CC BY
52ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
КАФЕДРА ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XX ВЕКА
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА В XX ВЕКЕ: ИМЕНА, ПРОБЛЕМЫ, КУЛЬТУРНЫЙ ДИАЛОГ
ВЫПУСК 10
Поэтика драмы в литературе XX века
Томск
Издательство Томского университета 2009
В. Суханов
ПЕТР И АЛЕКСЕЙ В ПЬЕСЕ Ф. ГОРЕНШТЕЙНА «ДЕТОУБИЙЦА»
Пьеса «Детоубийца», оконченная Ф. Горенштейном в Западном Берлине в декабре 1985 года, не исследована литературоведами, хотя представляет неканоническую версию неоднозначной эпохи и личности Петра I. Об этом свидетельствует интерес к пьесе в театрах России 1990-х — начала 2000-х годов1. Горенштейн создавал пьесу, имея опыт повествовательной, драматургической и сценарной работы 1970 - 1980-х годов: «Искупление» (1968), «Псалом» (1975), «Место» (1979), пьесы «Волемир» (1964), «Споры о Достоевском» (1973), «Бердичев» (1975), сценарии к кинофильмам «Солярис» (1972), «Седьмая пуля» (1972), «Раба любви» (1976), «Комедия ошибок» (1978), поэтому «Детоубийцу» можно рассматривать как итоговое для писателя творение. Цель статьи — в литературоведческом аспекте реконструировать интерпретацию Ф. Горенштейном личностей Петра I и Алексея как проявление авторской концепции русской истории.
1 Пьеса ставилась П. Фоменко в театре им. Е. Вахтангова под названием «Государь ты наш, батюшка...» (см.: Театр им Вахтангова http://www.vahtangov.ru/history/page5/ ка); А. Галибиным в Александринском театре под названием «Сказание о царе Петре и убиенном сыне его Алексее» (см.: Зинцов О. Эрзац «большого стиля»: http://www.hothotelsinfo.ru/articles4653.htmlпостановка); В. Бейлисом в Малом театре под названиями «Детоубийца» (1991) и «Царь Петр и Алексей» (1993) (см.: Культура С.И. / Гастроли Государственного Академического Малого театра России: http://www.kulsi.ru/News?pid=2&id=89); В. Гурфинкелем в Красноярском театре им. Пушкина под названием «Петр и Алексей» (см.: Штучкина К. «Петр и Алексей» — полгода аншлагов. http://www.newslab.ru/review/10796); С. Таю-шевым в Ярославском театре им. Ф. Волкова под названием «Детоубийца» (см.:
Спектакли месяца. Арт-рейтинг: http://www.home-doc.ru/doc/Spektakli_mesyca_
artreiting.html).
В отечественной историографии полярные оценки1 эпохальной деятельности Петра I, как и его отношений с Алексеем, организованы оппозицией государство/человек, которая воссоздается и в драме Горенштейна. Сторонники государства изображают Алексея негативно2. Историки, представляющие гуманистические ценности, негативно оценивают как деятельность Петра I, так и его отношение к сыну3. Третья группа историков стремится к выявлению противоречивости отношений отца и сына4.
Выбор версий и мотивировок показывает авторскую логику в истолковании событий истории. С одной стороны, Ф. Горенштейн использует реальные исторические первоисточники (переписку, официальные и неофициальные документы петровской эпохи), следует исторической достоверности в организации речевого материала, что подтверждает авторская ремарка: «В драме, по возможности, сохранены устная речь и грамматика петровского времени»5. С другой стороны, писатель не сохраняет реальную историческую хронологию, прибегает к ряду документов и гипотез, чья достоверность не подтверждена, но которые необходимы для аргументации авторской версии исторических событий («письмо Румянцева» о причинах смерти Алексея, версия об отце ребенка камер-фрейлины Екатерины Марии Гамильтон).
Текст драмы позволяет судить, что Ф. Горенштейн обращается к работам русских историков и философов (Н.М. Карамзин,
1 См.: Панченко А.М. Начало петровской реформы: идейная подоплека // XVIII век: Сб. 16. Итоги и проблемы изучения русской литературы XVIII века. М.,1989. С. 6.
2 См.: БугановВ.И. Петр Великий и его время. М.: Наука, 1989. 192 с.; Платонов С.Ф. Полный курс лекций по российской историю. М.: АСТ, 2004. 843 с.; Павленко Н.И. Царевич Алексей. М.: Молодая гвардия, 2008. 299 с.
3 См.: Андерсон М.С. Петр Великий. Ростов н/Д: Феникс, 1997. 352 с.
4 См.: Валишевский К.Ф. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2: Петр Великий. М.: Век, 1996. 480 с.; Брикнер А. Царевич Алексей Петрович в произведениях иностранных драматургов и беллетристов // Исторический вестник. 1880. Т. 3, № 9. С. 146—158. Сетевая версия И. Ремизова, 2006; Козлов О.Ф. Дело царевича Алексея // Вопросы истории. 1969. № 9; Он же: Темное дело царевича Алексея: http://sovremennik. ws/2007/11/02/tjomnoe_delo_carevicha_alekseja.html; Костомаров Н.И. Царевич Алексей Петрович (По поводу картины Н.Н. Ге) // Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. М.: Книга, 1989. С. 125—166.
5 Ф. Горенштейн. Детоубийца // Горенштейн Ф. Избранные произведения: В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца. М.: СП Слово, 1993. С. 316. Далее текст цитируется по этому изданию с указанием в скобках страниц.
Н.И. Костомаров, С.М. Соловьев, Н. Бердяев, Вл. Соловьев, Л. Шестов). Можно предположить, что писатель был знаком и с принадлежащими А.С. Пушкину подготовительными текстами к «Истории Петра», «Материалами по истории Петра» и историческими заметками, в частности «Table talk» («Застольные беседы») и заметкой «Второй том "Истории русского народа" Полевого», о чем косвенно свидетельствуют совпадающие оценки. Так, Ф. Горенштейн, включая в событийную основу драмы письмо Румянцева, отказывается от версии об отравлении и убийстве Алексея с помощью ножа, совпадая с оценкой А.С. Пушкина, данной в пометке: «Все это малоправдоподобно»1. Вместе с этим, он включает в концепцию драмы версию о том, что отцом ребенка камер-фрейлины Екатерины Марии Гамильтон был Петр I, которой совсем нет в подготовительных текстах к «Истории Петра» А. Пушкина.
Не имея доступа к архиву писателя, можно предполагать сознательную ориентацию Ф. Горенштейна на художественный опыт А.С. Пушкина («Борис Годунов», «Арап Петра Великого», «Капитанская дочка» и др.). В пьесе есть дополнительный сигнал: символическое соединение Марьи Пушкиной, младшей дочери прадеда Пушкина по отцовской линии Александра Петровича, с негритенком, слугой Петра, который может быть соотнесен с прадедом по материнской линии Ганнибалом и указывать на причастность Петра к рождению А.С. Пушкина (сцена, в которой по указанию и на глазах Петра арапчонок символически овладевает Марьей Пушкиной в эротическом танце)2.
С другой стороны, очевидно знакомство писателя с художественными версиями этой исторической коллизии, существующими в русской литературе ХХ века, в частности с романами Д. Мережковского «Петр и Алексей» (1905) и А. Толстого «Петр I» (1934—1938). Об этом свидетельствуют введение мотива детоубийства и трактовка его последствий для отечественной истории, столь важные в романе Д. Мережковского. Ф. Горенштейн использует другую версию смерти Алексея,
1 Пушкин А.С. «Table talk» («Застольные беседы») // Пушкин А.С. ПСС. М.: Огонек, 1954. Т. 6. С. 170.
2 Пушкиным «ответила Россия Петру на его приказ образоваться»: Энгельгардт Б.М. Пушкин и Чаадаев // Энгельгардт Б.М.Феноменология и теория словесности. М.: НЛО, 2005. С. 268.
рассчитывая на читателя и зрителя, знающего социальный, культурный, нравственный и бытовой контекст эпохи, предысторию отношений Петра и его сына, поскольку в драме изображается финал этих отношений — последний год жизни Алексея. Без знания эпохи (например, фольклорных текстов, Указа Петра I от 1722 года о новых принципах передачи власти, породившего дворцовые перевороты) действия и характеристики не могут быть поняты. Ф. Горенштейн рассчитывает на знание и постпетровской эпохи, в частности название отсылает к судьбе мужской линии дома Романовых, сыновей и внуков Петра I (смерть сына Петра I от Екатерины в возрасте 4 лет в 1719 году, смерть в 1730 году в возрасте 15 лет последнего наследника дома Романовых по мужской линии, Петра II, сына Алексея Петровича). С другой стороны, заранее известный читателю или зрителю реальный исторический финал (смерть Алексея) позволяет автору сместить акцент с перипетий и интриг на внутреннее действие.
«Детоубийца» не имеет жанрового обозначения, и с учетом материала, предмета исследования и особенностей поэтики пьеса может быть определена как историческая драма. В центре — события петровской эпохи 1717—1719 годов, коллизия Петра I и сына Алексея, их характеры важны Ф. Горенштейну в поисках основного «нерва» отечественной истории. О равнозначности персонажей в драматическом действии говорят частота их появления на сцене (Петр появляется в двенадцати из 25 сцен, Алексей — в тринадцати) и речевая активность (230 высказываний Петра и 270 — Алексея). Три части пьесы имеют авторское название. Часть первая «На уме и вне ума» включает 4 сцены, часть вторая «Под Утайкой» — 9 сцен, часть третья «Колодничьи палаты» — 12 сцен вместе с финалом. Внешний конфликт драмы — социально-политическое противостояние различных общественных сил эпохи, представителями которых выступают Петр и Алексей. Внутренний конфликт драмы — столкновение чувства и разума как тайного и явного — задается названием первой части, вводящим оппозицию разумного/неразумного. Ф. Горенштейн «уплотняет» сюжет драмы во времени, «сдвигая» реальную хронологию событий: переносит отъезд Алексея с сентября 1716 года из Петербурга в 1717 год из Москвы, определяя временные рамки драмы 1717—1719 годами, что оформляет в сюжете социально-политическое противостояние Петра и Алексея («Под Утайкой»). Драматическое действие начинается 13 июня
1717 года и заканчивается 14 марта 1719 года. Финал драмы в отношении к основному драматическому действию отнесен во времени на 6 лет, поэтому целое сюжета завершается 28 января 1725 года смертью Петра. Соотношение финала и основного действия позволяет сделать вывод о том, что акцент смещается в сторону Петра I, последствий его деятельности для национальной жизни.
Об этом свидетельствует и название драмы, и то, что Петр и его деятельность — перекресток всех оценок и споров. В драме более 50 действующих лиц, их по отношению к центральным персонажам можно разделить на пять группы: 1) Петр I и его сторонники; 2) царевич Алексей и его сторонники; 3) народ («Мужики, посадские, мещане, солдаты и прочий разночинный народ империи Российской»); 4) иностранные государственные деятели, в той или иной степени причастные к изображаемым событиям (действие разворачивается как в России, так и в Европе: Амстердаме, Вене, Неаполе); 5) внесце-нические исторические и библейские персонажи. Хотя сюжет включает две коллизии: Петра и Алексея (завершается 30 июня 1718 года похоронами Алексея) и Петра и Гамильтон (завершается 14 марта 1719 года казнью Гамильтон), коллизия Петра и Гамильтон завязывается в канун казни Алексея и предстает как развитие основной сюжетной линии.
В конфликт отца и сына вовлечены разные преобразования российской жизни: политические (реформы Петра по реорганизации системы власти и системы правления, изменение места церкви в государственной системе), социальные (вывод в общественную жизнь новых людей и новых критериев оценки социальной значимости человека), национально-исторические (реформирование устоев жизни русского народа), цивилизационные (изменение летоисчисления, приобщение к западноевропейской культуре), психологические и этические (отец и сын как носители различных мироощущений и представлений о должном). Структурообразующим выступает этико-психологический выбор и самоопределение всех персонажей:
Евдокия. Где уж ему патриарха любить, ежели он жону свою законную не любил. С ранней молодости — бродяга. В дом свой не ходил, ночевал где придется, то в полковом дворе, то в немецкой слободе. Немецкая слобода его и смутила. Девица Монсова, виноторговца [С. 351].
Диосифей. Бывало, молят за царя Петра Алексеевича, а ныне стали молить за императора Петра Великого. Отчество уже не поминается. А в архиереи вместо русских иноземцев-малороссов всюду назначил, старопечатные же книги новопечатными заменил <...> Царь Петр на Бога наступил. Монастыри притесняет, монахам деньги свои иметь не велит [С. 351-352].
Босый. В старопечатной книге Кирилловой сказано: антихрист ложно Христом призовется. И так сбылось уж. Антихрист, воссевший на царский престол, стал именоваться Христом. [С. 350-351].
Действие организовано рядом оппозиций, образующих основные (сквозные) авторские темы: 1) тайное/явное («на уме и вне ума»), 2) личное/государственное; 3) национальное/инонациональное; 4) вера/безверие; 5) реальное/идеальное, 6) старое/новое; 7) дело/без-делие; 8) церковное/светское; 9) телесное/духовное; 10) милосердие/ жестокость; 11) мир/война, 12) божественное/человеческое, 13) чувство/разум, 14)свобода/несвобода.
Действующим лицом драмы выступает народ, что задается в афише разрядкой авторской характеристики «М у ж и к и, п о с а д с к и е, м е щ а н е, с о л д а т ы и п р о ч и й р а з н о ч и н н ы й н а р о д и м -п е р и и Р о с с и й с к о й» [С. 316], но это не превращает «Детоубийцу» в эпическую драму с доминированием диегесиса над мимесисом. Народное сознание, отношение к происходящему и оценка входят в драму в диалогах, в песенном фольклоре (поют слепцы, солдаты, мужики в кабаке), в авторских ремарках. Народ представлен в драме, с одной стороны, как пассивный зритель публичных сцен драмы (похороны Алексея, казнь Гамильтон, смерть Петра), с другой — как носитель оценок, ничего не меняющих в событиях истории: «Петербург. Кабак "Царское кружало". Дымно, шумно. За столами народ разного сословия: мещане, посадские, купцы, мужики, монахи [С. 402]; «За соседним столом выпивает и беседует р а з н о ч и н н ы й н а р о д (разрядка автора. — В.С.)» [С. 403]. «За цепью солдат-преображенцев толпится н а р о д (разрядка автора. — В.С.) разного чина и сословия» [С. 460]; «Народ, толпящийся за цепью солдат, перешептывается. Многие плачут»; «Плач. Многие из народа становятся на колени и кланяются гробу» [С. 462]. «Петербург. Улица. Звонят колокола. Множество р а з н о ч и н -н о г о н а р о д а (разрядка автора. — В.С.). Общая тревога. Повсюду слышен плач» [С. 475].
В развитии сюжета «состав» народа постоянно пополняется, если в афише заявлены «мужики, посадские, мещане, солдаты», то к финалу драмы в него входят старовер, казак, астраханец, старик-стрелец, купец, пленный, нищий, ткачихи, зевака, прохожий, слепцы, музыканты, подьячий, мастеровой, первый из народа, второй из народа, бесноватая. Автор разделяет народ и толпу, о чем свидетельствуют ремарки, предваряющие сцену казни Гамильтон: «В ожидании казни собралась толпа» [C. 471], именно она кричит «Слава государю», хотя эту реплику и предваряет обозначение «народ», об этом же говорит и появление в сцене казни Гамильтон «зевак». Горенштейн стремится представить народное разноречие, чтобы обнаружить неоднородность народа, наличие в нем различных социальных слоев, в том числе и маргиналь-ных1. Народное сознание далеко от понимания сути событий, живет домыслами, слухами, о чем свидетельствуют указания в речи персонажей на источник той или иной информации: «довелось услышать», «грамотей один мне сказывал», «сказывали мне-то проезжие»:
Первый мужик. Не все то перенять, что по Волге плывет. Много брешут. Мы ж сами и придумываем.
Посадник. А что сами, мы люди простые, что видим — тем и бредим [C. 405].
В сферу народной мифологии вовлекаются различные пласты действительности: Петр и Екатерина, их отношения с Алексеем, с боярами, с различными слоями общества. К числу центральных можно отнести миф о подмене истинного царя в чужой земле; о царе-Антихристе, любящем немцев и все иностранное, о новой войне со шведами; о подмене царевича и его спасении, о смерти Алексея (выступил против отца в Сенате, Петр забил его дубинкой); о причинах казни Гамильтон. Отношение народа к царю взаимоисключающее: до смерти Петра — «всех нас переведет» [C. 408], после его смерти — «был русскому народу оборона» [C. 476]. Народная мифология выступает как способ освоения необъяснимого социального и морального хаоса эпохи, введения его в доступные для понимания границы (сцена в кабаке «Царское кружало»).
1 Апелляция к черни характерна для Алексея, отталкивание от нее — для Петра.
«Чернь — черный народ, простолюдины, особ. толпа, ватага их». — Даль В.И.
Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Русский язык, 1991. Т. 4.
С. 595.
С другой стороны, в кругозор народного сознания входят экономические, политические, этические вопросы: обсуждение тягот, налогов, дороговизны, запрета на свободную торговлю, вопроса о земле, отношений царя и бояр, беспощадности Петра, его отношений с Евдокией. Важное место занимает момент самосознания — понимание собственной разобщенности, безответности и беззащитности, права на бунт и убийство Петра. По Ф. Горенштейну, народ не объединен религиозной, государственной или национальной идеей, поэтому не представляет единой силы, способной защитит себя.
Сознание народа — «варварское», не следующее закону, а живущее стихийно, по чувству «как на конце ножа. В какую сторону свалится, в такую и пойдет» [С. 412]. Народ не способен разобраться в происходящем, о чем свидетельствует сцена подмены: он принимает нищего за царя, угощает, а потом, разобравшись, бьет его. «Варварское» проявляется и в нелюбви народа к иностранному как непонятному и чужому, и в его отношении к серьезному как к смешному (авторская ремарка в сцене казни Гамильтон: «народ смеется» в кабаке). Смех помогает преодолеть страх перед насилием и хаосом. Вместе с тем, в отличие от финала «Бориса Годунова», именно человеку из народа в финале драмы Ф. Горенштена принадлежит завершающее слово.
Петр и Алексей связаны с народным целым и предстают как разные корни национального древа, что обнаруживается в характере их обращения к песенному фольклору. Алексей исполняет шутливые народные песни: «Взял бы ворону, — долгоносая. / Взял бы сороку, — щепетливая, блядь» [С. 333]. Петр в двух сценах поет псалмы и только после убийства сына запевает народную песню: «Оставалася девица у молодца ночевать. Снявши платье, спать ложилась на тесовую кровать» [С. 465].
Алексей не подражатель Петра, а сын, наследовавший черты своего отца (эмоционален, скор на расправу) и имеющий индивидуальный характер (непоследователен в решениях, истеричен). Свое и отцовское проявляются в резкой смене настроения, в действиях (неожиданное бегство за границу) и подчеркивается авторскими ремарками («досадливо морщась», «нетерпеливо перебивает», «сердито», «вспылив», «насмешливо», «сразу посветлев лицом», «задыхаясь от гнева», «кричит», «говорит с плачем», «с горечью и злобой», «повеселев», «громко, исте-
рично плача», «целует ее в беспамятстве. Целует ей руки, падает перед ней на колени, целует ноги и живот ее»).
Эмоциональная и психологическая неустойчивость — доминанта характера, последовательно разворачивающаяся в действии и определяющая судьбу Алексея. Как считает сам Алексей, ее причины идут из детства, которое герой провел вместе с отверженной матерью в атмосфере несвободы, подавления, надзора, доносительства, неискренности, страха: «Батюшка мой да Толстой сего Иуду поставили за мной смотреть. шага не дает свободного, вздоха свободного» [С. 330]; «Я всегда как на плахе» [С. 331].
В драме нет фрейдистского толкования конфликта отца и сына, главные причины, сформировавшие в Алексее сознание частного человека, «домоседа» (С.М. Соловьев), по мысли писателя, — эмоциональные и психологические: отчуждение от жизни отца и его системы ценностей, возникшее как следствие отсутствия отцовской любви и духовной связи отца и сына. Духовный разрыв заполняют те, кто не приемлет любой деятельности Петра (бывшая жена, Яков Игнатов, протопоп Верхнеспасского монастыря, духовник Алексея, Дио-сифей, архимандрит Суздальского Покровского монастыря, Глебов, Кикин, бывший любимец Петра и т.д.). Неприятие деятельности отца определяет отказ от исполнения предназначения быть наследником престола: «Батюшка хотел сделать меня солдатом и утвердить во мне вкус к жестокому ремеслу. А я моря не люблю, войну не люблю» [С. 322]. Алексей склоняется к частной жизни, дающей личную свободу жить, думать, читать и веселиться не так, как требует государственная необходимость или чуждый уклад жизни, о чем свидетельствуют его намерения и действия (отречение от права наследования, желание уйти в монастырь и круг чтения (книги духовного содержания), забота о матери, желание жениться, беспокойство за судьбу сына. Попытки Петра приобщить повзрослевшего Алексея к своей системе ценностей обречены на неудачу: внешне подчиняясь требованиям отца и исполняя его поручения, Алексей считает его виновником своих несчастий и недостатков: «Девяти лет разлучили меня с матерью моей и глядят, чтоб не виделся. <...> С малолетства отдали меня под опеку Меньшикова. <...> А Меньшиков с малолетства меня пить приучил и еще мальцом возил к Жаксону наблюдать, как случают жеребцов с кобылами. (Плачет)» [С. 331]. «Не только дела его омерзели, но и
сама особа его мне омерзела» [С. 331]. «Я всегда имел перед глазами Десять заповедей и никогда отца своего не оскорблял. Он же с юности разлучил меня с матерью, окружил меня дурными людьми или дураками» [С. 373].
Обвиняя отца в неправомерной передаче власти сыну Екатерины, Алексей сам готов поступить как отец (возвести на престол сына от Ефросиньи). Алексей надеется на обретение личного счастья, поэтому на замечание Вяземского о необходимости проявлять заботу о счастье народа Алексей отвечает: «А мое, счастье, Вяземский, как же? Моя польза? Ведь и я среди миллионов русских душ свою душу имею. Так ведайте же, что я на Афросинье женюсь. Ведь и батюшка мой такое учинил» [С. 320]. Алексей не понимает несбыточность этой надежды, что становится причиной его решения вернуться в Россию и оправданием предательства для тех, кто поддерживал его:
Глебов (к Алексею). А ты, дурак, царевич, вернулся да запродал всех. Всех, кто на тебя надежду имел, как на русского спасителя. Иуде Толстому поверил. Приехал для того, что отец тебе посулил жениться на Афросинье. <...> Глебов (вырывается, борется с волокущими его стражниками. Кричит.) Жолв тебе, царевич, не женитьба будет. Напрасно ты сюда ехал. Голову тебе отсекут. [С. 429].
Алексей противопоставлен Петру в отношениях к человеку, церкви, войне, государству, политике, нации. Он — частный человек, желающий жить не в государстве, но в семье, не в истории, а в биографии, Алексей — носитель иного, чем Петр, понимания истории, иных представлений о национальном благе, у него иное отношение к ценности человеческой жизни. «Приходится насаждать в нашем русском грубом, праздном народе науки, чувства храбрости, верности, чести». «Служить надобно новой России, а не мужику ленивому, который на соломе валяется да на солнце греется» [С. 419]; «У нас для дела людей не хватает, а густая масса людей лишних...» [С. 420]. «Вывод народа слабого, бедного, мало кому известного в гисторию — вот мое оправдание (курсив везде мой. — В.С.)» [С. 471].
Полемика отца и сына — это спор о путях национального самоопределения России:
Алексей. ...Я, отец, тоже любитель реформ, однако той реформы, которую хотел вести и царь Алексей Михайлович, и царь Федор. Реформы, которые не одно лишь хозяйственное и военное положе-
ние подразумевали, но помнили о нравах национальных, о душе народной1.
Петр. Понимаю, понимаю, узнаю слова твои. Видно, что большую часть времени своего проводишь ты с московскими попами и дурными людьми.
Алексей. <...> Мы — славянский народ и жить должны в мире славянском. Для нас, русских, не Германия да Голландия — запад, а Польша... Нравственности нашей национальной потребно греко-латино-польское просвещение, а не ремесло немца и голландца. [C. 341].
Алексей. Моя ссора с отцом не меж людьми ссора, не меж отцом и сыном, не меж государем и наследником, это ссора. прежде всего меж двумя Россиями, меж Россией мирной и Россией военной. Изберет ли Россия мирный путь в среде славянства либо вмешается в самую гущу европейской, католической страсти? Наша Россия в европейских ссорах запутается, как в птичьих силках, и даже если б в будущем появился правитель, который захотел бы выпутаться, то уж не смог бы. От Российской империи Европе николе не будет покою, а российскому народу николе не будет счастья [C. 379]2.
Ф. Горенштейн проясняет в драме вопрос об истинных претензиях Алексея на власть: Алексей желает власти, но сам не готовится
1 Ср. позицию Н.М. Карамзина: «Сия страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? <...> Честью и достоинством россиян сделалось подражание. <...> Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр»: — Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях: http://az.lib.rU/k/ кагатгт_п_тДех^0120.8Ыт1
2 Эти мысли Алексея — почти дословное повторение мыслей Пушкина: «Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада». — Пушкин А.С. Второй том «Истории русского народа» Полевого // Пушкин А.С. ПСС. М.: Правда, 1954. Т. 6. С. 78.
к ее захвату и не в состоянии возглавить политическую оппозицию, к чему его усиленно подталкивают противники Петра I: Яков Игнатов, Кикин, Босый, Долгорукий.
При иностранной поддержке и поддержке внутренней оппозиции и черни Алексей мог бы возглавить заговор и в надежде на этот случай оттягивает отречение от права на престол, пострижение в монахи, в конце концов он бежит за границу, что в нормах того времени — государственное преступление. Решение бежать — свободный выбор Алексея, но с этого момента судьба его предопределена, и это понимает Петр: «Думаю, кабы не монахиня из Суздаля, не монах Яков, не Кикин, не Глебов да прочие, сын мой не дерзнул бы» [С. 439].
Во второй сцене драмы, в диалоге Петра и Алексея, Ф. Горенштейн использует переписку отца и сына, драматизируя ее, оставляя только реплики, которые открывают суть конфликта. Важно, что переписка происходит в 1715 — начале 1716 года, когда, как писал А.С. Пушкин, «Петр уже. явно изъяснялся относительно несчастного Алексея»1, т.е. участь сына была решена Петром еще до его бегства и возвращения в Россию.
Петр (все более становясь гневлив). <...> Или того хуже, ненавидишь дела мои, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю. Да, ненавидишь и, конечно, разорителем оных будешь. (Лицо Петра искажается судорогой). Если так, я с тобой как со злодеем поступлю! <...> Отсеку, яко уд гангренный!
Петр уходит, Алексей тяжело валится в кресло, сидит неподвижно, бледный, изможденный.
Алексей (после паузы, сам к себе). «Отношения меж мной и отцом — меж жертвой и мучителем. Это нет большего мучительства, чем требовать изменить природу [С. 342].
От Алексея Петр требует изменить то, что тот изменить не в состоянии — собственную сущность. Таким образом, конфликт драмы — конфликт между разными «породами» людей: деятельной и созерцательной, практической и чувственной, имперской и частной, «героической» и «гармонической» (В. Шубарт) и разным пониманием «высшей целесообразности» (Ф. Шиллер), блага для нации и государства.
1 Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные материалы // Пушкин А.С. ПСС.
М.: Правда, 1954. Т. 7. С. 218.
Петр, в отличие от Алексея, изображается в драме в нескольких образах: как богочеловек, как государственный деятель и как частный человек. Деятельность Петра поколебала субстанциальные основы национального и индивидуального существования и привела к пересмотру фундаментальных оснований предназначения человека и нации в их отношении к миру и Богу, отказ от жизни в роде ради жизни в цивилизации и истории. Как богочеловек Петр присвоил себе право распоряжаться тем, что ему не принадлежит, — жизнью других людей1, как государственный деятель Петр — герой-идеолог, подчинивший жизнь всех служению государству. Он не знает сомнений, имеет план практического превращения России в «третий Рим», уверен в исполнении своей миссии, решителен и своенравен. Деятельность Петра — это деятельность завоевателя2: «Я жгу фейерверки, чтоб и на праздниках приучить народ к военному огню. В военном огне мы родились, и уж с военным огнем нам жить [C. 471].
Петр как частный человек, как муж и отец, предстает в коллизиях с Алексеем, Екатериной, Гамильтон, Орловым. Следуя жанровой доминанте драмы, Ф. Горенштейн изображает Петра I не в эпических ситуациях исторических деяний, побед или поражений, автора интересуют личность Петра, взаимодействие глубинных свойств характера, реализуемых в отношении с близкими. Можно говорить, что аспект художественного исследования Петра в пьесе — этико-философский.
С одной стороны, в сознании Петра существует четкая иерархия: Бог — государство — народ — отдельный человек, с другой стороны, сознание Петра дуалистично, и эта оценка совпадает с суждениями
1 «Петр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон». — Пушкин А.С. Заметки по русской истории XVIII века // Пушкин А.С. ПСС. М.: Огонек, 1954. Т. 6. С. 60; «Петр I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал русский народ, в котором любил только численность и силу, и в подавлении национальных начал пошел гораздо дальше, чем это делает современное правительство в Польше». — Герцен А.И. Новая фаза в русской литературе // Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. М.: Правда, 1975. С. 222.
2 «Война была главным движущим рычагом преобразовательной деятельности Петра. Сам Петр ставил свою преобразовательную деятельность в такую связь с веденной им войной». — Ключевский В.О. Реформы Петра Великаго // Ключевский В.О. Краткое пособие по русской истории. М.: Прогресс; Пангея, 1992. С. 132.
А.С. Пушкина и Н. Бердяева1. Собственный дуализм не осознается Петром, он пытается представить себя как подлинного выразителя национальных и государственных интересов.
Как частный человек Петр разделяет личные и государственные интересы, аскетичен (в одежде), набожен (постоянно цитирует Библию, знает историю библейских персонажей и апеллирует к их опыту): «Какие бы беды ни стряслись, а государственные дела идти должны своим ходом» [С. 367]; «Эти деньги мои. Я их заслужил и могу употреблять как хочу, но с государственными доходами надо поступать осторожно. В них я должен дать отчет Богу» [С. 367]. «За грех прощение, но за злодейство с умыслом — никогда. Так в Писании <...> Накануне Святой недели хочу надеяться, что ты, сын мой, не злодей, а человек слабый и иными запутанный. Тут и мой грех имеется, что за тобой не уследил. Да и кто Богу не грешен, кто своей бабушке не внук?» [С. 433—434]; «Сердцу моему весело прощать вину виноватому, да жаль, как государь ни в какую силу не могу я поступать таким образом во многих случаях» [С. 469].
С другой стороны, как носитель абсолютной государственной власти (не царь-батюшка, а император) Петр не самодостаточен (просит религиозного благословения у Феофана на казнь сына), его обращения к Библии произвольны и неточны. Так, Петр, говоря о неискренности как свойстве природы человека, «цитирует» Псалом: «.по Давидову слову, всяк человек есть ложь» [С. 340], не относя эту максиму к себе и искажая подлинный смысл библейского текста: «Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь»2. Он непоследователен в разделении государственного и личного, часто подменяя религиозные и светские законы личным произволом: «Мария. Всегда ли выполнял государь
1 А.С. Пушкин писал: «Достойна удивления: разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательности и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом (курсив автора. — В.С.)». — Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты // Пушкин А.С. ПСС. Т. 7. М.: Правда, 1954. С. 234. С точки зрения Н. Бердяева, «от реформы Петра идет дуализм, столь характерный для судьбы России и русского народа, в такой степени не ведомый народам Запада». — Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М.: Наука, 1990. С. 55.
2 Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета. М.: Российское библейское общество, 1995. С. 622.
закон? Ведь во многих случаях он уступал просьбам государыни, приближенных вельмож, а то и шута, даже любимой собаки, на ошейнике которой догадывались привязать челобитную о помиловании» [С. 456—457]; «Петр Толстой. Радостно служить государю, который в один момент и побьет, и помилует» [С. 469].
Мотив внутренней борьбы существен для понимания личности, поведения и выбора Петром позиции в коллизии с сыном. Петр не предстает жестоким отцом, из прагматических интересов убивающий сына, о чем свидетельствует авторская ремарка в сцене 19: «Петербург. Комнаты Петра. С залитым слезами лицом, стоя на коленях, Петр в домашнем халате молится перед иконой Богоматери» [С. 451]. Ремарка дополняется речью героя:
Петр (словно очнувшись, встает с колен и быстро подходит к Феофану). Святой отче, уж осьмой день ежедневно молюсь я на коленях с горькими слезами, прося Бога внушить мне мысли, согласные с моей честью и с благом народа и государства» [С. 451].
Первоначально Петр, давший перед Богом обещание простить сына, не собирается пытать и казнить его, однако общая разлагающая атмосфера недоверия, страха, подозрительности, доносительства рождает раскол в сознании всех персонажей, в том числе и Петра. Частная психологическая коллизия между отцом и сыном в сознании Петра превращается в политическую, чему в значительной степени способствует его окружение:
Алексей. Да разве государь считает меня государственным преступником?
Екатерина. Государь этого не хочет, но при дворе есть вельможные люди, которые этого хотят и которые в том убеждают государя [С. 433].
Толстой (Тихо). Государь намеренье имеет царевича из розыску живым вытащить и на иных отыграться. Одна надежда нам на девку, которая случай подаст для открытия главных тайностей.... <...> Без писем царевич попросту запутанный иными, а не умышленный политический преступник. <...> Одно мне понятно, царевича живого оставлять нельзя ни в монастыре, ни в ином месте. [С. 438]
Алексей из заблуждающегося сына превращается в сознании Петра в символ всего, что ненавистно Петру, поэтому выбор между чувством к сыну и долгом императора предстает как выбор государственного деятеля. Победа императора над человеком означает разрушение зако-
нов кровного родства, но и определяет превращение Петра в богочеловека, а, кроме того, обнаруживает ложность этой претензии: убийство сына — порог, за которым возможно окончательное избавление Петра-человека от страхов своего детства. В этом контексте убийство сына приобретает ритуальный характер, обряд жертвоприношения, что интуитивно было понято народным сознанием1:
Ср.: Петр. «Ныне также Полтавское сражение должен вести я в сердце моем, ибо наследник — есть будущая Россия». «Надобно выбирать — или они, или мы. Или преобразованная Россия, или видеть Россию в руках человека, который будет истреблять память о преобразованиях. Надобно выбирать. Среднего быть не может.» [С. 452]. «.всякое милосердие от сего часу в тяжкий грех нам будет пред Богом и пред славным отечеством нашим» [С. 453].
Петр оправдывает свой поступок государственной целесообразностью: «Верховному служению государству я приношу в жертву своего сына» [С. 454]. Государство становится надличностной и наднациональной силой, абстрактной идеей, самоцелью, что определяет неэтичность отрыва государства от народа и отдельного человека, претензию на право одного человека творить историю от имени всех, в чем, по мысли Горенштейна, проявляется историческая слепота Петра: империя разрушается. В пьесе показывается, как в национальной истории произошла подмена идеи Бога идеей государства и претензией человека навязать себя миру, который ему не принадлежит.
Алексей. Нет на него закону, что хочет, то делает» [С. 373]; «До крайности жестокосерд и кровожаден. Думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека. Он много пролил невинной крови, даже сам налагал руку на невинных страдальцев. К тому ж неимоверно гневен и мстителен, не щадит никакого человека. [С. 372].
Докукин. . государю любо, что его с Богом равняют [С. 440].
Эта точка зрения персонажей опровергается Петром I: «Я не Бог, Орлов, мне такое поклонение не потребно. Я и простому народу
1 «... фольклорист К.В. Чистов обнаружил потрясающий факт: фольклорные тексты о казни Петром царевича Алексея появляются за десятилетие до реальной казни и задолго до первых серьезных конфликтов отца и сына!». — Христофоров И. Жертва царской опалы. Журнал «Вокруг света» № 2 (2785). Февр. 2006. http://www. vokrugsveta.ru/vs/article/2255/.
запретил падать передо мной на колени да зимой снимать передо мной шапку. Какое же различие между Богом и государем, когда воздавать будут равное обоим почтение. Менее низости, более усердия в службе и верности ко мне и государству» [C. 473].
Такое положение ставит вопрос об истинности высказываний, важный для общей концепции драмы, поскольку Ф. Горенштейн минимизирует даже те возможности прямого словесного воплощения авторского сознания, которые предоставляет жанр драмы (ремарки); автору важно самодвижение характеров и жизни, внесубъектное воплощение авторского сознания: 1) логика конкретных действий Петра, 2) композиция появления Петра на сцене, 3) речевая организация драмы. Появления Петра на сцене асимметрично. В первой части «На уме и вне ума» Петр появляется в двух сценах из четырех, во второй — «Под утайкой» — в одной сцене из восьми, в третьей части «Колодничьи палаты» Петр появляется в девяти сценах из двенадцати, в том числе в четырех сценах из пяти, связанных с пространством насилия (пыточные застенки тайной канцелярии, Трубецкого раската). Из двадцати пяти сцен вместе Петр и Алексей появляются только в пяти, и только в двух из них нет насилия, а три сцены с их участием разворачиваются в пыточных застенках. Таким образом, фигура Петра семантически закреплена за пространством насилия, пыток, страха и страданий, что подтверждает правоту высказывания Алексея: «Не отец он народа русского! Мучитель! Детоубийца! Всю Россию измордовал» [C. 458].
С другой стороны, асимметричность детерминирована развитием сюжета: Петр появляется тогда, когда внутреннее противостояние характеров перерастает во внешнее (политическое) противостояние. Логика конкретных немотивированных действий Петра открывает аф-фективность его поведения (пение на клиросе, поцелуй отрубленной головы Гамильтон, прощение Александра Пушкина и его дочери Марьи), проявление натуры «дикого зверя» (Н. Бердяев). Важны реплики-оговорки героя, открывающие его отношение к происходящему. Так, после известия об обнаружении Алексея: «Петр (крестится). Матерь Божья, русская заступница, не дала торжествовать злу» [C. 368], хотя ничего о деятельности сына ему еще не известно. Петр руководствуется принципом «цель оправдывает средство»: «Нам Европа нужна на несколько десятков лет, а потом мы можем повернуться к ней задом. Взять, что можно, вот зачем нам Европа. Технику взять и знания
технические. Что продадут — купить. Что не продадут — украсть» [С. 364].
Чтобы выманить сына в Россию, он дает клятву перед Богом, а затем находит предлог ее дезавуировать, сообщает герцогу ложную версию о смерти Алексея. Лживость Петра подтверждается высказываниями персонажей: «Первый мужик. А что за беда. И государь Петр Алексеевич врет» [С. 406].
Все это ставит под вопрос истинность высказываний Петра1, представляющих его самооценку, и позволяет дополнить классицистическую интерпретацию конфликта как конфликта между долгом и чувством. Петр претендует быть вершителем человеческих жизней, то есть Богом на земле, он не терпит соперничества, претендует на истину и превосходство над всеми, над народом. Отношения Петра и Гамильтон обнаруживают эти претензии русского царя на безусловное первенство. Убийство младенца Мария использует, чтобы, как и Петр, стать над всеми, поэтому казнь не столько месть Петра за ее связь с Орловым, сколько наказание за посягательство на превосходство самого Петра: «Мария (тихо). Вашего младенца удавила, государь. Сына вашего удавила. (Петр молчит, опустив голову). Пощадите, государь» [С. 474].
Тема страха — одна из центральных в драме. Решение Алексея обратиться за помощью к иностранцам и членам Сената, т.е. открыто выступить против отца, продиктовано не столько отстаиванием иного исторического пути России, сколько желанием освободиться от страха перед отцом. Основные эмоциональные состояния Алексея, передаваемые ремарками, — плач (22 ремарки), испуг, страх (11 ремарок). Однако, как Алексей боится отца при жизни, так и Петр боится сына (даже после его смерти) и народа (письмо Румянцева: «казнити смертию, якоже подобает казнити изменников государю и отечеству», но «тихо и неслышно», чтобы «не поругать царскую кровь всенародною казнию»). Истинным мотивом детоубийства в пьесе Ф. Горенштейна становится
1 Так после смерти сына 27 июня 1718 года Санкт-Петербург торжественно праздновал очередную, девятую годовщину победы в Полтавской битве. По Неве перед Летним дворцом Петра I прошли украшенные флагами военные суда, жители города услышали традиционный пушечный салют, а затем насладились зрелищем фейерверка. А.С. Пушкин писал: «Есть предание: в день смерти царевича торжествующий Меншиков увез Петра в Ораниенбаум и там возобновил оргии страшного 1698 года». — Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные материалы // Пушкин А.С. ПСС, Т.7. Изд-во «Правда», 1954. С. 226
страх за обесценивание своих деяний, за исчезновение во времени. В этом страхе обнаруживается родство персонажей, их общая человеческая природа, что корректирует противопоставление персонажей, отца и сына. Общность акцентируется телесностью, поглощенностью страстями: «Алексей. Только с тобой, Афросиньюшка, вкусил я любовную лихорадку» [C. 325].
Семантическое ядро историософской концепции пьесы — идея выпадения индивида из биографии (из семьи) и нации из времени (варварство). В финале Петр умер, а страх остался. Субстанциальный уровень сюжета представляет Петра как детоубийцу, который не только пресек мужскую линию семьи, но стал отцом-убийцей нации: царь-батюшка стал Императором, Петром Великим, заложившим в основание русской национальной жизни ложный фундамент: обесценивание жизни отдельного человека и народа, подчинение ее государству. Имперские претензии получат развитие в ХХ веке, в советской империи, в которой и сформировалась художественная концепция пьесы Ф. Горенштейна.
