ПЕРЕСТРОЙКА КАК ПОПЫТКА ТРАНСФОРМАЦИИ ТОТАЛИТАРНОЙ ИМПЕРИИ Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

АНАЛИТИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ

Мигранян А.

ПЕРЕСТРОЙКА КАК ПОПЫТКА ТРАНСФОРМАЦИИ ТОТАЛИТАРНОЙ ИМПЕРИИ1

Природа советского режима к 1985 г. и стратегия реформ

В советской и западной политологической литературе до сих пор нет согласия о природе режима, который Горбачев начал реформировать с 1985 г. У Горбачева и у его окружения также отсутствовало ясное представление о ней к началу перестройки. В советской публицистике укрепилось мнение, что и в СССР, и в странах Восточной Европы вплоть до начала радикальных изменений господствовали тоталитарные режимы [...]

Основная масса советологов как на Западе, так и в СССР после смерти Сталина и особенно после XX съезда КПСС считала, что в СССР характер режима серьезно изменился. Термин «тоталитаризм» применительно к режиму в СССР превратился из научного в пропагандистский и используется в идеологической борьбе.

Такой подход действительно отражал наличие серьезных изменений в характере советского режима от Сталина к Хрущеву. Однако эти изменения, на мой взгляд, не давали серьезных оснований для того, чтобы охарактеризовать режим в СССР как нетоталитарный.

Сторонники «тоталитарной» школы, изучая СССР, вслед за Х. Арендт переоценили значение таких факторов, как наличие однопартийной диктатуры, массовые репрессии и господство единой идеологии. Поэтому, как только при Хрущеве были остановлены массовые репрессии, ослабли идеологические путы и была либерализована политическая сфера, а репрессивные органы перестали широкомасштабно применяться для решения социальных и политических проблем, тоталитарный характер режима был поставлен под сомнение, так как теоретическая модель тоталитарного режима не давала возможности объяснить изменения, происходящие в советском обществе.

В связи с подобными утверждениями я считаю необходимым отметить одно очень важное обстоятельство. Тоталитарная модель действительно была очень важна для анализа советского режима,

1 Мигранян А. Россия в поисках идентичности. - М.: Межд. отн., 1997.

но она была важна в нормативном смысле, в качестве идеального типа (Вебер). Как дескриптивная модель она всегда была уязвима для объяснения реального функционирования общества. В действительности никогда и нигде не было классического тоталитарного режима [...]

В качестве нормативной модели она и до 1985 г. была достаточно убедительной. Хотя сторонники этой модели не могли объяснить природу изменений в советском обществе, но они были абсолютно правы в том, что сложившийся в СССР режим и социальная система принципиально не реформируемы. Опыт шести лет перестройки доказал безусловную правоту этого фундаментального положения. Механически сцепленные элементы социальной системы в течение всего периода горбачевской перестройки разваливались и дезинтегрировались в разных сферах и в разных направлениях независимо от воли и желания реформаторов. Однако, на мой взгляд, для правильного понимания природы режима в СССР, сложившегося в 1985 г., и для понимания того, что за эволюцию пережил режим от Сталина к Хрущеву и Брежневу, следовало бы несколько скорректировать тоталитарную модель, предложенную Х. Арендт и другими. В первую очередь следует отметить, что главной характеристикой тоталитаризма является тотальное огосударствление собственности и полное уничтожение рынка и рыночных отношений. Пример выхода из тоталитаризма Германии после войны, а стран Восточной Европы - сейчас показывает, что чем меньше огосударствлена экономика, тем легче идет процесс становления гражданского общества и на этой основе становление вопреки всем ожиданиям, из тоталитаризма легче выйти в сферах партийно-политической и идеологической, но гораздо сложнее в экономической. Собственность в руках государства делает возможным восстановление тоталитарного режима, так как резко сужает возможности развития гражданского общества. Вот почему, в отличие от правого тоталитаризма немецкого образца, для выхода из тоталитаризма в демократию в СССР и странах Восточной Европы требуются два этапа.

Первый этап - выход из коммунизма: устранение от власти коммунистических партий и отказ от официальной идеологии марксизма-ленинизма. Второй этап - переход к рынку, приватизация и постепенная интеграция этих стран в международные экономические и политические институты, структуры безопасности, преодоление культурного и идейного разрыва, образовавшегося между

СССР и странами Восточной Европы, с одной стороны, и Западом - с другой, за годы господства тоталитарных режимов в социалистическом блоке.

Так что если мы рассмотрим эволюцию советской системы и политического режима, то обнаружим, что по основным параметрам со времен Сталина и до 1985 г. при всех изменениях советский режим не претерпел коренной трансформации. Экономическая сфера полностью контролировалась государством, народ был отчужден от политики, духовная сфера контролировалась на основе несколько обновленных, но все же жестко сформулированных идеологических догм и установок. Однако две вещи поражают исследователей советской политической системы в этот период. Первое - резкое падение способности политического руководства принимать решения и реализовывать их. В результате - резкое падение темпов экономического развития, воспроизводство социальной системы в неизменных параметрах, но с ухудшающимися показателями во всех сферах. Второе - накопление в обществе определенной критической массы, проявляющей себя в искусстве, литературе, социальных науках. Возникшая в период хрущевской «оттепели», затем загнанная в подполье в годы брежневского застоя неофициальная духовная жизнь продолжала свое параллельное существование. Практически именно в этой сфере, при внешней неизменности институциональной системы и сохранении отчуждения людей от собственности и власти, шел процесс обретения людьми не подвластной внешнему регламентированию духовной, интеллектуальной жизни, что было бы немыслимо при почти классическом тоталитарном режиме сталинского типа.

Можно сказать, что с XX съезда КПСС и вплоть до 1985 г. именно в духовной сфере шел процесс становления протограждан-ского общества, когда наряду с официальными культурой, идеологией и ценностями складывались основы иного восприятия жизни, организации общества, роли людей в обществе. Именно этот фактор оказался решающим, когда Горбачев начал свою политику перестройки. Изменения в духовной сфере и накопление в обществе критической массы, ориентированной на реформы, создали благоприятные условия для начала горбачевских реформ [.]

Как показывает опыт функционирования политической системы в СССР, только наличие политических лидеров, вознесенных над режимом и сохранявших свое положение с помощью репрессивного и пропагандистского аппаратов, делает подобный режим функциональ-

но эффективным, и только при этом поставленные задачи и принимаемые решения реализуются, несмотря на любые издержки.

Особенностью режима при Сталине было не столько то, что он был тоталитарным, с отчуждением масс от собственности, власти и даже от их внутренней сущности, сколько то, что при этом существовал институциональный конфликт между лидером и всей громадой бюрократических структур, пронизывающих все поры общества.

Согласно Веберу, можно выделить три группы конфликтов в политической системе, которые динамизируют режим и социальную систему и делают их открытыми для изменений. Это конфликты между политиком и бюрократией в сфере исполнительной власти, между сферами бюрократии и демократии, или сферой публичной власти и, наконец, конфликт между харизматическим лидером и политической системой в целом. В СССР и в определенной степени в Германии и Италии в этом последнем конфликте был заложен динамизм режима, так как два других источника конфликта были уничтожены полностью уже в 20-е годы. При этом следует отметить, что этот динамизм режима оплачивался многочисленными жертвами, в том числе и номенклатурными. Смерть Сталина и особенно XX съезд КПСС, когда Хрущев своей критикой Сталина десакрализировал не только его, но и сам институт генсека и правящей партии, действительно внесли очень серьезные изменения в природу режима. Было покончено с массовым террором. Ослаб контроль над духовной жизнью общества. Репрессивный аппарат, направленный против как номенклатуры, так и народа, был выведен из сферы обслуживания лично лидера партии и государства.

С одной стороны, результаты оказались благотворными, так как было покончено с системой постоянной «охоты за ведьмами», но с другой - из политической системы ушел харизматический лидер, противостоящий номенклатуре и бюрократическим структурам, что ликвидировало последний источник институционального конфликта, способного динамизировать социальную систему. В итоге воцарилось полное бюрократическое всевластие со всеми крайними проявлениями тех негативных элементов, которые при анализе функционирования бюрократии были отмечены Вебером как случайные и второстепенные, так как их негативное воздействие на жизнь общества минимизировалось наличием публичной сферы власти и контролем над бюрократией со стороны общества. Подобная трансформация политической системы от харизматического лидера во главе тоталитарного режима до бюрократического

всевластия олигархической структуры - политбюро как вершины бюрократической пирамиды окончательно закупорила систему и лишила ее способности к изменениям. Советский режим прошел следующие этапы в своем развитии. Он сложился как тоталитарный уже в 20-е годы, когда от власти и собственности были отстранены народные массы. После этого в ожесточенной борьбе внутри правящей олигархии выделился харизматический лидер, поставивший себя над сложившимся режимом и политической системой. После смерти Сталина и ухода Хрущева в стране снова установился тоталитарный режим при всевластии бюрократии, с правящей олигархией наверху. Уход харизматического лидера парализовал политическую систему, а бюрократическое всевластие привело к ее разложению. Именно на фазе разложения режима, при отсутствии массового террора и после определенного духовного раскрепощения стало возможным возникновение и сосуществование официальной и неофициальной культур и изменение характера самой официальной культуры.

Таков был характер режима, когда в 1985 г. Горбачев пришел к власти, став генеральным секретарем ЦК КПСС.

Какие факторы в первую очередь подтолкнули Горбачева к реформам? Условно их можно подразделить на две группы: внутренние и внешние. Внутренние были связаны с ухудшением экономической ситуации в стране, с падением производительности труда, достижением пределов экстенсивного развития экономики из-за осложнения добычи и использования дешевого сырья. К этому можно добавить еще много факторов экономического, морального, психологического порядка. Однако эти причины, при всей своей важности, не были решающими для того, чтобы идти на столь серьезные реформы. Вторая группа проблем была связана с внешнеполитическими факторами. К началу 80-х годов СССР фактически оказался в международной изоляции из-за подрыва с его стороны политики разрядки и сомнительных авантюр в Африке, Азии и Латинской Америке с целью продвинуть вперед мировой революционный процесс. Практически с 80-х годов Запад единым блоком противостоял СССР, имея к тому же союзников на Востоке - Японию и Китай, настроенных недружелюбно к СССР. Развертывание нового витка гонки вооружений на Западе в ответ на подрыв политики разрядки с нашей стороны впервые за многие годы стало серьезным вызовом статусу СССР как великой державы. Возникла угроза значительного технологического отставания в военной сфере. Стало очевидным,

что разлагающийся тоталитарный режим не сможет выдержать этот новый раунд гонки вооружений. Фактически военно-технологический вызов статусу СССР как великой державы оказался решающим фактором, заставившим новое советское руководство серьезно подумать о возможностях модернизации, с тем, чтобы сохранить статус страны. Нечто подобное уже происходило в России в XIX в., когда только после поражения в Крымской войне от европейских союзников и под угрозой потери статуса великой державы царизм в России пошел на радикальные реформы: отменил крепостное право и осуществил ряд других реформ по либерализации абсолютистского режима. Процесс реформ в стране начался как ответ на внешний вызов, к чему подобный режим был гораздо более чувствителен в силу своего статуса в мире. Только затем этот процесс получил свою собственную внутреннюю логику развития, так как внутри страны в сфере экономики и социальной жизни были свои серьезные проблемы, требующие решения. Важным фактором, способствующим быстрому развитию процесса реформ, было наличие определенного слоя интеллигенции, критически настроенной по отношению к режиму и готовой к сотрудничеству с реформистским руководством.

На первом этапе перестройки стратегия реформистов сводилась к тому, чтобы обеспечить мобилизацию как в номенклатурных структурах, так и особенно вне этих структур социальных сил в пользу радикальных реформ. С этой целью на начальном этапе стала проводиться политика гласности, сводившаяся к тому, что во главе наиболее влиятельных газет и журналов, таких как «Известия», «Московские новости», «Огонек», были поставлены радикально-реформистски ориентированные журналисты, которые, получая поддержку со стороны реформистов в высшем эшелоне власти, вели открытую критику ценностной и институциональной системы режима с позиций ее улучшения и исправления допущенных деформаций. Благо марксистская риторика позволяла объяснять все негативные элементы социальной жизни отклонением от подлинного марксизма-ленинизма и социализма и деформациями социализма Сталиным. Помимо политики гласности реформистское руководство, пытаясь расширить свою социальную базу и вовлечь в процесс поддержки реформ широкие массы и особенно молодежь, способствовало развитию массовых неформальных организаций. Впервые за многие годы возникли организации и клубы, не регламентированные в своей деятельности партийными или государственными структу-

рами. В стратегии Горбачева и его окружения они должны были стать фактором давления снизу на номенклатурные структуры с тем, чтобы принимаемые реформистским руководством решения не блокировались на средних и нижних этажах властных структур [.] При такой стратегии очень важное значение должно было иметь единство в рядах реформистов на вершине олигархической пирамиды власти [...] Если до 1985 г. политбюро в принципе не возражало против идей «улучшения социализма» и избавления от наиболее одиозных сторон режима, то по мере углубления процесса перестройки стали обнаруживаться серьезные расхождения между олигархами в политбюро и ЦК КПСС относительно глубины реформ. В идеале, как мне представляется, Горбачеву следовало бы после двух лет раскачивания системы ценностей и институтов не доводить дело до полной их дискредитации и делегитимации. Напротив, он должен был попытаться осуществить в рамках партии и правящей олигархии переворот, наподобие Сталина или Дэн Сяопина, чтобы вычлениться в качестве бесспорного лидера режима, с тем чтобы, имея собственную «команду», принимать радикальные решения и добиваться их реализации. При этом он и подчиненное лично ему политбюро должны были оказывать давление сверху на номенклатурные структуры, одновременно мобилизуя давление снизу с помощью прессы и неформальных движений. Так как реформа шла сверху и общество не было структурировано, то требовалось на время сохранить как ценности социализма, вкладывая в них иное содержание (как это делали в то время в Китае), так и изменить институты, окончательно не дискредитируя и не делегитимируя их. Это касается особенно партии.

Еще в 1988 г., накануне решающей судьбу перестройки XIX партийной конференции, предлагалось на двух важнейших уровнях властной вертикали - в районах и городах - провести прямые альтернативные выборы первых секретарей партии с участием всех коммунистов в сочетании с назначением на более высоких уровнях первых руководителей партии Горбачевым, облеченным диктаторскими полномочиями [...] Это позволило бы открыть политическую систему для конкурентной борьбы не в масштабах общества в целом, а вначале только лишь в партии. Нельзя не учитывать, что партия насчитывала к 1985 г. около 18,5 млн. человек. Это означает, что все наиболее мобильные, активные силы смогли бы получить доступ к конкурентной борьбе за власть, что открыло бы возможность канализации антиноменклатурных настроений в рамках партии, способствуя ее реформированию изнутри. Кстати, все эти

силы, когда начались радикальные политические реформы при сохранении неизменности организационных структур в партии и переноса центра власти в Советы, вышли из партии и перешли в Советы, став в оппозицию к партии. Только после определенных успехов в сфере экономической реформы можно было думать о возможностях открытия политической системы для всего общества, когда в обществе могли бы быть созданы соответствующие структуры, способные на основе консенсуса стабилизировать возможные потрясения, связанные с радикальной политической реформой [.]

Предполагалось, что Горбачев, вычленившись из олигархии и, став над режимом, установив собственную диктатуру, сможет динамизировать систему, принимать радикальные решения по разрушению всевластия партии и по отделению государства и общества от партии. Именно с этой целью, даже когда уже прошли выборы народных депутатов, я предложил, чтобы съезд народных депутатов дал диктаторские полномочия Горбачеву, при этом распустив высшие партийно-государственные структуры, блокирующие реформу. Однако при выборе стратегии реформ Горбачев то ли не понял необходимости именно такой последовательности шагов при осуществлении реформы политической системы, то ли не смог реализовать ее из-за сопротивления консерваторов в партийном руководстве и в результате выбрал иную стратегию.

Для ослабления влияния и позиций консерваторов он использовал два фактора в стратегии своего вычленения из номенклатурных структур. Во-первых, было принято решение о выборах в Советы под лозунгами возвращения им полновластия, обещанного революцией 1917 г. и отнятого затем КПСС. Выбор этой стратегии привел к дальнейшей дискредитации не только партии, но и идеологии марксизма-ленинизма как теории, обосновывающей роль и функции КПСС в советском обществе.

К началу выборов депутатов съезда народных депутатов СССР весной 1989 г. в печати уже стало общим местом, что идеология марксизма-ленинизма, под знаменем которой КПСС реализовала социалистический проект, загнала страну в тупик, и что путь освобождения и улучшения жизни лежит не через улучшение модели социализма и обновление КПСС, а, скорее, через решительное отрицание, как того, так и другого. Таким образом, горбачевское реформистское крыло предполагало через создание системы Советов обрести новый источник легитимации и, соответственно, возглавить новую вертикаль государственной власти.

Вторым фактором в стратегии Горбачева, способствовавшим выбору данной стратегии, стали события, разворачивавшиеся в тот период (1988-1989) в странах Восточной Европы. Они стали фактором внутриполитической борьбы между реформистами и консерваторами и оказали в дальнейшем решающее воздействие, как на судьбу этих стран, так и на дальнейшую судьбу Советского Союза и самого Горбачева.

Для многих исследователей этот серьезный фактор остался малозаметным. Фактически с 1988 г. проблемы ГДР и Чехословакии стали проблемами советской внутренней политики. Относительное благополучие в экономической сфере в этих странах давало основание консерваторам в СССР и их союзникам в руководстве этих двух стран говорить о том, что нет никакой необходимости в осуществлении радикальных реформ по изменению сложившейся модели общества. Они считали, что страны, вставшие на этот путь, например Венгрия, Польша, СССР, показывают дурной пример, подрывая основы социализма. Реформы не приносят ожидаемых позитивных результатов, и в этих странах углубляется социальный и экономический кризис, а в СССР и Польше к тому же еще и пустые полки в магазинах. Реформисты говорили им в ответ, что сам сложившийся строй, а не попытки его модернизации привели к столь печальному положению в экономике и в других сферах, и что подобный результат ожидается и в ГДР, и в Чехословакии, и если эти страны хотят избежать более серьезных кризисов, то они должны начать реформы немедленно, пока, как говорят в России, «есть колбаса в магазинах». В борьбе за власть, чтобы выбить козырь из рук консерваторов в СССР, реформистское руководство пошло на отказ от «доктрины Брежнева». Оно оповестило об этом оппозиционные силы ГДР и Чехословакии, опубликовав в демократической печати ряд материалов, в которых говорилось, что СССР не будет вмешиваться в их внутренние дела в случае массовых выступлений против Хонеккера и Якеша [...] Мгновенный развал соцсистемы практически снял проблему возможного улучшения модели социализма в СССР. Оказалось, что внешняя стабильность и относительное благополучие ГДР и Чехословакии держались исключительно на факторе внешней угрозы. Стало очевидным, что перед СССР также возникла проблема выхода за рамки имеющейся модели социализма. В дальнейшем стремительные изменения в бывших социалистических странах стали оказывать обратное воздействие на политический процесс в СССР, подгоняя демократов к тому, чтобы

быстро выйти из коммунизма путем устранения КПСС из политической сферы, не учитывая, что соцстраны к 1989 г. прошли длительный путь авторитарного развития, что СССР не сможет осуществить при всем желании такие же стремительные изменения, не подвергаясь риску переворота со стороны консервативных сил. Избранная стратегия радикальной реформы в политической сфере под воздействием внешних и внутренних факторов привела в итоге не к демократии, а к прямо противоположным результатам: старые ценности и институты оказались дискредитированными, углубился кризис управляемости во всех сферах жизнедеятельности общества, начался распад СССР, власти оказались в «ловушке демократии».

Отказавшись от применения силы и разрушив номенклатуру, реформистское руководство оказалось без инструментов для проведения собственной политической линии. С 1989 г. начались стремительное погружение страны в хаос и неуправляемость, сопровождавшиеся резким падением жизненного уровня, разрушением экономики, сферы финансов и потребительского рынка. На мой взгляд, все это произошло из-за неадекватного понимания Горбачевым и его окружением природы режима, который они собирались реформировать, и, как следствие этого, неправильного выбора общей стратегии реформ.

Еще в 1988 г., разрабатывая модель перехода от тоталитаризма к демократии в Советском Союзе, на мой взгляд, я достаточно убедительно показал невозможность прямого перехода к демократии [...] Я исходил из того, что трансформации подлежало совершенно уникальное явление - тоталитарная империя. В тоталитарных режимах только структуры жесткой политической власти сцепляют механическим образом собранные вместе элементы социальной системы, как обручи деревянную бочку. Обосновывая необходимость авторитаризма в политической сфере, я исходил из того, что, начав радикальную реформу тоталитарного режима в политической сфере и попытавшись немедленно создать демократическую политическую систему, мы просто разрушим социальную систему, как бочку, с которой сняли обручи. Этот вывод был тем более актуален для империи, состоявшей из различных национально-территориальных образований [...] Хорошо представляя себе природу режима в СССР, я был уверен, что, избрав путь модернизации, когда сначала проводится реформа в политической, затем в экономической сфере и только потом решаются проблемы национально-государственного устройства, мы рискуем потерять воз-

можность проведения реформ без серьезных катаклизмов и на ближайшие годы закрыть дорогу к рынку и демократии. Мои опасения были связаны с тем, что, как мне казалось, процессы национальной суверенизации будут опережать процесс формирования рынка и создания новых эффективных политических структур в масштабах страны.

Учитывая тот факт, что все экономические и любые другие решения принимались политическими органами, замкнутыми на партии, так как вся социальная жизнь регламентировалась политическими институтами и вся собственность находилась в руках государства, радикальная реформа в политической сфере неминуемо сопровождалась бы разрушением системы управления и хозяйственных связей между отраслями народного хозяйства и между различными хозяйственными регионами. В совокупности все эти факторы - рост центробежных тенденций, усиление хаоса и неуправляемости в стране - могли бы сплотить консервативные силы, которые, чтобы предотвратить распад страны и хаос в обществе, попытались бы предотвратить процесс трансформации социальной системы в СССР.

Чтобы не допустить подобного развития событий и придать процессу трансформации системы более управляемый и предсказуемый характер, я предлагал изменить приоритеты в процессе реформ. На мой взгляд, после первоначального мобилизационного периода, в рамках которого необходимо было через политику гласности подготовить общество к новой интерпретации идей социализма и созданию соответствующей конфигурации власти внутри партии путем серьезных внутренних изменений, о чем было сказано выше, следовало бы провести сначала преобразования в экономической сфере, чтобы создать различные формы собственности. Только на этой основе зарождающееся гражданское общество могло бы сохранить целостность страны. Лишь после этого следовало бы провести реформу политической системы в целом. Демократическая политическая система не может быть жизнеспособной без наличия хотя бы основ гражданского общества. Только после того, как рынок и на его основе политическая демократия стали бы если не необратимыми, то, по крайней мере, устойчивыми, можно было бы пойти на реформы национально-государственного устройства -вплоть до решения вопроса, оставаться республикам внутри единого государства или нет.

Таким образом, смысл авторитарного периода трансформации - это обеспечение перехода экономики к рынку, создание по

мере продвижения к нему основ демократической политической системы и только в последнюю очередь решение проблемы сохранения или роспуска империи. Очевидно, что невозможно отделить эти три сферы полностью друг от друга и проводить полностью обособленные по времени реформы в этих трех сферах. В процессе трансформации во всех трех сферах необходимы изменения, однако вся проблема в том, чтобы, одновременно двигаясь во всех направлениях, было ясно, в какой сфере следует «придержать» реформы, а в какой, наоборот, ускорить.

На мой взгляд, именно здесь были допущены серьезные промахи в выборе стратегии реформы. Вот почему Горбачеву не удалось добиться ни одной из поставленных целей. Союз де-факто развалился сразу же после проведения первого этапа политической реформы. Беловежские соглашения лишь оформили этот распад де-юре [.]

Изменения в институциональной сфере

Политическая реформа, решение о которой было принято на XIX партийной конференции, ставила перед страной и реформистским руководством весьма амбициозную задачу: воссоздание впервые за годы советской власти государства и реальных органов государственной власти - вычленение государства из партии, отделение партии от государства и разрушение прежней тоталитарной системы, где государственные и общественные организации были разными ипостасями партийных органов [.]

Как в самом процессе подготовки политической реформы, так и сразу же после выборов в Советы, практически единственный институт, который за предшествующие годы советской власти пользовался легитимностью и реальной властью, - партия - оказался почти полностью дискредитированным и делегитимирован-ным. Реформистское руководство, идя на коренную реформу в политической сфере, практически стало разрушать единственную эффективную в рамках старой системы институциональную основу. Этот разгром сопровождался дискредитацией и делегитимацией ценностей, на основе которых была построена прежняя система и которые придавали легитимность КПСС. XXVIII съезд партии практически закрепил этот разгром КПСС в масштабах страны, когда вслед за секретариатом оказалось разгромленным и некогда всемогущее политбюро, куда вошли никому не известные второстепенные политики периода перестройки. Однако на съезде была

допущена одна серьезная тактическая ошибка. Отодвинув партию в масштабах страны от власти и ослабив ее роль в Центре, Горбачев и реформистское руководство не дошли до конца и не распустили ее, хотя такая возможность была. Не идя на это, руководство, способствуя дискредитации и делегитимации партии и, ослабив функции центральных органов, добилось неожиданного результата.

Де-факто партия федерализовалась. Центр тяжести в КПСС переместился из центра в республики. Горбачев, сохранив руководство партией в центре, практически продолжал идентифицировать себя с дискредитированным институтом, против которого было направлено острие политической реформы, так как все идеологическое обоснование легитимности вновь возрождающихся Советов было построено на обвинении партии в узурпации власти и нелегитимности ее существования вследствие ее ответственности за все провалы и преступления за годы советской власти [.]

Анализ последних почти трех лет становления и функционирования первых настоящих органов власти позволяет сделать однозначный вывод о полном параличе практически на всех уровнях государственной власти. Среди множества причин я остановлюсь лишь на четырех, на мой взгляд, главных.

Во-первых, проводя реформу политической системы, ее лидеры руководствовались двумя противоположными принципами организации государственной власти. С одной стороны, предлагалось осуществить действительное разделение властей, принцип сдерживания и противовесов, ввести все доказавшие свою эффективность элементы западной представительной системы, основанной на принципах либеральной демократии, но, с другой стороны, постоянно говорилось о возврате к полновластию Советов. В итоге на словах мы теперь имели законодательные органы на разных уровнях, но реального разделения властей так и не получили. Советы действительно, взяв власть, стали подминать под себя все остальные органы власти. Если в начале реформы мы не имели в нашей политической системе горизонтального измерения власти и реальной законодательной власти, то после нее мы фактически лишились вертикальной оси в политической системе и эффективных исполнительных органов. Осознавая этот факт и стараясь восстановить вертикальную ось и исполнительную ветвь власти, Горбачев сначала добился введения президентской системы в масштабах страны в целом, затем ему были даны чрезвычайные полномочия, а вслед за этим во всех республиках была восстановлена исполни-

тельная власть путем введения президентства и предоставления президенту чрезвычайных или очень широких полномочий [.]

Стремясь разделить законодательную и исполнительную власть и преодолеть паралич власти, руководители городских Советов Москвы и Ленинграда попытались ввести там прямые выборы мэров. По всей видимости, подобную систему предполагалось ввести и в других городах [.]

Во-вторых, не казалась теоретически осмысленной и практически решенной проблема конституционного верховенства или парламентского верховенства при реформе институциональной системы. Все современные успешно функционирующие демократии построены на основе или конституционного или парламентского верховенства. Новая советская государственная власть оказалась парализованной еще и потому, что при ее организации снова столкнулись два принципа: принцип всевластия советов и принцип конституционного верховенства. Принцип всевластия советов ближе к принятому в некоторых странах принципу парламентского верховенства. При реализации этого принципа любые решения, принятые законодательным органом большинством голосов, являются окончательными. При конституционном верховенстве решения, принятые парламентом (в нашем случае - Верховным Советом на уровне Союза ССР и республик и другими советами ниже уровнем), должны соответствовать конституционным нормам. Стремление Советов реализовать свое полновластие в рамках новой политической системы сталкивалось с ограничениями, наложенными конституцией. Так как конституция осталась в наследство от старого режима (хотя значительно обновилась), для новых властей повсеместно она потеряла свою легитимность. Отсюда сплошь и рядом нарушения конституции со стороны советов на разных уровнях или же приостановление действия ее различных статей, хотя дальнейшая реформа политической системы шла в сторону преодоления всевластия Советов и действительной реализации принципов конституционного верховенства и разделения властей, как свидетельствуют хотя бы первые президентские выборы в России [.]

В-третьих, причина институционального кризиса власти крылась в странной трактовке идеи суверенитета и принципа, перераспределения власти во всей политической системе в масштабах страны, получившей широкое хождение в политических кругах с легкой руки Ельцина [...] Реализация идеи Ельцина о необходимости перевернуть пирамиду власти на основе лозунга «Берите столько само-

стоятельности на местах, сколько хотите» означала распределение власти снизу вверх и привела практически к полной дезорганизации властной вертикали в масштабах всей страны.

В-четвертых, [...] стратегия реформ, согласно которой необходимо было осуществить сначала реформы в политической сфере, а затем лишь в других, была выбрана неправильно, что отмечалось в первом разделе данного очерка. Но даже в рамках этой неправильно выбранной общей стратегии реформы Центр, идя на выборы и создание реальных государственных структур, осознавал, что ему необходимы управляемый на первых порах парламент и такая же исполнительная власть. Было ясно также, что иначе, разрушив партию и не создав другой инструмент для реализации решений Центра, можно оказаться без всяких механизмов управления социально-экономическими процессами в стране. С этой точки зрения совершенно естественными и обоснованными выглядели не совсем свободные выборы в союзный парламент. Вполне оправданными были и выборы от общественных организаций, и относительно жесткий контроль со стороны старых властей за процессом регистрации кандидатов по территориальным и национально-территориальным округам. Результаты выборов и Первый съезд Советов в 1989 г. показали, что руководство добилось своей цели, и Верховный Совет вполне управляем. Однако сочетание нескольких факторов привело к тому, что даже в рамках неправильно выбранной общей стратегии реформистское руководство допустило грубую ошибку. В условиях кампании по дискредитации КПСС и идей социализма внутри страны, достигшей своего апогея в дни работы съезда Советов, институ-ционализации национальных движений в республиках в форме народных фронтов и краха коммунистических режимов в Восточной Европе реформистское руководство в Москве пошло на самоубийственный шаг, позволив провести свободные соревновательные выборы в республиканские и местные Советы [.]

Победив на выборах коммунистов, националистические движения, называющие себя демократическими, фактически получили другой, более солидный источник легитимации в лице своих элек-торатов и перестали рассматривать Центр и Горбачева как единственный источник своей легитимации. Одновременно, так как избирательная борьба в этих республиках открыто шла под лозунгами национального возрождения и национальной независимости, новые республиканские лидеры при отсутствии серьезной оппозиции со стороны местных коммунистов, получив мандат от народа на за-

воевание независимости и национальное самоопределение, тут же переместили центр тяжести своей деятельности, по меткому выражению профессора из Беркли Кена Джоветта, из гражданского измерения в этническое. Конфликт внутри республик в результате выборов перерос в конфликт между Центром и республиками, в которых конфликтующей стороной стали силы, созданные и поддержанные первоначально горбачевским руководством в Москве.

Таким образом, просчет руководства и неправильная оценка природы режима в СССР и возможных результатов продвижения политической реформы ниже союзного уровня привели де-факто к дезинтеграции СССР и потере реформистским руководством возможностей через новую институциональную систему - советы -управлять страной. Сразу же после выборов в республиках последовали «война законов» и «парад суверенитетов». Кризис власти в Центре и неуправляемость в масштабах страны приобрели особенно угрожающий характер, когда Россия сама раздвоилась. После избрания Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР и объявления российского суверенитета и верховенства российских законов над союзными Центр фактически потерял все рычаги управления страной. Острота конфликта Центр - республики переместилась в сферу конфликта между Центром и Россией, точнее, между двумя Россиями. В одном случае Центр представлял имперское понимание России, в другом - «демократическое». Дальнейшее противостояние по этой линии привело к конфликтам и в самой России, выборы в автономиях создали серьезную угрозу целостности Российской Федерации. Подчеркивая идею верховенства республиканских законов над союзными и необходимость разрушения советской империи, «демократы» в России на секунду забыли тот факт, что Советский Союз был не двухслойной, а трехслойной империей. Внешняя империя развалилась в результате перестройки СССР и революций в Восточной Европе, срединная империя разложилась в результате выборов в республиках, объявления суверенитетов и выхода из Советского Союза ряда республик, но на этом процесс не остановился. РСФСР, будучи искусственным образованием, оказалась внутренней империей, разложение которой не заставило себя ждать после того, как все автономии заявили о своем суверенитете и верховенстве своих законов над российскими. Таким образом, российское руководство в результате республиканских и местных выборов оказалось в ситуации союзного руководства, потеряв возможность эффективного контроля над

своими автономными республиками. Справедливости ради надо сказать, что Горбачев немало способствовал процессам дезинтеграции РСФСР, пытаясь через прямое подключение ряда российских автономий к процессу создания обновленного Союза через подписание союзного договора ослабить позиции Ельцина как представителя единого Российского государства.

Таким образом, можно констатировать, что проводимая в СССР реформа политической системы, с одной стороны, дискредитировала и делегитимировала старые политические институты - партию и старые квазигосударственные и квазиобщественные структуры, а с другой - привела к институциональному кризису зарождающихся институтов государственной власти, вызванному, прежде всего, тем, что они создавались на противоположной теоретической основе. Результатом явился паралич новой политической системы.

В заключение остается добавить, что так, как реформе подлежала тоталитарная система с почти 100%-ной государственной собственностью и абсолютной нерасчлененностью экономической и политической сфер, где все экономические и любые другие решения принимались в сфере политической, нетрудно догадаться, что результатом избранной стратегии модернизации стали развал экономики, разрушение хозяйственных связей, резкое ухудшение социально-экономического положения народа, рост неуправляемости и хаоса в общественной жизни. Все это давало мне достаточные основания говорить о возможности диктатуры, чтобы покончить со сложившейся ситуацией [...]

Уникальность ситуации, сложившейся в России, особенно после республиканских и местных выборов, дает основания говорить, как минимум, о трех Россиях. Горбачевский союзный Центр олицетворял, условно говоря, коммунистическую имперскую идею. Ельцин являлся символом «демократической России» как одной из республик, пытающихся добиться собственного освобождения от господства Центра. Наконец, была идея создания новой России на основе национальной русской идеи в русле славянофильской традиции в ее различных вариантах - от российского изоляционизма Солженицына до российского великодержавия. Главная проблема перестройки для страны в целом зависела от того, какая из этих Россий возьмет верх и с какими идеями. Как отмечалось выше, идя на политические реформы, реформистское руководство потеряло институциональные структуры для эффективного управления социально-экономическими и политическими процессами в стране.

Однако республики, и в первую очередь Россия, не обрели эффективных средств для проведения собственной политики. Не сумев добиться победы в масштабах страны, но, придя к власти на антикоммунистической и популистской волне в парламенте и во многих промышленных центрах России, демократы оказались во многом дискредитированными в глазах населения. Меньше чем за год, формально находясь у власти, так как они контролировали Верховный Совет и Советы некоторых крупных индустриальных городов, демократы, не имея контроля над реальными институтами власти, особенно над силовыми структурами, вынуждены были нести ответственность за ухудшение ситуации в стране в целом, и это способствовало дискредитации демократического движения и демократических ценностей. К концу 1990 г. паралич власти и невозможность добиться реализации выдвинутых реформистским руководством программ оказались очевидными для всех, и прежде всего для самих демократов. Перед ними стояла совершенно очевидная проблема: как наиболее достойно уйти в оппозицию. Эта проблема стала особенно актуальной после неудавшихся попыток установить военное положение в Прибалтике в январе 1991 г. После этих событий я высказал предположение, что Ельцин и демократы попытаются сделать все, чтобы заставить Горбачева силой вынудить их уйти, стараясь, во что бы то ни стало сохранить лицо, доверие народа. Это было нужно для того, чтобы вернуться к власти уже на союзном уровне на новой фазе подъема демократических сил и кризиса власти. Дальнейшие действия Ельцина, Попова, Собчака и других демократов, с одной стороны, коммунистов-ортодоксов и консерваторов - с другой, доказали правоту моих предположений. За публичным требованием по всесоюзному телевидению об отставке Горбачева последовало объявление войны против него и требование судебного расследования против тех руководителей советов, которые сохранили свое членство в КПСС. Ельцин и другие демократы последовательно эксплуатировали два очень важных популистских элемента в политической ситуации начала 1991 г. - публичное недовольство КПСС и Горбачевым. Расчет был прост: любая попытка избавиться от Ельцина и демократов была бы воспринята широкими массами однозначно негативно. Они сочли бы их невинными жертвами Горбачева и партийной номенклатуры, и никому не было бы никакого дела до того, что никто не приложил столько усилий для разрушения всемогущества номенклатуры, как Горбачев. Трагедия Центра и Горбачева

лично в сложившейся ситуации заключается в том, что, потеряв контроль над процессами изменений в стране при выходе из коммунизма, Горбачев лишил себя возможности сохранить стабильность своего руководства, не обеспечив две фазы перехода от тоталитаризма к демократии: фазу выхода из коммунизма и фазу перехода к рынку и демократии. Тем самым он лишил себя возможности стать одновременно и Ярузельским, и Валенсой. Место оппозиции, пустое вплоть до республиканских выборов, по крайней мере в России, на первых порах стало заполняться напоминающей чешский гражданский форум аморфной организацией «Демократическая Россия», выдвинувшей своим лидером Ельцина в качестве российского Валенсы. Резкая конфронтация лидеров демократов в России с союзным Центром происходила на фоне перегруппировки социальных сил и их резкой поляризации. Шахтерские забастовки и массовые демонстрации, организованные демократами, с требованием отставки Горбачева совпали с подготовкой консерваторов для удара по Ельцину и демократам в России на чрезвычайном третьем съезде Советов РСФСР. Поражение консервативных сил на съезде и победа Ельцина и демократов создали в стране очень серьезную угрозу возможных силовых действий против демократов с целью ликвидации конфликта между Россией и Центром, Центром и республиками. Угроза подобного развития вытекала, на мой взгляд, на тот момент из неверной трактовки демократами сложившейся ситуации в стране и реального соотношения сил. Победа демократов на чрезвычайном съезде Советов России на фоне усиления забастовочного движения в стране и антигорбачевских выступлений, особенно в связи с повышением цен и резким снижением жизненного уровня населения, породила иллюзию, что демократы могут не просто спасти лицо и почетно уйти в оппозицию, но и попытаться пойти на прямой штурм горбачевского Центра. Подобная стратегия демократов консолидировала консерваторов на той же антигорбачевской платформе, чтобы лишенного поддержки демократов Горбачева заставить покончить с нерешительностью Центра и установить диктатуру национал-коммунистического образца, отбрасывая страну снова в объятия тоталитарного режима, лишь заменив его интернациональное измерение национальным. Увлеченные антигорбачевской риторикой, демократы просто не осознавали, что им не выжить при крушении горбачевского союзного Центра. Если даже им удалось бы парализовать страну забастовками и массовыми демонстрациями и свалить центральные институ-

ты власти, то распад силовых структур, лишенных руководства из Центра, лишь усилил бы общий хаос и неуправляемость в стране. Это, в свою очередь, могло бы привести к новым межнациональным и социальным столкновениям в еще больших масштабах [.]

К счастью, очень скоро демократы осознали всю опасность для себя возможного отстранения Горбачева от власти и, фактически идя на компромисс с Горбачевым, предотвратили в апреле попытки консерваторов отстранить Горбачева от руководства партией на апрельском Пленуме ЦК КПСС и от руководства государством - на сессии Верховного Совета. Соглашение 9+1, подписанное накануне атак консерваторов по всему фронту, устранило непосредственную угрозу для Горбачева и демократов, но, к сожалению, не решило ни одну из проблем, стоящих перед страной. Перевод шахт из ведения союзного Центра в ведение Российской Федерации вряд ли можно рассматривать как серьезную победу Ельцина и демократов, скорее, это была очередная тактическая победа Горбачева. Он отдал шахты и шахтеров под крыло Ельцину и переложил ответственность за них на российского лидера и российский парламент. Не являлись шагом к преодолению институционального кризиса и достижение Ельциным и демократами согласия относительно введения поста президента и прямые выборы 12 июня первого президента России.

Идя на эту уступку, Центр практически преследовал несколько целей. Во-первых, на время переместить центр противостояния с вертикальной оси - Ельцин - Горбачев - на ось горизонтальную - Ельцин - Рыжков - Бакатин и т. д.

Во-вторых, попытаться максимально ослабить позиции Ельцина в этой борьбе и дискредитировать его. В-третьих, выявить более ясно позиции автономий по отношению к будущему устройству самой России. Так как ни у Ельцина, ни у демократов нет достаточно ясной концепции будущего устройства России, кроме идей федерации, то многие автономии, а возможно, и территории могут быть заинтересованы в получении более широкой автономии или даже полной независимости от российского Центра [.]

Перед тем как остановиться на возможностях консервативных сил России в обозримом будущем, хотелось бы обратить внимание на два очень важных новых элемента, появившихся в политическом процессе страны в связи с президентскими выборами в России. Во-первых, серьезную тревогу вызвал сам факт прямого вовлечения военных в политический процесс. Выдвижение канди-

датом на пост президента генерала Макашова и кандидатом на пост вице-президента генерала Громова без их предварительного ухода в отставку стало беспрецедентным явлением в политической жизни страны, так как они в этих выборах участвуют не как частные лица, а как представители армии - института, занимающего особое место в политической системе.

При кризисе политических институтов армия, как правило, выступает в качестве последнего стабилизирующего элемента общества, стараясь восстановить закон и порядок. Участие генералов в выборах свидетельствует о публичном признании краха политических институтов и может рассматриваться как первый сигнал готовности страны к возможной военной диктатуре [. ] Мне кажется, что участие генералов в выборах стало первой ласточкой в возможно более глубоком вовлечении армии в политический процесс при сохранении политической нестабильности и экономического развала. Вторым важным элементом на выборах, что требует глубокого осмысления, стал фактор русского национализма, который впервые был открыто использован в политической борьбе с целью мобилизации поддержки избирателей.

Никого не должно вводить в заблуждение то, что силы, выступающие под флагом национализма, на выборах в российский парламент потерпели серьезное поражение и на выборах российского президента не пользовались большой поддержкой. Это факт, что в наибольшей степени России удалось удерживать, по крайней мере, до сих пор, политические процессы, имеющие антикоммунистический и общедемократический характер, в русле борьбы за создание гражданского общества. Но из этого не следует делать далеко идущие выводы. Поражение националистов на этих выборах во многом объясняется тем, что многие идеи традиционного русского великодержавия были интегрированы коммунистами в господствующую идеологию и использованы коммунистической пропагандой и тем самым были дискредитированы в глазах широкой общественности.

Кроме того, победа демократов была достигнута не в результате политического взаимодействия дифференцированных социальных интересов, а, скорее, в результате негативной акции, направленной против дискредитировавшего себя режима, его институтов и ценностей. Так что русская великодержавная идея под своими собственными лозунгами не имела возможности заявить о себе в полный голос. К этому надо добавить еще два фактора.

Во-первых, этнические русские оказались в большей степени лишенными своей национальной идентичности. Это была цена, которую платили власти за сохранение коммунистической империи. Во-вторых, средства массовой информации в первые решающие годы перестройки в основном оказались в руках демократов в Центре (такое положение существует и сегодня), которые пытались внедрять в сознание русского народа общедемократические, либеральные идеи и представления вместо дискредитировавших себя универсалистских идей догматического марксизма-ленинизма. В-третьих, горбачевское руководство, все еще стремясь сохранить целостность страны, пыталось, используя общедемократическую риторику, противостоять крайним проявлениям русского национализма. Это и привело, на мой взгляд, к кратковременной победе антикоммунистических и на первых порах очень активных групп демократов в Верховном Совете России и многих регионах республики. Однако вскоре за этим последовало их поражение на внутреннем фронте вследствие неспособности осуществить серьезные реформы в экономике. В свою очередь, это сопровождалось уменьшением массовой поддержки, ухудшением экономического положения в результате движения к рынку и ростом национализма в России. Рост национализма в России стимулируется ростом национальной нетерпимости в республиках по отношению к некоренному населению, в первую очередь к русским. Все эти факторы, вместе взятые, могут подготовить взрыв русского великодержавного национализма с катастрофическими последствиями, как для России, так и для республик и мира в целом. Оголтелая националистическая политика в республиках вынуждает сотни тысяч (их число может достичь миллионов) к бегству в центр России. На фоне крайнего обострения экономической ситуации это даст шанс заинтересованным силам разыграть национальную карту и внутри России. А это неминуемо может привести к победе великодержавной русской идеи [...]

Из всего сказанного вытекает, что, во-первых, процесс реин-ституционализации политической системы вылился, скорее, в процессе деинституционализации, когда старые институты оказались дискредитированными и делегитимизированными, а новые так и не обрели ни легитимности, ни эффективности. Во-вторых, деинститу-ционализация привела сначала де-факто, а затем и де-юре к роспуску империи, и на разных этажах бывшей империи одновременно идет процесс как деинституционализации, так и реинституционализации. Однако первый процесс пока опережает второй. В-третьих, все эти

процессы в сфере политической реформы привели к экономическому развалу, хаосу и росту неуправляемости в стране. В-четвертых, победа любой из вовлеченных сил - демократов, умеренных сторонников твердой власти, консерваторов в политической борьбе в республиках бывшего Союза, и особенно в России, потребует восстановления вертикальной оси власти и усиления авторитарного характера исполнительной власти. В-пятых, становится все более и более очевидным, что в сложившейся ситуации мы вынуждены делать выбор не между авторитаризмом или демократией с целью выхода из хаоса и анархии, а, скорее, между авторитаризмом, ориентированным на создание рыночных механизмов и гражданского общества, и тоталитаризмом национал-коммунистического типа.

С сожалением я должен заключить, что демократия как релевантная (адекватная) форма правления в этот переходный период не имеет серьезных шансов на создание жизнеспособных институтов для реализации необходимой социальной, экономической и межнациональной политики [.]

Будущее России, так же как и других республик бывшего Союза (за исключением, может быть, прибалтийских) неопределенно. Ясно одно: ни в одной из республик нет реальных возможностей для установления действенной демократии. Нет сомнения, что во всех этих республиках наиболее вероятным результатом политической борьбы станет установление авторитарных режимов.

Пастухов В.

ОТ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ К ГОСУДАРСТВУ: КОММУНИСТИЧЕСКАЯ СТАДИЯ ВОСХОДЯЩЕГО ПРОЦЕССА1

За семь десятилетий нахождения у власти правовое сознание большевиков трансформировалось удивительным образом. Откровенный и немного наивный правовой нигилизм, присущий основателям советского государства, с течением времени потускнел и перестал бросаться в глаза. Государство, как и раньше, формально не признавало идею частной собственности, а значит и идею права. Но утверждения, что всякое право и всякий закон есть предрассудок, канули в Лету. Более того, чем менее актуальной становилась для большевиков борьба за удержание власти, чем больше их заботила стабильность установленного режима, тем чаще они сами ду-

1 Полис. - 1994. - № 5.