CC BY
64УДК 82-14 (477)
И. В. Остапенко
(Симферополь)
д.ф.н., профессор кафедры русской и зарубежной литературы Таврического национального университета им. В. И. Вернадского
Пейзажный дискурс лирики А.Тарковского: пространственно-временная организация
Пространственно-временная организация, наряду с другими структурными элементами - субъектной, образной и сюжетной сферами - презентуют картину мира автора, сформированную авторским сознанием [4]. Пространство и время как координаты человека в физическом универсуме в художественном мире становятся параметрами картины мира, в которых пребывает лирический субъект текста. Изучение и осмысление названных компонентов текста помогают приблизиться к пониманию авторских интенций и творческих стратегий.
Пространственно-временные отношения в лирике А. Тарковского интересовали практически всех исследователей его творчества. Назовем известные нам, по крайней мере, три литературоведческие и одну лингвистическую диссертационные работы, где интересующие нас категории вынесены в название или входят в структуру изучаемого феномена: С. А. Мансков «Поэтический мир Ар. Тарковского» (1999) [2], Л.В. Ми-рошник «Модели времени в поэзии Арсения Тарковского» (2005) [3], И.Г. Павловская «Образы пространства и времени в поэзии Арсения Тарковского» (2007) [5], О.С. Боковели «Модель мира в философской лирике А.А. Тарковского» (2008) [1]. И.Г Павловская сосредоточивает внимание на хронотопе, выделяя исторический, биографический, мифологический и библейский, дает отдельные характеристики и пространству, и времени, при этом не всегда четко дифференцирует категории пространства, времени и хронотопа. Л.В. Мирошник рассматривает время как фрагмент художественной картины мира и исследует циклическую, спиралевидную, историческую, линейную модели времени. О.С. Боковели считает пространственно-временные отношения одним из трех условий формирования модели мира, но тут же говорит о наличии психо-космической модели пространства. У С. А. Манскова категории пространства и времени актуализируются наряду с категорией «нулевой уровень», или «точка начала» при формировании системы отношений «я-мир». Пространственная форма, по мнению исследователя, является единственной формой существо
© Остапенко И. В.
вания лирического субъекта, а свой собственный мир он выстраивает, подключая категорию времени.
Как видим, внимание к пространственно-временному измерению в художественном мире А. Тарковского достаточно пристальное и не исчезает в современном исследовательском поле. Это свидетельствует, в первую очередь, об актуальности данной категории в поэтике автора, ее смыс-лообразующей функции. Наш интерес вызывает пространственно-временной континуум лирики как координаты картины мира лирического субъекта в пейзаже. Следовательно, пространственные и временные параметры картины мира текста соотносятся с такими же измерениями мира живой природы. Мы сосредоточили внимание именно на природном пространстве и времени, семиотически зафиксированном в художественном мире А. Тарковского.
Анализ пространственно-временных образов осуществлен на материале стихотворений, написанных преимущественно в постоттепельный период 1960-1970-х гг., включенных в сборники «Вестник» (1969) и «Зимний день» (1980). Классификация осуществляется на основе типологии пейзажных образов и мотивов, предложенной М.Н. Эпштейном [7]. В работе «Природа, мир, тайник вселенной...» (1990) ученый отводит А. Тарковскому особенное место, считая его одним из законодателей в отношениях современного поэта и природы: «Тарковский возвращает в поэзию природы то волшебство, без которого она привыкла обходиться в течение десятилетий, чувство тайны, пронизывающей все живое» [7, с. 264].
Прежде чем приступить к характеристике пространственно-временных образов А. Тарковского, следует сделать еще одно уточнение. Поскольку мы ограничили материал для анализа, что обусловлено, как уже указывалось, хронологическими рамками объекта исследования, наши наблюдения несколько отличаются от тех выводов, которые содержатся в предыдущих работах ученых. В данном случае нам важно выявить особенность функционирования природных образов в лирике именно постоттепельно-го периода. В это время в творчестве А. Тарковского поэтическая концепция природы уже сложилась, созидательные и декларативные тенденции уже выстроились. На конец 1960-х - начало 1980-х годов у А. Тарковского приходится этап зрелого творчества. Динамику художественного мира поэта этого периода поможет выявить детальный анализ его пространственно-временного континуума.
Пространственное поле художественного мира в горизонтальной проекции представлено названиями стран и местностей (85) и ландшафтными номинациями (31). Ядерными являются обобщенно-абстрактные наименования пространства (24), среди которых повторяются «природа» (5), «мир» (7), «свет» (3). Периферийные - городские объекты (13) и «дорога»
(13), маргинальные - номинации населенных пунктов («город» (6) и «деревня» (2)) и собственные названия городов (3) и стран (3). Среди ландшафтных образов выделяются возвышенности (11), «пустыня» (7), «степь» (6), остальные встречаются один/два раза. Приведем примеры из текста:
«природа»: «Державу природы // Я должен рассечь // На песню и воды, // На сушу и речь» [6, 1, с. 285]; «Когда вступают в спор природа и словарь» [6, с. 286]; «Есть в природе притин своеволью» [6, 1, с. 332]; «Свободы нет в природе, // Ее соблазн исчез» [6, 1, с. 348];
«мир»: «Но миру своему я не дарил имен» [6, 1, с. 286]; «Видно, мир и вправду молод, // Авель вправду виноват» [6, 1, с. 305]; «И всего дороже в мире // Птицы, звезды и трава» [6, 1, с. 311]; «Есть в круге грядущего мира» [6, 1, с. 317]; «Там, в стороне от нас, от мира в стороне // Волна идет вослед волне о берег биться» [6, 1, с. 324];
собственные названия «Германия», «Сибирь», «Европа», «Москва», «Париж», «Крым» выступают здесь не маркерами пространства, а скорее знаками в пространстве текста, то есть не связаны напрямую с местом пребывания биографического автора: «Лиловая в Крыму и белая в Париже, // В Москве моя весна скромней и сердцу ближе» [6, 1, с. 301]; «Казалось, что этого дома хозяева // Навечно в своей довоенной Европе, // Что не было, нет и не будет Сараева, // И где они, эти мазурские топи?..» [6, 1, с. 290];
«свет»: «И лестницу мне опустила, // И вывела на белый свет» [6, 1, с. 329]; «Подскажи хоть ты потомку, // Как на свете надо жить» [6, 1, с. 329]; «Наилучшие люди на свете // С царской щедростью лгали в глаза» [6, 1, с. 331];
городские объекты: «До заката всем народом // Лепят ласточки дворец» [6, с. 311]; «И чья-то юность, у вокзала // От провожающих отстав» [6, 1, с. 321]; «Июнь сияет над Казенным садом» [6, 1, с. 339];
«дорога»: «И эту тень я проводил в дорогу // Последнюю - к последнему порогу» [6, 1, с. 315]; «И это не книга моя, // А в дальней дороге без весел // Идет по стремнине ладья» [6, 1, с. 323]; «Жизнь земная, моя дорога // Бредит под своей сединой» [6, 1, с. 350];
«город»: «Ванилью тянуло от города пыльного, // От пригорода - конским потом и дегтем» [6, 1, с. 290]; «Ложный слепок детства, Бедный город мой» [6, 1, с. 291]; «В городе звонят. Светает» [6, 1, с. 320];
«степь»: «Степь отворилась, и в степь как воронкой ветров // Душу втянуло мою» [6, 1, с. 306]; «Степь течет оксамитом под ноги, // Присыпает сивашскою солью // Черствый хлеб на чумацкой дороге» [6, 1, с. 332]; «Где на рогах волы качали //Степное солнце чумака» [6, 1, с. 333];
«пустыня»: «А в пустыне народ на камнях собирался, и в зной // Кожу мне холодила рогожная царская риза» [6, 1, с. 287]; «Он кость от кости собственной пустыни» [6, 1, с. 326]; «Ты отчуждена — // пустыня пустынь, // пир, помянутый в пост» [6, 1, с. 315].
Как видим, вышеперечисленные пространственные образы, которые в физическом мире маркируют местопребывание человека, в художественном тексте такой роли не играют. Реальное природное пространство для лирического субъекта А. Тарковского оказывается неактуальным. Подтверждение тому находим в преобладании обобщенно-универсальных, абстрактных или метафизических обозначений пространства. В то же время физические параметры пространства оказываются востребованными в текстах-воспоминаниях, где они соотносятся с личной биографией автора или историческими событиями, к которым он был непосредственно при-частен или они касались его судьбы косвенно.
Рассмотрим растительный мир (101 наименование) в поэзии А. Тарковского. Он представлен преимущественно «деревьями» (25), «травой» (14) и фрагментами растительного мира (24). Среди номинаций деревьев преобладают родовые наименования («дерево» (7)); видовые представлены таким образом: «сосна» (7), «береза» (2), «дуб» (2), и разовые упоминания - «пальма», «ель», «тополь», «лавр», «осина». «Древесный код» А. Тарковского стал общим местом в исследованиях литературоведов, наиболее подробно он рассмотрен в диссертации С. А. Манскова. Ученый констатирует архетипность образа «дерева», а также выявляет традиционные и индивидуально-авторские характеристики видовых древесных наименований. Так, в отношении «сирени» С. А. Мансков выявляет религиозную символику образа, наиболее ярко эксплицированную таким фрагментом текста: «И крестики сирени // В росе у самых глаз» [6, 1, с. 151]. Семантика сосны у А. Тарковского связана с традиционной погребальной и географической символикой, а в авторской семантике она становится двойником поэта, стоящего над миром, по аналогии с лермонтовским переводом стихотворения Г. Гейне. Образы «ивы» и «дуба» функционируют в традиционной семантике, кроме того, особенностью «ивы» является ее включенность в коммуникативное поле в роли субъектной формы «другой», а «дуб» становится двойником перволичного субъекта.
К ядерным образам у А. Тарковского также относятся номинации травы: «В желтой траве отплясали кузнечики» [6, 1, с. 288]; «Душным воздухом предгрозья // Дышит жухлая трава» [6, 1, с. 305]; «И всего дороже в мире // Птицы, звезды и трава» [6, 1, с. 311]; «Топтал чабрец родного края» [493, 1, с. 333].
Следует обратить внимание на преобладание во флористической сфере А. Тарковского образов, называющих части растений: «Все, что сбыться могло, // Мне, как лист пятипалый, // Прямо в руки легло» [6, 1, с. 303]; «Иголки черные, и сосен чешуя, // И брызжет из-под ног багровая брусника» [6, 1, с. 319]; «В рубахе погорельца // Идет мороз Кащей, // Прищелкивая тельца // Опавших желудей» [6, 1, с. 348]; «Может быть, это листок-сирота» [6, 1, с. 343].
И в противовес богатству дискретных форм семантические единства представлены в минимальных количествах. При этом и «лес», и «сад» или наполнены литературно-художественной семантикой («Я вошел // В безлиственный и безымянный лес» [6, 1, с. 355]), или, что встречается в творчестве зрелого А. Тарковского крайне редко, являются маркерами природного мира: «и дом с окошком в сад» [6, 1, с. 320]; «Дождь по саду прошел накануне» [6, 1, с. 335]; «Я и Валя // Сидим верхом на пушках у ворот // В Казенный сад» [6, 1, с. 338].
Фауна А. Тарковского еще менее численная (70 наименований), она включает образы птиц, насекомых, животных: «Не раздать бы всего, что напела мне птица» [6, 1, с. 304]; «Плачет птица об одном крыле» [6, 1, с. 307]; «А на волне звезда, и человек, и птица» [6, 1, с. 324]; «Птицы молятся, верные вере, // Тихо светят речистые речки» [6, 1, с. 332]; «О судьбах наших нет еще и речи, // Нас дома ждет парное молоко, И бабочки садятся нам на плечи, // И ласточки летают высоко» [6, 1, с. 339]; «Бабочки хохочут как безумные, // Вьются хороводы милых дур» [6, 1, с. 358]. Как видим, и зоологический код у А. Тарковского далек от выполнения функции маркирования пространственных координат лирического субъекта. Ни с «птицами» вообще, ни с «ласточками», ни даже с «бабочками» как живыми существами лирический субъект «близко не знаком». Даже если обратиться к более раннему периоду творчества и вспомнить программные тексты «Сверчок» (1940), «Верблюд» (1947), «Мотылек» (1958), то и в них мы не найдем природных примет этих животных и насекомых.
Вертикальную проекцию пространства презентуют образы, связанные с семантикой неба (43): «небо» (11), «звезды» (13), «солнце» (3), «горизонт» (3), «луна» (1), «радуга» (1): «Под воронкой черно-синей» [6, 1, с. 296]; «Под небом северным стою» [6, 1, с. 312]; «Где алмазная светится высь» [6, 1, с. 330]; «Брезжит небо синее сапфира» [6, 1, с. 332]; «Ты в созвездья других превращала» [6, 1, с. 298]; «Многозвездный венец возлагают на темя» [6, 1, с. 353]; «Перед солнечным восходом // Наклоняет лук Стрелец» [6, 1, с. 311]; «И яркий луч пробился, как в июне, Из дней грядущих в прошлое мое» [6, 1, с. 355]; «лунные башни вокруг // Зыблились и утверждались до края земли» [6, 1, с. 306]; «Павлиньи радуги плывут под каблуком» [6, 1, с. 301].
Как видим, и эти образы не имеют непосредственной связи с физическим миром, определяют координаты лирического субъекта, находящегося в другом измерении, которое нам и предстоит определить.
К пространственным образам, объединяющим вертикальную и горизонтальную проекции, относятся образы с атмосферной семантикой (58) и обозначения природных стихий (128). Среди атмосферных явлений доминирует «снег» (22), среди номинаций стихий - «земля» (79). Примеча-
тельно, что номинации атмосферных осадков - «снег» и «дождь» - маркируют физические явления: «Красный фонарик стоит на снегу <.. .> Может быть, это на снежную ширь // Вышел кружить красногрудый снегирь» [6, 1, с. 343]; «Снег лежит у тебя на могиле. // Снег слетает на землю при всех» [6, 1, с. 352]; «Третьи сутки дождь идет» [6, 1, с. 297]; «Светает. Дождь идет» [6, 1, с. 320].
Что касается номинаций стихий, то в некоторых случаях они являются характеристиками физического мира, но преимущественно выполняют другие функции, в частности, как и пространственно-горизонтальные образы, обозначают координаты мира прошлого лирического субъекта, предстающего в его воспоминаниях. Иногда названия стихий вообще становятся атрибутами нефизического мира: «Пой о том, как ты земную // Боль, и соль, и желчь пила» [6, 1, с. 328]; «Душным воздухом предгрозья» [6, 1, с. 305]; «Ветер, в жизнь входящий напролом» [493, 1, с. 358]; «Ветер, в жизнь входящий напролом» [6, 1, с. 326]; «Чтобы пламя твое ледяное // Синей солью стекало со лба» [6, 1, с. 298]; «Жили-были, воду пили // И пекли крапивный хлеб» [6, 1, с. 340]; «Я тень из тех теней, которые, однажды // Испив земной воды, не утолили жажды // И возвращаются на свой кремнистый путь, // Смущая сны живых, живой воды глотнуть» [6, 1, с. 351].
Для пространственного измерения картины мира, воплощенной в поэтическом тексте, актуальным является также способ восприятия мира природы. У А. Тарковского преобладают цветовые образы (72), хотя представлены все возможности восприятия мира пятью органами чувств, и даже можно выделить синестетические образы: «Когда я видел воплощенный гул» [6, 1, с. 326]; «В силы и зренье благое мое и мое осязанье» [6, 1, с. 356]; «Чуют жилами старые сосны» [6, 1, с. 347]. Предварительно отметим, что доминирование визуальных образов, с одой стороны, доказывает субъектную природу современного человека (пред-ставляющего мир как картину), с другой стороны, свидетельствует о границе, отделяющей лирического субъекта А. Тарковского от мира живой природы.
Временные координаты картины мира в пейзажном дискурсе представлены суточным и годичным природными циклами. У А. Тарковского суточный цикл исчисляется 49 образами, годичный - 76, что уже само по себе свидетельствует об активном, динамичном характере художественного мира автора.
В суточном цикле количество образов по фазам распределено почти симметрично: «день» (10), «ночь» (19), «утро» (5), «вечер» (3), «закат» (5), «рассвет» (4). Примечательно, что пограничное время - «полдень» и «полночь» - отсутствует. Приведем примеры: «день»: «День промыт, как стекло» [6, 1, с. 303]; «Белый день наболтал» [6, 1, с. 304]; «Что судьба моя и за могилой // Днем творенья, как почва, прогрета» [6, 1, с. 335]; «ночь»: «А
ночью на крылечке // Прощались» [6, 1, с. 337]; «Вдруг предстала мне в надежде // Не давать ночами спать» [6, 1, с. 341]; «И не светятся больше ночами // Два крыла у меня за плечами» [6, 1, с. 344]; «Ночь дошла до предела, // Крикнул третий петух» [6, 1, с. 345]; «утро»: «Крик идет петушиный // В первой утренней мгле» [6, 1, с. 345]; «Утром очнулся и землю землею назвал» [6, 1, с. 306]; «вечер»: «Вечер был» [6, 1, с. 341]; «закат», «рассвет»: «До заката всем народом // Лепят ласточки дворец, // Перед солнечным восходом // Наклоняет лук Стрелец» [6, 1, с. 311].
В годичном цикле представлены все времена года, но неравномерно: «зима» - 11, «лето» - 4, «весна» - 3, «осень» - 1. Притом чаще всего это временные маркеры физического мира: «Какая там свобода, // Когда зима в лесу» [6, 1, с. 349]; «Зима в детстве» [6, 1, с. 288]; «В Москве моя весна скромней и сердцу ближе» [6, 1, с. 310]; «В последний месяц осени» [6, 1, с. 355]. При четкой маркировке времен года поэт фиксирует и более короткие временные отрезки - названия месяцев встречаются в текстах интересующего нас периода 13 раз: «Им только бы земля пестрела // В последних числах ноября» [6, 1, с. 318]; «И в июле, и в августе было // Столько света в трех окна» [6, 1, с. 335]; «Мартовский снег» [6, 1, с. 350]. В более раннем творчестве достаточно часто встречалась конкретная дата - число, месяц, время суток. В зрелом творчестве тяготение к хронометрированию становится более сдержанным. Наиболее численной оказалась группа временных образов с обобщающим значением прошлого, настоящего, будущего, обеспечивающих свободную смену временных регистров. Прямые и парафрастические номинации времени как бы стремятся замедлить, остановить, удержать течение жизни, вплоть до аннулирования времени как параметра мира: «Я по каменной книге учу вневременный язык» [6, 1, с. 287]; «Есть в круге грядущего мира» [6, 1, с. 317]; «В календаре былых времен» [6, 1, с. 333]; «в одну восьмую жизни» [6, 1, с. 338]; «Из дней грядущих в прошлое мое» [6, 1, с. 355]; «Всему свой срок и свой конец» [6, 1, с. 357].
Таким образом, отметим некоторые общие тенденции в использовании пространственно-временных наименований в лирике А. Тарковского 1960-х - начала 1980-х годов. Произведенный анализ позволяет констатировать наличие сравнительно небольшого количества природных номинаций в текстах этого периода и по сравнению с ранним творчеством автора, и по сравнению с художественными мирами других поэтов, включенных в наш объект исследования. Кроме того, пространственно-временные образы почти не используются поэтом в функции маркеров физического мира, природные реалии лишь на уровне знаков действительности попадают в художественный мир А. Тарковского. Если же такие случаи и встречаются, то физический мир оказывается включенным в мир художественный ретроспективно - в текстах-воспоминаниях. И в пространственном, и
во временном поле текста большей популярностью у поэта пользуются универсально-обобщенные, абстрактные и метафизические номинации, наблюдается тенденция из отдельных фрагментов создавать целостную картину пространственных и временных предметов и явлений. При этом, в картине мира лирического субъекта имеются в наличии все важнейшие координаты мира: пространство в горизонтальной и вертикальной проекции, четыре природные стихии, время в трех ипостасях, что позволяет назвать картину мира А. Тарковского в целом гармоничной.
Список использованной литературы
1. Боковели О. С. Модель мира в философской лирике А. А. Тарковского : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01 / Боковели Ольга Сергеевна ; [Место защиты : Хакас. гос. ун-т им. Н. Ф. Катанова]. - Абакан, 2008. - 152 с.
2. Мансков С. А. Поэтический мир А. А. Тарковского : Лирический субъект; категориальность; диалог сознания : Дис. ... канд. филол. наук : 10.01.01. / Мансков Сергей Анатольевич. - Барнаул, 1999. - 201 с. - Биб-лиогр. : С. 186-201.
3. Мирошник Л. В. Модели времени в поэзии Арсения Тарковского : Дисс. ... канд. филол. наук : 10.02.02 / Л. В. Мирошник ; Харьковский нац. пед. ун-т имени Г. С. Сковороды. - Харьков, 2005. - 184 с. - Библиогр. : с. 166-184.
4. Остапенко И.В. Природа в русской лирике 1960-1980-х годов: от пейзажа к картине мира : монография / Симферополь: ИТ «АРИАЛ», 2012. -432 с.
5. Павловская И. Г. Образы пространства и времени в поэзии Арсения Тарковского : Дисс. . канд. филол. наук : 10.01.01 / Павловская Ирина Григорьевна. - Волгоград, 2007. - 201 с. - Библиогр. : с. 162-189.
6. Тарковский А. Собрание сочинений : В 3 т. / Арсений Тарковский ; [Сост. Т. Озерской-Тарковской ; Вступ. ст. К. Ковальджи, с. 5-24 ; Примеч. А. Лаврина]. - М. : Хуцож. лит., 1991 - . - .
Т. 1: Стихотворения. - М. : Хуцож. лит., 1991. - 461, [1] с., [9] л. ил.
Т. 2: Поэмы. Стихотворения разных лет. Проза. - М. : Худож. лит., 1991. - 269, [1] с., [8] л. ил., цв. ил.
7. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной...» : Система пейзаж. образов в рус. поэзии / М. Н. Эпштейн. - М. : Высш. шк., 1990. -302,[1] с.
