CC BY
53
УДК 11:82
ББК 87.3(2)53:83.3(2)
ПИФАГОРЕИЗМ, АЛХИМИЯ И АНДРОГИННАЯ ЛЮБОВЬ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ ЗИНАИДЫ ГИППИУС «ТЫ:» (1905)1
О.А. БЛИНОВА
Лицей им. Рёне Кассена Шох 4, Страсбург, 67046, Франция E-mail: [email protected]
Предлагается рассматривать поэтический текст З.Н. Гиппиус «Ты:» (1905 г.) как выражение ее теории личной любви, сформулированной эксплицитно и наиболее полно в речи «Арифметика любви» (1929 г). Впервые обосновывается возможность интерпретации «Ты:» в ключе пифагореизма, обширной умозрительной эклектической системы, лежащей в основе многих эзотерических дисциплин, в частности алхимии. В ходе анализа поэтического текста используется подход, основанный на изысканиях в области нарратологии, согласно которому воспринимаемые в динамическом аспекте лирический субъект и его адресат создаются стихотворным текстом и в стихотворном же тексте. Выявлено, что дуалистическое видение мира, свойственное пифагореизму, прочитывается как в означаемых, так и в ухищренном расположении означающих стихотворения «Ты:». Предпринята попытка привлечения мистической нумерологии к пониманию его герметического содержания. В заключение сделан вывод о квазидеми-ургическом творческом процессе писательницы и о существовании у нее законченной теории любви уже в самом начале XX века.
Ключевые слова: символизм, теория личной любви, андрогинизм, пифагореизм, алхимия, мистическая нумерология, дуализм, мужское и женское начала, Ребис, хиазм, оксюморон.
PYTHAGOREANISM, ALCHEMY AND ANDROGYNOUS LOVE IN THE POETIC TEXT «YOU:» (1905) BY ZINAIDA GIPPIUS
О.А. BLINOVA
Lycée René Cassin 4, rue Schoch BP 67, Strasbourg cedex, 67046 France E-mail: [email protected]
It is proposed to consider the poetic text «You:» (1905) by Z.N. Gippius as an expression of her theory on personal love, explicitly worded in the most accomplished manner in her speech «The Arithmetic of Love» (1929). The possibility of interpretation of «You:» is argued for the first time through the angle of pythagoreanism, a vast and eclectic speculative system which was at the foundation of many esoteric disciplines, including alchemy. A poetic approach centered on finds in narratological studies is used in this analysis. In line with this approach, the lyrical subject and its addresser, being considered from a dynamic viewpoint, are created by and within the poetic text. It is evidenced that the dualistic
1 Статья подготовлена на основе доклада, представленного на Международной научной конференции «Круг Мережковских в литературно-философском контексте эпохи» (в рамках проекта РНФ №17-18-01432: «Русская литература и философия: пути взаимодействия». Институт мировой литературы имени А.М. Горького РАН и Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева», г. Москва, 11-12 сентября 2018 г.).
vision of a universe specific to pythagoreanism is noticed through the signified as well as through the subtle disposition of the signifiers in the poem «You:». An attempt to apply the mystical arithmology of pythagoreanism for the comprehension of hermetic meaning is also undertaken. In conclusion, it is deduced that the author's creative process is assimilable to the demiurgic act and that her theory of love had already existed in its final form at the very start of the twentieth century.
Key words: symbolism, theory of personal love, androgyny, pythagoreanism, alchemy, mystical arithmology, duality, masculine and feminine principles, the Rebis, chiasmus, oxymoron
В речи «Арифметика любви», произнесенной 3 июля 1929 г., З.Н. Гиппиус дает наиболее законченный вариант своей теории любви. Ее теория основана на четырех постулатах. Первый предполагает «абсолютную единственность любимого», второй - «вечность любви», третий утверждает ее «духовно-телесный» характер, являющийся отражением двойной душетелесной природы человека, -для Гиппиус эта двойственность органична и заложена в каждой человеческой клетке [1, с. 157, 158]. Наконец, четвертый постулат полагает «андрогинизм» че-ловека2, рассматривая каждого индивидуума как неравное и единственное в своем роде сочетание двух фундаментальных начал бытия.
Основные постулаты этой теории любви выражены в стихотворении «Ты:», написанном в 1905 г., т.е. примерно за четверть века до «Арифметики любви». Впервые оно было опубликовано в составе цикла «Водоскат» в двойном номере журнала «Весы» за март-апрель 1906 г. По поводу этой публикации Гиппиус писала редактору «Весов» В. Брюсову 8 февраля того же года: «Петербургские моралисты и моралистки, "искренно любящие" меня, узнав, что я - о ужас! - хочу напечатать стихотворение "Милый - мой - милая...", чуть не депутацию ко мне думали отправить, чтобы я этого не делала. Я же, -клянусь, без притворства, - никак не могу сообразить, что за пагубный вывод для моей "женской чести"... можно тут сделать. Мне просто интересно, как с житейской точки зрения, можно это понять?» [2, с. 484]. Процитированные строки, обращенные «ведьмой»3 Гиппиус к «магу»4 Брюсову, явно исключают "житейскую точку зрения" из поля возможных интерпретаций герметического текста «Ты:». Ведомые полушутливыми указаниями Гиппиус, мы предлагаем его прочтение в философско-эзотерическом ключе пифагореизма и алхимии.
2 См.: Гиппиус З.Н. Арифметика любви // Гиппиус З.Н. Собрание сочинений. Т. 13: У нас в Париже. М.: Дмитрий Сечин, 2012. С. 159 [1].
3 Так Гиппиус называет сама себя в стихотворении «Всё колдует, всё пророчит...» (см.: Гиппиус З.Н. Стихотворения / вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. А.В. Лаврова. СПб.: Академический проект, 1999. С. 297 [2]).
4 Так Гиппиус называет Брюсова в письме от 29.5.(11.6). 1906 (см.: Переписка З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского, Д.В. Философова с В.Я. Брюсовым (1906-1909) / публ. и подгот. текста М.В. Толмачева; коммент. Т.В. Воронцовой // Литературоведческий журнал. 2001. № 15. C. 131).
Но сначала представим трудности, связанные с выявлением присутствия андрогинной составляющей5 в поэзии той, которую нередко величали также «пленительным подростком», похожим «на андрогина с холста Содомы»6, либо, более приземленно, «гермафродитом»7. Первая из этих трудностей - совершенное отсутствие в поэтическом словаре писательницы терминологии, напрямую связанной с андрогинизмом8. Утверждения о «неизменном» мужском роде ее лирического субъекта9 и об антитетическом функционировании ее поэтического мира10, разделяемые многими критиками и исследователями, также не облегчают поставленной задачи. Наконец, немаловажным фактором является поздняя публикация теоретической прозы Гиппиус, включающей ее размышления об андрогинизме.
Начнем по порядку. Отсутствие в поэтическом лексиконе Гиппиус терминов, восходящих к андрогинизму, связано, вероятнее всего, с дорогим для символистов принципом несоответствия между словом и символом, сформулированным ее супругом Д. Мережковским в 1892 г.: «В поэзии то, что не сказано и мерцает сквозь красоту символа, действует сильнее на сердце, чем то, что выражено словами» [6, с. 42].
По поводу «неизменного» мужского рода лирического субъекта в поэзии Гиппиус статистический анализ 473 поэтических текстов, собранных, откомментированных и изданных А. Лавровым в сборнике «Стихотворения»11, показал, что 308 из 473 стихотворений и поэм Гиппиус, т.е. 65%, написаны от первого лица единственного числа лирического субъекта. В 39% от этих 308 текстов «я» имеет признаки мужского грамматического рода. В 2,5% эти признаки относятся к женскому грамматическому роду. В 0,5% лирический субъект имеет андрогин-ную природу, т.е. признаки его «я» относятся как к мужскому, так и к женскому
5 Эта часть статьи, а также следующая, об источниках знаний Гиппиус в области алхимии, были опубликованы на французском языке в нашей статье «Создание андрогинного лирического субъекта в поэзии З. Гиппиус» (см.: Zinaïda Guippius. Poésie et philosophie du genre. Strasbourg: PUS, 2016. P. 82-89 [3]).
6 См.: Маковский С.К. Зинаида Гиппиус (1869-1945) // З.Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: РХГА, 2008. С. 730 [4] (Французский исследователь М. Нике предлагает прочтение «с холста Сомова» (см.: Niqueux M. Le mythe de l'androgyne dans la modernité russe // Modernités russes. № 4: La femme dans la modernité. Lyon: Centre d'études slaves André Lirondelle, 2002. Р. 144 [5]).
7 См., напр., статью М. Павловой «З.Н. Гиппиус в дневниках С.П. Каблукова: гендерный аспект» (см.: Zinaïda Guippius. Poésie et philosophie du genre. Strasbourg).
8 Вывод сделан на основе анализа 473 поэтических текстов (см.: Гиппиус З.Н. Стихотворения).
9 См., напр.: Анненский И.Ф. О современном лиризме // З.Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: РХГА, 2008. С. 238; Паолини М. Мужское «я» и «женскость» в зеркале критической прозы Зинаиды Гиппиус // З.Н. Гиппиус. Новые материалы. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 274; Лавров А.В. З.Н. Гиппиус и ее поэтический дневник // Гиппиус З.Н. Стихотворения. СПб.: Академический проект, 1999. С. 46.
10 См., напр.: Шагинян М.С. О блаженстве имущего. Поэзия З.Н. Гиппиус // З.Н. Гиппиус: pro et contra. СПб.: РХГА, 2008. С. 439, 441; Лавров А.В. З.Н. Гиппиус и ее поэтический дневник // Гиппиус З.Н. Стихотворения. СПб.: Академический проект, 1999. С. 41.
11 См.: Гиппиус З.Н. Стихотворения.
грамматическому роду. Наконец, в 58% стихотворных текстов «я» лирического субъекта не обладает явно выраженными родовыми грамматическими признаками12. указывает на существование значительной лирической зоны, лишенной признаков грамматического рода. Путеводителем по этой зоне служат способы воплощения мужского и женского начал, первое из которых выражается у Гиппиус через идею формы, порядка и власти, второе - посредством водной стихии, восприимчивости, нежности и подчиненности. Воплощения эти берут свое начало в пифагореизме и алхимии, а также в использующем их символику масонстве.
Что же касается антитезы, то она лишь одна из стадий творческого процесса поэтессы, начинающегося с непрестанного поиска противополож-ностей для осуществления наиболее полного их синтеза. Переход от анализа к синтезу противоположностей проявляется в использовании семантического поля союза, соединения и слияния, в выборе стратегического места - в конце текста - для слов и пассажей, выражающих такую семантику, и особенно в использовании оксюморонов. Стилистико-статистический анализ показывает присутствие в поэзии Гиппиус 104 случаев использования оксюморона - стилистической фигуры, которая благодаря своей подчинительной конструкции достигает «удивительного согласия» в соединении «обычно противоположных или противоречивых»13 терминов [8, с. 137]. По своему построению и функционированию оксюморон можно отнести к тому, что М. Элиаде называет вслед за Николаем Кузанским coincidentia oppositorum14, т.е. устремлением человека к преодолению противоположностей в надежде вернуть первоначальное единство. Среди проявлений coincidentia oppositorum центральное место принадлежит фигуре андрогина, в которой осуществляется слияние мужского и женского начал. Являясь выражением одного и того же феномена, оксюморон, таким образом, обладает потенциальной способностью отразить андрогинизм.
При изучении андрогинной природы лирического субъекта и его адресата у Гиппиус мы опирались на разработки литературной критики в области поэзии, использующей результаты нарратологических изысканий. Согласно такому подходу, обе эти словесные инстанции являются амбивалентными продуктами тончайшего синтеза автобиографии и вымысла, создаваемыми с помощью литературных приемов по мере разворачивания поэтического текста и в поэтическом же тексте15. Понять суть функционирования поэтического мира Гиппиус позволяют строки М. Шагинян, принявшей деятельное участие в составлении второго сборника стихов (1903-1909 гг.) поэтессы: «...томленье по но-
12 Схожие результаты, полученные на основе около 282 стихотворений, см.: Filonov Gove A. Gender as a Poetic Feature in the Verse of Zinaida Gippius // American contributions to the eighth International Congress of Slavists. Ohio: Slavica Publishers, 1978. Vol. 1. P. 381 [7].
13 Перевод наш. - О.Б.
14 См.: Eliade M. méphistophélés et le mythe de l'androgyne. Paris: Gallimard, 1962. P.98 [9].
15 См.: Combe D. Poésie et récit, une rhétorique des genres. Mayenne: José Corti, 1989. Р. 162-165 [10]; Meschonnic H. La rime et la vie. Lagrasse: Verdier, 1989. Р. 315-316 [11]; Figures du sujet lyrique. Paris: PUF, 1996. Р. 8 [12].
вой твари есть тот фундамент, на котором воздвигается вся ее поэзия. <...> Гиппиус не останавливается на голом томлении ..., она прощупывает в самой себе все корни этого томления, узнает действенную их природу, находит пути произрастания этих корней в живую жизнь. И вот томленье по новой твари начинает сменяться деланием новой твари» [4, с. 444, 445]. Идея делания новой твари напрямую связана с алхимией.
Нет никаких сомнений в том, что Гиппиус знала, как минимум в своих основных чертах, алхимическую доктрину. Весной 1905 г. между ней и Ф. Сологубом завязывается поэтический диалог, который мы назвали «переписка колдунов». В «Заклятии первом» этого колдовского эпистолярия Сологуб ведет речь об алхимической реторте: «Без реторт я Зинаиду/ Гиппиус заворожу». Третье послание Гиппиус содержит стих: «Но жаль мне власти тайных знаний...»16 (а алхимия традиционно входит в состав «тайных знаний»). Стоит также отметить, что обычно довольно скрытная по поводу своих источников Гиппиус часто цитирует «Фауста» Гете, многие пассажи которого отсылают к алхимии. Вспомним в связи с этим манифест Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892 г.). Супруг Гиппиус сравнивает в нем представителей нарождающегося русского символизма с Гомункулом, персонажем из «Фауста», созданным алхимическим способом и живущим в «кристалле Вагнеровской реторты» [6, с. 55]. Еще чаще, чем имя Гете, в текстах Гиппиус упоминается имя Вл. Соловьева. Его цикл статей «Смысл любви» (1892-1894 гг.), к которому неоднократно обращается Гиппиус, содержит «фантастический» сценарий. Следуя ему, человечество могло бы обрести бессмертие посредством идеальной пары влюбленных, заменяющей собой «философский камень или жизненный элексир»17. Алхимия занимает важное место в романе Д. Мережковского «Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)», изданном отдельной книгой в 1901 г. Одним из его персонажей является старый алхимик мессер Галеотто Сакробоско, его жизнь - бесконечные поиски философского камня. В этом романе речь идет о четырех стихиях, лежащих в основе мироздания, а также о «божественном превращении металлов». Упоминается в нем и имя арабского алхимика иранского происхождения Джабира ибн Хайана (у Д.М. - Джабир Абдалла), которого считают инициатором философского и мистического направления в алхимии18. Весной 1896 г., во время работы Мережковского над романом, супруги путешествовали по Италии и Франции «"по следам Франциска I" (которого сопровождал Леонардо)»19. По свиде-
16 См.: Гиппиус З.Н. Стихотворения / публ. А.Л. Соболева // Русская литература. 1991. № 2. С. 189, 185 [13]; Гиппиус З.Н. Стихотворения. С. 299, 531.
17 Соловьев В.С. Смысл любви // Соловьев В.С. Собрание сочинений: в 10 т. 2-е изд. Т. 7. СПб.: Просвещение, 1914. С. 51.
18 См.: Мережковский Д.С. Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) // Мережковский Д.С. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. М.: Правда, Огонек, 1990. С. 390, 383, 395-397, 558.
19 Гиппиус З.Н. Дмитрий Мережковский // Гиппиус З.Н. Собрание сочинений. Т. 6: Живые лица. М.: Русская книга, 2002. С. 239.
тельству Гиппиус, по возвращения в Россию в июне того же года Мережков-~ 20 ский рассказывал, а потом читал ей написанные главы нового романа .
Толчком к исследованию алхимической символики в поэзии Гиппиус послужило интересующее нас стихотворение «Ты:»21 [2, с. 159]. Большая его часть состоит из метафорических образов любимого лирическим субъектом существа:
Ты:
1 Вешнего вечера трепет тревожный -
2 С тонкого тополя веточка нежная.
3 Вихря порыв, горячо-осторожный -
4 Синей бездонности гладь безбережная.
5 В облачном небе просвет просиянный -
6 Свежих полей маргаритка росистая,
7 Меч мой небесный, мой луч острогранный -
8 Тайна прозрачная, ласково-чистая.
9 Ты - на распутьи костер ярко-жадный -
10 И над долиною дымка невестная.
11 Ты - мой веселый и беспощадный, -
12 Ты - моя близкая и неизвестная.
13 Ждал я и жду я зари моей ясной,
14 Неутомимо тебя полюбила я...
15 Встань же, мой месяц серебряно-красный,
16 Выйди, двурогая, - Милый мой - Милая...
Как отмечают многие специалисты22, «я» и «ты» в этом стихотворении имеют андрогинную природу, явно выраженную в стихах 11-16. «Мужежен-ская» суть лирического субъекта раскрывается в стихах 13-14 («Ждал я и жду я зари моей ясной,/ Неутомимо тебя полюбила я...»), а андрогинность адресата -в стихах 11-12 («Ты - мой веселый и беспощадный, - / Ты - моя близкая и неизвестная») и 15-16 (Встань же, мой месяц серебряно-красный,/ Выйди, двурогая, - Милый мой - Милая...). Наше внимание привлек отброшенный Гиппиус вариант последнего двустишия:
15 Встань же, мой месяц серебряно-красный,
16 Солнышко вещее, - милый мой - милая... [2, с. 484]
В нем, помимо ночного светила, финальная характеристика любимого лирическим субъектом существа содержит отсылку к солнцу. Этот двойной
20 Там же. С. 248.
21 См.: Гиппиус З.Н. Стихотворения. С. 159.
22 См., напр.: Matich O. Paradox in the Religious Poetry of Zinaida Gippius. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. Р. 73 [14]; Niqueux M. Le mythe de l'androgyne dans la modernité russe // Modernités russes. № 4: La femme dans la modernité. Lyon: Centre d'études slaves André Lirondelle, 2002. Р. 145.
образ вызывает в памяти «алхимическую свадьбу» короля Солнца и королевы Луны, являющуюся заключительным этапом Орш-а Magnum-a (Великого Делания). «Алхимическая свадьба» завершается превращением королевской четы в Ребиса, андрогинного существа, сохраняющего атрибуты двух светил.
К возможным причинам, по которым Гиппиус отказывается от такого финала, мы вернемся ниже. А пока проанализируем две первые строфы, подготавливающие посредством игры с грамматическим родом появление влюбленной андрогинной пары. Главные слова словосочетаний всех нечетных стихов этой первой части стихотворения являются именами существительными мужского рода, тогда как в четных стихах они представлены именами существительными женского рода, что дает нам следующую «родовую» схему:
1 трепет [нечет])
2 веточка (Ж, [чет])
3 порыв [нечет])
4 гладь (Ж, [чет])
5 просвет [нечет])
6 маргаритка (Ж, [чет])
7 меч, луч ДО, [нечет])
8 тайна (Ж, [чет])
Стихотворение написано перекрестными женскими и дактилическими рифмами. В женских рифмах (ж) ударение падает на второй, считая от конца, слог (2 - четное число <чет>), в дактилических (д) - на третий (3 - нечетное число <нечет>). Совмещение «родовой» схемы со схемой рифм дает совершенно правильное чередование:
1 трепет ДО, [нечет]/ ж, <чет>)
2 веточка (Ж, [чет]/ д, <нечет>)
3 порыв ДО, [нечет]/ ж, <чет>)
4 гладь (Ж, [чет]/ д, <нечет>)
5 просвет ДО, [нечет]/ ж, <чет>)
6 маргаритка (Ж, [чет]/ д, <нечет>)
7 меч, луч ДО, [нечет]/ ж, <чет>)
8 тайна (Ж, [чет]/ д, <нечет>)
Зная устремленность поэта к синтезу, можно ожидать, что это чередование уступит место слиянию противоположных признаков. В третьей строфе (ст. 9-12) впервые появляется личное местоимение «ты», отсылающее к названию стихотворения. В первом предложении - «Ты - на распутьи костер ярко-жадный -/ И над долиною дымка невестная» - оно является подлежащим при именных сказуемых костер (М) и дымка (Ж), соедияя в единое целое мужское и женское, огонь и воду, красный и белый цвета. Аллюзия на фату, женский свадебный головной убор обычно белого цвета, содержащаяся в словосочетании «дымка невестная», а также использование сочинительного союза «и» усиливают впечатление слияния противоположностей. Второе предложение представляет две
грани адресата - мужскую «мой веселый и беспощадный» (ст. 11) и женскую «моя близкая и неизвестная» (ст. 12). Троекратное анафорическое повторение местоимения «ты», открывающего 9, 11 и 12 стихи ускоряет ритм и усиливает поэтическое напряжение. Этот эмоциональный порыв предвосхищает момент, когда раскрывается андрогинная природа самого лирического субъекта: «Ждал я и жду я зари моей ясной,/ Неутомимо тебя полюбила я...» (ст. 13-14). Стихотворение заканчивается словами «Милый мой - Милая...», адресованными лирическим субъектом любимому им существу. Эта финальная формула, содержащая дефис и представляющая собой пример грамматического оксюморона, связывающего воедино субстантивированные прилагательные мужского и женского рода, поясняет синтаксическую конструкцию всего текста. Действительно, присутствующие в трех первых строфах тире (см. ст. 1, 3, 5, 7, 9, 11), как мостики, соединяют «мужские» и «женские» стихи каждого двустишия, придавая целостность двум обособленным частям. Таким образом, все элементы этого стихотворения участвуют в создании андрогинного адресата.
Помимо этого, в тексте «Ты:» заметную роль играют числа 3, 4 и 7. Стихотворение написано четырехстопным (4) дактилем (3) и содержит 4 четверостишия (4). По использованию личных местоимений оно может быть разделено на 3 части: первая, состоящая из двух первых строф, не содержит ни одного личного местоимения; во второй части, соответствующей третьей строфе, появляется местоимение «ты»; а в третьей - «я». Местоимение «ты» повторяется 4 раза (вместе с заглавием). В самом стихотворении оно встречается 3 раза в третьей строфе, тогда как местоимение «я» - 3 раза в четвертой строфе. Такое непрерывное колебание между числами 3 и 4 дает идею движения, тогда как взятое отдельно число 4 символизирует филигранью начертанные 4 стихии: отсылка к огню легко прочитывается в существительном «костер» (ст. 9), к воде - в прилагательном «росистая» (ст. 6); словосочетания «Вихря порыв» (ст. 3) и «В облачном небе» (ст. 5) указывают на присутствие воздуха, а словосочетания «Свежих полей» (ст. 6), «на распутьи» (ст. 9) соотносятся со стихией земли. Сумма трех и четырех, число 7, отсылает к лунному циклу, состоящему из 4 недель (7 х 4). К этому нужно добавить 7 случаев использования притяжательного местоимения «мой, моя» для обозначения адресата, связанного с луной. Заметим, кстати, что то же самое сочетание чисел 3, 4 и 7 в отношении самой Гиппиус дает и Сологуб в «Заклятии втором» из уже упомянутой «переписки колдунов»: «Соблазны чисел в дольнем мире, -/ Ликуют три, горят четыре,/ И семь в кольце» [2, с. 532-533]. Учитывая несомненную значимость чисел в стихотворении «Ты:», присутствие в нем символики четырех стихий, понятий мужского и женского, чета и нечета, можно предположить, что в его построении Гиппиус опиралась на доктрину Пифагора, следы которой явно ощутимы в более поздних философских системах, в частности, в платонизме, новопифагореизме и неоплатонизме.
Свидетельством тому, что Гиппиус увлекалась числами, служат стихотворения «Числа» (1903 г.), «13» (1903 г.), «16» (1918 г.), «Цифры» (1922 г.),
«Мера» (1924 г.) и «Негласные рифмы» (1925 г.). В автобиографической анкете, заполненной 8 марта 1915 г., в графе «Credo или девиз» Гиппиус отметила: «1, 2 и 3» [2, с. 40]. В своем письме к Г. Адамовичу от 15 августа 1927 г. она писала: «Категория чисел - ближе соприкасается с реальностью, чем мы привычно воображаем» [15, с. 367]. По поводу интереса, который Гиппиус питала к числам, А. Лавров замечает: «Подобно философам-пифагорейцам, исходившим из онтологического понимания числа, Гиппиус провидела в числах идеальное субстанциальное бытие» [2, с. 40]. Следует отметить, что в 1905 г. в статье «Все против всех» Гиппиус, анализируя отношение С. Булгакова к философскому наследию Вл. Соловьева, сравнивает его с приверженцами пифагореизма: «Пифагорейское - ipse dixit - сам сказал ограждает ученика от всяких умственных треволнений и бурь» [16, с. 128]. Три аспекта пифагореизма должны были привлечь особое внимание Гиппиус: центральная роль, отводимая числам, стремление к синтезу и, конечно же, дуализм.
Согласно умозрительным построениям пифагореизма, разрешаясь в пропорции, равновесии и гармонии, миром движет не что иное, как напряжение, существующее между противоположными категориями. У Платона и Аристотеля эта дихотомия сводится к противопоставлению формы, начала активного, и материи, начала пассивного23. В своем труде «О возникновении животных» Аристотель к тому же кардинально меняет ракурс: ставя во главу мужское и женское начала, он утверждает фундаментальную разницу их ролей, отождествляя первое с духовным, с формой, а второе - с телесным, с материей. По Аристотелю, в процессе творения мира мужское начало придает форму материальному (женскому) началу, сообщает ему движение, вносит в него душу24. В данной перспективе такие категории, как предел, единство, число 1 и вообще нечет, свет, добро и т.д., объединенные понятием «формы», становятся проявлениями мужского начала, тогда как полярные им категории беспредельности, множества, числа 2 и вообще чета, тьмы, зла и т.д., объединенные понятием «материи», воспринимаются как проявления женского начала. О. Рябов считает, что именно этот, аристотелевский, подход вдохновил русских мыслителей и артистов второй половины XIX века25. Процитируем в этой связи отрывок из письма Гиппиус к В. Нуве-лю от 5.12.1906, в котором присутствует пифагорейская терминология: «Я в поле ставлю разделения начала мужского и женского ..., если в "женском начале" нет творчества - то зачем это женское начало? <...> Но, Валичка, я не знаю, зачем оно, ... а только знаю, что без него нет пола да и нет мира, ибо нет полюсов, антиномий, которые и суть жизнь мира, и даже всё творчество в нем. Может быть, захотите вы тогда уничтожить лишь женщин, оставив женское начало в мужчинах? Но этим вы оскорбляете всю плоть мира вообще, не давая ей участия в жиз-
23 См.: Трубецкой С.Н. Пифагор и пифагорейцы. Жизнеописание Пифагора // ЭСБЕ: в 86 т. Т. 23А. СПб.: АО «Ф.А. Брокгауз - И.А. Ефрон», 1898. С. 767 [17].
24 См.: Рябов О.В. Женщина и женственность в философии Серебряного века. Иваново: Ивановский гос. университет, 1997. С. 8 [18].
25 Там же. С. 8-10.
ни духа с его антиномиями и полярностями, не позволяете им тоже воплощаться, тоже искать своей последней гармонии»» [19, с. 338, 339].
Стихотворение «Ты:» Гиппиус является также оригинальной иллюстрацией дуалистического мировоззрения пифагорейцев и их последователей. Действительно, благодаря понятиям «форма» и «материя», соответствующим мужскому и женскому началам, андрогинная душетелесная природа адресата прочитывается не только в означаемом, но и в ухищренном расположении означающего этого текста: разбивка на двустишия, состоящие из «мужских» и «женских» стихов, может послужить тому одним из примеров. Более того, синтез формы и материи осуществляется в отдельно взятых стихах (см. ст. 1, 2, 4, 5, 6) посредством грамматического хиазма «прилагатенльное, существительное/ существительное, прилагатенльное». Симметричная крестообразная структура хиазма (еще один образ числа 4) отсылает к понятию формы, тогда как содержание каждого стиха воплощает мир материи:
1 Вешнего вечера трепет тревожный -
2 С тонкого тополя веточка нежная.<...>
4 Синей бездонности гладь безбережная.
5 В облачном небе просвет просиянный -
6 Свежих полей маргаритка росистая.
Синтез чета и нечета, рассмотренный выше, также представляет собой замечательную формальную особенность стихотворения. Из вышесказанного следует, что андрогинизм как проявление концепта coensidentia oppositorum (совпадение противоположностей) неоплатоника Николая Кузанского (статья о нем, написанная Вл. Соловьевым, была включена в ЭСБЕ, 1897) присутствует в данном тексте на всех уровнях посредством синтеза формы и материи, а также означающего и означаемого. Таким образом, он становится у Гиппиус основополагающим принципом подлунного мира и бытия. Но вернемся к нумерологии пифагореизма, в частности ее мистическому аспекту.
В настоящий момент трудно отличить изначальный смысл этой доктрины от ее последующих вариантов. Тем не менее значение, которое пифагореизм
придает числам, воспринимаемым, по выражению Теона Смирнского, как
26
«начало, источник и корень всего» , остается во все времена неизменным. Согласно легенде, Пифагор был первым, кто использовал термин «космос» для обозначения вселенной. Греческое значение слова космос - «порядок» - указывает на то, что вселенная воспринималась пифагорейцами как упорядоченное целое, управляемое законами гармонии и числами. В таком понимании мироздания кроется настоящая мистическая нумерология, согласно которой каждое число - не только сумма единиц, но и определенная сила, которая, прибавляя 1 + 1 + и т.д., придает полученной таким образом совокупности своеобразные,
26 См.: Detienne M., Saintillon D. Pythagore et pythagorisme // Universalis. Version numérique. 2001, № 7. (См. также статью «Теон Смирнский» в Википедии.)
только ей присущие свойства. Например, в единице пифагорейцы видели причину единения, а в двойке - причину раздвоения и разделения. Шире, те же свойства были атрибутированы и понятиям чета и нечета. Сумма первых четырех чисел (1 + 2 + 3 +4 = 10), Тетрактис, содержала в себе совокупность всех знаний:
Огонь 1 Дух творящий
Воздух 1 1 Материя
Вода 1 1 1 Союз духа и материи
Земля 11 1 1 Сотворенная форма
Четыре стихии Тетрактиса превращаются одна в другую и являются основой мира тварного и постижимого. На этих универсальных представлениях позднее будут основаны алхимия, астрология и многие другие эзотерические доктрины. Пифагорейцы почитали Тетрактис как божество: «Благослови нас, божественное число, ты, сотворившее богов и людей. О священный, священный Тетрак-тис, ты, содержащий в себе корень и источник вечного созидательного потока, потому что божественное число начинается с совершенной и коренной единицы и достигает священной четверки, далее оно порождает мать всего сущего, все соединяющую, первенца, который никогда не отклоняется, священное Десять, содержащее ключ ко всему» [20, с. 15-16]27. Помимо единицы, представляющей божественное и мир непостижимого, и десяти, дающих ключ к пониманию вселенной, эта цитата содержит упоминание священной четверки. Число 4 в пифагореизме соответствует земле с четырьмя сторонами света и четырьмя временами года. Оно символизирует также четыре стихии, и в частности землю, населенную людьми. Божественная Триада, включающая потенциальную силу, разум и любовь, может проявиться полностью лишь посредством человеческого существования: 4 - 1 = 3. В соотношении с числом 7, представляющим гармонию циклического движения, 4 выражает динамику, в соответствии с которой человек как тварь, происходящая из Божественного единства, призван вернуться к Творцу, к Божественной Триаде: 7 - 4 = 3.
Это пофагорейское видение чисел оказывается задействованным в тексте «Ты:». Его третья строфа заслуживает особого внимания, так как концентрирует в себе почти все отклонения от метрической схемы:
Ты - на распутьи костер ярко-жадный - _/__| _/__| _/__| _/ _
И над долиною дымка невестная. ___| _/__| _/__| _/__
Ты - мой веемый и беспощадный, - _/__| _/__|___/| _
Ты - моя близкая и неизвестная. _/__| _/__|___| _/__
Проявляется динамика преобразования числа 4 в число 3, что, по нашему предположению, напоминает пифагорейский переход от человеческого существования к
27 Перевод наш. - О.Б.
божественному. Отметим, что три стиха из четырех (см. ст. 2, 3 и 4) в этом третьем четверостишии имеют три ударения против четырех, предусмотренных по схеме (4 - 1 = 3). Третий стих состоит из трех стоп против четырех в остальных стихах (4 - 1 = 3). Сверх того, ударение третьей стопы этого третьего стиха перенесено с первого слога на третий. Этот стих, единственный в стихотворении, состоящий из 10 слогов против 11-12, предусмотреных по схеме. Отмеченный числом 10, являющимся ключом к пониманию вселенной, этот стих эксплицитно содержит упоминание двух главных героев текста: присутствие лирического субъекта кроется в притяжательном местоимении «мой», его адресат указан личнам местоимением «Ты». Всё это подводит к идее, что путь возвращения в божественный мир проходит, по Гиппиус, через любовь двух андрогинных человеческих существ. Письмо Гиппиус от 12.05.1905, адресованное Философову, подкрепляет нашу гипотезу. В этом письме Гиппиус представляет свои интуитивные догадки относительно чисел 1, 2 и 3, выражающих, по ее мнению, любовь будущего: число 1 соответствует единственности каждой человеческой личности, число 2 - «тайне двух», «прикосновению к вечности», единственности союза двух любящих людей, число 3 есть «общность между ними, и даже между всеми личностями, общность их единственно не отрицающая - общность в едином центре, общность в Боге, в Трех в Одном. Не человеческая уж общность, но человеческое возвышающая до божеского. Общность, обнимающая любовно раздельность и сохраняющая ее в себе» [15, с. 65].
Анализ стихотворения «Ты:» показывает, что оно содержит основные элементы теории любви Гиппиус, а именно, андрогинизм как основополагающий принцип человеческого индивидуума и андрогинную «духовно-телесную» любовь с ее главенствующей ролью в процессе возвышения человеческого до божеского. Однако центральный постулат этой теории, т.е. единственность любимого существа, еще не получил должного освещения. Для этого вернемся к фигуре Ребиса, алхимического сплава красного короля Солнца и белой королевы Луны.
Как уже было указано, Гиппиус отказывается от этого образа. Какими могли быть причины такого решения? Во-первых, слово «солнышко» среднего рода в русском языке, что нарушает общую логику стихотворения, построенного не муже-женских парах-двустишиях. Во-вторых, образ Ребиса слишком «го-ворящ» для поэтического мира Гиппиус, в котором нет места, например, слову «андрогин». Наконец, Ребис противоречит ее идеалу человеческой личности, безусловно андрогинной, но восходящей к индивидууму и только к индивидууму, а не к паре, состоящей из физических мужчины и женщины, как это имеет место, например, у Вл. Соловьева. Отклоняя Ребиса, поэтесса обращается к двойному образу луны-месяца. Итак, финальный образ текста «Ты:» - «Встань же, мой месяц серебряно-красный,/ Выйди, двурогая, - Милый мой - Милая... » - передает андрогинную природу любимого существа, сохраняя при этом его индвидуальную целостность и подчеркивая его единственность и уникальность: «ты» для «меня» также единственен, как Луна, освещающая ночное небо. Судя по символике белого (серебряного) и красного цветов, восходящей
к алхимической белой и красной тинктуре, адресат стихотворения «Ты:» способен, подобно философскому камню, созданному при их участии, одержать победу над смертью, открывая тем самым доступ в вечность.
По своей символике стихотворение «Ты:» далеко не изолировано в поэтическом наследии Гиппиус. Например, удивительные метаморфозы алхимического Ребиса можно проследить в стихотворениях «Водоскат»28 (1905 г.), «Овен и Стрелец» (1907 г.) и «Юный март» (1917 г.).
Подводя итоги, отметим квазидемиургический характер процесса стихосложения у Гиппиус: поэт буквально творит лирического субъекта и адресата текста «Ты:» с помощью богатой символики и концептуальных понятий, навеянных, помимо прочего, алхимией и пифагореизмом. Ее «делание» связано с символистской концепцией поэтического искусства, способного создавать новую реальность. В стихотворении «Ты:» речь идет о новой андрогинной любви - дороге, ведущей к бессмертию. Анализ «Ты:» наглядно показывает существование у Гиппиус законченной теории любви уже в самом начале XX века.
Список литературы
1. Гиппиус З.Н. Арифметика любви // Гиппиус З.Н. Собрание сочинений. Т. 13: У нас в Париже. М.: Дмитрий Сечин, 2012. С. 157-164.
2. Гиппиус З.Н. Стихотворения / вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. А.В. Лаврова. СПб.: Академический проект, 1999. 592 с.
3. Zinaïda Guippius. Poésie et philosophie du genre / dir. par O. Blinova. Strasbourg: PUS, 2016. 256 p.
4. З.Н. Гиппиус: pro et contra / сост., вступ. ст., коммент. А.Н. Николюкина. СПб.: РХГА, 2008. 1038 с.
5. Niqueux M. Le mythe de l'androgyne dans la modernité russe // Modernités russes. № 4: La femme dans la modernité. Lyon: Centre d'études slaves André Lirondelle, 2002. Р. 139-148.
6. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб.: Типо-литография Б.М. Вольфа, 1893. 192 с.
7. Filonov Gove A. Gender as a Poetic Feature in the Verse of Zinaida Gippius // American contributions to the eighth International Congress of Slavists. Ohio: Slavica Publishers, 1978. Vol. 1. P. 379-407.
8. Fontanier P. Les figures du discours. Paris: Flammarion, 1968. 504 p.
9. Eliade M. Méphistophélès et le mythe de l'androgyne. Paris: Gallimard, 1962. 280 p.
10. Combe D. Poésie et récit, une rhétorique des genres. Mayenne: José Corti, 1989. 203 p.
11. Meschonnic H. La rime et la vie. Lagrasse: Verdier, 1989. 365 p.
12. Figures du sujet lyrique / dir. par D. Rabaté. Paris: PUF, 1996. 164 p.
13. Гиппиус З.Н. Стихотворения / публ. А.Л. Соболева // Русская литература. 1991. № 2. С. 181-190.
14. Matich O. Paradox in the Religious Poetry of Zinaida Gippius. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. 126 р.
15. Intellect and Ideas in Action. Selected Correspondence of Zinaida Hippius / ed. by T. Pachmuss. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. 784 р.
28 Алхимическую интерпретацию «Водоската» см. в статье «Создание андрогинного лирического субъекта в поэзии З. Гиппиус» (см.: Zinaïda Guippius. Poésie et philosophie du genre. Strasbourg: PUS, 2016. P. 93-96).
16. Гиппиус З.Н. Все против всех // Гиппиус З.Н. Собрание сочинений. Т. 7: Мы и они. М.: Русская книга, 2003. С. 125-132.
17. Трубецкой С.Н. Пифагор и пифагорейцы. Жизнеописание Пифагора // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (ЭСБЕ): в 86 т. Т. 23А. СПб.: АО «Ф.А. Брокгауз - И.А. Ефрон», 1898. С. 766-770.
18. Рябов О.В. Женщина и женственность в философии Серебряного века. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1997. 160 с.
19. Письма З.Н. Гиппиус к В.Ф. Нувелю / вступ. ст., публ. и примеч. Н.А. Богомолова // Диаспора. Вып. II. Новые материалы. 2001. С. 303-348.
20. Ghyka M. Philosophie et mystique du nombre. Paris: Payot, 1952. 288 p.
References
1. Gippius, Z.N. Arifmetika lyubvi [The Arithmetics of Love], in Gippius, Z.N. Sobranie sochineniy, t. 13: U nas v Parizhe [Collected Works, vol. 13: At Home in Paris]. Moscow: Dmitriy Sechin, 2012, pp. 157-164.
2. Gippius, Z.N. Stikhotvoreniya [Poems]. Saint-Petersburg: Akademicheskiy proekt, 1999. 592 p.
3. Zinaïda Guippius. Poésie et philosophie du genre. Strasbourg: PUS, 2016. 256 p.
4. Z.N. Gippius: pro et contra. Saint-Petersburg: RKhGA, 2008. 1038 p.
5. Niqueux, M. Modernités russes, no 4: La femme dans la modernité. Lyon: Centre d'études slaves André Lirondelle, 2002, рр. 139-148.
6. Merezhkovskiy, D.S. Oprichinakh upadka i o novykh techeniyakh sovremennoy russkoy liter-atury [On the Causes of the Decline and on the new Trends in contemporary Russian Literature]. Saint-Petersburg: Tipo-litografiya B.M. Vol'fa, 1893. 192 p.
7. Filonov Gove, A. American contributions to the eighth International Congress of Slavists. Ohio: Slavica Publishers, 1978, vol. 1, рр. 379-407.
8. Fontanier, P. Les figures du discours. Paris: Flammarion, 1968, 504 p.
9. Eliade, M. Méphistophélès et le mythe de l'androgyne. Paris: Gallimard, 1962. 280 p.
10. Combe, D. Poésie et récit, une rhétorique des genres. Mayenne: José Corti, 1989. 203 p.
11. Meschonnic, H. La rime et la vie. Lagrasse: Verdier, 1989. 365 p.
12. Figures du sujet lyrique. Paris: PUF, 1996. 164 p.
13. Gippius, Z.N., Stikhotvoreniya [Poems], in Russkaya literatura. 1991. no 2, рр. 181-190.
14. Matich, O. Paradox in the Religious Poetry of Zinaida Gippius. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. 126 р.
15. Intellect and Ideas in Action. Selected Correspondence of Zinaida Hippius. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. 784 р.
16. Gippius, Z.N. Vse protiv vsekh [All against all], in Gippius, Z.N. Sobranie sochineniy, t. 7: My i oni [Collected Works, vol. 7: Us and Them]. Moscow: Russkaya kniga, 2003, рр. 125-132.
17. Trubetskoy, S.N. Pifagor i pifagoreytsy. Zhizneopisanie Pifagora [Pythagoras and the Pythagoreans. Biography of Pythagoras], in Entsiklopedicheskiy slovar'Brokgauza i Efrona (ESBE): v 86 t., t. 23A [Brockhaus and Efron's encyclopedic Dictionary in 86 vol., vol. 23A]. Saint-Petersburg: АО «F.A. Brokgauz - I.A. Efron», 1898, рр. 766-770.
18. Ryabov, O.V. Zhenshchina i zhenstvennost' v filosofii Serebryanogo veka [Woman and Femininity in the Philosophy of the Russian Silver Age]. Ivanovo: Ivanovskiy gosudarstvennyy universitet, 1997. 160 p.
19. Pis'ma Z.N. Gippius k V.F. Nuvelyu [[Z.N. Gippius' Letters to V.F. Nouvel], in Diaspora. Vyp. II. Novye materialy. 2001, pp. 303-348.
20. Ghyka, M. Philosophie et mystique du nombre. Paris: Payot, 1952. 288 p.
