CC BY
62
УДК 94 (47)
ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЙ КОНТИНГЕНТ В ИМПЕРСКОЙ ПРАКТИКЕ АГРАРНОГО ОСВОЕНИЯ ТЕРРИТОРИЙ СТЕПНОГО КРАЯ В 1860-1880-х гг.
Во второй половине XIX в. Степной край Западной Сибири оказывается в эпицентре процессов земледельческого освоения, и, как следствие, имперских интересов Российского государства. В этот период участившиеся эпизоды самовольного переселенческого движения становятся предметом рефлексии правительственной бюрократии центрального и регионального уровней, пытавшейся встроить стихийное народное движение в общий контекст государственной политики на восточных окраинах страны. В рамках статьи предпринята попытка выявить круг мероприятий власти, ориентированных на регуляцию переселенческого движения, роль чиновничьего элемента в корректировке миграционных процессов, связанных с обустройством крестьянства в регионе вселения.
Ключевые слова: имперская политика, миграции, аграрная колонизация, переселенцы.
M. K. HypHUH, 5. C. ToKMyp3aee M. K. Churkin, B. S. Tokmurzayev
RESETTLEMENT CONTINGENT IN THE IMPERIAL PRACTICE OF AGRARIAN
DEVELOPMENT OF TERRITORIES IN THE STEPPE REGION IN THE 1860-1880
In the second half of the nineteenth century the Steppe region of Western Siberia is in the midst of the processes of agricultural development, and, as a consequence, the Imperial interests of the Russian state. During this period, frequent episodes of unauthorized resettlement movement, become the object of reflection of the government bureaucracy at the Central and regional levels, trying to embed a spontaneous people's movement in the overall context of government policy on the Eastern outskirts of the country. In the article, attempts to identify the range of activities of government, focused on regulation of the resettlement movement, the role of bureaucratic element in the adjustment of migration processes associated with the development of the peasantry in the region of introduction.
Keywords: Imperial policy, migration, agricultural colonization, the settlers.
Во второй половине XIX столетия Степной край как географическое и геополитическое пространство начинает рассматриваться представителями власти в качестве важного связующего элемента между Россией и Востоком, объекта столкновения экономических и политических интересов различных государств. В этой связи представляется важным выявление условий и обстоятельств, в которых осуществлялась материализация государственного интереса к сла-боосвоенным в земледельческом отношении территориям, что находило выражение не только в репрезентации властью представлений о возможностях и перспективах аграрной колонизации степных областей: программах, проектной деятельности акторов высшей центральной и региональной бюрократии, а также в законодательных инициативах, но и в реальной практической работе по организации переселенческого дела, направленной на постепенную интеграцию степных пространств в имперский конструкт.
Отметим, что именно в практической деятельности административной бюрократии, направленной на осуществление аграрной колонизации региона, наиболее рельефно была зафиксирована имперская идея «оцентровывания» новой территории, создания локальных эпицентров имперского влияния.
В данном отношении стоит обратиться к рассуждениям известного исследователя Сибири, А. А. Кауфмана, который в своей фундаментальной монографии справедливо отмечал, что сибирские переселения вплоть до середины 1880-х гг. играли совершенно незаметную роль в общем процессе переселенческого движения. Переселения в Сибирь в эти годы, по утверждению Кауфмана, могли развиваться только искусственным путем, при помощи правительственных «накликов» [1, с. 21-22].
Также видится существенным, что невзирая на содержательное совпадение процессов аграрного освоения Степного края (преимущественно Акмолинской и Семипалатинской области) с аналогичными явлениями в других районах Западной Сибири (Тобольской и Томской губерниях), можно обнаружить и ряд специфических моментов. Во-первых, освоение южной степной полосы Западной Сибири началось позже и имело важное военно-стратегическое значение для Российской империи, что реализовывалось в активной работе административных структур региона, придавало широкие полномочия местной бюрократии. Во-вторых, в пределах Степного края представители переселенческого контингента приходили в постоянное соприкосновение с другими локальными группами (казачеством, инородцами), что требовало активного участия государства в решении переселенческого вопроса.
Переходя непосредственно к вопросу о самом переселенческом движении в Степной край и деятельности империи по решению вопроса об аграрной колонизации, необходимо отметить, что импульсом, определившим рост миграционных настроений в России, стали события 1860-х гг. Отмена крепостного права Манифестом 19 февраля 1861 г. не решила аграрного вопроса, в связи с чем имперские власти в целях разрядки социальной напряженности в стране и преодоления крестьянского малоземелья, обратились к поиску паллиативных вариантов урегулирования крестьянской проблемы. В череде мер, предпринятых в пореформенную эпоху, заметное место занимала организация переселенческого движения в Сибирь, и главным образом в те ее районы, которые в силу своей колонизационной емкости и подходящих для создания пашенного хозяйства условий отличались элементарным уровнем
комфортности для главного субъекта колонизации - крестьянства.
Первые потоки переселенцев направлялись в местности, территориально приближенные к европейской части страны: преимущественно в лесную и лесостепную зоны Западной Сибири, где к началу 1880-х гг. обосновалось в Алтайском округе 50 % всей массы крестьян-мигрантов, в Тобольской губернии - свыше 40 % прошедших за Урал [2, с. 119]. Наконец, часть выходцев из Европейской России, начиная с середины 1870-х гг., направлялась в степные области, где основными очагами земледельческой колонизации становились территории Акмолинской и Семипалатинской областей.
Земледельческая колонизация Степного края, вписывалась в общую канву аграрной и переселенческой политики Российской империи, отражая дискретность и логику как всего переселенческого процесса, так и имперской политики в отношении окраин.
Период 1860-1880-х гг. характеризовался сдержанно-отрицательным отношением административной бюрократии к самому переселенческому движению, а также вопросам его организации и регулирования. Отрицательное отношение к переселенческому движению оказалось зафиксированным в мероприятиях, связанных с жизненной практикой миграций в области Степного края. Согласно логике правительственной бюрократии, переселенческий поток в границы Степного края представлял серьезную угрозу для внутренней ситуации в регионе. Крестьяне самовольно занимали казахские земли, втягиваясь в конфликтные отношения с представителями старожильческого сегмента сибирского общества. Кроме того, по мнению властных структур, пример переселенцев мог способствовать нежелательному росту миграционных настроений в крестьянской среде, несклонной к подвижности и бродяжничеству.
Однако в указанный временной отрезок происходили важные изменения во взглядах имперской власти на роль аграрной колонизации отдаленных регионов страны, в частности Степного края, что в известной мере формировало сдержанное отношение к фактам переселенческого движения. Так, еще в 1850-х гг. территории казачьих поселений в пределах Степных областей были недоступны для пришлого, не казачьего элемента. Однако, согласно положениям реформы 1861 г., допускалось размещение в областях военных поселений лиц не казачьего сословия. Кроме того, «Временное положение об управлении Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской областями», изданное в 1868 г., достаточно широко регламентировало возможности отторжения в пользу переселенцев земель, «излишних» для кочевого населения.
Заселение Степного края, инициированное административно (преимущественно Акмолинской области), началось с 1878 г., когда после изыскания удобных мест для оседлых поселений производятся работы по подготовке в степных областях переселенческих участков. Де-факто данный процесс стартовал еще во второй половине 1860-х гг., когда в 1866 г. в Кокчетавском уезде, вблизи озера Саумалколь, было образовано выходцами из Пермской и Тобольской губерний небольшое селение, увеличившееся к 1870 г. до 50 дворов.
Участившиеся факты самовольных переселений носили повсеместный характер и вызвали серьезное противодействие местных администраций. В связи с образованием в период с 1878 по 1889 г. двух десятков поселков в границах степной полосы Западной Сибири власти стремились ограничить проникновение в регион новых партий самовольных мигрантов [3, с. 92-121]. Тем не менее, несмотря на действовавшие запреты и ограничения, самовольное переселение продолжалось и было достаточно многочисленным. По официальным данным, только с 1870-х по 1880-е гг. в степной полосе водворилось около 122 тысяч человек [1, с. 21].
Частые прецеденты самовольного заселения участков Степного края мигрантами из Европейской России становились дополнительным поводом к активным действиям властей, поскольку каждая ревизия, как правило, завершалась изданием циркуляров запретительного характера.
В результате, когда в конце 1870-х гг. вопрос о заселении киргизских степей русскими переселенцами получил положительное решение, в пределах Акмолинской области было сконцентрировано достаточное число пришлых крестьянских семей для образования первых, признанных официально, поселков.
Руководствуясь опытом, с которым власти столкнулись в процессе несанкционированного расселения лиц земледельческого сословия в границах Акмолинской области в 1860 - начале 1870-х гг., было высказано мнение о том, что первые русские поселения должны образовываться при почтовых и коммерческих трактах, так как это предоставляет не только удобства для передвижения торгового транспорта, и предполагает удешевление хлебной продукции для удовлетворения нужд оседлого населения и кочевников, но и ставит под контроль сам процесс аграрной колонизации региона.
В результате были предприняты шаги по предварительному обозрению и изысканию удобных мест для возведения в степи оседлых поселений и производству надлежащих съемочных работ. Подготовительные работы продолжались четыре года, и, в конце концов, было решено допустить водворение переселенцев в киргизской степи, но с соблюдением условий, предусматривавших право переселенцев водворяться только на указанных правительством земельных участках, расположенных по линии почтовых сообщений.
Важное практическое решение было принято и в отношении коренного населения, ведущего кочевой образ жизни. В частности, было установлено, что все киргизские зимовки с их полевыми угодьями, вошедшие в состав проектированных для оседлого населения участков, должны быть исключены из землепользования автохтонов, а коренным обитателям края строжайше запрещалось селиться на спроектированных, но не занятых участках.
В то же время сдержанное отношение к перспективам колонизации степной части Западной Сибири, в особенности интенсивно вовлекаемой в осваиваемое империей пространство Акмолинской области, внесло ощутимые коррективы в практическую деятельность властей. Ввиду того что колонизацию предполагалось производить постепенно, на первое время было решено образовать только 30 поселков, ограничив число водворяемых количеством 800 душ. По
мнению авторов коллективного историко-статистического сборника «Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом», общие результаты аграрной колонизации Акмолинской области в 1860 - начале 1880-х гг. оказались незначительными, что статистически подтверждается динамикой изменения численного состава населения в регионе. Так, в 1868 г. все население области состояло из 101 910 человек, обитавших в 5 городах и 8 казачьих селениях. К началу 1890-х гг. местное оседлое население увеличилось на 75 000 человек, из которых 50,0 % составляли крестьяне-новоселы, основавшие в земледельческих местностях области 47 поселков [4, с. 204].
Колонизация Семипалатинской области осуществлялась еще более медленными темпами. К концу 1880-х гг. здесь насчитывалось лишь 5 крестьянских поселков, образованных вследствие упразднения в 1871 г. казачьей станицы Канонирской. В 1887 г. по инициативе Г. А. Колпаковско-го была организована комиссия с целью осмотра места для строительства русских поселков в границах Усть-Каменогорского уезда. В 1883 г. в этот район прибыла партия самовольных переселенцев-ремигрантов из Томской губернии, к которой вскоре присоединились выходцы из европейской части страны. Вплоть до издания переселенческого закона 1889 г., когда их водворение было признано де-юре, поселенцы жили в условиях жесткого поземельного конфликта с инородцами и местной администрацией, формально защищавшей права автохтонов и настаивавшей на выселении мигрантов. К началу 1890-х гг. крестьянское население увеличилось незначительно и составляло порядка 6 000 душ [4, с. 205].
Таким образом, можно констатировать, что предпринимаемые в этот период правительством усилия, ориентированные в направлении аграрной колонизации степи, успехом не увенчались.
В то же время для осознания результатов практик, используемых представителями высшей центральной и региональной бюрократии по решению вопросов аграрного освоения региона, важно понять какими соображениями руководствовалось чиновничество разных рангов, сдерживая процесс заселения региона переселенцами из европейской части страны, что в известной степени позволит осмыслить имперскую логику проводимых мероприятий, которая отличалась от комплекса сиюминутных задач, возникавших в связи с необходимостью простого заселения территорий Степного края.
В 1890 г. профессор А. А. Исаев, пытаясь выяснить отношение в Сибири к переселенцам, пришел к убеждению, что именно в региональной чиновничьей среде постепенно формировалось и крепло доброжелательное расположение к представителям переселенческого контингента. «Всего больше, - писал А. А. Исаев, - можно найти таких людей среди чиновничества, которое стоит на высоте своего служебного долга... Вот почему все лучшие администраторы Сибири всегда говорили о необходимости развить правильную переселенческую политику» [5, с. 89].
В данной связи, в конце 1880 - начале 1890-х гг. в чиновничьей среде формируется взвешенный подход к аграрной колонизации степных областей, наиболее рельефно проявившийся в оценке земельного фонда региона и его
природно-географического потенциала с точки зрения обустройства переселенцев.
Во многом благодаря учреждению в Омске в 1878 г. Западно-Сибирского отдела Русского Императорского географического общества и его тесному сотрудничеству с администрацией, начинается детальное исследование естественно-географических условий степных территорий, в том числе и в контексте земледельческого освоения. В период с 1878 по 1890 г. обществом было организовано в общей сложности 8 крупных экспедиций (Ю. А. Шмидт, П. В. Путилов, Н. Н. Балакшин, Г. Г. Анзимиров и др.), в число задач которых входило изучение пространств Степного края в при-родно-географическом, климатическом и земледельческом отношении [6, с. 81-83]. Активная деятельность ученых-экс-педиционеров позволила развеять многие мифы о бескрайности территорий, пригодных для земледельческой обработки, и, как следствие, неограниченных возможностях по расселению в регионе мигрантов.
Соотнесение практики научных изысканий с проведением землеотводных работ убедило значительную часть администрации, включенную в организацию водворения переселенцев, в том, что обширные пространства Степного края лишь ареально пригодны для размещения земледельцев. Так, было установлено, что устройство переселенческих поселков в Акмолинской области, целесообразно в северной части Омского уезда, в средней части Петропавловского уезда, в средней и западной части Кокчетавского уезда, на северных окраинах Акмолинского и Атбасарского уездов. В Семипалатинской области исследования возможностей организации земледелия, проводимые в течение нескольких десятилетий, вплоть до 1902 г., показали, что годными для устройства переселенческих поселков являются не более 5 % территории (в основном в границах Усть-Каменогорского уезда), что составляло 360 тыс. десятин из осмотренных 7 млн десятин [1, с. 232-233].
Вполне естественно, что переселенческие потоки, направлявшиеся в Степной край, распределялись на территориях Акмолинского, Атбасарского, Кокчетавского уездов Акмолинской области, а также Усть-Каменогорского уезда Семипалатинской области, причем первые два в означенный период приняли основную массу выходцев из степных районов Европейской России - Самарской, Воронежской, Харьковской, Полтавской областей, где мигранты были хорошо знакомы с условиями организации земледельческого хозяйства в обстоятельствах степи [7, с. 76].
Несмотря на то, что обследование уже существовавших в 1870-1880-е гг. поселков в основном демонстрировало, что на большинстве участков, отведенных переселенцам, почвенные, гидрологические, климатические условия создают серьезные препятствия для организации эффективного земледелия, становился очевидным процесс выработки административного алгоритма работы, при котором правительственные учреждения и чиновники на местах приобретали необходимые навыки для урегулирования переселенческого движения в границах Степного края.
Резюмируя опыт имперской администрации центрального, регионального и местного калибра по организации переселенческого движения как важной составляющей аграрной колонизации Степного края, необходимо отметить, что
в пореформенный период были обозначены основные принципы имперского присутствия в регионе. Территориальная отдаленность степных пространств Западной Сибири оценивалась в имперском проекте колонизации как условие предоставления региональной бюрократии широких исполнительных полномочий, что определяло специфику освоения края и значительно усиливало роль практических мероприятий по обустройству и водворению переселенческого контингента зачастую путем ограничения прав коренного населения. В практической работе властных структур, присутствовало осознание факта, сообразно с которым колонизуемый регион являлся зоной столкновения хозяйственно-экономических и социокультурных интересов многочисленных локальных групп: русских переселенцев, в разные годы водворенных в степных областях, инородческого населения и казачества. Важнейшим стимулом к интенсификации включения имперских администраций в координацию переселенческого дела явилась эскалация нелегитимных миграций, ориентировавших власти на оперативную фиксацию результатов самовольного движения. Именно в условиях хаотического заселения наиболее пригодных к земледельческому освоению территорий формировались прагматические подходы к обустройству мигрантов, что корреспондировало с имперскими воззрениями на освоение региона. Все это находило выражение в организации исследовательских работ, призванных выявить наиболее благоприятные ареалы гражданской колонизации, провести подготовительные работы, направленные на установление объема земель, излишних для инородческого хозяйства.
В условиях статичности и неопределенности законодательства, а также правительственных циркуляров, реагировавших на колебания в переселенческом движении посредством запретительных решений, особая роль в обстоятельствах несанкционированных миграций стала принадлежать чиновникам на местах.
1. Кауфман А. А. Переселение и колонизация. СПб., 1905. 444 с.
2. Чуркин М.К. Переселения крестьян черноземного центра Европейской России в Западную Сибирь во второй половине XIX - начале XX в. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2006. 376 с.
3. Жилища переселенцев безлесной части Сибири и Степного края. СПб.: Тип. М-ва Внутр. Дел, 1902 . Вып. 11. 212 с.
4. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. СПб.: Изд. Канцелярии Комитета Министров, 1900. 374 с.
5. Исаев А. А. Как относятся в Сибири к переселенцам? // Русская мысль. 1890. № 11. С. 86-98.
6. Подсчитано авторами по: Записки Западно-Сибирского отдела государственного русского географического общества. Омск: ЗСОГРГО, 1927. Т. ХХХ1Х. 160 с.
7. Памятная книжка Акмолинской области за 1909 г. Омск: Акмолинский обл. стат. комитет, 1909. 241 с.
© Чуркин М. К., Токмурзаев Б. С., 2015
