CC BY
88
УДК 296.2
В. Л. Вихнович*
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЭПИЗОД ГЕРМАНА КОГЕНА И НЕ ТОЛЬКО...
В статье рассматриваются обстоятельства посещения в 1914 г. философа Германа Когена Петербурга, а также Москвы, Вильно и Варшавы, его лекции о сущности и перспективах иудаизма, отклики на его выступления общественности. Жизнь Когена, его известность. Коген — деятель еврейской общины в Германии. Лекции, антимифологическая и моральная программа Когена. Статья Когена в начале Первой мировой войны: «Германизм и еврейство». Антисемитизм в Германии и России. Визит Когена стимулировал появление «Русского общества для изучения еврейской жизни» (1915). Успешная борьба духовных вождей русской интеллигенции за отмену правовой дискриминации евреев.
Ключевые слова: Петербург, Герман Коген, учение о сущности и перспективах иудаизма, «Германизм и еврейство», антисемитизм, русская интеллигенция, правовая дискриминация евреев России.
V L. Vihnovich
Hermann Cohens Petersburg Episode and Something More than that...
The article discusses the circumstances of visit of neo-kantian philosopher Hermann Cohen in Petersburg and Moscow, Vilnius and Warsaw in 1914, his lectures about nature and prospects of Judaism, responses to his speech to the public. Cohen’s life, his fame. Cohen — actor of the Jewish community in Germany. Lectures, Cohen’s anti-mythological and moral program. Cohen published an article at the beginning of the WW I: «Germanism and Judaism». Anti-Semitism in Germany and Russia. Cohen's visit inspired the formation of «Russian society for the study of Jewish life» (1915). The successful fight of the cultural leaders of the Russian intelligentsia for the abolition of legal discrimination against Jews.
Key words: Petersburg, Hermann Cohen, teachings about the nature and prospects of Judaism, «Germanism and Judaism», anti-Semitism, Russian intelligentsia, legal discrimination against Jews in Russia.
Философ Герман Коген посетил величественную столицу Российской Империи в апреле 1914 г., примерно за четыре месяца до начала Первой мировой войны, закончившейся сокрушением великих империй Европы и всего прежнего мирового
* Всеволод Львович Вихнович — историк, автор книг «Иудаизм» (2006), «Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного» (2010), «2000 лет истории евреев в России» (2012) и др., Русская христианская гуманитарная академия, [email protected].
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2014. Том 15. Выпуск 1
199
порядка. Но тогда, конечно, никто не мог предвидеть, что это случится так скоро. Слава Когена как знаменитого философа распространилась за пределы Германии. В частности, в Энциклопедическом словаре Граната Когену посвящена краткая, но выразительная статья:
Коген, Герман — немецкий философ, р<одился> в 1842 г., с 1873 г. доцирует при Марбургском университете. К<оген> — автор во многом замечательных по силе и глубине, но иногда и произвольных истолкований Канта и создатель философской системы («Logik А гетеп Егкег^шв» («Логика чистого познания», 1902), «Е1Ык А гетеп \\Ш1еп» («Этика чистой воли», 2 изд. 1907), «АевШеИк А гетеп СейлЬк» («Эстетика чистого чувства»)), составляющей основное идейное достояние марбургской школы. К<огену> принадлежит также ряд попыток открыть пониманию современности непреходяще-ценные моменты в идейном содержании иудаизма [18].
Уместно напомнить, что Марбургский университет был основан в земле Гессен в 1527 г. как один из первых протестантских университетов Германии и скоро стал одним из центров научной мысли. Именно туда был послан будущий создатель первого русского университета М. В. Ломоносов, где с 1736-1739 гг. был студентом знаменитого ученого и философа Христиана Вольфа. По свидетельству другого русского студента университета поэта Бориса Пастернака, школа Германа Когена в полной мере сохранила прежнюю высокую духовную атмосферу преподавания и учебы. Он вспоминает, что у «гениального Когена»:
Марбургская школа обращалась к первоисточникам, т. е. подлинным распискам мысли, оставленным ею в истории науки. Если ходячая философия говорит о том, что думает тот или иной писатель, ходячая психология — о том, как думает тот или иной человек, если формальная логика учит, как надо думать в том, чтобы не обсчитаться сдачей, то Марбургскую школу интересовало, как думает наука в ее двадцатипятивековом непрекращающемся авторстве, у горячих начал и исходов мировых открытий. В таком как бы авторизованном самой историей расположении философия вновь молодела и умнела до неузнаваемости, превращаясь из проблематической дисциплины в исконную дисциплину о проблемах, каковой ей и надлежит быть [11, с. 22-23].
Сегодня значение философского наследия Когена исключительно велико. Достаточно сказать, что в современной Германии он признан одним из важнейших немецких философов второй половины XIX в. Он заслужил честь быть одним из основателей неокантианства и наряду с этим «защитником здравого смысла в то время, когда усиливалось влияние философского материализма и позитивизма». Творческое наследие Когена в 16 томах издано в 1978-97 гг. в Хильдесхайме (ШЫезЬет).
К этому можно добавить, что, при развитии философской системы Канта, Коген высказал идею, что мысль порождает не только форму, но и содержание познания, а объекты представляют собой мысленные конструкции. Как приверженец последовательного идеализма, он полагал, что ощущение является индикатором проблемы, стоящей перед разумом, а также считал, что моделью познания является математика, особенно бесконечно малые, а процесс познания бесконечен, но никогда не достигает предела. Подобно Канту, Коген утверждал, что имеет место примат этики над наукой и центральное место в его этической системе является человеческое достоинство.
Как отмечает Н. А Дмитриева, «начало двадцатого века было ознаменовано бурным расцветом неокантианской философии, поскольку именно это “новое кантианство”, обогащенное гегелевской диалектикой и полузабытым к середине XIX в. платонизмом, смогло, как тогда казалось, найти объяснение необыкновенному успеху
естественных наук в новейшее время и поднять само философствование на уровень строгой наук <...> Проникнув в Россию на рубеже Х1Х-ХХ вв., оно заняло прочные позиции в умах молодых российских ученых, жаждущих фундаментального, систематического и методологически обоснованного знания, способного объяснить шквал естественно-научных открытий и набирающий темпы научно-технический прогресс» [4, с. 3].
Более того, огромной притягательной силой обладала и этико-эстетическая сторона философии Когена. Профессор Т. А. Акиндинова справедливо пишет, что, согласно философу, «искусство не может вести к нравственности, т. к. оно должно исходить из нравственности. Искусство, по Когену, — исток всей эмоциональной культуры человека. “Эстетика чистого чувства” критически осмысляла развитие эстетической мысли в течение всего XIX столетия и в этом приобретала мощный идейный потенциал для воздействия на искусство и эстетику XX века. Взгляды Когена в этой области разделяли Макс Дворжак и Эрвин Панофский, Николай Гартман и Владислав Татаркевич, Михаил Бахтин и Борис Пастернак» [1].
Однако Петербург в 1914 г. посетил, прежде всего, не философ, а «крупнейший немецко-еврейский философ современности», предлагающий свою концепцию исторической роли иудаизма в прошлом и будущем. Надо сказать, что именно Коген, будучи ученым с европейским именем, обладал исключительными познаниями и образованием в области «еврейской науки», то есть во всех областях еврейских, точнее иудейских, религии, истории, философии, психологии и даже мироощущения. В этом он, конечно, разительно отличается от подавляющего большинства ученых еврейского происхождения, добившихся европейской и мировой славы. Более того, в разные периоды свой жизни он придавал этому аспекту своей жизни и творчества исключительно много внимания, времени, трудов и душевных мыслей и переживаний. Объясняться это может так же его происхождением и воспитанием.
Герман Коген родился 4 июля 1842 г. в городе Косвиг, провинция Саксония-Анхальт (ныне федеральная земля современной ФРГ). Население этого городка и сегодня составляет около 10-13 тысяч человек, так что еврейская община была тогда явно незначительной по численности. Надо указать, что в Саксонии, бывшей тогда королевством в Германской империи, согласно переписи 1905 года из 4,5 млн. жителей проживало всего около 14,7 тыс. евреев [6]. Но удивительно то, что место рождения Когена — провинция Анхальт (Ангальт) — была родиной многих ученых еврейского происхождения — философов Моисея Мендельсона и Людвига Филипсона (г. Дессау), историка Иоста (г. Бернбург), математика Унгера (г. Косвиг), философа Штейнталя (г. Гребциг) [6].
Отец Когена был кантором и преподавателем религиозных предметов в Кос-виге. Традиционное религиозное образование он получил, одновременно обучаясь в гимназии города Дессау. Влияние иудейской традиции было настолько сильно, что, стремясь стать раввином, он продолжил учебу в знаменитой тогда Еврейской теологической семинарии в столице Силезии Бреслау (ныне Вроцлав). Однако, не окончив семинарии, записался на философский факультет университета г. Бреслау, а затем продолжил обучение в университетах Берлина и Галле. В дальнейшем его философская карьера сложилась вполне благополучно. Она протекала в университете Марбурга, что принесло ему заслуженную европейскую славу. Но тем не менее он не переставал размышлять о проблемах иудаизма и еврейской философии истории. Так, еще в 1902 г. Коген стал одним из основателей «Общества поддержки иудаики». Его перу в разное
время принадлежали важные работы в этой области: «Ознакомление с еврейским вопросом» («Ein Bekenntniss in der Judenfrage», 1880) и «Культурно-историческое значение Субботы» (нем. «Die kulturgeschichtliche Bedeutung des Sabbat», 1881). В конце жизни эта тема настолько захватила его, что после выхода на пенсию в 1912 г. он переезжает в Берлин и до самой смерти (1918) Коген читает лекции и ведет семинары в «Высшей школе иудаики». Уже посмертно были опубликованы его фундаментальные труды «Религия разума по источникам иудаизма (нем. «Religion der Vernunft aus den Quellen des Judentums», 1919) и «Этика Маймонида» (нем. «Die Ethik des Maimonides»). Особое место занимает опубликованная им уже после начала Первой мировой войны, в 1915 г., прискорбно знаменитая статья, точнее, манифест: «Германизм и еврейство» (нем. Deutschtum und Judentum, 1915), о чем речь пойдет ниже. Надо сказать, что почтенный профессор, с присущим ему блестящим ораторским талантом использовал всякую возможность, чтобы распространять свои идеи среди самой широкой общественности. Показательно и то, что Коген — философ с европейским именем, знаменитый основатель движения «неокантианства» — в апреле 1914 г. специально приезжает в Россию для чтения публичных лекций о своей трактовке мирового значения еврейства в четырех городах — Петербурге, Москве, Вильно, Варшаве.
Инициатором приглашения Когена в Россию был видный деятель еврейской общины Петербурга Густав Борисович Слиозберг (1863-1937). Уроженец местечка Мир Минской губернии он в 1886 г. с золотой медалью закончил юридический факультет Петербургского университета, затем стал известным столичным адвокатом, активным публицистом, в разные годы был даже неофициальным консультантом Министерства внутренних дел. В 1905 г. он был одним из основателей «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России». По своим убеждениям Слиозберг принадлежал к группе еврейских либеральных общественных деятелей, тесно связанных с общероссийской либеральной Конституционно-демократической партией (кадеты).
Надо отметить, что в начале XX в. численность евреев в Российской империи составляла 5-6 миллионов человек — около 4 процентов всего многонационального населения страны, и примерно около 30 процентов городского населения империи. Однако, как верно отметил американский исследователь Г. Сакер, «в России, в отличие от Центральной Европы (Германии и Австрии. — В. В.), не было достаточно многочисленной социальной базы — низов среднего класса, которая могла бы поставлять топливо для антисемитизма» [15, с. 329].
Поэтому в России унизительные и порой дискриминационные меры, направленные против еврейских (точнее иудейских) подданных, не пожелавших изменить религии, были делом царской администрации. Главной из этих мер было запрещение проживать вне городов, городков и местечек так называемой «черты оседлости евреев» (в основном, Польша, Литва, Белоруссия, Украина), что приводило к невероятной скученности и бедности большинства жителей. Однако при этом они должны были исправно платить налоги и отбывать воинскую повинность наряду с другими подданными империи. Тем не менее, благодаря послаблениям в ходе «великих реформ» Александра II, около 300 тысяч евреев, сохранивших верность вере предков, проживали и вне «черты оседлости». Более того, в конце XIX в. произошло приобщение еврейской молодежи к русской культуре, что привело к становлению русско-еврейской интеллигенции, ставшей частью интеллигенции русской. В императорской России, где большинство населения было бесправно, евреи принимали участие в общероссийском освободительном движении. Более того, это участие
было порой настолько активным, что «по данным различных съездов, они составляли от одной четверти до одной трети организаторского слоя всех революционных партий» [12, с. 336]. Добавим, что не только революционных, но и партий и групп либерально оппозиционных. По замечательно точному определению А. Миллера, «значительная часть евреев Российской империи была РизсЬНгЛгеи (верные Пушкину)», то есть лояльные русской культуре и «прекрасной России будущего». В отличие от них, австрийские евреи как большинство обывателей были КшзеЛгеи (верные императору)» [10, с. 140-141].
Такие настроения полностью относятся и к евреям Германской империи. В Германии этому во многом способствовала деятельность земляка Когена — немецко-еврейского философа-просветителя Моисея Мендельсона (1729-1786). К нему с уважением относился сам Кант, с которым он был хорошо знаком [9, с. 550-554]. Просветительская деятельность Мендельсона во многом способствовала распространению движения реформистского иудаизма, приверженцы которого стремились радикально реформировать традиционный иудаизм. Именно в их среде нашла широкое распространение идея о том, что они не просто «евреи», а «немцы Моисеева закона». Надо сказать, что главным идеологом «реформистов» был известный раввин и ученый Авраам Гейгер (1810-1874), глава еврейской общины упомянутого выше г. Бреслау. Поэтому есть все основания полагать, что этой идее был по рождению, воспитанию и убеждению искренне привержен и Герман Коген. В этой связи Слиозберг отметил в своих мемуарах, что «Коген представлял собой удивительное сочетание еврейской и немецкой культуры. Патриот до мозга костей, он однако, больше всего проявлял чисто еврейскую культуру, и в его идее немецкая культура могла больше всякой другой, по его мнению, возвыситься до иудаизма» [16, с. 308].
Хотя этому обстоятельству Слиозберг не придал особого значения, оно имело свое влияние на результаты визита Когена. Дело в том, что, приглашая почтенного философа в Россию, искренне верующий Слиозберг несколько наивно надеялся на то, что визит Когена «даст толчок к тому, что среди еврейской интеллигенции возбудится интерес к иудаизму». Он с горечью отмечал, что в России «отшатнувшаяся от ортодоксии еврейская молодежь, за редким исключением, не интересовалась еврейской письменностью и не имела никакого представления о философском значении иудаизма. Значительная часть молодежи продолжала наполнять еврейские ешиботы (религиозные училища — В. В), большая же часть искала высшего образования и предавалась партийным идеалам, — как сионистским, так и социалистическим, несовместимым с истинным пониманием иудаизма» [16, с. 310].
Не лишне отметить, что вышеупомянутый союз, одним из основателей которого был Слиозберг, в своем названии указывает цель — борьбу евреев именно за «полноправие» вместе со всеми гражданами империи.
В свою очередь, Коген с радостью принял приглашение посетить Россию. Как вспоминает Слиозберг, «он имел несколько учеников из России, и знакомство с этой одаренной молодежью вызывало в нем особенный интерес к русскому еврейству. Кроме того, его интересовала судьба несчастной массы жившего в бесправии миллионного еврейского населения». Все формальности, которые тогда официально существовали для посещения Российской империи иностранными евреями, были урегулированы, и поездка философа была разрешена. Слиозберг организовал небольшой комитет по организации приема гостя и его супруги. Коген приехал в Россию 22 апреля 1914 г. Слиозберг вспоминал, что «его прибытие всколыхнуло общественное
мнение. Петербургское еврейство оказалось на высоте, и овации, устроенные Герману Когену, были исключительно сердечные. Конечно, не многие знали ценность Когена и значение его философии вообще и для иудаистической в частности. Устроено было публичное собрание в зале Географического Общества. Довольно большой зал не мог вместить всех, желавших выслушать Когена, хотя из всей аудитории немногие могли следить за глубокими мыслями и проникнуться тою вдохновенностью, с которой Коген говорил об иудаизме и, в частности, о субботнем дне, его социальном значении и высокой идее альтруизма и спиритуализма, вложенной иудаизмом в понятие о субботнем отдыхе. Коген распространялся об универсальности иудаизма. Аудитория затаила дыхание. Седовласый, с лицом римского патриция и греческого философа, Коген заряжался теми потоками симпатии и поклонения, которые лились ему из аудитории, и его лекция, длившаяся полтора часа, была действительно вдохновенной» [16, с. 308-311].
Выступал философ и перед более понимающей его философские идеи аудиторией на собрании Петербургского Религиозно-философского общества 25 апреля 1914 г. Описание этого события содержится в книге А. А. Ермичева, которым мы и воспользуемся. Согласно ему, доклад Когена на немецком языке был озаглавлен «Сущность иудейской религии». Газета «Речь» (статья «Герман Коген в религиозно-философском обществе» 26 апреля 1914 г. № 12) в своем отчете сообщала, что после доклада «каждый из выступавших произносил приветствие гостю». Так, говорили Н. О. Лосский, С. О. Грузенберг, Н. А Васильев, М. И. Туган-Барановский. Все славили идеализм Когена, а Туган-Барановский особенно отличился. Он «указал на огромное общественное значение приезда Когена в страну самого жестокого антисемитизма. В то время как еврейский ум и талант поносятся в России (пресловутое “Дело Бейлиса”. — В. В.), к нам является представитель еврейской нации и в то же время представитель высочайшего идеализма, которого можно сравнить с В. С. Соловьевым» [8, с. 163-165].
Как отмечает в завершение газета, «растроганный Коген при восторженных аплодисментах всей аудитории благодарил собрание за теплый прием».
Аналогичным успехом пользовались лекции философа в Москве. Достаточно сказать, что на первой лекции, состоявшейся 1 мая в Политехническом музее, присутствовало 2000 человек. Однако если там тема выступления была еще традиционной, то 3 мая в «Обществе научной философии», где председательствовал С. Н. Булгаков, Коген выбрал проблему «Философия и наука». Сообщая о подробностях выступлений в Москве, А. А. Ермичев отмечает, что «многое сказанное Г. Когеном было созвучно мотивам русской религиозной философии — частому в ней хилиазму, проповедью творческого поступка, как акта прямой встречи с Богом. Многое не могло быть принято — превращение религии в мораль, изгнание мистицизма, игнорирование Христа <...> но, видимо, вежливость по отношению к гостю брала свое» [7, с. 111-115].
Но, конечно, самое сильное эмоциональное впечатление на философа произвели встречи с единоверцами. Слиозберг впоследствии вспоминал слова Когена, что «такого собрания, проникнутого истинным еврейским духом, нельзя было устроить нигде в мире, где находятся евреи, кроме как в России, и именно в С-Петербурге». Торжественную встречу ему устроило многочисленное тогда еврейское население Вильно и Варшавы. В Вильно он провел субботний день в местной синагоге и произнес там проповедь. Как вспоминает Слиозберг, «простые евреи, далекие от философии, погруженные в еврейскую письменность, чувствовали в Когене великого учителя и проповедника, учителя иудаизма, поэтому их энтузиазм охватил почти все населе-
ние в Вильне. В Варшаве — тот же горячий прием». Однако и здесь явно преобладает не понимание взглядов философа, а обаяние его славы и личности.
Конечно, осознание Когеном философского значение иудаизма, при всем почтении к его научной эрудиции и высокому творческому полету его мысли, оказалось совершенно неприемлемым для основной многомиллионной живой массе еврейского населения России, где проживало тогда больше половины всех евреев тогдашнего мира.
Весьма тезисно и крайне упрощенно идеи Когена выглядят так:
1. Единственная задача и смысл существования еврейского племени состоит в распространении единобожия среди народов. Бог для Когена — это залог реальности этики и окончательного торжества нравственного принципа на земле. Задача «еврейской науки» заключается в том, чтобы развивать и углублять эти основы этического идеализма. При этом иудаизм освобождается от всех мифических пережитков.
2. Иудаизм — религия автономной морали, где основная идея мессианизм предстает как идеал бесконечного посюстороннего совершенствования — в отличие от запредельной эсхатологии у других.
3. Абсолютная ценность иудейского богопонимания заключается в том смысле, что в противоположность всем основным религиям, выдвигающим личное спасение на первый план, Бог в еврействе мыслится как гарант водворения социального мира, как гарант водворения Царства Божия на земле. Этим, по мнению Когена, исчерпываются задачи современного еврейства. «Только благодаря Богу мы существуем и имеет смысл наше существование».
Об этой части творческого наследия Когена существует достаточно мнений и философских работ [см. 17]. Ограничимся только одной, но весьма важной стороной идеи Когена — рационалистическом отрицанием «мифологических пережитков». Как пишет в своем критическом очерке «Герман Коген и его философское обоснование еврейства» (Петроград, 1915) доктор А. Гурлянд, лично прослушавший лекции философа, главным неприемлемым тезисом выступающего было именно «мифоборчество». Согласно Гурлянду, в самой Библии изначально утверждается, что сам Бог Синайского откровения, т. е. одна из сторон этого «богонародного договора», по выражению Вл. Соловьева, предупреждает и ясно указывает, что «“устами к устам говорю Я с ним [Моисеем], и явно, а не в гаданиях” (Чис 12: 8). Здесь, таким образом, самой Библией засвидетельствован мифологический и отнюдь не иносказательный характер Союза [с Богом] и всех сопровождающих его моментов». И далее: «еврейство в самой основе своей зиждется на мифологическом начале, на мифе, и этот основной мифотворческий мотив неизменно сопровождает его на всех творческих ступенях его развития». И в заключение о тезисе «отрицания и преодоления мифоборчества»: «Такой взгляд на еврейство мог возникнуть лишь как следствие того, что субъективный религиозно-философский идеал самих исследователей — незаметно для самих был внесен в исследуемый ими предмет» [3, с. XVIII, XXIII].
Как было указано ранее, только высоко философски образованные люди, слушатели Когена, могли достойно оценить его идеи. Но все это не могло быть приемлемо массовой еврейской общественностью России в ту роковую эпоху. Проще всего по этому поводу высказался знаменитый еврейский историк Семен Маркович Дубнов в своих воспоминаниях:
В апреле [1914 г.] гостил в Петербурге философ Герман Коген, которому еврейское
общество устроило торжественную встречу. Прошел ряд вечеров с лекциями и банкетами.
На банкете в квартире Слиозберга я также присутствовал, но не мог присоединить свой
голос к хору прославляющих философа, признающего абстрактный иудаизм без живой еврейской нации <...> Я не имел повода жалеть о своем поступке впоследствии: через полгода, в начале мировой войны, Коген присоединился в воинственным манифестациям германских профессоров и в своей известной брошюре (так в тексте. — В. В.) провел знак равенства между германизмом и иудаизмом.
Приводим этот текст Когена в нашем переводе (немецкий текст см. [19]):
В эти времена, эпохальные для народной судьбы мы — также и потому, что мы евреи — гордимся тем, что мы немцы, ибо мы осознаем задачу: убедить всех наших единоверцев на всем земном шаре в религиозном значении германизма, в его влиянии, в его законном праве на евреев всех наций и, в частности, на всю их культурную работу.
Итак, мы, как немецкие евреи, сознаем наличие центральной культурной силы, которая призвана объединить народы в духе мессианского человечества; и мы можем отклонить от нас упрек в том, что будто бы наше историческая особенность разрушать народы и племена. Если снова однажды придет серьезное стремление к международному согласию народов, тогда наш пример послужит образцом для признания немецкого первенства во всех основах духовной и душевной жизни. И мы не верим, что без этой предпосылки имеется достаточное основание для искреннего понимания и согласия.
Мы осчастливлены уверенностью в том, что, благодаря героической победе нашего отечества, бог справедливости и любви положит конец варварскому ярму, тяготеющему на наших единоверцах в Российской Империи, самое политическое существование которой есть издевательство над всеми законами, всей государственной мудростью, всем здравым смыслом, над всей религией и всей нравственностью, над всем человеческим состраданием и уважением благородного человеческого достоинства. Мы также надеемся на триумф германского оружия также и потому, что он утвердит человеческое достоинство этих людей, которое они в себе сохранили своим славным мученичеством.
И также для нас самих мы надеемся, прежде всего, для нашей религиозной общины, одной из общин германского государства, осуществление нашего равноправия: чтобы мог исчезнуть отвращающий образ мыслей, с которым без любви и доверия встречает наше участие в начале самых высших и священнейших миссиях нашего государства; чтобы нравственно-религиозное равноправие нашей религии достигло безоговорочного признания; чтобы на основе свободного исследования, действительного — с симпатией и пониманием — установления истины была признана религиозная общность, которая объединяет нас с христианскими вероисповеданиями, и в которой наша самобытность образует незаменимую основу для дальнейшего этического развития монотеизма; чтобы вследствие этого ворота университета были, наконец, открыты для науки иудаики, ибо только это докажет заинтересованность государства в дальнейшем существовании и духовно-нравственном развитии нашей религии.
Мы живем в энтузиазме немецкого патриотизма, дабы единство, на протяжении всей германской истории пробивавшее себе дорогу между германизмом и еврейством, теперь воссияло, наконец, как культурно-историческая истина, в германской политике и в немецкой народной жизни, также и в немецком национальном чувстве.
Этот текст вызывает чувство удивления. Вряд ли Коген не мог не знать об антисемитизме в его родной Германии, где журналист Вильгельм Марр, впервые употребивший самое слово «антисемитизм», опубликовал в 1873 г. книгу под характерным названием «Победа еврейства над германизмом». В ней он перенес еврейскую проблему на расовую основу, положившую начало псевдонаучной расовой теории о борьбе арийцев с евреями. Более того, в своем обзоре «Немецкие интеллигенты о духовной ценности евреев» выдающийся представитель народнической социологии В. П. Воронцов (1847-1918) особо отметил то, что «Германия является главным очагом “на-
учного” антисемитизма, доставляя аргументы для антисемитской пропаганды всему свету, в том числе и русским ненавистникам евреев» [2, с. 711-712]. К этому надо добавить уже тогда широкое распространение в Германии молодежных спортивных, туристических организаций и студенческих корпораций, характеризующих себя прилагательным ]ис1епгет — очищенный от евреев. При этом следует напомнить, что евреи составляли только около 1 процента населения страны.
В исследовании «История антисемитизма» Л. Поляков обобщает:
В общем плане накануне Первой мировой войны все националистические и консервативные партии и движения [в Германии] были пропитаны антисемитизмом в той или иной степени, так что лишь две крупные политические силы — социал-демократия и католический «2еп1гит» не проявляли враждебности по отношению к евреям. Неписаные законы закрывали для них возможность военной и административной карьеры, и мы располагаем множеством свидетельств, что социальная изоляция постоянно возрастала. Даже война 1914-1918 гг. <...> не могла этому помешать. Тем не менее, евреи проявили столь же большой патриотический пыл, что и их соотечественники, и их деятельность была даже более плодотворной [13, с. 236-237].
Коген, конечно, искренне последовал общему настроению своих германских соотечественников. Ведь даже такой мыслитель, как Томас Манн, писал с гордостью о том, что для немцев речь шла о борьбе «за право господства и за участие в управлении планетой». Более того, Коген всю войну продолжал придерживаться своих убеждений, о чем свидетельствует его «Дискуссия о сионизме и мессианстве» с философом Мартином Бубером, состоявшаяся летом 1916 г. [см. 5, с. 508-517].
Поражение Германии усугубило прежнюю антисемитскую традицию Германии. Уже 16 сентября 1919 г. ветеран только что побежденной германской армии, ефрейтор Адольф Гитлер, в качестве секретного агента доносил в бюро печати и пропаганды при политическом отделе вермахта следующее:
«...еврейство — это, безусловно раса, а не религиозное сообщество. <...> все то, что побуждает людей стремиться к возвышенному — будь то религия, социализм или демократия, в глазах еврея является лишь средством для достижения определенной цели, а именно для удовлетворения его жажды денег и власти. Его действия будут иметь своим следствием расовый туберкулез народов с.. .> его [антисемитизма] конечной и незыблемой целью должно быть полное устранение евреев» [5, с. 619].
Слиозберг, ставший свидетелем событий 1933-1934 годов, когда этот ефрейтор стал полновластным фюрером Германии, с искренней грустью отмечал:
В настоящее время, когда я пишу эти строки, при свирепствовании расизма и гит-леровщины, я не могу перестать думать о Когене, для которого все случившееся было бы тяжким невыносимым ударом, знаменующим крах всей его идеологии. Как ни печально, я благодарю судьбу, что Коген не дожил до этого позорного упадка, в котором оказалась немецкая культура, упадка, которая свидетельствует, что настоящей культуры в Германии не было. Я знаю, что для многих евреев, горячих немецких патриотов, разочарование в культурности Германии составляет чуть ли не больший удар, чем те лишения, которым расисты подвергают евреев в Германии, в том числе бывших представителей германской науки, в которую вложено столько еврейского гения [16, с. 310-311].
Иначе говоря, смерть спасла Когена от судьбы, постигшей изгнанников А. Эйнштейна, 3. Фрейда, трагедии его вдовы, погибшей в концлагере, и многих, многих других.
Заявленная тема не может, естественно, не упомянуть о позиции русской интеллигенции во время Первой мировой войны. Уже когда сотни тысяч (в 1916 г. — 500 тыс.) солдат-евреев сражались в рядах императорской армии, в стране при попустительстве властей, в том числе и военных, стал усиливаться антисемитизм. Для борьбы с такими настроениями в апреле 1915 г. по инициативе русских писателей М. Горького, Ф. Сологуба и Л. Андреева было основано «Русское общество для изучения еврейской жизни». Председателем был избран бывший министр просвещения граф И. Толстой. Показательно, что почти одновременно с указанным письмом Когена Общество опубликовало программный документ, в котором провозглашалось:
Государство и общество берут у евреев все, что они могут дать — ум, энергию, жизнь — и не дают им необходимейшего — возможности жить, учиться, свободно развивать свои богатые способности. Есть люди, которые жалуются, которые будто бы боятся, что евреи способны поглотить всю Россию <•..>
Еврейский вопрос в России — это первый по его общественный важности наш русский вопрос о благоустройстве России: это вопрос о том, как освободить наших граждан от гнета бесправия. Этот гнет постыдно и социально вредно для нас убивает энергию народа, живая и свободная энергия коего необходима росту культуры нашей в не меньшей степени, в какой необходима для России творческая энергия коренных русских людей.
Из всех племен, входящих в состав империи, евреи — племя, самое близкое нам, ибо они вложили и влагают в дело обустройства Руси наибольшее количество своего труда, они наиболее служили и служат трудному и великому делу европеизации нашей полуазиатской страны. Нет области, где бы еврей не работал рядом с русским, и не менее успешно, чем русский, — это неоспоримо [Цит. по: 14, с. 259-260].
Этот текст подписали виднейшие представители тогдашней интеллигенции самых различных политических направлений: К. Арсеньев, И. Толстой, П. Виноградов, И. Лучицкий, Н. Кареев, А. Карташев, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Д. Философов, И. Бунин, П. Струве, Д. Шаховской, С. Мельгунов, Г. Лопатин, Н. Бердяев, А. Пеше-хонов, А. Римский-Корсаков, Е. Кускова, И. Северянин, В. Немирович-Данченко и многие другие.
В 1915-1916 гг. Общество выпустило три сборника «Щит», выступавших в защиту справедливости в отношении евреев России. Там напечатаны письма В. Г. Короленко, Л. Н. Толстого, речь Соловьева о национализме, важные работы П. Милюкова «Еврейский вопрос в России», П. Долгорукова «Война и положение евреев», Д. Мережковского «Еврейский вопрос как русский», Л. Андреева «Первая ступень» — все перечислить невозможно.
Историческая необходимость взяла свое — 15 августа 1915 г. циркуляром министра внутренних дел было «разрешено евреям проживать в городских поселениях, за исключением столиц, и местностей, находившихся в ведении императорского двора и военного», то есть практически «черта оседлости» была отменена. После февральской революции 1917 г. декларацией Временного правительства все 150 антиеврейских законов были полностью отменены.
Остается добавить, что порой история удивляет круглыми цифрами. Ровно через 30 лет после злосчастной статьи Германа Когена победоносная армия России-СССР в Берлине окончательно уничтожила «германское оружие», триумф которого обеспечил бы «фюреру немецкого народа» полное истребление соплеменников и единоверцев великого философа.
1. Акиндинова Т. А. Герман Коген как современный философ (1842-1918) // Annaehrungen: Polen — Deutschland. — Wroclaw, 2006. — 1 (42).
2. Воронцов В. П. Интеллигенция и культура. — М., 2008.
3. Гурлянд А. Герман Коген и его философское обоснование еврейства. — Петроград,
1915.
4. Дмитриева Н. А. Русское неокантианство: теоретические истоки и исторические трансформации: диссертация... доктора философских наук. — М., 2006.
5. Евреи в современном мире / Сост. П. Мендес-Франс, Й. Рейнхарц. — М., 2006. — Т. II.
6. Еврейская энциклопедия. — СПб., 1906-1913.
7. Ермичев А. А. Приезд Германа Когена в Россию // Вестник Санкт-Петербургского университета. — 1997. — Сер. 6. — Вып. 4 (№ 27). — С. 42-45.
8. Ермичев А. А. Религиозно-философское общество в Петербурге (1907-1917) / Хроника заседаний. — СПб., 2007.
9. Кант И. Трактаты и письма. — М., 1980.
10. Миллер А. Империя Романовых и национализм. — М., 2006.
11. Пастернак Б. Охранная грамота. — М., 1989.
12. Покровский М. Н. Русская история в самом кратком изложении. — М., 1967.
13. Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха знаний. — М.; Иерусалим, 1998.
14. История евреев России / Учебник / Л. Прайсман. — М.: Лехаим, 2005.
15. Сакер Г. М. Современная история евреев. — М., 2012. — Т. I.
16. Слиозберг Г. Б. Дела минувших дел. Записки русского еврея. — Париж, 1934. — Т. 3.
17. Сокулер 3. А. Герман Коген и философия диалога. — М., 2008.
18. Коген // Гранат. Энц. словарь — М., 1914. — Т. 24: Кауфман — Кондаков.
19. Kohen Н. Deutschtum und Judentum (1915) // Deutsche Geschichte in Dokumenten und Bilder. — Band 5. Das Vilhelminische Kaiserreich und der Erste Weltkrieg (1890-1918). — URL: http:// germanhistorydocs.ghidc.org/sub_doclist.cfm?startrow=21 &sub_id= 131 §ion_id= 11.
