Научная статья на тему 'Письма В. А. Жуковского к А. В. Никитенко'

Письма В. А. Жуковского к А. В. Никитенко Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
317
75
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЭПИСТОЛЯРИЙ В.А. ЖУКОВСКОГО / А.В. НИКИТЕНКО / ПОСМЕРТНОЕ ИЗДАНИЕ СОЧИНЕНИЙ А.С. ПУШКИНА / ZHUKOVSKY / NIKITENKO / LETTERS

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Жилякова Эмма Михайловна

Впервые публикуются девять писем В.А. Жуковского к А.В. Никитенко, хранящиеся в Отделе рукописей Пушкинского Дома. Письма связаны с историей посмертного издания сочинений А.С. Пушкина, с созданием антологии «Библиотека сказок» в переводе А.П. Елагиной и А.П. Зонтаг, а также с участием Жуковского в освобождении родственников Никитенко из крепостного состояния. В статье дается историкокультурный комментарий писем.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article presents nine previously unknown letters by Vasily Zhukovsky to Alexander Nikitenko stored in the Manuscript Department of the Pushkin House. Zhukovskys letters to Nikitenko are connected with the history of the posthumous edition of Pushkins works, with the edition of the translated anthology of fairy tales and Zhukovskys role in releasing Nikitenkos relatives from servitude. Alexander Nikitenko (1804-1877) is A. Galichs disciple, a literary critic, professor of Russian Literature of St. Petersburg University, academician, censor (from 1833), and the author of The Diary that captured the development of the Russian culture in the period from 1830 to 1870s. He wrote theoretical studies on aesthetics and history of the Russian literature, including articles on V. Zhukovskys and K. Batyushkovs poetry. The content of the letters, which were close to business notes in their form, supplements the information on the relationship of the two representatives of the Russian culture that is already familiar from The Diary. It also provides an idea on the intensity and the responsible nature of their collaboration involving the issues of both Russian literature and personal life. The article gives a historical and cultural commentary to the letters and determines the dates they were written. Five of the nine letters by Zhukovsky to Nikitenko are connected with the posthumous edition of Pushkins works in 1837-1842, in which Zhukovsky took an active and leading part. Nikitenko was appointed censor of the edition, which was Zhukovskys wish and initiative. The content of Nikitenkos letters and The Diary reveal that the censor and the poet were unanimous in defending the idea of keeping Pushkins heritage. Two of the letters are devoted to the history of creating The Library of Folk Fairy Tales. In 18391840 Avdotya Petrovna Elagina and Anna Petrovna Sonntag (both nee Yushkova), under the initiative of V. Zhukovsky, began a project on translating and issuing The Library of Folk Fairy Tales that was to be opened by The Arabian Nights. Zhukovsky undertook the organization of the edition and concluded an agreement with A. Smirdin on March 2, 1840. The last of Zhukovskys letters to Nikitenko was written on April 12, 1841, and concludes the dramatic story of releasing Nikitenkos mother (Ekaterina Mikhailovna) and brother (Grigory Vassilievich) from servitude at Count D. Sheremetyev. The decisive role in releasing Nikitenkos relatives was played by Zhukovsky, which is also demonstrated, besides the letter, by the remarks in Zhukovskys and Nikitenkos diaries.

Текст научной работы на тему «Письма В. А. Жуковского к А. В. Никитенко»

2011 Филология №4(16)

УДК 882 Жуковский

Э.М. Жилякова ПИСЬМА В.А. ЖУКОВСКОГО К А.В. НИКИТЕНКО

Впервые публикуются девять писем В.А. Жуковского к А.В. Никитенко, хранящиеся в Отделе рукописей Пушкинского Дома. Письма связаны с историей посмертного издания сочинений А. С. Пушкина, с созданием антологии «Библиотека сказок» в переводе А.П. Елагиной и А.П. Зонтаг, а также с участием Жуковского в освобождении родственников Никитенко из крепостного состояния. В статье дается историкокультурный комментарий писем.

Ключевые слова: эпистолярий В.А. Жуковского, А.В. Никитенко, посмертное издание сочинений А. С. Пушкина.

Девять ранее не публиковавшихся писем В.А. Жуковского к А.В. Никитенко, ныне хранящихся в Отделе рукописей Института русской литературы [1], охватывают период с весны 1837 г. по весну 1841 г. Содержание писем, по форме более напоминающих деловые записки, дополняет уже известный по «Дневнику» Никитенко [2] материал о взаимоотношениях двух деятелей русской культуры и дает представление о напряженном и ответственном характере их сотрудничества, связанного с важнейшими вопросами как русской литературы, так и личной жизни.

Александр Васильевич Никитенко (1804-1877) - ученик А.И. Галича, литературный критик, профессор русской словесности Петербургского университета, академик, цензор (с 1833 г.), автор «Дневника», запечатлевшего эпоху развития русской культуры 1830-1870-х гг. Его перу принадлежат теоретические работы по эстетике и истории русской литературы, в том числе статьи о К.Н. Батюшкове и В.А. Жуковском.

Шесть из девяти писем связаны с посмертным изданием сочинений А.С. Пушкина, осуществлявшемся в 1837-1842 гг. при непосредственном участии и руководстве Жуковского. Цензором этого издания по желанию и инициативе Жуковского был назначен Никитенко. Об этом свидетельствуют материалы переписки Жуковского с императором Николаем I, с главой С.-Петербургского цензурного комитета кн. М.А. Дундуковым-Корсаковым, а также дневниковые записи Никитенко.

Материалы «Дневника» показывают, насколько глубоко Никитенко осознавал масштаб личности А. С. Пушкина и его значение для русской культуры и общества. Сообщение о смерти поэта отодвинуло в сторону все ранее обсуждавшиеся Никитенко вопросы, включая и критическое замечание в адрес Пушкина, когда отказ от назначения цензором пушкинского «Современника» он объяснил тем, что «с Пушкиным слишком тяжело иметь дело» [2. Т. 1. С. 180]. Страницы «Дневника» с 29 января по 14 февраля 1837 г. заполнены исключительно информацией о дуэли и гибели Пушкина. 21 января 1837 г. Никитенко записывает, что вечером этого дня видел Пушкина у П. А. Плетнева; приводит слова, сказанные поэтом о том, «что историю Петра пока нельзя

писать, то есть ее не позволят печатать» [2. Т. 1. С. 193]. А через 8 дней, 29 января, Никитенко пишет о «важном и в высшей степени печальном происшествии для нашей литературы: Пушкин умер сегодня от раны, полученной на дуэли» [2. Т. 1. С. 194]. Записи последующих дней исполнены скорбью и посвящены описанию обстоятельств гибели «бедного Пушкина» от руки «пустого человека» [2. Т. 1. С. 194], о «народных похоронах», о поведении министра народного просвещения С. С. Уварова, санкционировавшего «предписание председателю цензурного комитета не позволять ничего печатать о Пушкине, не предоставив сначала статьи ему или министру» [2. Т. 1 С. 195]. 12 февраля Никитенко со скорбью записывает «сведения о последних минутах Пушкина» и о «тайком» отправленном из Петербурга гробе с телом поэта в сопровождении трех жандармов [2. Т. 1. С. 197].

Записью от 22 февраля (понедельник) 1837 г. в «Дневнике» начинается большая тема, ставшая историей посмертного издания сочинений Пушкина: «Был у Жуковского. Он показывал мне «Бориса Годунова» Пушкина в рукописи, с цензурою Государя. Многое им вычеркнуто. Вот почему печатный «Годунов» кажется неполным, почему в нем столько пробелов, заставляющих иных критиков говорить, что пьеса эта - только собрание отрывков. Видел я также резолюцию Государя насчет нового издания сочинений Пушкина. Там сказано: «Согласен, но с тем, чтобы все найденное мною неприличным в изданных уже сочинениях было исключено, а чтобы не напечатанные еще сочинения были строго рассмотрены» [2. Т. 1. С. 198].

Судя по этой записи, Жуковский относился к Никитенко с большим доверием, поскольку еще до окончания разбора пушкинских бумаг (т.е. до 25 февраля) и до официального решения государя и указаний министра просвещения С.С. Уварова он по всем вопросам издания вводил будущего цензора в святая святых - показывал Никитенко пушкинские рукописи и тем самым готовил его к гражданскому подвигу - работе над изданием сочинений поэта. Последующие события показали единодушие Жуковского и Никитенко в вопросах сохранения пушкинского наследия. 24 марта председатель С.-Петербургского цензурного комитета кн. М.А. Дундуков-Корсаков отправил донесение Уварову о назначении А.В. Никитенко цензором издания. Однако Уваров 27 марта предписал «для рассмотрения полного издания сочинений покойного Пушкина назначить двух цензоров, т. е. гг. Никитенко и Крылова», которого Никитенко в своем Дневнике называет «самым трусливым, а следовательно, и самым строгим из нашей братии» [2. Т. 1. С. 180]. Это распоряжение с требованием подвергнуть строгой цензуре «и все доселе уже напечатанные сочинения поэта» [2. Т. 1. С. 198] было зачитано кн. Дундуко-вым-Корсаковым на заседании Комитета и вызвало сопротивление со стороны Никитенко: «Март 30. Сегодня держал крепкий бой с председателем цензурного комитета, князем Дундуковым-Корсаковым, за сочинения Пушкина, цензором которых я назначен»» [2. Т. 1. С. 198].

Никитенко высказался в защиту неприкосновенности со стороны цензуры уже опубликованных пушкинских сочинений и в качестве аргумента привел довод: «Вся Россия знает наизусть сочинения Пушкина, которые выдержали несколько изданий и все напечатаны с высочайшего соизволения. Не значит ли это обратить особенное внимание публики на те места, которые будут вы-

пущены: она вознегодует и тем усерднее станет твердить их наизусть» [2. Т. 1. С. 198].

Жуковский, в свою очередь, получив от кн. Дондукова-Корсакова письмо (от 30 марта 1837 г.) о назначении двух цензоров, в письме к Николаю I высказывает тревогу о предполагаемом цензурном пересмотре напечатанных сочинений Пушкина, поскольку, как пишет Жуковский, «узнал, что к цензору Никитенко, коему передан был доставленный мною экземпляр для одобрения, присоединен другой цензор Крылов и с тем, чтобы все напечатанные сочинения Пушкина, уже Вашим Величеством одобренные, он бы пересмотрел снова <...>» [3. С. 430]. В своем послании Жуковский приводит аргументы, совпадающие с доводами Никитенко. Жуковский пишет: «<...> если новый пересмотр сочинений Пушкина будет сделан с тем, чтобы в новом из-дан<ии> исключить некоторые места, могущие показаться цензорам, несмотря на Ваше одобрение, непозволенными, то эта мера (вот ее неприличие) произведет действие совершенно противное тому, какое произвести бы ей следовало. Пушкина сочинения у всех в руках; публика узнает о сделанных исключениях, если такие найдутся, теперь устарелые и незаметные в числе прочих, получат вдруг цену новости, на них особенно обратится любопытство читателей с злорадностью превратных толков <...>» [3. С. 430].

31 марта, как пишет в «Дневнике» Никитенко, «В.А. Жуковский мне объявил приятную новость: Государь велел напечатать уже изданные сочинения Пушкина без всяких изменений. Это сделано по ходатайству Жуковского» [(2. Т. 1. С. 199].

Итак, Никитенко был активным участником важного этапа работы, когда определялась стратегия цензуры в отношении посмертного издания сочинений Пушкина.

По всей вероятности, письмо № 1 было написано Жуковским Никитенко 29 марта 1837 года, после назначения Никитенко цензором издания (24 марта), но до получения письма от кн. Дондукова-Корсакова (от 30 марта 1837 г.) с сообщением о назначении второго цензора. Считая вопрос о цензорстве благополучно решенным, Жуковский, по всей видимости, 29 марта (понедельник) пишет письмо Никитенко с приглашением посетить его.

№ 1

Милостивый Государь Александр Васильевич.

Прошу вас оказать мне честь ко мне пожаловать. Имею необходимость переговорить с вами о весьма важном для меня деле. Вы очень меня обяжете, если пожалуете ко мне или завтра (вторник) или послезавтра в исходе десятого часа по утру.

Честь имею быть с совершенным почтением, Милостивый Государь,

Вашим

покорным слугою Жуковский.

Понедельник (1. Л. 5).

На обратной стороне листа (1. Л. 5 об.) адрес: «Его Высокоблагородию Александру Васильевичу Никитенко В Хлебном Переулке у Владимирской, в доме Храповицкой». Бумага - темно-голубая, 10,5 х 12. Письмо заклеено маркой темно-голубого цвета, печатка - красный сургуч в виде «фонаря». Вверху листа сделана помета, вероятно, рукою Никитенко: «Быть в середу».

Стиль письма, характер обращения отличаются торжественностью и важностью официального тона, означавшего приглашение по чрезвычайно важному делу. На возможность датировать письмо 1837 г. предположительно указывает адрес, по которому Жуковский отправляет письмо: Хлебный переулок в районе Владимирской площади - место проживания бедной петербургской интеллигенции, в том числе молодых писателей. В 1840-1841 гг., когда Жуковский снова обратится к Никитенко, тот будет жить на Малой Итальянской улице, в более престижном районе Петербурга. Отметка на письме: «Быть в середу» соотносится с записью в Дневнике Никитенко от 31 марта (среда) 1837 г. о встрече и разговоре с Жуковским: «31. В.А. Жуковский мне объявил приятную новость: государь велел напечатать уже изданные сочинения Пушкина без всяких изменений. Это сделано по ходатайству Жуковского. Как это взбесит кое-кого. Мне жаль князя, который добрый и хороший человек: министр Уваров употребляет его как орудие» [2. Т. 1. С. 199].

Следующие два письма (№ 2 и 3), в которых упоминается имя Моро де Бразе, можно датировать апрелем 1837 г.

Оба письма написаны непосредственно перед отъездом Жуковского в путешествие с великим князем по России.

№ 2

Уведомьте, прошу вас, меня о судьбе Моро де Бразе. Не забудьте, что я через неделю уезжаю; мне надобно кончить с этим отрывком для «Современника». Попросите Крылова, чтобы также его пересмотрел, ибо он будет помещен во II или III № журнала.

Преданный вам Жуковский (1. Л. 9).

В письме речь идет об ожидаемом Жуковским цензорском разрешении печатать пушкинские «Записки бригадира Моро де Бразе», написанные в 1835 г., представленные государю и тогда получившие отказ на просьбу о печатании. «Записки Моро де Бразе» - перевод отрывка о неудачном Прутском походе Петра I из мемуаров гр. Моро де Бразе, находившегося на службе в русской армии и принимавшего участие в этом походе. Свой перевод Пушкин предварил Предисловием, в котором назвал мемуары Моро де Бразе «важным историческим документом, который не должно смешивать с нелепыми повествованиями иностранцев о нашем отечестве» [4. Т. 8. С. 349], и сопроводил примечаниями. Пушкинские «Записки Моро де Бразе» как художественно-публицистическое произведение вносило в характеристику Петра I новые, критического содержа-

ния оценки, в частности касающиеся вопросов недостаточной подготовленности и продуманности в проведении Прутского похода [5].

В конце марта 1837 г. Жуковский обратился с просьбой к государю «взглянуть на манускрипт» и получил в ответ резолюцию: «Записки» «любопытны, но, может быть, цензура кое-что не пропустит, почему полагаю, нужно туда и препроводить» [3. С. 436]. 2 апреля Жуковский обратился по поводу этих «Записок» к председателю С.-Петербургского цензурного комитета с просьбой «манускрипт» «отдать для прочтения цензору Никитенко» [3. С. 436], на что получил ответ 4 апреля (воскресенье), что «рассмотрение их («Записок». - Э.Ж.), согласно желанию вашему, поручено мною цензору Никитенко» [3. С. 436].

Указанное в письме № 2 путешествие по России («через неделю уезжаю») начиналось 2 мая, хотя первоначально отъезд намечался на 3 мая. Таким образом, письмо, написанное за неделю до отъезда, можно датировать 25 апреля 1837 г.

В следующем письме, ввиду приближающегося отъезда, сказалось обеспокоенность Жуковского затягиванием цензурного разрешения.

№ 3

Что же сделалось с Моро де Бразе, любезный Александр Васильевич. Я послезавтра еду. Нельзя ли мне получить его завтра? Часов в двенадцать утра? или в десять лучше бы еще?

Преданный вам Жуковский.

Суббота (1. Л. 15).

«Суббота» накануне отъезда («послезавтра») - это 1 мая 1837 г., следовательно, письмо № 3 можно датировать этим числом.

1837 г. был периодом особенно интенсивных отношений Жуковского и Никитенко. В 1837 г. Жуковский дарит ему «Ундину», цензором которой был А.В. Никитенко (ценз. разр. 5 сентября 1835 г., напеч. в 1837 г.). Эта книга с дарственной надписью «Александру Васильевичу Никитенко от автора» хранится в библиотеке А. В. Никитенко, находящейся в фонде редких книг Томского государственного университета.

Второй этап участия Никитенко в издании сочинений Пушкина представлен письмами (№ 4 и 5), относящимися к февралю 1840 г.

№ 4

Очень сожалею, что вы нездоровы, любезнейший Александр Васильевич. Прошу вас, как скоро будет возможно, сделать мне честь со мною повидаться; хорошо, когда бы это могло быть поскорее и не позже, чем в 9 часов утра, чтобы вернее застать меня. Буду вас ожидать. Я уезжаю во вторник на второй неделе.

С искренним почтением преданный вам Жуковский (1. Л. 11).

(Адрес: «Его Высокоблагородию Милостивому Государю Александру Васильевичу Никитенко» (1. Л. 12 об).

№ 5

Вы сделаете мне большое одолжение, почтеннейший Александр Васильевич, если возьмете на себя труд пожаловать ко мне в понедельник часов в девять утра. Надобно о некоторых вещах переговорить с вами. Прошу вас между тем прислать мне и те тома манускриптов сочинений Пушкина, кот[орые] теперь у вас; я их вам возвращу в понедельник.

Преданный вам

Жуковский (1. Л. 16).

Зимой 1839-1840 гг., возвратившись из путешествия по России и Европе, Жуковский был занят подготовкой издания новых томов пушкинских сочинений, в том числе ранее не публиковавшихся.

Датировку писем подсказывают дневниковые записи Никитенко. 11 января 1840 г. он делает краткую запись: «Я болен» [2. Т. 1. С. 219]. По-видимому, болезнь была длительной, потому что и в записи более чем через месяц (24 февраля) сохраняются отзвуки этого состояния: «Всё это время жилось вяло и хило, а следовательно, и бесполезно» [2. Т. 1. С. 219].

Ситуация изменилась 26 февраля (понедельник): «Мне лучше. Я еще не мог читать лекции, но ездил к Жуковскому, который на будущей неделе отправляется с наследником за границу и просил меня побывать у него поскорее. Он отдал мне на цензуру сочинения Пушкина, которые должны служить дополнением к изданным уже семи томам. Этих новых сочинений три тома. Многие стихотворения уже были напечатаны в «Современнике». Жуковский просит просмотреть все это к субботе. Тяжелая работа. Но надо ее исполнить» [2. Т. 1. С. 219]. Предположительно письмо № 4 могло быть написано 25 февраля 1840 г., т.е. до понедельника, 26 февраля, когда резко изменилось настроение Никитенко в связи со встречей с Жуковским. Никитенко, судя по сказанному в «Дневнике», должен был прочитать материалы к субботе, т.е. ко 2 марта. В письме № 5 Жуковский уточняет время встречи - «понедельник» (т. е. 4 марта, день накануне отъезда), но просит заранее передать ему «те тома манускриптов Пушкина», которые были переданы ранее Никитенко. Возможно, желая исполнить просьбу Жуковского, цензор сам доставил «манускрипты», т.е. посетил Жуковского в среду 28 февраля, о чем написано в «Дневнике»: «28. Опять был у Василия Андреевича. Застал его больным. Разговор о литературе. Он прочел мою характеристику Батюшкова и очень хвалил ее. «Вы успели сжато и метко выразить в ней всю суть поэзии Батюшкова, - сказал он» [2. Т. 1. С. 219]. В записи от 28 февраля Никитенко передал слова Жуковского по поводу того, что «Отечественные записки», которые «превозносят до небес, но так неловко, что это уже становится нелестным», а также замечание поэта относительно того, что многие его считают «поэтом уныния», между тем как он «очень склонен к веселости, шутливости и даже карикатуре». Записал Никитенко и сетования Жуковского относительно «торгового направления нашей литературы» [2. Т. 1. С. 220]. Таким образом, письмо № 5 могло быть написано 27 февраля 1840 г.

Содержание писем Жуковского, доверительный тон беседы на важные для поэта и цензора темы позволяют говорить о близости и взаимопонимании

их в вопросах современного состояния русской литературы, в отношении к А. С. Пушкину, во взглядах на цензуру, в неприятии С. С. Уварова. Жуковский ценил в Никитенко образованного профессионала-цензора, профессора словесности, честного человека, преданного русской литературе. И при первой нужде в цензорской поддержке при издании сочинений близких Жуковскому людей в конце 1840 г. он обратился к Никитенко.

В 1839-1840-х гг. по инициативе В.А. Жуковского его племянницы - Авдотья Петровна Елагина и Анна Петровна Зонтаг (урожденные Юшковы) -приступили к осуществлению проекта переводов и издания «Библиотеки сказок», которая должна была открываться «Тысячью и одной ночью» [6. С. 457-479]. Жуковский взял на себя организацию издания этой «Библиотеки» и 2 марта 1840 г. заключил договор с А.Ф. Смирдиным, по условиям которого Жуковский «обязуется до окончания издания доставлять ему (Смир-дину. - Э.Ж.) переводы, избирая для них переводчиков. «Библиотека сказок» должна состоять: 1-е. Из русских сказок. 2-е. Из сказок европейских народов. 3-е. Из сказок восточных народов: Тысяча одной ночи, Тысяча одного дня и других» [7. Л. 1-1 об.]

Собираясь в заграничное путешествие (5 марта 1840 г.), Жуковский перед отъездом снабдил А.П. Елагину русскими и иностранными книгами, связанными с «Тысячью и одной ночью», а также выслал «Русские сказки», которые были им «отысканы в оставшихся после Пушкина бумагах» [6. С. 465]. Ведение издательских дел «сказок» со Смирдиным Жуковский попросил осуществлять в Петербурге П. А. Плетнева.

Письма к Никитенко по поводу «Библиотеки сказок» относятся к ноябрю-декабрю 1840 г., когда Жуковский, готовясь к поездке в Германию, где его ждала невеста, собирался в январе 1841 г. съездить в Москву, чтобы проститься с родными и друзьями.

Еще в августе 1840 г. Плетнев писал Жуковскому в Дюссельдорф о неисполнении Смирдиным условий договора: «Смирдин ужасный негодяй. Увидев, что я денег Анны Петровны ему не подарил, он, против заключенного с вами контракта, не берет от меня рукописи ни Анны Петровны, ни Авдотьи Петровны, так что я не знаю, уж не напрасно ли они трудятся. Он чувствует, что я не допущу его печатать их переводов, пока он каждой из них по условию не выдаст по тысяче рублей, чего ему и не хочется» [8. Т. 3. С. 535]. Жалобы на Смирдина П. А. Плетнев повторил и в письме от 3 сентября 1840 г.: «Смирдин не принял от меня рукописи Авдотьи Петровны и Анны Петровны. Он желает приступить к их изданию только при вашем возвращении. Дело в том: приняв рукописи, надобно взнести тотчас же две тысячи рублей. Он же по опыту знает, что чужими деньгами я не шучу. Вас же он надеется умаслить» [8. Т. 3. С. 537].

Возвратившийся в Петербург Жуковский пишет Плетневу в конце ноября (26 числа): «Смирдин не отказывается от сказок, только требует, чтобы они были отданы в цензуру. Пришлите мне оригиналы поскорее. Да где живет Никитенко и как его именуют» [8. Т. 3. С. 537].

Вероятно, получив ответ с указанием адреса, Жуковский отправляет Никитенко письмо (№ 6) с просьбой о встрече по поводу «некоего дела»:

№ 6

Милостивый государь Александр Васильевич.

Не можете ли сделать мне большого одолжения повидаться со мной? Нужно опять попросить вас о некоем деле. Я всегда дома до 10 — часов утра. Не рано ли это для вас? В таком случае скажите, когда могу застать вас. Сам к вам заеду. Живу в доме Таля или доктора Фольборта на Невском проспекте против Малой Морской.

С совершенным почтением

Искренне преданный вам Жуковский (1. Л. 5)

На конверте: «Его Высокоблагородию Александру Васильевичу Никитенко

<1 нрзб>. на Итальянской улице в доме Щелкунова (1. Л. 6 об).

Свой новый адрес называет Жуковский в письме 1839 г. А. А. Краевско-му: «<...> живу уже поближе к земле [«Ранее Жуковский жил в верхнем этаже Зимнего Дворца» [примеч. ред.], в доме доктора Фольборта, бывшем Таля, на Невском проспекте, против Малой Морской» [9. С. 105].

В «Дневнике» Жуковского 30 ноября (суббота) 1840 г. сделана запись: «У меня Никитенко. Печальные вести об университете» [10. Т. 14. С. 229]. В своем «Дневнике» в записи от 30 ноября 1840 г. Никитенко рассказывает о «смуте» в студенческой среде, в частности о безобразном поведении студентов на лекциях профессора М.С. Куторги [2. Т. 1. С. 225-226]. По-видимому, при этой встрече Жуковский передает Никитенко рукописи «сказок» для получения цензурного разрешения. Таким образом, письмо № 6 можно датировать промежутком между 26 и 30 ноября 1840 г.

Два следующих письма (№ 7 и 8) - это напоминание Жуковским Никитенко о «сказках» и просьба ускорить их продвижение в цензуре.

№ 7

Любезнейший Александр Васильевич, прошу вас покорнейше вспомнить о моих манускриптах сказок.

Я должен ехать к новому году в Москву и хотел бы иметь их до отъезда заблаговременно в руках, дабы успеть кончить с Смирдиным. Прошу вас, как это возможно, поспешить их мне возвратить с добрым паспортом.

С совершенным почтением преданный вам

Жуковский (1. Л. 13).

Следующее письмо написано непосредственно перед отъездом в Москву, который состоялся 8 января 1841.

№ 8

Я опять к вам с просьбою, любезнейший Александр Васильевич. Не могли <бы> поскорее освободить мои манускрипты от интереса цензурного?

Кажется, в них не может ничего встретиться, что могло попасть цензуре на зубок. Я еду на днях в Москву и желал бы кончить судьбу этих манускриптов с Смирдиным до отъезда.

С совершенным почтением преданный вам

Жуковский (1. Л. 3).

Таким образом, учитывая дату отъезда - 8 января 1841 г., письмо № 7 следует датировать декабрем 1840 г., а письмо № 8 - началом января (до 8 января) 1841 г.

Последнее из писем Жуковского к Никитенко (№ 9) написано 12 апреля 1841 г. - этим письмом завершается драматическая история освобождения матери (Екатерины Михайловны) и брата (Григория Васильевича) Никитенко из крепостного состояния. Решающее значение в освобождении родственников Никитенко сыграло участие Жуковского.

№ 9

Любезнейший Александр Васильевич.

Посылаю вам ответ, полученный мною несколько дней назад от графа Шереметева. Недолго теперь это дело докончить и, кажется, нельзя иначе как мне обратиться к Апрелеву. На это надобно наставление от вас.

Прошу ко мне заглянуть. Теперь я живу у гр. Виельгорского в доме Кутузова близ Михайловского театра. Всего вернее застать меня в 10 часов утра. Возвращаю письмо графа Шереметева; сие надобно будет послать к Апрелеву.

Преданный вам Жуковский.

12 апреля (1. Л. 1-1 об.).

В записи от 11 марта 1841 г. Никитенко почти с отчаянием пишет о неудачах, преследующих его в деле освобождения матери и брата из крепостной неволи гр. Д.Н. Шереметева. Надежда у него остается только на Жуковского: «Жду с нетерпением приезда из Москвы Жуковского: может быть, его влияние в состоянии будет что-нибудь сделать.» [2. Т. 1. С. 230]. Визит к Жуковскому дает ему надежду, о чем Никитенко пишет 23 марта: «Сегодня был у Жуковского и просил его содействия по делу о моей матери и брате. Он с негодованием слушал мой рассказ о моих неудачных попытках по этому случаю и открыто выражал свое отвращение к образу действий графа и обусловливающему их порядку вещей. Василий Андреевич обещался пустить в ход весь свой кредит» [2. Т. 1. С. 230]. В дневнике Жуковского 24 марта 1841 г. сделана запись: «Заезжал к Канкрину, к Шереметеву» (10. Т. 14.

С. 251). Возможно, во время этого визита поэт обращался с просьбой о родственниках Никитенко к графине А. С. Шереметевой, о чем он упоминает в письме к гр. Шереметеву от 5 апреля 1841 г. [11. С. 347].

В письме к графу Шереметеву Жуковский характеризует А. В. Никитенко как «заслуженного профессора, пользующегося всеобщим уважением и уже имеющего имя в литературе», как «своего приятеля», «человека, достойного уважения и полезного Отечеству», а потому просит «о даровании свободы и матери, и брату профессора»[11. С. 347-348].

После получения благоприятного ответа Жуковский 12 апреля отправляет Никитенко письмо (№ 9), а 14 апреля Никитенко записывает в «Дневнике»: «Дело о матери моей и брате кончилось так хорошо только благодаря вмешательству Жуковского. Да благословит его Бог! Сегодня я был у него и благодарил его» [2. Т. 1. С. 231]. В свою очередь Жуковский делает запись в своем дневнике: «13(25). Воскресение. <.> Утром у меня <.> Никитенко, которого родные получили свободу» [10. Т. 14. С. 255].

Это последнее из известных писем Жуковского к Никитенко. «Дневник» Никитенко сохранил информацию о продолжающейся связи поэта и цензора после 1841 г. Так, запись от 10 мая 1843 г. касается издания «Наля и Дамаян-ти»: «Жуковский передал мне на цензуру свою новую пьесу «Наль и Дамаян-ти», эпизод из индейской поэмы «Магабараты». Что сказать о ней? Гекзаметры прекрасны; свежий, роскошно благоухающий язык. Но фантастическое здание поэмы не сразу может прийтись по вкусу нашим европейским требованиям» [2. Т. 1. С. 266]. В «Дневнике» запечатлены факты участия Никитенко в посмертной судьбе Жуковского: с 1855 г. он был членом комитета под председательством графа Д.Н. Блудова для рассмотрения посмертных сочинений поэта, принимал участие в обсуждении примечаний Блудова к поэме «Агасфер», присутствовал при открытии памятника Жуковскому (2. Т. 1. С. 423, 443).

Наиболее полно отношение Никитенко к Жуковскому выражено в написанной им в 1852 г. и опубликованной в 1853 г. статье «Василий Андреевич Жуковский, со стороны его поэтического характера и деятельности» [12]. Статья получила положительные оценки современников. Так, по словам Никитенко, с благодарностью о статье отозвался П.А. Плетнев: «Вы попали прямо в суть дела, - сказал он мне, - и превосходно определили Жуковского со всех сторон. Особенно хорошо определены у вас отношение его к обществу. Я сам старался везде показывать, что деятельность писателя есть гражданская заслуга» [2. Т. 1. С. 357-358].

В своей статье Никитенко определял деятельность Жуковского как «полувековой подвиг во имя благороднейших и драгоценнейших польз и стремлений человеческого духа» [12. С. 1] и подчеркивал значение эстетического воздействия его поэзии на нравственное состояние русского общества: «Творения Жуковского были школою вкуса, в которой вместе с чистыми понятиями о прекрасном мы все, в лучшую, плодотворнейшую пору жизни, почерпали светлые идеи о достоинстве и назначении жизни» [12. С. 36]. На основе анализа «поэтической идеальности» Жуковского, сказавшейся в выборе нравственно и общественно значимых тем, в языке, в своеобразии лиризма, Никитенко раскрыл творческий и созидательный характер сочинений поэта,

рассмотрев их в большом контексте русской литературы от Ломоносова и Державина до Пушкина и Гоголя. В статье наряду с теоретическими размышлениями и академическим разбором художественных достоинств поэзии сказалось глубоко личное, взволнованное отношение Никитенко к Жуковскому, продиктованное памятью сердца о совместной деятельности, где на первом плане значилась история посмертного издания сочинений А. С. Пушкина. Знаменательно, что статья Никитенко открывалась эпиграфом - пушкинскими стихами, посвященными В. А. Жуковскому:

Его стихов пленительная сладость Пройдет веков завистливую даль;

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

И внемля им, вздохнет о славе Младость,

Утешится безмолвная Печаль И резвая задумается Радость [12. С. 1].

Литература

1. ОР ИРЛИ. №. 18529. Л. 1-17 с об.

2. Никитенко А.В. Дневники: в 3 т. М., 1955-1956.

3. Цит. по статье: Березкина С.В. Жуковский в делах Опеки над детьми и имуществом Пушкина // Жуковский: Исследования и материалы. Вып. 1. Томск, 2010. С. 414-441.

4. Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 10 т. М., 1977.

5. Карпов А.А. «Записки бригадира Моро де Бразе» как произведение Пушкина // Болдин-ские чтения. Горький, 1980. С. 103-114.

6. Переписка В.А. Жуковского и А.П. Елагиной, 1813-1852. М., 2009.

7. ОР ИРЛИ. №. 16005. Л. 1-1 об.

8. Плетнев П.А. Сочинения и переписка: в 3 т. СПб., 1885.

9. Русская старина. 1901. № 7.

10. Жуковский В.А. Полное собрание сочинений и писем: в 20 т. М., 1999-2011.

11. Русский архив. 1883. № 2.

12. Никитенко А.В. Василий Андреевич Жуковский, со стороны его поэтического характера и деятельности // Отечественные записки. 1853. Т. 86, отд. 2. С. 1-36.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.