CC BY
73
УДК 82-31
Жернова Н.С., аспирант, Вологодский государственный университет (Россия)
ПЛАМЕННАЯ СЕРАФИМА: ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ О С.П. РЕМИЗОВОЙ-ДОВГЕЛЛО
Статья посвящена Серафиме Павловне Довгелло и ее образу в мемуарных и художественных произведениях. Ссыльная дворянка, происходившая из старинного литовского рода, в Вологде в начале XX века она знакомится со своим будущим мужем, писателем А. М. Ремизовым, и отходит от революционных дел. История отношений супругов весьма необычна и занимательна, помогает точнее понять особенности мировосприятия писателя, а также глубинные процессы, происходившие в обществе и общественном сознании того времени. В этом и состоит научная новизна исследования. Цель данной работы - выявление значимости образа Серафимы Павловны в литературе и жизни Серебряного века и периода рассеяния. Слишком разные, многие годы состоящие в счастливом браке, Ремизовы пережили революцию, эмиграцию, потерю дочери. Серафима всегда и во всем поддерживала мужа, стала прототипом для многих героинь ремизовских произведений («Оля», «В розовом блеске», «Тристан и Исольда» и др.). Более того она была идеалом для писателя. Ключевые слова: С. П. Ремизова-Довгелло, революция, мемуары, прототип, А. М. Ремизов.
В 1890-е годы писатель, а тогда просто вольнослушатель Московского университета, Алексей Михайлович Ремизов, едва достигнув совершеннолетия, увлекается революционными настроениями. Он был близок к социал-демократам, интересовался работами Н. Г. Чернышевского, Н. К. Михайловского. В 1896 году Ремизов арестован как главный агитатор студенческой демонстрации памяти «полугодовой Ходынки». В воспоминаниях он не раз подчеркивал случайность этого
происшествия: «А зимою в Ходынскую демонстрацию (18. XI. 1896 г.) случайно загнан в манеж, откуда переведен в Тверскую часть, а к ночи в Таганку - в Каменщики» [12]. Он был сослан в Пензу, а через несколько лет его, не бросившего революционных дел, направили в Вологодскую губернию (1900-1903).
На Вологодчине Ремизова ждало немало лишений и испытаний, но плохое забылось. От всех потрясений, переживаний его спасало творчество. Писателю навсегда запомнились и причуды товарищей по ссылке, и неповторимая природа Русского Севера, перезвоны колоколов, солнце Вологды. Не зря позже, уже живя за границей, он рисует читателям удивительный облик этого города начала XX века в своей книге «Иверень»: «Нигде во всем мире нет такого неба как в Вологде, и где вы найдете такие краски, как реки красятся - только вологодские!»[19, с. 477].
К пребыванию в Вологде приурочено
осознание себя писателем и встреча с будущей женой Серафимой Павловной Довгелло (Она была сослана сюда раньше - в конце июня 1900 года). Они познакомились случайно (1902), Ремизов полюбил ее с первого взгляда, но предложение о замужестве Серафима приняла далеко не сразу По одной из версий, которую рассказывает в своих мемуарах З. Шаховская: «Алексей Ремизов, юный студент с неблагодарной внешностью и малоприятный для коллег из-за своей оригинальности, оказался в той же группе, что и юная воительница — розовая, дородная Серафима Довгелло, настоящая «русская красавица». Началась жизнь коммуной. Однажды обнаружили, что у одного из студентов украли часы. Конечно, не было и речи о том, чтобы звать полицию; это означало бы допустить, что среди студентов есть вор. Но атмосфера была отравлена, и подозрения большинства пали на того, кто не подходил под общую мерку, на Алексея Ремизова. Прекрасная Серафима, в которую все были влюблены, не побоялась сказать это самому подозреваемому: «Вы вор. Мы будем вас бойкотировать». Ремизов ничего не ответил, заперся в своей комнате, и началось испытание. Через несколько дней нашли настоящего вора; тогда Серафима поднялась в комнату Ремизова и сказала ему: «Я вас оскорбила. Вы пострадали из-за меня! Единственное возмещение, которое я могу вам предложить — стать вашей женой, если вы этого хотите» [23, с. 75]. Согласно другой
версии пропали не часы, а книги самой Довгелло, и для того, чтобы восстановить справедливость, она предложила выполнить все, что Ремизов пожелает, а влюбленный писатель попросил стать его женой. Странность супругов порождала много сплетен и вымыслов.
Серафима была девушкой
решительной, мечтала «пострадать за народ». Многие (в том числе и Б. Савинков) желали вовлечь ее в «террорную работу», но внезапно она отошла от революционной деятельности, попав, как говорили, под разлагающее влияние Ремизова. «В Вологду приезжала Бабушка <Е. К. Брешко-Брешковская> уговаривать, и у меня было с ней свидание и разговор. Бабушка была «конспиративно» наряжена: мужские брюки. <.. .> Расстались мы мирно, хотя злой огонек ее бесстрашных глаз и резанул на прощанье мои улыбающиеся ей глаза. И началось на меня гоненье. Коноводом стал Б. В. Савинков. И. П. Каляеву просто запрещено было со мной видеться. Я остался кругом один. И только С. П.» [17, с. 155-156]
История отношений супругов, таких разных, изначально была покрыта сплетнями и выдумками. Ее называли богиней, царицей, его - юродивым, шутом и карликом. М. Сабашникова вспоминала, что «отношения между ними были несколько странны. Они не говорили друг другу «ты», а называли друг друга полным именем - «Серафима Павловна» и «Алексей Михайлович», что в интеллигентных кругах не было принято. Рядом с этой красивой женщиной из знатного литовского рода, «к дочерям которого сватались польские короли», как она однажды мимоходом заметила, Ремизов выглядел невзрачно. Он говорил с ней с величайшим почтением» [20, с. 37].
Супруги были слишком разными, но это их и сближало. Серафима - истинная женщина символизма, необыкновенная и таинственная, стала для мужа идеалом и идолом. Ю. Анненков отмечал: «У Ремизова было что-то от ежика, принявшего человеческий образ: в походке, во взглядах, в поворотах головы. Серафима же была полной его противоположностью - крупная, белолицая, она плыла сквозь толкотню
литературного Петербурга, точно боярыня допетровской Руси. Да и разговаривала с людьми не в пример своему «ежику» -плавно, уверенно, ласково» [1, с. 79].
Современный исследователь А. Варламов писал о Серафиме Павловне: «Дама эта принадлежала к старинному литовскому роду, в молодости была членом партии эсеров, но при этом любила роскошь, была обходительна, умна, отличалась незаурядным и очень сложным характером.. Она стремилась быть при муже совершенно самостоятельной личностью, но не тенью великого писателя» [5, с. 78].
Современники не раз подчеркивали исключительное значение жены в жизни Ремизова. Так, Нина Берберова в книге «Курсив мой» считает, что именно Серафима стала для писателя источником мифотворчества, «она навязывала ему свои сны и фантазии, синдромы и комплексы» [2, с. 307]. М. Пришвин, находясь в близких отношениях с четой Ремизовых, давал им в своем дневнике такой психологический портрет: «Ремизова как человека нет совершенно: человек, должно быть, весь в Серафиме Павловне, она его поглотила и направила» [10, с. 144]. Однако, следует не согласиться с этим, ведь детали жизни жены, ее образ, ее окружение были надуманы, мифологизированы не только Ремизовым, но и самой Серафимой Павловной. Цикл «Оля», например, написан полностью с ее слов. Может поэтому и возникает в книге «В розовом блеске» путаница с годом рождения С. П. Довгелло - то назван 1880, то 1883, а на самом деле - 1876. Несколько мифологизирован и образ отца Серафимы. Но самая знаковая легенда-миф - о предке по материнской линии - гетмане-стороннике Мазепы, тогда как на самом деле скорее они были просто однофамильцами, а в лучшем случае - дальними родственниками этого гетмана.
Серафима Павловна была известным археографом, Алексей Михайлович часто советовался с ней при создании своих произведений. По мнению Н. Блищ, «именно жена писателя пробудила в нем раннее увлечение польскими модернистами (главным образом Ст. Пшибышевским), а позднее постоянно поддерживала его
стойкий интерес к польско-литовским древним памятникам, что повлияло на тематический репертуар произведений Ремизова» [3, с. 18].
Н. Резникова отмечает, что, вглядываясь в реальный характер Серафимы Павловны, в которой сошлось, «сгустилось» множество традиций, преданий,
особенностей характера двух родов (литовского княжеского рода Задор-Довгелло и рода украинского гетмана Самойловича), можно сказать, что Ремизов имел прекрасный, неисчерпаемый «материал». Все было сложно в Серафиме Павловне. «Здесь человек сгорел, - и сгорел многократно, на жгучих кострах!» - так, словами А. Фета, можно сказать о многих этапах пути Ремизовой-Довгелло [13, с. 4445]. Однако сама Серафима не хотела быть просто «материалом», в письме В. Иванову она пишет: «У меня натура активная, и силы есть, а на земле я существую только как жена Алексея Михайловича, прямо говоря.. Быть материалом для произведений даже А. М. я не согласна, потому что я знаю, что я не материал» [6, с. 74].
Серафима всегда говорила правду, без утайки и оправданий. «Она не стеснялась говорить все напрямик, если дело касалось истины. Я очень полюбила ее за честность и открытость. Она знала, что хорошо и что плохо» [20, с. 37].
Отойдя от революционных дел, она становится постоянной участницей мистических собраний у Мережковских (мистицизм будет присущ и главной героине романа Ремизова «В розовом блеске»), входит в круг самых близких Вяч. Иванову людей. С сестрами Натальей и Татьяной Гиппиус Серафиму Павловну связывал общий интеллектуально-духовный интерес к серебряновечным соборным любовным экспериментам [подробнее об этом см. 7]. Серафима дружила с З. Гиппиус, поэтесса даже посвятила ей стихи:
То бурная, властно-мятежная, То тише вечернего дня: Заря огневая и нежная На небе взошла для меня». Это признание заканчивается строками:
Я нежно люблю тебя, милая,
И все, что ты любишь - мое! [24, с.
167].
Стоит отметить, что практически все книги Ремизова посвящены супруге, во многих женских обликах угадывается Серафима - это и Оля из «В розовом блеске», и главная героиня стилизации «Тристан и Исольда», и многие-многие другие.
При жизни жены Ремизов написал книгу о ее детстве «В поле блакитном» (1922), повесть «Оля» (1927), в которой рассказывал о жизни Довгелло до ссылки. На французском переводе книги «В поле блакитном», вышедшей в 1927 году, такие слова: «Если бы не произошла встреча с тобой, если бы не было мне счастливой доли - этой книги не было бы» [8, с. 179].
К. Мочульский назовет «Олю» повестью о горячих детских сердцах, о жертвенности и служении. Чтобы избежать ложного пафоса, автор выбирает людей самых обыкновенных - совсем не похожих на героев. Чтобы не впасть в чувствительность, он подчеркивает смешные мелочи их жизни. И все же общий тон книги героический [16, с. 599]. Оля -олицетворение идеальной, возвышенной любви. Как отмечает В. А. Туниманов, в Оле нет «инфернальных изгибов», по терминологии Достоевского, тянущих человека в пропасть [22, с. 30]. По словам Д. Святополка-Мирского, в Оле Ремизов сосредоточил всю свою чистоту. Критик говорит, что книга эта принадлежит к «старшей линии» русской литературы -линии Пушкина, Тургенева, Аксакова. «Оля» - свежая идиллия. Для самого же писателя книга эта - огромное усилие самоограничения. Строгим исключением всего грубого, всего демонического, всего сомнительно-свежего и всего сомнительно-чистого Ремизов продолжает традицию «Капитанской дочки», «Багрова-внука» и «Дворянского гнезда». Чистый
идиллический мир «Оли» встает во всей своей природной свежести, и высокое, объективное искусство писателя предстает нам в своем конечном достижении, в своей чистой и «первобытной» легкости [21, с. 221]. К. Мочульский подчеркивал в
рецензии на «Олю» умение Ремизова в книге о детстве увидеть мир глазами ребенка, а в повести о юности дать лирическую интерпретацию истории революционного движения в России [16].
В Париже в 40-е годы полуслепой, не имеющий средств к существованию Ремизов пишет своему другу Б. Пантелеймонову: «Нет ли у вас подержанной (можно выдрать исписанные листы) счетоводной тетрадки. Я собираю архив Серафимы Павловны: ее заметки, дневники. У меня уже есть несколько тетрадей: в них удобно писать. Я пишу с моими примечаниями» [9].
Связь позднего эмигрантского романа «В розовом блеске» (1952) с предшествующими частями истории об «Оле» создается, по мнению Н. Резниковой, как и в первом романе писателя «Пруд», повествующем о родовом гнезде Ремизова, всецело по законам его исторического мышления. Для писателя в истории, в сущности, не было движения, «бега времени» (время свертывалось «волчком»), а грех, темная разлучная сила извечно царили в мире. Такова была спорная, конечно, рабочая гипотеза писателя. Все бури, опасности в жизни человека возникают не вне его, а в нем самом, возникают фатально [13, с. 743].
Книга «В розовом блеске» включает раздел о юности («С огненной пастью», «Голова львова») и рассказ о последней болезни и смерти Серафимы Павловны во время немецкой оккупации в Париже («Сквозь огонь скорбей»). Серафима здесь названа Олей, автор дает ее портрет: «И тут я все заметил: и богатую косу, и какие ровные зубы с чуть выступающими клычками и оттого так тонко очертание рта, и золотой крестик лопастком из-за ворота под янтарями, а в серых глазах по-детски промелькнул испуг, а все завеяно - голубое» [14, с. 633]. Н. В. Резникова, друг, собеседник, помощник А. М. Ремизова, обращаясь к памяти Серафимы Павловны, пишет: «Чаще всего она ясная, ласковая. Но бывают дни - что-нибудь ее огорчит или расстроит, и она мрачнеет как туча. Тогда кровь гетманов сказывается в ней.... Она очень требовательна к людям и в дружбе тиранична. Но друзья ее многое прощают ей
за ее улыбку и ясный взгляд ее светлых серых глаз, отражение детской части ее души. Она отзывчива к людям, к их беде.» [13, с. 44-45]. Такова и Оля -воспламененная идеей революции, готовая «в народ пойти», готовая ради своих взглядов на все. Девушка решительна и требовательна к себе и людям, но у нее доброе, отзывчивое сердце, умеющее сопереживать. Она революционерка, которая объединила в себе все женские образы писателя.
В главе «Голова льва» автор вспоминает первые чувства, переживания Оли: «Самая давняя память у Оли - первая -ощущение тепла и ласки: любимая бабушка берет ее, сонную, к себе на руки и несет на кроватку» [14, с. 507]. Но добрые светлые воспоминания перемежаются чувством страха: «ощущение первого страха оказалось словом: «страх смерти» и «страшный суд» [14, с. 507]. А после тепла и страха необычный для маленького ребенка вопрос: «Откуда люди?» Со всего этого начинается «мысль», непрерывная, неотвязная. «Оля росла «задумывающейся» - мечтательной. <...> Оля росла непохожая ни на сестер, ни на брата. Рано пробудилась ее мысль - слишком рано стала она замечать и, различая, уж не мыслью, а каким-то сердцем расценивала» [14, с. 510].
Ремизов, вспоминая происхождение супруги, использовал символы ее фамильного герба для названий глав в романе, посвященном судьбе Серафимы Павловны. Львовый символ («Голова львова») — фамильный герб Задоры-Довгелло, под этим знаком вся жизнь Оли с самого детства. Как отмечает О. Раевская-Хьюз, заглавия книги не случайны, они символичны и передают черты характера главной героини. Так повествование о детстве - «В поле блакитном» - о невинности и чистоте (голубой цвет в православной русской символике - цвет Богоматери) [11, с. 11]. Н. Резникова подчеркивает, что в этой части «Ремизов нарисовал богатый дом родителей Оли Ильменевой как нечто внешне пышное, неразрушимое, но обреченное на гибель: «пышно дедовское убранство, почерневшее серебро и тусклое золото, дорогой бархат и
бесшумные рытые ковры, поблекшие амуры и цветы на потолке, тяжелые люстры, зеркала, старые портреты в гостиной, в диванных, в портретной - крепки стены и земля под ними крепка» [14, с. 743]. И не зря хозяин дома, Олин отец постоянно повторяет: «В доме мира нет, погибнет дом!» [14, с. 743]. Тема обреченности, гибели дома, его обитателей связывает воедино все части трилогии. Она же проходит и сквозь биографию главной героини.
Характер Оли переменчив, она то жестока, то мягка и податлива: «сквозь зеленый туман - огненной пастью, в поле блакитном» [14, с. 411]. Часто она весьма эгоистична: с Анной Ивановной, подругой Зиной, Черкасовым, но ее прощают все и всегда, хоть и шепчутся за спиной: «Мне не нравится Оля: какая-то ханжа, зажигает лампадку и все улыбается! И кто ее знает: кто ей нравится, кто не нравится!» [14, с. 418]. Девушка делит людей на просто хороших и замечательных: «просто хорошие - это те, кто идет на жертву за других, замечательные - кто идет на жертву до конца и ничего личного не имеет» [14, с. 422]. «Революция - выше всего», для Оли «революция - выше семьи, революция -долг» [14, с. 449], даже когда в любви ей признается молодой человек Фрид, женатый, с тремя детьми, несчастный, «а из его печальных глаз светилась неизменная любовь» [14, с. 599]. Она отказывает ему не потому, что у него дети, жена, а из-за того, что они не сходятся в политических взглядах: «Я - с.-р., Вы - с.-д. Мы вместе быть не можем» [14, с. 444]. Оле жалко Фрида, но и радостно «вот из-за нее человек жизнь меняет». Человек должен иметь что-то в сердце: «неужто это объяснять надо, что человек, ничем не интересующийся, просто не человек и уж никакой не прекрасный» [14, с. 427].
Одним из переломных моментов для Оли становится тюрьма, где она знакомится и общается со многими такими же как она. Но после тюрьмы девушка никак не могла успокоиться. «Там хорошо думалось, это первое - и она долго не могла себе сказать, какая там еще отрада была? - а вот в чем: не знаешь ведь, как жить, а там ждешь
освобождения. А теперь - чего ждать?» [14, с. 629].
Ремизов отмечает, что такая судьба героини неслучайна, а предрешена свыше: «В детстве Олю встретила Норна - одна из трех и открыла ей путь. «Оля, - сказала она,
- ты должна посвятить себя Богу <...>Тебе надо левую грудь отрезать и положить под образа» [14, с. 629]. Кроме Норны она встречает Николая Чудотворца -покровителя девиц, который также влияет на ее судьбу, благословляет девушку: получив аттестат, она едет в Петербург на курсы.
Оля ни на кого не похожа: «У Оли была своя жизнь и по-своему» [14, с. 615]. По мнению автора, «Оля - это мечта, без которой ни Бога, ни его Древа Жизни» [14, с. 629]. Образ девушки двояк - эгоизм и даже жестокость уживаются в ней с добротой и самоотверженностью: «Оле было стыдно жить спокойно и хорошо, когда другим плохо» [14, с. 420]. Это отразится в ее судьбе, в которой много молодых людей -все они несчастны - ссыльные, безответно влюбленные, сумасшедшие, смертельно больные. Важны два образа чахоточных бедняков: Максима Федоровича, гимназиста, неудавшегося репетитора, и Ивана Васильевича, студента, бунтаря. Рассказы о них идут в книге друг за другом. Оля умеет сопереживать, она - не как все, не боится болезни, а будто винит себя в ней. Она, однажды испугавшись быть осмеянной, наперекор себе общается с Максимом Федоровичем, хотя не знает, о чем с ним говорить, стесняется: «Оля не знала, о чем с ним разговаривать. Она спрашивала его, что он знает по-латыни и по-гречески» [14, с. 515]. После его смерти девушка укоряет себя: «Оле было жалко Максима Федоровича, и она очень мучилась: ее терзала вина перед ним, что не заступилась
- молчала тогда.» [14, с. 517]. То же самое с Ваней: «Оля вдруг взглянула на него, и стало ей совестно и за свое голубое платье, и за свой румянец, и за всю свою весеннюю радость: в комнате было натоплено по-зимнему, а Ваня - в шубе, худой, одни кости, и бледный» [14, с. 523]. Эти несчастные выделяют Олю, считая ее взрослой, хоть ей всего пятнадцать лет, общаются с ней на равных, обращаясь по имени-отчеству.
Героиня обвиняет себя и в смерти сумасшедшего, безответно влюбленного Черкасова, и в смерти Заруцкого: «И для Заруцкого и для Оводова Оля - все. Это были ее два рыцаря. <...> Заруцкий отравился, он не Оводов, не земляной, а воздушный и все чувства его больнее. <...> Смерть Заруцкого потрясла душу: Оля обвиняла себя, как однажды в смерти Черкасова: застрелился» [14, с. 635]. Не выдержав чувства вины, героиня решает покончить жизнь самоубийством и пьет таблетки. Этот момент повествования перекликается с реальным фактом из жизни Ремизовой-Довгелло, пытавшейся в Вологде покончить с собой (упоминание об этом можно найти в личном деле Серафимы Павловны, которое хранится в Государственном архиве Вологодской области). «Так бы, казалось, повесть о Оле кончилась, а на самом деле начинается трагедия» [14, с. 635].
Таким образом, раздел «С огненной пастью» рассказывает о курсистке, воспламененной революционной страстью [11, с. 11]: «Струя единения», «Кружок декабристок» и конспиративные дела - так все время, ни минуты» [15]. «Голова львова» добавляет черты величия, благородства и гордости к духовности и страстности в характере Оли. Так появляются названные О. Раевской-Хьюз основные «узлы» образа: обет безбрачия, перемена имени, означающая перемену своего существа и связанные с этим ритуальные «умирания» [11, с. 11]. Позже - уже в главе «Сквозь огонь скорбей», повествующей о болезни и смерти самой Серафимы Павловны, появляются следующие составляющие: нарушение обета и расплата за это разлукой с дочерью (Известно, что в России у четы Ремизовых осталась дочь Наташа, из-за вечной бедности супругов девочку воспитывали родственники Серафимы. Ремизовы, уезжая в эмиграцию, думали, что это будет временное расставание, но им так и не суждено было больше увидеться с дочерью (она умерла в 1943 году). Невозможность воспитывать Наташу, видеться с ней стала трагедией Серафимы Павловны и Алексея Михайловича), болезнь и смерть. Мы словно не видим перехода от
революционерки Оли к самой Серафиме, эти образы сливаются в нашем сознании, это один человек. Серафима Павловна до замужества неизменно называется именем Оля. Как подчеркивает О. Раевская-Хьюз источник этого - сама Ремизова-Довгелло, мечтавшая в детстве о подруге с таким именем [11, с. 11]. Примечательно, что имя Ольга происходит от имени Хельга, означающего «святая». Значение же имени Серафима - «огненная». Сам Ремизов отмечает: «Произошла перемена: пламенная Серафима в лунную Ольгу. Ольга вышла из мечты Серафимы» [14, с. 626].
В романе «В розовом блеске» автор не раз подмечает гоголевские мистические черты в своей героине: «К этому времени относится одно загадочное явление, описанное Гоголем: окликающий голос, который преследовал Олю <.>
- Оля - Ольга, - и с двойным вздохом протяжно: гха - гха...» [14, с. 513].
Такой же голос слышал сам Гоголь в детстве и перед самой смертью, когда сжигает свои рукописи и отказывается от еды.
Странница Ильина так скажет про героиню: «Все мне в тебе нравится: ты хорошая. Одно только у тебя - и это может помешать - нездоровое начало есть: мистическое» [15]. Позже, после перерождения Ольги в Серафиму, она, проснувшись от кошмара, снова вспомнит Гоголя: «Страшно! - говорила она, - мне приснилось, как у Гоголя - Страшная месть» [14, с. 652]. Неслучайно всю жизнь преследовало Олю-Серафиму что-то необъяснимое, что-то по-гоголевски ужасное, оно лишило ее высшего дара -дара материнства, оно заставило прозябать в бедности. Страшная месть - наказание за нарушение обета, который Оля дает в юности. Неслучайно Ремизов замечает после кошмарного сна Серафимы: «И я, очнувшись, погасил в себе лунную память» [14, с. 652]. «Лунная» Ольга и «пламенная» Серафима имеют одну судьбу, Серафима расплачивается за грехи Ольги: «Оле надо было умереть, чтобы под другим именем начать жизнь - свою страду» [14, с. 639]. Серафима отчасти повторит судьбу Гоголя -этот странный голос, который также
преследовал ее в детстве, вновь появится -уже во сне перед смертью, начнется борьба
- четыре ночи борьбы.
Параллельно с «В розовом блеске» Ремизов перерабатывает сюжет о Петре и Февронии Муромских, а также пишет свой вариант «Тристана и Исольды». Н. Л. Блищ отмечает, что связано это было с тем, что в духовно-эмоциональной сфере писателя в то время впервые столь отчетливо зазвучал мотив «разлученной неразлучной любви» [4, с. 18]. Ремизов в образе Тристана боится утратить остроту любящей памяти. А в его Исольде повторились многократно мифологизированные ранее черты имиджа Серафимы Павловны: «и солнце ее волос, и свет ее глаз, и взгляда ответный голубой огонек», и тайны магии и врачевания, и символика огня и тернового венка» [4, с. 18]. Голубые глаза - символ все той же чистоты и неистребимой детскости. Терновый венок
- символ «крестовой сестры», без страха смотрящей вперед и терпящей боль и обиды. Уже чувствуя скорую смерть, Серафима меняется: «А как стали отходить вещи и мир погасал, кротость и покорность заполнили ее душу» [14, с. 672].Снова те же голубые детские глаза: «И вот обнаружилось ее сокровенное, что светило из глаз и светилось в улыбке: непорочность - ее детское, с чем пришла она в мир, и что влекло к себе простое и не простых и раненных душой. И внешне она изменилась: она стала похожа на детей, за которыми надо ходить и смотреть» [14, с. 673].
Образ революционерки в
произведениях А. М. Ремизова меняется. В раннем декаденском «Пруде»
революционерка Варенька - скорее страдалица, сильная только в начале, но не выдержавшая тяжести быта. Оля из романа «В розовом блеске» - идеальная мятежница, пылкая, живущая жизнью революции. Стоит отметить, что это связано не только с изменением политических взглядов автора, но и с прототипами этих героинь - матерью и женой писателя. Мать для Алексея изначально была жертвой, а жена, которую он любил и уважал всю жизнь - идеалом.
Для Ремизова Серафима Павловна была другом, женой, матерью: «Она меня учила моей любимой русской словесности. <...>
Она предостерегала меня и, как мать, выговаривала. <...> Она хотела, хоть десять шкур содрать, а сделать из меня человека.<.. .> Она показала мне синее море -Океан и белую звезду под звездами - Эльбрус. <...> Она показала мне веру человека. <...> Она показала весь свет и цвет своей души. <.> Она все для меня делала: берегла во мне мое. <...> И всю жизнь я служил ей, как матери» [14, с. 649-650].
И спустя больше года после смерти жены он напишет: «Но разве я могу забыть любовь человека, единственную любовь - мой дар, наверное, редчайший на земле. Шестнадцать месяцев сегодня и накануне своим светом она освещала мою жизнь, только в этом свете и рассказывал свое» [8, с. 25].
Вспоминается точка зрения писателя на отношения людей, которую он высказал в «Крестовых сестрах»: «Человек человеку бревно, стена. Человек человеку подлец. Человек человеку дух-утешитель» [18]. Для самого Ремизова таким духом-утешителем на протяжении всей жизни была жена. Увлекающаяся оккультными практиками, мистическая и таинственная, настоящая женщина символизма, Серафима стала для писателя идеалом и идолом, ей он поклонялся и посвящал свои книги.
Список литературы
1. Анненков Ю. Дневник моих встреч. М.: Вагриус, 2005. 736 с.
2. Берберова Н. Курсив мой. München, 1972.
3. Блищ Н. Л. А. М. Ремизов и русская литература XIX-XX вв.: рецепция, рефлексия, авторефлексия: автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. Минск, 2014.
4. Блищ Н. Л. «Литвинский след» в творчестве А. М. Ремизова // Весн. Беларус. дзярж. ун-та. Сер. 4. Фшалопя. Журналютыка. Педагогика. 2010. №2. С.15-18.
5. Варламов А. Пришвин. М.: Молодая гвардия, 2008. 546 с.
6. Грачева А. М. А. М. Ремизов и древнерусская культура. Спб. Дмитрий Буланин, 2000.
333 с.
7. Из истории «новой» христианской любви: Эротический эксперимент Мережковских в свете «главного»: из «Дневников» Т. Н. Гиппиус 1906-1908 годов // Эротизм без берегов: Сборник статей и материалов / Сост. М. М. Павлова. М. 2004. С. 391-456.
8. Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959.
9. Письмо А. М. Ремизова Б. Г. Пантелеймонову от 29.11.1944 г./ А. М. Ремизов Б. Г. Пантелеймонову «В наше суровое, не сказочное время» // Наше наследие. 2013. № 107 (3). С.57-71.
10. Пришвин М. М. Ранний дневник. СПб: Росток, 2007. 796 с.
11. Раевская-Хьюз О. Образ С. П. Ремизовой-Довгелло в творчестве А. М. Ремизова (к постановке проблемы) // Алексей Ремизов. Исследования и материалы. СПб, 1994.
12. РГБ. Ф. 371. Карт.4. Ед. хр.46. Л. 14-15об.
13. Резникова Н. В. Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. СПб: Пушкинский дом, 2012. 272 с.
14. Ремизов А. М. В розовом блеске. М.: Современник, 1990. 750 с.
15. Ремизов А. Доля [Электронный ресурс]. URL:: http://www.emigrantika.ru/bib/281-bookv (дата обращения: 13.06.2017)
16. Ремизов А. М., Зайцев Б. К. Проза. М., 1997. 752 с.
17. Ремизов А. На вечерней заре. Переписка А. Ремизова с С. Ремизовой-Довгелло. Подг. текста и комм. А. д'Амелия // Europa orientalis. 1985. № 3. С. 155-156.
18. Ремизов А. М. Собр. соч. Т.4. Плачужная канава. М.: Русская книга, 2001. 560 с
19. Ремизов А. М. Собр. соч. Т.8. Подстриженными глазами. Иверень. М.: Русская книга, 2000. 704 с.
20. Сабашникова М. В. Зеленая змея. История одной жизни. М.: Энигма, 1993. С.
147.
21. Святополк-Мирский Д. П. История русской литературы. Лондон, 1986.
22. Туниманов В. А. Тропа Ремизова к Лескову // Русская литература. 1998. № 3. С. 18-32.
23. Шаховская З. Таков мой век. М.: Русский путь, 2006. 672 с.
24. Lampl H. Zinaida Hippius an S. P. Remizova Dovgello // Wiener slawistisher Almanach. 1978. Bd. 1.
FIERY SERAFIMA: TRUE AND FICTION ABOUT S.P. REMIZOVA-DOVGELLO
The article is devoted to Serafima Pavlovna Dovgello and her image in memoirs and books. The noblewoman in exile, originating from an old Lithuanian clan, in Vologda at the beginning of the 20th century, she got acquainted with her future husband writer A. Remizov and departs from revolutionary affairs. The story of the relationship between the spouses is very unusual and interesting, it helps to more accurately understand the writer's worldview and some processes took place in society and the public consciousness of that time. This is the scientific novelty of the research. The purpose of this study is to reveal the significance of Seraphima Pavlovna's image in literature and the life of the Silver Age and the period of emigration. Too different, living in a happy marriage for many years, they survived the revolution, emigration, the loss of their daughter. Serafima always and everywhere supported her husband, became the
prototype for many heroines of Remizov's works ("Olya", "In the Pink Glitter", "Tristan and Isolda", etc.). Moreover she was an ideal for the writer.
Keywords: S. P. Remizova-Dovgello, revolution, memoirs, prototype, A. M. Remizov.
References
1. Annenkov, Ju. (2005). Dnevnik moih vstrech [Diary of my meetings]. Moskva: Vagrius.
2. Berberova, N. (1972). Kursiv moj [My italic]. München.
3. Blishh, N. L. (2014). A. M. Remizov i russkaja literatura XIX-XX vv.: recepcija, refleksija, avtorefleksija: dis. kand. filol. nayk. Minsk.
4. Blishh, N. L. (2010). «Litvinskij sled» v tvorchestve A. M. Remizova [«Litvinskij sled» in A.M. Remizov's works]. Vesn. Belarus. dzjarzh. un-ta. Ser. 4. Filalogija. Zhurnalistyka. Pedagogika, 2, 15-18.
5. Varlamov, A. (2008). Prishvin. Moskva: Molodaja gvardija.
6. Gracheva, A. M. (2000). A. M. Remizov i drevnerusskaja kul'tura [A. M. Remizov and old Russian culture]. Spb.: Dmitrij Bulanin.
7. Iz istorii «novoj» hristianskoj ljubvi: Jeroticheskij jeksperiment Merezhkovskih v svete «glavnogo»: iz «Dnevnikov» T. N. Gippius 1906-1908 godov // Jerotizm bez beregov: Sbornik statej i materialov / Sost. M. M. Pavlova. (2004) Moskva.
8. Kodrjanskaja, N. (1959). Aleksej Remizov. Parizh.
9. Pis'mo A. M. Remizova B. G. Pantelejmonovu ot 29.11.1944 g./ A. M. Remizov B. G. Pantelejmonovu «V nashe surovoe, ne skazochnoe vremja» // Nashe nasledie (2013). № 107 (3).
10. Prishvin, M. M. (2007). Rannij dnevnik [The early diary]. SPb: Rostok.
11. Raevskaja-H'juz, O. (1994). Obraz S. P. Remizovoj-Dovgello v tvorchestve A. M. Remizova (k postanovke problemy) [The image of S. P. Remizovoj-Dovgello in A.M. Remizov's works (problem statement)] // Aleksej Remizov. Issledovanija i materialy. SPb.
12. RGB. F. 371. Kart.4. Ed. hr.46. L. 14-15ob.
13. Reznikova, N. V. (2012). Ognennaja pamjat'. Vospominanija o Aleksee Remizove [The fiery memory. Memories about Aleksey Remizov]. SPb: Pushkinskij dom.
14. Remizov, A. M. (1990). V rozovom bleske [In a pink glitter]. Moskva: Sovremennik.
15. Remizov, A. Dolja Retrieved 25 July, 2017 from http://www.emigrantika.ru/bib/281-
bookv
16. Remizov, A. M., Zajcev, B. K. (1997). Proza [Prose]. Moskva.
17. Remizov, A. (1985). Na vechernej zare. Perepiska A. Remizova s S. Remizovoj-Dovgello. Podg. teksta i komm. A. d'Amelija // Europa orientalis. № 3. P. 155-156.
18. Remizov, A. M. (2001). Sobr. soch. T.4. Plachuzhnaja kanava. Moskva: Russkaja
kniga.
19. Remizov, A. M. (2000). Sobr. soch. T.8. Podstrizhennymi glazami. Iveren'. Moskva: Russkaja kniga.
20. Sabashnikova, M. V. (1993). Zelenaja zmeja. Istorija odnoj zhizni [Green snake. The history of one life]. Moskva: Jenigma.
21. Svjatopolk-Mirskij, D. P. (1986). Istorija russkoj literatury [The history of Russian literature]. London.
22. Tunimanov, V. A. (1998). Tropa Remizova k Leskovu [The Remizov's way to Leskov// Russkaja literature, 3, 18-32.
23. Shahovskaja, Z. (2006). Takov moj vek [This is my century]. Moskva: Russkij put'.
24. Lampl, H. (1978). Zinaida Hippius an S. P. Remizova Dovgello // Wiener slawistisher Almanach. Bd. 1.
Об авторе
Жернова Наталья Сергеевна - аспирант кафедры литературы, Вологодский государственный университет (Россия), E-mail: [email protected]
Zhernova Natalia Sergeevna - Graduate student of department of literature, Vologda State University (Russia), E-mail: [email protected]
