Персонажи буддийского культа в унгинской версии Гэсэриады Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 398: 294. 3 (571.54)

Э.Б. Цыдыпова

Персонажи буддийского культа в унгинской версии Гэсэриады

Статья посвящена исследованию новой для бурятской фольклористики темы, связанной с влиянием буддизма на эпическую традицию, в частности на Гэсэриаду. Автор обращается к тексту улигера «Абай Гэсэр» и в результате анализа выявляет буддийские заимствования, которые прослеживаются в сфере сакральных мифологических образов, нашедших отражение в культовых призываниях героев, а также в персонажном ряде.

Ключевые слова: бурятская фольклористика, буддийское влияние, мифология, культ, персонаж.

E.B. Tsydypova

The characters of Buddhist cult in the unga version of Geseriada

The article is devoted to the research of the new in Buryat folklore theme connected with the influence of Buddhism on the epic tradition, particularly on Geseriada. The author applies to the text of the uliger «Abaj Geser» and as a result points out the Buddhist borrowings which are traced in the sphere of sacral mythological images reflected in the religious invocation of heroes, and also in the character row.

Key words: Buryat folklore, influence of Buddhism, mythology, cult, character.

Существует мнение, что бурятская Гэсэриада в отличие от монгольских версий не испытала на себе заметного влияния буддизма. Поскольку конкретных исследований в этом аспекте прежде не проводилось, трудно сказать, насколько это представление соответствует реальному положению вещей. Впервые эта проблема была обозначена в статье Б. С. Дугарова «Буддийские влияния в эпосе «Абай Гэсэр» [Дугаров, 2003, с. 121-125], в которой автором прослежены заимствования не только в области буддийской лексики, но и на уровне мифологии, пантеона божеств и сакральной атрибутики. Следует сказать, что данная статья, по мнению самого автора, носит общий постановочный характер и предполагает дальнейшее, более углубленное исследование данной проблемы.

В нашем же исследовании мы предпринимаем попытку продолжить это новое для бурятского эпосоведения направление и рассмотреть формы и степень буддийского влияния на более конкретном материале. С этой целью обращаемся к тексту одного из вариантов унгинской версии эпоса «Абай Гэсэр», записанного от скази-теля-улигершина Пеохона Петрова. На наш взгляд, именно это эпическое произведение представляет особый интерес в сфере исследования буддийских элементов в бурятском эпосе о Гэсэре. Во-первых, оно считается каноническим в унгинской эпической традиции, апробированным фольклористической наукой, во-вторых, как справедливо полагают исследователи [Абай Гэсэр, 1960, с. 6], унгинская версия в целом обнаруживает глубокие совпадения с монгольской Гэсэриадой.

При рассмотрении буддийских заимствований, содержащихся в сказительском варианте П. Петрова, прежде всего обращает на себя внимание образ Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана. Он не-

однократно упоминается в эпосе не только в призываниях Гэсэра и других персонажей (20 раз), но и появляется в самом повествовании в качестве персонажа. Многозначительна семантика имени этого божества - Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан. Первая часть теонима - Шубэгэнэ есть не что иное, как диалектное произношение одного из имен Будды - Шигэмуни, Шакьямуни. Что касается слова «шутэгтэ», оно в монгольском языке имеет несколько очень близких между собой значений и может обозначать последователя религии, буддиста, а в качестве эпитета - божий, религиозный, набожный [Большой академический монгольско-русский словарь, 2002, с. 392]. Термин же «бурхан» используется как общее название всех божеств, хотя существует и более конкретное значение, отождествляющее это название с Буддой и бодхисаттвой Авалоки-тешварой - одним из главных персонажей в буддийской мифологии [Большой академический монгольско-русский словарь, 2001, с. 291].

Как видим, семантика имени Шубэгэнэ Шу-тэгтэ бурхана говорит о нем в целом как о верховном божестве в буддийском пантеоне. Поэтому представляется знаменательным его присутствие в тексте унгинской Гэсэриады. Также символично и то, что впервые в эпосе Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан появляется в прологе, где описывается мироустройство. Здесь необходимо подчеркнуть, что данное буддийское божество выглядит как бы «чужеродным» в ряду традиционных шаманистских мифологических персонажей высшего ранга, таких как Манзан Гурмэ, прародительница богов, и Эсэгэ Малан, верховный тэнгри-прародитель.

Тем не менее Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан проявляет достаточную устойчивость в сакральном контексте эпического повествования, что небезынтересно проследить на материале формуль-

ных призываний в сравнении с двумя вышеупомянутыми тэнгристскими божествами. Так, рассматриваемая нами триада божеств предстает в прологе, где приводится своего рода «экспозиция» верховных божеств эпического пантеона: Эсэгэлмэ тэнгэри -Эсэгэ Малаан тэнгэри Эрэ Юурэн хYбYYтэй, Юhэн беелуур тэнгэритэй, <...>

Олон бурхайе майлажа абаhан, Мянган бурхайе мансылжа абаhан Манзан ГYрмээ теедэйтэй, ШYбгэнэй ШYтэгтэ бурхан заяабаритай...

У тэнгрия-прародителя,

Эсэгэ Малаан тэнгрия,

Были сын Эрэ Юрэн,

Девять шаманствующих тэнгриев,

<...>

Многих бурханов принявшая, Тысячу бурханов взрастившая Манзан Гурмэ бабушка, Творец Шубэгэнэ Шутэгтэ.

[Перевод А. Уланова] Как видим, в этом призывании первым по праву упоминается Эсэгэ Малан тэнгри - как божество, считающееся патриархом и главой божеств в бурятской мифологии. За ним следуют Манзан Гурмэ и Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан, согласно божественной иерархии в интерпретации сказителя П. Петрова. Эти два теологических персонажа в отличие от Эсэгэ Малана постоянно фигурируют в текстах призываний, содержащихся в самом эпическом корпусе. Если в прологе Манзан Гурмэ упоминается впереди Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана, то в дальнейшем она занимает низшую по сравнению с ним позицию.

Так, в обращении шаманки Шарагшахан к небесным тэнгриям за помощью, что служит своего рода прелюдией к эпическому действию (глава первая «Бухэ Бэлигтын бууhанай тухай» («О сошествии Бухэ Бэлигтэ на землю»), выстраивается несколько иная конфигурация триады верховных божеств. Как указывается в тексте, жрица совершает подношение богам, называя их имена в следующем порядке: Хан Хирмас тэнгри (о нем будет сказано ниже), Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан, Манзан Гурмэ. Сасали баряа ЗаяаЪан заяабаридаа, Баруулма тэнгэри -Табин табан тэнгэри, Аха дээжэ барЛан Хан Хюрмас тэнгэри баабай, Шубгэнэй Шутэгтэ бурхан, Манзан ГYрмээ теедэй.

Совершила подношение Творцам жизни (покровителям) Западного неба Пятидесяти пяти тэнгриев Старшему

Отцу Хану Хирмас тэнгрию, Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхану, Манзан Гурмэ бабушке [перевод А.Уланова] Та же иерархическая последовательность сохраняется и в призываниях других персонажей к небожителям. Например, в призываниях жены Гэсэра Урмай Гохон хатан, когда она отправляет на небо голову дяди Саргал нойона, отрубленную воинами шараблинских ханов [Абай Гэсэр, 1960, с. 131], богатыря Зодой Мэргэна, когда он уговаривает Гэсэра решиться отправиться в поход [Абай Гэсэр, 1960, с. 170], и самого Гэсэра и его тридцати трех баторов в критический момент их битвы с Гал Дулмэ ханом [Абай Гэсэр, 1960, с. 190]. Примечательно, что последовательность божеств не меняется и в устах Лобсо-гоя Хара мангадхая и его сестры Енхобой, когда Лобсогой превращается в ламу-даяншу и по совету сестры говорит, что его отправили 55 тэн-гриев, пятикнижный бурхан, Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан и Манзан Гурмэ бабушка. Та же самая иерархия содержится в материнской желтой книге (эхэ шара ном), которую читает Заса Мэр-гэн, чтобы найти ответ на вопрос, кто может спасти его брата Гэсэра от плена Лобсогоя. Более того, сама Манзан Гурмэ демонстрирует ту же последовательность божеств при чтении священной книги (ном сажан).

Таким образом, тексты призываний показывают «приоритет» Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана перед Манзан Гурмэ, что, вероятно, связано с изменением историко-этнокультурной ситуации, когда на смену воззрениям материнского рода пришла патриархальная традиция, испытавшая влияние буддизма. Изначально первенствующее положение Манзан Гурмэ в иерархии богов как их прародительницы сохранилось лишь в небесном прологе, что было нами отмечено выше. При этом следует иметь в виду, что Манзан Гурмэ играет важную роль в развитии эпического сюжета как ведущий персонаж, мудрейшая из небожителей, советник и покровительница Гэ-сэра. В отличие от нее Шубэгэнэ Шутэгтэ бур-хан видится «сакрально окрашенным статистом», обозначенным в улигерном повествовании благодаря позднему влиянию буддизма.

Что касается Эсэгэ Малана, он в эпическом тексте не встречается, из чего можно заключить, что его присутствие в небесном прологе Гэсэ-риады носит скорее всего символический характер. Как нами было выше отмечено в связи с обращенной к небожителям просьбой шаманки Шарагшахан о спасении человеческого рода, в

ее инвокации Эсэгэ Малан отсутствует, а его в статусе главы пантеона заменяет Хан Хирмас тэнгри, верховное божество позднего происхождения в бурятской мифологии [Дугаров, 2007, с. 112-113]. Именно он согласно своему иерархическому положению принимает решение отправить Гэсэра с героической миссией на землю как посланника небесных тэнгриев. Во всех ин-вокационных текстах Хан Хурмас тэнгри или возглавляемые им 55 западных небожителей занимают ведущее место по сравнению с Шубэгэнэ Шу-тэгтэ бурханом, что является логичным отражением традиционных религиозно-мифологических представлений бурят.

Вместе с тем несомненный интерес представляет появление в начале улигера Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана в качестве действующего лица. Хотя его роль носит эпизодический характер, но сам факт - буддийское божество как эпический персонаж - является беспрецедентным в бурятской Гэсэриаде и говорит сам за себя. Поэтому эпизод с участием Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана, который нами рассматривается ниже, является в известной мере показательным для определения степени буддийского влияния на устную эпическую традицию бурят.

Дочь солнца Наран Гоохон, прежде чем стать матерью Гэсэра на земле, подвергается ряду тяжелых испытаний, выпавших на ее долю в образе земной женщины. Однажды утром она, выйдя из шалаша, где пребывала в изгнании со своим мужем Сэнгэлэном, видит на снегу следы горностая (уени), которые переходят в следы колонка ^олонго), а затем в след человека с пяткой в аршин и с шагами саженными, ведущими во дворец на вершине Песчаной горы. Там перед ее изумленным взором предстает не кто иной, как сам Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан, восседающий на троне и внимающий Хан Хирмасу, только что вошедшему в его чертог и стряхивающему с себя снег [Абай Гэсэр, 1960, с.35]. Этот эпизод по сюжету предшествует земному рождению Гэсэ-ра от Наран Гоохон после ее необычной встречи с двумя верховными небожителями в лице Шу-бэгэнэ Шутэгтэ бурхана и Хан Хирмас тэнгрия, что, по всей видимости, имплицитно указывает на небесное происхождение героя.

В сравнительном плане бурятские Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан и Хан Хирмас имеют некоторые параллели с образами Шигэмуни (Будды) и Хормусты (Хурмасты), фигурирующими в монгольской Гэсэриаде. Первый из них номинально обозначен в прологе для того, чтобы оставить Хормусте наказ спустить через определенное время (500 лет) на землю одного из своих сыновей для установления там мира и спокойствия. Хормуста вспоминает об этом наказе несколько столетий (через 700 лет) спустя, когда его дво-

рец дает трещину по неизвестным причинам. Как выясняется благодаря сходной ситуации в унгинской Гэсэриаде, все это происходит в силу наступления тех самых смутных времен, которые предсказал Будда перед уходом в нирвану. В сказительском же варианте П. Петрова Будда (Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхан) и Хормуста (Хан Хирмас) встречаются как два действующих персонажа в начале эпического сюжета и их появление имплицитно связано с рождением Гэсэра.

Возможно, здесь мы видим своеобразное преломление монгольского пролога на бурятской эпической почве. С другой стороны, есть основания предположить (а это скорее всего ближе к истине), что эпизод с Шубэгэнэ Шутэг-тэ бурханом и Хан Хирмасом имеет самостоятельный источник в устной традиции монгольских народов, независимый от письменной версии монгольской Гэсэриады, изданной в лам-ской редакции в 1716 г. Об этом свидетельствует параллельный в двух текстах - монгольском и унгинском - мотив следов. В бурятском эпосе их оставляет Хан Хирмас, а в монгольской версии - царь гор.

Во всяком случае образ Будды Шэгэмуни (Шубэгэнэ Шутэгтэ бурхана) характерен в целом для унгинской версии Гэсэриады. Если обратиться к другим вариантам этой версии, можно и там обнаружить его присутствие. Так, например, в тексте, записанном от сказителя П. Тушемилова, содержится образ Трех Шэбгэни бурханов [Бурчина, 1990, с. 310], которые «имеют три насыщения на дню и три наслаждения на веку» [Тушемилов, 2000, с. 15]. Кроме того, Три Шэбгэни бурхана читают священные книги на вершине горы Сохото и им поклоняется сам Хан Хирмас. В варианте другого унгин-ского улигершина П. Дмитриева фигура Шиге-муни напрямую не обозначена, но его образ, на наш взгляд, косвенно просматривается в живущем на горе Сумеру бурхане-учителе Большого Заяна от западных тэнгриев [Дмитриев, 1953, с. 130].

Следует отметить, что наряду с Шубэгэнэ Шутэгтэ бурханом в эпических инвокациях нередко упоминается Табан номто бурхан. А.И. Уланов переводит это название как «Пятикниж-ный бурхан» [Абай Гэсэр, 1960, с. 154]. Б.С. Ду-гаров отождествляет это божество с пятью дхьяни-буддами, занимающими верхний этаж в иерархии ваджраяны - тибето-монгольской ветви буддизма [Дугаров, 2003, с. 122]. Табан номто бурхан (досл. Пять духовных бурханов) занимают верхний этаж в иерархии пантеона вад-жраяны и в варианте П. Петрова упоминаются 15 раз, а также в тексте, записанном от П. Дмитриева [Дмитриев, 1953, с. 16], причем это имя в ряде молитвенных текстов занимает вторую по-

зицию вслед за упоминанием пятидесяти пяти тэнгриев, олицетворяющих самого Хан Хирмаса.

Говоря о буддийских божествах, к которым обращаются за помощью в своих призываниях эпические герои, нельзя не сказать и о поклонении изображениям бурханов. Подобного рода ритуал, надо полагать, является сугубо буддийским. В варианте П. Петрова описание церемониала поклонения, в чем видится отражение буддийского культа, встречается трижды. Во всех трех случаях поклоны «изображениям бурханов / в каждом углу...» совершает в своем дворце сам Гэсэр - перед отправлением в поход на Абарга Сэсэн-мангадхая, перед сражением с Гал Дулмэ ханом и Шэрэм Минатой, живущим по ту сторону земли [Абай Гэсэр, 1960, с. 100, 173, 247].

Таким образом, в рассмотренном нами скази-тельском варианте П. Петрова представлены ведущие культовые фигуры тибетско-монгольского буддизма - Будда Шигэмуни (Шу-бэгэнэ Шутэгтэ бурхан) и Пять дхьяни-будд (Табан номто бурхан). Они присутствуют в текстах призываний, обращенных к небесным тэн-гриям - покровителям эпических героев. Более того, первый из них обозначен в улигере и как персонаж, в эпизоде, связанном с сакрализацией земного рождения Гэсэра. Влияние буддийского культа проявляется также в ритуале поклонения, совершаемом героем перед изображениями богов махаяны-ваджраяны.

В целом, как показывает анализ улигера П. Петрова, буддийские элементы прослеживаются прежде всего в сакральной сфере эпического текста, носящей культовый характер. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что ун-гинская версия сказания о Гэсэре испытала на себе воздействие буддизма, ставшего важным фактором в различных областях духовной жизни

народов Центральной Азии. При этом следует учитывать особенности этнической истории и этнокультурных связей монгольских народов. В частности, многие приангарские роды, в том числе род хангин, к которому относился сказитель П. Петров, являются выходцами из Монголии [Дугаров, 2004, с. 12] и носителями близкой к монгольской Гэсэриаде устной бурятской версии, именуемой унгинской.

Литература

1. Абай Гэсэр / вариант П. Петрова; вступ. статья А.И. Уланова. - Улан-Удэ: Изд-во СО АН СССР, 1960.

2. Большой академический монгольско-русский словарь. - М.: ACADEMIA, 2001. - Т. 1.

3. Большой академический монгольско-русский словарь. - М.: ACADEMIA, 2002. - Т. 4.

4. Бурчина Д.А. Гэсэриада западных бурят. Указатель произведений и их вариантов. - Новосибирск: Наука. Сиб. отделение, 1990.

5. Дугаров Б.С. Буддийские влияния в эпосе «Абай Гэсэр»// Буддизм в контексте истории, идеологии и культуры Центральной и Восточной Азии: материал междунар. науч. конф. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2003.

6. Дугаров Б.С. К генезису унгинской версии Гэсэриа-ды: хонгодорский фактор // Хонгодоры в этнической истории монгольских народов. - Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2004.

7. Дугаров Б.С. Мифология бурятской Гэсэриады: западные тэнгри. - Улан-Удэ: Изд-во ОАО «Республиканская типография», 2007.

8. Тушемилов П.М. Абай Гэсэр /науч. запись Т.М. Болдоновой; пер. и вступ. ст. и послесл. С.Ш. Чагдурова. -Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2000.

9. Дмитриев П.Д. Гэсэр. - Улан-Удэ: Бурят-монгольский научно-исследовательский институт культуры, 1953.

Цыдыпова Эржена Баировна, аспирант Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН.

Tsydypova Erzhena Bairovna post-graduate of the Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian branch of Russian Academy of Arts.

Tel: +7 914 832 20 50, +7 924 356 37 05;

E-mail: erika1986@list.ru

УДК 398.22

А. Г. Игумнов

О лиричности младшей исторической песни

В статье утверждается, что некоторые младшие исторические песни, традиционно квалифицируемые как лироэпические или лирические, в аспекте вербальной организации текста таковыми в строгом смысле не являются, но представляют собой лишь результат редукции повествовательного начала.

Ключевые слова: младшая историческая песня, лирическое начало, повествовательность.

A. G. Igumnov

About the lyricism of younger historical song

The article argues that some of the younger historical songs, traditionally classified as lyric-epic or lyric, in the sense of verbal organization of text are not above-mentioned, but represent only a result of reduction of the narrative start.

Key words: younger history song, lyrical beginning, narrative