CC BY
53
Посвящается памяти Николая Петровича ШМЕЛЁВА
УДК 327
Олег БУХОВЕЦ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ: УРОКИ ВОЙНЫ В ВИДЕНИИ БЕЛОРУССКИХ ИСТОРИКОВ
Почему Первая мировая для Запада - "Великая война"?
Широко известно, что главные державы, входившие в противостоящие друг другу в Первой мировой войне группировки, преследовали в ней вполне меркантильные цели. Это сохранение и расширение своих колониальных империй, территориальные приобретения за счёт проигравших соперников, укрепление правящих политических режимов, ослабление партий и движений социального протеста внутри каждой из них, купирование национально-освободительной борьбы колониальных окраин и т.д. В таком общем "империалистическом контексте" присутствовавшие в тогдашней Европе национально-освободительные устремления, к примеру, сербов, черногорцев, других южнославянских народов или жителей Эльзаса и Лотарингии - общий характер Первой мировой, конечно же, не определяли.
Однако, с другой стороны, известно также, что, несмотря на все действительные мотивы стран, участвовавших в Первой мировой войне, историография и государственные деятели Запада традиционно называют её не иначе как "Великой войной"1. Между прочим, Первой мировой её там начали называть лишь в 1939 г., после начала Второй мировой войны. И, что особенно немаловажно, последнюю определения "Великая война" на Западе так ведь и не удостоили2... Правомерно предположить, что здесь имеет место сво-
1 Morris Charles. A graphic history of modern Europe: from the French revolution to the Great War / by Charles Morris & Lawrence H. Dawson. - George G. Harrap & Company, 1916; Ferro Marc. The great war, 1914-1918 / Marc Ferro; Transl. by Nicole Stone - London : Routledge & Kegan Paul, 1973; Cruttwel Charles, Robert Mowbray Fraser. A history of the Great war, 1914-1918 / C.R.M.F. Cruttwell. - 2. ed. - London etc. : Granada, 1982; Heydecker Joe J. Der grosse Krieg, 1914-1918: Von Sarajewo bis Versailles / Joe J. Heydecker. - Frankfurt a.M.; Berlin: Ullstein, Cop. 1988; Encyclopédie de la Grande Guerre, 1914-1918: histoire et culture / sous la direction de Stéphane Audoin-Rouzeau et Jean-Jacques Becker. - Paris: Bayard, cop. 2004.
Следует иметь в виду, что ещё до Первой мировой историки эпитетом "Великая" щедро награждали ряд других резонансных войн. Таких, в частности, как войны революционной
© Буховец Олег Григорьевич - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник ИЕ РАН, зав. кафедрой политологии БГЭУ. Минск. Address: 11-3, Mohovaja Str., Russia, Moscow. E-mail: o_bukhovets@tut.by Ключевые слова: Первая мировая, Запад, Восток, Беларусь, крестьянство, беженство, оккупационный режим, сопротивление. DOI: http://dx.doi.org/10.15211/soveurope32015122133
его рода "ревизионистская практика" западных историков и политиков в отношении "приземлённых" мотивов стран - акторов Первой мировой войны, как бы "реабилитирующая" в какой-то степени некоторые из них. В первую очередь, понятно, победителей... Или, другой вариант, "ранжирующая" их по признаку вины за развязывание мировой войны и методы её ведения. Здесь, по всей очевидности, в самый раз подошла бы перефразированная формула Дж. Оруэлла: "Все страны по части неблаговидных мотивов своего участия в войне в принципе равны, но некоторые - равнее"!
Конечно, отрицать наличие таких явных или подспудных интенций у представителей национальных историографий было бы наивно. Особенно в случае, когда речь заходит об историках ряда маленьких стран, подвергшихся во время Первой мировой войны агрессии со стороны держав австро-германского блока. Таких, например, как Бельгия или Люксембург, чей суверенитет и нейтралитет ещё в самом начале войны были цинично растоптаны Германией.
Однако, реализовать таковые интенции сейчас довольно затруднительно. Прежде всего по той причине, что начиная ещё с 1950-1960-х гг., западными государствами взят был курс на взаимную "подгонку" национальных историографий в духе натовско-евросоюзного консенсуса. Очередным знаковым в этом отношении событием стало произошедшее 26 июня 2014 г. торжественное открытие руководителями ЕС и НАТО главами многих государств и правительств сооружённого в бельгийском городе Ипре мемориала в память о павших в годы Первой мировой войны. Город Ипр стал печально известным во всём мире благодаря тому, что именно там впервые (22 апреля 1915 г.) было применено германской армией химическое оружие1.
Первую мировую называли "Великой", главным образом, вследствие осознания исторической самоценности грандиозных битв на западном её фронте2. Эти её качества особенно очевидными стали после Второй мировой войны. Ведь на фоне сражений на Марне и Сомме, при Вердене и под Амьеном скоротечные и несопоставимые по масштабам боевые действия на Западе в начальный период Второй мировой (вплоть до открытия Второго фронта в 1944 г.) представляются несравненно более скромными. Почему в отношении Второй мировой войны определение "Великая" на Западе так и не вошло в употребление!
Но разномасштабность сражений на западном театре военных действий в Первую и Вторую мировую войну отнюдь не единственная причина неупотребления в отношении второй определения "Великая". Не меньшую здесь роль, как представляется, играет то, что в Первой мировой главным театром военных действий был западный, тогда как во Второй - восточный...
Советские тупики и постсоветские задачи в изучении Первой мировой
В СССР терминологическая практика касательно Первой мировой войны пошла по совершенно другому пути. Все 74 года существования советской власти нормативным по отношению к войне оставалось лишь ленинское одномерное определение её как "импе-
Франции, Наполеоновские войны, Семилетняя война, Крымская война и даже менее значительные войны.
В только что вышедшей книге белорусского историка М. Смольянинова, автор, ссылаясь на архивные источники и мемуарную литературу, пишет, что в действительности немцы впервые применили химическое оружие против российских войск. Произошло это ещё 31 января 1915 г. в районе населённого пункта Воля Шидловска Царства Польского, что, в частности, описывается в мемуарах генерала Э. Людендорфа [Смольянинов, 2014: 191].
Восточный фронт Первой мировой всегда находился на периферии внимания западных историков. В частности, первое монографическое исследование о нём - книга британского исследователя Н. Стоуна - вышло в свет только в 1975 г. [Stone, 1975].
риалистической"1. Советское идеократическое видение истории напрочь исключало использование в отношении Первой мировой таких терминов, как "Вторая Отечественная война" или, тем более, "Великая Отечественная", достаточно часто употреблявшихся вплоть до прихода к власти большевиков. Нельзя также не отметить, что уже начиная с 1914 г., в России в отношении Первой мировой нередко используется и название "Великая война"2. Более того, оно "проскакивало" в названиях книг даже в первые годы советской власти3.
Отход от ленинской категоричности в трактовке характера Первой мировой войны начался только в годы "перестройки". В целом, за истекшие с той поры два с лишним постсоветских десятилетия изменения в видении и освещении этой войны произошли, конечно, немалые [Россия в годы Первой мировой войны., 2014: 14-18, 29-34]. В преддверии 100-летнего юбилея с момента начала войны опубликовано несколько энциклопедических изданий посвященных Первой мировой, общим объёмом порядка 4-х с лишним тыс. страниц . Увидели свет (не считая переизданий ранее публиковавшихся книг) новые обобщающие труды, охватывающие как в целом войну, так и отдельные театры военных действий5. Представлены также опыты постижения событий и явлений мировой войны через призму бурно развивающихся в последние десятилетия новых стратегий научного познания - микроистории, истории повседневности, устной истории6. С 2013 г. стал выходить альманах Российской ассоциации историков Первой мировой войны "Великая война 1914-1918 гг."
"Перевод стрелок" с одномерной идеологии на науку в постижении Первой мировой войны, осуществлявшийся в период "перестройки" и в первые постсоветские годы, обернулся переходом именно на "импортированную науку"7. Пора, по всей очевидности, уже уходить от преобладающей до сих пор у нас элементарной экстраполяции имеющегося западного опыта изучения этой войны на восточный её сегмент. Наши исследования должны строиться с учётом того, что для восточного и западного сегмента Первой мировой является общим, а что для того и другого выступает как особенное и индивидуально неповторимое.
Идеологически чрезмерно мотивированный и явно упрощенческий термин советского периода "империалистическая война" - по сути исключал какую бы то ни было селективную работу, результатом которой могли стать, как это имело место на Западе, диффе-
Обстоятельно об этом написано в недавно вышедшем фундаментальном коллективном труде (под редакцией Ю.А. Петрова) "Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение социальные процессы, политический кризис". М., 2014. С. 11-19, 28-30.
Великая война; : Что должен знать о ней каждый русский . - Петроград : Техн. изд-во инж. Н.Г. Кузнецов , 1914; Великая война 1914 года; : : Худож. летопись войны . - Петроград : Благовещ. изд-во , 1914; Булгаковский Д.Г. Великая война в 1914, 1915, 1916; : Выдающиеся события на пути защиты России в её целости, чести и достоинстве / Д.Г. Булгаковский. - Петроград: тип. О-ва распростр. религ.-нравств. просвещ.,1916; и др.
См. напр.: Великая война и революция в картинах. 1914-1917 [Изоматериал]. - Петроград: Издание Военно-учебного музея при Г.У.В.З. 1923.
Россия в Первой мировой войне. 1914 - 1918. Энциклопедия: в 3-х Т. М., 2014; Залесский К.А. Первая мировая война. Энциклопедия. В 2-х частях. 4.1. М.: 2014; 4.2. М.: 2014; Он же. 100 великих полководцев Первой мировой. М.:2014; Первая мировая война 1914 - 1918 г.г. Полная энциклопедия. М.: 2014; и др.
Россия в годы Первой мировой войны...; Оськин М.В. История Первой мировой войны. М.:2014; Миронов В.Б. Первая мировая война: борьба миров. М.: 2014; Соколов Б.В. 100 великих тайн Первой мировой. М.: 2014; Смольянинов М.М. Беларусь в Первой мировой войне 1914 - 1918 г.г. Минск, 2014; и др.
См.: Беларусь в годы Первой мировой войны (1914-1918): сборник документов. Минск: 2014; Великая война. 1914 г. Сб. историко-литературных произведений (Сост. Р.Г. Гагкуев). М.: 2014; Первая мировая. Взгляд из XXI в. М.: 2014; Первая мировая. Взгляд из окопа. М.: 2014; и др. Как отмечено во введении к упоминавшемуся выше обобщающему труду, "в последние годы. отечественные исследования о войне всё в большей степени входят в русло веяний и подходов зарубежной историографии" (Россия в годы Первой мировой войны. С. 18).
ренцированные оценки неодназначной природы Первой мировой. В частности, оценки, с одной стороны, целей, которые преследовали в ней правящие круги Российской империи, а с другой - настроений и устремлений, тягот и лишений, социального поведения в ходе данной войны различных слоев и групп общества, тех или иных регионов страны.
Чем ценен белорусский пример?
Белорусский регион показателен, поскольку 500-километровый белорусский участок (в 1915-1917 гг.) российско-германского фронта сыграл, как известно, решающую роль в военном противостоянии Германской и Российской империи в 1914-1918 гг. Кроме того, он представляет интерес в свете той значительной роли, которую сыграло в ходе и исходе мировой войны крестьянство - 92,5% белорусов, согласно данным Первой всероссийской переписи 1897 г., были по сословной принадлежности крестьянами. Испытания, выпавшие в военную пору в этом аграрном регионе Российской империи на долю крестьян (являвшихся в подавляющем большинстве одновременно и белорусами), оказались если не самыми, то одними из самых драматичных. Уже хотя бы в силу того, что бремя присутствия огромной массы войск обеих противоборствующих сторон было здесь, как нигде больше на российско-германском и российско-австрийском фронтах, непомерно тяжёлым и долговременным.
Патриотический подъём в стране, наблюдавшийся в связи с вступлением Российской империи в Первую мировую войну, захватил и Белоруссию. Явка мобилизованных на призывные участки в белорусских губерниях была очень высокой и соответствовала общероссийским показателям. Всего за годы войны из белорусских губерний было призвано около 900 тыс. чел. [Смольянинов, 2014: 5]. В первую очередь мобилизованными доукомплектовывались по штатам военного времени находившиеся в Белоруссии в предвоенный период четыре армейских корпуса. Во-вторых, подлежащие мобилизации жители Белоруссии направлялись в формировавшиеся в связи с началом войны пять пехотных полков, которым были присвоены названия белорусских городов - Бобруйский, Заславский, Мстиславский, Сенненский и Суражский. В-третьих , они записывались в 52 дружины государственного ополчения, каждая из которых состояла примерно из 1 тысячи человек (причём число желавших записаться туда даже превысило установленную штатную численность дружин ), а также в восемь ополченческих конных сотен, семь ополчен-ческих рабочих рот и 27 крепостных рабочих рот [Смольянинов, 2014: 27—30].
Более трёх четвертей всего контингента призванных из белорусских губерний составляли крестьяне. В подавляющем своём большинстве белорусские крестьяне разделяли общероссийский патриотический подъём в связи с началом войны. Вместе с тем с самого начала стало заметным, что патриотические настроения селян были не столь публично выраженными и эйфоричными, как в городах или в меньшей мере в местечках. В деревнях такие настроения выражались определённо в более сдержанных формах.
Объяснение последнему следует искать в воспитанной историей архетипически крестьянской осторожности, осмотрительности. Элементарный здравый смысл, передававшийся из поколения в поколение, подсказывал крестьянам, что именно им, как это случалось во всех предыдущих войнах, и предстоит нести все основные тяготы новой войны. Это значит рисковать своими жизнями на фронте, возводить укрепления, строить и ремонтировать дороги и мосты, охранять линии связи и т. д. и т. п. В частности, как сообщал гродненский губернатор, летом 1915 г. на разных военных работах было занято всё работоспособное население губернии. А в Минской и Витебской губерниях летом 1916 г. к военно-инженерным работам, строительству железных дорог и уходу за казённым скотом в принудительном порядке привлекалось соответственно почти 220 и 123 тыс. человек, в большинстве своём крестьяне [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 422].
Крестьянам предстояло смириться с периодическими реквизициями скота, повозок, упряжи, фуража и продовольствия для нужд армии. От таковых, как показали дальней-
шие события, не были освобождены даже солдатские семьи. По далеко не полным данным, в феврале и апреле 1915 г. в Витебской, Минской и Гродненской губерниях реквизировано было для нужд фронта почти 48 тыс. голов крупного рогатого скота, а в Моги-лёвской губернии, летом 1916-го - около 15 с половиной тысяч [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 421]. Причём по распоряжению военного начальства Витебской губернии надлежало поставить ещё 12,5 тыс. голов, а Гродненской - 14 тыс. Нередко имели место случаи, когда крестьяне вообще не получали плату за реквизированный скот и фураж или получали её в неполном размере.
Кроме того, в сложных условиях театра военных действий крестьянам нужно было вести как-то и свое собственное хозяйство. При том что множество крестьянских дворов из-за мобилизации остались без трудоспособной рабочей силы. В 1917 г., например, доля таких хозяйств в Витебской губернии составляла почти треть (32,5%) и лишь ненамного меньше в Минской губернии - 30,1% [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 420].
Суммарным результатом действия перечисленных негативных факторов стала нарастающая деградация крестьянского хозяйства Белоруссии в годы Первой мировой войны. Она выражалась в последовательном увеличении количества безземельных, беспосевных, безлошадных и бескоровных дворов, в общем сокращении посевных площадей.. Так с 1914 по 1917 гг. поголовье коров в неоккупированных уездах Белоруссии уменьшилось на 33,9%, а посевные площади за этот же период сократились на 15,6% [Энцыклапедыя псторьп Беларуа, 1999 : 475]. Очень значительно в итоге уменьшились валовые сборы продовольственных и кормовых культур. По 23 неоккупированным белорусским уездам общие валовые сборы зерна за 1913-1917 г. сократились на 31,7%, т.е. почти на треть. [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 424].
Конфликтный потенциал крестьянства в условиях мировой войны
В условиях военного положения, введённого в прифронтовых губерниях, выражать свой протест в активных формах крестьянам было весьма затруднительно. Напомним, что в соответствии с указом Николая II от 20 июля 1914 г. (по старому стилю), территория Белоруссии оказалась в составе Двинского и Минского военных округов и все местные гражданские власти обязаны были подчиняться военному командованию. А 29 июля начальники указанных военных округов получили директиву Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, согласно которой им надлежало "оказывать военной силой самое энергичное содействие гражданским властям, чтобы полным единением на местах военного и гражданского начальства искоренить. всякую попытку к смуте" [Псторыя Беларуа, 2005: 434].
Но несмотря на гораздо более суровые по сравнению с мирным временем условия, крестьянское движение в белорусской деревне давало о себе знать и в годы Первой мировой. Даже по неполной статистике, из которой начиная с осени 1915 г. выпадают данные по оккупированным немцами Виленской и Гродненской губерниям, с конца июля 1914 г. (по старому стилю) по февраль 1917 г. произошло 202 крестьянских выступления [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 431]. Самыми распространёнными формами (по убывающей) были потравы земельных угодий, порубки леса, отказ от выполнения военных работ и повинностей, выступления против дороговизны, захваты помещичьей собственности и разгром имений, сопротивление полиции и властям. Значительно реже отмечались выступления против хуторизации, отказ от уплаты податей, убийство помещиков и их служащих.
Выдержало ли крестьянство "тест на патриотичность"? Чтобы дать на этот вопрос более или менее взвешенный ответ, обратимся к наиболее известному явлению из анализируемого ряда - погромной волне, поднявшейся в период с 19 по 25 июля 1914 г. Она распространилась на 20 из 35 белорусских уездов и жертвами её стали около 60 помещичьих имений, фольварков, хуторов, домов зажиточных крестьян и лесников [Псторыя Беларуа, 2005: 436], [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 428]. Как известно, весть о
начале войны пришла в самое неподходящее для крестьян время, начиналась уборочная. Крестьян особенно тревожило, во-первых, то, что мобилизация отрывала от хозяйств наиболее работоспособных мужчин. Во-вторых - одновременно с этим крестьянские хозяйства обязаны были предоставить для нужд армии также лошадей, повозки, упряжь.
Вместе с тем большинство белорусских крестьян проявило отзывчивость к патриотической пропаганде, о чём свидетельствует очень высокий процент явки на призывные пункты. По Витебской губернии, к примеру, он составил 95% [Псторыя Беларуа, 2005: 436]. Однако, с другой стороны, крестьянский патриотизм определённо не был, так сказать, безусловным. Крестьяне в ответ ожидали соответствующего уважения к себе со стороны властей и имущей части населения, готовности оказать необходимую помощь их семьям, которые они, ради выполнения патриотического долга, вынуждены были покидать как раз в самое неподходящее для их хозяйств время. Поэтому те проявления чиновничьей чёрствости и безразличия, плохая организация питания, неустроенность быта, с которыми пришлось вскоре столкнуться на призывных пунктах, повышали их готовность к различным выражениям активного протеста.
Кроме того, указанные июльские беспорядки, зачинщиками которых почти во всех случаях стали именно крестьяне, происходили, как правило, в тех местностях, где существовали давние конфликты между ними и помещиками. А Белоруссия, как известно, продолжала оставаться в Российской империи одним из основных бастионов крупного помещичьего землевладения, по преимуществу польского. Так что крестьяне-погромщики просто в очередной раз выразили в насильственной форме несогласие с таким порядком вещей. В этой связи очень кстати напомнить, что на протяжении всей войны в крестьянской среде упорно циркулировали слухи о том, что после её окончания вся помещичья земля перейдёт к ним.
Запрет на продажу спиртного, введенный тогда властями, воспринимался как мера необоснованная, несправедливая и преждевременная. Это лишь раззадорило призывников и привело к погромам винных лавок и магазинов. После чего нетрезвые погромщики нападали потом уже и на прочие торговые заведения, грабили, оказывали сопротивление полиции и войсковым патрулям. В итоге разгромленными тогда оказались многие десятки винных и продовольственных магазинов и складов1.
Как нам представляется, "погромную неделю" июля 1914 г., которая затронула в той или иной мере почти 3/5 белорусских уездов, следует объяснять одновременным действием как минимум четырёх факторов. Во-первых, совпадением начала мобилизации с решающей стадией жизнедеятельности крестьянского хозяйства - уборочной, что, конечно, вызывало у крестьян повышенную тревогу. Во-вторых, возникшими в крестьянской среде после объявления мобилизации массовыми сомнениями в том, что власти и имущий класс окажут необходимую поддержку хозяйствам мобилизованных (которые составляли 45-50% всех взрослых работоспособных мужчин). В-третьих - актуализацией для крестьян в обстановке начавшейся войны их застарелых споров с помещиками по поводу земли и угодий. В-четвёртых, неуклюжими и недальновидными действиями властей, пытавшихся в ходе мобилизации провести в жизнь "сухой закон".
Беженцы: драма Великого исхода
В результате летних 1915 г. неудач российских войск они вынуждены были оставить Царство Польское и в течение августа - сентября 1915 г. российско-германский фронт переместился вглубь территории Белоруссии. Это имело тяжелейшие последствия для её населения. Отступление российских войск вызвало огромный поток беженцев. До полутора миллионов человек(!) из Польши, Лифляндии, Курляндии, Волыни, западных уездов Гродненской и Виленской губерний направились в основном на подводах и пешим по-
1 Всего на территории Беларуси произошло тогда 67 таких выступлений. См.: [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 429].
рядком, многие со своим домашним скарбом и скотом в центральные и восточные районы Белоруссии и во внутренние губернии империи.
Эта огромная масса людей сорвалась с насиженных мест как добровольно, так и по принуждению военных и гражданских властей. Согласно установкам военного командования, в интересах замедления и усложнения продвижения германских войск, а также недопущения использования ими продовольствия и фуража на оккупированной территории, всё недвижимое имущество и посевы подлежали уничтожению, лошади и крупный рогатый скот - реквизиции. Как писал в своём приказе начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал H.H. Янушкевич, "легче будет вновь снабдить население при нашем наступлении", а не оставлять противнику, "который всё равно отберёт" всё это [Смольянинов, 2014: 313], [Псторыя Беларуа, 2005: 95—96].
В обоснование такой тактики "выжженной земли" военное и гражданское руководство апеллировало к тому, что подобная тактика доказала свою высокую эффективность во время Отечественной войны 1812 г. Однако приверженцы тактики "выжженной земли" странным образом не подумали о явной сомнительности механического переноса опыта 1812 года в совершенно иную историческую эпоху. В частности, крестьяне 1914 года к тому времени ведь уже полвека как перестали быть "крещёной собственностью", привычно безмолствующей перед помещиками и властями.
Картины сжигаемых посевов на оставляемой армией территории производили шокирующее воздействие на крестьянское сознание: ему, как известно, присуще представление о работе крестьянина на своёй земле как о высшем предназначении и смысле крестьянской жизни. Поэтому публичные выражения недовольства, протеста и возмущения, вызванные тактикой "выжженной земли", не заставили себя долго ждать. Уже 20 июня 1915 г. прибывшие в ставку Верховного главнокомандующего председатель благотворительного Татьянинского комитета А.Б. Нейтгард и граф С.И. Веляпольский доложили великому князю Николаю Николаевичу об "унынии, озлоблении и смуте" среди населения вызванных "уничтожением целых селений., частного имущества без оценки и права сохранения его владельцами" и о восприятии жителями таких действий как "меры репрессии" [Смольянинов, 2014: 131].
Ввиду массового характера таких настроений населения, исправить ситуацию неоднократно пытались и правительство, и высшее военное руководство. Так, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич в своём приказе № 523 от 26 июня 1915 г., ссылаясь на дошедшие до него сведения о "различного рода насилиях, истреблении строений, лесов, имущества", потребовал незамедлительного прекращения всех злоупотреблений в отношении населения, допуская "уничтожение имущества лишь в случаях, когда это вызывается требованиями боевой обстановки и вообще военными целями." [Смольянинов, 2014: 98]. Спустя полтора месяца председатель Совета министров И.Л. Горемыкин также писал о необходимости прекратить во время отступления "огульное выселение всех жителей и насильственное уничтожение имущества и посевов, местных запасов" [Смольянинов, 2014: 313], [Псторыя Беларуа, 2005: 114].
Показательно, однако, что грозный тон приказов и предписаний, и даже предупреждения о привлечении за их неисполнение к уголовной ответственности "в самом высшем размере, до смертной казни включительно" [Смольянинов, 2014: 313], [Псторыя Беларуа, 2005: 98] не привели к отказу от тактики "выжженной земли".. В условиях стремительного отступления русских армий она приобрела тогда уже стихийный характер и продолжалась вплоть до стабилизации фронта осенью 1915 года.
Огромные толпы озлобленных беженцев, по большей части предоставленные сами себе, в поисках еды и фуража для своего скота нападали по пути их следования на поля, огороды, сады себе подобных - местных крестьян. Довольно часто они сжигали и уничтожали посевы, от чего более всего страдали опять-таки местные крестьяне, поскольку для защиты их имущества, в отличие от помещичьего, полиции и воинских команд "не хватало". Довольно значительная часть беженцев - от 250 до 340 тысяч чело-
век - осела в Минской, Витебской и Могилёвской губерниях, что свидетельствовало об отзывчивости и сострадании местных жителей к их горестному положению [Псторыя Беларуа, 2005: 444]. В целом в годы Первой мировой войны одних только беженцев -уроженцев Белоруссии было зарегистрировано, по разным данным, от 1 130 тыс. - до 1 320 тыс. человек [Псторыя Беларуа, 2005: 445]. В действительности же беженское движение в Белоруссию и из Белоруссии было ещё более массовым.
Некоторые примеры, отображающие его масштабы, просто не могут не шокировать. Так, в июле 1915 г. вдоль шоссе Брест-Литовск - Москва, на одном лишь участке между Кобрином и Барановичами, сконцентрировалось до 400 тыс. (!) беженцев [Псторыя Беларуа, 2005: 444]. Месяцем позже, в окрестностях Гомеля и в Гомельском уезде Могилёвской губернии собралось более 300 тыс. беженцев из Виленской и Гродненской губерний, направлявшихся в другие регионы страны [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 424]. В Витебске к осени 1915 г. сосредоточилось более 90 тыс. беженцев [Смольянинов, 2014: 212]. В Минске и его окрестностях в ту же пору скопилось до 120 тыс. чел. В сентябре сплошной поток этих беженцев, направлявшихся из Минска к Игумену, Березино и Могилёву, заполонил почти все дороги [Псторыя сялянства Беларуа..., 2002: 424]. В том же сентябре 1915 г. на юге Минской губернии, на участке железной дороги между станциями Василевичи и Речица, образовался гигантский затор из 58 поездов, в каждом из которых находилось по тысяче беженцев! [Псторыя сялянства Беларуси.., 2002: 424].
Многие из этих беженцев, выбившихся из сил от жажды, голода, непогоды - попадали по пути следования под немецкие артиллерийские обстрелы и даже. под авиабомбардировки. Осенью 1915 г. в условиях холода, голода, антисанитарии десятки из них ежедневно умирали. В каждом из поездов с беженцами, которые прибывали в Гомель в сентябре 1915 г., обнаруживали десятки(!) трупов, которые "путешествовали" в вагонах по нескольку дней. [Псторыя Беларуа, 2005: 444].
100-летие с момента начала Первой мировой вдохновило кинематографистов. Обнадеживающим началом можно считать документальный четырёхсерийный фильм Белорусского телевидения "Великая война", представленный телезрителям накануне столетнего юбилея начала Первой мировой (такое название - очевидное свидетельство воздействия западной историографии на постсоветские страны).
Белоруссия и оккупационное измерение Первой мировой
После ряда контрударов российских войск в октябре 1915 г. фронт стабилизировался по линии Двинск - Браслав - Поставы - Сморгонь - Барановичи - Пинск. Практически неизменным, несмотря на кровопролитные сражения весной-летом 1916 г. и летом 1917 г., он оставался почти два с половиной года. На протяжении всего этого периода по обе его стороны, вдоль вышеуказанной линии было сосредоточено ни много, ни мало 2,5 млн солдат и офицеров - более 1,5 млн российских и около 1 млн немецких. Не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить себе, какое сильнейшее давление этот "военно-антропогенный фактор" долговременного действия оказывал на среду обитания и все стороны жизни почти 500-километровой белорусской прифронтовой полосы.
В историографическом обзоре часто цитируемой нами новейшей обобщающей книги М. М. Смольянинова автор констатирует, что Первая мировая война в белорусской исторической науке ".до последнего времени являлась по сути неизвестной войной", по истории которой до сих "не опубликовано ни одного комплексного научного труда (выделено мною. - О.Б.)" [Смольянинов, 2014: 5, 8]. Абсурдность этой ситуации очевидна, если вспомнить о том, что различные части Белоруссии находились под германской оккупацией более трёх с половиной лет. Больше, чем во время Великой Отечественной войны.
Ступив на белорусскую землю в августе 1915 г., германские армии после стабилизации линии фронта в течение двух с половиной лет контролировали четверть её территории (в современных границах). А после февральско-мартовского 1918 г. немецкого
наступления, которое продолжалось и после заключения "похабного" Брестского мира, они установили контроль уже над 4/5 всей Белоруссии. Причём 21 уезд был оккупирован ими полностью, восемь - частично. Не занятыми германскими частями оставались тогда всего лишь шесть белорусских уездов. Даже после своей капитуляции Германия с выводом своих войск из Белоруссии не слишком спешила: значительную её часть они занимали ещё в начале 1919 г., а Гродно немцы оставили лишь 27 апреля 1919 г.
Научная разработка материалов, отображающих столь продолжительную германскую оккупацию Белоруссии в 1915-1919 гг., дала бы большой объём информации о различных аспектах оккупационной политики немцев, об экономическом положении, повседневной жизни населения оккупированной территории, общественных настроениях. К примеру, сведения о национально-культурной политике немцев на оккупированных территориях берутся историками, в основном, из зарубежной литературы [Псторыя Беларуси 2005: 446-455].
Несмотря на большой урон экономике занятых ими территорий от боевых действий, оккупационные власти изначально взяли курс на максимально возможную её экономическую эксплуатацию. Оккупированный край должен был не только содержать военно-административный аппарат и приданные ему военно-полицейские силы, но и поставлять большой ассортимент продуктов и сырья в Германию.
Для обеспечения максимальной результатавности проводимой оккупационными властями политики применялся широчайший набор инструментов "выдавливания" из населения всего нужного воюющему рейху. Это всевозможные реквизиции: лошадей, зерна, домашнего скота, кожи, шерсти, металлов, табачных изделий и т. д. При этом реальные возможности населения в расчёт совершенно не принимались. Например, в одном только округе Белосток - Гродно (преимущественно белорусском по этническому составу населения) за несколько месяцев 1916-1917 гг. оккупанты реквизировали 10,5 тыс. лошадей, а в апреле 1917 г., невзирая на неурожай предыдущего года и голод, реквизировано было 30 тыс. т семенного зерна, крайне необходимого населению для посева [Псторыя Беларуа, 2005: 449].
Все жители на оккупированных территориях были обложены разнообразными видами прямых и косвенных налогов. Так, для всех лиц в возрасте от 15 до 60 лет вводился подушный налог. Подати должны были платить, в частности, скотобойни, рынки, зрелищные заведения и даже больницы. Разработана была изощрённая система штрафов. К примеру, за уклонение от обязательных поставок, за утаивание сведений о беглых военнопленных, за неосторожность, приведшую к возникновению пожара, и т.п. За все такого рода провинности - реальные либо "вменённые" - произвольно назначались так называемые "контрибуции".
В 1916 г. была введена фактически всеобщая трудовая повинность. Согласно ей, мужчины в возрасте 16-50 лет и женщины 18-45 лет в принудительном порядке в составе так называемых "трудовых рот и батальонов" привлекались к работе на обслуживающих потребности фронта и всего рейха фабриках, в военно-строительных организациях и мастерских, в оставленных землевладельцами и крестьянами хозяйствах, на заготовке леса и торфоразработках и т.д. [Псторыя Беларуа, 2005: 450]. При этом жили мобилизованные в неприспособленных неотапливаемых помещениях, впроголодь, получая за свой труд нищенскую оплату. Начала практиковаться и принудительная отправка местных жителей на работу в Германию. Этот опыт, кстати, впоследствии очень широко использовался нацистами на оккупированных советских территориях.
В практическом выражении - ближне-, средне- и долгосрочном - политика германских оккупационных властей в Белоруссии была "политикой опустошённого пространства". Очередное тому подтверждение - хищническая эксплуатация белорусских лесных ресурсов. Самый яркий в этом смысле пример - "освоение" немцами Беловежской пущи. Оценив её леса в 700-800 млн марок, оккупационные власти создали
специальный орган по управлению всеми работами в ней. В течение двух лет в пуще были построены семь лесопильных и деревообрабатывающих заводов, а также несколько смолокуренных и скипидарных предприятий. Только за первый год оккупации в Беловежской пуще было заготовлено 68,6 тыс. кубометров хвойной древесины и много берёзовой. А стоимость древесины, заготовленной с октября 1916 по март 1917 г. составила более 12 млн марок [Псторыя Беларуа, 2005: 450]. Большой ущерб в период германской оккупации был нанесён также фауне Беловежской пущи. Варварскую охоту на крупную дичь в промышленных масштабах немцы вели в ней в течение трёх лет.
Ещё более очевидным выражением "политики опустошённой территории" являются введенные на оккупированой территории нормы потребления основных продуктов питания и особый внутренний режим для её населения. Так, в округе Белосток - Гродно на человека в сутки полагалось 120 г. зерна(!) и 200 г. картофеля. [Псторыя Беларуа, 2005: 450]. Разумеется, такая "норма" гарантировала неизбежную физическую деградацию человека. Что касается внутреннего режима, то его следует назвать если не просто лагерным, то уж точно "полулагерным". Ночью действовал строгий комендантский час. Перемещаться жители могли только днём, только в пределах своего уезда, только с письменным разрешением представителя оккупационной администрации и только пешком. Для поездки любым транспортом (даже на подводе или велосипеде) требовалось особое разрешение... начальника уезда!! [Псторыя Беларуа, 2005: 450].
Но нельзя не отметить, что "кнут" грабежа, голода и полулагерного режима оккупационная власть дополнила "пряником белорусизации" народного образования. Белорусизация была составным элементом немецкого плана инспирирования в западных регионах Российской империи национальных движений, дабы создать затем буферную зону между Германией и Россией. Лидеры белорусского национального движения на оккупированной немцами территории восприняли политику "белорусизации" с энтузиазмом, надеясь на создание белорусского национального государства под германским протекторатом. Однако, как показали дальнейшие события, планы немцев в отношении белорусов не шли так далеко, как в отношении поляков и литовцев [Мигун, 2013: 43-44]. Так, прибывшую 15 февраля 1918 г. в Брест на переговоры по мирному договору делегацию Исполкома Всебелорусского съезда немцы встретили холодно, а её стремление принять в них участие поддержать отказались. Провозглашённую 25 марта 1918 г. Белорусскую Народную Республику (БНР) германское правительство не признало, а попытку начать формирование государственных институтов БНР оккупационные власти твёрдо пресекли. Уже после окончания войны германское правительство заняло по белорусскому вопросу ещё более определённую позицию. В частности, в 1922 г. МИД Германии предписал прекратить выдачу представителям БНР дипломатических и загранпаспартов "на том основании, что белорусского государства, как и белорусского языка, не существует (выделено мною. - О.Б.)" [Мигун, 2013: 92].
Каким же было поведение жителей оккупированных кайзеровской Германией белорусских земель? Можно ли сказать, что в условиях столь сурового оккупационного режима они просто-напросто вынуждены были занять пассивно-страдательную позицию, что их воля к сопротивлению была полностью подавлена? Нет, сказать это никак нельзя.
Безусловно, в самом начале оккупации, когда на протест просто психологически трудно было решиться, население выражало своё неприятие оккупационного режима преимущественно в пассивных формах. Это были те или иные формы уклонения от реквизиций, поборов, штрафов, обязательных поставок, принудительных работ. Равно, как и игнорирование распоряжений администрации и установленного оккупационными властями жёсткого внутреннего режима. Однако имеется немало сведений, что уже и тогда местные белорусские крестьяне начали вливаться в действовавшие в лесах, особенно в Беловежской пуще, отряды, организованные российскими военнослужащими, попавшими в окружение либо бежавшими из плена [Псторыя Беларуа, 2005: 450],
[Linde, 1965: 37-38], [Новое время, 1917]. И число таких отрядов с течением времени оккупации увеличивалось.
Качественно новый этап активного сопротивления оккупантам начался в 1918 г., в период февральско-мартовского наступления германских войск и установления ими контроля над большей частью Белоруссии. Бурный подъём партизанского движения начался уже во время самого наступления и продолжился в последующие месяцы. Оно тогда стало приобретать массовые масштабы. Так, по сохранившимся данным, в Витебской губ. в ходе немецкого наступления в партизанские отряды вступило 850 чел., в Ре-чицком уезде Могилёвской губ. - 800, в районе Лоева - Брагина - 200 [Энцыклапедыя ricTopbii Беларуа, 1999: 417].
Новый импульс партизанское движение получило после того, как германские оккупанты попытались переложить контроль над южными белорусскими уездами на марионеточную Украинскую Народную Республику. В Гомельском у. действовали тогда, к примеру, такие крупные партизанские отряды, как Переростовский (750 чел.), Дятловский (200 чел); Носовицкий, Руднянский и 1-й Гомельский (каждый по 150 чел.). В Рогачёвском у. - Фёдоровский (500 чел), а также Рогинский и Чечерский (по 120 чел.) [Энцыклапедыя псторьн Беларуа, 1999: 417].
К концу лета 1918 г. на территориях всего лишь семь уездов - Минского, Могилёвского, Бобруйского, Гомельского, Речицкого, Слуцкого и Быховского -действовало более 100 партизанских отрядов. А осенью того же года борьба белорусских партизан против немецких оккупантов практически приобрела уже характер всенародной [Энцыклапедыя псторьн Беларуа, 1999: 418]. Это, безусловно, стало серьёзным фактором дальнейшего ослабления кайзеровской Германии в последние месяцы её существования и серьёзно сужало поле для манёвра оккупационных войск накануне их ухода из Белоруссии. Весьма показательно в связи с последним замечание такого стороннего для Белоруссии наблюдателя как бывший британский премьер-министр Ллойд Джордж. Как писал он в своих мемуарах "Правда о мирных договорах", "уход немецких войск был встречен крестьянами Белоруссии с полным удовлетворением, потому что они не питали нежных чувств к тевтонам" [Мигун, 2013: 45].
Прецедент всенародного сопротивления немецким оккупантам в немалой мере помог спустя два десятка лет и партизанам БССР превратить развёрнутую ими борьбу против немецко-фашистских захватчиков во всенародную.
Вместо заключения
Итак, несмотря на все то новое, что появилось за последние два с лишним десятилетия в освещении Первой мировой войны на Востоке, именно российско-германский ее фронт по-прежнему остается, если использовать меткое определение А. Твардовским советско-финской войны, "незнаменитым". Или в лучшем случае не слишком знаменитым, по сравнению, например, с русско-австрийским фронтом.
И даже в год 100-летия начала этой войны инерция идеологически мотивированного, редукционистского ленинского определения ее как "империалистической" даёт ещё о себе знать. Но, как это выше уже отмечалось, на Западе бесспорно империалистические цели и устремления правительств в Первой мировой войне в конце концов не помешали назвать её "Великой". Это оказалось возможным благодаря тому, что на первый план вышли героизм армий, неимоверные жертвы, страдания и горе народов, что присутствовало и на российско-германском фронте, особенно в Белоруссии. В яркой и мрачной художественной форме сказано об этом применительно к Белоруссии и в авторском отступлении "Тихого Дона", относящемся к началу 1917 г.: "А над намокшей в крови Беларусью скорбно слезились звезды".
Общий вывод, вытекающий из всего вышесказанного, кажется, само собой разумеющимся: Первая мировая - неделимо Великая война и для Запада, и для Востока.
Список литературы
Беларусь в годы Первой мировой войны (1914-1918): сборник документов. (2014) Минск.
Великая война и революция в картинах. 1914-1917 [Пзоматериал]. (1923) - Петроград: Издание Военно-учебного музея при Г.У.В.З.
Псторыя Беларуси У 6 т. Т 4. Беларусь у складзе Расшскай iMnepbii (канец XVIII - пачатак ХХст.) (2005) / Гал. рэд. М.П. Касцюк/. Mîhck.
Псторыя сялянства Беларуи са старажытных часов да нашых дзён: У 3 т. Т. 2. Псторыя сялянства Беларуи ад рэформы 1861 г. да сакавжа 1917 г. (2002) Пад рэд. В.П. Панющча. Mîhck.
Мигун Д.А.(2013) Беларусь в германо-советских отношениях (ноябрь 1918 - июнь 1941 гг.). Минск.
Новое время. 1917. 27 сент. (10 окт.).
Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение социальные процессы, политический кризис (2014) Под редакцией Ю.А. Петрова. М.
Россия в Первой мировой войне. 1914 - 1918. (2014) Энциклопедия: в 3-х Т. М.
Смольянинов М.М. (2014) Беларусь в Первой мировой войне 1914-1918 гг. Минск. С. 191.
Энцыклапедыя ricTopbii Беларуи: у 6 т. Т. 5. (1999) Mîhck.
References
Belarus' v gody Pervoj mirovoj vojny (1914-1918): sbornik dokumentov. (2014) Minsk.
Gistoryja Belarusi: U 6 t. T 4. Belarus' u skladze Rasijskaj imperyi (kanec HVIII - pachatak HHst.) (2005) / Gal. rjed. M.P. Kascjuk/. Minsk.
Gistoryja sjaljanstva Belarusi sa starazhytnyh chasov da nashyh dzjon: U 3 t. T. 2. Gistoryja sjaljanstva Belarusi ad rjeformy 1861 g. da sakavika 1917 g. (2002) Pad rjed. V.P. Panjucicha. Minsk.
Jencyklapedyja gistoryi Belarusi: u 6 t. T. 5. (1999) Minsk.
Linde G. Die deutsche Politik in litauen im ersten Weltkrieg. Wiesbaden. 1965. S. 37 - 38.
Migun D.A.(2013) Belarus' v germano-sovetskih otnoshenijah (nojabr' 1918 - ijun' 1941 gg.). Minsk.
Novoe vremja. 1917. 27 sent. (10 okt.).
Rossija v gody Pervoj mirovoj vojny: jekonomicheskoe polozhenie social'nye proces-sy, politicheskij krizis (2014) Pod redakciej Ju.A. Petrova. M.
Rossija v Pervoj mirovoj vojne. 1914 - 1918. (2014) Jenciklopedija: v 3-h T. M.
Smol'janinov M.M. (2014) Belarus' v Pervoj mirovoj vojne 1914-1918 gg. Minsk. S. 191.
Stone N. The Eastern Front, 1914-1917. London. 1975. "
Velikaja vojna i revoljucija v kartinah. 1914-1917 [Izomaterial]. (1923) - Petrograd: Izdanie Voenno-uchebnogo muzeja pri G.U.V.Z.
World War I: lessons of the War, through Belorussian historians' eyes
Author. Bukhovets O.G. doctor of historical sciences, professor, chief researcher IE RAS, Head. Department of Political Science Belarusian State Economic University. Minsk. Address: 11-3, Mohovaja Str., Russia, Moscow. E-mail: o_bukhovets@tut.by
Аннотация. В статье автор описывает исторически сложившуюся на Востоке и на Западе разницу в восприятии Первой мировой войны. Многочисленные примеры отображают особую роль белорусских земель в противостоянии 1914-1918 гг. Российской и Германской империй. Представлен большой материал о поведении в войне белорусского населения, являвшегося в большинстве своём крестьянским, о масштабах беженства, о немецком оккупационном режиме и о массовом движении сопротивления.
Abstract. The author offers his analysis of the historical difference between the East and the West in perception of the World War I. The particular role of the Belorussian lands, which they played in the confrontation between Russian and German empires in 1914-1918, is illustrated by numerous examples. The rich information is given to describe the behavior of the Belorussian population (predominantly peasants) in the War, the scale of refugee flows, the German occupation regime, and the mass resistance movement.
Key words: World War I, empire, Belarus, refugees, occupation regime, resistance.
