CC BY
27
Вестник Челябинского государственного университета. 2018. № 10 (420). Филологические науки. Вып. 114. С. 189—194.
УДК 81-13 ББК 81
DOI 10.24411/1994-2796-2018-11027
ПЕРСПЕКТИВЫ БИОКОГНИТИВИСТИКИ В ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ
Н. А. Патов
Санкт-Петербургский государственный экономический университет, Санкт-Петербург, Россия
Представлены перспективы развития биокогнитивной теории в аспекте формирования референтной металингвистической терминологии на примере учения о расширенной когниции. Концепция расширенной когниции находит обоснование и применение в современной когнитивной науке, а также в новых лингвистических направлениях. При этом большой интерес представляет формирование терминологии новых лингвистических направлений и их связь и возможные пересечения с философскими учениями и понятиями.
Ключевые слова: биокогнитивистика, термин, расширенная когниция, экстернализм.
Комментируя новеллу Э. Т. А. Гофмана «Эпизод из жизни трех друзей», Н. Я. Берковский приводит интересную интерпретацию отношения писателя к бидермейеру. По его мнению, в данном произведении подчеркивается «бессмертие быта» наличием того факта, что покойная тетушка одного из друзей, появляясь среди ночи призраком, совершает самые обыденные вещи: она открывает аптечку, чтобы отсчитать себе желудочных капель, так как еще при жизни страдала желудком и выполняла те же самые действия [1. С. 430]. Переключая внимание с частного, то есть индивидуальных привычек, на более общий план, план быта, установленного порядка (и еще далее, взаимодействий человека и материального мира, о чем — позднее), Н. Я. Берковский отмечает, что в него вставлен некий механизм, который «живет дольше самой жизни» и превосходит ее. «Высшее умирает, но режим есть низшее, и поэтому не знает смерти» [Там же. С. 431]. Эти слова относятся, конечно, к культурным установлениям, связанным с физической действительностью, первичным действиям. Подобный переворот обыденных представлений, касающихся «области духовного», которая часто считается бессмертной, свойствен, в понимании автора, взгляду Э. Т. А. Гофмана на бидермейер, который, несмотря на отказ от войны и убийства, убивает «опекая и лаская», так как не содержит внутреннего движения. Н. Я. Берковский оставляет очень богатую пищу для дальнейшего размышления о сути данного феномена, о понимании того, как «бытовые вещи вышли за черту бытового времени» [Там же].
Если оставить в стороне оценочность и идеологию, которые зачастую обусловливают неод-
нозначный взгляд на «вещи» как объекты прав собственности, мы увидим в них именно объекты действительности, которые, по нашим представлениям, существуют вне сознания. Здесь остается открытым вопрос, как материальные отношения после устранения нашего физического присутствия продолжают свою собственную жизнь в сфере трансцендентного, которая остается недосягаемой для нашего познания, но оказывается в новелле необходимой формой нашего пребывания в потустороннем. Ведь смерть исключает нас из мира как единство взаимодействий с его объектами, то есть данные взаимодействия должны быть лишены присутственности, и оставаться в области культурных феноменов продолжают лишь идеальные сущности, вылитые в артефакт-ный мир знаков.
Конструируя понятие «плоть мира», В. А. По-дорога приходит к пониманию ее как Земли (Другого), которую противопоставляет «чистой поверхности Мира (Космоса)»: в его феноменологии Земля «препятствует авантюрам, вовлекающим нас в поток шизофренического космогене-за», что позволяет понимать нашу укорененность в земной бытности как необходимое условие нашего прижизненного существования в пределах «границ» и «различений», которыми Земля (Другой) «управляет» [4. С. 153]. Поэтому романтический конфликт, который происходил в жизни Э. Т. А. Гофмана и нашел отражение в его «Серапионовых братьях», нельзя понимать однозначно как отторжение бидермейера, а вместе с ним бюргерского уклада жизни, через ироническое трансцендирование мещанской обыденности. Его суть заключается в понимании того,
что «вертикальные силы, порождаемые мощью космогенеза» [Там же], не способны извлечь нас из этих границ и возможен лишь компромисс между «Миром-Космосом» и «Землей-Другим». За счет этого внутреннее движение должно сохраняться в пределах «границ» и обеспечивать осознанность существования Земли-Другого. Поэтому идеальные сущности вне нашего присутствия остаются укорененными в формах материальных отношений, перенимаемых историческим мышлением.
Наше сознание, являющееся круговым синтез-анализатором, связывает область наших взаимодействий с данным пониманием «плоти мира». И мы представляем ее как независимо существующее положение вещей, что должно эмпирически подтверждаться его неподчиненностью индивидуальной воле. Но это не означает, что связь между сознанием и вещью отсутствует. То, что Н. Я. Берковский считает безэнергий-ной оболочкой действия, существует вследствие наделенностью сознанием. Это отклик архети-пического мышления, которое наделяло вещи смыслом, символизовало их, делало их продолжением сознания. Подтверждением служат островки мифа в наших повседневных практиках, суеверия и приметы, которые вместе с гуманитарным знанием отброшены на периферию науки общества потребления. Последнее остается подсознательно верным принципам марксизма и стремится к сокращению «быта», его вымиранию в том привычном смысле, где ему было характерно символическое движение. Мы следуем быту самоумерщвления, сокращения продолжительности контакта нашего сознания и вещи: мы приобретаем полифункциональные приборы, сберегающие время, которое тратим на исполнение собственных социальных функций. С другой стороны, многие обыденные действия становятся маркерами нашего положения в принятой системе стратификации: одежда, пища, средство передвижения и т. д. — лишенные символической динамики, они наделяются динамикой знаковой. Именно знаковой, потому что она не подразумевает никакой дифференциации понимания, но лишь чистую эквивалентность: сама вещь — это всегда ее стоимость, ее стоимость — это покупательная способность потребителя.
Следовательно, полностью исключить сознательность из вещности мы не можем, скорее, в этом подходе мы эксплицируем ранее не подвергавшиеся осмыслению связи, которые указывают
на то, что, вероятно, сознание не топологизируется в пределах одной точки, а распределяется по точкам наших областей взаимодействий. Э. Кларк и Д. Чалмерс раскрывают этот подход в своих трудах по теории расширенного сознания, которая также находит отражение в формировании биокогнитивистики А. В. Кравченко. Последний отмечает характерность усвоения «экстернализ-ма» как методологического принципа в когнитивных исследованиях [3. C. 271]. Однако вызывает интерес совмещение этого принципа с теорией У. Матураны и Ф. Варелы, которые представляли нервную систему замкнутой по отношению к внешнему миру. Иными словами, в соответствии с данной концепцией, сущности сознания обусловлены внутренней структурой, а внешний сигнал играет лишь роль стимула. Во всех трех случаях на данный момент формируется терминологический аппарат, выходящий за пределы традиционного обозначения языковых и когнитивных референтов. Это происходит вследствие изменения предпосылок и методологических установок в биокогнитивистике. В связи с этим возникает необходимость интеграции теоретического направления посредством сцепления терминологий в соответствии с их ориентирующей функцией и «ясностью внутренней формы» [2. C. 51].
Сам по себе экстернализм, встреченный первым в данной области, вызывает некоторые затруднения для четкого описания пространственных отношений, им постулируемых, а точнее, того, что именно является «внешним» и к чему:
1) как научно-историографический термин он обозначает зависимость науки от социальных факторов;
2) как экстернальный реализм [10. P. 150] он обозначает установку на существование объективного мира как он есть вне зависимости от сознания;
3) как содержательный экстернализм, или ан-ти-индивидуализм Т. Берджа, он обозначает зависимость индивидуации организмов от отношений с физическим миром [5. P. 650];
4) как активный экстернализм [8. P. 10] он обозначает существование расширенной когниции вне пределов черепной коробки.
В последнем случае он приобретает динамические свойства, поскольку подразумевает активный процесс распределения когнитивных действий во внешней мозгу, а также организму среде, которая в статическом аспекте является
родолжением когниции. Другими словами, несмотря на то что мышление остается автономным, оно подразумевает инструментальную интеракцию с внешними объектами, которые являются способом расширить ментальные возможности. Поэтому необходимо маркировать данный термин определением активный для дистанцирования от неверного понимания, зачастую ошибочно противопоставляемого биокогнитивизму.
Активный экстернализм подразумевает разделение наших действий на эпистемические, совершаемые для быстрого решения когнитивных задач, на которые без расширения когниции ушло бы больше времени, и прагматические, совершаемые для достижения материального результата [9. P. 513]. Тем самым эпистемическое действие простирается в физической действительности, воплощая в себе когнитивную операцию, осуществляемую сочлененными системами [8. P. 11], которые соответствуют матурановской когнитивной области, присущей единствам взаимодействий. Сюда могут входить как анализируемые Э. Кларком и Д. Чалмерсом убеждения (beliefs), в тот же момент связанные с объектами памяти, вычислительная оптимизация (computational shortcuts) и т. д. Причем используемые в последних вычислительные артефакты становятся объектами умозрительного пространства (notional content), а не пространства отношений (relational content) [6. P. 608], что противопоставляет данное учение теориям Т. Берджа и Х. Патнема.
Э. Кларк, рассматривая развитие искусственного интеллекта для конструирования автоматизированной техники, отмечает, что применение концепции «централизованного планировщика» потерпело неудачу [7. P. 21]. Для совершенствования роботизированного оборудования данная концепция является весьма непрактичной, так как это приводит к большим временным затратам на обработку сигналов периферийных систем в «мозге» машины. Однако полностью подвергнуть критике в когнитивной науке существование «централизованного планировщика» было бы ошибкой. Быстрый отклик человеческого мозга может быть обусловлен существованием своеобразного «моторного эмулятора», который опережает передачу сигнала из периферийной системы [7. P. 22]. Тем самым своевременная реакция мозга делает осознанное движение человеческого тела возможным.
Однако, хотя представленная теория и позволяет объяснить связь мышления и моторики в пре-
делах концепции расширенного сознания, тем не менее «моторный эмулятор» является внутренним конструктом. Он безусловно определен внешними факторами и сигналами периферийных систем, но все же противоречит радикальному направлению активного экстернализма.
Другой аспект рассматриваемой теории — это «Umwelt-зависимое восприятие» [7. P. 25] и иллюзия картины мира. С точки зрения активного экстернализма, несмотря на распределение сознания вовне человеческого мозга, оно не включает в себя обработку восприятия мира как он есть. Это противопоставляет данную теорию объективным учениям. «Биологическая когниция» представляет собой достаточно ограниченный механизм — это биологически обусловленные восприятие и мышление. В понимании Э. Кларка, человек не является исключением среди других живых организмов и, очевидно, имеет перцептивный доступ лишь к малой толике информации о мире, а наше видение мира в целом является своеобразным «трюком», объединяющим множество фрагментов информации, конструктом, который не соответствует действительности, но является действенным для поддержания жизни [7. P. 33].
Однако то, что отдаляет данное направление биокогнитивистики от идеализма, — это опора разума на внешние структуры (external scaffolding), своего рода приспособление мышления, заимствование паттернов окружающей среды [Ibid. P. 47]. Возможно, даже вопрос о подобном разделении в данной теории полностью снимается, поскольку мышление понимается здесь как хранилище не столько дескрипций объектов внешнего мира, сколько «ориентированных на действие репрезентаций», репрезентаций, которые одновременно представляют собой описание некоего аспекта действительности и указание к действию [Ibid. P. 49]. Тем самым мир постигается не в категориях объектов как таковых, а в категориях объектов как возможностей, а самому мышлению предшествуют такие «внешние структуры», как язык или культура.
Это означает, что классический подход к изучению активной когниции (active, embodied cognition) не может быть принят и методология должна включать:
— фокус на объектах реального мира и реального времени;
— рассмотрение децентрализованных решений, то есть понимание разумного действия
не только как результата рационального планирования;
— расширенное видение акта когниции и мышления, то есть понимание того, что структуры мышления способны повторять внешние структуры.
Э. Кларк предлагает использовать три описательных подхода к изучению когниции как динамической системы в пределах данной методологии:
— компонентный подход — описание сложного целого через детализацию индивидуальных ролей и структур его составляющих;
— подход Catch and Toss — это дополненный описательный принцип «входа» (восприятия информации) и «выхода» (произведения действия). Он дополнен тем наблюдением, что действующая когниция способна оказывать влияние на источник ввода, тем самым сокращая и упрощая последующие внутренние расчеты, которые требуются для принятия решения о конечном действии. Результатом является пересмотр «выходного» акта, который может являться также и актом когниции;
— эмерджентный подход — это описание в терминах самоорганизующихся систем, то есть с точки зрения отсутствия «централизованного планирования», в случае которого функционирование сложной системы обусловлено некоорди-нируемым совместным действием компонентов системы [Ibid. P. 113].
Отсюда следует, что активный экстернализм представляет собой направление когнитивных исследований, которые акцентируют внимание на двух аспектах, восприятии и моторных навыках, а также рассматривают нейронные процессы как децентрализованные, что говорит об отдалении от феноменологических способов изучения мышления. Помимо этого, термин «репрезентация» подвергается коренному пересмотру: по аналогии с «моторным эмулятором» репрезентации представляют собой ментальные объекты, которые:
— определяют взаимодействие динамической системы с теми аспектами окружающей среды, которые являются непостоянными в своей данности;
— заменяют внешний стимул и определяют поведение динамической системы самостоятельно, вместо «входного» сигнала;
— являются частью более общей репрезента-ционной схемы, которая позволяет производить данное замещение внешних стимулов.
Однако данное направление не отрицает и существование внутренних репрезентаций, которые не всегда успешно проходят проверку на предмет объективности. Этот факт смягчает радикальность большинства формулировок активного экстернализма и позволяет отметить его синтезирующий, кооперативный и комплементарный характер. Так, возникает необходимость образования термина, апеллирующего именно к «ориентированным на действие репрезентациям» (action-oriented representations), которые не просто «картируют» действительность, но и специфициуруют характер действий субъекта в отношении существующего положения дел. Из их определения следует, что они обладают динамической природой, а значит, развернуты во времени, которое, полагает Э. Кларк, существует лишь в виде внутреннего «осциллятора» и не представляет собой никакого внутреннего конструкта. Другими словами, ощущение времени в отношении образования и использования репрезентаций — это паразитирование на свойствах внешних, объективно существующих систем [7. P. 162]. Это следствие существования разума в режиме «постоянной ресипрокальной каузации», который является ключевым для понимания концепции расширенного сознания: в нем происходит своего рода симбиоз субъекта и его объективного окружения, в котором манипуляции активного, «телесного» (embodied) сознания сокращают затраты энергии на произведение сложных мыслительных операций, в результате чего комплексные расчеты не концентрируются внутри головного мозга, но распределяется по сложным симбиотическим системам. Данное представление не является новым, попытки описать его предпринимались философами М. Хайдеггером и М. Мерло-Понти.
Подобной симбиотической системой являются также мышление и язык. Подобно тому как объект действительности воспринимается субъектом в качестве чистой возможности совершить некое действие (например, стул — это возможность сесть), язык является такой же возможностью произвести эпистемическое или прагматическое действие. Язык увеличивает потенциал мышления, участвует в «ресипрокальной каузации». При этом данное единство оказывается наиболее нераздельным, а вопрос о существовании внутреннего языка или языка мысли оказывается не таким значительным, каким он был для психолингвистики.
Наиболее существенным оказывается то, как и насколько расширяется мышление средствами внешней символической системы.
Для описания этого процесса Э. Кларк вводит понятие «обменных пространств» (trading spaces): субъект в случае использования внешнего символа замещает сформированной внутри культуры репрезентацией объекта время- и трудозатратные вычисления, которые необходимо сделать, чтобы описать тот же самый объект. Другими словами, оперирование языковыми знаками — это результат оптимизации, сокращения внутренних умственных усилий и в то же время составная часть более сложной работы распределенного сознания. Симбиоз языка и мышления проявляется в использовании языковых знаков:
— в качестве лейблов, для ориентирования в пространстве и в различении множества сходных объектов;
— для координирования общих действий или контроля над собственным поведением;
— для обучения, где они используются с целью формирования необходимого «окружения», внутри которого необходимое знание может быть приобретено;
— для формирования коллективного сознания, то есть преемственности идей посредством языка.
Последний этап является ключевым, поскольку иллюстрирует аккумулятивную функцию языка, выполняя которую он остается одним из основных инструментов сохранения и передачи знания.
Во всех этих случаях происходит замещение индивидуальной мыслительной работы коллективными репрезентациями, из чего представители активного экстернализма делают заключение о том, что язык, в том числе, является «контейнером» разума (reason) и исключительно благодаря ему была образована «когниция второго порядка», то есть самосознание и самооценка. В связи с тем что произведенный кем-либо, обладающий значением набор языковых знаков сам становится неким объектом, объективируется и сама мысль, образуемая субъектом, и в дальнейшем может быть подвергнута манипуляциям, аналогичным тем, что производятся над реальными вещами или явлениями. Отсюда необходимая объективация, если не конструирование, собственного «Я». Параллельно с эволюцией мышления эволюционирует и язык, реагируя на нужды уже самого мышления, поэтому мы можем говорить о коэво-люционном процессе развития симбиотической системы «язык — мышление».
Следует подчеркнуть, что, несмотря на то что у теории активного экстернализма нефигурально формулируется «выход» разума за пределы человеческого мозга, тем не менее границы «Я» не подвергаются в данном случае никакому сомнению, и сущность данного подхода заключается не столько в распределенности самой субстанции мышления, сколько в раздельности сложной мыслительной задачи, которая решается непосредственно в контексте своего формирования. Само «окружение» задачи, ее компоненты (или их внешние репрезентации) становятся вспомогательными инструментами мыслительных манипуляций, которые позволяют сократить количество «внутренних репрезентаций», поскольку оперирование ими сделало бы процесс решения более тяжелым. Примером задачи, сложной для нахождения ответа исключительно в уме, может являться загадка, которая приписывалась А. Эйнштейну и была впервые опубликована в журнале Life 17 декабря 1962 г. Она предполагает оперирование пятью объектами с пятью разными признаками, в ходе которого необходимо установить по ряду условий один из признаков одного из объектов. В решении помогает их простое схематическое представление.
Несмотря на туманность формулировки концепции активного экстернализма, данная теория позволяет по-новому взглянуть на вопросы биокогнитивистики. Пересмотр таких понятий, как «репрезентация», которая не только дополняется, но и становится в ряде случаев внешним сознанию объектом, введение ряда терминов, описывающих механизмы расширенного сознания, поднимают вопрос об адекватности и ясности их внутренней формы. Для раскрытия всего потенциала и развития данной теории желательно отказаться от радикальных формулировок, поскольку они затрудняют правильное понимание концепции.
Таким образом, сущностная взаимообусловленность рассматриваемых установок в пределах биокогнитивистики требует детальной терминологической проработки. От этого зависят перспективы ее развития, поскольку она вступает в противоречие с традиционными когнитивными лингвистическими принципами и, хотя обладает рядом эмпирических подтверждений [3. C. 270], не может изменить всю систему научных взглядов, не будучи соответственно критически оцененной и адаптированной в границах этой системы.
Список литературы
1. Берковский, Н. Я. Романтизм в Германии / Н. Я. Берковский. — СПб., 2001. — 512 с.
2. Голованова, Е. И. Введение в когнитивное терминоведение / Е. И. Голованова. — М., 2011. — 224 с.
3. Кравченко, А. В. От языкового мифа к биологической реальности / А. В. Кравченко. — М., 2013. — 388 с.
4. Подорога, В. А. Феноменология тела / В. А. Подорога. — М., 1995. — 340 с.
5. Burge, T. Individualism and Self-Knowledge / T. Burge // The J. of Philosophy. — 1988. — Vol. 85, no. 11. — P. 649—663.
6. Chalmers, D. Philosophy of Mind: Classical and Contemporary Readings / D. Chalmers. — Oxford, 2002. — 688 p.
7. Clark, A. Being There. Putting Brain, Body and World Together Again / A. Clark. — Cambridge, Massachusetts, 1997. — 265 p.
8. Clark, A. The Extended Mind / A. Clark, D. Chalmers // Analysis. — 1998. — Vol. 58, no. 1. — P. 7—19.
9. Kirsh, D. On Distinguishing Epistemic from Pragmatic Action / D. Kirsh, P. Maglio // Cognitive Science. — 1994. — No. 18. — P. 513—549.
10. Searle, J. The Construction of Social Reality / J. Searle. — New York, 1995. — 233 p.
Сведения об авторе
Патов Николай Андреевич — аспирант кафедры теории языка и переводоведения, Санкт-Петербургский государственный экономический университет. Санкт-Петербург, Россия. silencec11@rambler.ru.
Bulletin of Chelyabinsk State University.
2018. No. 10 (420). Philology Sciences. Iss. 114. Рp. 189—194.
PROSPECTS OF BIOCOGNITIVE THEORY IN TERMINOLOGICAL ASPECT
N.A. Patov
Saint-Petersburg State University of Economics, Saint Petersburg, Russia. silencec11@rambler.ru
The article describes the prospects of biocognitive theory in terms of formation of the referential metalinguistic terminology. The extended cognition approach is taken as an object of study of coherences between its terms and accepted philosophical notions. In particular, the term of externalism is represented, well-observed and analyzed according to its referential explicitness.
Keywords: biocognitivism, term, extended cognition, externalism.
References
1. Berkovskiy N.Ya. Romantizm v Germanii [Romanticism in Germany]. St. Petersburg, 2001. 512 p. (In Russ.).
2. Golovanova Ye.I. Vvedeniye v kognitivnoye terminovedeniye [Introduction to cognitive terminology]. Moscow, 2011. 224 p. (In Russ.).
3. Kravchenko A.V. Otyazykovogo mifa k biologicheskoy real 'nosti [From linguistic myth to biological reality]. Moscow, 2013. 388 p. (In Russ.).
4. Podoroga V.A. Fenomenologiya tela [Phenomenology of the body]. Moscow, 1995. 340 p. (In Russ.).
5. Burge T. Individualism and Self-Knowledge. The Journal of Philosophy, 1988, vol. 85, no. 11, pp. 649— 663.
6. Chalmers D. Philosophy of Mind: Classical and Contemporary Readings. Oxford, 2002. 688 p.
7. Clark, A. Being There. Putting Brain, Body and World Together Again. Cambridge, Massachusetts, 1997. 265 p.
8. Clark A., Chalmers D. The Extended Mind. Analysis, 1998, vol. 58, no. 1, pp. 7—19.
9. Kirsh D., Maglio P. On Distinguishing Epistemic from Pragmatic Action. Cognitive Science, 1994, no. 18, pp. 513—549.
10. Searle J. The Construction of Social Reality. New York, 1995. 233 p.
