Научная статья на тему 'Перипетии плотского и духовного в цикле Б. Пастернака «Весна»: интертекстуальный аспект'

Перипетии плотского и духовного в цикле Б. Пастернака «Весна»: интертекстуальный аспект Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
562
81
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
Б. ПАСТЕРНАК / ЦИКЛ / ДУХОВНО-НРАВСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМАТИКА / ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ СВЯЗИ / СИМВОЛ / B. PASTERNAK / CYCLE / SPIRITUAL AND MORAL PROBLEMS / INTERTEXTUAL CONNECTIONS / SYMBOL

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Мальцева Оксана Анатольевна

В статье предлагается идейно-художественный анализ цикла Б. Пастернака «Весна» из его книги стихов «Темы и вариации» (1916-1922). Раскрываются особенности духовно-нравственного конфликта, который переживают герои произведения. Обращается внимание на роль межтекстовых связей в смысловой структуре пастернаковских стихотворений.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Vicissitudes of the Sensuous and the Spiritual in B. Pasternak’s Cycle ‘Spring’: The Intertextual Aspect

In the present article analysis of the cycle “Spring” by B. Pasternak from his poetic book “Themes and Variations” (1916-1922) is offered. Characteristics of spiritual and moral conflict that heroes experience are revealed. Special attention is paid to the role of intertextual connections in the semantic structure of Pasternak’s poems.

Текст научной работы на тему «Перипетии плотского и духовного в цикле Б. Пастернака «Весна»: интертекстуальный аспект»

О. А. Мальцева

ПЕРИПЕТИИ ПЛОТСКОГО И ДУХОВНОГО В ЦИКЛЕ Б. ПАСТЕРНАКА «ВЕСНА»: ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

В статье предлагается идейно-художественный анализ цикла Б. Пастернака «Весна» из его книги стихов «Темы и вариации» (1916-1922). Раскрываются особенности духовно-нравственного конфликта, который переживают герои произведения. Обращается внимание на роль межтекстовых связей в смысловой структуре пастернаковских стихотворений.

Ключевые слова: Б. Пастернак, цикл, духовно-нравственная проблематика, интертекстуальные связи, символ.

In the present article analysis of the cycle "Spring" by B. Pasternak from his poetic book "Themes and Variations" (1916-1922) is offered. Characteristics of spiritual and moral conflict that heroes experience are revealed. Special attention is paid to the role of intertextual connections in the semantic structure of Pasternak's poems.

Key words: B. Pasternak, cycle,spiritual and moral problems,intertextual connections, symbol.

Для Пастернака, как известно, было очень важным отразить в своих произведениях некую «большую творческую идею»1. В письме к Ю. М. Кайдену от 22 августа 1958 г. поэт писал, что «помимо и сверх отдельных тропов и метафор в стихотворении существует еще и переносный смысл, - это стремление всякой поэзии и искусства в целом <.. .> связать общее значение вещи с более широкими и основными идеями, чтобы раскрыть величие жизни и бездонную ценность человеческого существования"2. В современном пастернаковедении нередко встречается мысль о духовном характере утверждаемых в творчестве Пастернака идей, что его поэтика служит «отпечатком духовного поиска»3. У литературоведов, однако, сложилось неоднозначное мнение о значении историко-культурных аллюзий, которые имеют место в лирике Пастернака. Так, особое внимание к их изучению уделяется в работах А. Жолковского, В. Баевского, Е. Фарыно, И. Смирнова, Е. Тюленевой, Л. Горелик и др. А, например, Б. Гаспаров считает, что «собственно

1Озеров Л. О Борисе Пастернаке. М.,1990. С. 37.

2Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. Х. Письма 1954-1960. М., 2005. С. 379.

3Гаспаров Б. М. Борис Пастернак: по ту сторону поэтики (Философия. Музыка. Быт). М., 2013. С. 49.

поэзия Пастернака <...> относительно бедна прямыми литературными, культурными, историческими аллюзиями (в сравнении с такими поэтами, как Маяковский или Хлебников, не говоря уже об акмеистах); ее интеллектуальное и художественное содержание вырастает преимущественно из культурно неотмеченного материала бытовой повседневности. Можно даже утверждать, что и тот «высокий» культурный и исторический материал, который фигурирует в лирических стихах Пастернака, попадает туда преломленным сквозь призму домашнего быта»4. Настоящая статья находится в русле исследований духовно-нравственной проблематики в творческом наследии поэта, в ней предлагается идейно-художественный анализ цикла Б. Пастернака «Весна», в ходе которого затрагивается вопрос о том, какую роль играют в произведении его интертекстуальные связи.

В стихотворении «Весна, я с улицы, где тополь удивлен.» (цикл «Весна») автор рисует развернутый образ «улицы» как совокупность ее составляющих - «тополя», «дали», «дома», «воздуха», «вечера». Их специфическая маркировка («удивлен», «пугается», «упасть боится», «синь», «пуст») служит отождествлению «улицы» с «выписавшимся из больницы»5, т. е. обессиленным после болезни человеком, в котором в полной мере не ощущается биения жизни. Улица - это метонимический образ человеческой жизни, и она названа в стихотворении «пустой», «как прерванный рассказ, // Оставленный звездой без продолженья». Другими словами, человек определяется здесь как творение («рассказ»), покинутое своим небесным Создателем («звездой»). О том, что в стихотворении имеет место отсылка к Библии, свидетельствуют такие межтекстовые элементы, как именование Бога «звездой» (ср.: «Я есмь <.> звезда светлая и утренняя» - Откр. 22:16) и упоминание Его животворящей силы (ср.: «из мертвых оживит наши смертные тела» - Рим. 8:11). В пастернаковской концепции важно, что «рассказ»-жизнь прерван, т. е. «звезда» пропала. При этом Вселенная, ей внимающая, но внезапно утратившая этот духовный образ, обретает черты того же больного, что и обыкновенная людская «улица» («недоуменье тысяч шумных глаз, // Бездонных и лишенных выраженья»). Другими словами, и люди, и весь мир без автора-«звезды» (Духа) в одинаковой степени духовно мертвы, так как не имеют в себе источника Жизни. Симптоматично, что лирический герой-поэт видит себя частью этого безжизненного пространства («я с улицы»).

4Там же. С. 198.

5 Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. 1: Стихотворения и поэмы 1912-1931. М., 2003. С. 198. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках.

Стихотворение «Пара форточных петелек...» раскрывает характер взаимоотношений героя и «улицы». Граница между ними отсутствует, поскольку в доме героя распахнута форточка, через которую в него проникают «февраля отголоски», т. е. воздух городской весны, в образе которого на мифологическом уровне явлены черты демона (фраза «гул6 ворвался» (с. 199) отсылает к заглавному образу стихотворения «Памяти Демона», где он «парой крыл намечал, // Где гудеть, где кончаться кошмару» (с. 114)): смерти («Гул ворвался, как шомпол»), тьмы («этой ночью»), тоски («жалобы»), прельщения («эти прелести»), безумия («Раскатясь <...> // По свихнувшейся улице"). Герой причастен к этой стихии («этому плеску»), так как охвачен соответствующими мотивами нетрезвления и потери здравомыслия («Пить, пока не заметили, // Пить вискам и прическе!»), называет взрывающийся в окно «март» своим «бурным другом». Примечательно, что, опьяненный этим «воздухом воли», он «пьет» - «пойло». Данное слово, означающее питье для скота, определяет героя и других людей, потребляющих на улице «этот плеск, эти прелести», как овец, что соответствует библейскому образу народа-паствы. Эта деталь подчеркивает духовную сторону в восприятии образа народа-«улицы» и героя вместе с ним. И в самом деле, с внешней, материальной стороны они выглядят вполне благополучно, даже, можно сказать, блестяще: «экипажи», «дрожки», «щеголи». Это та сторона, блеском которой, по-видимому, и прельстил («растрогал») их окружающий мартовский «дух» тьмы («Научи, как ворочать // Языком, чтоб растрогались // Как тобой, этой ночью // Эти дрожки и щеголи»). Согласно библейской традиции, к которой апеллирует автор, «плотские помышления суть вражда против Бога <...>. Посему живущие по плоти Богу угодить не могут» (Рим.8:7-8). Таким образом, «март», прельщающий людей «плотскими помышлениями», у Пастернака воплощает в себе не что иное, как дьявольское начало. В этой идентификации образа, по-видимому, и кроется сокровенный ответ на вопрос героя «Кто ты, март?» Не менее важно, что в произведении этот последний «языком ворочает», и это контрастирует с образом «звезды»-рассказчицы из предыдущего стихотворения. Теперь именно «март»-демон оказывается тем «лукавым» учителем, у которого герой-поэт из-за отсутствия вдохновения свыше пытается научиться плотскому, а значит. безбожному по своей сути творчеству - заменить голос Духа формальным мастерством поэта-ремесленника:

6 Курсив везде мой. 146

Научи, как ворочать Языком, чтоб растрогались, Как тобой, этой ночью Эти дрожки и щеголи (с. 199).

Образ воздуха-гула переходит из рассмотренного стихотворения в следующее «Воздух дождиком частым сечется.». В нем также присутствуют демонические черты: снова возникает мотив марта («Поседев, шелудивеет лед»), причем ассоциирующегося с фигурой бродячего пса (кстати, в произведении «ветер» действительно делает то, что свойственно этому хищнику, - «гоняет птиц»), у него «кашне», что традиционно являлось признаком мятежной натуры, его речь «темна» и лжива («Ошарашит <...> сказкой»). Важной деталью является то, что, используя прием олицетворения, Пастернак наделяет данный образ сходством с образом лирического героя предыдущего стихотворения (ср. соответственно: «шальной, шевелюру ероша» (с. 200) и «Пить вискам и прическе» (с. 199)), причем наличие «щегольского» мотива («расстегнув нараспашку // Пальтецо и кашне на груди») акцентирует в нем уже обозначенную выше тему неугодных Богу «плотских помышлений». Другими словами, образы нечистого духа и лирического героя настолько сближаются, что становятся неразличимыми, выступают как единство я=демон.

Обращает на себя внимание то, что здесь впервые появляется непосредственный образ героини («ты»). Знаменательно то, что в ее доме не горит свеча («Он <. > // Станет свечный натек колупать») - символ угасшего Духа («Я Свет миру» - Ин. 8:12), что там царит атмосфера небодрствования («зевнет»). Героя и героиню теперь связывает образ «глупой сказки», вписывающейся в мотив «рассказа», который призван указать читателю на то, что явленное здесь творение героя вдохновлено («научено») не Богом (недаром оно признается «нехорошей // Глупой сказкой»). Влияние такого творчества на подругу автор сравнивает с нанесенным ей ударом («ошарашит»), что в соседстве с образами гиацинта и ветра-демона актуализирует в подтексте древнегреческий миф о Гиакинфе. Любовь Аполлона (Феба), бога света и покровителя муз, к этому красивому юноше из-за действий ревнивого Борея обернулась гибелью для Гиакинфа (брошенный во время игры диск убивает молодого человека). Аналогично этому творчество влюбленного поэта, призванное излучать свет и радость жизни, но подхваченное ветром «помышлений плотских», превращается в свою противоположность - несет в себе трагедию, тьму и смерть. Автор, таким образом, контаминирует миф и евангельское учение, согласно которому «помышления плотские суть

смерть, а помышления духовные - жизнь и мир» (Рим. 8:6). Примечательно, что обозначенный в начале произведения мотив Феба («вот-вот горизонт») оборачивается на деле лишь ожиданием света, которого все-таки нет.

Следующее стихотворение, «Закрой глаза. В наиглушайшем органе...», раскрывает особенности генезиса внутреннего мира героев. В его основу автор кладет иносказание, почерпнутое из евангельской притчи о сеятеле (Лук. 8:4-5), поскольку обращается к традиционному образу поля как метафоре человеческой души. Душа героини нездорова, являет в себе признаки психического расстройства:

Закрой глаза. В наиглушайшем органе На тридцать верст забывшихся пространств Стоят в парах и каплют храп и хорканье, Смех, лепет, плач, беспамятство и транс.

Пастернак использует данный образ, ибо душевнобольной человек издавна считался одержимым духом нечистым. Действительно, душе-«полю» героини «подносит чашу дыма паровик», т. е. причащающую к инферну «чашу» питья, которое отчуждает героиню от «весны», этого символа жизни и света. Недаром «поле» стоит «в парах» - безжизненное, не дающее всходов.

В отличие от «нее», у лирического героя душа представлена в виде «чащи», то есть земли с уже давно проросшим семенем, но и он причащается к той же «чаше дыма», и ему также «невмочь с весною свыкнуться». Ретроспективная проекция рисует, однако, этот образ души-леса оцерковленным («под сенью орденских капитулов, // Служивших в полном облаченьи хвой <...>» - с. 200). Причем принципиальной представляется здесь идея аскетизма, заложенная в образе монашествующего леса, - идея отказа от мирских, плотских удовольствий, посвященности духовному служению. Эта мысль подчеркнута путем введения в контекст стихотворения антонимического образа «мирянина», того, кто не чужд «плотских помышлений». Определяющим является то, что этим «мирянином» оказывается «март» - лейт-мотивный у Пастернака образ, который воплощает демоническое начало. Соответственно он занимается тем, что извращает путь святых: «Мирянин-март украдкою пропитывал // Тропинки парка терпкой синевой». Другими словами, талый снег, пропитывающий в марте землю, автор уподобляет прокисшей, забродившей влаге, чем и обусловливается возникновение мотива нетрезвления «леса», впавшего в искушение («Бродивших верб откупоривши штоф», «с угаром тонущих кустов»). При этом характерно, что образ затхлой, стоячей воды, несущей деревьям гибель, имеет весьма

привлекательный вид: «В вечерний час переставала двигаться // Жемчужных луж и речек акварель».

Обращает на себя внимание образ молодых деревьев-«саженцев», подрастающих на уже обработанной «паром» почве, - иносказательный образ, в котором угадываются черты той школьницы-«дитяти», каковой героиня была еще недавно: «И у дверей показывались выходцы // Из первых игр и первых букварей» (с. 201).

В последнем стихотворении, «Чирикали птицы и были искренни.», действительно, уже непосредственно развивается тема «ее детства». Примечательно, что в возникающем здесь образе школьниц делается акцент на их рукоделии и используемых нитях. Последнее явно перекликается с мотивом «рыболовной сети» (с. 195) и сакрального ученичества в образе юной героини из предыдущего цикла «Зимнее утро». Здесь это «ученичество» пока еще усердное и, как «доброе семя», оно благословенно свыше, о чем говорит соответствующая «благодатная» символика - метонимическое слияние с образом весны, птиц и небес в целом («Сияло солнце <. >. // Чирикали птицы. // <.> Немолчное пенье и щелканье шпулек, // Мелькали косички и щелкал челнок», «В раскрытые окна на их рукоделье // Садились, как голуби, облака»). При этом, заметим, автор разместил в своем произведении и образ другого семени, попадающего в поле зрения учениц («Сияло солнце на лаке карет»), - семени «плотских помышлений». В ярких лучах солнца присутствие дьявола почти незаметно: «С точильного камня не сыпались искры, // А сыпались - гасли, в лучах сгорев» (с. 201) (ср. с образом Демона в одноименном стихотворении Пастернака: «Но сверканье рвалось // В волосах и, как фосфор, трещали» - с. 114). Но благодаря повторному упоминанию данного образа подчеркивается важность мысли о том, что «враг рода человеческого» никуда не исчез, а просто дожидается, когда посеянные им «плевелы» взойдут и заглушат «доброе семя». Неслучайно в первоначальном варианте стихотворения этот образ был вынесен автором в заголовок «Точильщик, или Вздох, оказавшийся большевиком». Более того, желая, по-видимому, усилить «демоническое» звучание образа, Пастернак вводил в него лермонтовский, кавказский мотив («лезгин», «горец» - с. 399), который позже как, вероятно, избыточный убрал из окончательного текста. Обратим внимание на то, что радость демона-«точильщика», находящегося рядом со школой, связана с образом уже взрослых женщин, которые со временем массово становятся его клиентками - потребительницами плотских, материальных благ: «<...> точильщик был счастлив, // Что столько на свете у женщин ножей» (с. 201) (характерно, что образ ножа выступает здесь как символ и потребления, и душегубства одновременно).

Поначалу стихотворение имело заголовок «Весна в Москве» и было посвящено Н. Асееву, благодаря чему автор расширял историко-биогра-фические смыслы произведения. Название стихотворения и цикла в целом связаны с биографией Н. Асеева, стихи которого впервые были напечатаны в 1911 г. в журнале «Весна». Цикл Пастернака призван был, по-видимому, напомнить о вдохновенной символистской юности и детстве его друга, воспитателем которого был дед - охотник и рыболов, знаток народных сказок и замечательный их рассказчик. Автор, следовательно, проводит своеобразную параллель между образом «подруги» и личностью своего товарища по цеху. Можно предположить, что Пастернак ощущал некоторую опасность в духовном генезисе обоих в результате их «помышлений плотских»7. Так, поэт оказался свидетелем отказа Асеева от себя прошлого, большевизации его творчества и стремительной карьеры. Показательно, что позднее Ариадна Эфрон в письме к Пастернаку от 1 октября 1956 г. обвинила Асеева, по сути, в деградации личности, назвав его «убийцей»8 своей матери - М. Цветаевой (после его отказа помочь ей поэтесса покончила с собой). Думается, Пастернак-художник сознавал, что, увлекшись вслед за подругой (=другом) плотским отношением к жизни, он имеет перед собой ту же перспективу утратить свою живую душу. Оттого поэт сближает в цикле и своего лирического героя, и ее=Асеева, отождествленных с одними и теми же московскими «улицами» («я с улицы»).

Итак, в цикле Б. Пастернака «Весна» ведущей, на наш взгляд, является проблема «осцилляции между демоном и ребенком»9, проблема опасностей, подстерегающих личность в процессе ее духовного развития. Эта тема была особенно актуальной для Пастернака-художника, который всегда стремился воплотить в своем творчестве важнейшие для человека жизнеутверждающие истины. По нашему мнению, конфликт между плотским и духовным, переживаемый героями цикла, в значительной степени передан посредством той семантической нагрузки, которую несут в себе имеющиеся здесь библейские, мифологические, историко-биографические и литературные аллюзии, в том числе пастернаковские автореминисценции.

Список литературы

Гаспаров Б. М. Борис Пастернак: по ту сторону поэтики (Философия. Музыка.

Быт). М., 2013.

7 В произведении отразилось впечатление поэта от замужества Е. А. Виноград, вышедшей за наследника Ярославской мануфактуры А. Н. Дороднова.

8 Эфрон А. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989. С. 455.

9 Кружков Г. «Как бы резвяся и играя.» // Новый мир. 1992. № 4. С. 169.

Кружков Г. «Как бы резвяся и играя.» // Новый мир. 1992. № 4. С. 167-180.

Озеров Л. О Борисе Пастернаке. М., 1990.

Пастернак Б. Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003-2005.

Эфрон А. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989.

Сведения об авторе: Мальцева Оксана Анатольевна, канд. филол. наук, доцент кафедры исторического языкознания, зарубежной филологии и документоведения Балтийского федерального ун-та имени И. Канта, докторант МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail: oa_malts@maiL.ru

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.