CC BY
21революционеры, включая Ленина и Федорова, Сталина и Скрябина, напоминают детей, страстно желающих воскресения и готовых на любые жертвы ради решения своей сверхзадачи. По Никодиму, «революция есть попытка вновь жестко разделить добро и зло, сделать мир столь же простым и ясным, что и до грехопадения». «Отказавшись взрослеть, они избавятся от зла, и земля от края и до края сделается одним сплошным раем с копошащимися везде малолетками», - комментирует повествователь мысль Ленина о том, что Христу, возможно, и не стоило взрослеть.
«Всегда важная для Шарова, отчасти упрощенно-руссоистская, отчасти псевдодостоевская идея возвращения в детство - в естественное, неокуль-туренное и, следовательно (в рамках этой логики), смиренно соответствующее божественному замыслу состояние - на сей раз становится ключевой. Таким образом, традиционной романной схеме "развития характера" противопоставляется схема его деградации, своеобычного антивоспитания личности, обратного движения к исходной точке, вопреки сопротивлению опыта и языка», -считает И. Каспэ [3].
Об «игре с историей» в романах Шарова размышляет В. Березин [4]. Игра присутствует, но, как видно из самих романов и многочисленных авторских комментариев к ним, для Шарова она приобретает символический смысл.
«Со времен послания старца Филофея (в котором излагается теория "Москва - третий Рим"), других появившихся в первой половине XVI века трактатов, в частности, "Повести о белом клобуке", эсхатологическое толкование сути и смысла русской истории, убеждение, что с концом Руси придет и конец всему миру, стало краеугольным камнем нашей государственности», - утверждает писатель [5].
Таким образом, художественная историософия Владимира Шарова в своем основании содержит мифологизацию реальности, интерпретирующую исторические события в свете евангельских мотивов эсхатологии, а также связанное с ними художественное преломление традиционных идей мессианства Руси.
Литература
1. Шаров В. До и во время. М.; СПб., 2005.
2. Шаров В. Будьте как дети. М., 2008.
3. Каспэ И. Не вря, не ржа, не спася (рец. на кн.: Шаров В. Будьте как дети: роман. М., 2008) // Новое литературное обозрение. 2008. № 93. С. 299.
4. Березин В. Каганович и Пятикнижие. Шаров воскрешает Лазаря // Независимая газета. 2003. 23 янв. URL: http://exlibris.ng.ru/printed/fakty/2003-01-23/2_sharov.html
5. «Каждый мой новый роман дополняет предыдущие»: Беседа Марка Липовецкого с Владимиром Шаровым // Неприкосновенный запас. 2008. № 3 (59).
Т. YE. SOROKINA. THE ESCHATOLOGIC SUBJECT OF THE FICTION PHILOSOPHY OF HISTORY IN VLADIMIR SHAROV'S WORKS
The article is dedicated to the research of the philosophy of history as a fiction reality in the novels of Vladimir Sharov, recreating the Russian revolution and the Soviet period events in the eschatologic context.
Key words: the fiction philosophy of history, the fiction eschatology, myphologization of the reality, the religious subtext.
В. К. ЧУМАЧЕНК0
ПОЭТ В. МОВА (ЛИМАНСКИЙ) В КРУГУ СОВРЕМЕННИКОВ: РАННЕЕ ДЕТСТВО И ГИМНАЗИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
Статья дает представление об интеллектуальном окружении поэта в. Мовы (Лиманского), повлиявшем в ранний период жизни на его творческое становление.
Ключевые слова: в. Мова (Лиманский), украинская литература, литературные традиции кубанского казачества.
Биографы одного из самых значительных украинских литераторов второй половины XIX столетия В. С. Мовы (Лиманского) редко обращаются к анализу раннего периода его жизни и творчества, когда закладывались основы мировоззрения будущего литератора, формировалась система его взглядов на историю литературы и задачи художественного творчества. Но именно там, у истоков становления незаурядной личности, сосредоточено множество загадок, расшифровка которых
позволит по-новому взглянуть на непростой творческий путь уроженца Кубани.
Кто и как влиял на становление казачьего классика? Первые претенденты на роль заботливых воспитателей - сама земля родной Черномории, тесный семейный круг, постепенно расширяющийся за счет ближних и дальних родственников, соседей и друзей. Родился Василий Семенович Мова 1 (12) января 1842 года «в хуторе над Сладким Лиманом», который располо-
жен в устье степной речки Мигуты. Родной уголок подарил поэту несколько «говорящих» псевдонимов: В. Лиманський, В. Мпуцький и В. Мь гученко. Сын «сотника войска Черноморского, Стародеревянковского куреня, Семена Мови и жены его Мелании», - представляется он в письме к украинскому поэту Александру Конисскому и, желая несколько снизить тогда уже исторически неоправданный пафос таких понятий, как «сотник вшська», «куршь», оговаривается, что теперь «сотник» означает не то, что когда-то на Украине значило. Это просто второй в ряду офицерский чин (первый - «хорунжий», третий - «есаул»). «Курени» же (так официально назывались до реформы 1842 года казачьи поселения) сами казаки издавна называли «слободами», а реформа переименовала их в станицы [1].
Чин сотника, быть может, и звучал в Черномории не так громко, как на Запорожье, однако был вполне достаточным для того, чтобы продвижение его обладателя по службе четко фиксировалось документами. Работа в Краснодарском архиве помогла кубанским краеведам (В. Орел, В. Медунина, Н. Веленгурин) общими усилиями выявить целый комплекс документов, раскрывающих войсковую карьеру отца поэта. Это, прежде всего, четыре его формулярных списка за 1831, 1832, 1841 и 1842 годы, «Клятвенное обещание» (присяга), данное по случаю возвращения в родное войско (1836), приказы, регламентирующие его продвижение по службе [2]. В общей сложности - документов об отце оказалось гораздо больше, чем о его знаменитом сыне.
Родился Семен Иванович Мова около 1786 года, т. е. сразу после упразднения Запорожской Сечи. В казачью службу в Войске Черноморском вступил 15 мая 1814 года из Деревянковского куреня. Два года был в пограничном карауле на реке Кубани. Затем находился в походе «от г. Екате-ринодара до Санкт-Петербурга» - своего нового места службы в седьмом (Черноморском) эскадроне лейб-гвардии казачьего полка, охранявшего царские резиденции и августейшее семейство. Унтер-офицерский чин С. Мова получил осенью 1822-го. Принимал участие в турецкой кампании (1828) на Дунае, находясь сначала (август) при штабе Гвардейского корпуса, а во время осады крепости Варна (сентябрь) в отряде генерал-лейтенанта Бистрома «в содержании передовых аванпостов и в наблюдении неприятельского корпуса в частых перестрелках с оным». В 1831 году участвовал в усмирении «польских мятежников» и штурме Варшавы.
В формулярном списке за 1831 год С. Мова числится женатым «на казачьей дочери Мелании Максимовой» (т. е. Максимовне - В. Ч.), но еще бездетным. «Затем по распоряжению начальства гвардейского корпуса по выслуге узаконенных лет переведен на службу в войско Черноморское с награждением в чине хорунжего». Произошло это 29 января 1836 года. «От роду имел тогда 50 лет». Еще два года служил за Кубанью в Георгие-Афипском укреплении, не однажды участвуя в отражении черкесских набегов. Потом ров-
но два года, с 1 мая 1838-го по 1 мая 1841 года, «по выбору общества находился куренным атаманом в Стародеревянковском курене». После окончания срока Семен Мова несколько месяцев числился в четвертой части кордона, пока не «поступил начальником разъездной команды Бейсугской округи».
Наконец, появились и дети. В 1842 году родился первенец Василий, в 1845 - Николай, в 1850 - Онисим, в 1853 - дочь Пелагея.
Умер Семен Иванович Мова около 1860 года. В протоколе Екатеринодарской войсковой гимназии от 15 декабря 1860 года о приеме в благородный пансион Онисима Мовы его уже называют «сыном умершего сотника» [3]. Что дало будущему писателю общение с отцом? Несомненно, рассказы о блистательном Санкт-Петербурге, дворцовых обычаях, военных походах в охране императора будоражили воображение сыновей стародеревянковского атамана, раздвигая для них границы мироздания далеко за пределы казачьего хутора. Все трое братьев впоследствии закончили университеты и стали дипломированными юристами, а сестра Пелагея после завершения обучения в Екатеринодарском институте благородных девиц (1871) осталась служить в нем классной дамой [4].
О своей учебе В. Мова говорит не менее лаконично: «Учился я в Екатеринодарской войсковой гимназии (в пансионе)» [5]. Семиклассную войсковую гимназию с большой торжественностью открыли 17 апреля 1851 года - в день рождения наследника-цесаревича. Обучалось в ней 145 учеников под опекой 21 преподавателя. Директором назначили отставного надворного советника Н. С. Рындовского. Третью часть учеников составляли малолетние горцы, которых предписывалось «ни во время классов, ни вне оных» от казачат не отделять [6]. Программа обучения не во всем соответствовала гимназической. Преподавали Закон Божий, русский язык и словесность, математику, физику и физическую географию, историю, географию, законоведение, французский и черкесский языки, чистописание, рисование и черчение. Продолжительность обучения в гимназии в то время равнялась семи годам. Это означает, что ученические годы Мовы жестко укладываются в хронологический период с 1853 по 1860 год. Екатеринодарский период жизни В. Мовы приходится как раз на время последнего карьерного взлета главного литератора Черномории генерала Я. Г. Кухаренко (1853-1856), когда он был начальником штаба и исполняющим обязанности наказного атамана Черноморского казачьего войска. Но, облаченный высокими полномочиями, он навряд ли мог уделять много внимания сыну своего приятеля, хотя гимназия и находилась в нескольких минутах ходьбы от его выдержанного в классическом духе панского подворья, поражавшего современников огромным фруктовым садом, спускавшимся к Затону, и экзотическими павлинами, расхаживавшими по двору. В 1856 году, снятый со всех его должностей и оказавшись не удел, Яков Герасимович и вовсе поселяется на своем хуторе близ станицы Медведовской и поч-
ти не бывает в казачьей столице. Подобный расклад выявляет некоторую нестыковку в логических построениях тех, кто делает Кухаренко главным наставником юного Мовы. Все факты противоречат этому. Юный казачонок был мало знаком с кубанским другом Т. Шевченко, хотя, вероятно, даже редкие встречи с осмотром многочисленных шевченковских реликвий (письма, рисунки, гравюры с автографами, бюст Кобзаря работы Ф. Каменского), хранившихся в доме атамана, производили на него большое впечатление, пробуждая в душе собственные творческие порывы.
Если не Яков Кухаренко, единственный на всю Черноморию писатель, то кто же тогда пробудил в казачонке страсть к наукам и сочинительству, подвиг его к поступлению на словесный факультет Харьковского университета? И на этот вопрос, кажется, у нас есть очень убедительный ответ. Это были замечательнейшие преподаватели гимназии, большая часть которых - выпускники Харьковского университета, традиционно ковавшего кадры для Черноморского войска. Для того чтобы убедить, что речь идет о весьма достойных людях, расскажем о них несколько подробнее.
Начнем с директора училищ Черноморского казачьего войска Николая Семеновича Рындовского (1817-1892). Родился в 1817 году в семье протоиерея. Детские годы прошли в Екатеринославе, где он с золотой медалью окончил гимназию. В 18321838 годах обучался «по словесному факультету» в Харьковском университете. До переезда в Екатеринодар Рындовский поработал старшим учителем истории Воронежской, Харьковской и Ставропольской гимназий, где оставил о себе весьма добрую память в виде созданных им с нуля или значительно пополненных библиотек и образцово устроенных гимназических пансионов. Сохранилось множество рассказов о гуманном отношении этого педагога к ученикам, о его доброте и отзывчивости. К моменту переезда в Екатеринодар Рындовский уже был автором исто-рико-статистического описания г. Задонска, подробных генеалогических таблиц европейских государей, ряда статей по истории театра в России. Вскоре за приведение «в отличное состояние Екатеринодарской гимназии с благородным при нем пансионом» ему была объявлена от имени наместника Кавказа «особая признательность» [7].
На современников Николай Семенович произвел двоякое впечатление. С одной стороны, они отдавали должное его преданности книге и библиотечному делу. Ему удалось организовать небольшие библиотечки даже при начальных училищах, где по обычному регламенту они не полагались. Узнав о выходе в Петербурге книги И. Д. Попки «Черноморские казаки в их гражданском и военном быту», он заказал десять экземпляров этого издания, два из которых разместил в библиотеках гимназии и пансиона, а остальные вручил ученикам, успешно выдержавшим выпускные испытания.
С другой стороны, казаки не простили замечательному педагогу самовольный перевод войсковой гимназии из Екатеринодара в портовый го-
род Ейск, учиненный Н. С. Рындовским в 1861 году. Формальной причиной перевода стал пожар 1857 года, уничтоживший бывший атаманский дом, в котором располагалась гимназия. Вынужденное разместиться в одном из полуразваленных крепостных куреней, учебное заведение терпело тесноту и неудобства. Но некоторые патриотически настроенные черноморцы (например, С. А. Ша-рап) видели причину переезда не только в этом. Их подозрения отчасти подтверждает один из воспитанников гимназии ейского периода, известный правый публицист Л. А. Тихомиров, написавший в своих мемуарах следующее: «Директор войсковой гимназии Рендовский (так в оригинале. - В. Ч.) терпеть не мог казаков и находил, что в Екатеринодаре, в самом центре казачества, невозможно порядочно поставить ни обучения, ни воспитания казачества. Он воспользовался тем, что в Екатеринодаре помещения гимназии совершенно никуда не годились, и вступил с ейским городским управлением в такое соглашение, что если в Ейске выстроят хорошее помещение, то он добьется перевода туда гимназии из Екатеринодара до тех пор, пока войско не воздвигнет новых зданий для гимназии» [8]. Далее он так раскрывает стоящие за этим решением стратегические задачи: «Вся Ейская гимназия сплошь и преднамеренно говорила по-малорусски, и только на уроках отвечала на русском литературном языке. Вновь поступающие из великороссов <...> были принуждены очень скоро выучиться по-малорусски, иначе насмешки преследовали их повсюду <.> Постепенно гражданская среда и великорусская атмосфера города (Ейска. - В. Ч.) вытравливали у воспитанников и казачьи вкусы, и малорусскую мову» [9]. Таким образом, система воспитания и обучения, предложенная черноморцам Рындовским, была направлена на их денационализацию и культурное «расказачивание». Подобное воспитание должно было сделать из юного В. Мовы, скорее, русского, чем украинского писателя, тем более что, как мы увидим далее, в таком же направлении работали и другие его учителя.
В середине 1860-х годов Н. С. Рындовский вернулся в Харьков, где занял пост инспектора казенных училищ Харьковского округа и вновь вошел в круг общих знакомых поэта. В дневнике В. Гнилосырова (друга В. Мовы студенческих лет) находим характерную запись от 12 мая 1865 года: «Заходил к Рындовскому, чтоб поговорить <.> но он собрался ехать в Воронеж - и не пришлось увидеться и поговорить... 1ЧВ. Рассказы Мовы о Рындовском как директоре гимназии» [10]. Выйдя на пенсию, Николай Семенович вернулся в Екатеринослав, где активно занялся общественной работой, вошел в состав попечительского совета женской гимназии, библиотеке которой щедро жертвовал книги из своего прекрасного собрания. Здесь, в Екатеринославе, он впервые женился. Его женой стала директриса местной Мариинской женской гимназии, прекрасный педагог Александра Яковлевна Чернова (1829-1905), которая за свою самоотверженную деятельность была избрана почетным жителем
города и на сегодня, пожалуй, гораздо известнее своего мужа [11].
Любопытна личность другого харьковчанина, непосредственно общавшегося с Мовой-гим-назистом. Это Николай Ильич Воронов (18321888) - один из самых известных на Кавказе революционеров-шестидесятников, видный общественный деятель, публицист, исследователь. В середине января 1856 года он был назначен младшим учителем русского языка и географии Екатеринодарской войсковой гимназии. Его отец, Илья Иванович Воронов, всю жизнь проработал учителем, а затем штатным смотрителем Валковского уездного училища Харьковской губернии, печатался в «Украинском вестнике» (1817). Сына отдал учиться в Харьковскую гимназию, а затем на историко-филологический факультет Харьковского университета, ставшего в те годы настоящим рассадником вольнолюбия. Воронов прожил в Екатеринодаре пять лет. Карьера его развивалась успешно. Биограф свидетельствует, что он «дело свое знал, любил, относился к нему творчески. Гимназисты и учителя уважали его за глубокие знания, педагогическое мастерство, ровный и добрый характер» [12].
Николай Ильич жил нелюдимо, снимал небольшую комнатку в казачьей мазанке на окраине города. Скромно питался, еще скромнее одевался. Большая часть учительского жалованья уходила на покупку книг, выписку столичных журналов, газет. Свободное время он тратил на путешествия, изъездив таким образом всю Кубань, Северное и Восточное Причерноморье, побережье Азовского моря, земли казачьего Терека, Ставрополья, позднее - Закавказья. Впечатления фиксировались в дневниках и записных книжках, небольших газетных заметках. В марте 1858-го в «Одесском вестнике» начинается публикация серии его очерков под названием «Дорожные заметки на разных путях Южной России», в которых он заявил о себе как крупный публицист. Жанр путевого дневника позволил коснуться самых разных сторон жизни того времени, сделать при этом весьма критические выводы о злоупотреблениях местной администрации, о порочности национальной политики на Кавказе, о несправедливости крепостного права. Потом были публикации в «Русском вестнике», «Московском вестнике», «Журнале для воспитания». Стоит ли сомневаться, что каждый номер со статьями Воронова становился событием в жизни всей гимназии! Именно Воронов ассоциировался в глазах воспитанников с образом «живого» литератора.
Вероятно, Николай Ильич Воронов стал первым профессионально подготовленным читателем и ценителем стихотворений юного Василя Мовы, написанных тогда еще на русском языке. Возможно, одно из них он самолично предложил братьям Достоевским для публикации в их журнале «Эпоха». Регистрационная книга редакции донесла до нас, к сожалению, только его название - «Кадырбек» [13]. Можно догадываться, что речь в нем идет о каком-то романтическом герое из числа горцев.
В. Мова будет уже в Харькове, когда над уважаемым учителем разразится настоящая беда: жандармерии станет известно о его публикациях в выходящем в Лондоне герценовском «Колоколе». 24 сентября 1862 года он будет арестован и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской кре -пости. В 1864-м по освобождении Воронов вернулся на Кавказ, где много потрудился, собирая и обрабатывая материалы для «Сборника статистических сведений о Кавказе» и «Сборника статистических сведений о кавказских горцах». Четыре года он возглавлял выходившую в Тифлисе популярнейшую газету «Кавказ». В 1868 году женился на Александре Прогульбицкой. Василь Мова, вернувшись в Екатеринодар, следил за карьерой своего бывшего учителя, читал его публикации в кавказской прессе, а имя его супруги даже избрал для одного из действующих лиц драмы «Старе гшздо й молодi птахи».
И еще один гимназический учитель, о котором стоит упомянуть, - Степан Демченко. Выпущенный из Харьковского университета кандидатом, он работал в гимназии младшим учителем русского языка и географии и комнатным надзирателем при пансионе. 25 февраля 1860 года его воспитанники были взволнованы неожиданным арестом своего наставника. Арестовали его прямо в гимназии, в присутствии директора Рындовского, и препроводили на гауптвахту в Екатеринодарскую крепость, после чего в его доме был устроен тщательный обыск. Нашли «три тетрадки, писанные рукою Демченко вроде дневника и выписки из стихотворений русских поэтов» [14]. Из секретного рапорта ясно, что обвинялся «бывший студент Харьковского университета» в «политическом преступлении». Проходил он «по возникшему в Харькове делу о некоторых студентах тамошнего университета» [15]. Поводом же к задержанию и этапированию в Харьков для следствия послужила переписка с одним из подозреваемых лиц. В бумагах хорунжего Демченко оказались переписанные его рукой запрещенные стихотворения. К чести Рындовского, он вступился за своего подчиненного, засвидетельствовав «его безукоризненное поведение и примерную нравственность». Демченко отпустили домой к старушке матери «с тем, чтобы привлечение его к памятному делу не имело никаких неблагоприятных для него последствий в будущем», учредив однако за ним «из предосторожности секретное наблюдение».
Таким было окружение В. Мовы в гимназии. Почему способные люди выбирали местом службы захолустье, каким, без сомнения, была в то время Черномория? Ответ на этот вопрос находим в воспоминаниях еще одного кубанского «харьковчанина» И. Г. Барилко. «В 40-х и 50-х годах, - разъясняет он, - было очень мало в России учебных заведений <...> Поэтому оканчивающие курс университета по историко-филологическому, математическому и естественному факультетам с дипломом даже кандидата не находили места службы, соответственно своим правам, своим научным сведениям <...> На Кавказе, как в привилегированном в то время крае, где шли еще в
полном разгаре военные действия <...> вызывались на службу чиновники всех ведомств, причем желающим занять известное место по службе выдавали не в зачет полный оклад годового жалованья, прогоны по чину и суточные» [16]. Выходит, что ехали в глухомань из-за материальной нужды и неустроенности. А, как получалось в итоге, несли плоды просвещенности туда, где в них больше всего нуждались, на самый край империи, способствуя тем самым воспитанию местных талантов и зарождению региональной литературной традиции.
Литература
1. Мова (Лиманський) В. Твори. Мюнхен, 1968. С. 353.
2. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК): Ф. 332. Оп. 1. Ед. хр. 1011. Л. 7 об. - 8; Ед. хр. 1012. Л. 5 об. - 6; Ф. 250. Оп. 6. Ед. хр. 63. Л. 27-28; Ф. 396. Оп. 2. Ед. хр. 63. Л. 133 об. - 135.
3. ГАКК. Ф. 470. Оп. 2. Т. 1. Ед. хр. 1. Л. 18.
4. ГАКК. Ф. 469. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 23 об.
5.Мова (Лиманський) В. Твори... С. 353.
6. ГАКК. Ф. 470. Оп. 2. Ед. хр. 210. Л. 6 об. - 7.
7. Энциклопедический словарь по истории Кубани. С древнейших времен до октября 1917 года. Краснодар, 1997. С. 392.
8. Тихомиров Л. А. Тени прошлого. М., 2000. С. 94.
9. Там же. С. 95.
10. Институт рукописи Национальной библиотеки Украины им. В. И. Вернадского. Ф. 1. № 355 / 5158. Л. 103.
11. Колесниченко А. Первая директриса // Днепропетровская правда. 1990. 8 марта.
12. Лейберев И. П. Цебельдинская находка. М., 1976. С. 6-51.
13. Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха». 1864-1865. М., 1975. С. 277.
14. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Ед. хр. 2884. Л. 5.
15. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Ед. хр. 2884. Л. 16.
16. Из воспоминаний Ив. Гр. Барилко // Труды Ставропольской Ученой Архивной Комиссии. Вып. 1. Ставрополь, 1911. С. 15-16.
V. K. CHUMACHENKO. THE POET V. MOVA (LIMANSKY) IN THE CIRCLE OF HIS CONTEMPORARIES (early childhood and gymnasium years)
The article gives an idea of the intellectual environment of V. Mova (Limansky) in his early years, and of the influence of his contemporaries upon his formation as a poet.
Key words: V. Mova (Limansky), Ukrainian literature, literary traditions of the Kuban Cossacks.
