CC BY
211
ПЕРВЫЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ИЗ ЖИЗНИ СЕРГЕЯ РАХМАНИНОВА: ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА
Т. В. Паршина,
Правление Рахманиновского общества России (Москва)
Аннотация. В статье рассматриваются детские и отроческие годы С. В. Рахманинова, период его обучения в Петербургской консерватории и начало пребывания у Н. С. Зверева в Москве, принципы обучения детей и подростков в русских дворянских семьях конца XIX века, условия становления Рахманинова как пианиста и композитора. Получают раскрытие трагические события в его семье, даётся краткая характеристика трёхлетнего обучения Рахманинова в Петербургской консерватории, переезда его в Москву. В центре внимания оказываются также методы обучения и воспитания в доме Н. С. Зверева, которые сочетали в себе комплекс условий, ограждавших учеников от постороннего влияния на воспитательный процесс, заставляя их развиваться в нужном учителю направлении, что давало уникальный, не сравнимый с другими методами результат.
Ключевые слова: Рахманинов, мать Любовь Петровна, колокольный звон, Новгород, Петербургская консерватория, Николай Зверев, «зверята», Московская консерватория, дисциплина, чёткий распорядок дня.
Summary. Sergei Rachmaninov was born in 1873 in the Novgorod region to the noble family of Vassili and Lubov Rachmaninov. He was grown up in the atmosphere of family amateur musical playing in his parents' house, country peasant's singing, аnd the music of the Novgorod churches bells. Later the theme of the Russian Orthodox church bells was constant in Rachmaninov's art. At the age of eight his family was broken: the family lost their house, his parents divorced, there of his brothers and sisters died, and his first three years at the St. Petersburg Conservatoire were unsuccessful. Sergei was taken to Moscow to be brought up and educated by the best musical teacher of Moscow Conservatoire Nikolai Zverev. His pedagogical methods - strong discipline, very effective professional teaching, parental love and ability to make the subject interesting to his pupils gave phenomenal educational results.
143
Keywords: Vassili and Lubov Rachmaninov, Novgorod, Russian Orthodox church bells, St. Petersburg Conservatoire, Moscow Conservatoire, Nikilai Zverev, musical teaching, discipline, pedagogical methods.
Я помню себя с четырёх лет, и странно, но все мои воспоминания, хорошие и плохие, печальные и счастливые, так или иначе обязательно связаны с музыкой. Первые наказания, первые награды, которые радовали мою детскую душу, неизменно имели непосредственное отношение к музыке.
С. Рахманинов
Музыкальное дарование Рахманинова нельзя назвать иначе, как феноменальным. Слух его и память были поистине сказочны.
А. Гольденвейзер
История школьных лет С. В. Рахманинова поучительна для формирования современных педагогических принципов в области музыкального образования. Рахманинов-ребёнок был не послушным отличником, но личностью, с которой мог справиться лишь незаурядный педагог. Помимо этого чрезвычайно интересны общие принципы воспитания и образования детей в русских дворянских семьях в последней четверти XIX века, поскольку именно эта образовательная система дала России многие имена, прославившие её и оставив-1Л Л шие след в мировой науке и культуре.
В ХХ-ХХ1 веках, приступая к обучению ребёнка музыке, определяют его природные способности: музыкальный слух и память, его склонность к музыкальным занятиям, исполнительский аппарат, трудолюбие, желание учиться в широком смысле этого слова. Музыка, помимо природного чутья, требует серьёзной эрудиции, а потому перед родителями и педагогами стоит задача либо пробудить в ребёнке естественную для нормального человека жажду знаний, либо эту жажду ему навязать, либо, в худшем случае, заставить заниматься, как говорится, из-под палки. Даже занятия, навязанные ребёнку, дадут по-
ложительный результат - сделают человека более или менее добротным ремесленником, дадут ему профессию. Однако подлинно хороший результат может дать только соединение природных данных, правильной системы обучения и трудолюбие, сами по себе природные данные не гарантируют успеха.
В этой статье о первых годах жизни и учёбы С. В. Рахманинова собраны опубликованные сведения из воспоминаний и писем его друзей и родственников, школьных и консерваторских товарищей, его собственных писем, а также из воспоминаний, продиктованных им Оскару фон Ри-земану и одобренных перед публикацией; немаловажен материал, найденный новгородским исследователем В. В. Демидовым - две тетради нот с песнями, романсами, хорами из библиотеки бабки Рахманинова по женской линии С. А. Бутаковой (урождённой Литвиновой), предназначавшимися для домашнего музицирования. Мы сознательно не обращались к страницам мемуаров, авторы которых не были свидетелями описываемых событий, ссылаясь лишь на семейные предания.
Сергей (род. в 1873 г.) был четвёртым ребёнком в семье после Еле-
ны (род. в 1868 г.), Софии (род. в 1870 г.) и Владимира (род. в 1872 г.); пятой была Варвара, рано умершая, и последним родившийся в 1880 г. Аркадий. Яркой музыкальной одарённостью были наделены двое -Елена и Сергей.
Дети Рахманиновых росли в типичной для русских дворянских семей музыкальной обстановке: занятия с гувернантками - немками, француженками, швейцарками; домашнее музицирование, в основном пение под аккомпанемент фортепиано; народные песни прислуги, крестьян; колокольный звон церквей, хоровое церковное пение. Рахманиновы не вывозили детей в столицы, в губернские города послушать профессиональных артистов или в Знаменское, к деду по мужской линии Аркадию Александровичу Рахманинову, который был незаурядным музыкантом. Мать за тринадцать лет супружества родила шестерых детей и занималась хозяйством четырёх поместий, полученных ею в приданое; отец вёл рассеянный образ жизни, то есть был завсегдатаем гостиных у друзей и знакомых, переходя от стола с шампанским к столу игорному. Превосходно игравший на рояле салонную музыку, он с детьми не занимался. Чеховские персонажи, не знавшие, куда себя приложить, но на самом деле не желавшие себя никуда прикладывать, дают определённое представление о психологическом типе, к которому принадлежал Василий Аркадьевич. Младший сын в семье, без надежды на наследство, гусар, не принимавший участия в сражениях, «созвездие манёвров и мазурки», имевший успех у женщин, искавший и нашедший выгодную партию: за Любовью Петровной он получил в приданое четыре по-
местья. Занятия между супругами распределялись просто: жена вела всё хозяйство семьи и рожала детей, муж жил на средства от этого хозяйства, в основном в гостиных друзей и знакомых. Супруги часто ссорились.
Авторы воспоминаний о Сергее Рахманинове пишут, что в ранние годы он был необыкновенно впечатлителен. Дети, особенно впечатлительные, очень остро и болезненно переживают разногласия между родителями. Авторы исследований жизни и творчества Рахманинова говорят о суровой новгородской природе, взрастившей его мироощущение. Под суровостью природы мы подразумеваем холод, скудную растительность, однообразный пейзаж, мрачный камень, где корню дерева не за что уцепиться... На самом деле природа Новгородской земли ничем не отличается от подмосковной, только в густой высокой траве встречаются огромные валуны - память доисторического ледникового прошлого. Стена густого леса закрывает человека от своеволия ветров, в полноводной широкой реке Волхов отражается синее небо, пряно I45 пахнут травы, шумят деревья. Это Россия, краски и запахи её лесов и лугов, вкус воды в её реках и колодцах, зной её лета и мороз её снежной зимы. Крестьяне поют - и на полевых работах, и вечерами. Над Волховом плывёт колокольный звон новгородских церквей и соборов, который Сергей мог слушать часами. Это главные воспитатели души человека, если он умеет слушать и слышать, пускать к себе внешний мир, впитывать его.
Рахманинов помнил себя только в Онеге - в имении деда и бабки Бута-ковых. Ему никто не рассказывал, что он родился в Смёнове Старорусского
146
уезда, рядом с селом Старые Дегтяри, где семья жила в 1873 г., и что его крестили в Стародегтярёвской церкви, за 150 километров от Новгорода. В. Брянцева [1] нашла в архивах выписку из церковной книги. Смёново, как и другие поместья матери, тоже продали за долги отца, и это, несомненно, было в семье больной темой для обсуждений. Следует обратить внимание на название поместья: местные жители произносят его как «Смёново», так же оно именуется на дореволюционных картах; советский служащий, делавший выписку, ошибся, написав «Семёново».
Дети Рахманиновых уже с четырёх лет получали домашнее образование. Было оно не развлекательным, но истинно обучающим. Гувернантки учили французскому и немецкому языкам, чтению и письму. Девочек, Елену и Софию, учили музыке, а Серёжа прятался поблизости, чтобы послушать урок. Заметив это, мать, Любовь Петровна, начала заниматься с ним сама, к большому неудовольствию сына. Будущий великий музыкант, в три года от роду любивший слушать музыку, сам заниматься ею не хотел. Для четырёх-, пятилетнего ребёнка леность естественна. Мать была женщиной неулыбчивой, строгой: «С самых первых дней мы были приучены к тому, что "для всего есть своё время". Кроме подробного расписания уроков, строго определённые часы отводились игре на фортепиано, гулянию, чтению, и только чрезвычайные обстоятельства могли нарушить этот чёткий распорядок» [2, с. 16].
Возможно, мать была не слишком умелым педагогом, но она посадила сына за рояль, когда ему едва исполни-
лось четыре года, инстинкт подсказал ей, что нельзя упускать драгоценное для музыкального образования время. А внушённая в раннем детстве матерью обязательность «чёткого распорядка» осталась с Сергеем на всю жизнь: «С тех пор я усвоил эти правила и теперь твёрдо придерживаюсь принятого мною дневного распорядка, причём нахожу эту привычку всё более и более полезной. Однако в те далёкие времена я не мог понять этого» [Там же].
Одно из самых ранних музыкальных воспоминаний Рахманинова относится к приезду в Онег его деда по отцовской линии - Аркадия Александровича Рахманинова, с которым он играл в четыре руки «нечто вроде пьес на тему "Собачьего вальса" или "Тати-тати", - вспоминал Рахманинов. - Наверное, я делал заметные успехи в игре, потому что, помнится, уже в четыре года меня просили поиграть гостям» [Там же, с. 15]. А. А. Трубникова [3] в своих воспоминаниях пишет, будто Сергей играл с дедом сонату Бетховена, но это лишь семейное предание. Таких преданий много, и они чаще всего опровергаются другими мемуаристами, но сохраняются в памяти читателей как незыблемо справедливые.
В. Брянцева приводит интересный эпизод, относящийся к 1880 году. О нём в 1930-е годы сообщила Рахманинову мадемуазель Дефер, бывшая в семье Рахманиновых гувернанткой [1, с. 21]. Семилетний Серёжа отказался поехать с семьёй на пикник, сказавшись больным. С ним осталась мадемуазель Дефер, которую он умолил спеть любимую песню его матери -шубертовскую «Жалобу девушки», а сам, к беспредельному её изумлению,
проаккомпанировал ей без единой ошибки. (Надо заметить, что нотного текста шубертовской песни он не знал.) Мальчик упросил мадемуазель Дефер повторить песню три раза. Гувернантка утверждала, что именно после этого случая Любовь Петровна пригласила к нему учительницу музыки Анну Орнатскую, ученицу Г. Г. Кросса, профессора Санкт-Петербургской консерватории.
В детстве наиболее сильное влияние на естественное восприятие мальчиком музыки как явления человеческого духа оказали не мать и не учительница (отца вообще не следует принимать в расчёт), а его бабка по матери Софья Александровна Бутако-ва и старшая сестра Елена.
Сестра обладала прекрасным голосом и, несмотря на юный возраст, всего семнадцати лет от роду, после прослушивания была принята в труппу оперного театра. С. А. Сатина пишет: «Когда её восемнадцати лет привезли в Москву, она, выступив на пробе голосов в Большой театр, была немедленно принята в оперу» [4, с. 16], но умерла до начала сезона. Сам Рахманинов указывает Мариин-ский театр1 [2]: он был ещё в Петербурге, когда сестра заболела: «Я помню жуткое чувство, когда она уколола палец и вместо крови из него потекла вода. Ей не довелось встретить свою восемнадцатую весну. За полгода до смерти (в 1885 г. - Т. П.) она начала заниматься пением у знаменитого тогда в Петербурге преподавателя Прянишникова... Он настоял на том, чтобы она приняла участие в прослушивании, которое устраивали в Ма-
риинском театре, - её голос и исполнение произвели там сенсацию» [Там же, с. 22]. Елена иногда разрешала Сергею аккомпанировать себе. Рахманинов вспоминал: «Результат бывал обычно весьма плачевным, потому что я чересчур увлекался своей партией и не обращал внимания на певицу... Сестра с криком "Пошёл вон!" за ухо стаскивала меня со стула» [Там же]. Что бы сказали об этом методе воспитания современные детские психологи!
Бабка Сергея, Софья Александровна Бутакова, любила его горячо и искренне, и он платил ей той же нежной и глубокой любовью. Софья Александровна устраивала у себя музыкальные вечера, у неё была изрядная нотная библиотека, в основном вокальная и хоровая. В Новгородской губернии она была известна как знаток православных распевов и колокольных звонов, её частыми гостями бывали известные новгородские звонари, с ней обсуждали вопросы церковных песнопений и звонов настоятели новгородских монастырей и храмов. Она постоянно возила с собой Сергея в монастыри и храмы, и в Новгороде, и позднее в Петербурге: «Целыми часами мы простаивали в изумительных петербургских соборах - Исаакиевском, Казанском и других. По молодости, я гораздо меньше интересовался Богом и верой, чем хоровым пением несравненной красоты. Я всегда старался найти местечко под галереей и ловил каждый звук» [Там же].
Впоследствии музыкальные впечатления, полученные во время церковной службы, сыграли важнейшую
1 В воспоминаниях тамбовских родственников Рахманинова нередко встречаются противоречивые сведения.
148
роль в становлении Рахманинова-музыканта. Колокольный звон церквей вошёл в его плоть и кровь. В Новгородском кремле он, и будучи ребёнком, и позднее, приходил на одно и то же место, которое сейчас указывают гиды, чтобы слушать колокола Софийского собора. «Четыре звенящие ноты» - это выражение часто можно увидеть в письмах композитора, так он называл звук четырёх колоколов Софийского собора. Колокольность стала одним из отличительных качеств его творчества. Колокола зазвучали уже в третьем опусе, в до-диез минорной прелюдии, с которой началось его международное признание. Колоколами начинается Второй фортепианный концерт, и этот фрагмент долгие десятилетия заканчивал «Минуту молчания» на нашем телевидении - траурный звон по миллионам погибших в Отечественной войне. В прежней редакции сохранялся прекрасный баланс примирения тех, кто выжил: музыка русского Рахманинова и немца Шумана. Сегодняшний вариант не оставил ни того ни другого, но лишь какие-то маловразумительные аккорды.
Счастливое детство Сергея Рахманинова закончилось в 1882 году, когда последнее имение матери, Онег, продали за карточные и бильярдные долги отца. Сергею было всего девять лет. Даже взрослому тяжело рвать с устоявшейся жизнью и уезжать навсегда в неизвестность, а маленькому человеку это вдесятеро тяжелее. Новые хозяева Онега, не дожидаясь отъезда Рахманиновых, спилили огромную ель, что стояла перед домом. Сергей очень горевал о ней. В 1893 году он написал романс «Сон» на стихи Плещеева (ор. 8, № 5):
И у меня был край родной, Прекрасен он.
Там ель качалась надо мной...
Но то был сон!
Семья друзей жива была,
Со всех сторон
Звучали мне любви слова.
Но то был сон!
Некоторые авторы относят содержание этого романса к Ивановке как родному краю композитора, и к семье Сатиных, что не соответствует действительности, это один из множества мифов о Рахманинове. В Онеге его окружала своя семья: мать, пусть строгая и неулыбчивая, но родная, самое дорогое для маленького ребёнка существо - так сотворила мать-природа! Горячо любимый отец, приветливый и весёлый; горячо любимая бабушка, его друг и защитник; пятеро сестёр и братьев, кормилица, домочадцы, окрестные крестьяне, Новгород, Волхов - родной, уютный мир, надёжный и безопасный. И вот он рухнул, как рухнула ель, олицетворение этого мира. Рахманинов был человеком семьи, он нуждался в семье; Сатины стали его второй семьёй, но ведь у него была и первая, родная!
В 1882 году Рахманиновы переехали в Петербург, где Василий Аркадьевич снял квартиру. Любови Петровне и Анне Орнатской удалось убедить его в необходимости учить Сергея музыке, и он подал прошение в Петербургскую консерваторию. Сергей был принят в класс преподавателя В. В. Демянского на бесплатную вакансию.
Не успела семья ещё привыкнуть к новому своему положению и новому месту, как грянуло ещё одно горе: Василий Аркадьевич ушёл к другой женщине, где у него родился сын Николай. Как оказалось, это было только
началом в тяжёлой, нищей, полной невзгод и болезней детской и юношеской жизни Рахманинова. Семья стремительно распадалась. Старшую Елену отдали в пансион на казённый счёт, Владимира, тоже на казённый счёт, отправили в кадетское училище. Уже после ухода Василия Аркадьевича в Петербурге вспыхнула эпидемия дифтерии. В семье Л. П. Рахманиновой из пятерых детей заболели трое -Владимир, Сергей и Софья. Мальчики выжили, Софья умерла. Владимир уехал в кадетское училище, Сергея в 1884 году отдали жить в семью тётки, Марии Аркадьевны Трубниковой, младшей сестры Василия Аркадьевича, Елена жила в пансионе, а в 1885 году её не стало. Как много тяжелейших ударов за три года обрушилось на одну семью! В возрасте девяти лет Сергей Рахманинов остался без дома, почти сразу же вслед за этим -без семьи, а его мать с двухлетним сыном бедствовала.
Петербургский период в жизни Рахманинова продолжался три года, и, надо полагать, это было самое тяжёлое время в его детские годы, время одиночества. Все биографы в один голос повторяют истории о лености и шаловливости Серёжи Рахманинова, о том, как он прогуливал занятия в консерватории, катался на подножке конок (пишут - трамваев, но они появились в Санкт-Петербурге только в 1907 году), уходил на каток, не готовил уроков, приносил в табеле колы и двойки, а потом колы исправлял на четвёрки, а двойки - на пятёрки. Свой рассказ о Серёжиных озорных проделках в доме её родителей А. А. Трубникова завершила словами: «К счастью, в 1885 году Серёжу перевели в Московскую консерваторию и
Н. С. Зверев взял его на полный пансион» [3, с. 122].
С точки зрения педагогической петербургский период даёт обильную пищу для размышления: почему ребёнок, вполне нормально развивавшийся в деревне, внезапно превратился в лентяя?
А. А. Трубникова объясняет поведение Сергея, в частности, тем, что её родители были людьми добрыми, мягкими; другие мемуаристы ссылаются на педагогические ошибки его учителя Демянского. Племянница С. Рахманинова Зоя Прибыткова отмечает, что семейная трагедия «несомненно, не могла не сказаться плохо на болезненно-чувствительной душе скрытного и трудного по характеру ребёнка» [5, с. 39]. Девяти лет от роду Рахманинов оказался в невыносимых для его натуры обстоятельствах; в огромном чужом городе до него никому не было дела: мать занята своим горем; отец пристроил детей на чужое попечение и его не заботит их дальнейшая судьба; бабушка в Петербурге бывает лишь наездами; Трубниковы дали ему кров и стол, но большего - любви, тепла - не '49 смогли и, видимо, не хотели. Их можно понять. Только летом его забирала к себе в Новгород Софья Александровна, и это было счастливейшее время всего его детства. Специально для Сергея бабушка купила маленькое поместье Борисово на берегу Волхова.
У англичан есть поговорка: тоску лечит работа. Но с работой было так же плохо, как и со всем остальным. Занятия в Петербургской консерватории не принесли Рахманинову сколь-нибудь заметной пользы, но лишь отучили его от привитой матерью привычки к дисциплине. В. В. Демянский, в основном натаскивавший своих без-
150
дарных учеников, с Сергеем практически не занимался, полагая, что у того всё получится само собой. Репертуар был примитивен и Сергею скучен. Как не согласиться с О. Ризе-маном, считавшим Демянского ограниченным человеком! Свою тридцатилетнюю карьеру в консерватории Демянский закончил позорной отставкой, когда, в ущерб способным ученикам, он до изнурения работал с четырьмя бездарными студентками, провалившимися на выпускном экзамене. Преподаватель сольфеджио А. И. Рубец, находясь под впечатлением природного дарования Сергея, отправил его сразу на следующий курс -к преподавателю гармонии, но тот не доверял учебникам и свою методу изучения приказывал записывать. Девятилетний мальчик был ещё не в состоянии записывать лекции и ничего не усвоил из курса гармонии; тогда его вернули в класс Рубца, но там всё было примитивно просто и невероятно скучно. Педагоги пришли к выводу, что ученик младших классов Рахманинов - патологический лентяй, с которым ничего нельзя сделать, и это мнение едва не погубило будущее великого русского музыканта.
Педагог должен помнить, что, во-первых, ребёнок младшего возраста не может быть патологическим лентяем, ему всегда хочется что-нибудь делать; он подвижен, у него много энергии, его организм развивается в движении; во-вторых, этот же самый ребёнок категорически не хочет подчиняться системе, ему нужна свобода. Обучение никогда не бывает свободой, но всегда представляет собой насилие над свободой; взрослые, на основании собственного опыта, навязывают ребёнку систему. Птица ставит молодняк на кры-
ло, иначе в перелёте новое поколение погибнет. Крестьянин ни свет ни заря берёт своего сына на пашню, чтобы тот знал, как нужно пахать; рыцарь заказывает для пятилетнего сына доспехи, сажает его, пятилетнего, на коня и берёт с собой на битву, чтобы тот не боялся врага и смерти. Система ребёнку навязывается.
Сергей, предоставленный в Петербурге самому себе, не получивший умелого наставника, отвращённый от привычки систематически работать, занимал себя тем, что было ему доступно, и из этой почвы выросла лень. В Петербургской консерватории Рахманинов не чувствовал ни педагогического надзора, ни требовательности, ни заинтересованности педагогов в том, чтобы он усвоил материал.
Нынешние поколения родителей убеждены, что дети сильно устают от школьных занятий и им постоянно нужно давать возможность отдыхать. В профессиональном музыкальном образовании стремление делать в обучении перерывы для отдыха приводит к неоправданным перегрузкам при авральных занятиях и, как следствие, -к переигранному аппарату. Издревле известно, что лучший отдых - это смена деятельности, в то время как отдых ничегонеделанья ненасытен, он развращает и лишь порождает желание погрузиться в него целиком.
В воспоминаниях о Рахманинове повсюду находим сообщения о летнем времяпрепровождении молодёжи, и малышей, и подростков: каждый день все занимались уроками - музыкой, языками, литературой, историей. М. Пресман вспоминал о своей жизни у Н. С. Зверева: «Для наших занятий Зверев всегда возил инструмент на дачу и летом занимался с нами, требуя
при этом, чтобы мы работали, как и зимой [6, с. 158]. Впереди трудный перелёт - целая жизнь, и к ней нужно хорошо подготовиться.
К концу третьего года обучения Сергея в Петербургской консерватории возникла угроза лишиться бесплатной вакансии, о чём А. Д. Орнат-ская сообщила Рахманиновой. Любовь Петровна, к которой, по соображениям чисто сословным, её тамбовская родня относилась с хорошо понятным сословным предубеждением, обратилась к представителю этой родни, двоюродному брату её детей Александру Зилоти, начинавшему свою блестящую концертную карьеру. Окончив курс в Московской консерватории у Н. Г. Рубинштейна, а затем некоторое время поучившись у Ф. Листа, он ненадолго приехал в Петербург, и Любовь Петровна попросила его прослушать Сергея. Зилоти навёл у директора Петербургской консерватории К. Ю. Давыдова справки, получил весьма нелестную характеристику ученика Сергея Рахманинова (не без способностей, но большой шалун) и хотел отказать своей новгородской родственнице. «Только настойчивые просьбы матери заставили, наконец, Зилоти почти перед самым отъездом в Москву заехать к Рахманиновым» [Там же, с. 154]. Можно только догадываться, чего стоили гордой и умной Любови Петровне эти «настойчивые просьбы» к представителю тамбовской родни!
Зилоти зашёл к Любови Петровне накануне отъезда в Москву - и оценил недюженное дарование двоюродного брата; он тотчас же предложил отправить Сергея на обучение и воспитание к Н. С. Звереву.
Последнее перед отъездом в Москву лето двенадцатилетний Сергей
провёл в Борисове. Он вспоминал, как бабушка «вычислила, сколько денег ему надо на дорогу, сшила ему серую куртку, зашила ему в ладанку сто рублей, купила билет до Москвы. Как горько ему было ехать и как в вагоне, когда поезд тронулся, он заплакал» [2, с. 21]. После своего отъезда в Москву Рахманинов виделся с ней только один раз.
Закончился первый этап в обучении Сергея Рахманинова, первые три консерваторских года. Они не прибавили Сергею ни начальной пианистической школы, ни знаний в области элементарной теории музыки. М. Пре-сман, услышавший Сергея в первые дни по приезде его к Звереву, вспоминал: «Рахманинов не был особенно хорошо подготовлен технически, но то, что уже тогда играл, было бесподобно» [6, с. 155].
Николай Сергеевич Зверев был личностью примечательной в музыкальном мире Москвы, лучшим детским педагогом, своего рода «поставщиком золота» для Московской консерватории: из девятнадцати пианистов, окончивших до 1900 года консерваторию с золотой медалью, двенадцать человек были его учениками и, кроме того, шестеро окончили курс с серебряной медалью. За двадцать три года педагогической деятельности он обучил двести пятьдесят учеников, в консерватории и в частных домах. Человек, одержимый своей профессией, исповедовавший высокие духовные принципы, не терпевший лжи и предательства, готовый прийти на помощь любому нуждавшемуся в ней, он был известен и ещё одним своим неординарным качеством -брал к себе в дом на полное содержание нескольких мальчиков, поступав-
151
152
ших в его консерваторский класс. Зи-лоти провёл у него восемь лет, Рахманинов - четыре года. С. В. Рахманинов говорил о Звереве: «Лучшим, что есть во мне, я обязан ему» [7, с. 156].
В 1885 году у Зверева жили два мальчика - Леонид Максимов и Матвей Пресман. С 1886 года к нему приходил на урок по воскресеньям воспитанник кадетского корпуса А. Скрябин. Николай Сергеевич не был женат, его семью составляли его сестра и мальчики-«зверята». В Москве был хорошо известен его крутой нрав и «свободная кисть», он позволял себе запустить в ученика тем, что попадалось под руку, или даже шлёпнуть. Впрочем, в описываемое время консерваторские педагоги достаточно эмоционально выражали своё одобрение или неодобрение ученикам; В. Сафонов, например, кричал: «Ты педализируешь, как свинья! Ты педализируешь, как стадо свиней!!!» [6, с. 191]. Дворянин Николай Зверев отдал своё поместье крестьянам и стал зарабатывать на жизнь собственным трудом, работая по десять-двенадцать часов в день. Он имел нравственное право требовать от своих воспитанников такого же упорного и честного труда. Для него не существовало закулисных обстоятельств, интриг, он не принимал оправданий лени или неспособности сделать дело. Было только два варианта работы: делай или уходи. Именно такая личность - сильная, целеустремлённая, справедливая - нужна была Рахманинову, только такому человеку он с готовностью подчинился и поверил.
Зверев не позволял воспитанникам навещать своих родственников ни в воскресенье, ни на каникулах, видимо, полагая, что домашний уют, умиль-
ные восторги взрослых по поводу таланта их ребёнка действуют на учеников расслабляющее. Вот почему Рахманинов не был знаком со своими тамбовскими родственниками, жившими в Москве, - семьёй Сатиных, и лишь на три дня останавливался в семье А. Зилоти сразу по приезде из Петербурга. В Ивановку, которую сейчас многие, в том числе и тамбовчане, считают местом рождения Рахманинова, он впервые попал лишь семнадцати лет от роду, в 1890 году.
У Николая Сергеевича Зверева царила зверская дисциплина. Уроки по специальности учитель давал «зверятам» только в консерватории. Он так составлял для мальчиков расписание, чтобы у них оставалось время на чтение. Все занятия были расписаны по минутам. Воспитанники должны были заниматься за роялем по три часа в день. Два раза в неделю каждому из них доставалось садиться за рояль в 6 часов утра, и ни минутой позже. Нельзя было встать из-за рояля и на 5 минут раньше. Любое нарушение грозило провинившемуся серьёзным выговором. Даже если накануне вся компания возвращалась после концерта в 2 часа ночи, занятия в 6 часов утра не переносились.
День строился следующим образом: с 6 утра занятия дома, затем дорога из Ружейного переулка в консерваторию (пешком), полный учебный день в консерватории, обратная дорога в Ружейный переулок, занятия на рояле для тех, кто не занимался с 6 часов утра, приготовление уроков, затем обязательное чтение, в том числе Достоевского, Толстого, Пушкина, или поездка на концерт или в театр. И нет никаких воспоминаний о том, что «зверята» выходили бы из дому во
двор и играли с приятелями, как любые дети. Пресман сообщает, что Зверев запрещал им ходить на каток и ездить верхом из опасения, что при падении они могут повредить себе руки. Их детское общество составляли только их товарищи по консерватории.
Времени скучать у «зверят» не было. Какими же странными покажутся развлечения воспитанников Зверева современным школьникам и их родителям: «Однажды вечером, сидя за столом под абажуром с зажжённой лампой, один из них («зверят». -Т. П.) - не Рахманинов - обратился к друзьям: "А что, если нам сочинить что-нибудь?". Предложение прозвучало по-детски, не отличаясь от такого, скажем, призыва: "Не сыграть ли нам в Старую деву?". Они взяли по нотному листу, и каждый написал своё сочинение» [2, с. 39].
В консерватории Зверев преподавал только в младших классах и, кроме того, давал частные уроки в доброй половине московских домов. Его частные уроки стоили очень дорого, но всё, что зарабатывал, он тратил (после его смерти не осталось никаких накоплений), в частности на своих «зверят». Он заказывал им одежду из лучшего сукна у хороших московских портных - чёрные брюки и курточки с белым крахмальным воротником, ложи в театрах и концертных залах, снабжал их деньгами на мелкие расходы до того времени, когда им позволялось давать платные уроки. Воспитанники имели доступ к обширной библиотеке своего учителя, и он внимательно следил за их чтением, обсуждал с каждым из них только что прочитанное.
Зверев являл собой редкий пример педагога, страстно навязывавше-
го ученику свою систему и столь же страстно любившего своих учеников. Его боялись, ему подчинялись - и его нежно и глубоко любили. Пресман пишет: «Заботливость Зверева в отношении нас доходила до трогательности. Хорошо нами сданный урок, наше удачное выступление на ученическом вечере делали его прямо счастливым» [6, с. 181].
По воскресеньям у Зверева собиралось самое изысканное музыкальное, театральное, литературное общество Москвы: «Кто-кто только у него в доме ни бывал! Почти вся консерваторская профессура! Часто бывал П. И. Чайковский, а во время своих исторических концертов в Москве и пианист Антон Григорьевич Рубинштейн» [Там же, с. 184]. Мальчиков обязательно приглашали к столу - это тоже была школа. Они росли в атмосфере, насыщенной электричеством прекрасного, утончённого, одухотворённого, честного. Рахманинов вспоминал: «В качестве награды за "хорошую игру" утром мне разрешили проводить к столу великого Рубинштейна, придерживая фалды его фрака, -честь, переполнившая меня гордостью. Потом я тихо сидел, не проявляя ни малейшего интереса к еде, и ловил каждое слово Рубинштейна» [2, с. 34]. Воспитанники жили в постоянном напряжении творческой ответственности, они знали, что в воскресенье вечером будут играть перед взыскательной публикой: «После тщательно продуманного ужина. мы должны были занимать гостей игрой на фортепиано» [Там же, с. 33].
Зверев вывозил своих воспитанников на все без исключения заметные события в музыкально-театральной жизни Москвы: гастроли извест-
153
154
ных артистов, новые спектакли в драматических театрах (он был завсегдатаем Малого театра), новые концертные программы. Рахманинов вспоминал об «исторических концертах» Антона Рубинштейна: «Ошеломляла не столько его великолепная техника, сколько глубокая, одухотворённая, тонкая музыкальность, наполнявшая каждую ноту, каждый такт, который он играл, и делавшая его единственным в своём роде, самым оригинальным и ни с кем не сравнимым пианистом мира» [2, с. 36]. Не надо забывать, что это впечатления тринадцатилетнего ребёнка.
Итак, Рахманинов, сидевший за роялем уже восемь лет, но владевший лишь тем, что получил от Бога, и растерявший плоды материнского воспитания, внезапно, в один день, попал в атмосферу напряжённой творческой жизни, которая сама по себе указывала воспитанникам путь их развития, как нравственного, так и профессионального. Влияние личности Зверева на Сергея обнаружилось очень скоро: мальчик совершенно изменился, исчезли и его тяга к озорству, и лень, и непослушание. Изменилась манера его поведения: именно с первого года жизни у Зверева стал формироваться тот Рахманинов, что известен миру: спокойный, сдержанный, серьёзный.
Педагогическая метода Зверева была уникальна. Следует помнить, что детей русских дворян учили исключительно иностранцы - и заурядные гувернантки в семьях деревенских помещиков, и модные знаменитости, которые, сделав карьеру в Европе, переехали в Россию. Так, Глинка, например, брал уроки фортепиано у Филь-да, Чайковский учился у Л. Пиччоли и Р. Кюндингера, братья Рубинштей-
ны - у француза А. Виллуана, Римский-Корсаков - у Ф. Канилле, Зверев -у А. Дюбюка. Николай Сергеевич стал в России одним из первых (если не самым первым!) выдающихся русских детских музыкальных педагогов. Он усвоил европейское мастерство, но применил его к своим ученикам, остро чувствуя их русскую психологию.
Зверев принимал в свою семью детей, основываясь на том, что дал им Бог, - на их интеллекте и музыкальных способностях. Воспитать их нравственность и научить их мастерству он брался сам. Николай Сергеевич прекрасно понимал психологию своих воспитанников, заложенные в них природой недюженные способности, огромные силы, ощущение прекрасного в окружающем их мире, уравновешенные ленью и некоторым типично русским разгильдяйством. И, видимо, сам хорошо знакомый с русской склонностью к потворству человеческим слабостям, умел жёстко пресекать эти слабости в том возрасте, когда закладываются основы человеческой личности.
Целью Зверева было не просто побудить воспитанников запомнить как можно больше информации, не просто обучить свой исполнительский аппарат техническим приёмам, но главное - творчески осмыслить сохранённую информацию. Одним из важнейших его педагогических приёмов было пробуждение и поддержание у мальчиков интереса к предмету изучения. Современные родители с восхищением следят за тем, как быстро бегают пальчики их детей по клавиатуре компьютера, но не отдают себе отчёта в том, что компьютер украл время у процесса запоминания знаний и процесса творческого их
осмысления. Творческая инициатива заложена в природе человека, если её безвольно не передать машине. Когда за нас творит компьютер, за скоростью которого человеку не угнаться, то этот могучий конкурент творческой активности уводит к стандартизации мышления и лишь создаёт иллюзию занятости, никем и ничем не контролируемой.
Зверев прекрасно понимал, что отправлять его воспитанников в консерваторский класс бессмысленно, поскольку они на три года отстали от размеренного консерваторского курса элементарной теории музыки, очень плохо знают музыкальную литературу и недостаточно подготовлены как пианисты. Все трое - музыкально одарённые дети, способные справиться с большой учебной нагрузкой. Он верно рассчитал: во-первых, им необходимо заниматься с ним самим не один год, а два, чтобы получить «зве-ревскую школу»; во-вторых, сольфеджио, элементарную теорию музыки «зверята» сумеют освоить за два с половиной летних месяца напряжённой работы; в-третьих, для изучения музыкальной литературы им нужен целый учебный год. Николай Сергеевич разрешил эту проблему просто: он договорился с консерваторией о том, что 1885/1886 учебный год его питомцы будут посещать только уроки фортепиано, и нанял частных педагогов. Это давало формальную возможность удержать мальчиков в младшем классе на один год дольше.
Здесь надо остановиться, чтобы понять систему тогдашнего обучения в русской консерватории. В консерваторию принимали детей, как правило, девяти-двенадцати лет. Цикл обучения по специальности состоял из младше-
го и старшего классов. Помимо специальности, в программу входили занятия по общеобразовательным предметам - языкам, истории, литературе, а также по музыкально-теоретическим дисциплинам - сольфеджио, музыкальной литературе, элементарной теории музыки, гармонии. На пятом году дети переходили к другому педагогу по специальности и приступали к более серьёзному изучению теории музыки.
Рахманинов приступил к занятиям в Московской консерватории фактически с начала - его питерского обучения как бы не было вовсе. Приходится с сожалением отметить, что период 1885-1889 годов в жизни Рахманинова предстаёт в мемуарной и исследовательской литературе несколько расплывчатым в отношении датировок тех или иных событий. Так, знаменитый эпизод о пятёрке в окружении четырёх плюсов на экзамене по гармонии сам Рахманинов относит к 1887 году, большая часть исследователей и некоторые мемуаристы - к 1888-му, а Келдыш - к 1889 году. В этих заметках точка над i пока не поставлена, и автор не считает правильным высказывать свои предположения и представлять логические выводы как исторически достоверный факт.
Зверев готовил своих воспитанников к сдаче экзамена по теоретическим музыкальным дисциплинам, исходя из их творческих возможностей и собственных жёстких к ним требований. Музыкальную литературу «зверята» изучали самым для современной педагогики неожиданным способом: «Зверев пригласил пожилую достойную даму, госпожу Белопольскую, пианистку, которая приходила в дом раз в неделю на несколько часов и на двух
155
156
роялях играла с каждым из трёх мальчиков... Таким образом они переиграли литературу и симфонии Гайдна, Моцарта, Шуберта и Шумана» [2, с. 36]. Белопольская была едва ли не первой учительницей музыки у самого Зверева. Матвей Пресман рассказывает об этой части образовательного процесса в доме Зверева иначе, нежели О. Риземан: «У нас была, также оплачиваемая Зверевым, учительница музыки, в обязанность которой входило играть с нами по два раза в неделю по два часа литературу для двух роялей в восемь рук. Игра на двух роялях в восемь рук, несомненно, развивала нас, расширяла наш музыкальный кругозор» [6, с. 160]. Трудно сказать, кому в данном случае принадлежала эта идея - Звереву, его старой учительнице или этот метод был распространён в домашнем музыкальном образовании, но не восхититься им нельзя.
Полагаясь на выдающиеся способности своих воспитанников, Зверев оставил элементарную теорию музыки на лето, и не ошибся. В то лето, когда Николай Сергеевич вывез своих воспитанников в Крым, он нанял для мальчиков учителя - профессора консерватории М. Н. Ладу-хина. Двух с половиной месяцев хватило для подготовки «зверят» к экзамену по элементарной теории музыки за третий курс консерваторской программы, который все трое выдержали блестяще и были зачислены в класс гармонии. А. Б. Гольденвейзер вспоминал: «Консерваторский курс Рахманинов прошёл с феноменальной лёгкостью» [8, с. 6].
Нет нужды в общем очерке вдаваться в профессиональные подробности методики обучения игре на фортепиано, выработанной Н. С. Зве-
ревым. Изложенная кратко, она сводилась к безусловной грамотности исполнения. М. Пресман вспоминал: «Играть без ритма, без знаков препинания у Зверева нельзя было, а в этом ведь - весь музыкальный фундамент. Самым ценным, чему он учил, была постановка рук. Зверев был положительно беспощаден, если ученик играл напряжённой рукой и, следовательно, играл грубо, жёстко» [6, с. 154].
Из воспоминаний тех, кто знал Зверева, складывается образ уникального педагога, который учил детей любить, слышать и понимать музыку с большой буквы. Разумная система построения занятий, шестидневная рабочая неделя, суровая дисциплина, требовательность, развитие абстрактного мышления и чёткости в восприятии информации - вот далеко не полный перечень принципов педагогической и воспитательной системы Зверева. Учитель не допускал даже мысли о том, что урок может быть не выучен. Зверев требовал от своих воспитанников воспринимать информацию вдумчиво - книгу ли, чьё-либо исполнение музыкального произведения, спектакль в Малом театре. Что понравилось и почему?
Зверев действительно вкладывал в воспитанников свою душу, и Рахманинова он отличал особенно, предвидя в нём великого пианиста. Пианистическое дарование Рахманинова-студента отмечали все мемуаристы, слышавшие его выступления: «Рахманинов, ещё учась в консерватории, играл на фортепиано с удивительным совершенством» [7, с. 8].
Но не только пианизм этого юного ученика поражал его друзей и знакомых. А. Гольденвейзер писал: «Способность Рахманинова запечатлевать
в памяти всю ткань музыкального произведения и играть его с пианистическим совершенством поистине поразительна. <...> О каком бы музыкальном произведении (фортепианном, симфоническом, оперном или другом) классика или современного автора ни заговорили, если Рахманинов когда-либо его слышал, а тем более, если оно ему понравилось, он играл его так, как будто это произведение было им выучено. Таких феноменальных способностей мне не случалось в жизни встречать больше ни у кого и только приходилось читать нечто подобное о способностях В. Моцарта» [8, с. 5].
Авторы воспоминаний о Рахманинове расходятся во мнениях относительно первых его сочинительских опытов. Пресман считал, что был свидетелем самых первых композиторских попыток Рахманинова в Крыму, однако материалы, сохранившиеся в архивах, опровергают это мнение. Импровизировать музыку Сергей Васильевич начал ещё в раннем детстве. Он вспоминал, что у бабушки Софьи Александровны, любившей продемонстрировать гостям музыкальные таланты своего внука, он часто играл собственные импровизации, которые представлял слушателям как сочинения Шопена или Шумана. Публика не отличалась знанием музыкальной литературы, а потому Серёжин обман раскрыт не был.
Если верить Пресману (?!), то Рахманинов-композитор родился летом 1886 года в Крыму. М. Пресман пишет, как Рахманинов несколько дней был «очень задумчив, даже мрачен, искал уединения, расхаживал с опущенной вниз головой и устремлённым куда-то в пространство взгля-
дом, причём что-то беззвучно насвистывал, размахивал руками, будто дирижируя» [6, с. 159]. Через несколько дней он проиграл Пресману пьесу, спросил, нравится ли она ему и, получив утвердительный ответ, сообщил, что написал её сам.
Рахманинов говорил, что у него в голове звучит музыка. Она звучала, видимо, с рождения. Нет никаких сомнений в том, что, когда М. Н. Ладу-хин, чьими трудами по теории музыки пользуются в Московской консерватории и по сие время, показал Рахманинову красоту теоретической музыкальной мысли, эта его «первобытная» музыка нашла выход, путь, по которому ей можно и нужно идти.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Брянцева, В. С. В. Рахманинов [Текст] / В. Брянцева. - М. : Советский композитор, 1976. - 680 с.
2. Сергей Рахманинов. Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном [Текст] / пер. с англ. - М. : Радуга, 1992. -256 с.
3. Трубникова, А. А. Сергей Рахманинов ici [Текст] / А. А. Трубникова // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 1. - М. : Музыка, 1974. - С. 117-148.
4. Сатина, С. А. Записка о С. В. Рахманинове [Текст] / С. А. Сатина // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 1. - М. : Музыка, 1974. - С. 11-116.
5. Прибыткова, З. А. С. В. Рахманинов в Петербурге - Петрограде [Текст] / З. А. Прибыткова // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 2. - М. : Музгиз, 1957. - С. 55-93.
6. Пресман, М. Л. Уголок музыкальной Москвы восьмидесятых годов [Текст] / М. Л. Пресман // Воспоминания о Рахманинове. - М. : Музыка, 1974. - С. 148207.
7. Шагинян, М. Воспоминания о С. В. Рахманинове [Текст] / М. Шагинян. - М. : Го-
сударственное музыкальное издательство, 1962. - С. 100-174.
8. Гольденвейзер, А. Б. Из личных воспоминаний о С. В. Рахманинове [Текст] / А. Б. Гольденвейзер // Воспоминания о Рахманинове. - Т. 2. - М. : Государственное музыкальное издательство, 1957. -С. 3-27.
158
