболическом контексте.
Гипербола — троп, в котором прямое и переносное значения слова находятся в отношении «большее ~ меньшее»; преувеличение какого-либо качества или признака. Например:
«В средине сердца мне геенну воспалил» (8, 484).
3. В ирон. — в ироническом контексте.
Ирония — троп, в котором переносное значение слова противоположно или резко противопоставлено по смыслу прямому. Например:
«Мышь некогда, любя святыню, / Оставила прелестной мир, / Ушла в глубокую пустыню, / Засевшись вся в галланской сыр» (8, 769).
4. В олицетв. — в составе олицетворения.
Одним из конструктивных особенностей поэтического языка М. В. Ломоносова является антропоморфизм в изображении частей света (Азия), стран и регионов (Россия, Кавказ), рек (Нева), явлений природы (заря), абстрактных понятий (тишина) и т. д. В таких олицетворениях, не являющихся собственно тропами, отсутствует явление лексического переноса значения (все слова употребляются в прямом значении), а антропоморфизация осуществляется за счет широкого аллегорического
и мифологического контекста ломоносовской поэзии. В большинстве случаев подобные олицетворения являются развернутыми. Например:
«Коль ныне радостна Россия! / Она, коснувшись облаков, / Конца не зрит своей державы, / Гремящей насыщенна славы, / Покоится среди лугов <...> / Седит и ноги простирает / На степь, где Хину отделяет / Пространная стена от нас; / Веселый взор свой обращает / И вкруг довольства исчисляет, / Возлегши лактем на Кавкас» (8, 221-222).
Выделенные в данном примере слова, создающие антропоморфизацию изображаемого, употреблены в прямом значении. Однако в целом высказывание представляет собой иносказание: здесь говорится о том, что Россия — это огромная процветающая империя.
5. В сравн. — в контексте сравнения.
«Тогда во все пределы Света, / Как молния, достиг-нул слух, / Что царствует Елисавета, / Петров в себе имея дух» (8, 218).
6. В аллег. — в контексте аллегории.
Аллегория — форма иносказания, в которой
конкретный образ используется для выражения отвлеченного понятия или суждения. Аллегория не является тропом, поскольку в ней отсутствует явление лексического переноса (все слова употребляются в прямом значении), а иносказательность возникает только в контексте, причем понимание иносказания невозможно без учета историкокультурных реалий, на которых строится образ. К характерным чертам аллегории также обычно относят ее однозначность (в отличие от символа), тяготение к визуальному воплощению, тяготение к развернутой форме. Пример аллегории (жирным шрифтом выделяются все слова, формирующие аллегорический образ):
«Лев ныне токмо зрит ограду, / Чем путь ему пресечен к стаду» (8, 219).
(Лев ‘Швеция’)
Общий смысл аллегорического иносказания следующий: шведы не смеют пересечь русско-шведскую границу, которая в соответствии с мирным договором 1743 года была отодвинута далеко на запад.
7. В мифол. — в контексте мифа (как разновидности поэтического иносказания).
76
[мир русского слова № 4 / 2014]
[Е. М. Матвеев, М. Г. Шарихина]
В поэзии М. В. Ломоносова обнаруживается большое количество мифологических имен в контекстах, представляющих собой иносказание. При этом, наряду с иносказательно-аллегорическим смыслом, данные контексты, как правило, сохраняют и прямое значение мифологического имени. Например (жирным шрифтом выделены слова, формирующие мифологический образ):
«Монархиня, кто Россов знает / И ревность их к Тебе внимает, / Помыслит ли противу стать? // Что Марс кровавый не дерзает / Руки своей простерти к нам, / Твои он силы почитает / И власть, подобну небесам» (8, 219).
Марс — это римский бог войны, который оказывается таким же героем ломоносовской оды, каким является императрица Елизавета Петровна; с другой стороны, в этом образе можно усмотреть аллегорию войны, воинственности. Такая двойственность интерпретации является неотъемлемой чертой мифа как вида поэтического иносказания, при котором некая общая идея мыслится в виде живого существа [5: 174].
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В проекте принимают участие Е. М. Матвеев, А. С. Смирнова, М. Г. Шарихина (Маматова). В 20122013 гг. работа осуществлялась при поддержке Совета по грантам президента Российской Федерации (грант МК-3364.2012.6 «Риторические основы поэтического языка М. В. Ломоносова», рук. Е. М. Матвеев). Научными консультантами проекта являются П. Е. Бухаркин и С. С. Волков.
2 С точки зрения В. П. Григорьева, опиравшегося, в частности, на идеи Р. Якобсона, эстетическое преобразование слова проявляется в особых авторских, отклоняющихся от нормы словоупотреблениях, при этом художественный текст предстает как последовательность эстетических и обычных знаков (см.: [2: 24; 9: 14-15]).
3 Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Ломоносов М. В. Полн. собр. соч.: В 11 т. М.; Л., 1950-1983 (в круглых скобках указываются номер тома и страница).
4 Любопытно, что предлагаемая система помет, разрабатываемая дедуктивным путем (основанная на анализе фактов художественного языка М. В. Ломоносова), невольно оказалась соотносима с ломоносовским делением тропов на «тропы речений» и «тропы предложений».
5 Метафора и метонимия представляют собой, по общему мнению подавляющего большинства исследователей, два основных тропа. Н. Д. Арутюновой удачно описаны принципиальные различия в функциях и механизме образования метафоры и метонимии: «Метафора выполняет в предложении характеризующую функцию и ориентирована преимущественно на позицию предиката. Характеризующая
функция осуществляется через значение слова. Метонимия выполняет в предложении идентифицирующую функцию и ориентирована на позицию субъекта и других актантов. Идентифицирующая функция осуществляется через референцию имени» [1: 32].
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М., 1990.
2. Григорьев В. П. Словарь русской советской поэзии. М.,
1965.
3. История Российской Академии М. И. Сухомлинова. Выпуск восьмой и последний. Приложение к LVIII-му тому Записок Императорской Академии наук. № 1. СПб., 1888.
4. Кутина Л. Л. Вопросы лексической семантики в Словаре Академии Российской (1789-1794 г.г.) // Словари и словарное дело в России XVIII в. Л., 1980.
5. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995.
6. Михайлов А. В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Михайлов А. В. Языки культуры. М., 1997.
7. Москвин В. П. Выразительные средства современной русской речи. Тропы и фигуры. Терминологический словарь. Ростов н/Д., 2007.
8. Начертание для составления толкового словаря Словяно-российского языка // Полн. собр. соч. П. А. Вяземского: В 12 т. СПб., 1878-1896. Т. 5. СПб., 1880.
9. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя. СПб., 1997.
10. Поэт и слово: Опыт словаря / Под ред. В. П. Григорьева. М., 1973.
11. Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. М.; Л.,
1966.
12. Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. Ч. 1-6. СПб., 1806-1822.
13. Словарь Академии Российской, производным путем расположенный. Ч. 1-6. СПб., 1789-1794.
14. Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1-6. Л., 1984-1991. Вып. 7-19. СПб., 1992-2011.
15. Словарь церковнославянского и русского языка под редакцией А. Х. Востокова. Т 1-4. СПб., 1847.
16. Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1-29. М., 1975-2011.
17. Срезневский И. И. Матер. для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1-3. СПб., 1890-1912.
18. Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. М., 2007.
[мир русского слова № 4 / 2014]
77
