CC BY
96
УДК 81-22
ПЕРЕВОД, «ЖИВОЙ КАК ЖИЗНЬ», В МЕТАПОЭТИКЕ К.И. ЧУКОВСКОГО
© 2011 г. Д.И. Петренко
Ставропольский государственный университет, Stavropol State University,
ул. Пушкина, 1а, г. Ставрополь, 355009, Pushkin St., 1a, Stavropol, 355009,
kafedra-me@yandex. ru kafedra-me@yandex. ru
Рассматриваются метапоэтические тексты К.И. Чуковского, посвященные проблемам теории и практики перевода. Метапоэтика перевода К.И. Чуковского имеет лингвистическую виталистическую основу. Перевод, по мнению писателя, -синтез техники и вдохновения, точные научные принципы изучения, использования языковых ресурсов должны сочетаться с «живым ощущением стиля», «вдохновенным порывом», «живым» чувством языка. Переводчик - одновременно поэт и ученый, энциклопедист-филолог и писатель-стилист.
Ключевые слова: метапоэтика перевода, виталистические тенденции языка перевода.
They are considered to problems of the theory and practice of translation in K.I.Chukovsky's metapoetic texts. K.I.Chukovsky's metapoetics of translation has a linguistic vitalistic basis. Translation, according to the writer, is the synthesis of technics and inspiration, exact scientific principles of studying, using of language resources should be combined with «live sensation of style», «an inspired impulse», «live» feeling of language. A translator is simultaneously a poet and a scientist, an encyclopaedist-philologist and a writer-stylist.
Reywords: metapoetics of translation, vitalistic tendencies of a target language.
Теоретические работы К.И. Чуковского, посвященные проблеме перевода [1, 2], «Англо-американские тетради» (1922 - 1969), статьи в периодической печати 1960 - 1969 гг. представляют особенную ценность,
являются метапоэтическими: в них большой художник раскрывает «тайны мастерства», особенности работы своей творческой лаборатории, делится опытом «воссоздания» на родном языке произведений иностранных
авторов. В основе метапоэтики К.И. Чуковского - исследовательское начало, связанное с познавательным характером творчества, так как искусство и наука - это способы познания мира, во многом противоположные, но коррелирующие друг с другом.
Концепцию метапоэтики перевода К.И. Чуковского можно определить как виталистическую. Перевод в его понимании - рискованная языковая операция, производимая над текстом оригинала, которая часто приводит текст подлинника к «малокровию» перевода [1, с. 81], «бесцветности» [1, с. 16], замене «терпкого» языка оригинала «химически» чистым языком перевода [1, с. 124], энергии текста - «сонливостью» перевода [1, с. 17] и т.д. В процессе осмысления проблем перевода Чуковский прибегает, как правило, к метафоре, имеющей виталистический антропоморфный характер. Подлинник характеризуется понятиями живого, жизненного, хороший перевод отвечает понятиям жизни, живых интонаций, живых чувств. Плохой перевод анализируется в терминах «механистический» [1, с. 49, 74], «мертвый» [1, с. 125, 144], метафорически рассматривается как «убийство» подлинника [1, с. 17]. Одна из главных причин плохого перевода -буквализм - «калечение слова, уродование фразы, разрушение языка» [1, с. 57].
Чуковский анализирует переводы, которые характеризует позитивно. В числе лучших переводчиков он называет А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И. Введенского, Н.А. Заболоцкого, Б.Л. Пастернака, А.А. Ахматову, С.Я. Маршака, Т.Г. Гнедич, В.В. Левика, В.М. То-пер, Н.А. Волжину и др. На основе характеристик, данных К.И. Чуковским, можно определить признаки хорошего перевода.
Перевод - «живой организм»: он воссоздает «органическую цельность» подлинника [2, с. 620]. В понятие «органической цельности» входят: 1) полное тождество целого при отсутствии сходства между отдельными элементами: верная передача смысла, чувства, стиля, духа, красоты, изящества подлинника [1, с. 89]; 2) точное воспроизведение тематики [1, с. 61], 3) языковые признаки, в том числе фонетика [1, с. 61], 4) стилистические признаки: поэтическое очарование, своеобразие, прелесть подлинника, обаятельность формы [1, с. 61]; 5) воспроизведение динамики текста подлинника [1, с. 37]; 6) отсутствие буквализма: воспроизведение не «буквы - буквой», «слова - словом», но «улыбки - улыбкой», «красоты - красотой», «вдохновения - вдохновением», «музыки - музыкой» [1, с. 50, 61, 76, 92]; 7) воссоздание интонаций, эмоций подлинника, афористичности [1, с. 61 - 62].
Перевод - «творческий акт» [2, с. 620]. Здесь Чуковский говорит почти о невыразимом, но тем не менее определяет особенности перевода как творчества. В основе - понятия, характеризующиеся неопределенностью, но позволяющие «схватывать» неуловимое: «дыхание», «дикция», «интонации». Дыхание - 'перен. проявление чего-л., веяние, дуновение' [3, т. 1, с. 459]. Дикция - 'произношение, степень отчетливости в произношении слов и слогов в речи' [3, т. 1, с. 400]. Интонация - 'ритмико-мелодический строй речи, че-
редование повышений и понижений тона при произнесении' [3, т. 1, с. 673].
Приведенные дефиниции только отчасти выражают палитру значений, которую придает им Чуковский. Конкретизировать значения помогают эпитеты. Дыхание -«самого автора», «свободное» [1, с. 37]. Дикция - «подлинника», «свободная», «живая человеческая», «эмоциональная», «естественная», «непринужденная», «безошибочно верная» [1, с. 73, 77, 119]. Интонация - «естественная», «живая разговорная» [1, с. 77]. Названные понятия отличаются указанием на живое человеческое начало перевода, отображение творческого настроя самого автора, выражающееся в естественных живых интонациях. Наиболее частотный эпитет «живая». Этот же семантический компонент присущ и эпитетам «свободная», «естественная», «непринужденная».
Многие признаки являются более строгими и касаются языка. Ученый называет термины «звук», «слово», «синтаксис», характеризует их через эпитеты, также имеющие виталистический характер. Это «звуковая экспрессивность» [1, с. 73], «живое, творческое отношение к родному слову» [1, с. 65], «магическая власть над синтаксисом» [1, с. 37], «живая, одушевленная речь» [2, с. 493], «легкий и свободный стих, отсутствие опухолей и вывихов синтаксиса» [1, с. 91]. Поэтика стиха определяется как «легкая» и «свободная», при этом стилистика подлинника должна быть воспроизведена «точно» [1, с. 39], далее говорится о «точном воспроизведении духовной сущности подлинника» [1, с. 60], «воспроизведении психологической сущности каждой фразы» [1, с. 88]. Практически неуловимые тонкости, связанные с искусством перевода, закрепляются понятием «точности», «сущности» - духовной и психологической, причем не только всего подлинника, но и каждой фразы. Таким образом, определяется взаимодополнительность «точности» и творческого начала, конкретизирующегося значениями «живости», «одушевленности», «свободы», «легкости», а значит, жизни. Чуковский показывает, как наполнить перевод жизнью, адекватной жизни подлинника. В результате вывод-афоризм: «Перевод - это светлое искусство» [2, с. 487].
Он утверждает, что перевод - «высокое искусство», переводчик прежде всего должен обладать безупречным знанием родного языка. Перевод иностранного художественного произведения должен стать достоянием русской литературы, читаться «как хорошее русское произведение» [1, с. 38]. Мысли Чуковского находят подтверждение в советской метапоэтике перевода. Так, Н.А. Заболоцкий говорит о переводчиках: «...первая и необходимая их обязанность — хорошо знать тот язык, на котором они пишут» [4, с. 252]. М.Ф. Лорие также настаивает на том, что для переводчика главным качеством является знание родного языка, «выражающееся... в активном владении языком как средством художественного выражения» [5, с. 88]. Знание русского языка и мастерское владение им -одно из основных требований к советским переводчикам, сформулированное Чуковским и развитое в советской теории и метапоэтике перевода.
«Органическая цельность» перевода [2, с. 620] -главная виталистическая посылка Чуковского. Органический - 'касающийся внутреннего строения органов человека или животного'; 'внутренне присущий кому-л., обусловленный самой сущностью его натуры' [3, т. 2, с. 637]. Органический, по Чуковскому, -целостный, связанный с жизнью, жизнеспособностью перевода. Эта идея писателя коррелирует с идеями неовитализма. Один из его основателей Г. Дриш [6] в работе «Витализм. Его история и система» (1911) рассматривал живой организм как гармоничное целое, в котором все части, независимые в развитии, функционируют в строгой гармонии друг с другом. Целостный организм, по Дришу, остается жизнеспособным благодаря особому свойству всего живого - сохранять нормальную форму и функции при воздействии внешних факторов. Организм способен восстановить типичную форму, даже утратив какой-либо свой орган [6, с. 205].
В метапоэтике перевода Чуковского находят отображение виталистические идеи о целостности, «функциональной гармонии», регуляторной способности живого организма. Чуковский отмечает, что текст подлинника в переводе может лишиться «десятков второстепенных деталей» [1, с. 64], отдельные элементы текста перевода могут потерять те функции, которые имеют соответствующие им элементы текста подлинника, но перевод представляет собой полное гармоническое тождество целого при отсутствии сходства между отдельными элементами текста.
Чуковский обращает внимание не столько на звуковую и лексическую точность перевода (они должны быть), сколько на преодоление буквализма, приведение в такую гармонию звукописи, лексики, синтаксиса перевода, чтобы в результате появилась целостность, связанная со звуковой экспрессивностью, живыми разговорными интонациями, богатством душевных тональностей подлинника - текст перевода должен стать живым гармоничным целым.
Плохой перевод Чуковский рассматривает как результат деструктивной деятельности переводчика, которая характеризуется лексикой со значением 'отсутствие жизни': «убийство» [1, с. 17], «умерщвление» [1, с. 125], «уничтожение» [1, с. 166], «искоренение» [1, с. 16], «вытравление» [1, с. 16] и др. На жизнь текста перевода, по мнению Чуковского, большое влияние оказывает языковая жизнь и языковое здоровье самого переводчика. Его деструктивная деятельность связана с болезнями языка. Здесь Чуковский прибегает к метафоризации, имеющей жестко негативный характер, в основе переноса - медицинская терминология: «малокровие мозга», которое делает текст худосочным [1, с. 81], «глухота к стилю», очарованиям ритма, интонациям подлинника [1, с. 97, 146, 153]; «глухота и слепота» одновременно: переводчик не улавливает интонации подлинника ни слухом, ни зрением [1, с. 154]; «словесная анемия» [1, с. 81]; «словесная астма»: вместо связных фраз в тексте появляются «коротышки» [1, с. 163 - 164]; «опухоли, вывихи синтаксиса» [1, с. 91]. Запущенные языковые
болезни приводят к утрате эстетического вкуса и «смерти» самого переводчика [1, с. 97].
Виртуозность Чуковского, анализирующего плохой перевод, связана с тем, что через называние болезней он определяет ошибки переводчика и указывает на способы их устранения (лечения). «Словесная анемия» лечится «живым, творческим отношением к родному слову», «словесная астма» - «свободным дыханием», «глухота к стилю» - «точной» стилистикой и т.д.
Качество, которым Чуковский характеризует переводчиков, утративших жизнь, - «могильное равнодушие» [2, с. 563]. Таких переводчиков писатель сравнивает с электронной машиной, переводящей с богатого языка на «нищенски бедный» [1, с. 81], «анемичный», «серый», «тусклый» [1, с. 16], «химически чистый» [1, с. 124], «пресный», «бесцветный» язык [1, с. 16], то есть язык, лишенный крови, живости, живых красок - жизни. Переводчики, страдающие языковыми болезнями, или «мертвые» переводчики, располагают «убогим словарем» [1, с. 81], «скудными» запасами синонимов [1, с. 81]. Результат их работы - «перевод-информация», «перевод-опреснение», «перевод-дистилляция», «перевод-протокол» [1, с. 124, 144]. Метод работы плохого переводчика - калькирование слова за словом, механическое воспроизведение формальных особенностей художественного текста [1, с. 49, 74].
Реакция на буквалистские, механистические переводы в живой метапоэтике Чуковского резко отрицательна. Он называет их «клеветой на писателя» [1, с. 18, 47], переводчик характеризуется как враг [1, с. 18], предатель [1, с. 22], совершивший жестокую, «сокрушительную» расправу с текстом [2, с. 500], в результате которой автор «зверски» убит [2, с. 503], стал «жертвой» переводчика [2, с. 658]. Такое живое, страстное неприятие плохой работы переводчиков связано с борьбой за жизнь языка и перевода, так как хороший перевод открывает окно в мир, плохой - мешает узнавать культуру других народов.
Все эти идеи Чуковского сформировались в процессе полемики по вопросам перевода в 30 - 40-е гг. XX в. Дискуссия, которую начал Чуковский, продолжалась и в 1950 - 1960-е гг. Так, В. Станевич отмечает, что «до наших дней окончательно не изжит спор о том, что такое перевод - технологический процесс или творческий» [7, с. 48]. В оживленной дискуссии, которая велась на страницах периодической печати, сборников «Мастерство перевода», «Тетради переводчика», «Теория и критика перевода», «Редактор и перевод», «Международные связи русской литературы» и др., «собственно перевод» был противопоставлен «собственно не переводу». Критерии, на основе которого различаются «перевод» и «не перевод», - живое и мертвое в языке перевода. «"Живой" перевод - перевод "реалистический, творческий"» [8, с. 12], относящийся к художественной сфере, мертвый перевод -буквализм, последовательное копирование слов - относится к «канцелярской сфере» [8, с. 10].
Теоретики перевода отмечали, что переводные книги становятся частью оригинальной литературы и
оказывают влияние на литературный язык. Рост потока плохих переводов угрожает литературному языку: «В литературном языке всегда идет борьба между живым и мертвым, - пишет О. Кундзич. <...> Можно считать объективным законом, что чем больше в литературе удельный вес переводческих копий, тем более мертвым, далеким от народной основы становится литературный язык» [9, с. 9]. Между состоянием переводческого дела и здоровьем литературного языка -прямая связь. Механический, буквалистский, формальный перевод может стать автоматом, «перемалывающим» богатства литературного языка. Точный, творческий, релистический перевод способствует расцвету, обогащению литературного языка.
И.А. Кашкин вводит понятие «верности» перевода, критерии определения которой - противопоставление витальных тенденций языка летальным. Верный перевод, по Кашкину, должен передавать «ощущение живого» автора и «живых его героев» [10, с. 111]. Если этого не происходит, то «перевод сведется к паноптикуму манекенов» [10, с. 111]. Интересно, что Кашкин, так же как и К.И. Чуковский, описывает перевод как живой организм, которому свойственны языковые болезни, использует медицинские термины для обозначения «недугов» перевода: «хромой» перевод, «ковыляющий на обе ноги перевод» [10, с. 107].
Механический перевод - всегда неверный, ведет к «обесчеловечению» героев подлинника. Важно, что «верность действительности», «точность» перевода считались в советской метапоэтике перевода синонимами правдивости отображения жизни. Для того чтобы достигнуть такой «правдивости», переводчик должен обладать набором определенных качеств. В требованиях, которые предъявлялись к «настоящему» переводчику писателями, поэтами, исследователями, часто используется лексема «жизнь». Переводчик должен: вырабатывать «активное отношение к явлениям жизни» [11, с. 287], обладать большим «запасом жизненных наблюдений» [11, с. 287], иметь большой «жизненный опыт» [11, с. 287], «ощущать атмосферу, в которой жил и творил» автор [12, с. 277], стремиться к полному соответствию «жизни стиха» — жизни автора подлинника [12, с. 277], добиваться «живой взаимосвязи» компонентов в вопросе свободы и верности подлиннику и т.д. Переводчик как творческая личность обязан изучать жизнь: автора оригинального текста, потенциальных читателей перевода, - накапливать знания, жизненный опыт, чтобы «оживить» перевод средствами русского языка.
В основе советской теории перевода - понимание русского языка как «творчески богатого», обладающего «живой гибкостью» средства [7, с. 51], с помощью которого можно воспроизвести фонетические, лексические, синтаксические, стилистические особенности - «художественные богатства» - любого оригинального текста, независимо от того, на каком языке и в какую эпоху он написан: «...если перевод -творчество, то непереводимых произведений не существует», - пишет В. Станевич [7, с. 49]. Похожее
утверждение сделал во время выступления в Союзе писателей 12 февраля 1946 г. поэт-переводчик М.Л. Лозинский: «...для русской речи и для русского стиха препятствий не существует» [13, с. 394].
Чуковский один из первых в советской теории перевода сформулировал положение о принципиальной переводимости на русский язык как прозаических, так и поэтических произведений зарубежных литератур. Перевод иностранных произведений, по Чуковскому, возможен именно благодаря богатым ресурсам «гибкого», «живого как жизнь» русского языка. Чуковский определяет языковые средства и ресурсы живого перевода: богатейший, меткий, пластичный, гибкий, изобилующий свежими словесными красками язык [1, с. 81], богатая лексика, изобилие словарных запасов, обширный и гибкий словарь, большой запас выражений и слов, «выходящих за пределы переводческой речи», метких, богатых оттенками слов, «живых славянизмов» [1, с. 82, 83, 84, 89].
Обратим внимание на лексему «богатый», которую Чуковский часто использует для определения языковых ресурсов переводчика. Богатый - '2. Пышный, роскошный || Прекрасный, великолепный'; '3. В высшей степени достаточный' [3, т. 1, с. 101]. В работах Чуковского, посвященных проблемам перевода, по отношению к русскому языку актуализируются все приведенные значения лексемы «богатый». Русский язык, по Чуковскому, 'прекрасный, великолепный', его ресурсов, средств, внутренних потенций 'достаточно' для перевода любого иностранного произведения. Чуковский постоянно настаивает на том, что переводчики должны расширять «диапазон своей речи» [1, с. 81], чтобы иметь возможность «воссоздавать» подлинники средствами своего языка. Благодаря «богатейшему языку» в речи переводчика появляется «живость» [2, с. 493] - 'полнота жизненных сил; оживленность' [3, т. 1, с. 482], речь становится «совершенно естественной» [1, с. 82], в тексте перевода осуществляется «точное воспроизведение стилистики» подлинника [1, с. 82], перевод производит впечатление подлинника [1, с. 83], и читатель получает о нем «верное» представление [1, с. 89].
Чуковский вводит еще один критерий для определения качества переводческой работы: впечатление от текста перевода, которое получает русский читатель, должно соответствовать впечатлению от подлинника, которое получает англичанин, француз, немец, японец и т.д. Вот как, например, пишет он о переводе стихотворения Р. Бернса «Ночлег в пути» С.Я. Маршаком: «Общий тон подлинника... передан вполне. Русский читатель... получает от этих... стихов то же впечатление, что и шотландец или англичанин от подлинника» [1, с. 64].
Впечатление - 1. Образ, след, отражение, оставляемые в сознании человека предметами и явлениями внешнего мира; 2. Влияние, воздействие на кого-л.; 3. Мнение, оценка, сложившиеся после знакомства, соприкосновения с кем-, чем-л. [3, т. 1, с. 221]. Тон - 4. перен. Эмоциональная настроенность, настроение; 7. Характер звучания речи, манера произношения (или письма), выражающие
чувство говорящего, его отношение к предмету речи, особенности душевного склада и т.п. [3, т. 4, с. 379].
Качество перевода, по Чуковскому, определяется не формальными лингвистическими показателями: эквиритмией, эквилинеарностью, эквивалентностью значений элементов переводного и оригинального текстов и др., а неопределенными категориями: текст перевода должен оказывать такое воздействие на читателя, чтобы в его сознании оставался эмоциональный образ, настроение подлинника, следы чувств автора, в переводе должен отражаться душевный склад автора оригинального текста как живой деятельност-ной личности.
Чуковский требует переводить «смех - смехом», «улыбку - улыбкой», «юмор - юмором», «красоту -красотой», «музыку - музыкой», «душевную тональность - душевной тональностью» [1, с. 50, 61, 76, 92]. Для точного, строгого определения этих понятий, считает он, «еще не выработано никаких измерений» [1, с. 48], они составляют «то драгоценное нечто, для которого у теоретиков и критиков нет подходящего термина, хотя всякий, кто любит поэзию, знает, о чем идет речь» [1, с. 76]. Установка на неопределенность, с помощью которой можно приблизиться к верности, точности, реалистичности перевода, характерна для советской метапоэтики перевода. Е. Эткинд отмечает, что конечным итогом работы переводчика над воссозданием произведения должно быть «некое гармоническое художественное целое» [13, с. 71], воспроизведение отдельных структурных элементов оригинала должно служить только построению этого целого. Идеи Чуковского находят отображение и у Т. Силь-мана. Исследователь говорит о «четкой», «детально продуманной» концепции произведения [14, с. 272], и в то же время в переводе необходимо передавать «некое неразрывное единство» [14, с. 295]. В. Левик настаивает на том, что в теории перевода необходима установка на неопределенность. Верность, по его словам, - понятие «более неопределенное, чем точность, но благодаря этой неопределенности правильнее выражающее сущность наших устремлений» [15, с. 257].
Сознательная направленность советской метапо-этики перевода, в основе которой - идеи Чуковского, на использование неопределенных терминов для обозначения критериев качества перевода, установка на синтез «техники и вдохновения» [1, с. 76] - коррелируют с идеями философии, естественнонаучного знания. В первой половине XX в. обострился интерес к поэзии со стороны представителей точных наук -особое внимание вызывают факты, свидетельствующие о том, что истоки общенаучного принципа симметрии, по мнению В.И. Вернадского, следует искать в искусстве, принцип дополнительности Н. Бора появился в результате использования в физической теории «поэтического критерия», А. Эйнштейн сформулировал принцип относительности во взаимодополнительности идей науки и искусства. Современные философы также прибегают к поэтическому языку в изложении своих теорий. Пример тому - исследования М. Хайдеггера, который считает, что поэт «схва-
тывает» отношения между словом и вещью, творческим дарованием приоткрывая завесу над той загадкой, которая не может быть решена только рациональным путем [16, с. 17 - 32].
В основе метапоэтики перевода Чуковского - дополнительность научного знания и искусства как равнозначных способов познания художественной действительности, отображенной в оригинальном произведении. Чуковский настаивает на том, что в искусстве перевода необходим «синтез изощренной техники и вдохновения» [1, с. 76]. Переводческое искусство должно быть построено на строго научном фундаменте, в нем необходимы точность, реализм, научный учет [2, с. 540], и в то же время переводчик должен соединять в себе качества ученого-филолога и художника слова, поэта. Мастерство переводчика, по Чуковскому, определяется, с одной стороны, научными критериями: знанием современных лингвистических приемов и методов исследования текста, научно-исследовательским подходом к материалу, с другой - критериями поэтического искусства: чувством меры, тактом, талантом, вдохновением, языковым чутьем и др. [2, с. 446 - 447].
Не случайно Чуковский сам занимался научным исследованием языка, и в особенности его витальности. Примером может служить комплексное лингвистическое исследование «Живой как жизнь» (1962).
Идеи Чуковского о том, что в процессе формирование нового метода перевода должна быть учтена дополнительность научного знания и знания, которое дает искусство, были развиты в советской теории и метапоэтике перевода. Так, Кундзич отмечает, что теория перевода - «наука о том, как лингвистическими средствами воссоздать прекрасное» [9, с. 492]. Соединение научно-исследовательского подхода к материалу с «талантом, вдохновением, чутьем» [2, с. 446] дает возможность проявиться витальным тенденциям в переводе. Современные методы работы советских переводчиков Чуковский называет «живыми и творческими» [2, с. 448]. Кашкин также говорит о том, что в переводческом искусстве требуется «как трезвый реалистический учет обстановки и возможностей, так и вдохновенный порыв; как изучение подлинника, так и вживание в него; как строго нау ч-ный анализ, так и творческий синтез» [10, с. 114]. Переводчик, по мнению Кашкина, - одновременно поэт и ученый, энциклопедист-филолог и писатель-стилист.
Не случайно и сам Чуковский, и многие переводчики оставили метапоэтичекие тексты, посвященные теории и практике перевода (Н. Галь, Р.Я. Райт-Ковалева, И.А. Кашкин, М.Ф. Лорие, С.Я. Маршак и др.).
Метапоэтика перевода К.И. Чуковского имеет лингвистическую виталистическую основу: писатель, с одной стороны, формулирует «простые и ясные» принципы использования языковых ресурсов, «дабы каждый - даже рядовой - переводчик мог усовершенствовать свое мастерство» [1, с. 240], с другой стороны, применение этих принципов возможно только при условии, что переводчик обладает
особым внутренним качеством - «живым ощущением стиля» [1, с. 96, 109]. Переводчик не фотографирует подлинник, но воссоздает его творчески, в процессе перевода он перевоплощается в автора, усваивает его темперамент, заражается пафосом, поэтическим ощущением жизни. Переводчик в метапоэтике К.И. Чуковского - не ремесленник, копиист, а ученый и художник одновременно.
Литература
1. Чуковский К.И. Высокое искусство // Чуковский К.И. Собр. соч.: в 15 т. М., 2001. Т. 3.
2. Чуковский К.И. Высокое искусство. Бесплодные усилия любви // Чуковский К.И. Собр. соч.: в 6 т. М., 1966. Т. 3.
3. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгень-евой. М., 1985 - 1988.
4. Заболоцкий Н.А. Заметки переводчика // Мастерство перевода. М., 1959.
Поступила в редакцию
5. Лорие М.Ф. О редактуре художественного перевода // Там же.
6. Дриш Г. Витализм. Его история и система. М., 2007. 280 с.
7. Станевич В. Некоторые вопросы перевода прозы // Мастерство перевода. М., 1959. С. 46 - 70.
8. Чуковский Н.К. Реалистическое искусство // Там же. М., 1962. С. 11 - 21.
9. Кундзич О. Перевод и литературный язык // Там же. М., 1959.
10. Кашкин И. Текущие дела // Там же.
11. Гинзбург Л. Вначале было слово // Там же.
12. Озеров Л. Второе рождение // Там же.
13. Цит. по: Эткинд Е. Перевод и сопоставительная стилистика. Архив переводчика // Там же.
14. Сильман Т. Концепция произведения и перевод // Там же. М., 1962.
15. ЛевикВ. О точности и верности // Там же. М., 1959.
16. См.: Штайн К.Э. Гармония поэтического текста: Склад, ткань, фактура. Ставрополь, 2006.
22 сентября 2010 г.
