CC BY
62
-о£>
<$о-
Изабела Кончак
ПИСЬМА ПРОФЕССОРА ТАДЕУША КОВАЛЬСКОГО АКАДЕМИКУ ИГНАТИЮ КРАЧКОВСКОМУ
Личный архив известного востоковеда-арабиста Игнатия Юлиановича Крачковско-го (1883-1951) хранится в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (фонд № 1026). Фонд составляют: научные труды, документы о научно-организационной деятельности, биографические материалы, а также личная переписка учёного, - всего 1100 дел. Среди корреспондентов, с которыми переписывался И.Ю. Крачковский, были и польские востоковеды: Владислав Котвич (1872-1944), Зигизмунт Смогоржевский (1884-1931), Давид Кунстлингер (1867-1940), Тадеуш Левицкий (1906-1992), Ананяш Зайончков-ский (1903-1970), Влодзимеж Зайончков-ский (1914-1982), Леон Кричинский (18871939/40). Если некоторая часть упомянутой переписки стала предметом исследований русских учёных-арабистов, в том числе и А.А. Долининой, которая использовала её в своей замечательной работе «Невольник долга»1, то письма профессора Ягеллонско-го университета в Кракове Тадеуша Ковальского (1889-1948) никогда не были предметом научного исследования.
В деле № 450 хранятся 34 письма, 31 открытка и 2 визитные карточки. В период с сентября 1924 г. по ноябрь 1947 г. переписка велась с большой регулярностью, за исключением пятилетнего перерыва (19391945 гг.), причиной которого стала Вторая мировая война. Почти вся переписка - на польском языке, лишь первое письмо и две открытки на французском. Наверно, это и стало основной причиной, из-за которой письма профессора Т. Ковальского до сих пор не были предметом изучения. Исследуемая в статье переписка является бесценным источником сведений о польском востоковедческом окружении, состоянии востоковедения, прежде всего в межвоенный период, в Ягеллонском университете.
Инициатором переписки стал академик Крачковский, который в 1923 г. отправил в Краков первое письмо. Ответ Ковальского на это письмо не сохранился. В следующем письме отправитель делает намёк на то, что, наверно, оно не дошло до адресата, так как письмо было обыкновенное, а польская почта в то время не отправляла заказные письма в СССР2. Уместно отметить, что Ковальский писал Крачковскому на польском языке по собственному желанию академика. Зато советский учёный писал польскому востоковеду на русском, который тот довольно хорошо знал3. Почти все письма написаны от руки, только шесть последних напечатаны. По нашему мнению, это могло быть вызвано тем, что Крачковский с 1945 г. для переписки использовал пишущую машинку, потому что «руки всё хуже слушаются и писать чер-
4
нилами для меня сущее наказание» .
Особенностью данной переписки следует считать и тот факт, что, кроме научных вопросов, хоть и в небольшой степени, переписка коснулась и личных, семейных дел. Например, в 1925 г. польский учёный, оправдывая своё долгое молчание, сообщил Крачковскому, что у него родился сын5. Из очередного письма становится ясно, что пятимесячный сын Ковальского поглощает всё его время и у него не остаётся возможности для научной работы6.
Обращение к личным, семейным делам можно объяснить и тем, что оба учёных были почти ровесниками. Тадеуш Ковальский был моложе академика Крачковского всего на 5 лет. Он родился 21 июня 1889 г. в Ша-тору во Франции в семье польского эмигранта. В 1904 г. семья переехала в Краков, где три года спустя Тадеуш закончил учёбу в гимназии Св. Анны. Уже в средней школе он проявил интерес к востоковедению, но в то время в Польше не было ни одного восто-
коведческого центра. Это послужило причиной отъезда Ковальского на учёбу в Вену, где его учителем стал профессор Рудольф Гейер (1861-1929) - большой знаток классической арабской литературы. В 1911 г. Ковальский защитил кандидатскую диссертацию по философии на тему «Культура ислама».
После защиты он продолжил обучение в Германии, сперва в Страсбурге у профессоров Теодора Нёльдеке (1836-1930) и Энно Литтманна (1875-1958), а затем в 19121913 гг. в Кёльне у профессора Георга Якоба (1862-1937)7.
В 1914 г., ещё до начала Первой мировой войны, Ковальский получил степень доктора наук в Ягеллонском университете за перевод с обширным критическим комментарием дивана древнеарабского поэта Кайса ибн аль-Хатима. Стоит добавить, что спустя пять лет, уже в независимой Польше, была создана первая кафедра арабской филологии, и Ковальский стал её экстраординарным профессором. В 1921 г. он получил звание ординарного профессора. Эту кафедру Ковальский возглавлял почти 30 лет, вплоть до своей смерти в 1948 г.8
В самом начале переписки научное сотрудничество двух учёных ограничивалось обменом публикациями. Крачковский посылал польскому профессору материалы, автором которых был он сам, или же являлся членом редколлегии выпускаемых журналов. При анализе писем можно прийти к выводу, что для польского учёного это был важный способ обогащения своей личной востоковедческой библиотеки. Ковальский был очень заинтересован в русских и советских востоковедных изданиях. По этому поводу он писал: «Мне даже не стоит добавлять, каким большим благом будет для меня возможность получить издания, которые
9
давно ищу» .
С течением времени Крачковский стал отправлять в Краков не только свои работы, но и труды других востоковедов, о которых просил Ковальский. Последний не был в состоянии отблагодарить коллегу и послать ему аналогичные польские востоковедные
публикации, которых тогда было очень мало, но, не желая оставаться в долгу, предложил академику способ расчёта. Причитающиеся советскому арабисту деньги он вносил на счёт зарубежного книгопродавца10. Из переписки видно, что Крачковский заказывал книги по арабистике в Лейпциге в книготорговой фирме Харрассовица11. Таким образом, из Кракова в Лейпциг был отправлен денежный перевод в немецких марках, и непосредственно на эти деньги академик приобретал книги для собственного пользования. Обмен научной литературой в такой форме просуществовал до 1939 г.
Ковальский очень интересовался научной деятельностью Крачковского, он считал, что «мы должны знать друг о друге и пытаться установить отношения, прерванные Первой мировой войной»12. Польский учёный полагал, что вклад советских исследователей в развитие мирового востоковедения очень значителен. По этому поводу он отметил: «Следует восхищаться чрезвычайной энергией и плодотворностью русских востоковедов, которую я заметил на основе получаемых время от времени публикаций. Если к этому добавить ещё исследования русских эмигрантов, издаваемые во французских и английских журналах, то действительно участие русской науки в исследовании Востока является внушительным»13.
Сравнивая советские и польские достижения в области востоковедения того времени, Ковальский приходит к грустному выводу, что польская ориенталистика «несёт печать проклятья нашего прошлого»14. История изучения Востока, в частности, арабистика, не имела в Польше продолжительной традиции, которая в полном объёме формируется лишь в XIX веке. Примерно в то же время существовал Центр восточных исследований в Виленском университете, который играл значительную роль и в развитии польского востоковедения эпохи романтизма. Однако Виленский университет был упразднён в 1832 г.15. Арабистические исследования на польских землях были прекращены и возродились лишь в 1919 г., когда создаётся Кафедра арабистики в Ягеллон-
ском университете, которую возглавил Ковальский.
Книжные ресурсы по востоковедению в библиотеках были мизерными ещё и потому, что в то время, когда польские земли находились под протекторатом России, Пруссии и Австро-Венгрии, никто не покупал изданий по востоковедению, а на пополнение коллекций не хватало финансовых средств. По мнению профессора, нехватка литературы в этой области являлась огромной, и восполнение её требовало бы громадных средств16. В другом месте Ковальский упоминает, что, когда он сам начинал работу в Кракове, у него не было даже основной литературы по арабистике. Он признался, что у него не было и основного учебника - «Истории арабской литературы» Карла Брокель-мана, а на публичные библиотеки по вышеупомянутым причинам он не мог рассчитывать. Таким образом, ему нужно было попытаться создать личную библиотеку, состояние которой к 1945 г. - между прочим, благодаря Крачковскому - он считает удовлетворительным, а то, что она уцелела и во время Второй мировой войны, являлось великим счастьем17.
Недостаток в области востоковедения чувствовался не только в наличии жалких книжных ресурсов, но также материалов и рукописей. С самого начала переписки польский востоковед завидовал богатству рукописных материалов у советских коллег и по этому поводу, обращаясь к Крачковско-му, писал: «Я бы очень хотел когда-нибудь поехать в Россию и поработать с этим громадным научным материалом, которым обладают русские востоковеды. Мы в этой области очень скудны»18. После того как Ковальский получил от Крачковского его знаменитое произведение «Над арабскими рукописями», он написал: «Читая Ваши воспоминания, я вспомнил невольно собственные студенческие времена. <...> Между нами было много сходства, но и много различий. Главное различие состоит в том, что, когда Вы страдали, возможно, от обилия материалов, книг, рукописей, я всю жизнь страдал от бедности»19.
Недоступность материалов по арабистике принудила польского востоковеда расширить поле научных интересов. Оно охватывало практически весь мусульманский Ближний Восток20, т.е., кроме арабистиче-ских, польский учёный вёл и иранистические, и тюркологические исследования. Как отмечает ученик проф. Ковальского Ананяш Зайончковский: «В каждой из трёх больших частей науки о Востоке (арабистике, иранистике, тюркологии) Т. Ковальский выбирал главное направление исследований. В арабистике самым близким ему было традиционное, классическое <...> филологическое направление, в области персидского языка и литературы занимало его главным образом историко-литературное направление, а по тюркологии его работы касались главным образом диалектологии»21. Что касается последнего направления, то Ковальский в 1926 г. по этому поводу писал: «В течение последнего года я занимался почти исключительно языком наших караимов. В летние месяцы я изучал их колонии в Галиче, Луцке и Троках, откуда привёз очень много ма-териалов»22.
Однако сам Ковальский столь широким масштабом интересов оставался недоволен. В письме Крачковскому польский учёный жалуется на большой объём своих научных интересов. Обвиняет в этом создавшиеся социальные условия, а именно работу в небольшом университете, где он должен заниматься всем Ближним Востоком. Он отдавал себе отчёт в том, что очень трудно заниматься наукой, если она охватывает слишком большое пространство. В 1924 г. он писал Крачковскому: «Мне всё ещё тяжело вернуться к начатым работам по арабистике, так как необходимо закончить неотложные работы по тюркологии»23. Через два года ситуация никоим образом не улучшилась, и в 1926 г. польский востоковед писал советскому арабисту: «...работаю главным образом над тюркологической проблематикой, пытаясь единственно в области арабистики быть на поверхности и удержать связь с наукой»24.
Действительно, из 213 текстов, написанных Ковальским, лишь 40 посвящены непо-
средственно проблемам арабистики. Несмотря на то, что с течением времени Ковальский занимался древнеарабской поэзией всё меньше и меньше, он с удовольствием заметил, что выводы, касавшиеся некоторых научных проблем, у него похожи на выводы Крачковского. Когда польский учёный получил от Крачковского четвёртый номер журнала «Восток», то в ответ написал: «Более всего меня заинтересовала именно Ваша статья "Арабская поэзия", потому что я тоже несколько лет тому назад написал на эту же тему текст в наш "Яос7п1к ОпеП;аН81ус7пу". Читая Вашу статью, я с гордостью отметил, что мы едины в основных вопросах, касающихся темы, которой мы оба и занимаемся»25. Польский учёный завидовал Крачковскому, что тот вовремя сумел сосредоточить все усилия на одном лишь предмете, т.е. арабистике, не отвлекая своей энергии на другие направления. Ковальский восхищался научным творчеством советского коллеги, его научной плодотвор-
ностью26.
В начале 1930-х годов польские учёные-историки, являвшиеся членами Познаньско-го научного общества, обратились к Ковальскому с просьбой составить критическое издание «Записок Ибрагима ибн Якуба о славянах». При этом они просили использовать все известные рукописи - кроме двух копий из библиотеки Нуру Османие, использованных А. Куником и В. Розеном, а также ново-обнаруженной рукописи из собрания Лале-ли 2144. Ковальский сразу же справился у Крачковского, в какой из библиотек сейчас хранится рукопись Ландбергал-Бекри, о которой упоминает во введении Фридрих Вестберг27. В дальнейшем он просит советского академика также уточнить, не появился ли с момента издания работы Розена и Куника28 в русских библиотеках какой-либо новый, до сих пор не известный манускрипт, содержащий записки Ибрагима ибн Якуба29.
Крачковский, как обычно, не оставил просьбу польского коллеги без внимания, на что указывает и следующее письмо Ковальского, в котором автор благодарит советско-
го арабиста за оказанную помощь. Крачков-ский прислал ему копию своей тогда новейшей работы «О подготовке свода арабских источников для истории Восточной Европы, Кавказа и Средней Азии»30. Пять лет спустя, в 1937 г., Ковальский пишет Крачковскому: «После возвращения из командировки я собираюсь взяться за конечную подготовку к печати нового издания Ибрагима ибн Якуба, о котором наши историки постоянно напоминают. Работы уже не будет много, так как текст у меня подготовлен»31. Работа, однако, длилась ещё два года - по октябрь 1939 г., но из-за начавшейся Второй мировой войны была напечатана только в 1946 г.
Преимуществом научной деятельности Ковальского, в отличие от Крачковского, было то, что он мог выезжать за границу на стажировки или принимать участие в международных научных конференциях и конгрессах. Ковальский трижды побывал в научных экспедициях в Турции (1923, 1929, 1936), а в 1937 г. с целью собрать языковой материал, касавшийся татарского диалекта, посетил румынскую Добруджу. Он активно участвовал в мировой научной жизни. Ковальский, к примеру, принимал участие в Съезде востоковедов в Лейдене в 1927 г., в Конгрессе немецких востоковедов в Вене в 1930 г., в Международном конгрессе востоковедов в Риме в 1935 г. О своих путешествиях и о ходе конференций или конгрессов он с большой регулярностью извещал советского учёного32.
Кроме этого, Ковальский подробно информировал Крачковского о развитии востоковедения в тех странах или университетах, где ему удалось побывать. В письмах он подробно пишет, кто и над чем в данный момент работает в области востоковедения во всех им посещаемых странах. В 1926 г. после своего визита в Чехословакию Ковальский сообщает: «Я был очень приятно удивлён, какой большой прогресс сделан в области востоковедения в Праге. Там уже функционируют три кафедры востоковедения: Кафедра семитских языков (проф. Рудольф Ружичка), Древнего Востока (проф. Бежих Хрозны), Истории Ближнего Востока
(проф. Алоис Мусиль). Кроме того, доцент д-р Ян Рыпка читает курс по новоперсидской и османской филологии, а доцент д-р Феликс Танер - курс по литературе мусульманских народов»33.
Однако не все конгрессы или конференции польский востоковед считал удачными. Как следует из переписки, более всего его разочаровал всемирный конгресс востоковедов в Риме в 1935 г. В то время обмен научной информацией происходил исключительно благодаря взаимным личным контактам, налаживаемым как во время заседаний, так и в кулуарах. Польский учёный заметил, что «много членов конгресса предпочитали посещать город, а не сидеть в залах, тем более
34
что стояла жара» .
Ковальский постоянно справляется у Крачковского, собирается ли он принять участие в этих предприятиях, как например, в письме от 5 апреля 1928 г.: «Собираетесь ли Вы в Оксфорд? Я, по всей вероятности, буду там и был бы очень рад, если бы мы могли познакомиться лично»35. На все такого рода вопросы академик отвечал отрицательно. Как известно, Крачковский, будучи ещё молодым востоковедом, по собственной воле отказался от завершения своей двухгодичной ближневосточной стажировки в какой-либо западноевропейской стране, гордо считая, что ученику Виктора Розена нечему учиться на Западе.
Своё мнение он изменил спустя некоторое время. В 1925 г. Крачковский предпринимал попытки во второй раз отправиться на Ближний Восток, но не получил загранпаспорта. То же самое повторилось, когда учёный пытался поехать в Швецию с лекциями в Упсальский университет36. Почему Крачковского не выпускали за границу? Возможно, причиной было то, что академик хотел путешествовать вместе со своей женой В. А. Крачковской, а советские власти в какой-то степени опасались, что знаменитый арабист может не вернуться на родину. Возможно, что ему мстили за неиспользованные им в прошлом возможности.
Невозможность Крачковским выехать за границу стала причиной того, что поль-
ский востоковед и советский арабист познакомились лично только в июне 1945 г., когда профессор Ковальский приехал в Москву по случаю чествования 220-летнего юбилея Академии наук СССР. И как заметил сам Крачковский в письме своему ученику Теодору Адамовичу Шумовскому: «Приятно было познакомиться лично после переписки чуть ли не с 1914 года»37.
Ковальский также очень тепло вспоминал об этом. Он писал: «Постоянно вспоминаю подробности моего пребывания в Москве и Ленинграде. Жаль, что это было так кратковременно и не хватало времени, чтобы действительно познакомиться с библиотеками и собраниями. <...> Я рассчитываю также на то, что между нами будет взаимообмен не только публикациями, но и докладчиками, и мы будем счастливы приветствовать Вас в Кракове»38. Но эта мечта польского учёного не сбылась, как известно, Крачковский никогда не был в Польше.
Ещё до личного знакомства, в 1925 г., Ковальский просил Крачковского сотрудничать с Востоковедной комиссией Польской Академии наук и сообщил об условиях: «Принимаем работы от 2 до 10 печатных листов. Языки публикации: английский, французский, немецкий, польский и рус-ский»39. Советский арабист не подал текста для публикации в Польскую Академию наук. Причиной может быть и тот факт, что Крачковский пообещал прислать статью для публикации в старейший польский востоковедный журнал „Яосгшк ОпеП;аН81ус7пу", который издавался с 1914 г. Инициаторами создания журнала были Владислав Котвич и Тадеуш Ковальский. В 3-м томе журнала за 1927 г. опубликована на французском языке статья Крачковского, посвящённая поэтическим произведениям аббасидского халифа Ибн аль-Мутазза40.
После личного знакомства научное сотрудничество востоковедов, помимо обмена публикациями, принимает иной характер. Тадеуш Ковальский в 1927 г. был избран членом-корреспондентом Польской Академии наук, а с 1932 г. становится действительным членом этой столь значительной
для польской науки организации41. Семь лет спустя Ковальский был избран генеральным секретарём академии и занимал этот пост вплоть до своей смерти в 1948 г.
На заседании 18 июня 1946 г. Игнатий Крачковский был избран действительным иностранным членом Польской Академии наук42. Об этом он спрашивает Ковальского, который подтверждает известие такими словами: «Это избрание является проявлением глубокого уважения и симпатии, которую чувствуют наши учёные, имевшие возможность познакомиться с Вашей научной деятельностью, а также лично с Вами»43. Польский востоковед обращает внимание на то, что избрание Крачковского совершилось единогласным решением всех членов Академии наук.
Профессор Ковальский с 1914 г. и практически до конца своих дней работал над диваном арабского поэта Ка'ба ибн Зухайра, таким образом, эту работу можно считать трудом всей его жизни. В 1924 г. он писал Крачковскому: «Надеюсь завершить издание Ка'аб ибн Зухайра к концу будущего учебного года. Он доставляет мне много трудностей, так как у меня нет другой рукописи, с которой я мог бы сравнить имеющийся материал. Как вам известно, работаю, пользуясь исключительно уникальной рукописью из библиотеки в Галле»44. О своей работе над рукописью Ковальский постоянно информировал советского учёного45. В 1945 г. он пишет Крачковскому, что у него в рукописи уже есть весь перевод на немецкий язык этого памятника, а также комментарии к нему с разработанным критическим аппаратом46.
Издание этой капитальной работы началось только спустя два года и продвигалось очень медленно, так как в Кракове работал только один наборщик, имеющий понятие об арабской системе письма47. Напечатанные части работы Ковальский отправлял в Ленинград, так как Крачковский согласился сделать все необходимые корректуры. Однако советский учёный успел проработать лишь 24 страницы. После тяжёлой болезни
5 мая 1948 г. обрывается жизнь польского востоковеда.
Ковальский не успел издать труд всей своей жизни. Это было сделано в 1950 г. его учениками. Хотя он был на пять лет моложе академика Крачковского, на состояние его здоровья сильно повлияли события Второй мировой войны. В 1939 г. он вместе с другими краковскими профессорами был арестован фашистами, побывал в тюрьме во Вроцлаве, а затем до февраля 1940 г. находился в концентрационном лагере Заксенхаузен, в котором - по его собственным словам - более 10% коллег погибло48. Ковальскому удалось вернуться в Краков, и до конца оккупации он работал в Ягеллонской библиотеке.
Примечания
1 Долинина A.A. Невольник долга. СПб., 1994.
2 Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук (СПбФАРАН). Ф. 1026. Он. 3. Д. 450. Л. 1.
3 Там же. Л. 2.
4 Архив Института востоковедения Российской академии наук. Личный фонд Оде-Васильевой К.В. Письмо И.Ю. Крачковского К.В. Оде-Васильевой от 11.02.1945.
5 СПбФАРАН. Ф. 1026. Он. 3. Д. 450. Л. 13.
6 Там же. Л. 16.
7 Poradzisz J. Materialy Tadeusza Kowalskiego // Biuletyn Archiwum PAN. 1973. № 16. S. 53.
8 Kowalska-Lewicka A. Wspomnienie o moim Ojcu Tadeuszu Kowalskim // Ibrahim Ibn Jakub i Tadeusz Kowalski w szescdziesi^ rocznicç edycji. Krakow, 2008. S. 19.
9 СПбФАРАН. Ф. 1026. Он. 3. Д. 450. Л. 7.
10 Там же. Л. 4.
11 Там же. Л. 14.
12 Там же. Л. 5.
13 Там же. Л. 23.
14 Там же. Л. 23.
15 Dziekan M.M. Profesor Tadeusz Kowalski (1889-1948) na szlakach islamu // Arabica et islamica. Studia z dziejów islamu i kultury arab-skiej. Warszawa 1997. S. 7.
16 СПбФАРАН. Ф. 1026. Он. 3. Д. 450. Л. 23.
17 Там же. Л. 97.
18 Там же. Л. 17.
19 Там же. Л. 97.
20 Dziekan М.М. Polacy а swiat arabski. Slownik biograficzny. Gdansk 1998. S. 51.
21 Zajqczkowski A. Tadeusz Kowalski i jego prace orientalistyczne // Szkice z dziejöw polskiej orientalistyki. Warszawa 1957. S. 40.
22 СПбФАРАН. Ф. 1026. Оп. 3. Д. 450. Л. 23.
23 Там же. Л. 8.
24 Там же. Л. 23.
25 Там же. Л. 1.
26 Там же. Л. 55.
27 Речь идёт о работе: Westberg G. Ibrahims ibn Jakubs Reisebericht über die Slavenlande aus dem Jahre 965. St. Petersburg. 1898.
28 Речь идёт о работе: Куник А., Розен В. Известия Ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. Ч. 1. СПб., 1878.
29 СПбФАРАН. Ф. 1026. Оп. 3. Д. 450. Л. 48.
30 Там же. Л. 50.
31 Там же. Л. 74.
32 Там же. Л. 18, 23.
33 Там же. Л. 18.
34 Там же. Л. 60.
35 Там же. Л. 25.
36 Долинина А.А. Указ. соч. С. 233-234.
37 Шумовский Т.А. Свет с Востока. М.; СПб., 2009. С. 325.
38 СПбФАРАН. Ф. 1026. Оп. 3. Д. 450. Л. 99.
39 Там же. Л.13.
40 См.: Kratchkovsky I. Une liste des oeuvres d'Ibn al-Mu'tazz. http://dspace.uni.lodz.pl:8080/ xmlui/bitstream/handle/11089/4657/3.265-278 .pdf? sequence= 1 &is Allowed=y
41 Dziekan M.M. Badania arabistyczne profesora Tadeusza Kowalskiego (1889-1948) // Przegl^d Orientalistyczny. 1996. № 1-2. S. 68.
42 СПбФАРАН. Ф. 1026. Оп. 2. Д. 53. Л. 1.
43 Там же. Л. 102.
44 Там же. Л. 1.
45 Там же. Л. 5,25.
46 Там же. Л. 97.
47 Там же. Л. 108.
48 Там же. Л. 93.
