Периоды изменений в социальной политике и представлениях о социальной справедливости в России Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

Данилова Е. Н.

Периоды изменений в социальной политике и представлениях о социальной справедливости в России

Данилова Елена Николаевна — кандидат социологических наук,

зав. отделом, Институт социологии РАН.

Россия, Москва, 117218, ул. Кржижановского, 24/35, корп. 5.

E-mail: [email protected]

Тел.: +7 (499) 125 79 20

Аннотация. В статье рассматриваются периоды изменений социальной политики в сочетании с трансформациями дискурса о социальной справедливости. Дискуссии о содержании социальной справедливости артикулируются в зависимости от того, какие политические и экономические вопросы стоят на повестке дня. Особенно актуальны эти споры в преддверии и сопровождении масштабных социальных изменений, поскольку социальная справедливость выступает как часть идеологического проекта, как правило, продвигаемого новыми элитами. Российская социальная политика прошла сложный путь и вызывала немало споров и критических замечаний с разных сторон. Выделяются несколько этапов развития социальной политики, начиная с советского времени, перестройки и реформ в постсоветской России. В статье рассматриваются основные акценты социальной политики и обсуждаемые вопросы, связанные с социальным неравенством, а также представления о социальной справедливости, которые стояли на повестке дня в каждый из выделенных периодов. В Советском Союзе социальная политика базировалась на распределительных отношениях, а её цели управлялись эгалитарной идеологией, даже если на практике их было трудно реализовать из-за отсутствия необходимых ресурсов. При этом в начале и конце существования СССР задачи политики и дискурс социальной справедливости заметно менялись в зависимости от политической и экономической повестки. В период перестройки, когда политические преобразования шли впереди экономических изменений, наблюдалось активное концептуальное переформулирование идеологических принципов социальной справедливости и социальной политики. В годы реформ выделяются несколько этапов формирования социальной политики и созвучных им дебатов об основных её акцентах и тенденциях в зависимости от внешнего и внутреннего контекста развития страны.

Ключевые слова: социальная справедливость, социальная политика, реформы, периодизация.

Социальная политика понимается как целенаправленная деятельность государства по перераспределению ресурсов среди граждан с целью достижения благополучия [Baldock, Manning, Miller, 1999: 21]. Обычно в международной практике, говоря о социальной политике, упоминают такие направления как социальное обеспечение, здравоохранение, образование, жильё и занятость. В разные периоды цели и приоритеты социальной политики менялись и немалую роль в формулировании направлений её развития играли представления

о социальной справедливости. Считается, что эта ценность традиционна для российского общества. В течение многих веков она выступала ядром всего нравственного мира нашего отечества [Концепция..., 1994]. В то же время актуализация идеи справедливости не уникальна для России: она характерна для нравственной оценки социального устройства любого общества. Классическая социология со времён Э. Дюркгейма признаёт, что прочной основой социального порядка являются моральные и нравственные чувства людей, связанные с их представлениями о справедливом обществе. Социальная политика тем самым обеспечивает поддержание стабильности в обществе, выполняет интегративную и регулятивную функции.

Тем не менее, социальная справедливость понимается по-разному, в социальных науках имеется обширная традиция теоретических дебатов о содержании социальной справедливости [Сидорина, 2005]. Споры о содержании социальной справедливости и социальной политики артикулируются в зависимости от того, какие политические и экономические вопросы стоят на повестке дня.

Особенно актуальны эти споры в преддверии и сопровождении масштабных социальных изменений, поскольку социальная справедливость выступает как часть идеологического проекта, как правило, продвигаемого новыми элитами. В свою очередь, обращение к социальной справедливости позволяет легитимизировать изменения в социальной политике на основании сформулированных представлений о справедливом обществе и соответствующих им норм и правил. И если таковые отклоняются, то имеются основания для появления требований перемен. Содержание ценности сопряжено с доминирующим идеологическим дискурсом.

Изменения в российской социальной политике на протяжении двух с лишним десятилетий после распада СССР привели к переориентации модели и тому, что сейчас мы имеем дело с другим государством и другой социальной политикой и институтами, её обеспечивающими. Менялось и представление о социальной справедливости, формулируемое в официальном, научном и публичном дискурсах.

По Конституции 1993 года Россия является социальным государством. Теоретически важным предметом дискуссий выступает понятие социального государства, или иначе — государства всеобщего благоденствия (welfare state), концепция которого была сформулирована ещё в середине XX в. в ряде стран Западной Европы. Социальное государство добивается приемлемых условий жизнедеятельности для всех слоёв общества на основе расширения своих социальных функций, чтобы обеспечить социальную справедливость благодаря разумному сочетанию частных интересов и интересов общества и не допустить большого социального расслоения.

В статье выделяются несколько этапов развития социальной политики, начиная с советского времени, включая перестройку и реформы в постсоветской России, рассматриваются основные акценты и обсуждаемые вопросы, которые стояли на повестке дня в каждый из периодов, а также представления о социальной справедливости и социальном государстве.

Периодизация развития социальной политики

Советский период

По поводу той модели социальной политики, которая существовала в советские годы, имеются противоречивые точки зрения, особенно, что касается структурных последствий её развития. С одной стороны, говорится о явных её преимуществах [Сидорина, 2005; Романов, 2003], в том числе как представляющую вполне развитую систему социального обеспечения. С другой стороны, её критикуют как создающую тормоз для экономического развития, породившую уравнительную систему и на её основе укоренившую патерналистские, иждивенческие и эгалитарные установки [Концепция..., 1994; Григорьева, 2008].

Трансформация социальной политики происходила постоянно, экономика и социальная политика тесно взаимодействовали, при этом баланс их взаимодействия также менялся. При советской власти социальная политика базировалась на распределительных отношениях, а её цели управлялись эгалитарной идеологией, даже если на практике их было трудно реализовать из-за отсутствия необходимых ресурсов. Если коротко говорить об этапах развития, то во времена Советского Союза можно выделить их несколько.

В течение первого десятилетия формы социальной политики в основном были тесно связаны с политикой стимулирования трудовой деятельности в новых условиях, становления трудовой дисциплины и поощрения роста производительности труда [Романов, 2003].

Период конца 1920-х — начала 1950-х гг. характеризовался социальной политикой, нацеленной, прежде всего, на создание условий для ускоренной индустриализации, на обслуживание экономических потребностей, заботу «о трудовой силе», обеспечение квалифицированными кадрами и удовлетворение нужд, прежде всего, работающего населения, в том числе женщин и сельских жителей, пополняющих городское работающее население. В послевоенные годы социальная политика также ставила целью повышение производительности, снижения текучки кадров и укрепления трудовой дисциплины. При этом «большое внимание уделялось подготовке кадров и социальной поддержке женщин и сельских жителей, мигрирующих в города. Открывались новые техникумы и фабрично-заводские училища для подготовки квалифицированных рабочих, естественнонаучные и технические факультеты вузов расширили приём студентов для подготовки высококвалифицированного персонала, в котором остро нуждалась советская промышленность. Безопасность на производстве, профилактика и лечение профзаболеваний становились приоритетными во-

просами. Развивалась система социальных гарантий и услуг по уходу за ребёнком для работающих женщин, в том числе пособия по беременности и родам в связи с рождением ребенка» [Романов, 2003: 50].

С конца 1950-х гг. можно сказать, что социальная политика находилась в более сбалансированных отношениях с экономикой. Она была больше нацелена на увеличение государственных расходов на удовлетворение социальных потребностей населения, что означало внимание к производству товаров народного потребления и предоставлению бесплатных или почти бесплатных социальных и бытовых услуг населению [George, Manning, 1980: 1; Manning, Shkaratan, Tikhonova, 2000]. Основными зонами внимания в этот период были стремительный рост объёма выпуска потребительских товаров, либерализация сельского хозяйства и, как результат более сбалансированных форм экономического развития, — сокращение неравенства по доходу, образованию.

В середине 1950-х и начале 1960-х гг. произошло существенное изменение в социальной политике в рамках широкомасштабных хрущёвских реформ (1956—1964). Они сменили сталинскую диктатуру и вернули принципы «демократического централизма» в отношении форм управления. В определённой степени можно говорить о возврате к той форме принятия политических решений, которая практиковалась в период нэпа. В послевоенные годы промышленные предприятия требовали трудовых ресурсов, недостаток которых из-за потерь во время войны сказывался на производстве. Экономическая ситуация в середине 1950-х гг. требовала расширения стандартов продукции для потребителей, большей свободы предприятий и большей производительности труда от рабочих. Некоторые отрасли выпуска товаров народного потребления, а позднее и большинство отраслей промышленности стали внедрять экспериментальные производства. Прибыль стала главным мерилом эффективности выполнения плана и экономической поддержки рабочих, так как позволяла повышать оплату труда. Была установлена минимальная заработная плата, снижено налогообложение низкодоходных групп, улучшены условия работы; мобильность работников упрощалась с отменой законодательства, подвергавшего уголовному преследованию прогулы и смену работы, не одобренную свыше. Длительность рабочей недели была сокращена, а продолжительность оплачиваемого отпуска увеличена.

Как пишет П. Романов, «снижение социального неравенства в этот период стало приоритетом реформы социальной политики. Законодательство 1956 и 1964 годов модернизировало систему социального обеспечения и сделало её одной из лучших в мире. Были увеличены размеры пособий, они теперь в меньшей степени сопрягались со статусом занятости; кроме того, были введены гарантии для низкооплачиваемых работников. Законом «О государственных пенсиях», принятым Верховным Советом СССР 14 июля 1956 года, государство обязалось выплачивать пенсии из государственного бюджета, образуемого из взносов предприятий, учреждений и организаций без каких-либо вычетов из заработной платы. С этого времени началось реформирование и пенсионной системы, которая

стала освобождаться от тех дискриминирующих особенностей, которые характеризовали её со сталинской эпохи. Закон «О пенсионном обеспечении колхозников», принятый в 1964 году, расширял схему социальной защиты и охватывал крестьянство, сокращая различия между рабочими и колхозниками в сфере социального страхования. Помимо эгалитарных принципов, причины расширения принципов социальной защиты и распространения их на колхозников были связаны с послевоенным демографическим спадом и фактической депопуляцией сельской местности» [Романов, 2003].

Реформы 1958 года, затронувшие сферу образования, были направлены на выравнивание шансов его получения. Восьмилетнее среднее образование стало обязательным для всех. Расширялись возможности доступа к высшему образованию представителей рабочего класса: при приёме в вуз предпочтение отдавалось абитуриентам, кто уже имел трудовой стаж. С 1959 года промышленным предприятиям и совхозам было предоставлено право в качестве поощрения за ударный труд направлять в вузы своих рабочих для получения высшего образования [Гусев и др., 1982: 151]. В жилищной политике удалось достичь большого прогресса: темпы строительства жилья в 1961 — 1962 годах были самыми высокими в Европе.

После отставки Н. С. Хрущёва основные социальные реформы и меры социальной политики предыдущего периода были сохранены, продолжены. По мнению экспертов, к 1980-м гг. Советский Союз построил одну из лучших в мире систем здравоохранения, в частности, по универсальности и доступности сервисов, количеству врачей на тысячу человек населения [Романов, 2003]. В период расцвета, относящегося к хрущёвскому и раннему брежневскому периоду (середина 1950-х — середина 1970-х годов), в СССР была создана одна из наиболее продвинутых в мире систем социального обеспечения в отношении равенства доступа, объёма и качества услуг.

Однако, несмотря на все достижения экономической и социальной политики, уровень жизни советских людей был невысок в первую очередь ввиду низких зарплат и недостатка жилья. Демографические тренды, включая динамику браков и разводов, мобильность населения ещё более усугубляли жилищную проблему. Если в конце 1959 г. только 48% населения жило в городах, то в 1970 г. доля городского населения составила уже 60%. Наиболее радикальные изменения в годы советской власти произошли в семейной сфере, что также отразилось на жилищной политике. Например, в 1913 году уровень разводов в Российской империи составлял 0,15 на тысячу брачных пар, а к концу 1970-х гг. этот показатель вырос в сто раз и достиг 15,2 развода на тысячу брачных пар [Романов, 2003]. По сравнению с другими

секторами социальной политики — социальным обеспечением, здравоохранением и образованием — жилищная политика оказалась наименее адекватной потребностям населения даже при развернувшемся жилищном строительстве. Несмотря на значительные инвестиции в жилищную сферу в течение всего советского периода, проблема обеспечения людей нормальным жильём была и продолжает оставаться весьма далёкой от своего решения.

С конца 1970-х гг., когда Советский Союз вступил в новую, наиболее жёсткую фазу холодной войны, в период ухудшения мировой конъюнктуры цен на энергоносители — основной статьи экспорта, слабости социальной политики, её ориентиров и институциональной структуры стали постепенно проявляться. Стали наблюдаться негативные тенденции в качестве жизни советских граждан и в сфере демографии.

Представление о социальной справедливости в советские годы. Социальная справедливость всегда была одним из нормативных оснований устройства советского общества. «Представления о социальной справедливости — это совокупность норм, убеждений, теорий о том, как должны распределяться в обществе жизненные блага» [Лойко, 1985: 96—103]. В советское время распределительные отношения ставились во главу угла, а гарантом выступало государство, отвечающее за реализацию принципа социальной справедливости.

Однако, как показывает Ю. Епихина, термин социальная справедливость в официальном и научном дискурсе в начале советского периода практически не использовался и появился с заметным опозданием. В 1930—1950 гг., как отмечает автор, существовало негласное табу на исследование проблем социальной справедливости. Причём это табу связывалось с аморализмом и безнравственностью самой эпохи, культом личности И. В. Сталина и политическими репрессиями. Только в 1953 г. появляется термин «справедливость» в Большой советской энциклопедии. В литературе понятие справедливости, появившись как морально-правовая категория, постепенно приобрело общественно-политическое значение, стало критерием для оценки качества социального порядка [Епихина, 2014: 170].

Базовое официальное представление о социальной справедливости формулировалось исходя из марксистских идей о модели бесклассового общества. Упор был сделан на ликвидацию классовых неравенств и должном распределении благ. Сложность вызывало последнее, поскольку при социализме представления о социальной справедливости основываются на изначальном равенстве всех членов общества по отношению к средствам производства, а также равном праве на социальные блага (труд, здоровье, образование и т. д.), а конечной целью общественного развития при социализме провозглашается преодоление отчуждения и максимальная личностная реализация каждого члена общества. Формула социальной справедливости базировалась на основном принципе социализма «от каждого — по способностям, каждому — по труду». А провозглашённое правило «каждому — по труду» вынуждало учитывать различия трудового вклада в приращение общественного богатства, подлежащего распределению.

В годы позднего социализма коннотация социальной справедливости немного меняется, она приобретает всё большее экономическое наполнение и выступает в качестве интегративной оценки общественных отношений в этом аспекте. «Требования справедливости неразрывно связаны с экономической необходимостью и целесообразностью, и тем самым выявляют взаимосвязь экономических и нравственно-оценочных отношений» [Кузнецов, 1984: 149]. На повестку дня выходит, по крайней мере, два несовершенных механизма распределения: прежде всего — регулирование трудовых отношений и эффективность производства, имеющую тенденцию к падению.

Сложившиеся трудовые отношения с точки зрения справедливости также предоставляли поводы для критики. Как отклонения от принципов справедливости рассматривались несовершенства трудового законодательства, начисления заработной платы и премий по формальным признакам, уравниловка в оплате труда. Об этом много написано. Существующая на тот момент организация распределения не соответствовала производственной системе, что в итоге негативно сказывалось на экономической ситуации, препятствовало повышению её эффективности [Мальцев, 1985: 27—41]. По мере нарастания проблем в производстве и трудовых отношениях пересматривалось содержание социальной справедливости. «Уже с середины 1980-х гг. понятие социальной справедливости начинает рассматриваться не только как морально-правовая или социально-политическая категория, но так же как действенный критерий оценки эффективности экономической системы. Если экономика плохо работает, одна из причин этого заключается в неправильной работе механизмов распределения, а значит, в недостатке социальной справедливости» [Епихина, 2014: 177—189]. Роль государства в обеспечении не подвергалась сомнению.

Социальная политика того времени была нацелена на совершенствование распределительных отношений в сфере труда и заработной платы, возможности равного доступа к бесплатной медицине и образованию, социальным услугам. Именно равенство и унификация в получении социального обеспечения составляло ту базу всей существующей системы распределения, которая позже подверглась критике.

Таким образом, функции социальной справедливости в советском обществе были такие же, как и любого другого идеологического проекта, а именно — оправдывать и стабилизировать режим. При господстве эгалитарной идеологии приоритеты и коннотации в рассмотрении социальной справедливости менялись в зависимости от экономической повестки, с учётом социального контекста и практических задач, связанных с регулированием трудовых отношений и повышением производительности труда.

Необходимо отметить, что советский дискурс о социальной справедливости всё больше сталкивался со следующим противоречием: с одной стороны, необходимостью признавать изначальное равное право всех на социально значимые блага, с другой — необходимостью учитывать существующие неравенства. Это противоречие со временем нарастало. Эффективность всё отчетливее стала появляться на чаше весов при оценке проводимой социальной политики.

По мнению Е. Ш. Гонтмахера, «в советское время государство практически полностью контролировало уровень жизни населения. Для этого использовались мощнейшие перераспределительные механизмы: общественные фонды потребления и централизованная бюджетная система. Регулирование заработной платы путём тарифной сетки, бесплатное образование и здравоохранение, доступность учреждений культуры, отдыха выгодно отличало СССР от других стран мира» [Гонтмахер, 2007]. Автор также признаёт, что социальная политика не давала возможности возникнуть серьёзному социальному неравенству, а социальное устройство было внутренне сбалансировано и стабильно.

Однако негативные тенденции накапливались. Противоречия, встроенные в понимание справедливости, равенства и неравенства обострялись. Суть институтов благосостояния при социализме укладывается в формулировку Дж. Оруэлла «все... равны, но некоторые равнее».

Перестройка

Особенностью данного периода является активное концептуальное переформулирование идеологических принципов социальной справедливости и социальной политики. В это время политические преобразования идут впереди экономических изменений. Именно в этот период особенно остры дебаты о социальной справедливости, ведь сама перестройка проводилась под её лозунгом.

В конце 1980-х гг. начинается довольно обширная критика концепта социальной справедливости, существовавшей при советской системе. Под влиянием внутриполитического и внешнего контекста формулируются новые принципы организации экономики и распределения и, соответственно, социальной политики. Считалось, что советская система имеет много недостатков, не сопоставимых с основным курсом дальнейшего развития к либерализации. Соответственно был выбран вектор на исправление недостатков прежней системы.

В годы перестройки сформировалось новое дискуссионное идеологическое поле. Появляется масса текстов, формулирующих принцип социальной справедливости. «После XXVII съезда КПСС начинается новая страница в истории понятия справедливости. Оно покидает узкие рамки общественных наук и становится частью общественного дискурса. На страницах печати — как профессиональных, так популярных периодических изданий — разворачиваются острые дискуссии, предметом которых становятся факты, планы реформирования, так или иначе затрагивающие проблему справедливости» [Епихина, 2014: 177].

Например, поводом для диспута послужили работы академика Т. И. Заславской. В профессиональной среде основной дискуссионной площадкой становится журнал «Коммунист», где и была опубликована её статья [Заславская, 1986]. В статье, в частности, обосновывалась необходимость дифференцированного подхода к реализации социальной политики. Советское общество усложнилось, оно состоит из элементов, демонстрирующих разную степень социальной и экономической эффективности, разную степень социальной и экономической отдачи. Соответственно потребности всех элементов общества не могут удовлетворяться государством в одинаковой степени: «Реализация сильной программы социальной политики означает планомерную дифференциацию роста благосостояния групп населения, существенно различающихся своей ролью в социально-экономическом развитии общества...». Иначе говоря, от прежнего советского принципа социальной справедливости, согласно которому все члены общества имеют равный доступ к социальным благам, произошёл поворот к социальной политике, дифференцированной на основании социальной и экономической эффективности членов общества [Епихина, 2014].

Другой знаковой публикацией можно считать статью П. Авена «Механизм распределения и социальная справедливость» [Авен, 1987] в том же журнале. П. Авен подчёркивает связь представлений о социальной справедливости с экономическими интересами членов общества: «Представления о социальной справедливости — важнейший индикатор экономических интересов, и от того, как члены общества понимают социальную справедливость, какими видят пути её обеспечения, во многом будет зависеть успех» [Авен, 1987: 115]. Акцент переносится на экономическую и индивидуалистическую составляющую понятия социальной справедливости. Кроме того, поднимается вопрос о необходимости введения платных услуг в тех сферах общественной жизни, в которых с наибольшей остротой проявились противоречия между требованиями социальной справедливости и экономической эффективности социальной сферы: медицина, жильё, образование.

Ещё одной дискуссионной линией в тот период является понимание социальной справедливости в зависимости от позиции в системе распределения. Говорится о том, что чувство справедливости — социальный продукт, можно сказать, продукт социализации. В зависимости от положения субъектов различается два типа справедливости. Первый — это справедливость «для всех» (коллективистское понимание справедливости, исходящее из эгалитарной идеологии и выражающееся как забота об общем благополучии). Второй — это справедливость индивидуалистическая, которая воплощается в заботе о личном благополучии, в «заботе отдельного человека по поводу того,

что живёт ли он (или его социальная группа) хуже или лучше других» [Наумова, Роговин, 1987]. По сути, речь идёт о сложившемся социальном неравенстве и о том, что часть населения испытывает чувство депривации.

При этом имеется и моральная коннотация исходя из эгалитарных представлений — коллективистское понимание социальной справедливости свойственно «людям труда», то есть тем, кто непосредственно вносит вклад в систему общественного производства и распределения социально значимых благ (бесплатное образование, медицинское обслуживание и т. д.). Они придерживаются того мнения, что «улучшать жизнь надо путём улучшения благ, прежде всего, коллективных» [Наумова, Роговин, 1987: 13]. А носителями индивидуалистических представлений о социальной справедливости стали те социальные группы, которым удалось обзавестись собственными материальными благами, количество которых сделало возможным получать значимые социальные блага «сверх положенного». Они же «выступают против попыток общества создавать всем достойные человека условия существования, то есть компенсировать неоправданные, незаслуженные лишения с помощью политики перераспределения, будь то использование фондов общественного потребления или введения прогрессивного налога на наследство» [Наумова, Роговин, 1987: 17].

Различия двух типов справедливости особенно отчётливо проявились в вопросе о наследстве [Роговин, 1985: 2]. В то время артикулировалась и проблема равных стартовых возможностей для советской молодёжи и в связи с этим — вопрос о правомерности передачи по наследству больших состояний, которые могут препятствовать реализации принципа равенства.

Тема справедливости поднималась и в связи с дискуссией о том, что нужно считать нетрудовыми доходами, и в связи с привилегированным положением высших слоёв, представителей номенклатуры. Предлагались такие способы решения проблемы неравных возможностей как введение прогрессивного налога на наследство, прогрессивного налога на доход и необходимость предъявлять декларацию о доходах ежегодно. Признавалось, что в советском обществе сложился обширный слой людей, имеющих существенный доход, не связанный с системой общественного производства. Борьба с нетрудовыми доходами занимала особое место в дебатах. Одновременно отмечалось, что «монетарные отношения вытеснялись идеологическими, а все попытки расширить личную экономическую свободу расценивались как политически нелояльное, близкое к криминальному поведение» [Осипенко, 1986; Шохин, 1987].

Во-вторых, тема социальной справедливости смыкалась с такими проблемами как социальное иждивенчество, стремление получать от общества больше, чем давать ему в виде труда. Социальное иждивенчество и тунеядство виделись как формы нарушения основного принципа социализма, в котором и воплощалось представление о социальной справедливости: равномерный обмен, своего рода баланс между отданным обществу трудом и полученными от общества социальными благами.

Начинает преобладать точка зрения, что равный доступ к социальным благам является источником социальной несправедливости и социальной напряжённости.

В основном дискуссия велась между противниками негативных последствий уравнительного принципа. Например, о принципах справедливости в вопросах заработной платы и вознаграждения за труд, неравенства и индивидуального выбора социальных услуг. Напомним, что в конце 1980-х гг. были введены новые хозрасчётные формы организации экономики, индивидуальный и кооперативный труд, платные услуги, к началу 1990-х назрел серьёзный экономический кризис, острый дефицит товаров. Возникли сложные внутренние политические и экономические условия и внешнеполитический контекст. На этом фоне смена парадигмы социальной справедливости оказалась востребованной и была поддержана общественным мнением.

По сути, во время перестройки была подготовлена идеологическая платформа для смены концепции социальной справедливости и социальной политики. В те годы была заложена основа для нового прочтения социальной справедливости и, соответственно, основных принципов и функций социальной политики, которая начала реализовываться позже, в 1990-е годы. Несмотря на то, что основа всё ещё была марксистской, основными корректирующими линиями были те, которые позволяли учитывать социальную дифференциацию и индивидуалистические трактовки социальной справедливости. С этих позиций социальная справедливость представляет собой механизм регулирования социальной дифференциации, предусматривающий применение различных механизмов распределения.

Постсоветское время

После распада СССР началось кардинальное реформирование социальной сферы. Можно выделить несколько этапов реформирования с точки зрения основных акцентов в формировании социальной политики.

1990-е годы

Именно в эти годы сформировалась основа перехода на новую модель социальной политики. В 1990-е годы активно формировалось законодательство, регулировавшее развитие основных секторов социальной сферы (здравоохранение, образование, жильё), а также положение некоторых категорий населения, пенсионной системы.

Кардинальные реформы были разработаны под влиянием международных институтов. Коротко преобразования выражались в следующем: введение рыночных основ (приватизация сферы социальных услуг, введение платных услуг и монетизация доступа), децентрализация управления социальной сферой и индивидуализация рисков (предоставление свободы выбора, перераспределение ответственности и рисков на индивидов). За основу была взята либеральная модель.

Введение рыночных основ. Реформирование в начале 1990-х коснулось, прежде всего, системы здравоохранения, образования, жилья, социальной помощи нуждающимся. В системе здравоохранения был усилен принцип социального страхования, произошла децентрализация и введение смешанных форм (частных и государственных) медицинских учреждений, введён рынок платных медицинских услуг. В 1991 г. был принят Закон об обязательном медицинском страховании, что позволило предоставлять услуги в системе здравоохранения на принципе разделения затрат.

Полностью на рыночные принципы перешёл жилищный сектор. Была осуществлена приватизация жилья, при которой многие семьи приватизировали своё жильё, в котором проживали. Начал функционировать рынок жилья.

Система образования также претерпела существенные изменения, была введена диверсификация на всех уровнях образования — в начальной, средней и высшей школе и введение платного образования. Меры предусматривали поступление финансирования образовательных учреждений от граждан в дополнение к бюджету, который был существенно сокращён. Особенно это касалось высшей школы.

Была серьёзно изменена система помощи и пособий семьям. Введены институты страхования и адресной социальной помощи. Однако произошли серьёзные сокращения фондов, помощь предусматривалась только остро нуждающимся. Были приняты законы, программы и концептуальные документы в отношении семьи и детства, меры по усилению прямой материальной поддержки семей с несовершеннолетними детьми [Романов, 2003: 56].

Децентрализация. Изменена система управления социальной сферой. В советское время при строго централизованной вертикальной системе управления можно было напрямую регулировать процессы в любом регионе вплоть до административных районов. В 1990-е гг. становление трёхуровневой власти (федеральный центр, региональная власть, местное самоуправление) означало принципиальный переворот в системе управления и в социальной политике. Причём юридически был закреплён принцип равенства различных организационно-правовых форм реализации социальной политики, а, следовательно, партнёрства множества её субъектов. Таким образом, как по горизонтали, так и по вертикали управления социальная политика могла реализовываться множеством взаимодействующих государственных и негосударственных акторов (организаций), а правовое регулирование постепенно должно было приходить на смену административным методам управления. Поэтому весьма актуальной

стала проблема обнаружения границ между акторами, секторами общества, пределов управленческих действий государства в отношении экономики и общества [Григорьева, 2007: 18].

В 1990-е гг. было проведено перераспределение фондов и ответственности. Это период перевода непрофильных активов предприятий в распоряжение муниципалитетов. Особенностью советской социальной политики была её прочная экономическая связь с так называемыми градообразующими предприятиями крупных индустриальных центров [Оои§, МсМу1о, 2000; Григорьев, Романов, 2001]. На протяжении десятилетий функционирование и финансирование социальной сферы во многом определялись крупными промышленными предприятиями. В 1990-е гг. многие государственные предприятия приватизировались и со сменой форм собственности они избавлялись от непрофильных активов. Была перераспределена ответственность между участниками социальных отношений — часть полномочий и объектов «соцкультбыта», принадлежавших предприятиям, были переданы органам местного самоуправления и муниципалитетам. Пользование ими планировалось в основном на платной основе.

Изменились принципы финансирования социальной сферы и отдельных направлений социальной политики. Значительные суммы из госбюджета были заменены обязательными страховыми взносами, для которых были созданы внебюджетные социальные фонды.

Индивидуализация рисков. Принципиальным моментом, принятым во внимание реформаторов, была концепция перехода на индивидуализацию рисков. В 1990-е годы усилилась критика советской системы, которая виделась как исключающая свободу выбора и ответственное поведение, как построенная на патернализме и воспитывающая иждивенческие отношения. Задача состояла в том, чтобы перевести социальную сферу на рельсы дифференцированного и ответственного выбора. В идеале это означало большую индивидуальную ответственность, рыночную эффективность, взаимное признание прав и обязанностей индивида и государства, постепенное изменение системы взаимодействий между государством, обществом и семьёй.

Подоплёкой перехода на либеральные рельсы в социальной политике служило требование замены патерналистской системы индивидуальным ответственным выбором, руководствуясь новым принципом социальной справедливости. «Принципиально важна выработка именно современной реалистической модели социальной справедливости. Настоятельно необходимо шаг за шагом изживать в каждом из нас и в обществе в целом пока ещё широко распространённую ориентацию на всесторонний патронат и опеку со стороны государства.

В этом заключается смысл «имплантирования либерализма», расширяющего социальное пространство для ценностей опоры на самих себя, на собственные усилия, знания и энергию» [Концепция..., 1994].

В основу проводимых реформ была положена либеральная модель перехода к рынку, что предполагало снятие множества ограничений на поведение экономических субъектов, в том числе и населения, что в реальности означало «не ждать помощи от государства», а использовать собственные возможности для получения дохода в складывавшейся институциональной системе. Были изменены и правовые основы. Конституции СССР были основаны на сильных коллективистских принципах, ставили во главу угла общественное благо, в то время как Конституция, принятая в 1993 г., заостряла внимание на индивидуальных правах и свободах индивидов и их ответственности.

По соображениям эффективности использования ресурсов и индивидуальной ответственности введение платности медицинских услуг виделось как вариант решения проблем. Также изменялись отношения между страхованием как рыночным механизмом и пособиями, которые носят нестраховой характер, в пользу страхования. Всё это, по мнению экспертов, должно было дисциплинировать население, воспитывать более ответственное отношение и к своему здоровью, и к использованию социальных услуг, стимулировать и мотивировать работников социальной сферы и в первую очередь — работников здравоохранения. При этом рыночный механизм рассматривался как самодостаточный, способный стать решением социальных проблем.

Таким образом, в 1990-е гг. надежды реформаторов проецировалась на радикальные институциональные изменения по либерально-рыночной модели. Одновременно основной акцент преобразований был сделан на радикальное сокращение расходов на финансирование социальной сферы в связи с невозможностью государства выполнять свои социальные обязательства. Именно этот факт наряду с приватизацией и либерализацией цен часто упоминается при рассмотрении преобразований 1990-х согласно концепции «шоковой терапии».

Результирующие тенденции оказались крайне противоречивыми. С одной стороны, появились новые рыночные институты и формы социальной политики, правда, работающие с изъянами, с другой — показатели социального развития стремительно падали. На этом фоне не менее стремительно росло и социальное неравенство.

Экспертами отмечалось, что в эти годы наряду с выработкой некоторых предложений для радикальных изменений ни одно из постсоветских правительств не приняло стратегический план в отношении социальной политики и проблем социального обеспечения. Социальная политика этого периода получила название политики неотложных мер [ОАЕе, 1993: 60]. Многие преобразования в социальной сфере носили частичный, фрагментарный характер. До сих пор есть мнения, что за действиями политиков того периода не было концептуально осмысленной стратегии [Концепция., 1994; Романов, 2003; Ярская, 2003]. Характерно, что

даже дефиниции социальной политики обычно не претендуют на указание самостоятельной «субстанции», а даются через список сфер деятельности, например, помощь малообеспеченным, охрана здоровья, образование и т. п. Проводимые в 1990-е годы меры часто называли «латанием дыр», которые заключались в погашении задолженностей по выплате зарплаты бюджетникам, пенсий, детских пособий, а также в поддержании текущей работы учреждений здравоохранения, образования и культуры [Гонтмахер, 2007].

Либеральные эксперты-реформаторы констатируют, что изменения привели к «незапланированным» результатам и ищут ответы, прежде всего, в институциональном поле. Одни считают, что государство не было жёстким и последовательным в проведении реформ и применяло так называемые мягкие обязательства. Они определяются как вариабельность в приоритетах, как множество формальных и неформальных норм и конкретных решений, принимаемых в режиме «ручного управления» [Якобсон, 2006].

Другие, наоборот, приветствуют социальную нацеленность государственной политики, следующей Конституции. В годы общего экономического спада (1993—1997) перед правительством стояла срочная задача успокоить население и поддержать социальную стабильность. «В ситуации резкого падения уровня жизни населения, роста безработицы, преступности, бедности, отставания заработной платы от цен потребительского рынка правительство России было вынуждено идти на постоянное повышение зарплаты, пенсий и пособий, несмотря на требования Международного валютного фонда о снижении социальных расходов» [Ярская, 2003].

Проблемными на практике оказались и зоны ответственности, распределение ролей и ресурсов в реализации социальной политики между центром, регионами и муниципалитетами. Напомним, что в начале 1990-х гг. социальные объекты перешли от предприятий к муниципалитетам. По мнению Е. Ш. Гонтмахера, это должно было привести к позитивным изменениям, «однако ресурсная база местных властей и регионов была не в состоянии содержать и поддерживать объекты» [Гонтмахер, 2007]. При этом, как отмечает эксперт, перераспределение зон ответственности выглядело так. Несмотря на то, что зона ответственности переместилась на муниципалитеты, местное самоуправление было весьма ограничено в своих возможностях. Степень влияния местных органов власти на реализацию социальной политики на местах составляло не более 10% и влияние федерального центра на реализацию социальной политики на местах стало незначительным (не более 20%), тогда как региональные власти играли здесь самую существенную роль (70%) [Гонтмахер, 2000: 16-18], что

осложняло межбюджетные отношения. Практически не принималась во внимание социальная ответственность бизнеса. Своих средств на муниципальный социальный заказ у муниципалов не хватало, в такой ситуации предполагалось участие других акторов социальной политики — бизнес-структур и НКО. Однако только в начале 2000-х годов эта тема стала широко обсуждаться, в т. ч. и о частно-государственном партнёрстве [Сидорина, 2005: 35].

Многие российские и зарубежные эксперты обращают внимание на политические интересы элит при проведении реформирования. МакФаул полагает, что властвующая российская элита сознательно ограничила масштабы трансформации социальной политики для того, чтобы осуществить шоковую терапию максимально быстро. В результате макроэкономические реформы были проведены за счёт беднейших слоёв населения, причём меры социальной защиты оказывались неэффективными [McFaul, 1999]. Сравнительный анализ социальных трансфертов показывает, что в конце 1990-х годов лишь 6% российской социальной помощи достигало наименее обеспеченных групп населения в сравнении с более высокими показателями других стран (29% в Польше, 36% в Эстонии и 78% в США) [Manning, Shkaratan, Tikhonova, 2000].

Негативно оцениваются и ход реформ в аспекте индивидуализации [Ferge, 1997]. «Чтобы оптимально распределять дефицитные ресурсы, нужны поощрения и санкции, обращённые к интересам индивидов. Политическая теория такого рынка требовала жёстких бюджетных сдержек... Шоковая терапия стремилась девальвировать не только устаревшие физические мощности, но и старый «социальный капитал», массовые ожидания субсидий и патронажа от социального государства. Это считалось главной функцией приватизации» [Мюллер, Пикель, 2002].

В конце 1990-х гг. многими были признаны просчёты в организации социальной политики. Особенно чувствительным было ускоренное социальное расслоение (о чём будет сказано отдельно далее). Конец этого периода совпал с мировым финансовым кризисом, а в 1998 г. был объявлен дефолт, когда реальная заработная плата (без учёта скрытой части) упала до 27,2% от уровня 1991 года, реальные доходы — до 42,6%, а реальная пенсия — до 29,1% [Овчарова и др., 2013].

В 1990-е по мере развития реформ усиливается разочарование населения. Данные о недовольстве проводимой социальной политикой приводят и многие социологи [Сидорина, 1998; Хахулина и др., 1996]. Например, в конце 1990 гг. суть политики, как её видели граждане, сводилась к констатации факта, что «социальной политики нет», «государство устранилось». Росло недоверие государственным институтам и власти.

Тема социальной справедливости была достаточно актуальна в 1990-х гг., воплощаясь, в том числе, и в международных проектах [Хахулина и др., 1996]. В опросах общественного мнения людям предлагалось несколько суждений, характеризующих патерналистскую (советскую) или либеральную трактовки социальной справедливости. В этот период, отмечают исследователи, «в массовом сознании иллюзии того, что неравенство само по себе может решить сложные

проблемы стимулирования активности, формирование достижитель-ной мотивации, заметно сократились. Если в начале 1990-х примерно треть опрошенных была согласна со взглядами, что «большая разница в доходах необходима для процветания России», а больше половины (53%) — не разделяли этих взглядов, то в 1999 г. доля сторонников глубоких различий в доходах сократилась уже до 13%, а доля противников возросла до двух третей» [Хахулина, 2003].

Формирование рыночного сознания было затруднено реалиями социального расслоения. Оценки свидетельствуют о глубокой неудовлетворённости доходами. Люди в большинстве своём воспринимают их как несправедливые, поскольку они не соответствуют ни потребностям семьи, ни их трудовым заслугам. Исследователи отмечали, что «расставшись с иллюзиями начала 1990-х годов, массовое сознание пока не выработало новые представления о социальной справедливости, свойственные нынешнему этапу развития экономики и общества». Ожидания того, что «невидимая рука» рыночных отношений сможет обеспечить справедливое распределение общественного богатства между социальными группами, хотя и имели определённое распространение, но не доминировали в общественном мнении. Так, в 2001 г. лишь треть опрошенных согласилась с положением, что «в рыночной экономике главное — это дать людям возможность во всём проявлять свободную инициативу, а социальная справедливость установится сама собой», чуть больше — около 40% — не согласились с подобными взглядами, и около 30% — не имели на этот счёт определённого мнения [Хахулина, 2003].

Поиск коридора возможностей для компромисса между требованиями эффективности и справедливости отчётливо проявляется как главный момент в дискуссиях той поры и до настоящего времени.

2000-е годы (1999-2007)

В начале 2000-х годов продолжались реформы, начатые в 1990-е, основной вектор которых сохранялся. В 2000 г. российское правительство провозгласило курс на «субсидиарное социальное государство», что было некоторым отходом от ортодоксального либерализма [Григорьева, 2008]. По сравнению с 1990-ми, когда жёсткими и болезненными мерами была проведена реструктуризация во всех сферах социальной защиты, 2000-е годы многие считают компенсаторным периодом с точки зрения социальной политики на фоне улучшения экономического положения страны. Этот период можно назвать годами подъёма, или «тучными годами». В эти годы наблюдается улучшение макроэкономических показателей (см. таблицу 1).

Таблица 1

Макроэкономические показатели российской экономики в 1998—2007 гг.

Показатели 1998 1999 2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007

ВВП, % рост -5,3 6,4 10,0 5,1 4,7 7,3 7,2 6,4 7,4 8,1

ВВП, млрд. руб. 2741 4823 7306 8944 10 831 13 243 17 048 21 625 26 880 32 987

Инфляция, % 84,4 36,5 20,2 18,6 15,1 12,0 11,7 10,9 9,0 11,9

Экспорт, млрд. долл. 74,4 75,6 105,0 101,9 107,3 135,9 183,2 243,6 304,5 355,2

Экспорт нефти и газа, млрд. долл. 27,9 30,9 52,8 52,1 56,3 73,7 100,2 148,9 190,8 218,6

Импорт, млрд. долл. 58,0 39,5 44,9 53,8 61,0 76,1 97,4 125,3 163,9 223,1

Промышленное производство, % -5,2 11,0 11,9 2,9 3,1 8,9 7,3 4,0 3,9 6,3

Прямые инвестиции, % -12,0 5,3 17,4 10,0 2,8 12,5 13,7 10,9 16,7 21,1

Внешний долг, % к ВВП 66.8 44,5 33,3 27,7 22,4 16,1 9,2 4,4 2,7

Стабилизационный фонд, млрд. долл. 18,9 43,0 89,1 156,8

Происходит улучшение в социальной сфере. По данным Росстата, за 1999—2004 гг. реальные денежные доходы повысились на 68%, реальная начисленная заработная плата — на 107%, реальный размер назначенных пенсий — на 100% при увеличении ВВП лишь на 39%. В этот же период снижение реальной величины бюджетных расходов на образование и здравоохранение сменилось их увеличением, соответственно, на 76% и 56% [Овчарова и др., 2013].

В целом за 1998—2007 гг. средние душевые реальные денежные доходы в ценах 1991-го года выросли в 3 раза и это при условии, что ВВП увеличился в 1,8 раза [Овчарова и др., 2013].

Особенностью российской системы, по мнению некоторых комментаторов, является зависимость от внешних факторов цены на нефть. Этап быстрого восстановления и экономического подъёма был вызван главным образом ростом мировых цен на энергоносители и преимуществами рыночной конкуренции в не-монополизированных секторах экономики [Овчарова и др., 2013; Сегаш1, 2009]. Более того, этому экзогенному фактору придаётся первостепенное значение: есть мнение, что функционирование системы должным образом может обеспечить социальную интеграцию и солидарность только в условиях устойчивого роста нефтяных отраслей [Сегаш1, 2009].

После трудных и болезненных экономических преобразований, которые достигли максимальной точки к финансовому кризису 1998 г., экономика России постепенно начала расти. Экономический рост представляется в значительной

степени зависящим от неожиданно установившихся высоких глобальных цен на энергоносители, которые повлияли на увеличение внутреннего потребления, а также и на рост инвестиций [Cerami, 2009]. В 2007 г. рост ВВП составил 8,1%, экспорт нефти и газа составлял около 15% ВВП (60% от общего объёма экспорта), инвестиции увеличились на 20%, в то время как внутреннее потребление росло двузначными темпами [Cerami, 2009].

Что касается эндогенных факторов, то при разработке и проведении социальной политики эксперты в основном сконцентрировались на поиске институциональных решений. К концу 1990-х гг. в международном экспертном дискурсе на место концепции «шоковой терапии» пришла новая парадигма всеобъемлющего развития (comprehensive development framework). Требования «хорошего управления» и «реформ второго поколения» заменили жёсткое противопоставление государства и рынка более конструктивным взглядом на роль политики государства в создании адекватной рынку институциональной среды, в том числе и социальной политики. Социальные, институциональные и организационные структуры посткоммунистических обществ полагались не внешними по отношению к процессам рынка, а эндогенными переменными, определяющими сами институты рынков и степень социального сплочения. Новая парадигма исходит из веры в демократию как лучший способ разрешения социальных конфликтов, стимулирования долгосрочного справедливого роста и создания «хороших институтов» [Мюллер, Пикель, 2002].

В России побудительным мотивом усиления внимания к социальной сфере послужили события вокруг монетизации льгот в 2004—2005 гг. Суть предложений состояла в замене льгот, получаемых в натуральной форме (например, проезд на транспорте, лечение и т. п.), на денежные выплаты. Протесты продемонстрировали, что слишком резко проводимые реформы могут сформировать тормоз для их проведения. «События вокруг монетизации льгот продемонстрировали, с одной стороны, неотложность общественного запроса на сильную социальную политику, с другой — отсутствие тривиального ответа на этот запрос» [Якобсон, 2006]. Эксперты отмечали необходимость сосредоточиться на анализе институтов, формирующих и реализующих социальную политику, для оценки тех коридоров возможностей, в которые должны укладываться социальные реформы, имеющие шансы на успех.

В 2000-е годы экспертами начали обсуждаться негативные тенденции 1990-х годов. Статистика фиксирует негативную динамику по показателям развития человеческого потенциала, демографической ситуации, ухудшение состояния здоровья населения России, низкую продолжительность жизни. Речь идёт о потерях человеческих ресурсов. Уровень

смертности повысился (1160 чел на 100 000 жителей в 1989 г. до 1510 в 2005 г.), злоупотребление алкоголем удвоилось за это же время, больных СПИДом и ВИЧ-инфицированных в 2005 году стало в 131 раз больше, чем в 1989 г.).

Отчётливее проступает ориентир социальной политики — сохранение «человеческого капитала». Е. Гонтмахер констатирует, что эти годы характеризовались не просто усилением социальной политики, но и её стремительным перемещением на первые места в приоритетах социально-экономического развития. Прежде всего, это выражается в запуске национальных приоритетных проектов «Здоровье», «Образование», «Доступное и комфортное жильё», стратегической демографической программы. Также качественным изменениям подверглась пенсионная реформа, появилось новое трудовое и иммиграционное законодательство, новации и эксперименты затронули систему образования, наблюдалось перераспределение бюджетных полномочий с федерального уровня на уровень субъектов РФ.

Национальные проекты становятся основным инструментом социальной политики и направляются, прежде всего, на комплексные задачи модернизации материально-технической базы социальной сферы, подготовку кадров и смены механизмов политики. Информацию о нацпроектах можно найти на всех официальных сайтах властных структур.

Самым ранним из приоритетных национальных проектов был нацпроект «Здоровье». С 2006 года началась реализация первого этапа концепции демографической политики РФ, в рамках которого был проведён комплекс мер по стимулированию рождаемости и снижению смертности, увеличены различные виды пособий по уходу за ребёнком, введены дополнительные меры поддержки для женщин, родивших второго и последующих детей.

Проект «Образование» был ориентирован на достижение качественных показателей, характеризующих уровень предоставляемых образовательных услуг и их доступность для граждан, изменение механизмов управления, финансирования и стимулирования работников сферы образования.

Национальный проект «Доступное жильё» направлен на увеличение темпов жилищного строительства, предоставление возможности приобретения доступного жилья для молодёжи, развития законодательной базы и внедрение основного механизма — ипотеки, ускоренное обеспечение жильём тех категорий граждан, перед которыми государство имеет закреплённые законом обязательства. Был разработан и принят Государственной Думой пакет поправок в жилищное законодательство, фактически запустивший механизм ипотеки.

Однако верные по сути направления на практике реализовывались с искажениями. Реализация проектов наталкивалась на ряд практических трудностей, связанных с их слабой подготовкой, росли разногласия и споры между экспертами и внутри правительства. Например, ошибки проявились в проекте «Доступное и комфортное жильё». Сразу же после объявления о нём 5 сентября 2005 г. начался беспрецедентный рост цен на квартиры — и новые, и на вторичном рынке. К концу 2006 г. цена квадратного метра в Москве увеличилась в два раза, а в среднем по стране на 25-30%.

Нацпроект «Здоровье», призванный переломить негативные тенденции в сфере здравоохранения, сразу же вызвал недовольство в медицинском сообществе из-за неотлаженных механизмов оплаты труда медицинских работников. Также критиковалась реализация наиболее затратной части проекта, закупки медицинского оборудования выполнялись по неэффективной схеме. В экспертном сообществе до сих пор ведутся споры вокруг ОМС и бюджетной медицины [Гонтмахер, 2006].

В указанный период расходы федерального и региональных бюджетов на социальную политику выросли. Однако споры вокруг эффективности таких расходов и необходимости выполнения взятых социальных обязательств остаются актуальными и до сих пор.

Кризис 2008 г. и настоящее время

Что касается ориентации социальной политики, то принципиальных изменений в ней не наблюдается, однако изменился внешний и внутренний контекст. Экономика России в этот период характеризуется слабым ростом, переходящим в стагнацию на фоне начавшегося в 2008 г. мирового экономического кризиса. При этом сохраняются относительно благоприятные цены на энергоносители.

В официальной риторике постоянно подчёркивается важность социальной составляющей российского государства. Выделяются большие средства из федерального и региональных бюджетов: за 2008—2012 гг. расходы на социальную политику выросли в 2,6 раза (в номинальном выражении) к уровню 2007 г., существенно обогнав общий рост расходов бюджета [Овчарова и др., 2013].

В фокусе внимания оказались пенсионная система, здравоохранение, образование и демографическая ситуация. Основными инструментами социальной политики остаются национальные проекты. С начала 2009 г. национальный проект «Образование» становится госпрограммой. Это не означает, что проект «разжаловали» из приоритетов, скорее перевели работу из форс-мажорного режима, когда надо было срочно латать бреши, в режим нормальный.

Можно суммировать основные тенденции государственных социальных расходов в 2005—2012 гг.:

1. На этапе экономического подъёма наблюдается постепенный поворот к решению социальных задач, рост значимости расходов на здравоохранение, культуру и образование.

2. В период конца 2000-х гг. наблюдается опережающее наращивание затрат на пенсионное обеспечение и социальную поддержку этой группы населения.

3. Социальная политика концентрируется на двух полюсах возрастной пирамиды: социальные обязательства в отношении пожилого населения дополнились серьёзными обязательствами в отношении детей и семей с детьми. При этом без внимания оказываются группы лиц среднего возраста, а государственная социальная поддержка семей с детьми неравномерна на разных этапах жизненного цикла.

4. В области социальной защиты приоритеты смещаются в сторону мер социальной помощи, предоставляемых без учёта нуждаемости. Уровень адресности региональных пособий (направленности на поддержку наименее обеспеченных семей с детьми) остаётся невысоким.

5. Выполнение социальных обязательств ложится на плечи регионов, но некоторые из них не в состоянии их обеспечить финансово.

6. В эти годы фиксируются определённые позитивные изменения в демографической ситуации — снижение смертности, увеличение рождаемости. Увеличены темпы жилищного строительства.

Тем не менее, реализация социальной политики остаётся под углом критики, видятся противоречия в формулировке стратегий, слабость концептуальной базы.

Либеральные эксперты усматривают отклонение от либеральной модели. Основной акцент критики касается роста расходов на социальные нужды и их эффективности, практической возможности выполнять социальные обязательства. Хотя, при этом, доля ВВП, направляемая на развитие человеческого капитала, в 1,5—2 раза ниже, чем в развитых странах. Также критике с этой точки зрения подвергается увеличение доли социальных трансфертов в общем объёме доходов населения за счёт повышения пенсий и социальных пособий. Некоторые эксперты полагают, что доля социальных трансфертов, превышающая этот же показатель при Советском Союзе, — тревожный факт [Овчарова и др., 2013].

С другой стороны, критике подвергаются попытки применения либеральных концепций при изменении экономических отношений в экстремальной интерпретации российских реформаторов. Выходит немало критических публикаций, которые анализируют провалы радикальных либеральных реформ с точки зрения их соответствия «истинному либерализму», фактического презрения к гражданскому согласию на основе социальной справедливости [Шляпентох, 1998]. Р. Гринберг связывает провалы экономических реформ и неприятие населением либеральных ценностей из-за игнорирования проблематики социальной справедливости [Гринберг, 2012].

Сама проблематика социальной справедливости, как констатирует И. Попова, в 2000-е гг. дискутируется весьма активно. Усиливается дискуссия о социальной справедливости в контексте социальных неравенств. К социальной справедливости обращаются при рассмотрении разных аспектов неравенства [Попова, 2014]. Анализу социальных неравенств, массовых представлений о справедливости

посвящены многие работы последних лет [Горшков, 2010; Васькина, 2009; Данилова, Черныш, 2010; Социальная справедливость..., 2004; Сравнительный анализ., 2011]. Отмечается, что главное в проблеме справедливости — не равенство в уравнительном смысле, а достижение меритократических принципов социального неравенства.

Что касается опросов общественного мнения, то имеется видимый плюрализм в понимании справедливости. По данным опроса ВЦИОМ, «63% россиян хотели бы жить в обществе социального равенства, но почти столько же (60%) полагают, что оно, в принципе, недостижимо». Среди возможных вариантов социальной справедливости наиболее популярной (39%) признана меритократическая модель, предполагающая, что достаток определяется «количеством и качеством труда и заслугами конкретного человека». На второе место (32%) вышло «государство равных возможностей». Уравнительную систему, при которой материальные и духовные блага распределяются для всех поровну, вне зависимости от их вклада в общее дело, предпочли 19% респондентов. За либертарианскую модель общественного устройства, при которой каждый заботится о себе сам, а государственная помощь оказывается только незащищённым слоям населения, высказалось всего 5%» [Фёдоров, 2000].

Тема социальной справедливости является одной из самых озвученных и востребованных в научном и публичном дискурсе последних лет. Она также связана с идеей справедливого распределения. Рыночная трансформация сопровождалась скачкообразным ростом дифференциации доходов. При этом важно напомнить, что в конце 1980-х гг. Россия, наряду со скандинавскими странами, входила в группу стран с низким уровнем дифференциации доходов [Овчарова и др., 2013]. Согласно официальным данным Росстата, в первые годы структурных реформ в России — на фоне рецессии и двукратного падения доходов — фондовый коэффициент дифференциации увеличился с 4,5 раз в 1991 г. до 15,1 раз в 1994 г. (см. таблицу 1). Затем наблюдалось незначительное снижение, а в период высоких темпов экономического подъёма вновь обозначился рост неравенства, который приостановился лишь на этапе стагнации [Овчарова и др., 2013]. Социальная политика даже в годы подъёма практически не изменила ситуацию социального неравенства, если не учитывать некоторое повышение оплаты труда отдельным категориям лиц, как правило, бюджетной сферы или низкооплачиваемых отраслей. В основном социальная политика на всех этапах постсоветского развития была ориентирована не столько на сокращение неравенства, сколько на сокращение «зоны бедности».

В Советском Союзе по идеологическим соображениям категория «бедность» не использовалась, а её аналогом служило понятие «малообеспеченность», которое впервые стало применяться в начале 1970-х гг. при разработке программы помощи детям в малообеспеченных семьях. Однако, регулируя минимальную оплату труда, государство опиралось на категории «минимального потребительского бюджета». После либерализации цен в 1992 году доходы 70% российских граждан опустились ниже уровня прожиточного минимума советского периода [ОуеИагоуа, Ророуа, 2001]. Для того чтобы выявить категории граждан, наиболее остро нуждающихся в социальной поддержке в новых экономических условиях, пришлось изменить границу бедности, подход к определению прожиточного минимума также был пересмотрен: минимальная потребительская корзина 1992 года оказалась в два раза дешевле аналогичной корзины советского периода. По пересчитанной минимальной потребительской корзине в 1992 г. в число бедных попала треть российского населения. В период экономического роста, согласно официальным данным, наблюдалась устойчивая тенденция снижения доли бедного населения, и за 2000—2007 гг. она сократилась более чем в два раза. Например, данные исследований РМЭЗ-ВШЭ показывают большие масштабы бедности на этапе структурных реформ и более высокие темпы её снижения в период экономического роста. В 2008—2009 гг. кризис не повлиял на динамику показателей бедности, однако далее, на этапе стагнации, исследования фиксировали некоторый рост бедности. В любом случае, по результатам всех авторитетных исследований, в 2011 г. доля населения с доходами ниже прожиточного минимума составляла не более 17% [Овчарова и др., 2013].

Итак, российская социальная политика прошла сложный путь и вызывала немало споров и критических замечаний с разных сторон. Суммируя, можно выделить несколько периодов социальных изменений (см. таблицу 2).

Таблица 2

Периоды изменений в социальной политике

Состояние экономики Характер и вектор реформирования социальной политики Приоритетные задачи и инструменты социальной политики Показатели неравенства Дискурс о социальной справедливости

1991-1993 В научном и публичном дискурсах - критика советской системы, уравнительного распределения. Либеральное понимание неравенства. Поиск компромисса между социальной справедливостью и эффективностью. В общественном мнении - сокращение эгалитарных установок. Но высокое недовольство социальным расслоением, доходами, смутные представления о справедливости.

Кризис, резкое падение экономики, масштаб-ные структурные реформы. Сильная, не обсуждаемая либерализация, сокращение расходов на социальную сферу. Введение рыночных основ, приватизация, монетизация, децентрализация управления, индивидуализация рисков. Формирование законодательства. Скачкообразное падение доходов, сильное расслоение, рост бедности.

1994-1998

Кризис, завершаю-щий-ся дефолтом Частично обсуждаемая и умеренная либерализация (уступки, индексации и выплаты пенсий и зарплат). Социальная стабильность, минимальная поддержка незащищённых слоев Распределительные механизмы - пенсионные выплаты и индексация. Падение доходов, про-должающе-еся расслоение, рост бедности.

Продолжение таблицы 2

Состояние экономики Характер и вектор реформирования социальной политики Приоритетные задачи и инструменты социальной политики Показатели неравенства Дискурс о социальной справедливости

2000-2007 В научном и публичном дискурсе - поиск коридоров возможностей для компромисса между справедливостью и эффективностью. В общественном мнении - плюрализм в понимании социальной справедливости, признание неравенства как справедливого, внимание к механизмам достижения справедливого неравенства (меритократического) в публичном дискурсе, фискальные меры; в научном - поиск институциональных решений. Одновременно радикальные эгалитарные установки.

Ускоренный восстановительный рост экономики. Благоприятная внешнеэ-ко-номическая конъюнктура. Либерализация одновременно с высокими бюджетными расходами на социальную сферу. Курс на «субсидиарное социальное государство», отход от ортодоксального либерализма. Сохранение человеческих ресурсов. Улучшение индекса развития человеческого капитала. Национальные проекты Немного сокращается разрыв в оплате труда за счёт повышения зарплат в низкооплачиваемых секторах (бюджетники). Сокращение зоны бедности.

2008 - наст, время

Этап стагнации, начавшийся в 2008 г. и совпавший по времени с мировым экономическим кризисом. Либерализация с сильной социальной составляющей, патернализм национальных проектов. Национальные проекты, высокие социальные обязательства, увеличение социальных расходов и фискальных мер Уровень неравенства высокий, стабилизировался. Сокращение зоны бедности (за исключением 2008 года)

Список литературы

Авен П. Механизм распределения и социальная справедливость // Коммунист. 1987. № 15. С. 115-122.

Васькина О. Э. Социальная справедливость в массовом сознании советского общества // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. 2009. № 8. С. 22-26.

Гонтмахер Е. Ш. Принципы и основные элементы социальной стратегии // Территориальные проблемы социальной политики. М.: ГУ ВШЭ, 2000. С. 16-18.

Гонтмахер Е. Ш. Приоритетные национальные проекты (попытка политэкономического осмысления) // Неприкосновенный запас. 2006. № 6(50). [Электронный ресурс] Журнальный зал. URL: http:// magazines.russ.ru/nz/2006/50/go19.html (дата обращения: 20.05.2015).

Гонтмахер Е. Ш. Социальная политика: тенденции последних 15 лет и возможные перспективы // Международный Фонд социально-экономических и политологических исследований (Горбачев-Фонд). Материалы круглого стола «Экспертиза»: «Социальные проблемы России и их отражение в общественном сознании». 27 февраля 2007 г. [Электронный ресурс] // URL: http://gorby.ru>img.php?img=file&art_ id=26844 (дата обращения: 15.05.2015).

Горшков М. К. Социальные неравенства как вызов современной России // Вестник Института социологии. 2010. № 1. С. 24-47. [Электронный ресурс] // URL: http://www.vestnik.isras.ru/files/File/ Vestnik_2010_01/gorshkov.pdf (дата обращения: 15.05.2015).

Григорьев О. А., Романов П. В. Муниципализация социальной инфраструктуры предприятий. Саратов: Абрис, 2001. С. 7-11.

Григорьева И. А. Российская социальная политика в последние годы: между уже пройденным путём и всё ещё неопределённым будущим // Журнал исследований социальной политики. 2007. № 5(1). С. 7-24.

Григорьева И. А. Социальная политика в России: поиски вариантов и направлений трансформации // Социальная политика в современной России: реформы и повседневность / Под ред. П. Романова, Е. Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2008. С. 19-42.

Гринберг Р. С. Свобода и справедливость. Российские соблазны ложного выбора. М.: Магистр Инфра-М, 2012. - 414 с.

Гусев И. Т., Калашников Н. П., Качанов А. В., Колобашкин В. М., Кохтев С. А., Соловьёв Г. И. Профессиональная ориентация молодёжи и организация приёма в высшие учебные заведения. М.: Высшая школа. 1982. - 128 с.

Данилова Е. Н., Черныш М. Ф. Опыт российских и китайских реформ: результаты сравнительного исследования в Санкт-Петербурге и Шанхае // Мир России: Социология, этнология. 2010. Т. 19. № 4. С. 25—52.

Епихина Ю. Б. Основные векторы интерпретации понятия «социальная справедливость» в советском обществоведении // Социальная справедливость в русской общественной мысли. М.: ООО ИПЦ «Маска», 2014. С. 168—176.

Заславская Т. И. Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость // Коммунист. 1986. № 13. С. 13—26.

Концепция социальной политики в России (из доклада Института социально-экономических проблем народонаселения РАН) // ОНС. 1994. № 6. С. 23—31.

Кузнецов Н. С. Справедливость как ценность и роль ценностных отношений развитого социализма // Общественные отношения развитого социализма. Свердловск, 1984.

Лойко Л. И. Социальная справедливость в условиях социалистического общества (Методологический аспект) // Вестник Харьковского университета. № 281 (Проблемы социальной активности, свободы и ответственности в социалистическом обществе). Харьков, 1985. С. 96—103.

Мальцев Г. В. Социальная справедливость и правовые основы распределения по труду // Общественные науки. 1985. № 1. С. 27—41.

Мюллер К., Пикель А. Смена парадигм посткоммунистической трансформации // Социологические исследования. 2002. № 9. С. 67—82.

Наумова Н. Ф., Роговин В. З. Задача на справедливость // Социологические исследования. 1987. № 3. С. 12-23.

Овчарова Л., Пишняк А., Попова Д., Шепелева Е. От стандарта выживания к ответственному выбору. // Pro et Contra. 2013. № 6(61). С. 6-34.

Осипенко О. В. Нетрудовые доходы и формы их проявления // Экономические науки. 1986. № 11. С. 63-70.

Попова И. П. Проблематика социальной справедливости в публикациях 1990-2000-х гг. // Социальная справедливость в русской общественной мысли. М.: ООО ИПЦ «Маска», 2014. - С. 195-257.

Президент России. Официальный сайт Президента Российской Федерации URL: www.kremlin.ru (дата обращения: 25.05.2015).

Роговин В. З. Наследство. // Комсомольская правда, 7 июня 1985. № 129 (18 333).

Романов П. В. Социальные изменения и социальная политика // Журнал исследований социальной политики. 2003. № 1(1). С. 45-66.

Сидорина Т. Ю. Два века социальной политики. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2005. - 442 с.

Сидорина Т. Ю. Социальная политика и её акторы // Мир России 1998 № 1-2. С. 147-192.

Социальная справедливость в массовом сознании российского общества. Общие результаты выборочного социологического опроса населения Российской Федерации // Социология власти. 2004. № 2. С. 39-48.

Сравнительный анализ структурных сдвигов в посткоммунистическом мире: социальная справедливость, равенство шансов, социальная солидарность (материалы круглого стола) // Мир России: Социология, этнология. 2011. Т. 20. № 4. С. 3-23.

Фёдоров В. В. Новая социальная структура и политические ценности россиян // Мониторинг общественного мнения. 2010. № 4(98).

Хахулина Л. А. Динамика оценок населением России справедливости и несправедливости неравенств, сложившихся в 90-е годы // Справедливые и несправедливые социальные неравенства в современной России. / Ред.-сост. Р. В. Рывкина. М.: Референдум, 2003. С. 77-102.

Хахулина Л. А., Саар А., Стивенсон С. А. Представление о социальной справедливости в России и Эстонии: сравнительный анализ // Информационный бюллетень ВЦИОМ. 1996. № 6. С. 19-25.

Шляпентох В. Э. Равенство и справедливость в России и США // Социологический журнал. 1998. № 3/4. С. 250-258.

Шохин А. Н. Борьба с нетрудовыми доходами: социально-экономический аспект // Плановое хозяйство. 1987. № 2. С. 83-89.

Якобсон Л. И. Перспективы социальной политики. Социальная политика: коридоры возможностей // Общественные науки и современность. 2006. № 2. С. 52-66.

Ярская В. Н. Социальная политика, социальное государство и социальный менеджмент: проблемы анализа // Журнал исследований социальной политики. 2003. Т. 1. № 1. С. 45-67.

Cerami A. Welfare State Developments in the Russian Federation: Oil-Led Social Policy and the 'Russian Miracle' // Social Policy & Administration. 2009. Vol. 43, no. 2. P. 105-120.

Ferge Zs. The Changed Welfare Paradigm - The Individualization of The Social'. Social Policy and Administration, Vol.31. no.1. March 1997, P. 20-44.

George V., Manning N. Socialism, Social Welfare and the Soviet Union. London: Routledge and Kegan Paul, 1980.

Gough I., McMylor P. Enterprise Welfare and Economic Transition In Russia // I. Gough (Ed.). Global capital, Human Needs and Social Policies. Houndmills; New York: Palgrave, 2000. P. 153-176.

Manning N., Shkaratan O., Tikhonova N. Work and Welfare in the New Russia. Aldreshot: Ashgate, 2000.

McFaul M. The Political Economy of Social Policy Reforms In Russia: Ideas, Institutions and Interests // Left Parties and Social Policy in Postcommunist Europe / Ed. by L. J. Cook, M. A. Orenstein, M. Rueschemeyer. Oxford: Westview Press, 1999. P. 207-234.

Offe C. The Politics of Social policy in East European Transitions: Antecedents, Agenda, and Agenda of Reform // Social research. 1993. № 4.V. 60.

Ovcharova L., Popova D. What Kind of Poverty Alleviation Policy Does Russia Need? // Russian Economic Trends. 2001. Vol. 10. Iss. 1. P. 7-14.

Social Policy / Ed. by J. Baldock, N. Manning, S. Miller, S. Vickerstaff. New York: Oxford University Press, 1999.

Periods of Changes in Social Policy and Concepts of Social Justice in Russia

Danilova Elena Nikolaevna

Candidate of Sociology Sciences, Head of the Department, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences. Krzhizhanovskogo str., 24/35, build 5, 117218, Moscow, Russia. E-mail: [email protected]

Abstract. This article reviews periods of change social policy combined with the transformations of the discourse about social justice. Discussions on the content of social justice articulated depending on political and economic issues on the agenda. Particularly elevant this debate is in the run-up to and accompanied by large-scale social changes, because social justice is a part of an ideological project promoted by the new elites. Russian social policy was a difficult path and caused a lot of controversy and criticism from various quarters. Identifies several stages in the development of social policy since the Soviet era, restructuring and reforms in post-Soviet Russia. The article reviews the main emphasis of social policy and issues related to social inequality, as well as notions of social justice, which was on the agenda at each of the selected periods. In the Soviet Union social policy was based on distribution relations and its purpose controlled by egalitarian ideology, even if in practice it was difficult to implement due to the lack of necessary resources. In the beginning and the end of the existence of the Soviet Union the policy objectives and the discourse of social justice become vary significantly from the political and economic agenda. In the period of perestroika, when political changes were ahead of economic changes, there was an active reformulation of the ideological principles of social justice and social policy. In the years of reform there are several stages in the formation of social policy and congruent with their debate on its main emphasis and trends, depending on the external and internal context of the country.

Keywords: social justice, social policy reforms, periodization. References

Aven P. Mekhanizm raspredeleniya i sotsial'naya spravedlivost'. [The mechanism of distribution and social justice]. J. Kommunist. 1987. № 15. S. 115-122. (In Russ).

Vas'kina O. E. Sotsial'naya spravedlivost' v massovom soznanii sovetskogo obshchestva. [Social justice in the mass consciousness of Soviet society]. J. Izvestiya Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2009. № 8. S. 22-26. (In Russ).

Gontmakher E. Sh. Printsipy i osnovnye elementy sotsial'noy strategii. [ The principles and main elements of social strategy]. J. Territorial'nye problemy sotsial'noy politiki. M.: GU VShE, 2000. S. 16-18. (In Russ).

Gontmakher E. Sh. Prioritetnye natsional'nye proekty (popytka politekonomicheskogo osmysleniya). [Priority national projects (try thinking about political economy)]. J. Neprikosnovennyy zapas. 2006. № 6(50). [Elektronnyy resurs]. Zhurnal'nyy zal. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2006/50/go19.htm (data obrashcheniya: 20.05.2015). (In Russ).

Gontmakher E. Sh. Sotsial'naya politika: tendentsii poslednikh 15 let i vozmozhnye perspektivy. [Priority national projects (try thinking about political economy)]. J. Mezhdunarodnyy Fond sotsial'no-ekonomicheskikh i politologicheskikh issledovaniy (Gorbachev-Fond). Materialy kruglogo stola «Ekspertiza»: «Sotsial'nye problemy Rossii i ikh otrazhenie v obshchestvennom soznanii». 27 fevralya 2007 g. [Elektronnyy resurs]. URL: http://gorby.ru>img.php?img=file&art_id=26844 (data obrashcheniya: 15.05.2015). (In Russ).

Gorshkov M. K. Sotsial'nye neravenstva kak vyzov sovremennoy Rossii. [Social inequalities as a challenge to modern Russia]. J. Vestnik Instituta sotsiologii. 2010. № 1. S. 24-47. [Elektronnyy resurs]. Ofitsial'nyy sayt Instituta sotsiologii RAN. URL: http:// www.vestnik.isras.ru/files/File/Vestnik_2010_01/gorshkov.pdf (data obrashcheniya: 15.05.2015). (In Russ).

Grigor'ev O. A., Romanov P. V. Munitsipalizatsiya sotsial'noy infrastruktury predpriyatiy. [Municipalization of social infrastructure businesses]. Saratov: Abris, 2001. S. 7-11. (In Russ).

Grigor'eva I. A. Rossiyskaya sotsial'naya politika v poslednie gody: mezhdu uzhe proydennym putem i vse eshche neopredelennym budushchim. [Russian social policy in recent years: between already passed by and still uncertain future]. J. Zhurnal issledovaniy sotsial'noy politiki. 2007. № 5(1). S. 7-24. (In Russ).

Grigor'eva I. A. Sotsial'naya politika v Rossii: poiski variantov i napravleniy transformatsii. [Social policy in Russia: the search options and directions of transformation]. J. Sotsial'naya politika v sovremennoy Rossii: reformy i povsednevnost'. Pod red. P. Romanova, E. Yarskoy-Smirnovoy. M.: OOO «Variant», TsSPGI, 2008. S. 19-42. (In Russ).

Grinberg R. S. Svoboda i spravedlivost'. Rossiyskie soblazny lozhnogo vybora. [Freedom and justice. Russian temptations of false choice]. M.: Magistr Infra-M, 2012. -414 s. (In Russ).

Gusev I. T., Kalashnikov N. P., Kachanov A. V., Kolobashkin V. M., Kokhtev S. A., Solov'ev G. I. Professional'naya orientatsiya molodezhi i organizatsiya priema v vysshie uchebnye zavedeniya. [Professional orientation of youth and organization of admission to higher education]. M.: Vysshaya shkola. 1982. - 128 s. (In Russ).

Danilova E. N., Chernysh M. F. Opyt rossiyskikh i kitayskikh reform: rezul'taty sravnitel'nogo issledovaniya v Sankt-Peterburge i Shankhae. [ The experience of the Russian and Chinese reforms: a comparative study in St. Petersburg and Shanghai]. J. Mir Rossii: Sotsiologiya, etnologiya. 2010. T. 19. № 4. S. 25-52. (In Russ).

Epikhina Yu. B. Osnovnye vektory interpretatsii ponyatiya «sotsial'naya spravedlivost'» v sovetskom obshchestvovedenii. [The main vectors of interpreting the concept of "social justice" in the Soviet social sciences]. Sotsial'naya spravedlivost' v russkoy obshchestvennoy mysli. M.: OOO IPTs «Maska», 2014. S. 168-176. (In Russ).

Zaslavskaya T. I. Chelovecheskiy faktor razvitiya ekonomiki i sotsial'naya spravedlivost'. [The human factor of economic development and socialjustice]. J. Kommunist. 1986. № 13. S. 13—26. (In Russ).

Kontseptsiya sotsial'noy politiki v Rossii (iz doklada Instituta sotsial'no-ekonomicheskikh problem narodonaseleniya RAN). [The concept of social policy in Russia (from the report of the Institute for Socio-Economic Studies of Population)]. J. ONS. 1994. № 6. S. 23-31. (In Russ).

Kuznetsov N. S. Spravedlivost' kak tsennost' i rol' tsennostnykh otnosheniy razvitogo sotsializma. [The validity of both the value and role of valuable relations developed socialism]. J. Obshchestvennye otnosheniya razvitogo sotsializma. Sverdlovsk, 1984. (In Russ).

Loyko L. I. Sotsial'naya spravedlivost' v usloviyakh sotsialisticheskogo obshchestva (Metodologicheskiy aspekt). [Social justice in a socialist society (methodological aspects)]. J. Vestnik Khar'kovskogo universiteta. № 281 (Problemy sotsial'noy aktivnosti, svobody i otvetstvennosti v sot-sialisticheskom obshchestve). Khar'kov, 1985. S. 96-103. (In Russ).

Mal'tsev G. V. Sotsial'naya spravedlivost' i pravovye osnovy raspredeleniya po trudu. [Socialjustice and the legal basis for the allocation of work]. J. Obshchestvennye nauki. 1985. № 1. S. 27-41. (In Russ).

Myuller K., Pikel' A. Smena paradigm postkommunisticheskoy transformatsii. [Changing paradigms of post-communist transformation]. J. Sotsiologicheskie issledovaniya. 2002. № 9. S. 67-82. (In Russ).

Naumova N. F., Rogovin V. Z. Zadacha na spravedlivost'. [ The task of justice]. J. Sotsiologicheskie issledovaniya. 1987. № 3. S. 12-23. (In Russ).

Ovcharova L., Pishnyak A., Popova D., Shepeleva E. Ot standarta vyzhivaniya k otvetstvennomu vyboru. [From the standard survival for responsible choice]. // Pro et Contra. 2013. № 6(61). S. 6-34. (In Russ).

Osipenko O. V. Netrudovye dokhody i formy ikh proyavleniya. [Unearned income and forms of their manifestations]. J. Ekonomicheskie nauki. 1986. №11. S. 63-70. (In Russ).

Popova I. P. Problematika sotsial'noy spravedlivosti v publikatsiyakh 1990-2000-kh gg. [The issue of social justice in the publications of1990—2000-ies]. Sotsial'naya spravedlivost' v russkoy obshchest-vennoy mysli. M.: OOO IPTs «Maska», 2014. - S. 195-257. (In Russ).

Prezident Rossii. Ofitsial'nyy sayt Prezidenta Rossiyskoy Federatsii. [Russian President. Official site of the President of the Russian Federation]. URL: www.kremlin.ru (data obrashcheniya: 25.05.2015). (In Russ).

Rogovin V. Z. Nasledstvo. [Inheritance]. Komsomol'skaya pravda, 7 iyunya 1985. № 129 (18333).

Romanov P. V. Sotsial'nye izmeneniya i sotsial'naya politika. [Social changes and social policy]. J. Zhurnal issledovaniy sotsial'noy politiki. 2003. № 1(1). S. 45-66. (In Russ).

Sidorina T. Yu. Dva veka sotsial'noy politiki. [Two centuries of social policy]. M.: Rossiyskiy go-sudarstvennyy gumanitarnyy universitet, 2005. - 442 s. (In Russ).

Sidorina T. Yu. Sotsial'naya politika i ee aktory. [Socialpolicy and its actors]. J. Mir Rossii 1998 № 1-2. S. 147-192. (In Russ).

Sotsial'naya spravedlivost' v massovom soznanii rossiyskogo obshchestva. Obshchie rezul'taty vyborochnogo sotsiologicheskogo oprosa naseleniya Rossiyskoy Federatsii. [Socialjustice in the mass consciousness of the Russian society. The overall results of the sociological survey sample population of the Russian Federation]. J. Sotsiologiya vlasti. 2004. № 2. S. 39-48. (In Russ).

Sravnitel'nyy analiz strukturnykh sdvigov v postkommunisticheskom mire: sotsial'naya spravedlivost', ravenstvo shansov, sotsial'naya solidarnost' (materialy kruglogo stola). [Comparative analysis of structural changes in the post-communist world: socialjustice, equality of opportunity, social solidarity (materials of the round table)]. J. Mir Rossii: Sotsiologiya, etnologiya. 2011. T. 20. № 4. S. 3-23. (In Russ).

Fedorov V. V. Novaya sotsial'naya struktura i politicheskie tsennosti rossiyan. [A new social structure and political values of Russians]. Monitoring obshchestvennogo mneniya. 2010. № 4(98). (In Russ).

Khakhulina L. A. Dinamika otsenok naseleniem Rossii spravedlivosti i nespravedli-vosti neravenstv, slozhivshikhsya v 90-e gody. [Dynamics estimates the population of Russia justice and injustice of inequalities prevailing in the 90-s]. Spravedlivye i nespravedlivye sotsial'nye neravenstva v sovremennoy Rossii. Red.-sost. R. V Ryvkina. M.: Referendum, 2003. S. 77-102. (In Russ).

Khakhulina L. A., Saar A., Stivenson S. A. Predstavlenie o sotsial'noy spravedlivosti v Rossii i Estonii: sravnitel'nyy analiz. [The idea of social justice In Russia and Estonia: a comparative analysis]. J. Informatsionnyy byulleten' VTslOM. 1996. № 6. S. 19-25. (In Russ).

Shlyapentokh V. E. Ravenstvo i spravedlivost' v Rossii i SShA. [Equality and Justice in Russia and the US]. J. Sotsiologicheskiy zhurnal. 1998. № 3/4. S. 250-258. (InRuss).

Yakobson L. I. Perspektivy sotsial'noy politiki. Sotsial'naya politika: koridory vozmozhnostey. [Prospects for social policy. Social policy: the corridors of possibilities]. J. Obshchestvennye nauki i sovremennost'. 2006. № 2. S. 52-66. (In Russ).

Yarskaya V. N. Sotsial'naya politika, sotsial'noe gosudarstvo i sotsial'nyy menedzh-ment: problemy analiza. [Socialpolicy, social state and social management: the problem analysis]. J. Zhurnal issledovaniy sotsial'noy politiki. 2003. T. 1. № 1. S. 45-67. (InRuss).

Cerami A. Welfare State Developments in the Russian Federation: Oil-Led Social Policy and the 'Russian Miracle'. J. Social Policy & Administration. 2009. Vol. 43, no. 2. P. 105-120.

Ferge Zs. The Changed Welfare Paradigm - The Individualization of The Social'. Social Policy and Administration, Vol.31. no.1. March 1997, P. 20-44.

George V., Manning N. Socialism, Social Welfare and the Soviet Union. London: Routledge and Kegan Paul, 1980.

Gough I., McMylor P. Enterprise Welfare and Economic Transition In Russia. J. I. Gough (Ed.). Global capital, Human Needs and Social Policies. Houndmills; New York: Palgrave, 2000. P. 153-176.

Manning N., Shkaratan O., Tikhonova N. Work and Welfare in the New Russia. Aldreshot: Ashgate, 2000.

McFaul M. The Political Economy of Social Policy Reforms In Russia: Ideas, Institutions and Interests. J. Left Parties and Social Policy in Postcommunist Europe Ed. by L. J. Cook, M. A. Orenstein, M. Rueschemeyer. Oxford: Westview Press, 1999. P. 207-234.

Offe C. The Politics of Social policy in East European Transitions: Antecedents, Agenda, and Agenda of Reform. J. Social research. 1993. № 4.V. 60.

Ovcharova L., Popova D. What Kind of Poverty Alleviation Policy Does Russia Need? J. Russian Economic Trends. 2001. Vol. 10. Iss. 1. P. 7-14.

Social Policy. Ed. by J. Baldock, N. Manning, S. Miller, S. Vickerstaff. New York: Oxford University Press, 1999.