CC BY
57
С. М. Шаулов
ПЕТРАРКИЗМ В ЧАС РОЖДЕНИЯ НЕМЕЦКОЙ ПОЭЗИИ:
МАРТИН ОПИЦ И ПАУЛЬ ФЛЕМИНГ
В первой половине XVII века немецкая поэзия переживает период кардинального обновления национального поэтического опыта, усваивая общеевропейские теоретические и художественные достижения. Известно, что решающую роль в этом процессе играет поэтическая реформа Мартина Опица. Под этим, главным образом, имеется в виду «наука поэзии», воплотившаяся в каноны классицизма. Второй её стороной, в меньшей мере интересовавшей нашу науку, было господство в европейской поэзии идущей от Петрарки традиции метафорической поэтизации женской красоты и любовных переживаний.
Петраркизм немецких поэтов XVII века - это не столько прямое подражание «Книге песен», сколько завершение1 традиции, в которой присутствие живого индивидуально-конкретного чувства проблематично уже в истоке - в стихах, посвященных Лауре2. Тем не менее, история петраркизма, исследования, ей посвященные, сравнение текстов, - все говорит о том, что объектом Петрарки всё же было эюивое чувство, как он его себе представлял и хотел видеть поэтически выраженным. Именно оно одухотворяет пришедшие из поэзии античности и трубадуров мотивы хвалы любви, жалобы на нее, любви-боли, любви-болезни, смерти от любви. Петраркисты пишут о том же, но их объектом на самом деле стала поэтика Петрарки.
В определении путей ее распространения разночтений нет: этот «большой поток <...> течет через dolce stil nuovo к итальянским петраркистам, а оттуда в Испанию и Францию. Франция охотно встречает его Плеядой и проводит дальше в Англию, Голландию и Германию»3. Г. Пюриц в опосредовании петраркизма в Германии подчеркивает роль неолатинской поэзии, где гипертрофия поэтических принципов основателя традиции достигла степени пародии4. Прямое влияние «Книги песен», считает он, минимально, а ее поэтика, прошедшая канонизацию и многократную тезауризацию, пополнившая теоретические труды и учебники, в начале XVII века рассматривалась прежде всего как язык, на котором должна была заговорить и немецкая поэзия. Эта была одна из задач в ее приобщении к общеевропейскому культурному опыту, которую в числе других и решал Опиц, разрабатывая немецкоязычные соответствия петраркистской поэтики. Но уже он вполне чувствовал условность и искусственность этого языка в атмосфере Тридцатилетней войны и напрямую выразил это в сонете «Inmitten Weh und Angst.,.»5, где мотивы страдания и страха, растления, бесправия и нравственного упадка «такого времени» представлены как окружающая реальность и как объект будущих поэтических усилий с еще не ясным поэту результатом. А привычно воспеваемые прелести возлюбленной представали как плод воображения, плененного музами.
Осмысление предшествующей поэтической практики в этом сонете происходит в манере беглого перечисления достоинств и качеств («Der Liebsten Freundlichkeit, / Ihr bltihendes Gesicht, ihr angenehmes Kriegen, / Ihr Wesen, Tun und Art...»), напоминающей в общих чертах петраркистскую манеру славить красоту возлюбленной, - например,
© С.М. Шаулов, 2007
движение мысли в девяностом сонете Петрарки6. Автор резюмирует свои отношения с этим поэтическим языком, который воспринят им не только непосредственно, но и через наследие Плеяды и любимого Ронсара, а также и итальянских поэтов рубежа веков: маньеристические трансформации петраркистского комплекса в его стихах дают о себе знать вполне ощутимо. Признание искусственности этого языка, тем не менее, не означает и не предполагает дальнейшего отказа от него - он должен быть дополнен: «und dennoch nichts als lieben?» - вопрос риторический, предполагающий ответ «doch!» («напротив!»): «Es mufi dock endlich sein / Was anders» - должно быть и есть нечто помимо и сверх этой петраркистски конципированной любви.
«Что-то другое» явилось страстным откликом на человеческие страдания в поэме «Слово утешения средь бедствий войны» (1621), образцовой, как всё, им созданное, для когорты поэтов, воплощающих трагическое переживание мира, антивоенный протест и ценности христианского стоицизма. Стилистическому петраркизму оставляется значение пусть неотъемлемой, но - части образной плоти, выражающей духовную ситуацию человека в эпоху Тридцатилетней войны. Но в сознательном усилии, совершённом поэтом над собой, сказывается и то «другое», что не в последнюю очередь именно через лирику и поэтологию Петрарки питает европейскую поэзию Нового времени: сознание преобразующего, строительного воздействия поэтического слова на личность автора и - бессмертия, обретаемого поэтом в Слове.
Вполне и уже в форме, отвечающей нашему сегодняшнему восприятию, это сознание ценности индивидуального дарования и стиля проявилось в лирике ближайшего по времени, но и самого чуткого ученика и последователя Опица - Пауля Флеминга. В сонете-автоэпитафии, написанном затри дня перед смертью, он ставит себе в заслугу неповторимость пения: «Kein Landsmann sang mir gleich». И именно с этим счастливым даром поэт связывает уверенность в своем поэтическом бессмертии и благодарит за этот дар немецких муз:
<.. .> Man wird mich nennen huren.
Bis dap die letzte Glut dip alles wird verstdren.
Dip, deutsche Klarien, dip Ganze dank ich euch7.
Эти мотивы показывают, насколько органично поэзия Флеминга может восприниматься в до- и послебарочном поэтологическом контексте: горацианская тема «Памятника» в сонете не только совершенно узнаваема, но и вполне созвучна ее позднейшему, - например, пушкинскому - воплощению: «Слух обо мне пройдет <...> И назовет меня...» - «Man wird mich nennen horen». Сходство проявляется и в выраженном сознании национальной ценности всего, что поэт воплотил в слове (пении): «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой» - «Dip, deutsche Klarien...» Немецкие музы, названные так по одному из определений Аполлона (Clarius)8, - те самые «пиэринки»9, которых двумя десятилетиями ранее «вместе с их Геликоном» «пересаживал» в свое отечество и учил говорить по-немецки Опиц, вводя немецкую поэзию в общеевропейский поэтологический контекст, делающий возможными самые неожиданные межэтнические и трансэпохальные переклички:
<.. .> Ich will die Pierinnen,
Die nie nach teutscher Art noch haben reden koiinen,
Samt Ihrem Helicon mit dieser meiner Hand
Versetzen bis hierher in unser Vaterland10.
У него это звучало как указание на заслугу, так же открывавшую перспективу в духе горацианского мотива:
Es wird inktoiftig noch die Bahn, so ich gebrochen,
Der, so geschickter ist, nach mir zu bessem suchen..."
Показательно, что упование Опица обращено к будущему поэту, который явится, правда, лишь,
Warn dieser harte Krieg wird werden hingelegt
Und die gewtinschte Ruh zu Land und See gehegt12,
и будет достаточно «ловок», чтобы улучшить проложенный им путь. Так Пушкин видит залог своей славы в будущей жизни хотя бы одного «пиита» «в подлунном мире».
Однако «немецкую манеру» (teutsche Art) от пушкинской отделяют не только два века, но и барочные особенности этой манеры. Уже для Опица она означала не просто немецкую речь, но воспроизведение специфически барочной, обостренной военным временем, двойственности переживания крайностей бытия:
...ich bin Begierde voll,
Zu schreiben, wie man sich im Kreuz ’ auch freuen soli,
Sein Meister seiner selbst13.
Именно Флеминг первым вспоминается, когда читаешь это место в поэме «отца немецкой поэзии». Их объединяет далеко не только следование «правилам» общеевропейской поэтической науки, приспосабливаемым Опицем к немецкому языку, но гораздо более - то понимание поэзии как инструмента личностного становления поэта, его самосоздания «на кончике пера», которое идет от Петрарки. Практически цитируя, но и резюмируя слово учителя, вторит ему ученик в сонете «Ап sich»:
Wer sein selbst Meister ist und sich beherrschen kann,
Dem ist die ganze Welt und alles untertan14.
Поэтическая работа над собой, которая у Опица называется как объект творческого намерения, в сонете Флеминга проживается как творческое следование императиву, осознанному поэтом по отношению к себе (Sei dennoch unverzagt! <...> steh hoher <...> Vergnttge dich an dir <...> Tu, was getan muf} sein...). Она не случайно стоит в прямом контексте с крестным страданием, которое сулит радость (у Опица), потому что возвышает до возобладания над миром (у Флеминга): поэзия, понятая вслед за Петраркой («поэзия ничуть не противоположна теологии», а «теология - поэзия о Боге»15) как «скрытя теология и наставление в божественном»16, неизбежно становится также и практической антропологией.
Как «мастер самого себя» осмысливает Флеминг свою жизнь и наступающую смерть, представляя себя читателю свободным и самодостаточным, юным, бодрым и беззаботным и заявляя, что, ничего не теряет с последним вздохом, потому что из всего, что живет в нем, нет ничего, что было бы меньше жизни, она - самое малое:
Was bin ich viel besorgt, den Othem aufzugeben?
An mir ist minder nichts, was lebet, als mein Leben!17
И срок его славы, традиционно приравниваемый в «Памятниках» к тому, что отпущен «подлунному миру», представляется ему в картине светопреставления, сообразной его эпохе:
Bis dap die letzte Glut dip alles wird verstoren.
Это новое для немецкой поэзии понимание ее свидетельствует о несравненно более глубоком и органичном проникновении в сущность петраркизма, чем распространенное к этому времени в Европе неопетраркистское стилистическое эпигонство, пародированное тем же Опицем18. Это самосознание становящейся в поэтическом слове и его посредством личности как раз и придает немецкой поэзии то новое качество, которое вводит ее в русло развития общеевропейской - и, по сути, современной - поэзии, а для нее самой равнозначно рождению в новом качестве.
1 Одним из последних петраркистов считается Христиан Гофман фон Гофманнсвальдау. См., налр.: Radle К. «Schwanen-Schnee und Haar aus Gold»: Petrarkistischer Schonheitspreis bei Pietro Bembo und Christian Hoffmann von Hoffmanns waldau I I http://www.phil.uni-erlangen.de/-p2gerlw/barock/barock. html.
2 В научной литературе можно встретить мнение о том, что они отражают состояние души, в которой «все силы времени сошлись для никогда не разрешимой борьбы». - Ганс Пюриц, глубоко исследовавший эту проблематику, в докладе, произнесенном в 1931 г. в берлинском Обществе филологии, настойчиво подчеркивал, что созданный Петраркой из мотивов и лирического опыта предшественников поэтический канон выражал всю полноту его личного миро-переживания, преображенного всепоглощающим чувством любви. - См.: PyritzH. Petrarca und die deutsche Liebeslyrik des 17. Jahrhunderts // Ders. Schriften zur deutschen Literaturgeschichte. Hrsg. von Ilse Pyritz. Ktiln / Graz: Btihlau VerL, 1962. S. 57-59. А Карин Рэдле находит некорректным противопоставлять Петрарку его подражателям как выразителя «истинного» чувства - эпигонам, ремесленнически использующим готовый поэтический язык, и ссылается при этом на сохранившуюся заметку Петрарки по поводу канцоны № 268, в которой речь идет о смерти Лауры: «Non videtur satis triste principium» («Начало кажется еще недостаточно печальным»), которая должна свидетельствовать о степени риторической отрефлектированности, не допускающей и намека на спонтанность выражения чувства. -Rddle К. Ob. zit. Abt. 4. Der Petrarkismus im Urteil der Literaturwissenschaft.
3Beckmann A. Motive nnd Formen der deutschen Lyrik des 17. Jahrhunderts und ihre Entsprechungen in der franzosischen Lyrik seit Ronsard. Ein Beitrag zur vergleichenden Literaturgeschichte. Tubingen, 1960. S. 26.
4 Pyritz К Petrarca und die deutsche Liebeslyrik des 17. Jahrhunderts. S. 61. Петраркизм, ставший на долгие десятилетия общеевропейской модой и далеко отошедший от заданного Петраркой уровня гармонии содержания и формы, нередко расценивался литературоведением сугубо негативно, как «болезнь» поэзии. См., напр.: Schlutter H.-J. Sonett. Mit Beitragen von Raimund Borgmeier und Heinz Willi Wittschier. Stuttgart, 1979. S. 32; Hempfer K. W. Probleme der Bestimmung des Petrarkismus. Uberlegungen zum Forschungsstand // Die Pluralitat der WelterL Aspekte der Renaissance in der Romania. Hg. von Wolf-Dieter Stempel und Karlheinz Stierle. Mtinchen, 1987. S. 254.
5 Cm.: Deutsches Gedichtbuch. Lyrik aus acht Jahrhunderten. Zusammengestellt von Uwe Berger und Giinther Deike. Berlin; Weimar, 1977. S. 75.
6 «В колечки золотые ветерок...». Пер. Е. Солоновича.
7 Fleming P. Gedichte // Hrsg. v. Julius Tittmann. Leipzig, 1870, S. 220.
8 См.: Ланда E. В. Хрестоматия по немецкой литературе XVII века. JI., 1975. С. 256.
9 Пиэрия - местность между Пиэром и Олимпом, которая считалась родиной муз. См., напр.: Словарь античности. М, 1989. С. 434.
10 Строки из «Слова утешения среди бедствий войны». См.: Opitz М. Ausgewfthlte Dichtungen. Hrsg. v. Julius Tittmann. Leipzig, 1869. S. 204.
11 Ebenda.
12 Ebenda.
nEbenda. Во всех цитатах, если не оговорено иное, курсив мой. - С. Ш.
14 Zit. nach: Tr&nen des Vaterlandes. Deutsche Dichtung aus dem 16. und 17. Jahrhundert. Eine Auswahl von J. R. Becher. Berlin, 1954. S. 122.
15 Петрарка Франческо. Книга писем о делах повседневных, X 4: Брату Герардо о стиле отцов и о связи между теологией и поэзией... // Петрарка Франческо. Эстетические фрагменты / Пер., вступ. статья и примеч. В.В. Бибихина, М., 1982. С. 107. «Это было общим местом всей поэтики Возрождения» (Gimdolf F. Martin Opitz// Deutsche Barockforschung: Dokumentation einer Epoche. K6ln; Berlin, 1970. S. 126).
16 Opitz M. Buch von der deutschen Poeterei. Abdruck der ersten Ausgabe (1624). Halle (Saale): Max Niemeyer Verlag, 1962. S. 7.
17 Fleming P. Gedichte. S. 220.
18 Cm.: Opitz M. Buch von der deutschen Poeterei. Abdruck der ersten Ausgabe (1624). Halle (Saale): Max Niemeyer Verlag, 1962. S. 39. Или: Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М, 1980. С. 473-474,
