CC BY
67Русская литература ХХ-ХХ! веков: направления и течения
У.Ю. ВЕРИНА (Минск, Беларусь)
УДК 821.161.1-1
ББК Ш33 (2Рос=Рус)63 -45
«ПЕРЕЖИВАНИЕ СЮЖЕТА» И КОМПОЗИЦИЯ СТИХОТВОРЕНИЙ С. ЛЬВОВСКОГО
Аннотация: Понятие «переживание сюжета», введенное Т.И. Сильман для лирического стихотворения, применено в статье для анализа произведений, включающих элементы лирики, эпоса и драмы, - стихотворений С. Львовского. Лирические родовые свойства выявляются из совокупности композиционных средств: повторов, многократных возвращений к теме, заглавий и эпиграфов, зачинов и концовок. Также принимаются во внимание такие аспекты, как субъектная структура, длина строки, ритм и графика стиха. Короткострочные стихи С. Львовский использует в стихотворениях с преобладанием сюжета, нарратива с целью создания художественно выверенного баланса между лирическим и эпическим. Сверхдлиннострочные стихи, графически весьма близкие прозе, композиционно строятся на акцентуации элементов лирики. Сюжет в них может быть не выражен, а лишь подразумеваем всей структурой текста, зачастую имеющего сложную трех-родовую природу.
Ключевые слова: сюжет, композиция, элементы лирики, эпоса и драмы, субъектная структура, повтор, заглавие, эпиграф, нарратив, короткая строка, сверхдлинная строка, Станислав Львовский.
«Переживание сюжета» - это понятие употребила Т.И. Сильман, предлагая «общую формулу лирического стихотворения», состоящего из эмпирической и обобщающей частей, в центре которого, «в некоей постоянной для данного стихотворения точке, находится лирический герой, аккумулирующий в своем внутреннем мире протекание лирического сюжета. Время протекания лирического сюжета заменено, таким образом, в стихотворении временем его переживания, точно так же как стихотворение непосредственно передает не самый сюжет, а переживание этого сюжета лирическим «я», почему оно в идеале и способно по краткости приближаться к мгновению» [Сильман 1977: 9 -10]. Эта модель представляет именно «общую формулу» произведения «чистой» лирики, в которой не учтена возможная повествовательность («время протекания лирического сюжета»), необязательность присут-
ствия лирического героя, нетождественность его лирическому «я». Исследователи сюжета Л.С. Левитан и Л.М. Цилевич видят уязвимость этой модели в том, что слово «сюжет», согласно концепции Т.И. Сильман, «должно обозначать именно переживание, а не объект этого переживания», и поэтому «не следует применять термин и к объекту, и к моменту (точнее, процессу) переживания» [Левитан, Цилевич 1990: 393]. Для разграничения предлагаются понятия «переживаемое событие (объект переживания)» и «событие переживания (процесс переживания)», диалектическое единство которых «и есть рассказываемое событие в его лирическом бытии» [Левитан, Цилевич 1990: 393]. На наш взгляд, подобного рода детализация представляет собой лишь один из возможных аспектов: взгляд с позиции важности разграничения субъективного и объективного начал в лирическом сюжете. Однако в формуле Т.И. Сильман их слитность в единое понятие «переживание сюжета» не лишено основания. И мы возьмем на себя смелость показать, что это понятие может быть незаменимо при анализе произведений, весьма далеких от «чистой» лирики, чья специфическая особенность состоит как раз в соединении субъективного и объективного, где разделение «процесса» и «объекта», на наш взгляд, невозможно.
Такова специфика поэзии Станислава Львовского, чью содержательную сторону определяют как «новый историзм, внимание к проблемам памяти, травмы и устной истории» [Корчагин 2013]1. Это содержание, как нам представляется, невозможно воплотить средствами «чистой» лирики, оно требует расширения пространственно-временных пределов стихотворения, его субъектной сферы: «В центре внимания поэта - опыт непосредственного существования, но этот опыт всегда оказывается несколько чужим, поглощенным глобальными историческими нарративами. Это опыт такого существования в истории, при котором частное почти неотделимо от общего, - вернее, при котором частное превращается в общее на наших глазах» [Корчагин 2013]. Мы остановимся на формальных сторонах стихотворений С. Львовского, тех композиционных средствах, которые характерны
1 К. Корчагин в примечании указывает работы, в которых охарактеризована эта сторона поэзии С. Львовского: Кукулин И. Антифон замолкнувшего радио: Львовский С. Camera rostrum. М.: Новое литературное обозрение, 2008; Дмитриев А. Утешение историей: Об одном стихотворении Станислава Львовского // Новое литературное обозрение. 2008. № 92; а также отсылает к интервью, опубликованном в посвященном С. Львовскому разделе номера журнала «Воздух» (2012, № 3-4, с. 34-39).
для лирического стихотворения, при том что «маркеры эмоциональной речи от первого лица здесь почти отсутствуют» [Корчагин 2013].
Анализ стихотворений книги С. Львовского «Всё ненадолго» (2012) показывает, что преобладание событийной стороны, объективации лишь кажущееся. Свойства лирического субъекта достаточно ясно выявляются в композиции стихотворений, строящихся на повторах, варьирующих тематический образ стихотворения [Холшевников 1985: 9] или ситуацию. В этих повторах происходит возвращение к одной и той же теме, «вплоть до полного ее исчерпания, до подведения окончательного итога» [Сильман 1977: 140], и это одна из важнейших характеристик лирического стихотворения: «Повтор, как органический составной элемент лирики, присутствует во всевозможных стихах независимо от того, вспоминает ли лирический герой о прошлом, или анализирует настоящее, или размышляет о будущем» [Сильман 1977: 140].
Тематический образ в стихотворениях С. Львовского заявляется в заглавии («Довоенный футбол: три фотографии Игоря Мухина», «Карл Шлегель: медленное чтение», «Тридцатое») либо в первых строках - в зачине («ну что, если война / начнется...», «ну что, Россия / вперед...», «в ночь на второе марта, под выборы.»). Этот тематический образ формируется в своей полноте всем текстом стихотворения, его окончательное раскрытие происходит только в концовке. В первом стихотворении книги важно не описание фотографий, не рассказ о них, а субъективное впечатление, создаваемое ими. Уже в первом строфоиде после того, как названы фигуры, изображенные на фотографии, создается образ, к которому поэт еще вернется, чтобы развить его и завершить стихотворение. Развитие образа достигается не пространственно-временным движением, как в эпическом сюжете, а увеличением различных субъективных характеристик. Если в начале вводятся лишь два свойства, которые не изображены на фотографии, а существуют только в воспринимающем сознании («.мяч / кожаный лёгкий / горячий»), то в конце образ включается в воображаемую ситуацию и дополняется длинным перечнем, характеризующим не свойства предметного образа, а место и время в их лирическом переживании: «трое мальчиков / девочка. / у них не футбол. / а просто, - / потрёпанный / упругий / горячий / лоскутный мяч / опять и опять / взмывающий / над полуденным / городом / над расплавленным / зноем, над заревом / до полнеба / над зимними / играми патриотов. / круглый / бесполезный / прекрас-
ный / лёгкий / ничего не стоящий / драгоценный / единственный / уцелевший / с довоенных времен / предмет» [Львовский 2012:14 -15]2.
Стихотворение «ну что, Россия...» композиционно выстроено подобным образом: структура держится на повторах и перечислениях, развивающих тематический образ («типа вперед, Россия», «так что, Россия / вперед», «вперед, Россия, страна ученых / филологов, генетиков, космонавтов / летчиков, путешественников / художников, атлантов, вагантов», «славься страна / оле-оле-оле / и вперед», «вперед / великая и прекрасная»). Движение лирического сюжета здесь проходит несколько стадий в направлении от предельно идеализированного образа райской, благодатной, богатой и процветающей страны к полной аннигиляции этого образа в парадоксальной концовке: вперед, оле-оле-оле. славься, не бывшая никогда вообще невозможная не существующая страна.
[Львовский 2012: 24] Эта концовка предсказана в эпиграфе: «где жених признавался в любви невесте / где все влюбленные в конце концов были вместе». Эпиграф подписан инициалами Ф.С., это строки из стихотворения Федора Сваровского «Великая, несуществующая»: заглавие подсказывает финал стихотворения С. Львовского, а композиционно текст Ф. Сва-ровского разворачивается как раз в противоположном направлении, от военных действий, от слов персонажа, находящегося перед лицом смерти (« -ребята, пока враг еще сжимает кольцо / пока вертолеты еще идут / пока несутся осколки / пока невозможно поднять лицо / пока мы еще не трупы»), к заключительной части, в которой «общий хор солдат подхватывает: / правь страна / где деньги печатали на бумаге / где на яхтах под музыку развевались флаги. где зимой зеленела трава / где поздняя осень тепла» и к финалу: «золотые / недоступные / времена» [Сваровский 2009: 290 -292]. Первые строки стихотворения С. Львовского подхватывают: «ну что, Россия.».
В композиционной структуре лирического «переживания сюжета» немаловажную роль играют переходы лица, показывающие, как позиция повествователя, оставаясь в «фиксированной точке» (неподвижность субъекта предусмотрена моделью лирического стихотворения Т.И. Сильман), но меняет форму своего выражения. Так, стихо-
2 Здесь и далее при цитировании орфография и пунктуация автора сохранены.
творение «Тридцатое» открывается словами повествователя, говорящего о «людях, наших»: «живое там, / где тянутся родные, / умершие, чужие, / не такие.» [Львовский 2012: 25]. Затем субъект вовлекает кого-то (нас?) в орбиту своей речи, употребляя «мы»: «а мы еще гуляем / по весне. / а мы еще толпимся / в тишине» [Львовский 2012: 26]. Причем это «мы» наделяется общими свойствами с теми, о ком говорилось в первой части отстраненно: «.и те, / кто поднимается наверх, / и те, / кто опускается под землю» [Львовский 2012: 25]; «и поднимаемся наверх, / и опускаемся под землю.» [Львовский 2012: 26]. После смены лица повторяется всё, что было сказано раньше, до кульминационного пункта стихотворения, который представлен в драматизированном фрагменте - словах персонажного героя, смерти: .живое там, где вы уже не ваши и сами не свои, где ваше слово не смеркнется, а будет длиться. там нет меня, и ничего не бойтесь.
[Львовский 2012: 26] Следующая часть вновь отводится повествователю, говорящему, многократно повторяя, о смерти - «она». И в заключительном фрагменте лирическое «я» преобразует все, уже дважды повторенные, мотивы смерти и рождения в ситуацию любовной прогулки и любви «до гроба»: «но если мы / с тобой / обнявшись, / и взявшись / за руки, / и навсегда, / тогда пошли / гулять, спускаться / и подниматься, ехать / до конечной» [Львовский 2012: 27-28].
Особый эмфатический эффект в этом и других стихотворениях С. Львовского достигается за счет использования поэтом короткой строки. В сочетании с многократными повторами они делают каждое слово особенно значимым, а каждое новое для него соседство слов -заметным и неслучайным. Сам поэт, по его признанию, «аутичный и не склонный к рефлексии в отношении собственных текстов»3, объясняет свою приверженность к короткой строке необходимым для него звучанием, предназначенностью текстов для произнесения вслух. Можно обратить внимание, однако, как короткая строка участвует в лиризации нарратива, наряду с другими средствами. Например, в цикле, состоящем из трех стихотворений - «39, 41», - первое написано короткой строкой, и в нем, если бы не эта короткострочность, подчеркивающая отдельные слова, а не связь мотивов и образов, на первом плане был бы рассказ о семейной паре на приеме у семейного терапев-
3 Слова С. Львовского из интервью для журнала «Воздух» (2012, № 3-4).
та. 39 и 41 - это возраст мужа и жены, до и после сорока - кризис середины жизни. Из этого стихотворения можно извлечь условную фабулу, поддающуюся пересказу лишь отчасти. Пересказ останавливается там, где сюжет начинает соскальзывать в неоднозначность: то ли герой действительно был футболистом, то ли он безумен и помнит себя футболистом и не помнит работы в секретных городах, то ли он безумен из-за того, что он действительно там работал и подорвал свое здоровье, однако данная однажды подписка заставляет его и в болезни хранить государственную тайну о городах, которых «нет на карте». Здесь каждое слово, как капля, добавляет еще одну деталь, еще образ,
" 4
еще один мотив, непредсказуемо меняющий направление сюжета4. Стихотворение С. Львовского имеет чеховский финал, как в повести «Огни», где рассказчик в конце может лишь подумать: «Ничего не разберешь на этом свете!». а она плачет. сидит и плачет.
никак не поймет что значит.
[Львовский 2012: 36] Второе и третье стихотворения цикла развивают два сценария 39-го и 41 -го годов как мирного и военного времени соответственно. Мир - это небывалый урожай яблок во всем мире, рождение детей, полнота жизни. И в этом стихотворении виды национальных яблочных напитков, перечисления разных стран и местностей - всё это метафоры «переживания сюжета», сформулированного в первой строке: «война закончилась, не начавшись.» [Львовский 2012: 36]. Заключительное стихотворение цикла построено как ряд мотивов и включает реплику персонажного лица, переданную повествователем, но завершается ро-
4 М.Л. Гаспаров, предлагая понимать образ как «всякий чувственно вообразимый предмет или лицо, т.е. потенциально каждое существительное», мотив как «всякое действие, т.е. потенциально каждый глагол», а сюжет как «последовательность взаимосвязанных мотивов», стремился к простоте необходимого ему инструментария. Мы позволили себе опереться на те же основы: «Все мы знаем, что слова «сюжет», «мотив» и, особенно, «образ» употребляются в самых разнообразных значениях; но эти представляются всего проще и понятнее, этим словоупотреблением мы и будем пользоваться» [Гаспаров 1997: 14-15].
левым «я» и ситуацией несостоявшейся любви: «я убит лежу подо ржевом / и рядом лежит она.» [Львовский 2012: 38].
Таким образом, отправная история, рассказанная, увиденная со стороны, переживается вновь и вновь, излагается с разных точек зрения, выявляя к финалу точку «я», пропустившего времена, лишенного человеческого счастья, уничтоженного: тишина над нами встает и стоит
тишина.
[Львовский 2012: 38] Важно подчеркнуть, что в этом цикле лишь первое стихотворение написано короткой строкой. Его сюжет близок к эпическому, и короткие строки создают необходимую «стиховность» нарратива. Два других, в которых лиризм создан другими средствами (повторы, обилие метафор или не связанных друг с другом в сюжетную последовательность мотивов), написаны более длинной строкой. Такой баланс наблюдается и в других стихотворениях С. Львовского.
Использует поэт и сверхдлинные строки. В книге «Всё ненадолго» такие стихи напечатаны в альбомной ориентации, т.е. чтобы их прочесть, книгу надо повернуть и листать как блокнот. Такое расположение текста внушает и особое его восприятие: условно говоря, не как стихи. Однако вертикальное членение текста сохраняется, сложный ритм, как в стихотворении «Чужими словами», создается непредсказуемым чередованием строк разной длины, а также фраз художественного и нехудожественного дискурсов. Многократные повторы с вариациями также участвуют в ритмообразовании. Композиционно стихотворение «Чужими словами» напоминает строение сверхдлинно-строчных текстов А. Драгомощенко, развивающихся от темы, через ряд посылок и вопросов к некатегорическому итогу (для художественного мышления А. Драгомощенко характерно «снятие» финала, отсутствие логической точки в конце). В стихотворении С. Львовского «Чужими словами» создается сюжет, который стоит за текстом, но не выражен в нем. Смешение дискурсов делает точку зрения «я» трудно формулируемой, но в данном случае не совсем применимо, на наш взгляд, и получившее распространение понятие «оптика», которое используется в тех случаях, когда поэт лишь изображает и констатирует или рассказывает, избегая лирического «я», т. е. позиция «я» проявляется только в выборе объектов. Заглавие «Чужими словами» содержит в себе мысль о том, что не изображение или событие, а слова о них будут темой стихотворения, а также что сбор этих высказываний будет
произведен иным лицом - поэтом, автором, не договаривающим свои собственные слова до конца:
есть вещи, от которых нельзя отступиться.
комитет по невмешательству в испанские дела из учебника новейшей истории для десятого класса средней школы, когда я.
цитата из Гёте в учебнике по обществоведению:
Суха, мой друг, теория, везде, /Но древо жизни пышно зеленеет (перевод Н. Холодковского)
зачем это было сделано?. <.>
.ни одного человека, который может выразить ситуацию нормальным языком.
комитет по невмешательству в испанские дела (перевод Н. Холодковского)
зачем это было сделано? леса продолжают гореть. автономии, только автономии.
[Львовский 2012: 57, 66] Курсивом в стихотворении выделены «чужие слова», которые затем могут стать «своими» и наоборот, что, в частности, происходит с первой строкой, возвращенной в конце как цитата: многое предстоит пережить, -пишет Гёльдерлин, - нельзя отступаться от веры
[Львовский 2012: 70]. Тот сюжет, который подразумевается за словами стихотворения, можно определить как «я воспринимаю события в мире посредством масс-медиа и соцсетей - и понимаю ошибочность, "чуждость" этого восприятия». Он выражен всей совокупностью композиционных, метроритмических средств, графикой стиха, типографским исполнением -и вся эта «фактурность», избыточная для эпического сюжета, позволяет, как нам кажется, говорить о том, что «переживание сюжета», т.е. свойство «чистой» лирики, превалирует в структуре произведений С. Львовского. И его новаторство как поэта видится нам преимущественно в этом аспекте, а не в свете проблем «нового историзма, внимания к проблемам памяти, травмы и устной истории», что, бесспорно, является важной приметой современной поэзии, но не принадлежит исключительно ей. Область названных актуальных проблем с успехом
осваивается гуманитарными науками. Их связь с поэзией является взаимно обогащающей, но современная поэзия, кроме того, что может себе позволить свободно оперировать любым языком (научным в том числе), обладает своими, только ей присущими средствами.
ЛИТЕРАТУРА
Гаспаров М.Л. «Снова тучи надо мною.». Методика анализа // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 9 -20.
Корчагин К. Довоенное детство // Новый мир. 2013. № 8. иКЬ: http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6 2013 8/С'оп1сп1/РиЬПса1юп6 92 4/Бе1аи11а8рх. Рец. на кн.: Станислав Львовский. Всё ненадолго. Предисловие Полины Барсковой. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 192 с. (Серия «Новая поэзия»).
Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Сюжет в художественной системе литературного произведения. Рига: Зинатне, 1990. 512 с.
Львовский С. Всё ненадолго / предисл. П. Барсковой. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 192 с. (Серия «Новая поэзия»).
Сваровский Ф. Путешественники во времени: Стихотворения с визуальным сопровождением Олега Пащенко / предисл. Н. Самутиной. М.: Новое литературное обозрение, 2009. 424 с. (Серия «Новая поэзия»).
Сильман Т.И. Заметки о лирике. Л.: Сов. писатель, 1977. 223 с.
Холшевников В.Е. Анализ композиции лирического стихотворения // Анализ одного стихотворения: межвуз. сб. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. С. 5-49.
