CC BY
31
ПЛАТОНОВСКАЯ ТРАДИЦИЯ В "THE PLATO PAPERS" ПИТЕРА АКРОЙДА
Марина Ивановна НИКОЛА,
доктор филологических наук, профессор,
заведующая кафедрой всемирной литературы института филологии Московского педагогического государственного университета, Москва, Россия
e-mail: nikola7352@mail.ru
Михаил Николаевич ПОПОВ,
кандидат филологических наук, профессор кафедры зарубежной литературы Литературного института имени А. М. Горького, Москва Россия
e-mail: pomni19@mail.ru
В статье поставлена задача - рассмотреть отражение платоновской традиции в романе Акройда «The Plato Papers». Устанавливаются мотивы обращения автора к образу древнегреческого философа, раскрывается трансформация исторического образа философа в свете замысла Акройда, прослежена также ориентация его на образ Сократа. В поэтике романа Акройда вскрыты такие проявления платоновской традиции, как диалогизм, утопизм, мифологизм мышления, пластика образов, нашедшие отражение в жанровой специфике романа, его хронотопе, мифологической образности. Особое внимание уделено образу эпохи Крота, содержащей проекцию на нашу современность. Ключевые слова: Платон, Сократ, традиция, постмодернизм, авторский миф, гетерогенность жанра, дискретность, эпоха Крота.
PLATON TRADITION IN "THE PLATO PAPERS" BY PETER ACKROYD
Marina I. Nikola, Full Doctor of Philology, Professor,
Head of the Department of International Literature, the Institute of Philology, the Moscow Pedagogical State University, Moscow, Russia
e-mail: nikola7352@mail.ru
Mikhail N. Popov, Ph.D. (Philology), Professor of the Department of Foreign Literature, the Maxim Gorky Literature Institute, Moscow, Russia
e-mail: pomni19@mail.ru
The article aims to analyze the reflection of the Platonic tradition in Ackroyd's novel "The Plato Papers". The motives of the author's appeal to the image of the ancient Greek philosopher are considered, the transformation of the historical image of the philosopher in the light of Ackroyd's perception is revealed, the author's focus on the image of Socrates is also established. Such manifestations of the Platonic tradition as dialogism, utopianism, the mythology of thinking, the plasticity of images, reflected in the genre specificity, its chronotop, and mythological imagery, are also revealed in the poetics of the novel. Particular attention is paid to the image of the era of Mouldwarp, containing a projection on our contemporaneity.
Keywords: Platon, Socrates, tradition, postmodernism, author's myth, genre geterogeneity, discreteness, Age of Mouldwarp.
Книга современного английского писателя Питера Акройда, изданная на русском языке в переводе Л. Мотылева как «Повесть о Платоне», была опубликована в 2002 году в «Б.С.Г.-ПРЕСС». Это небольшое по объёму сочинение вызвало заметный интерес как текст, содержащий критическую оценку современного мира и в то же время обладающий несомненными художественными достоинствами. Примечательно, что сам автор также выделял именно этот текст из всех своих многочисленных произведений: «Я очень люблю свою книгу "Повесть о Платоне", если вообще можно выделять любимую собственную книгу. Мне кажется, что она наименее понята» [5].
Текст повести обнаруживает такие типичные постмодернистские черты, как дискретность, гетерогенность, богатую аллюзивность и другие. В то же время «Повесть о Платоне» свидетельствует об известных сдвигах в творчестве постмодернистского автора, отказывающегося от представлений об окружающем мире как непознаваемом хаосе, и обнаруживает стремление писателя воссоздать модель истории, прогнозировать ход развития цивилизации. В «Повести о Платоне» П. Акройд предлагает нам перенестись в будущее, в 3700-й год н.э. Однако это не утопия и не антиутопия, а, скорее, опыт построения истории цивилизации, авторский миф, вполне согласующийся с процессом мифологизации культурного сознания в переходные эпохи. Постмодернистский автор, создавая свою конструкцию, опирается на уже имеющиеся мифологические построения. Модель истории цивилизации у Акройда, как это было и у античных авторов, например Гесиода (VII век до н.э.) и Овидия (I век до н.э. - начало I века н.э.), включает пять веков. В хронологическом отношении Акройд располагает их следующим образом:
• около 3 500 до н.э. - около 300 до н.э. - эпоха Орфея;
• около 300 до н.э. - около 1 500 н.э. - эпоха Апостолов;
• около 1 500 н.э. - около 2 300 н.э. - эпоха Крота;
• около 2 300 н.э. - около 3 400 н.э. - эпоха Чаромудрия;
• около 3 700 н.э. - текущее время, сегодня.
В этой космологической модели мировой истории можно выделить мифологическое время, сакральное - эпоху Орфея. В интерпретации Акройда, эпоха Орфея - это своего рода «золотой век» человечества, пронизанный лирической гармонией, нескончаемой метаморфозой форм: «Первую из эпох мы назвали эпохой Орфея; воистину то была весна нашего мира. То были дни, когда статуи, поддаваясь уговорам, оживали и сходили со своих пьедесталов, когда духи рек и ручьёв могли превращаться в деревья или поляны, когда из крови раненых героев в один миг вставали цветы. Даже боги то и дело становились лебедями или быками просто ради счастья преображения» [1, с. 1].
Орфея автор избрал символом этой эпохи, «волшебной поры», так как именно он, по замыслу автора, олицетворяет в высшей мере такие начала, как сила музыкальной гармонии, обладающая магической властью воздействия («мелодиями своими заставлял деревья танцевать, а горы говорить»), и сила любви. В изложении Акройда трагический исход нисхождения героя в Аид не лишил его дара музыки. Даже после смерти героя, вознесённого на небо, где его лютня преобразилась в созвездие Лиры, люди на земле ощущали музыку сфер. Освещение этой первой эпохи в истории человечества связывается с эпохой греческой античности, греческого мифологизма, вполне и определённо идеализируемого автором.
При освещении второго периода, эпохи Апостолов, тональность характеристики резко меняется и приобретает критическое звучание. Уже первая фраза описания эпохи Апостолов содержит вполне однозначную оценку: «Эпоха Апостолов была эпохой страданий и плача, когда сама земля считалась источником зла и все жившие на ней были осуждены как грешники» [1, с. 17].
Характеристика эпохи Апостолов содержит многочисленные аллюзии на Библию и на её доктрины (о первородном грехе, едином Боге и ангелах, Страшном суде, рае и аде и других), нередко заключающие в себе противоречия. Эти противоречия, как в учении, так и в реальной практике Церкви, и становятся, по мысли автора, основанием краха этой эпохи: «Утверждая, к примеру, такие ценности, как сочувствие и сострадание, она преследовала тех, кто не соглашался с её верховенством; она возвеличивала всемогущее божество, настаивая при этом, что всякая личность выбирает спасительный или гибельный путь. Эти парадоксы держались много веков, но, в конце концов, вера рухнула, уступив место иным, на вид более складным и правдоподобным, объяснениям, дававшимся в эпоху Крота» [1, с. 67]. В этой части «Повести» речь очевидным образом ведётся о средневековой христианской эпохе, заканчивающейся в XV веке.
Однако у современного читателя, конечно, наибольший интерес вызывает созданный в повести образ эпохи Крота, более сложный и развёрнутый, нежели уже представленные эпохи Орфея и Апостолов. Примечательно также, что изображение эпохи Крота, согласующейся с нашим временем, в повести претерпевает определённую эволюцию. Сначала эпоха Крота представлена «из будущего», четвёртого тысячелетия. Представляющий Академию этого периода персонаж по имени Платон создаёт образ эпохи Крота на основании дошедших до четвёртого тысячелетия «следов». Затем этот образ приобретает более углублённое и амбивалентное описание после путешествия Платона «во времени», когда философ-историк получает возможность непосредственно при-
общиться к давно прошедшему времени, наблюдая людей эпохи Крота и их город. В изображении указанной эпохи Крота мы легко узнаём тревожащие нас явления современного мира.
Эпоха Крота представлена как эпоха прагматическая, эпоха потребительского общества, рациональная, исповедующая культ науки и самонадеянной веры в прогресс. Однако представленная наука сводится прежде всего к технократизации жизни. Автор создаёт образ богини Информации, которая становится своего рода идолом для населения эпохи Крота. Это служение находит выражение в образе паутин и сетей, опоясывающих мир. Однако наполнение коммуникативных каналов отмечено дегуманизацией. Для Платона, как человека будущего, становится мучительной загадкой, почему люди эпохи Крота «желали знать как можно больше о войнах и убийствах ...у них в ходу были так называемые "газеты", которые повествовали о наихудших событиях за тот или иной период ... Как ни трудно нам это понять, им, по-видимому, просто приятно было читать о несчастьях других. В этом состоит главный принцип информации» [1, с. 34].
Критерий состояния души и проявления одухотворённой жизни, которую автор толкует как самопознание, сомнение на пути искания истины, становится в повести определяющим при оценке разных эпох. Что же касается эпохи Крота, то автор усматривает основанием её ущербности маниакальное сосредоточение людей эпохи Крота на проблемах половой жизни. Как свидетельство подобной одержимости Акройд приводит сохранившееся через тысячелетие сочинение Зигмунда Фродо. Имя Фрейда намеренно искажается автором, поскольку этого философа-психолога Акройд ассоциирует со словом fraud - 'обманщик' и представляет в облике комика, обладающего способностью говорить о нелепостях с абсолютно серьёзным лицом, используя в качестве своих доводов фразу «Мне сподручнее об этом судить!».
Также важной характеристикой людей эпохи Крота становится их глубинная зависимость от времени, в котором они неустанно торопились, дробя и механизируя своё существование: «для всего у них было отведено своё время - для еды, для сна, для работы. Запястье у каждого из них было окольцовано временем, которое, словно наручник, приковывало их к миру пещеры. Они существовали в мелких отрезках времени, в его фрагментах, постоянно предвосхищая и предвкушая завершение отрезка, как будто весь смысл деятельности заключался в её прекращении. Воистину время их было вездесущим. Оно гнало их вперёд» [1, с. 116-117].
Жанровое своеобразие текста Акройда состоит в его синтетической жанровой природе. В единое целое объединяются фрагменты с разной жанровой природой: диалог, словарь, рассказ о путешествии, лекция, картина судебного заседания и т.д. Так, существенным дополнением
к характеристике эпохи Крота становится круг словарных статей, составленных по материалам свидетельств, якобы дошедших до четвёртого тысячелетия. Содержание понятий, по замыслу автора, должно было вскрывать противоречия либо абсурдность и нелепость явлений и понятий эпохи Крота. Например:
Литература: слово неизвестного происхождения. Чаще всего его возводят к litter (мусор).
Хромота: считалась неотъемлемым свойством тех, кто передвигался пешком. Это слово использовалось и в бранном смысле, как в выражении: «Рассказ хромает в отношении сюжета». Возможно, в древности ходьба считалась занятием неблагородным; этим может объясняться существование огромного числа транспортных средств, зачастую перемещавших людей на очень короткие расстояния.
Ставленник: тот, кто ставил перед населением вопросы; официальное лицо, правитель. Его роль выяснена не до конца, однако представляется вероятным, что он предлагал населению несколько вопросов в год. Горожане должны были публично на них отвечать. Он же, со своей стороны, никаких ответов не давал.
Поп-музыка: священные песнопения. Исполнялись не людьми, а механизмами в рамках ритуалов, связанных с обожествлением машин. Вариант - рок-музыка, то есть музыка рока, горестной судьбы.
Солнечный удар: гибель солнца. И т.д.
Мироощущение людей рассматриваемой эпохи характеризуется тревожностью, подавленностью, которые, случалось, сменялись краткими, немотивированными состояниями восторга и неудовлетворения. Это существование с предчувствием ужасных катаклизмов завершается для людей эпохи Крота наступлением краха - потерей света солнца. Эпоха, таким образом, не случайно получает своё обозначение. В этой номинации заключена мысль автора об ограниченности, заблуждении, ущербности существования людей, которые утратили свет подлинных истин ещё до наступления темноты. Поколению этих людей, согласно изображению Акройда, будет суждено пройти через тяжкий период страданий, прежде чем они обретут свет не вовне, а в самих себе, вернув себе ценности души. Но обретение света будет связано уже с началом новой эпохи, эпохи Чаромудрия: «Наконец воцарился ясный день, и не было больше ночного неба, которое так долго обманывало людей и властвовало над ними; они возрадовались было, но затем испугались, увидев, что сияние исходит и от них самих» [1, с. 72].
Эпоха Чаромудрия, однако, изображается как краткий период улучшения жизни, отказа людей от механистичного существования, частичное восстановление черт мифологического сознания, одухотворённости, вылившихся в обретение вновь света, поэтического восприятия при-
роды и т.д., что, в свою очередь, и обусловило название наступившей эпохи.
Что же касается того времени, в которое живёт у Акройда главный герой повести, то обозначение этой эпохи отсутствует, и характер её обрисован достаточно скупо и зыбко. Это некая условная реальность, претендующая на совершенство. Людьми, живущими в большом городе (Лондоне), владеет чувство покоя, некое состояние грёзы-сна, они обезличены, пассивны, полностью следуют предписаниям некой высшей силы, хранителей-ангелов, устроивших для них это в значительной мере безмятежное, но изолированное и однообразное существование, оживляемое разве что рассказами Платона. Дело в том, что в этом «идеальном» мире есть Академия минувших эпох, которую возглавляет Платон. Он также является официально назначенным Оратором, своего рода наставником, выступающим перед населением этого утопического города. Особенно развлекают жителей города рассказы о нелепостях жизни из эпохи Крота.
Один из важных вопросов при рассмотрении повести - почему именно Платона автор сделал главным героем книги. Чем это мотивировано и как это отразилось в поэтике книги? Мотивы избрания этого персонажа, на наш взгляд, достаточно многообразны. Это и сущность философии Платона, касающаяся не только состояния космоса, но и социума, и отношение ко времени, и специфика образности в прозе Платона: нераздельность мифа и логоса, прошлого и будущего в сочинениях философа. Мифотворчество Платона, устремлённое к воплощению идеального будущего, пластичность мифотворческой модели Платона, диалогичность его сознания, восходящая к опыту его наставника Сократа, также сыграли свою побуждающую роль. В герое в целом угадывается немало черт от облика Сократа. Он ораторствует на площади, наставляет граждан, насыщает свою речь юмором и парадоксами, он неказист и мал ростом, выглядит комично, но, когда начинает говорить, завораживает. Главное же, что, подобно Сократу, он будоражит сознание людей, взрывает их покой, за что и становится неугодным в этом псевдоидеальном городе, где, в конце концов, затевается суд над ним (опять же подобно суду над Сократом), и Платон в итоге покидает город.
Примечательно, что образ Платона в повести претерпевает определённую эволюцию. До поры до времени он более или менее удовлетворён обстоятельствами и самоуверен, в том числе и в своих исторических изысканиях. В то же время подчёркивается, что уже в детском возрасте Платон отличался от остальных, что прежде всего выразилось в его постоянных разговорах с собственной душой. Бессмертная душа и станет надёжным спутником героя, сея постепенно в его сознании сомнения в том, что он живёт в лучшем из миров, побуждая к познанию истины.
Решающим этапом для преображения героя окажется его путешествие во времени, путешествие в мир эпохи Крота, которую он прежде так решительно осуждал и высмеивал. Знаменателен эпизод, в котором герой во время своего путешествия, пережив общение своей души с душой юноши мира Крота, всматривается в речную гладь Темзы: «И там -впервые в этом мире - я увидел колеблющийся на воде образ моего лица. Я увидел себя в потоке времени» [1, с. 120]. Образ реки, которая органично вбирает в себя воды других рек и других морей, становится в повести воплощением единого потока времени, взывающего к самоопределению героя.
Хронотоп мира эпохи Крота воплощён в образе пещеры, опять же заставляющем вспомнить один из ключевых образов диалогов древнегреческого Платона, который такой образ создавал для воплощения мысли о заблуждениях людей, отдалённых от высших идей. Однако этот низший мир, увиденный и услышанный акройдовским Платоном, окажется при всём своём несовершенстве, при всех противоречиях при ближайшем и непосредственном наблюдении героя более живым и притягательным, прежде всего своей пестротой, живописностью, своей изменчивостью, своей динамикой: «Эти люди не были похожи друг на друга внешне, как я ожидал; напротив, видом своим они, казалось, насмешничали друг над другом и пародировали друг друга. Их, словно бы, радовало многообразие, и им весело было верить, что между внешним и внутренним нет разницы. Это удивляет вас, да? Лишь тогда начал я понимать подлинную суть той эпохи. Конечно, они не могли спастись от тирании измерений, в которых жили, и от скованности пещерного существования, но именно это усиливало их восторг от всякого контраста и от всякой разрывности» [1, с. 115]. При всей заражённости воздуха «запахом чисел и машин» в людях эпохи Крота Платон обнаружил многократное наличие душ, охваченных самым разным состоянием, связанным с взаимной тягой, взаимной причастностью. Совсем иначе он теперь воспринимает это желание людей эпохи Крота знать обо всём, что близко и далеко, в том числе огорчительно и неутешительно. За этим герой видит теперь у людей эпохи Крота и пытливость, и тревогу, и мучительное искание понимания происходящего. Многоликость, динамика, драматизм эпохи становится для героя, в равной степени и для автора, известным оправданием современности.
Соответственно, иными становятся рассказы Платона о прошлом после его возвращения из путешествия. Он предостерегает жителей города от самодовольства и высокомерия по отношению к предкам. Главные наставления итоговых речей героя касаются сохранения человеком своей индивидуальности, своей души, которая ни у кого не должна «изгладиться»; для этого жизнь должна протекать в неустанной
душевной неуспокоенности, искании истины, искании своего пути в мире: «Я просто призываю вас ставить вопросы и пытаться порой взглянуть на мир по-другому. После путешествия со мной произошло именно это. Я лишился всего, в чём был уверен, и ощутил физический страх. Но я выжил. Я хочу, чтобы вы рассматривали иные возможности. В этом, по крайней мере, мы можем получить преимущество по сравнению с теми, кто жил прежде нас ... Если мы не научимся сомневаться, возможно, и наша эпоха умрёт ... Может быть, я для того сделался смешным дураком, чтобы вы поумнели. Что там кричат? Что я выпал из гармонии?.. но, позвольте мне обнародовать мой личный закон гармонии. Я скорее готов презирать весь мир, чем выпасть из гармонии с самим собой. Если другие меня осудят -что ж, останусь один» [1, с. 161-162].
Однако Платон покидает город как победитель, что становится залогом посеянных им истин в душе горожан. Показательно, что среди провожающих героя в толпе преобладают дети как образ будущего, «возможного прорастания семян» мысли и слова того, кто назван в «Повести» самым «возвышенным и благоустремлённым из умов» [1, с. 12]. В последних речах героя также важны настойчиво повторяющиеся и варьирующиеся мысли о возможном сосуществовании разных миров, неразрывной связи между прошлым, настоящим и будущим. Горожанам и раньше сигнализировали об этом происходящие чудесные события, как, например, вдруг проросшее в центре Лондона ритуальное для средневековья Майское дерево.
Питер Акройд, блистательный знаток «биографии» Лондона, и в этой повести делает Лондон одним из главных героев. Город хранит память о прошлом, настойчиво взывает к его познанию, «сигнализирует» о его сохраняющейся значимости, а автор своими сносками и комментариями к топонимам помогает читателю понять этот замысел. Маленькая книжечка Акройда в очередной раз привлекла внимание широкого читателя самых разных стран. Её причудливая архитектоника не помешала увидеть вечные проблемы бытия: недуги современности и её возможные перспективы, актуальность опыта минувших эпох, неизменную ценность искания истины на пересечении интересов личности и общества.
Литература
1. Акройд П. Повесть о Платоне. - Москва : Б.С.Г. - Пресс, 2002. - 211 с. Текст повести в переводе Л. Мотылева цитируется по указанному изданию с указанием в скобках страницы.
2. Липчанская И. В. Образ Лондона в творчестве Питера Акройда : дис. на соиск. учён. степ. кандидата филологических наук : 10.01.03 / Липчанская Ирина Владимировна. - Саратов, 2014. - 184 с.
3. Нуштаева Е. Д. Авторская концепция времени и истории и её воплощение
в «античных» романах Питера Акройда // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов : Грамота, 2017. - № 10. - С. 47-51.
4. Нуштаева Е. Д. Образ античности в романах Питера Акройда «Падение Трои» и «Повесть о Платоне» // Национальные коды европейской литературы в контексте исторической эпохи : коллективная монография / [Агапова Э. И., Акимов С. С., Аксенова М. В. и др. ; ответственные редакторы: Т. А. Шарыпина и др.] ; Министерство образования и науки Российской Федерации, Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет имени Н. И. Лобачевского. - Нижний Новгород : Изд-во Нижегородского госуниверситета, 2017. - С. 544-549.
5. Питер Акройд: «Не верю в утрату доминирующего положения английской культуры» : интервью с В. Поляковским и К. Щербино) // Частный корреспондент. 21 мая 2009 [Электронный ресурс]. - URL: http://www.chaskor.ru/ article/piter_akrojd_ne_veryu_v_utratu_dominiruyushchego_polozheniya_ апд^^_киКигу_6626
6. Струков В. В. Художественное своеобразие романов Питера Акройда (к проблеме британского постмодернизма) : монография. - Воронеж : Полиграф, 2000. - 182 с.
7. Ушакова Е. В. Литературная биография как жанр в творчестве П. Акройда : дис. на соиск. учён. степ. кандидата филологических наук / Ушакова Елена Вячеславовна. - Москва, 2001. - 197 с.
8. Шишкина С. Г. Образ истории в постмодернистской литературной антиутопии (Дж. Барнс, П. Акройд) // Вестник гуманитарного факультета ИГХТУ. - 2006. - Вып. 1. - С. 196-202.
