CC BY
97
УДК 811.133.1 ЧЕЛЫШЕВА И.И.
доктор филологических наук, заведующий отделом индоевропейских языков ФБГУН Институт языкознания РАН
E-mail: chelirin@gmail.com
UDC 811.133.1 CHELYSHEVA I.I.
DSc, Head of the Indo-European Languages Department Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences E-mail: chelirin@gmail.com
ПЕРВЫЕ ТЕКСТЫ НА РОМАНСКИХ ЯЗЫКАХ: ОБЩЕЕ И ЧАСТНОЕ EARLY WRITTEN MONUMENTS OF ROMANCE LANGUAGES: THE UNIVERSAL AND THE PARTICULAR
Статья посвящена ранним романским памятникам, относящимся к периоду формирования письменного узуса на романских языках. Рассматривается материал французского, итальянского, испанского, окситанского, ретороманского языков. Основную часть памятников этого периода составляют деловая письменность и сочинения на религиозную тематику. В большинстве своем они зависимы от латинских текстов и носят вспомогательный характер (переводы, толкования, дополнения, глоссы, черновики). Введение романских языков в письменный оборот связано с необходимостью отразить на письме устную речь и довести информацию до тех, кто латынью не владел.
Ключевые слова: история романских языков, первые памятники, латынь и романские языки.
The article deals with the first written records from the nascent stage of the written usage in Romance languages. We use the data from French, Italian, Spanish, Occitan and Rheto-Romance languages, the major part of which consists of business parlance and religious literary work. Most of them are dependent on the Latin texts, being more or less secondary (translations, exegesis, supplements, glosses, drafts). The introduction of the Romance languages into literary texts is due to the need for representing spoken language in writing as well as getting a point across to those who did not have a command of Latin.
Keywords: History of Romance languages, early written monuments, medieval Latin.
Период утверждения письменного узуса является важнейшим этапом в истории формирования любого языка, особенно если в дальнейшем этот язык становится полифункциональным литературным языком с широкой гаммой стилей и жанров. В истории романских языков период первых письменных текстов имеет собственную специфику, связанную с тем, что эти языки являются потомками и наследниками латыни. Это одновременно и тормозило их введение в письменный оборот, и, на следующем этапе, способствовало утверждению письменного узуса, поскольку латинская письменная традиция предоставляла такие образцы, на которые пишущие на народных языках могли равняться.
Мы бы хотели в этой статье остановиться на ряде закономерностей, которые, с одной стороны, объединяют первые романские тексты, а, с другой стороны, демонстрируют различия, противопоставляя памятники либо по языкам, либо по типам текстов. В современной романистике проделана огромная работа по инвентаризации и публикации первых памятников, по включению их в корпуса и базы данных. Немецкими учеными были, в частности, описаны все памятники на романских языках до XIII в. [3]; есть очень подробные публикации с комментариями и для отдельных романских ареалов; например, для сардинского [1]. Наряду с классическими работами, посвященными типологии первых текстов на романских языках [6], особый интерес, на наш взгляд, представляют исследования, рассматривающие первые памятники с точки зрения коммуникативно-прагматической ситуации, обусловившей их появление и функционирование, в числе которых
коллективная монография «Le passage à l'écrit des langues romanes» [8].
Материалом для нашей статьи послужили тексты на романских языках Западной Европы IX-XII вв. Появление первых письменных свидетельств балкано-романских языков относится лишь к XVI в., и проблематики этого ареала мы касаться не будем, хотя здесь прослеживаются интересные параллели с языками Западной Европы. Рассмотрим некоторые ключевые проблемы, которые возникают при обращении к самым ранним романским памятникам.
Статья посвящена периоду, который в итальянской традиции именуют «Origini» 'Истоки'. Длительность его для разных лингвистических ареалов Романии различна и, во многом, условна. Начало обычно определяется датами первых письменных свидетельств, но этот критерий не столь очевиден, как может показаться. Во-первых, романские формы вычленяются уже в предыдущий период в составе латинских текстов. Романские черты обнаруживаются в равеннских папирусах VI-VII вв., в тосканских документах VI-IX вв. из Códice Diplomatico Langobardo, в испанских монастырских картуляриях IX-XI вв. (Becerros de Valpuesta), во французских песнопениях VIII в. («Кантилена о святом Фароне», «Laudes Regiae» из Суассона). Во-вторых, не всегда возможно однозначно определить язык, преобладающий в раннем памятнике, как романский или как латынь. Первым текстом на итальянском часто считают знаменитую «Веронскую загадку» («Indovinello Veronese», VIII в.). Известный итальянский филолог А.Ронкалья увидел в ней древнейший текст на фриульском языке, вызвав справедливые, на наш взгляд, возражения специалистов по этому
© Челышева И.И. © Chelysheva I.I.
языку. А.Кастеллани охарактеризовал «Веронскую загадку» как латинский текст с романскими включениями, с чем, по нашему мнению, можно согласиться; см. полемику в [2, с. 25-28]. Нет единой точки зрения и на самый ранний текст с территории Португалии, поскольку "Записку о поручителях» («Noticia de fiadores», 1175 г), состоящую, в основном, из списка антропонимов, считают и романским, и латинским текстом [10, с. 384].
Завершение же периода первых письменных памятников связывается с началом формирования устойчивой и разнообразной письменно-литературной традиции, что для разных ареалов также произошло в разное время. Обычно обращают внимание на появление значимых произведений или корпуса текстов, объединенных общим назначением и сходством используемых языковых средств. Именно тогда завершается процесс, именуемый по-французски passage à l'écrit 'переход в письменное состояние' (итал. passaggio alla scrittura, нем. Verschriftlichung).
Для французского языка этот начальный период, именуемый le très ancient français (в русскоязычных трудах ' ран-нестарофранцузский') начинается со Страсбургских клятв (842 г.) и заканчивается концом XI в., которым датируется появление «Песни о Роланде». В Италии наиболее ранними памятниками оказываются надписи (надпись из катакомб Коммодиллы в Риме, первая половина IX в.), далее в течение более чем трех веков тексты на народных наречиях Италии весьма немногочисленны. Ситуация меняется лишь к 20-ым годам XIII в., с появлением Сицилийской поэтической школы и с утверждением тосканской деловой письменности (счетные книги купцов). Первые письменные свидетельства португальского языка оказываются достаточно поздними (1175 г. , уже упомянутая «Noticia de Fiadores»), а завершение периода первых письменных памятников относят к 1255 г., когда в королевской канцелярии начинают постоянно использовать португальский в документах. Для окситанского ареала первыми памятниками считаются феодальные клятвы, самая ранняя из которых датируется второй половиной X в., и уже к концу XI в. появляются первые свидетельства поэзии трубадуров, причем в ее классической форме (поэзия Гильема де Пуатье, герцога Аквитанского)
Среди романских письменных свидетельств с территории Испании. хронологически первенство остается за «Списком сыров» («Nodicia dos kesos,» Леон, Х в.), а также за Силосскими (Glossas Silensis, Бургос, конец XI в.) и Эмилианскими глоссами (Glossas Emilianeses, Риоха, начало XI в.). Близки к ним по дате фиксирования и самые ранние харджи, романские строфы, завершавшие муваш-шах, поэтическую средневековую арабскую или еврейскую форму (середина XI в.). Завершением периода первых памятников, видимо, следует считать эпоху Альфонса X Мудрого, ознаменовавшуюся появлением важнейших текстов на кастильском.
Период первых письменных свидетельств может завершается не формированием устойчивой традиции, а, наоборот, ее утратой. Так сложилась судьба языка Сардинии, где, сошла на нет средневековая деловая письменность XI-XIII вв., а затем активно писать на разных вариантах сардинского стали лишь в XVI в.
Один и тот же памятник с точки зрения становления письменного узуса разных языков может оказаться вписан-
ным в разные хронологические этапы языковых традиций. Творчество Раймбаута Вакейроса, известного окситанского трубадура второй половины XII в., относится к периоду расцвета куртуазной лирики и для языка Южной Франции выходит за рамки рассматриваемого нами начального этапа письменного использования окситанского. Но в его знаменитом многоязычном дескорте, наряду с окситанским, гасконским, галисийско-португальским и французским, есть строки на североитальянском вольгаре, которые безусловно относятся к самым ранним итальянским текстам. Вакейрас возвысил язык Италии, вписав его в авторитетную и известную на тот момент в романоязычной Европе окситанскую традицию куртуазной поэзии, что и отметили итальянские филологи: Per opera di un artista raffinato e scaltrissimo nascevamo già adulti 'Трудами утонченного и опытнейшего мастера мы родились сразу взрослыми'[7, с. 117].
Одной из проблем, затрудняющих воссоздание реальной картины функционирования первых письменных текстов на романских языках, является проблема их датирования. Для деловых документов она в ряде случаев может быть однозначно решена, если в грамоте стоит дата ее создания. Но документы могли копироваться позднее или переписываться в составе сборников, а иногда и поделываться. Например, «Страсбургские клятвы» были произнесены в 842 г., а дошли в рукописи, переписанной около 1000 г Лингвисты не пришли к единому мнению по поводу «Логудорской привилегии» («Privilegio logudorese»), числящейся среди первых текстов на сардинском. Дату ее создания переносили с 1085 г. на 1120 г. вплоть до полного отрицания ее подлинности [3, с. 33].
Еще сложнее обстоит дело с литературными произведениями, поскольку рукопись может оказаться намного моложе самого текста. Крупнейшее произведение старофранцузской агиографической литературы - «Житие святого Алексея» («Vie de Saint Alexis») датируется серединой
XI в., но самая ранняя рукопись относится к 20-ым годам
XII в. Испанскую эпическую «Песнь о Сиде» по языковым характеристикам относят к середине XII в., но известна она в единственной рукописи XIV в., переписанной с оригинала 1207 г., который в этой рукописи упомянут.
Колебания в ответе на вопрос о языковой принадлежности древнейших текстов возникают постоянно. При этом проблема не ограничивается выбором между латынью и романским языком. Иногда памятник не могут «поделить» два романских ареала. Такой пример неоднозначной атрибуции мы имеем в случае с «Песнью о святой Вере Аженской» (франц. «Chanson de Sainte Foi d'Agen», каталанск. «Canson de Santa Fe d'Agen», вторая половина XI в.). Каталанисты рассматривают ее как один из первых памятников каталанского языка, окситанисты же причисляют к ранним памятникам окситанского [4]. Содержание песни ориентировано скорее на каталаноязычные регионы; и во введении сообщается: Tota Basconn' et Aragons I E l'encontrada delz Gascons I Sabon quals es aqist canczons... 'Вся Страна Басков и Арагон и земля гасконцев знают, что такое эта песнь' [5, с. 20]. Однако языковые формы дают основание видеть в тексте скорее окситанский язык, хотя, учитывая структурную близость каталанских и окситанских наречий в Средневековье, этот выбор можно оспорить. При подготовке тома «Романские языки», издаваемой в
Институте языкознания РАН энциклопедии «Языки мира» (том был опубликован в 2001 г.), оказалось, что «Песнь о святой Вере» внесена в качестве раннего памятника сразу в две статьи: «Окситанский язык» и «Каталанский язык». В конечном счете, авторы статей решили, что для лингвистической типологической работы, какой является энциклопедия «Языки мира», структурные характеристики важнее и оставили упоминание об этом сочинении в статье «Окситанский язык».
К тому же, нередко языковая атрибуция текста увязывается с местом его создания, т.е., например, первые тексты на галисийском по определению должны быть созданы в Галисии. Поэтому строки на галисийско-португальском в уже упоминавшемся дескорте Раймбаута Вакейроса часто не включают в число первых свидетельств галисийского.
Обратное можно наблюдать в случае с так называемыми «Пьемонтскими проповедями» («Sermoni Piemontesi», Италия, конец XII-начало XIII вв.). Их можно отнести к первым памятникам итало-романского ареала с некоторыми оговорками, поскольку этот текст происходит из района, где зона распространения пьемонтского диалекта соприкасается с зоной окситанского языка и; по крайней мере, одна из важнейших морфологических черт этого памятника не типична для итало-романских идиомов: образование множественного числа имен с помощью флексии -s. Тем не менее, эти 22 проповеди, где сочетаются латынь и народный язык, обычно включаются в число древнейших свидетельств итальянского вольгаре.
Часто при перечислении памятников этого периода их приписывают тому языку, который в исторической перспективе оказался доминирующим на территории страны, хотя к моменту появления первых текстов этот язык как письменный мог даже и не проявиться. Соответственно, среди первых свидетельств итальянского оказываются, например, «Капуанские тяжбы» («Placiti Capuani», Кампания, 60-ые годы X в.) или те же «Пьемонтские проповеди». Однако эти тексты могут считаться итальянскими лишь га основании того, что написаны на территории Италии. Однако они не имеют отношения к Тоскане и к тосканскому диалекту, на основе которого много позже сложился литературный общеитальянский язык. Аналогичная ситуация складывается и с ранними текстами Испании, среди которых преобладают не-кастильские свидетельства.
Распределение памятников начального периода по типам текстов показывает определенное сходство во всех ареалах. Практически везде присутствуют тексты, относящиеся к деловой письменности в широком смысле этого слова: записки, инвентари, договоры, клятвы, завещания, свидетельские показания. Вторую обширную и разнообразную группу образуют тексты, объединенные религиозной тематикой (проповеди, религиозная поэзия, житийная литература, глоссы и примечания к религиозным текстам). Памятников светской литературы (до появления эпической и куртуазной поэзии) очень мало. К ним можно отнести харджи, но они соотносятся с иноязычной (арабской и еврейской) поэтической традицией. Среди ранних итальянских рифмованных сочинений XI-начала XIII вв., именуемых ritmi 'ритмы', лишь один можно с уверенностью назвать светским - «Ритм из Беллуно» («Ritmo Bellunese, 1196 г.), четыре строки военного песнопения о победе над врагом, вставленные в латинскую хронику. Уже упомяну-
тые выше строфы на североитальянском наречии из многоязычного дескорта Раймбаута Вакейроса и его же вставки на генуэзском диалекте в диалогическом контрасте принадлежат перу трубадура и, соответственно, порождены окситанской куртуазной поэзией, которая к этому времени переживала расцвет.
Письменный узус на романских языках утверждался постепенно, и многие памятники носят очевидный вспомогательный характер. Добавим, что все (или почти все) тексты этого периода на романских языках зависимы от латыни. Романский текст мог появиться, пользуясь современной терминологией, «на старых оборотках», как упомянутая выше «Записка о сырах» («Nodicia dos kesos», Испания, Леон, Х в.), записанная на обороте пергамена с латинской дарственной 959 г. на лицевой стороне. Такими записями не дорожили, они легко превращались в материал для создания новой книги; вспомним, что один из первых тосканских текстов - «Пизанский корабельный счет» («Conto navale pisano», Италия, конец XI в.) был обнаружен лишь в 1973 г. известным исследователем итальянского языка И. Бальделли в обложке латинского кодекса, куда старый кусок пергамена поместили, попытавшись предварительно соскрести текст. Самый первый фрагмент из счетных книг флорентийских банкиров 1211 г. также сохранился чудом, поскольку через сто лет был использован как форзац в латинской книге.
Те памятники, где латынь и народный язык сочетаются, можно разделить на три группы, в зависимости от характера этого сочетания. К первой группе относятся тексты, где два языка каким-то образом друг другу противопоставлены. Наиболее явно это прослеживается, когда текст на романском языке сопровождает латинский, но не сливается с ним. Само расположение романских фрагментов в двуязычных рукописях, где латынь и народный язык отделены друг о друга, свидетельствует о второстепенном характере романских вкраплений. Это заметки на полях, маргинальные или надстрочные глоссы. Так, Эмилианские глоссы (Испания, середина X-начало XI вв. ) по большей части расположены на полях и скриб отметил крестиком в основном корпусе текста толкуемые глоссами латинские слова. Также на полях и, частично, интерлинеарно записаны «Салентинские глоссы» («Glosse Salentine», Италия, Бари, XI в.), где глоссирован древнееврейский текст Мишны, содержащий религиозные предписания иудаизма, причем романские глоссы, как и основной текст, записаны древнееврейским письмом. Среди редчайших записей на ретороманском Швейцарии - интерлинеарный перевод части проповеди, приписываемой Августину (начало XII в.). Назначение таких романских включений очевидно: толкование, разъяснение, перевод основного текста.
Несколько необычно соотношение латинского и романского элементов в «Приписке из Монте-Амиато» («Postilla amiatina», Южная Тоскана, 1087 г.). После латинской дарственной от имени некоего Мичарелло аббатству в Монте Амиато приписаны три строки. Видимо, это шуточные стихи, построенные на ассонансах: Ista car(tula) est de caput coctu I Ille adiuvet de ill(u) rebottu I Q(ui) mal co(n)siliu li mise in corpu [2, с. 103]. Весьма приблизительно содержание может быть передано следующим образом: 'Эта грамота принадлежит Капокотто, да поможет она ему против лукавого, который дурной совет вложил ему в тело', где
Capocotto, скорее всего, шутливое прозвище типа 'Горячая голова'. Понятно, что, не будь перед глазами писавшего латинского документа, не появилась бы и эта приписка. Но появление ее именно на романском языке обусловлено шуточным, юмористическим характером этих трех строк, для которых латынь оказалась слишком серьезна.
Такие романские вкрапления на полях могли быть минимальны и содержательно ничтожны. При составлении списка романских текстов до XIII в. [5] пришлось выделить специальный раздел, посвященный пробам пера или небрежным росчеркам (франц. essais de plumes, griffonnages).
Более того, самостоятельный по отношению к основному содержанию кодекса и достаточно развернутый текст - двуязычная альба из аббатства Флери (Albe Bilingue, IX в., Франция), о которой речь пойдет ниже, также не заслужила отдельного листа в рукописи: она записана в верхнем углу страницы, основная часть которой заполнена латинским сочинением Фульгенция.
Ко второй группе латино-романских текстов относятся памятники, где фразы на народном языке включены прямо в латинский текст. Так вписаны в латинские «Четыре книги истории» Нитгарда слова «Страсбургских клятв» на французском и германском языках. В составе латинских юридических документов появляются «Капуанские тяжбы» и «Свидетельства из Травале» («Testimonianze di Travale», Южная Тоскана, 1158). И то, и другое - это свидетельства, которые заслушивались в ходе судебного процесса. Но «Капуанские тяжбы» передают установленную формулу свидетельской клятвы, а «Свидетельства из Травале» представляют собой попытку записи спонтанной речи. Без понимания всех обстоятельств дела фрагменты из Травале, с языковой точки зрения вполне понятные, толкованию не поддаются. Например, часть показаний второго из двух свидетелей звучит так: Guaita, guaita male; non mangiai ma mezo pane. Et ob id remissum fuit sibi servius, et amplius non torno mai a far guaita 'Сторож, сторож плох: я съел лишь половину хлеба. И тогда оставил службу и никогда более сторожем не был' [2, с. 159]. Воссоздать все обстоятельства случившегося в Травале по этому документу сложно, но интереснейшим моментом является появление в спонтанном высказывании окситанского заимствования guaita 'страж, сторож', известного из поэзии трубадуров. В аль-бе, утренней песне трубадуров, guaita - это друг, предупреждающий влюбленных о наступлении часа расставания; в юридическом документе из Тосканы слово полностью лишилось поэтического ореола.
Появление народных языков в клятвах и свидетельских показаниях вполне объяснимо: это высказывания-перформативы, действенность которых подтверждалась более или менее точным совпадением того, что написано с тем, что было сказано. Поскольку устно клялись и свидетельствовали на народном языке, запись на латыни могла нарушить этот принцип и поставить под сомнение то, что было записано в документе.
Несколько иной характер носит переход от латыни к романском языку в уже упомянутой двуязычной альбе из Флери. Романские строки, которые идентифицируют и как окситанский, и как франкопровансальский, появляются и повторяются в рефрене: L'alba par umet mar atra sol / Poypas abigil miraclar tenebras [5, с. 19] (мы воздержимся от перевода, поскольку толкование строфы весьма неясно и дис-
куссионно). Альба представляла собой песнопение, где рефрен исполнялся всеми присутствовавшими в церкви, а не только церковным хором. Расширение круга лиц, произносивших текст, могло повлиять и на языковую форму рефрена, которая записана как приближенная к живой устной речи.
Характер сочетания в рамках одного текста латыни и народного языка может быть объяснен в рамках исторической социолингвистики, свидетельствующей о восприятии латинского и романского языков и о распределении их по сферам коммуникации. В надписи из церкви Святого Климента в Риме (Iscrizione di San Clemente, Рим, конец XI в.), на фреске, изображающей мученичество святого, прочитывается двуязычная надпись, фрагменты которой, наподобие современных комиксов, распределены по персонажам: c одной сторон, святой Климент, с другой, патриций Сисинний и трое его слуг. Слова Климента записаны на латыни, а остальные говорят на римском вольгаре. Латынь ощущалась как язык божественный, вложенный в уста святого. Его мучители не достойны высокой латыни и говорят на романском языке (на вольгаре в надписи переданы и ругательства, вполне соответствующие современной итальянской сниженной лексике).
И, наконец, с точки зрения соотношения латыни и романского языка, можно выделить третью группу текстов, где элементы разных языков перемешаны и слиты в один текст. Так выглядят ранние окситанские грамоты, язык которых основоположник исследования окситанской деловой письменности Кл.Брюнель определил как latin farci букв. 'фаршированная латынь'. Такой же гибридный в лингвистическом плане характер носят некоторые ранние итальянские и португальские деловые документы. Заметим, что подобного смешивания двух языков практически нет в ранних французских памятниках. Определенные закономерности в таких грамотах прослеживаются: в наиболее формализованных частях, в протоколе, т.е. в начальной части, и в эсхатоколе, завершающей части, преобладает латынь, а в срединном фрагменте, где излагаются конкретные обстоятельства, важные именно для данного документа, появляются романские слова.
Заполнение делового документа романскими формами могло свидетельствовать о том, что это черновик, подготовительный материал для составления грамоты на латыни; так оценивают один из самых известных португальских документов, «Записку об ущербе» («Noticia do Torto», 1214 г).
В «Умбрской формуле исповеди» («Formula di Confessione Umbra», Италия, середина XI в.), которая представляет собой что-то вроде учебного пособия для проведения исповеди, вольгаре преобладает во фрагментах, которые произносит кающийся, а латынь - в речи священника, хотя обе части носят смешанный характер.
Вопрос о том, насколько осознанно осуществлялось это смешение латыни и романских языков в пределах одного текста, следует решать применительно к каждому документу отдельно. В деловой письменности, где понимание сторонами деталей договора или тонкостей завещания было необходимым, приближение записи к реальной речи, т.е. замена латинских конструкций романскими, могло осуществляться писцом или нотариусом сознательно. Так создавался тот переходный вариант письменной речи, который романисты именуют scripta latina rustica [9, с. 220].
Хотя ряд текстов рассматриваемого периода вполне подходит под определение scripta latina rustica, тем не менее, такое смешение скорее унаследовано от предыдущего периода и прослеживается лишь в наиболее ранних текстах итало-романского и иберо-романского ареала.
В целом же, следует сказать, что соотношение латинского и романского элементов в текстах начального периода требует отдельного рассмотрения, при котором от характеристики отдельного памятника следует перейти к анализу отдельных предложений, отдельных конструкций и отдельных слов.
Анализируя факторы, которые способствовали проникновению романских языков в письменные тексты, нельзя не упомянуть и о контактах с другими языками, прежде всего, с германскими. Фрагменты на романском языке соседствуют в «Страсбургских клятвах» с фрагментами на германском. Первый поэтический текст на французском - «Секвенция о святой Евлалии» (конец IX в.) сохранился в латинском кодексе из монастыря в Лотарингии, на стыке романского и германского языковых ареалов. И тот же скриб рядом с «Секвенцией» на французском записал на германском наречии панегрик королю Людовику Саксонскому. Германские языки, в отличие от романских,
никак не могли восприниматься в рамках диглоссии как сниженная форма той же латыни. Тексты на германских наречиях выглядели как пример возможного письменного использования живого языка, пример, который можно было распространить и на романские языки. Стоит вспомнить, что на Пиренейском полуострове харджи на романском языке также появились в иноязычном окружении, как рефрен в арабских и еврейских поэтических формах.
Итак, становление письменного узуса на романских языках происходило постепенно, через тексты, зависимые от латыни и носившие во многом вспомогательный характер. Появление романских форм поддерживалось необходимостью точно передать устную речь, которая уже была произнесена или должна была быть произнесена (клятвы, свидетельские показания). Есть среди первых текстов и образцы проповедей, которые также предполагали устное обращение к аудитории, не знавшей латыни: «Sermon sur Jonas» (смешанный латинско-французский фрагмент проповеди, X в.); «Homilies d'Organya» (каталанский, XII в.), Дополнительный импульс для перехода на народный язык на письме давали контакты с другими живыми языками, уже имевшими к этому времени письменную форму.
Библиографический список (References)
1. Blasco Ferrer E. Crestomazia sarda dei primi secoli. V.1. Nuoro: Ilisso, 2003.
2. CastellaniA. I più antichi testi italiani. Bologna: Patron, 1976.
3. Frank B., Hartmann J., Kürschner H. Inventaire systématique des premiers documents des langues romanes. Tübingen, Gunter Narr., 1997. Vol. 1.
4. LafontR. La chanson de Sainte Foi: texte occitan du XIe siècle. Genève: Droz, 1998.
5. Lazzerini L. Letteratura medievale in lingua d'oc. Modena: Mucchi editore, 2001.
6. Lüdtke H. Die romanischer Schriftsprachen II Vox Romanica.1964. № 23H. Pp. 3-21.
7. Pasquini E., QuaglioA.E. Le origini e la scuola lirica siciliana. Bari: Laterza, 1981
8. Selig M., Frank B., Hartmann J. (ed.). Le passage à l'écrit des langues romanes. Tübingen: G.Narr Verlag, 1993.
9. SabatiniF. Italia linguistica dalle Origini. Lecce, 1996. Т.1.
10. Souto Cabo J.A. Os primeiros escritos em galego-português: revisäo e balanço. In: Lingua, texto, diacronia. Estudos de lingüistica histórica. Revista Galega de filoloxia. Monografía. 2003. T.9. Pp. 369-393.
