CC BY
34
и.с. самохин
УДк 141.5
перспективы современной российской философии в контексте глобализации
В данном докладе предпринимается попытка заглянуть в будущее российской философии. Наблюдаемые тенденции позволяют говорить о двух наиболее вероятных вариантах: растворении в поиске «русской идеи» и полном погружении в инокультурное философское наследие (перевод, изложение, обсуждение, сопоставительный анализ текстов). Оба пути представляются приемлемыми для духовной жизни в целом, но губительными для философии как особой формы познания. Предлагается третий путь: создание философских концепций на основе универсалий. Здесь под этим словом понимаются общепризнанные нравственные ценности, базовые свойства человеческой природы и научные законы. Перспективность данного подхода обусловлена ускорением и углублением процессов глобализации. во второй части доклада феномен универсалии рассматривается в контексте отдельных идей и концепций. в частности, автор исследует универсалии, составляющие основу его собственной теории - тормоплесизма: закон причины и следствия и принцип удовольствия-неудовольствия.
Ключевые слова: философия, Россия, универсалия, закон причины и следствия, принцип удовольствия-неудовольствия
I.s. samohin
prospects of the Russian philosophy in the globalizing world
This report is an attempt to see the future of the Russian philosophy. Modern tendencies offer two main variants: a selfless search of so-called "Russian idea" and worshiping foreign philosophical texts (which would result in perpetual translation, retelling, discussion and comparative analysis). Both ways seem not so harmful for spiritual life in general but absolutely disastrous for philosophy as a special form of cognition. We propose the third way, which consists in creating philosophical conceptions based on universals. When we use this word here, we mean universal values, basics of human nature and scientific laws. And, since the world becomes more and more globalized, this approach seems really promising. In the second part of the report, concrete universals within concrete ideas and conceptions are examined. In particular, the author analyzes the universals that are fundamental for his own theory, tormopleasism. These are the law of cause and effect and the pleasure-pain principle.
Key words: philosophy, Russia, universal, the law of cause and effect, the pleasure-pain principle.
Честно говоря, я собирался назвать
свой доклад немного иначе: «Тормоплесизм в контексте глобализации». Это желание успело отразиться в тезисах выступления. Но, работая над докладом, я понял, что бенефис моей философской теории отменяется... Сначала я расскажу об особом пути и роковом распутье нашей философии. Потом поведаю о третьей, спасительной тропе. Затем рассмотрю «контекст глобализации»: несколько показательных идей и концепций. И, наконец, выскажусь по поводу собственного детища.
Русская философия - явление глубоко самобытное, в определённом смысле уникальное. Хорошо это или плохо?
Данный вопрос может вызвать недоумение, поскольку оба прилагательных имеют отчётливую положительную окраску. сами за себя говорят такие словосочетания, как «самобытный стиль», «уникальная личность»... Однако недоумение пройдёт, если вспомнить о теории. вернее, о практике относительности. Без самобытности невозможно художественное - да и любое другое - творчество, но её обладателя могут подстерегать трудности в повседневном общении. Также уместно привести знаменитое изречение Парацельса: «.только доза делает вещество ядом или лекарством» (цит. по: [Зильбер 2003: 75]). Ведь высшая степень самобытности, уникальность, почти всегда приводит к непониманию и конфликтам, а в творческой сфере - к созданию произведений, не находящих отклика в большинстве сердец.
Чтобы ответить на поставленный вопрос, придётся задаться иным вопросом: играет ли русская философия какую-нибудь роль в нашем общении с человечеством, находит ли она отклик в мировом сердце. Безусловно, отклик есть. Но, к сожалению, он гораздо слабее, тише западноевропейского. В этом смысле ни одного отечественного мыслителя нельзя поставить в один ряд с титанами английской, французской и немецкой философии. На рубеже XX - XXI веков
это констатировал В.Н. Кудрявцев, в то время вице-президент РАН: «Они [российские философы - И.С.] до сих пор не вырастили ни нового Гегеля, ни Канта» [Ваганов 2001]. Кто-то может разглядеть в этих словах оптимистичный призыв, едва ли не комплимент, как это удалось главному редактору Новой философской энциклопедии B.C. Стёпину и его коллеге А.А. Гусейнову [Там же]. Кто-то также возразит, что гений не оранжерейный баклажан, не инкубаторный цыплёнок и не законопослушный гражданин; что его нельзя вырастить - по крайней мере, сознательно. и, конечно же, в этом есть доля правды. Но никто, наверное, не станет спорить с главной мыслью, заложенной в словах академика В.Н. Кудрявцева: Россия, по большому счёту, не является философской державой мирового уровня. По замечанию современного мыслителя Н.К. Антроповой, вклад нашей страны в мировую философию исчерпывается развитием идей анархизма (М.А. Бакунин), космизма (К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский) и экзистенциализма (Л.И. Шестов, Н.А. Бердяев) [Антропова 2006].
те деятели русской культуры, чьи воззрения получили наибольшее признание за рубежом, были не «чистыми» философами, а создателями философских романов. В этом случае необходимо учитывать важнейшую - возможно, даже решающую роль эстетической составляющей. Ни Ф.М. Достоевский, ни Л.Н. Толстой не имеют репутации тонких стилистов, но эстетика не сводится к словесному изяществу. Поэтому их лучшие тексты единодушно признаются шедеврами художественной литературы. Если же мы проведём великих писателей по ведомству философии, по нему же придётся провести и многих выдающихся представителей других видов искусства: художников, скульпторов, композиторов, режиссёров. На том основании, что их творчество обладает идейной глубиной. однако такой взгляд, по-видимому, излишне широк.
Запоздалое историческое развитие русской философии - важнейшая причи-
на, по которой наша любовь к мудрости оказалась не разделённой Старым Светом. Как известно, философия Западной Европы базировалась на системах, созданных древнегреческими и древнеримскими мыслителями. Русь же варилась в собственном духовном соку - не считая крупиц античного наследия, приходивших через Византию в виде переводных текстов. Этих крупиц было явно недостаточно ни для плодотворной преемственности, ни даже для добротной компиляции. Поэтому загадочный русский ум пошёл своим путём...
Отечественные мыслители всегда отличались особым отношением к своей общей матери и колыбели - России. Казалось, время забыло перерезать пуповину; или просто не захотело этого делать. Подчеркнём: речь не только о значительном воздействии национальной культуры, которого не может избежать никакая философия, а о повышенном внимании к пространству, охваченному этой культурой. Символично, что именно во взглядах на будущее нашей страны заключалось главное различие между её самыми ранними философскими течениями - западниками и славянофилами. Первые превозносили реформы Петра великого, считая, что Родине полезны ветра, проникающие в прорубленное им «окно в Европу»; вторых же тревожило то, что эти ветра выдувают культурное своеобразие России, основанное на православной традиции. взгляды западников и славянофилов нашли отражение в различных подходах к так называемой «русской идее», связанной с вопросом «о смысле существования России во всемирной истории» [Соловьёв 1989: 219]. Споры на эту тему пронизывают весь XX век, периодически разгораясь новым пламенем благодаря трудам видных философов - таких, как Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, Н.О. Лосский...
В начале 1990-х годов в этот огонь подливает масла развал СССР. Кризис национальной идеи и нахлынувшая свобода слова приводят к появлению множества текстов, посвящённых России. Энтузиазм новых западников и славянофилов не угасает и в тре-
тьем тысячелетии. в то же время активно переводятся труды всех более-менее известных европейских мыслителей, не говоря уже о классиках. По мнению доктора философских наук А.Ю. Ашкерова, на рубеже столетий переводчик и публикатор становятся «главными философскими фигурами» [Аш-керов 2007: 27]. Пожалуй, в особом фаворе у этих фигур находятся концепции, максимально расходящиеся с диалектическим материализмом - официальной философией минувшей эпохи (например, идеалистическое мировоззрение Фридриха Ницше).
Таким образом, намечается смысловое распутье. На одном указателе написано «Русская идея», на другом - «Думы чужеземцев»...
Если наша современная философия сведёт себя к «русскому вопросу», о ней, наверное, уже нельзя будет говорить как о любви к мудрости. Ведь мудрость, предназначенная для внутреннего пользования, имеет много общего не с философией, а с эзотеризмом - комплексом учений, претендующих на тайный характер. отечественная мысль рискует повторить судьбу того знания, которым Пифагор делился со своими лучшими учениками, поклявшимися не передавать рассказ учителя ни одной живой душе. Теперь это знание безнадёжно утрачено. Конечно, исчезновение русской философии не будет столь очевидным. Всё-таки её представители не скрывают своих идей и регулярно излагают их в письменном виде: в статьях, монографиях, диссертациях, учебниках... Даже если этот вклад сделается совсем уж односторонним, о нём не забудут книгохранилища Российской государственной библиотеки. А быть может - и некоторые читатели. Но если эти русоцентричные тексты попадутся на глаза иностранному интеллектуалу, владеющему нашим языком, они покажутся ему экспонатами умственной кунсткамеры. В лучшем случае - тайной, задохнувшейся в тайнописи (тонкий ум оценит блики универсального, без которых не обходится ни одна частность).
кроме того, слишком усердный поиск
национальной идеи сблизит философию с публицистикой. о Родине трудно рассуждать с холодным сердцем. Ведь патриотизм и космополитизм, обычно лежащие в основе таких дискуссий, - это не философские позиции. В первом случае речь идёт о чувстве, а во втором - о явлении, построенном на чувствах (об идеологии). Конечно, и философия не снежная королева: как и патриотизм, она представляет собой любовь. Но избранницей философии является мудрость, которая есть «глубокое знание, понимание чего-л.» [Кузнецов 2004: 362]. Таким образом, сам объект любви дисциплинирует сердце, служит предохранительным стержнем в этом «ядерном реакторе». Мне кажется, что патриотизм не только отличен от подобной любви, но и в определённом смысле противоположен ей. На мой взгляд, он вредит мыслителю гораздо больше, чем любая иная ипостась высшего чувства (за исключением эмоций, свойственных материнскому инстинкту, но женщины-философы - это вообще отдельный разговор). Благоговение перед Богом способно помочь искателю мудрости, ибо обращено к наиглобальней-шему. Любовь к родственникам и друзьям, как правило, хорошо знает своё место, покушаясь на разум лишь в отдельные моменты. Что же касается страсти к мужчине или женщине, это чувство едва ли может соседствовать с философским мышлением. однако век сего безумия обычно недолог; а исцелившись, мы порою можем взглянуть на мир более широко, чем до влюблённости. Патриотизм же не глобален, не осмотрителен и при этом даже не мимолётен.
Теперь несколько слов о другом возможном пути: всепоглощающей работе с инокультурным философским наследием. собственно, во внимании к другим странам и эпохам нет ничего дурного: без античности не было бы Возрождения, без Платона не было бы Гегеля, без Гегеля, вероятно, не было бы современной физики. Более того: в какой-то момент будущий мыслитель должен, так сказать, провалиться в своих предшественников - но лишь для того, чтобы
взлететь к самому себе на подготовленных крыльях. Нельзя вечно пользоваться трамплином как батутом. Если же священный трепет перед именитыми чужестранцами не утихает, результат называется одним не очень русским словом: «эпигонство». Или более привычными словосочетаниями: «слепое подражательство», «бесплодное заимствование».
Боязнь всерьёз усомниться в суждениях, высказанных Аристотелем, Бэконом, Кантом и другими классиками, связана с нашей философской неопытностью. Мы относимся к этим людям так же, как к своим великим писателям: видим их постигшими истину, а не стремящимися к ней. А ведь между крупными европейскими философами часто зияет более глубокая мировоззренческая пропасть, чем между самыми непохожими мастерами русской прозы. Мне кажется, что современный российский мыслитель даже не осмелится приступить к написанию критического труда, подобного книге Карла Поппера «Открытое общество и его враги». В ней знаменитый австриец буквально обрушивается на системы, созданные успевшими «забронзоветь» Гегелем и Марксом; в ход идёт веская, хотя и не всегда бесспорная аргументация [Popper 2002].
Конечно, недовольство отдельными зарубежными философами, в том числе очень известными, не чуждо и некоторым отечественным авторам. Однако в их работах критический анализ часто подменяется гневной отповедью. Например, в главе о Фридрихе Ницше из учебника Л.Е. Балашова моралистический пожар перекидывается даже на чисто языковой момент: на выражение «злая мудрость», которым воспеватель сверхчеловека назвал одно из своих произведений [Балашов 2009]. Вообще-то, лексические значения позволяют данным словам нормально сочетаться, в чём поможет убедиться любой толковый словарь. «Злая мудрость» - это не оксюморон, вроде «живого трупа» или «морковного кофе».
Нельзя сказать, что обе дороги ведут Россию к духовному пустырю. Сближение
философии с публицистикой значительно повысит общий уровень последней, а аромат эзотерики породнит создаваемые тексты с художественной литературой. обосную вторую часть своей мысли. Полагаю, никто не станет спорить с тем, что гениальность А.С. Пушкина можно назвать образцом сокровенного, эзотерического знания. как правило, представители иных культур или вовсе не знакомы с «солнцем нашей поэзии», или не понимают его света. А мы, русские, отнюдь не стремимся открывать им глаза. Это самый яркий пример, но он касается поэтического творчества. Если же говорить о прозе (что будет ближе к теме), то следует вспомнить о величии Н.В. Гоголя, таланте И.А. Гончарова, одарённости М.М. Пришвина. Я убеждён: если уже сейчас мысленно переименовать большинство «современных российских философов» в эссеистов и очеркистов, это существенно поднимет авторитет соответствующих жанров. А вот с переименованием в писателей я бы пока не спешил.
Таковы преимущества полного ухода нашей философии в русскую идею. каковы же они при другой крайности? То есть - при окончательном растворении в трудах иностранных мыслителей, их переводе, изложении, изучении, обсуждении, цитировании? об одном последствии я уже вскользь упоминал: это формирование базового философского кругозора. Он служит первой ступенью лишь для того, кто хочет стать истинным философом, Новатором Мысли. Для всех остальных это вполне самодостаточное знание, которым можно блистать (в устном или письменном виде) либо просто гордиться. как эрудированностью в области науки, искусства, политики, религии; как любимыми стихами классика, выученными наизусть. Между прочим, мода на философов может захлестнуть всю читающую общественность. Ведь если сотни людей, имеющих учёные степени, станут заниматься только зарубежными мыслителями, рано или поздно появится несколько блестящих учебников и других книг по истории фило-
софии (среди такого количества знатоков обязательно найдутся талантливые популяризаторы). Это вторая позитивная сторона - развитие жанров научно-популярной литературы. Правда, я также говорил об излишнем пиетете к столпам мировой философии, который может помешать критическому разбору их наследия. Но профессиональный опыт, в конце концов, остудит сиё благоговение; к тому же, учебники и подобные им труды не должны отличаться академически глубоким анализом.
Как мы видим, Россия без философии не пропадёт - ни в прямом, ни в переносном смысле. Для большинства индивидуумов любовь к мудрости - далеко не главная духовная потребность. Куда уж ей тягаться с потребностями иного рода (биологическими и социальными). В одном из интервью А.М. Пятигорский сказал, что без философии было бы, возможно, чуть-чуть по-другому. А современный филолог Д.П. Бак приводит мысль Д.С. Мережковского: «Если бы Кант не сформулировал свои апории, что-то изменилось бы в нашем любовном лепете и предсмертном шёпоте» [Бак 2007: 35]. Не так уж много для великого интеллектуального свершения. Но есть и такие идеи, без которых изменился бы не только сам любовный лепет, но и то, насколько часто он рождается; не только сам предсмертный шёпот, но и средний человеческий возраст, в котором он звучит.
Речь идёт об идеях-призывах, идеях-инструкциях, идеях, обладающих прикладным обаянием. это и категорический императив того же Канта, и диалектический метод, и гедонизм, и марксизм, и ницшеанство, и фрейдизм, и бихевиоризм. Все эти философские достижения (и перечисленные, и включённые в многоточие) роднит не только их заметное влияние на судьбу человечества, но и то, что лежит в основе такого влияния. А именно - опора на ту или иную универсалию. В философии это слово обозначает общее понятие, в лингвистике -явление, присущее всем или большинству естественных языков. Я буду понимать под
универсалией общепризнанную нравственную ценность, базовое свойство человеческой природы или научный закон (принцип, перспективную гипотезу). Например, категорический императив опирается на «золотое правило» морали, а ницшеанство - на стремление к доминированию.
В XX веке на нашей планете появилось большое количество «микрофилософий». или, если угодно, аргументированных позиций, разделяемых относительно небольшим количеством индивидов. Среди них - экс-трим (увлечение опасными видами спорта), веганство (строгая форма вегетарианства, отвергающая все продукты животного происхождения) и childfreedom («свобода от детей», то есть добровольная бездетность). Я не осуждаю первое; второе мне симпатично, а третье даже «несколько сродни». Но я понимаю, что эти явления не могут претендовать на статус всеобщей философии. В мире людей они существуют, как нежные гомункулы, извлечённые из банок с формалином: дышат, но слабо, привлекают, но прежде всего своей необычностью. Главную причину я вижу в том, что каждая из этих позиций конфликтует с биологической универсалией: инстинктом самосохранения, насыщения или продолжения рода. Если экс-трим, веганство и чайлдфридом попробуют слиться в единое мировоззрение, можно ручаться, что оно отсеется уже в первом туре естественного отбора.
Гораздо увереннее чувствуют себя реалии, потворствующие какому-нибудь инстинкту - например, индустрия «фаст-фуд». Угождая людскому чреву, пусть даже в ущерб нашему здоровью, она прекрасно живёт без серьёзного идейного обоснования. И поэтому является лишь индустрией.
Когда-то одним из претендентов на сердце и мозг человечества была американская политкорректность. Настоящая, исконная политкорректность. Я имею в виду и провозглашение трёх неотчуждаемых человеческих прав в конце восемнадцатого столетия, и выстраданную отмену рабства в девятнадцатом, и волевой отказ от дис-
криминационных законов в двадцатом. Именуя этот идейный курс «политической корректностью», я хочу подчеркнуть, что он являлся правильным с точки зрения внешней политики. Конечно, на закате монархической эпохи большинство стран могло вдохновляться лишь целеустремлённостью молодой республики, но не самой целью: правовое равенство граждан тогда ещё не оформилось во всемирную нравственную универсалию. Но к середине XX века это уже произошло. Продолжив следовать за своей путеводной звездой, Америка могла бы стать новым социально-философским мессией (а не одиозным идеологическим лидером).
Но вместо того, чтобы развивать правовое равенство, американское общество вдруг занялось вуалированием биологического разнообразия: расового, полового, возрастного, интеллектуального. Главным ретушёром стал язык; в национальном сознании заработала кузница эвфемизмов - нейтральных слов и словосочетаний, заменяющих не рекомендованную к употреблению лексику. В разные годы под бессрочным этическим запретом оказались такие, казалось бы, «всепогодные» существительные и прилагательные, как "a sportsman" (нужно - "a sportsperson", чтобы не подчёркивать половую принадлежность), "old" («старый»), "fat" («толстый»), "beautiful" («красивый») и множество других. Если гражданин США, особенно известный, не желает прослыть бестактным и нетерпимым, он вынужден использовать эвфемизмы разной степени комичности: "chronologically gifted" («одарённые временем»: о старых людях), "horizontally oriented" («горизонтально ориентированные»: о людях с лишним весом), "mentally challenged" («те, интеллектуальному развитию которых был брошен вызов»: об умственно отсталых) -и т.д. и etc. Хотя выражением "political correctness" обозначают именно этот феномен, он не имеет практически ничего общего с настоящей политической корректностью, предложенной отцами-основателями амери-
канской нации. Идея, доведённая до абсурда - это уже другая идея.
Мне кажется, что в США проводится масштабнейший полунаучный эксперимент, напрямую не связанный с заботой о возрастных, социальных, этнических и прочих группах. Суть его такова: количество табу и эвфемизмов должно перейти в новое качество - но не этическое, а лингвистическое. экспериментаторам нужно, чтобы зарубежные филологи высказывались об «американском языке», а не об «американском варианте английского языка». Это повысит международный престиж государства, а, главное, сделает народ ещё более гордым и сплочённым. В пользу моей версии говорит характер преобразований: обычно запрещаются слова, входящие в основной лексический фонд английского языка, а большинство новинок являются устойчивыми словосочетаниями -то есть, пополняя лексику, они в то же время могут благоприятствовать грамматическим изменениям. Предложения становятся более длинными, связки «наречие + прилагательное» - более частотными.
Если «гипотеза эксперимента» верна, большинству крупных государств незачем брать пример с современной американской политкорректности: ведь у них уже есть свои готовые языки. Если я перемудрил, и цель гораздо очевиднее, то мир, казалось бы, всё равно не должен очаровываться этим явлением. Сглаживание естественных различий между людьми - это не нравственная универсалия. и, само собой, не биологическая. Однако, несмотря на свой слабый идейный магнит, политкорректность не ограничилась родными просторами. Со временем она проникла в канаду и Западную Европу - и сейчас цветёт там пышным цветом. Не обошлось без её ростков и на российской почве. Отчего же такая популярность, такой географический размах?.. Причина видится мне в том, в чём, наверное, нельзя её не увидеть: США являются эпицентром современной глобализации. Даже когда эта страна диктует что-то самой себе, мир часто пытается записать всё слово в слово или
подробно законспектировать.
К сожалению, экономическое положение нашей Родины не обеспечивает её подобной харизмой. Тем не менее, современная Россия создала две-три самобытные мировоззренческие концепции, способные заинтересовать мировое сообщество. Одной из них является энергоэволюционизм Михаила Веллера. Известный писатель ощутил свою идею на закате советской эпохи, но его главные философские труды были созданы и изданы несколько позднее; поэтому мы можем говорить о нём как о современном российском мыслителе. В соответствии со взглядами Веллера, «История Вселенной -это история эволюции Энергии», а «История жизни на Земле - это эволюция энергопреобразования, происходящая во всё возрастающей прогрессии» [Веллер 2011]. Таким образом, философ опирается на законы термодинамики - проверенные временем научные универсалии.
С 2010-го года Михаил Веллер активно осваивает мировое интеллектуальное пространство. он выступил с докладами на международных конференциях, проходивших в Греции и США, представил свой философский четырёхтомник на книжной ярмарке в Лондоне. Информация об энергоэволюционизме появилась в англоязычной «Википедии» (в статье «Mikhail Veller»). Эти сведения не были удалены - следовательно, эксперты признали их энциклопедически значимыми. В то же время Веллер не рассматривается как всемирно известный мыслитель: в статье сказано, что его философские сочинения вызвали некоторый резонанс в России и за рубежом [Wikipedia]. однако международное внимание к идеям нашего соотечественника может резко возрасти. У Михаила Иосифовича есть напор, амбиции, дар слова и европейское стремление преподнести свои взгляды в виде системы. Но, прежде всего, у него есть научные универсалии, ставшие фундаментом энергоэволюционизма.
В основе современных идейных построений научный закон смотрится лучше
всех прочих универсалий. Прежде всего -благодаря успехам генетики, нейрофизиологии и физики. Однако такой закон не следует считать философским камнем, превращающим любую концепцию в золото и дарующим ей бессмертие. Даже устремившись к истине из Её же посольства, можно сбиться с пути. Я, к сожалению, не могу оценить первые звенья логической цепи Михаила Веллера, поскольку совершенно не разбираюсь в термодинамике. Но мне кажется, что я в состоянии судить о теории, созданной американским мыслителем Бертом Томпсоном. одну из глав своего труда «Научные доказательства сотворения» он посвятил закону причины и следствия, который описывается как «несомненно, самый универсальный и наиболее надёжный из всех научных законов» [Томпсон 2001: 237]. Я не собираюсь спорить с этим утверждением - хотя бы потому, что данный закон лежит в основе и моей теории. Но та его интерпретация, которую предлагает Б. Томпсон, расходится с определениями, приведёнными в словарях - как российских, так и иностранных [см., напр.: Яценко 1999; Губский 2009; Webster's Revised Unabridged Dictionary 1913; Collins English Dictionary: Complete and Unabridged 2003]. Самое ёмкое толкование приведено в энциклопедическом словаре под редакцией А.А. ивина: «Нет и не может быть беспричинных явлений» [Ивин 2004]. Томпсон формулирует закон причинности следующим образом: «каждое материальное следствие должно иметь адекватную предшествующую причину» [Томпсон 2001: 238, 239].
Начну со стилистических замечаний: слово «должно» не очень уместно в научном законе, а словосочетание «предшествующая причина» воспринимается как тавтология или странный намёк: дескать, следствие может быть вызвано какой-то иной причиной (более поздней или одновременной). А теперь по сути. Ни в одном из рассмотренных словарей нет даже косвенного указания на то, что закон причинности охватывает только материальные следствия. По пово-
ду адекватности причин (в том смысле, в каком её понимает Томпсон) там тоже ничего не сказано. Автор сводит адекватность к большей «значительности» причины, её количественному и качественному «превосходству» над следствием. «Река замутилась не от того, что в неё прыгнула лягушка; книга упала со стола не от того, что на неё села муха» - утверждает философ [Томпсон 2001: 239 - 240]. Он явно забывает о таком синергетическом понятии, как неравновесное состояние сложных систем [см., напр.: Лоскутов, Михайлов 2007]. В отдельные моменты прыжок лягушки мог бы не только замутить реку, но и даже изменить направление течения.
Перед своим основным замечанием я освежу у вас в памяти формулировку Томпсона: «Каждое материальное следствие должно иметь адекватную предшествующую причину». Нетрудно заметить, что из этой фразы отнюдь не вытекает существование неразрывной причинно-следственной цепи, пронизывающей прошлое, настоящее и будущее. Возникает противоположный образ - абсолютно самодостаточные сцепки из двух звеньев, разбросанные где и как попало. Такая вот, мягко говоря, вольная трактовка закона причины и следствия. Неудивительно, что она приводит Томпсона к выводу о почти несомненном существовании первопричины - вечного, всемогущего, сверхъестественного (и, конечно же, безупречно адекватного) Создателя. Той отправной точки всего, которая несовместима с классическим пониманием закона причины и следствия.
История помнит немало научных законов и «подзаконных актов», осквернённых неверной интерпретацией. На рубеже XIX и XX веков немецкий учёный Ганс Дриш выявил два принципа эмбрионального развития: то обстоятельство, что часть не живёт вне целого, и так называемый «принцип эквифинальности», в соответствии с которым разные варианты развития способны приводить к одинаковому результату [Воейков 2000]. И как же обошёлся талантливый
биолог со своими открытиями? Положил их в основу идеалистической концепции, толкующей о нематериальном животворном начале. Принципы Дриша пользуются уважением среди биологов, чего нельзя сказать о его концепции.
Позднее был миф о «свободе воли» электрона, возникший из-за неправильной трактовки «принципа неопределённости» Вернера Гейзенберга [Комаров 1988; Руза-вин 2007]. Базис - научное откровение XX столетия, краеугольный камень квантовой физики; надстройка - нелепое утверждение, игнорирующее закон причины и следствия. Кстати, как ни странно, за свободный электрон выступали Нильс Бор и Поль Дирак -гениальные учёные. Об этой ошибке стоит помнить любому человеку, решившему сделать вывод из научного открытия. Если даже такие умы. Однако пытаться всё же стоит, к чему я и призываю современных российских философов.
Моя собственная попытка привела к возникновению теории под названием «тор-моплесизм». Возможно, кто-то из присутствующих помнит её основное содержание по прошлым конференциям, проходившим в этих стенах. Для всех остальных я изложу его ещё раз - вкратце, в нескольких предложениях.
Первым основанием тормоплесизма является закон причины и следствия. Вот
корректное и развёрнутое определение данной связи: «один из общих законов действительности, согласно которому все явления в мире имеют свою причину, т.е. такое явление, которое предшествует следствию и с необходимостью вызывает это следствие» [Яценко 1999: 135; курсив мой - И.С.]. Отсюда вытекает принципиальная невозможность «свободы воли»: ведь она воспринимается как явление, выпадающее из цепи причин и следствий, как нечто вроде «малой первопричины». А нет свободы воли - нет и ответственности: эти категории неразделимы. Человек не достоин вознаграждения за сделанное им добро и не заслуживает наказания за совершённое им зло. Возна-
граждение - это то, что приближает человека к его собственной цели; наказание -то, что отдаляет от неё. Второе основание моей теории - принцип «удовольствия-неудовольствия», в соответствии с которым каждый из нас стремится исключительно к счастью: максимизации своих приятных ощущений и минимизации неприятных. Причём стремится, опираясь на уже имеющийся эмоциональный опыт. Не обладая «свободой воли», люди почему-то получают от жизни вознаграждение (удовольствие) и наказание (неудовольствие).
Напрашивается простой этический вывод: эмоции должны быть отменены. Однако этот вывод меня не устраивает, несмотря на всю его логичность. Он деморализует меня как мыслителя, лишает желания двигаться к собственной философской системе. К тому же, никакое общество не сможет существовать без эмоциональной сферы, так как она выполняет ряд жизненно важных функций: коммуникативную, сигнальную, защитную и так далее. Поэтому я заменил то бесчувственное умозаключение его живым аналогом: удовольствие, испытанное индивидом с момента рождения до момента смерти, должно быть количественно равным испытанному неудовольствию.
Более подробное обоснование приведено в других моих работах [см., напр.: Самохин 2012]. Каковы же международные перспективы данной идеи в современных условиях? Само собой, они зависят от её базовых положений. О законе причины и следствия я сказал уже немало - и всё же мне есть, что добавить. Он является основой детерминизма - влиятельнейшего философского учения, без которого не было бы науки в её классическом и более позднем понимании. Этот закон представляет собою почти идеальную универсалию: неопровержимую, охватывающую весь мир, признанную представителями разных видов познания: научного, философского и даже обыденного. «Где же мотив?» - повторяет себе под нос озадаченный следователь; «Отчего же температура?» - чешет в затылке растерянный
врач; «За что?» - восклицает брошенная женщина; «Почему?» - интересуется самый многообещающий учёный всех времён и народов - пятилетний ребёнок.
В то же время большинство людей верят в «свободу воли». Как правило, они мыслят в духе компатибилизма - учения, считающего её совместимой с законом причинности. Появилось много определений «свободы воли», вообще не упоминающих об этом законе: возможность «осуществлять выбор того или иного варианта поведения, порой вопреки социальным обстоятельствам или собственным влечениям» [Столяренко 2003: 269 - 270]; «специфическая способность к выбору одного из нескольких вариантов действия, присущая разумному субъекту» [O'Connor 2013; перевод мой - И.С.] и т.п. Однако любой детерминированный выбор, - осознанный или неосознанный, добровольный или навязанный, - может сочетаться только с чувством ответственности, но не с нею самой. С иллюзией свободной воли. «воображение, которое зиждется на ошибочных постулатах, в конце концов нас разочарует», - предупреждает лауреат Нобелевской премии Фрэнсис Крик [цит. по: Cashmore 2010: 4502; перевод мой - И.С.]. и это разочарование уже даёт о себе знать: учёными замечено, что общество нуждается в своей любимой иллюзии всё меньше и меньше [Crick 1994; Wright 1995; Cashmore 2010; Ortega 2011]. Сведения о причинно-следственных связях множатся с небывалой скоростью. Это позволяет разбираться со многими нежелательными явлениями по-научному или хотя бы просто по-умному, а не хвататься за размокшие идеалистические соломинки (которые когда-то были спасательными шлюпками). Например, слишком нервными людьми всё чаще занимаются психиатры и психологи, а не знахари и моралисты. А современная юстиция стремится не столько покарать, сколько изолировать и социализировать.
Принцип удовольствия-
неудовольствия - феномен неоднозначный. это не такая яркая универсалия, как закон
причины и следствия, и всё же это универсалия. Данный принцип, введённый в науку легендарным Зигмундом Фрейдом, вырос из гедонизма - философского направления, созданного древнегреческим мыслителем Аристиппом. В конце жизни Фрейд решил, что стремление к счастью подчиняется «серому кардиналу» - влечению к смерти [Лей-бин 2010]. Однако принцип удовольствия-неудовольствия вошёл в историю в своём более раннем, «диктаторском» варианте. Приятные ощущения есть Цель, неприятные - Антицель.
Все естественные науки смотрят на этот гедонистический манифест скептически или равнодушно; исключениями являются психофизиология и нейробиология. Многие слышали об эксперименте с крысами, током и педалькой, проведённом в середине прошлого столетия. Канадские учёные Джеймс Олдс и Питер Милнер обнаружили в крысином мозге «центр удовольствия», при электростимуляции которого животное забывало обо всех прочих потребностях: в пище, сне, сексуальных контактах. Счастливая мученица науки продолжала нажимать на педальку, подающую ток, пока не умирала от истощения. Похожие опыты ставились и на людях. Самый известный пример - эксперимент на пациентах психиатрических клиник, проведённый американским врачом Робертом Хитом.
Исследователи не единожды расходились во мнениях по поводу расположения «центра удовольствия». Кент Берридж и Мортен Крингельбах даже полагают, что учёные открывали и переоткрывали центр желания, напрямую не связанный с приятными эмоциями [Берридж, Крингельбах 2012]. Современные психофизиологи сходятся в одном: максимизация удовольствия и минимизация неудовольствия являются универсальными поведенческими задачами [Александров 2008: 138]. Однако моя теория строится на том, что они не просто универсальные, а единственные.
В наше время это, по-видимому, невозможно доказать экспериментальным пу-
тём. На помощь приходит логика. Не секрет, что счастье преображает человека: делает его добрее, здоровее, успешнее, обаятельнее. По мнению некоторых учёных - даже умнее [Ali et al. 2012], хотя с этим хочется поспорить. Таким образом, счастье связано с целой плеядой общечеловеческих ценностей. Но так ли уж они абсолютны, так ли уж самодостаточны? Если немного подумать, станет понятно: и доброта, и здоровье, и успех, и обаяние обслуживают принцип удовольствия-неудовольствия. На индивидуальном и общественном уровнях. Выходит, счастье, в конечном счёте, направлено на самоё себя. И люди это улавливают. Если вы спросите знакомого, зачем он занимается (занимался, планирует заняться) тем или иным делом, то вряд ли услышите в ответ: «Чтобы получать удовольствие» или «Чтобы меньше страдать». Скорее всего, ваш собеседник озвучит какую-нибудь «уважительную» причину и изъявит желание сменить тему беседы. Но, продолжив копать, он, в конце концов, упрётся в твёрдую породу, неподвластную буру рефлексии и динамиту интуиции. Вот банальный пример:
- Зачем ты учишься в вузе?
- Чтобы устроиться на приличную работу.
- Зачем тебе приличная работа?
- Чтобы неплохо зарабатывать.
- Зачем тебе неплохо зарабатывать?
- Чтобы содержать семью.
- Зачем тебе содержать семью?
- Чтобы мои родные не голодали и не мёрзли.
- Зачем тебе это?
- Это мой долг.
- А зачем ты следуешь долгу?
- Хочу иметь чистую совесть.
- Ну а зачем тебе чистая совесть?
- Я хочу её иметь.
- Ты повторяешься. Так зачем она тебе?
Видимо, ответ будет примерно таким: чтобы избежать неприятных ощущений, «угрызений совести». Конечно, знакомый
может схитрить, заявив, что просто хочет быть хорошим человеком. Но «хочу» / «не хочу» неминуемо приведёт к «нравится / не нравится», «приятно / неприятно», «счастлив / не счастлив». Вероятно, диалог будет развиваться иначе. Представим, что на вопрос «Зачем тебе неплохо зарабатывать?» последовал сибаритский ответ: «чтобы проводить отпуск в Египте». В таком случае уже следующее «зачем?» вызовет мечтательный вздох: «Чтобы наслаждаться морем и солнцем». Впрочем, приставать к людям совершенно необязательно. Можно обратиться к плодам коллективного творчества - мировым религиям. и в христианстве, и в буддизме, и в исламе рай и ад (цель и антицель) ассоциируются, прежде всего, с блаженством и муками. Как и в менее влиятельных конфессиях.
Получается, что принцип удовольствия-неудовольствия верен. и всё же учёные не считают его научным законом. Вероятно, они изменят своё мнение, определившись с расположением соответствующих мозговых центров. или совершив ряд открытий, которые позволят ввести единицу измерения приятных и неприятных ощущений. Однако у гедонистической философии есть то, чего лишён непогрешимый закон причины и следствия. Нравственная универсалия. В то время как детерминизм смеётся над грёзой о Свободе, гедонизм холит и лелеет ещё более заветную мечту - о Счастье (быть может, пренебрегая некоторыми другими ценностями). В общем и целом, оба учения являются очень востребованными в эпоху современной глобализации. Безусловно, это повышает шансы принявшей их философской теории.
Самое общее и, возможно, самое актуальное свойство тормоплесизма - это его эмоциоцентричность. Я уже назвал две-три жизненно важные функции, выполняемые удовольствием и неудовольствием. Оглашу весь список: регулятивная, оценочная, коммуникативная, сигнальная, мотивационная, стимулирующая, защитная [Немов 2003]. Я бы добавил ещё одну
- смыслопорождающую. Ту, благодаря которой эмоции стали неосязаемым фундаментом предлагаемого мною мира. Имея подобную основу, моя теория бросает вызов антропоцентризму. «Мерой всех вещей» оказываются все представители царства животных, способные испытывать приятные и неприятные ощущения: люди, кошки, собаки и так далее. Разумеется, я не намекаю на правовое или политическое равенство этих биологических видов. Имеется в виду, что они чрезвычайно близки в наиболее важном, онтологическом смысле. Уже сейчас эта близость проявляется на социальном уровне: люди относятся к животным гораздо человечнее, чем несколько веков и даже десятилетий назад. В другой раз я расскажу об эмоциоцентричности более
подробно. Возможно, это будет мой самый увлекательный доклад. Ведь речь пойдёт о «братьях наших меньших». А сейчас подведём итоги сегодняшнего выступления.
Призыв, с которым я обратился к современным российским мыслителям, можно сформулировать в двух словах: ищите универсалию! Точнее - не ищите, а выбирайте, ибо эти глыбы трудно не заметить. Начните с научных законов. Ощупывайте каждый из них, как стены старинного замка, пока перед вами не откроется туннель, ведущий в сад мерцающей истины. Возможно, когда-нибудь этот потайной ход превратится в парадный.
Литература
Александров Ю.И. Психофизиология: Учебник для вузов. - 3-е изд., доп. и перераб. - СПб.: «Питер», 2008. - 464 с.
Антропова Н.К. Русская философия: Методические указания для изучения курса философии для студентов дневной и заочной формы обучения всех специальностей. -Екатеринбург: УГЛТУ, 2007. - 25 с.
Ашкеров А.Ю. Нация - это постоянный флэш-моб. // Нилогов А.С. Кто сегодня делает философию в России. - Т. 1. - М.: «Поколение», 2007. - С. 16 - 36.
Бак Д.П. Литературовидение Сергея Бочарова // Похвала филологии. - М.: «Русский путь», 2007. - С. 35 - 42.
БалашовЛ.Е. Философия. - 3-е изд., с испр. и доп. - М.: ИТК «Дашков и К». - 664 с. Берридж К., Крингельбах М. Счастливый мозг. - Берридж К., Крингельбах М., пер. Т А. Митина // В мире науки. - № 10 2012. - С. 36 - 42.
Ваганов А. Сугубо исследовательский труд: Интервью с В.С. Стёпиным и А.А. Гусейновым. - 2001. - URL: http://guseinov.ru/int/vaganov.html
ВеллерМ.И. Энергоэволюционизм. - 2011. - URL: http://lib.rus.ec/b/424759/read Воейков В.Л. Витализм // Новая философская энциклопедия. - 2000 - 2001. - URL: http://iph.ras.ru/elib/0630.html
ГубскийЕ.Ф., КораблёваГ.В., ЛутченкоВ.А. Философский энциклопедический словарь. - М.: «ИНФРА-М», 2009. - 576 с.
Зильбер В.С. Роман о гомеопатии. Ч. 1: Что есть такое гомеопатия / В.С. Зильбер; Предисл. В.С. Мищенко. - М.: «Пранат», 2003. - 125 с.
Ивин А.А. Философский словарь: Энциклопедия. - 2004. - URL: http://dic.academic. m/dic.nsf/enc_philosophy/985/%D0%9F%D0%A0%D0%98%D0%A7%D0%98%D0%9D% D0%9D%D0%9E%D0%A1%D0%A2%D0%AC
Комаров В.Н. Наука и миф. - М.: «Просвещение», 1988. - 192 с. Кузнецов С.А. Современный толковый словарь русского языка. - М.: «Ридерз Дайджест», 2004. - 960 с.
Лейбин В.М. Принцип удовольствия // Лейбин В.М. Словарь-справочник по психоанализу. - 2010. - URL: http://vocabulary.ru/dictionary/881/word/princip-udovolstvija
Лоскутов А.Ю., Михайлов А.С. Основы теории сложных систем. - М. - Ижевск: институт компьютерных исследований, 2007. - 620 с.
НемовР.С. Психология: Учеб. для студ. высш. пед. уч. заведений: В 3 кн. - 4-е изд. - М.: «Владос», 2003. - Кн. 1: Общие основы психологии. - 688 с.
Рузавин Г.И. Концепции современного естествознания. - М.: «Юнити», 2007. - 287
с.
Самохин И.С. Всеобщая НИЭР в тормоплесизме (этико-философская и функциональная значимость) // Общество - Язык - Культура: актуальные проблемы взаимодействия в XXI веке. Доклады Шестой международной научно-практической конференции. МИЛ, 7 декабря 2011 г. - М.: МИЛ, 2012. - С. 204 - 216.
Соловьёв В.С. Русская идея // Соловьёв В.С. Сочинения в двух томах. - М.: «Правда», 1989. - Т. 2. - С. 217 - 246.
Столяренко Л.Д. Основы психологии. - Ростов-на-Дону: «Феникс», 2003. - 672 с. Томпсон Б. Научные доказательства сотворения // Христианский справочник по апологетике / Перевод Л. Голубева. - Киров, 2001. - С. 215 - 288.
Яценко Н.Е. Толковый словарь обществоведческих терминов. - СПб.: «Лань», 1999. - 528 с.
Ali A., Ambler G., Strydom A., Rai D., Cooper C., McManus S., Weich S., Meltzer H., Dein S., Hassiotis A. The relation between happiness and intelligence quotient: the contribution of socio-economic and clinical factors // Psychological medicine. - Cambridge University Press. - Volume 43 Issue 6 2012. - Pp. 1303 - 1312.
Cashmore A. The Lucretian swerve: The biological basis of human behavior and the criminal justice system // Proceedings of the National Academy of Sciences. Vol. 107, N. 10 2010. - Pp. 4499 - 4504.
Collins English Dictionary: Complete and Unabridged. - HarperCollins Publishers Limited, 2003. - 1872 p.
CrickF. The Astonishing Hypothesis. - N.Y.: Scribner's, 1995. - 336 p. Mikhail Veller // Wikipedia. - URL: http://en.wikipedia.org/wiki/Mikhail_Veller O'Connor T. Free will // Zalta E. N. Stanford Encyclopedia of Philosophy. - 2002 -2013. - URL: http://plato.stanford.edu/archives/spr2013/entries/freewill/
Ortega G. Exploring the Illusion of Free Will. - Lexington, KY: CreateSpace, 2011. -
164 p.
Popper K. S. The Open Society and Its Enemies. - London: Routledge, 2002. - 920 p. Webster's Revised Unabridged Dictionary. - Springfield: G. & C. Merriam Co, 1913. -2026 p.
WrightR. The Moral Animal: Why We Are, the Way We Are: The New Science of Evolutionary Psychology. - London: Vintage Books, 1995. - 496 p.
