CC BY
57
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2008. № 6
ТЕКСТ
Ж. Фрёнд
ПОБЕДА И ПОРАЖЕНИЕ*
Давайте проанализируем историческую, социологическую, политологическую и другую литературу: мы встретим в большом количестве термины "победа" и "поражение" (оба коррелируют между собой), но почти никогда — анализ процессов, которые они означают. Даже издания Peace Research скупы на разъяснения, в то время как речь идет о существенных вопросах, тем более, что большинство мирных договоров политически и юридически посвящены окончанию войны: победе или поражению. Немногочисленны те авторы, которые, подобно К. Клаузевицу или Р. Арону, постарались внести, хотя бы кратко, некоторые разъяснения. Понятно, что победа или поражение воздействуют на нашу аффективность, питая в первом случае экзальтацию и сея горечь во втором случае, но душевный подъем или упадок не должен уводить исследователей в сторону от теоретического прояснения обоих феноменов. Действительно, речь идет о часто встречающихся в истории событиях и, может быть, слишком часто, чтобы вызывать вопросы. В самом деле, оба понятия говорят сами за себя, и можно предположить, что каждое непосредственно подразумевает санкцию, каковой они являются. Однако они отсылают нас к важным проблемам, которые следует рассмотреть отдельно в главе, посвященной возможным эпилогам конфликтов.
Победа, означающая поражение другого, является завершением, отвечающим внутренней логике конфликта, так как он ставит перед собой целью сломить сопротивление противника, чтобы навязать ему нашу волю. В принципе, исходя из того, что речь идет о двустороннем отношении, только один из противников может быть победителем. Таким образом, феноменологически триумф одного и поражение другого, в сущности, составляют наиболее соответствующий духу конфликта выход. С этой точки зрения победа даже должна бы быть, по возможности, наиболее полной, а поражение, по возможности, наиболее сокрушительным. К. Клаузевиц не устает повторять это, варьируя формулировки. Он резюмирует их следующим образом: "Целью войны всегда должно быть, в соответствии с ее замыслом, поражение противника"1. В случае военного конфликта его завершение заключается в разоружении и капитуляции противника, в невоенных конфликтах — в пленении, иногда в заключе-
* Фрагмент из книги Жюльена Фрёнда "Социология конфликта" (Freund J. Sociologie du conflit. Paris, 1983. P. 254—267.
нии, чаще всего в аресте противника, а также в ограничении возможности передвижения или, наконец, в принуждении к таким условиям жизни, которые представляются ему неприемлемыми. Достигнутый успех может быть подтвержден решением суда, как это случилось на следующий день после поражения вождей ОАС. Каковы бы ни были эти способы, речь идет о том, чтобы лишить другого возможности действовать, иногда заставляя его верить в то, что ему остается только одно решение — сдаться. По аналогии с различием, которое К. Клаузевиц проводил между абсолютной и реальной войной, можно сказать, что триумф и его противоположность соответствуют чистому понятию абсолютного конфликта, то есть конфликта, рассматриваемого ради него самого и подчиняющегося только логике своих законов. Однако в реальности любой конфликт вписывается в какой-то контекст исторических и эмпирических условий, которые породили его. Абстрагироваться от них нельзя, потому что победа и поражение тоже обусловлены этим контекстом.
Война и конфликт не являются независимыми феноменами, абсолютными, без какой-либо цели, кроме победы. Речь не идет о самоцели. Война не является изолированным актом2, победа тоже. Добившись ее, надо пользоваться ею и, что еще банальнее, организовывать жизнь в соответствии с ней. В самом деле, жизнь с достижением победы не прекращается. Иначе говоря, победа является средством, позволяющим достигать целей, которые без нее не могли быть достигнуты. Война, например, вписывается в политический контекст, который придает ей значение так же, как и победе. Революция не довольствуется триумфом над своими врагами, а стремится установить после победы новое общество, в принципе соответствующее революционному проекту. Именно в этом смысле следует трактовать известную формулировку К. Клаузевица: "Война является всего лишь продолжением политики иными средствами", а чтобы избежать всяческих недоразумений, несколькими строками ниже он уточняет: "политическое намерение является целью, в то время как война является средством, и невозможно представить себе средство без цели"3. Обращаясь к текстам К. Клаузевица, в частности к следующему: "Для стратегии победа, то есть тактический успех, по своей природе всего лишь средство, а факторы, которые должны привести непосредственно к миру, являются его окончательной целью"4, Р. Арон убедительно показывает, что победа является целью тактики, в то время как мир — целью стратегии, в силу того, что она подчинена политике в той же степени, как и дипломатия5. Несомненно, в конфликт ввязываются, чтобы добиться победы, но также, чтобы в случае военного конфликта благодаря ей упорядочить мир, учитывая новое соотношение сил, а в случае невоенных конфликтов, например, социальных, — чтобы добиться более высокой зарплаты или лучших условий труда.
Какой бы решительной ни была в будущем победа, венчающая конфликт, она не может заранее ни предопределить будущее, ни предоставить непоколебимую гарантию от возрождения конфликтов, которые могут при определенных условиях закончиться поражением нынешнего победителя. Победа всегда может быть пересмотрена, даже без нового конфликта, только по причине изменений, произошедших на политической шахматной доске, и медленной трансформации прежнего соотношения сил. В том же смысле поражение не является непоправимым, за исключением случаев геноцида или физического истребления классового врага в ходе революции. Действительно, в подобном случае конфликт отрицает свою собственную сущность, так как прекращает навязывать свою волю противнику, который был стерт с карты мира. Безоговорочно навязывая свою волю другому посредством его уничтожения в буквальном смысле слова, мы ни к чему его уже не принуждаем, мы принуждаем его лишь к небытию. Так как существуют жесткие исключения, нельзя категорически утверждать, что для группы или определенной общности никакое поражение не является непоправимым. Необходимо рассмотреть вещи более пристально, и я сделаю это, сославшись на замечание Р. Арона: "Способ, которым достигается военная победа, неизбежно влияет на ход событий"6. Его можно применить к любому конфликту. Тип победы, к которой стремятся, обусловливает одновременно модальности развития конфликта, то, каким образом принимается поражение другого и каково будет продолжение победы.
Война на уничтожение и война на изнурение
Я хотел бы начать с напоминания о различии, проведенном Дельбрюком, между стратегией уничтожения (Vernichtungsstrategie) и стратегией изнурения (Ermattungsstrategie), не излагая, однако, заново это известное деление7. Оно вызывает некоторое количество комментариев, способных дополнить рассуждения, которые мы уже высказали по поводу обоих понятий о победе и поражении. Войну на уничтожение можно воспринимать двояко: или полное уничтожение противника, или его безоговорочное пленение и как можно более полное уничтожение его военной, политической, экономической и другой мощи. Первый вариант существовал во все времена — методы Тамерлана в этом отношении остаются типичными — и он характерен в наши дни для революций (самый чудовищный недавний пример — Камбоджа). Термоядерная война, если бы она случилась, была бы, по всей вероятности, тоже страшной войной на уничтожение. Революционные войны являются таковыми в силу самой их логики. В самом деле, они стремятся не только к поражению противника, но в принципе к его радикальному уничтожению. Поражение противника является всего лишь эпизодом революционного процесса, так как по ту сторону этого поражения классовая борьба про-
должается вплоть до окончательного решения, которое заключается в полном физическом и моральном искоренении другого. Вследствие этого после военного поражения противника будет продолжаться его преследование, травля, даже если он сдался без всяких условий, потому что необходимо, в принципе, выкорчевывать его и, по возможности, перебить до последнего. Только тогда победа будет реальной и настоящей, потому что она полностью стерла все, что могло напоминать о противнике и ушедшем обществе. Основной целью революционной войны, таким образом, является не триумф, не поражение в обычном политическом смысле, а окончательный апофеоз, после которого нет уже больше ни победы, ни поражения.
Второй вариант — капитуляция без каких-либо условий — в большей степени вписывается в рамки опыта. Речь идет о том, чтобы разбить врага, как говорят, вдребезги, уничтожая все его возможности с целью принудить его к полному повиновению и суверенно диктовать ему условия мира. Такова была цель Рузвельта по отношению к Германии в ходе последней мировой войны. Р. Арон резонно заметил, что по этому поводу американский политик "наивно свидетельствовал о своем непонимании связей между стратегией и политикой"8. Этот вид войны на уничтожение признает на деле только престиж оружия и одновременно он "часто является выражением жажды славы в большей степени, чем жажды силы"9. В основе здесь присутствует всего лишь незнание переплетений политики. На самом деле, принимается в счет только военная победа и, по возможности, самая престижная, как если бы она была самоцелью, вне всякого политического рассмотрения, касающегося возможных последствий, необходимых переговоров, амбиций союзников и обстановки, вытекающей из военной победы. Итак, полное поражение противника не обязательно является "кульминационным пунктом победы"10. Что еще опасней, она подчиняет политическое военному.
Войну на изнурение, или изматывание, также можно рассматривать двояко: с точки зрения тактики и стратегии. В первом случае речь идет об ослаблении и утомлении другой воюющей стороны тактическими маневрами на местности, по примеру траншейной войны 1915 г., которая велась обоими лагерями с одинаковой целью — извести таким способом противника. Типичным примером является тактика Фалькенхейна в 1916 г., который открыл фронт Вердена, чтобы "обескровить" французов. Убежденный, что решительное сражение и даже прорыв были невозможны, он захотел нанести противнику, как это ясно преподносит Р. Арон, "такие потери, от которых он потерял бы надежду на победу и согласился на перегово-ры"11. В самом деле, этот метод стратега уже близок к войне на изнурение, замечательный пример которой, а именно Бисмарка, приводит Р. Арон12. Прусский канцлер ставил перед собой цель не уничтожить Францию, а измотать ее, чтобы обеспечить прусской дипломатии господствующее положение в Европе. Очевидно, можно
измотать противника наступлением, но можно и обороной, в той мере, в которой она, не имея возможности достичь решающего успеха, в конце концов ставит наступающего во все более плачевное положение. Это искусство изнурения свойственно не только военным конфликтам; его также очень часто используют в невоенных, особенно в социальных конфликтах, чтобы подтолкнуть руководство или правительство к соглашению или к переговорам. Конечно, время от времени мы сталкиваемся в некоторых странах с забастовками с тенденцией перерастания в восстание, но в этом случае конфликт граничит уже с гражданской войной, которая подчиняется другим нормам.
Война на изнурение может мобилизовать все военные, экономические, культурные и духовные силы и даже принимать иногда обли-чие тотальной войны, при некоторых условиях обличие войны до победного конца, если она принимает затяжной характер. В этих случаях она создает риск изматывания каждой из сторон, которая стремится измотать другую сторону. Так, в общем, обстоит дело с партизанской войной, целью которой является отвоевать потерянную независимость. Она является одновременно военным, но также и пропагандистским конфликтом. Не обладая средствами классической регулярной армии, которой она противостоит, она занимается тем, что подрывает дух противника и поддерживающего его населения благодаря повторяющимся локальным и точечным воздействиям. Из этого без труда можно понять, почему конфликты такого типа часто длятся долгие годы. Однако, в общем, принципом войны на изнурение остается сдержанность, потому что ее цель ограниченна: принудить противника к переговорам, успокоить своих союзников, получить разменную монету в предвидении возможных переговоров, предупредить возможный более серьезный конфликт или убедить потенциального противника не преступать определенные рамки (превентивная война), проявить намерение защищать свою безопасность или, наконец, воспрепятствовать решительной победе противника. Речь идет не столько о том, чтобы выиграть, сколько о том, чтобы не проиграть. В этом типе войны редко стремятся к победе любой ценой, а в большей степени ставят перед собой ограниченную политическую цель. Такой разный подход к замыслу корейской войны, похоже, лежал в основе разногласий между президентом Трумэном и генералом Макартуром. Первый желал лишь сдержать агрессивность коммунистов на Дальнем Востоке, тогда как второй больше стремился к решительной военной победе. Случается, что военные победы впоследствии уступают место катастрофической политике, когда, например, страна не может реализовать успех, достигнутый оружием. О Ганнибале говорят, что он сумел победить, но не сумел воспользоваться своей победой.
Война на истребление и война на изнурение представляют собой два идеальных типа стратегической теории, так как в реальности
встречаются многочисленные переходные случаи между ними. То же самое относится к понятиям победы и поражения: как бы решительна ни была победа и каким бы полным ни было поражение, всегда со временем остается возможным по какой-либо причине призыв к тотальному уничтожению противника военными средствами. В общем, поражение является состоянием, противоположным победе. Однако нельзя сказать, что во всех случаях одно является полной противоположностью другого. Между этими двумя понятиями не существует обязательной практической корреляции. Пример сегодняшней ситуации на Ближнем Востоке является наилучшей иллюстрацией этому. Арабские страны могут себе позволить по разным причинам геополитического, демографического и иного порядка потерпеть одно или несколько поражений, но не Израиль, так как лишь одно поражение ставит под угрозу выживание всей нации. Для Израиля победа является необходимостью, в отличие от арабских наций. При ином рассмотрении, случается, что победа не сопровождается чувством поражения в противоположном лагере. Господствующая идея в Германии после Первой мировой войны заключалась в том, что армия не была побеждена на поле битвы, поражение, на которое согласились политики, было всего лишь ложным поражением, передышкой, которая должна позволить возобновить боевые действия, как только ситуация позволит это. Известно, что этим аргументом Гитлеру удалось соблазнить в течение определенного времени многочисленных немецких националистов, идеи которых носили скорее консервативный и социалистический характер, в том числе в интеллектуальных кругах.
Горькие триумфы
Таким образом, военная победа не сопровождается неизбежно победой политической. Следует принять во внимание последствия или продолжение конфликта в той же мере, как его причины или мотивы. Победа — это всего лишь эфемерное и краткое мгновение триумфа, отмеченного капитуляцией другого, который принимает или нет свое поражение. Всякий конфликт протекает так, как подготавливается. Любая социология конфликта должна учитывать это новое состояние вещей. По крайней мере, необходимо рассмотреть два основных момента: с одной стороны — то, что происходит в стане победителя или победителей, с другой — новые отношения с побежденным или побежденными.
Опьянение победой — это не пустая фраза. Победа может дать повод "преступному" расслаблению, как если бы она сломала пружину из-за нашей озабоченности тем, как тотчас же извлечь максимум выгод, не заглядывая заранее в будущее. Победе предаются, как будто все отныне решено в пользу победителя. Именно так было в системе греческих полисов при чередовании взлетов и падений
Афин, Спарты и Фив. Достаточно часто кажущийся самым блестящим триумф становился лебединой песней нации. Франция больше не поднялась после своей победы в 1918 г., а Англия — после своей во Второй мировой войне. Победа не обязательно является знаком стойкости и прочности общественного устройства. Поражение, напротив, может быть призывом к обновлению, по образцу того, что произошло в Пруссии под руководством команды, собранной фон Штайном, Харденбергом, Гнейсенау и Шарнхорстом. Даже кульминация и историческая непрерывность побед не предохраняет страну от возможного упадка после решительной победы. Использование победы зависит от решимости и от предвидения политической власти и моральных ресурсов коллективной воли. Наконец, победа может иметь следствием появление у победителя новых врагов даже среди тех, кто до этого был союзником. Победы Наполеона являются ярким тому примером.
Победа особенно хорошо выявляет последствия триумфа, когда она была детищем союзников. Она часто раскрывает тайные намерения каждого из союзников в тот момент, когда он ввязывался в конфликт. Приведем лишь расхождения во взглядах, возникающие, как правило, между союзниками после достижения победы. По этому поводу можно напомнить разногласия на Венском конгрессе в 1814 г. или прочитать подлинники П. Манту по поводу предварительных обсуждений Версальского договора13. Прежде всего, выгода не обязательно достается тем, кто перенес все тяготы конфликта от начала до конца. Например, именно американцы и Советы, вступив намного позднее англичан во Вторую мировую войну, извлекли основные выгоды из победы. По этому случаю можно сослаться на иронию судьбы, если бы американцы под руководством Рузвельта не совершили ошибку, отдав предпочтение тем, кого Р. Арон называет "случайными союзниками", в данном случае Советской России, в ущерб таким "постоянным союзникам", как Англия. "Впрочем, возможно, — замечает Р. Арон, — что эти временные союзники являются в глубине постоянными противниками: под этим мы понимаем государства, которые в силу их места на дипломатической шахматной доске или их идеологии обречены бороться друг с другом. Рузвельт, отказываясь вести войну из соображений послевоенного устройства, мечтая о правлении миром втроем (или вдвоем), разоблачая французскую и английскую империи вместо советской империи, путал случайного союзника с постоянным и скрывал от самого себя главную враждебность, спрятанную за временным сотрудниче-ством"14. Вся дипломатическая политика начиная с победы 1945 года была обусловлена этим отсутствием ясности у Рузвельта, который, как мы это уже видели, подчинял политическую оценку событий военной победе.
После победы отношения с побежденным или побежденными в основном определяются мирным договором. Он устанавливает в
принципе новое соотношение сил, призванное юридически управлять международными отношениями. Невоенные конфликты, такие как забастовки, в основном дают повод соглашению в форме либо коллективных договоренностей, либо протокола или конкордата, либо социального пакта или даже еще проще и более рудиментарно — протокола соглашения с принудительными обязательствами для обеих сторон. Здесь мы предпочтительно рассмотрим случай мирного договора. Он может быть результатом переговоров между недавними воюющими сторонами (самая распространенная процедура), но может быть также навязан, как это было с Версальским договором, который по этой причине немцы квалифицировали как Диктат. Тип мирного договора и даже возможность его заключения обусловлены способом, которым предусматривалось ведение войны, и природой победы. Так, как я показал это несколько лет тому назад15, безоговорочная капитуляция Рузвельта блокировала международное политическое будущее во имя военной победы и повлекла в качестве следствия невозможность заключить мирный договор с Германией. Действительно, несмотря на европейские институты, наши отношения с Германией всегда базируются на перемирии 1945 г. Впрочем, межжду-народные отношения испытали ответное воздействие этого отсутствия мирного договора с основным побежденным последней мировой войны, и трудно измерить все возможные последствия этого в будущем. Тотальная победа любой ценой может стать началом слабой политики даже с точки зрения собственных интересов. Итак, если победа сама по себе является счастьем, а поражение — несчастьем, плохо проанализированные политические последствия победы могут быть плачевными и разрушительными, тогда как правильно проанализированные последствия поражения, наоборот, могут быть стимулирующими и плодотворными.
Поскольку конфликт является проявлением жизни, поскольку он присущ человеческой природе, он выражает двусмысленность человеческой жизни и человеческого опыта. Приятные и удачные моменты уравновешиваются неприятными и губительными, которые тоже надо уметь переносить. И до сих пор никакая философия, никакая политическая, экономическая или религиозная доктрина не способна преодолеть эту двусмысленность. Из этого следует, что с общей цивилизационной точки зрения итог конфликтов содержит в себе плюсы и минусы. Один и тот же конфликт может быть вреден в одном отношении и полезен в другом. Война уничтожает людей и блага, но это уничтожение может быть источником невиданного доселе процветания. Стремление скрыть это ни к чему не приводит. Германия, например, лежала в руинах в конце последней мировой войны, а то, что ей осталось от оборудования, в значительной степени было присвоено в качестве репараций, установленных союзниками. Восстановление на базе нового оборудования и установок способствовало удивительному экономическому подъему, который пере-
5 ВМУ, политические науки, № 6
65
стали называть немецким чудом с тех пор, как оно превратило Германию в первую экономическую державу Европы. Во всех современных войнах применяли новые технологии, которые затем доставались в наследство мирному времени. Речь идет не только о новых изобретениях, но также об ускорении внедрения технологий, которые недостаточно использовались до тех пор. Это положительные констатации, которые ничего общего не имеют ни с апологией, ни с резкой критикой. Своими последствиями конфликты не являются исключением из обычной двусмысленности человеческих поступков.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Clausewitz С. von. De la guerre. Paris: Ed. De Minuit, 1955. Р. 691 (здесь и далее данные в сносках о цитируемых произведениях воспроизведены в соответствии с оригиналом. — Примеч. A.B. Соловьева).
2 Ibid. Р. 55.
3 Ibid. Р. 67. К. Клаузевиц так часто повторял эту идею, что в связи с этим задаешься вопросом, какими глазами и с какими невысказанными мыс -лями некоторые авторы читали его произведения. Пусть это поставят мне в упрек, но я приведу несколько выдержек: "Война является не слепым актом, но актом, в котором доминирует полити ческий замысел, важност ь этого замысла определит размах жертв, необходимых для его осуществления" (Ibid. Р. 72). Или еще: "Подчинение политического начала военному началу было бы абсурдным, потому что именно политика порождает войну" (Ibid. Р. 703, 706).
4 Ibid. Р. 137.
5 Aron R. Penser la guerre, Clausewitz. Paris: Gallimard, 1976. I. Р. 164.
6 Aron R. Paix et guerre entre les nations. Р. 39.
7 Delbrück +.Geschichte der Kriegskunst im Rahmen der politischen Geschichte. 4 vol. Berlin, 1900—1920. Р. Арон оспаривал идеи этого автора в "Paix et guerre" и в "Penser la guerre".
8 R. Aron. Paix et guerre entre les nations. Р. 39.
9 Ibid. Р. 83.
10 Выражение К. Клаузеви ца (Op. cit. Р. 657).
11 R. Aron. Penser la guerre. T. I. P. 50.
12 Ibid. P. 19—27.
13 Les deliberations du Conseil des Quatres. 2 vol. Paris, 1955.
14 Aron R. Paix et guerre. Р. 40.
15 Freund J. Le Nouvel Age. Paris: Riviere, 1970. Р. 163—170.
Перевод A.B. Соловьева
