CC BY
150
Лариса КОНСТАНТИНОВА
ПЕРСПЕКТИВЫ МОДЕРНИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ В РОССИИ
Статья посвящена проблемам выбора новой модели социальной политики для современной России в условиях посткризис-ного периода. На основе сравнительного анализа результатов эмпирических социологических исследований, проведенных в 2003 и 2011 гг., рассматривается возможность отказа от патерналистской модели социальной политики в пользу поли-субъектной или либеральной модели.
The article is devoted to the problems of selecting a new model of social policy in contemporary Russia in the post-crisis period. Basing on comparative analysis of the results of empirical sociological surveys conducted in 2003 and 2011, the possibility of refusing from the paternalistic model of social policy in favor of polisubjective or liberal model is considered.
Ключевые слова:
социальная политика, социальное государство, патернализм, негосударственные субъекты социальной политики; social policy, welfare state, paternalism, non-state actors of social policy.
Особенности реализации социальной политики в современной России выражаются в постоянно идущих процессах ее реформирования, в перманентной ситуации выбора и апробации наиболее эффективных моделей, нацеленных на преодоление патернализма. Эти процессы осуществляются сложно, болезненно и противоречиво, т.к. связаны с попытками перехода от государственной социальной ответственности к социальной ответственности индивидуального и смешанного типа. Одна из основных проблем отечественной социальной политики последних двух десятилетий носит системный характер и выражается в сохранении и воспроизведении в большей или в меньшей степени внутренних противоречий и рассогласований институциональных, поведенческих и социально-культурных компонентов. Исходный методологический принцип здесь следующий: оптимальная, устойчивая система социальной политики предполагает соблюдение принципов антропосо-циетального соответствия и социально-культурного баланса, которые означают совместимость личностно-поведенческих и институциональных характеристик, динамическое равновесие между культурными и социальными компонентами1. Реализация этих принципов в системе социальной политики обеспечивает осуществление ею своей основной интегративной функции и наличие идентификационного соответствия внутри данной системы, выражающегося в том, что социальные акторы идентифицируют себя с конкретной моделью социальной политики и действуют в соответствии с принятыми в ее рамках правилами взаимодействия. Такое соответствие может сохраняться либо нарушаться в момент институциональной трансформации системы социальной политики.
Используя для анализа российских реалий данные методологические принципы, можно сказать, что 1990-е гг. демонстрировали существенное нарушение такого соответствия вследствие институциональной либерализации социальной политики на фоне сохраняющихся патерналистских стереотипов социального сознания и поведения. Результатом этого стало размывание социальных идентичностей, потеря устойчивости и социальной эффективности традиционных способов регулирования социальных отношений и социальных неравенств, рост центробежной социальной мобиль-
1 Лапин Н.И. Социокультурный подход и социетально-функциональные структуры // Социологические исследования, 2000, № 7, с. 5.
КОНСТАНТИНОВА
Лариса
Владимировна —
д.соц.н., профессор;
профессор кафедры
социологии,
социальной
политики
и рееиоповедения
Поволжского
института
им. П.А. Столыпина
— филиала РАНХиГС
ности и, как следствие, деструктивные преобразования в социальной структуре общества. Нулевые годы, особенно их вторая половина, продемонстрировали определенные тенденции налаживания антропосоциетального соответствия и социально-культурного баланса в сфере социальной политики в результате усиления роли государства в социальной сфере, что привело к определенной стабилизации социальных процессов и их позитивной динамике.
Если попытаться оценить складывающуюся ситуацию с точки зрении соотношения институциональных, реальнопрактических, социально-культурных параметров, то можно определить собирательный образ ныне действующей модели социальной политики в России. Это прогрессивно-адаптационная модель, основу которой составляют парадигма стратегического выбора прогрессивного характера и парадигма выживания. Это — две противоположные парадигмы, одновременная реализация которых определяет переходность данной модели, что является естественным в условиях социально-экономической трансформации общественной системы. Именно с этим связана противоречивость реальной социальной политики, демонстрируемая сегодня на практике, сочетающая попытки либерализации на фоне масштабной реализации мер патерналистского характера. Данную переходную модель нельзя считать устойчивой и перспективной. К сожалению, основной вопрос, перед которым оказалось российское общество в начале 1990-х и который до сегодняшнего дня остается открытым, — это вопрос о сущности социальной политики, ее социальном предназначении, об определении границ и распределении социальной ответственности между государством, рынком и общественным сектором, о выработке базовых принципов реализации социальной политики в условиях современной рыночной экономики и развитого социального государства. Ситуация осложняется тем, что на этот вопрос и в российской, и в мировой практике существует множество вариантов ответов в виде сложившихся моделей социальной политики и устойчивых стратегий ее реализации. Однако мировой финансово-экономический кризис показал неустойчивость действующих моде-
лей социальной политики. По мнению экспертов, проблема посткризисного периода заключается в необходимости поиска совершенно новых моделей, и эта проблема актуальна сегодня не только для России, но и для большинства стран мира с развитым социальным государством. Действующие модели во многом исчерпали себя и требуют скорейшей модернизации. Таким образом, Россия сегодня опять оказалась в ситуации стратегического выбора модели социальной политики, который должен быть осуществлен, с одной стороны, с учетом тех тенденций, трансформаций и неопределенностей, которые происходят и существуют в настоящий период в мировой практике, а с другой — с учетом тех особенностей, которые характерны для российского общества и детерминированы не только досоветским и советским прошлым, но и новейшей историей социальных реформ.
Основные дискуссии, которые разворачиваются сегодня по поводу необходимости новых моделей социальной политики, связаны, прежде всего, с перспективами социального государства как основного института, определявшего формирование и развитие социальной политики на протяжении XX в. Ставится под сомнение его перспективность в условиях преодоления глобального финансово-экономического кризиса и посткризисного развития. Все более очевидным становится факт, что, несмотря на множественность и устойчивость конкретно-исторических моделей социального государства, само по себе государство как макросубъект социальной политики ограничено в возможностях. Пути преодоления границ социального государства могут пролегать сегодня не только в направлении модернизации государственных институтов, технологий государственного управления и повышения государственных социальных расходов, но и в области активизации негосударственных акторов в социальной сфере. В качестве таковых сегодня могут выступать институты гражданского общества (негосударственные некоммерческие организации), непрофильные для социальной сферы предприятия и организации, способные реализовывать корпоративную социальную политику, местные сообщества как уникальный ресурс социальной самоорганизации населения в рамках локальной территории для кол-
лективного решения общих социальных проблем. Важный ресурс обновления социальной политики в современных условиях — развитие и реализация индивидуальной социальной ответственности, социальной ответственности семьи и каждого члена общества за свой социальный статус и свое социальное благополучие, что во многом идет вразрез с традиционным для российского менталитета патерналистским сознанием и иждивенческой психологией.
В полисубъектном пространстве новая эффективная социальная политика современного социального государства имеет свои перспективы только как политика стимулирующего и активизирующего характера, связанная не столько с административным регулированием социальных процессов в обществе, замещением государством сферы социальной и рыночной самоорганизации, сколько с созданием условий развития последних, и не столько с наращиванием пассивных мер социального вспомоществования, сколько с созданием условий для эффективной занятости и социального развития граждан.
Однако в рамках методологии антропосоциетального соответствия и социально-культурного баланса возникает вопрос: насколько такая, казалось бы, оптимальная и перспективная модель социальной политики, предполагающая определенные институциональные преобразования в значительной степени либерального характера, снижающая социальную нагрузку на государство, окажется устойчивой и реализуемой в российском обществе с точки зрения совместимости личностноповеденческих и институциональных характеристик, обеспечения динамического равновесия между культурными и социальными компонентами?
К сожалению, как показывают результаты социологических исследований, ответ на этот вопрос пока не является оптимистическим. Сошлемся лишь на некоторые данные авторских эмпирических социологических исследований, проведенных в 2003 и 2011 гг. на базе Центра социологического и информационноаналитического обеспечения государственной службы Поволжского института им. П.А. Столыпина — филиала РАНХиГС при Президенте РФ.
В ходе исследования, проведенного в 2003 г., осуществлялась попытка проанализировать, как процессы институциональных изменений в сфере социальной политики, связанные с ее либерализацией в 1990-х гг., отражаются в области реальных социокультурных практик населения и, соответственно, в направлении какой модели социальной политики сосредотачивается реальный поведенческий выбор индивидов и социальных групп. Исследование в 2011 г. было проведено по аналогичной методике, на аналогичной выборке и имело целью сравнение, в какой степени трансформировались ценностные представления, ожидания и поведенческие практики населения в сфере социальной политики в течение первого десятилетия XXI в. с учетом продвижения государственной стратегии в социальной сфере в сторону более социального государства. В качестве методологической основы данного исследования использовались принципы антропосоциетального соответствия и социокультурного баланса.
Оба исследования проводились методом формализованного анкетного опроса. Объектом исследования стало население г. Саратова. Выборочная совокупность в 2003 г. составила 417 чел., в 2011 г. — 500 чел. Отбор респондентов осуществлялся методом квотно-гнездовой выборки, репрезентативной по половозрастной структуре населения города. Учитывая то, что Саратов представляет собой типичный крупный город провинциальной России, результаты исследования могут быть экстраполированы не только на генеральную совокупность, но и в определенной степени — на российскую ситуацию в целом.
В ситуации институциональной трансформации субъектов социальной политики большое значение приобретает то, насколько данные трансформации будут соответствовать нормативно-ценностным установкам и социальным ожиданиям населения, что и определяет характер антропосоциетального соответствия осуществляющихся преобразований в системе социальной политики. Если центральный вектор институциональных трансформаций в сфере социальной политики предполагается связать с изменениями в системе ее основных субъектов с перераспределением социальной ответственности от государства к негосударственным
Таблица 1
Распределение ответов на вопрос:
«Кто, на Ваш взгляд, должен нести большую ответственность за социальное благополучие граждан в нашем обществе?», %
Варианты ответов 2003 г. 2011 г.
Государство 66,4 65,8
Предприятие, организация, где человек работает 5,3 4,4
Общественные организации, объединения граждан 1,2 1,2
Семья, сообщество родственников, друзей 2,6 3,4
Каждый сам за себя 7,7 7,8
Все в равной степени 14,4 14,4
Затрудняюсь ответить 2,4 3
субъектам и индивидуальной социальной ответственности, то важно понимать, насколько такие трансформации соответствуют ценностным представлениям и ожиданиям граждан, а также произошли ли за последние годы какие-либо изменения в этой сфере.
Результаты исследования свидетельствуют о том, что нормативно-ценностные установки большей части населения относительно данных изменений достаточно консервативны и очень устойчивы. В плане долженствования государство позиционируется подавляющей частью опрошенных как основной и фактически единственный субъект социальной политики, на фоне которого оценка потенциала всех негосударственных субъектов выглядит незначительной. Причем за 8 лет данные установки граждан остались практически неизменными.
Результаты исследования в структуре всей совокупности опрошенных позволили зафиксировать наличие сторонников трех основных типологических моделей социальной политики. Подавляющее большинство, как видно из табл. 1, составили сторонники патерналистской модели социальной политики, видящие в государстве основного и единственного ее субъекта. Вторую по численности группу составили сторонники полисубъектной модели социальной политики, выступающие за равное распределение социальной ответственности между государством и различными негосударственными субъектами. И третью, наименьшую группу составили сторонники либеральной модели, поддерживающие принципы индивидуальной социальной ответственности. Сравнение
результатов исследований 2003 и 2011 гг. позволило засвидетельствовать интересный факт: на протяжении 8 последних лет эти группы остались неизменными в количественном и качественном плане. Осуществленная социальная типизация данных групп показала, что они соответствуют основным слоям, составляющим социальную структуру современного российского общества: нижнему слою малообеспеченных, формирующемуся среднему слою и верхнему слою обеспеченных. По оценкам экспертов, малообеспеченные и бедные слои составляют в России сейчас в совокупности около 60%, а к числу малообеспеченных относится около половины населения страны. Стандарт их жизни предполагает, что текущие доходы в целом позволяют им удовлетворять первоочередные нужды в питании и одежде, но удовлетворение любых дополнительных потребностей вызывает очень большие затруднения1. Именно эта группа, которая превратилась сегодня в основной массовый класс в рамках вертикальной стратификации общества, и представляет собой базовую группу поддержки патерналистской модели. Формирующийся средний класс составляет сегодня примерно около 15% населения2 и является потенциально базовой группой поддержки смешанной (полисубъектной) модели социальной политики и частично — либеральной. Ну а несколько процентов высокообеспечен-
1 Тихонова Н.Е. Малообеспеченность в современной России. Причины и перспективы // Социологические исследования, 2010, № 1, с. 16.
2 Бобков В.Н. Неравенство материальных условий жизни населения // http://strategy2020.rian.ru/ g9_docs/, с. 5.
Таблица 2
Соотношение между нормативными представлениями граждан относительно субъектов социальной ответственности и реальной практикой, %
Кто должен нести большую часть ответственности за социальное благополучие граждан в нашем обществе? Кто реально сегодня несет большую часть ответственности за социальное благополучие граждан в нашем обществе?
2003 г. 2011 г. 2003 г. 2011 г.
Государство 66,4 65,8 12,7 24,2
Предприятия, организации, где человек трудится 5,3 4,4 4,1 3,8
Общественные организации 1,2 1,2 1,2 1,4
Семья 2,6 3,4 12,5 10,4
Каждый сам за себя 7,7 7,8 35 40,4
Никто - - 21,8 -
Все в равной степени 14,4 14,4 4,3 5,2
Затрудняюсь ответить 2,4 3 8,4 14,6
ных выступают сторонниками либеральной модели в чистом виде.
В связи с этим можно предположить, что дифференциация социальных установок относительно приемлемых моделей социальной политики и субъектов социальной ответственности остается социальной дифференциацией. В то же время перспективы выбора модели социальной политики находятся в зависимости не только от степени массовости группы сторонников той или иной модели, но и от потенциальных возможностей каждой из групп оказывать влияние на стратегию и тактику социальноэкономических преобразований, т.е. от модернизационного потенциала данных социальных групп.
В этой связи, говоря о возможном выборе стратегии трансформации социальной политики в России, важно понимать, насколько имеющиеся установки и предпочтения населения соответствуют оценке реальной ситуации. Удовлетворяют ли сегодня основные субъекты социальной политики тем ожиданиям, которые присутствуют в обществе, и если нет, то в каком направлении необходимо прилагать усилия, чтобы обеспечить необходимое соответствие как условие социального и культурного баланса в обществе?
Результаты исследования позволили зафиксировать сохраняющееся в целом
на протяжении последних 8 лет рассогласование между социальными ожиданиями, нормативными установками населения относительно субъектов социальной политики и реальной практикой ее осуществления, что отражено в табл. 2. На фоне массовой малообеспечености преобладает вынужденная индивидуальная социальная ответственность и поддержка в семейных и дружеских сетях. Несмотря на то что за 8 лет в оценках респондентов произошло определенное повышение статуса государства как реального субъекта социальной политики (с 12 до 24% ), тем не менее в целом ожидания от государства выполнения им социальных функций оказываются неудовлетворенными. А фиксируемое повышение оценки реальной социальной роли государства как раз и является результатом активизации социальной политики государства в первом десятилетии XXI в.
Если оставаться в рамках методологических принципов социокультурного баланса и антропосоциетального соответствия, то можно сделать вывод, что для реализации этих принципов в нашем обществе в ближайшей перспективе роль государства в социальной сфере как основного субъекта должна не уменьшаться, а, наоборот, увеличиваться. Но это во многом противоречит стратегиям институциональных трансформаций в
сфере экономики. Если же стратегия институциональной трансформации субъектов социальной политики в условиях сохранения нынешней социальной структуры, где массовым слоем является слой малообеспеченных, будет связана с сокращением социальной роли государства, то это может привести к значительному рассогласованию между социальными ожиданиями граждан и институциональными реформами.
Таким образом, можно заключить, что в течение первого десятилетия XXI в. в социальном сознании россиян произошла дальнейшая консервация патерналистских ценностей и практик поведения, что было, в свою очередь, спровоцировано усилением роли государства в социальной сфере по сравнению с 1990-ми гг. Доля сторонников либеральной и смешанной (полисубъектной) модели социальной политики оказалась тоже неизменной. В силу того что в социальной структуре общества за последнее десятилетие не произошли существенные изменения, не
сформировался массовый средний класс как носитель потенциала самоорганизации, не получили необходимого развития институты гражданского общества, а основные функционирующие субъекты хозяйствования продемонстрировали сворачивание социальных функций, чему также способствовал финансовоэкономический кризис, можно свидетельствовать, что необходимая социальная база кардинальной смены модели социальной политики так и не была сформирована. Вопрос о модернизации социальной политики в этих условиях становится сомнительным, ближайшая перспектива связана с воспроизведением все той же патерналистской модели. Однако в этой ситуации наиболее важным и пока открытым остается вопрос о том, возможна ли успешная патерналистская социальная политика в условиях ожидающейся либерализации экономики и возможна ли эффективная либерализация экономики в условиях сохраняющейся патерналистской социальной политики?
