CC BY
107
УДК 17
Королева Ксения Александровна
аспирант Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова [email protected]
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ МОРАЛЬНОГО И МЕДИЦИНСКОГО ДИСКУРСОВ В СОЧИНЕНИИ «К ГЕНЕАЛОГИИ МОРАЛИ» ФРИДРИХА НИЦШЕ И ЦИКЛЕ ИССЛЕДОВАНИЙ «ИСТОРИИ СЕКСУАЛЬНОСТИ» МИШЕЛЯ ФУКО
Koroleva Ksenia Aleksandrovna
PhD student of the Philosophy Department, Lomonosov Moscow State University [email protected]
INTERSECTION BETWEEN MORAL AND MEDICAL DISCOURSES IN NIETZSCHE’S ‘ON GENEALOGY OF MORAL’ AND FOUCAULT’S ‘THE HISTORY OF SEXUALITY’
Аннотация:
Моральная рефлексия нередко обращается к метафорам «болезни» и «здоровья», образам «целителя» и «нуждающегося в излечении». В генеалогических проектах Фридриха Ницше и Мишеля Фуко подобные заимствования стали предметом особого внимания. Оба философа сделали свои предположения о процессе и причинах сращивания морального и медицинского дискурсов. Анализ этих предположений позволит высветить общие черты и различия в генеалогических проектах обоих мыслителей.
Ключевые слова:
генеалогический метод, «К генеалогии морали», «История сексуальности», Ф. Ницше, М. Фуко, мораль и медицина, аскетические практики, метафора болезни, моральный патернализм.
Summary:
The moral consideration often refers to the metaphors of illness and health, images of patient and healer. Nietzsche and Foucault employed a philosophical method of genealogy for investigating the realm of morality and paid special attention to these references. Both philosophers constituted few hypothesis about process and conditions of confluence of the moral and medical discourses. An analysis of their assumptions identifies some similarities and differences in the genealogical projects developed by Nietzsche and Foucault.
Keywords:
genealogical method, ‘On Genealogy of Moral’, ‘The History of Sexuality’, Nietzsche, Foucault, medicine and morality, ascetic practices, metaphor of sickness, moral paternalism
Генеалогия морали - это специальное направление в области исследований представлений о ценном, должном, а также о способах, с помощью которых субъект принуждает самого себя к преобразованию и подчинению моральным нормам и принципам. Традиционно, генеалогический метод исследования морали ассоциируют с работами Фридриха Ницше и Мишеля Фуко.
Наиболее актуальными вопросами генеалогии морали являются формы, контексты и исторические трансформации морального опыта, под которым понимается комплекс оценочных понятий и представлений о ценном и должном, исходя из которых субъект оказывает влияние на самого себя в целях совершения наилучших поступков или преобразования своей личности. Моральный опыт фиксируется не только в нравственных законах, нравоучительных притчах и философских теориях, но так же и в разнообразных советах и увещеваниях по организации личной жизни, имущества и даже в рецептах заботы о теле человека. Одним из возможных аспектов генеалогического исследования является прояснение и анализ взаимного влияния сфер морали и медицинской практики.
Связь понятий, описывающих моральный образ жизни и медицинский режим, можно проследить с античных времен. По мере развития и уточнения предметных сфер обеих областей знания характер их взаимного влияния приобретал различные формы и претерпевал существенные изменения от прямой ассоциации здоровья с добродетельной жизнью до полной изоляции медицины от практики оценивания личности пациента и его действий. Метафоры «болезни», «нравственной недоразвитости», «врачевания души», «спасения жизни» настойчивые увещевания к «воздержанности» и заботе о «моральном здоровье» нередко возникают в моралистических рассуждениях и сегодня.
Тема пересечения морали и медицины присутствует и в сочинении «К генеалогии морали» Фридриха Ницше и в цикле книг «Истории сексуальности» Мишеля Фуко. Она не является доминирующей, но представляет собой хороший материал для демонстрации сходства и различия в подходах к генеалогии у авторов.
В репликах Ницше, связывающих медицинские и моральные понятия, можно выделить два содержательных направления: во-первых, анализ взаимной опосредованности телесного
состояния и перспективы оценивания; во-вторых, анализ аскетических практик и сопровождающих их ценностных идеалов с точки зрения их терапевтического эффекта.
Первое направление рассуждений Ницше характеризует идея о том, что моральные ценности преломляются и сказываются на жизненном тонусе и здоровье. Ницше предлагает отыскивать следствия воздействия моральных ценностей на тело человека, предлагая привлекать к подобному исследованию физиологов и врачей. Эта идея получает развитие в ницшевской классификации способов морального оценивания, связывающей физическое здоровье, направление и характер созидания ценностей. Ницше выделяет три способа оценивания: воинско-
аристократический, когда пышущая здоровьем сила активно созидает ценности, утверждающие превосходство самой этой силы, выдерживая и утверждая дистанцию от тех, кто этой силой не обладает; жреческо-аристократический способ, возникающий в среде тех, кто обладает властью, но лишен здоровья, присущего воинам; рабский способ оценивания формируется, когда слабые и находящиеся в подчиненном положении реактивно обесценивают и переворачивают ценности сил, довлеющих или некогда довлевших над ними [1]. Ницше обнаруживает взаимные переходы между способом морального оценивания и состоянием здоровья. С одной стороны, моральная оценка обусловлена уровнем жизненных сил, с другой стороны, моральная оценка оказывает существенное влияние на жизненный тонус. Таким образом, содержание и направленность моральной оценки может быть и «симптомом», обнаруживающим достаток или нехватку здоровья, и в то же время выступает в качестве средства воздействия, «снадобья» или «яда» [2].
Второе направление рассуждения Ницше, связывающее мораль и медицину, представляет собой анализ аскетических практик. В контексте рассуждения об аскетическом образе жизни, утверждаемом священниками, Ницше интересуется не столько конкретными техниками, сколько перечисляет их общие принципы и эффекты от применения. В своем исследовании «К генеалогии морали» Кристофер Джанауэй формулирует четыре формы, которые могут принимать священнические аскетические практики по Ницше:
1) «гипнотизация», то есть приглушение аффектов с помощью блокирования деятельности сознания;
2) отвлечение с помощью монотонной деятельности;
3) предписание «маленьких радостей» на фоне большого страдания, провоцирующих ни с чем не сравнимую по интенсивности радость;
4) возмещение недостатка индивидуальной жизненной силы коллективным существованием, так называемое «образование стада» [3].
Эта классификация содержит любопытные наблюдения, касающиеся способов контроля и управления мотивацией. Именно стремлением осуществлять и удерживать власть Ницше объяснял приверженность священников аскетическому идеалу. В то же время, обладая корреляцией с многообразием ритуалов и феноменов самообуздания, эта классификация ясно обнаруживает собственную ценностную позицию Ницше, которую можно подвергнуть анализу с помощью предложенного им же самим подхода. Однако подобный анализ не входит в предмет данной статьи.
Ницше видит три очага происхождения фигуры моралиста-врачевателя души: буддистского и иудейского священнослужителя, а так же Сократа, заставившего аристократов усомниться в самих себе. Последние две фигуры, по его мнению, сыграли решающую роль в формировании христианской, а затем и европейской морали 2-й половины XIX в. Исходя из целей, которым отвечают увещевания и практики аскетического священника, Ницше связывает динамику их развития и распространения с особой социально-исторической трансформацией, охарактеризованную им как «восстание рабов».
Если Ницше рисует свои схемы широкими мазками, намекая или вскользь упоминая материал, на котором выстраивает свои гипотезы, то Мишель Фуко, причислявший себя к числу продолжателей генеалогического дела Ницше, обращается к античным текстам и обнаруживает в греческой культуре У-1У вв. д. н. э. и римской культуре 1-111 в. н. э. широкий контекст, в котором переплетаются моральные размышления и медицинские советы, выходящий далеко за пределы кружков Сократа и его последователей.
В своих исследованиях сексуальной морали античности Фуко напрямую обращается к медицинским текстам, трактатам Гиппократа и гиппократовского корпуса, а также Диокла. Кроме того, Фуко делает ссылки на Пифагорейское учение, приводит анализ фрагментов из произведений Ксенофонта, Платона и Аристотеля. Материалом для анализа римской культуры стали работы Галена и Артемидора, Сорана и Руфа Эфесского, Мусония и Сенеки, Плутарха, Эпиктета, Марка Аврелия.
Фуко обнаруживает в античных текстах два мотива, в рамках которых медицинские предписания в области удовольствий пола одновременно имеют моральное значение. Оба мотива
возникают на фоне идеи о связи здоровья тела и здоровья духа. Первый мотив возникает в рассуждениях, непосредственно касающихся практики врачевания, здесь воздержанность в удовольствиях от пищи, напитков и любви представляет собой курс лечения, восстановления утраченного здоровья. Античная мысль объясняет утрату здоровья либо изначальной слабостью организма, либо, с позиции морали, рассматривая болезнь как следствие распущенности и изнеженности [4].
Другой мотив обнаруживается в рассуждениях об упражнении духа через тренировку тела. О пользе в воздержании от чрезмерных удовольствий, о необходимости управлять силами, влекущими к избыточным наслаждениям, о вреде распущенности в отношении пищи, напитков и сексуальных утех говорит и Платон, и Аристотель. Во фрагменте о роли запретов в отношении питания в Пифагорейской общине Фуко отмечает, что запреты такого рода имели культовые и религиозные значения, а критика в отношении злоупотребления всякими удовольствиями тела носила и моральную нагрузку, и характер практической рекомендации по поддержанию здоровья. Строгость к себе и соблюдение режима, как отмечает Фуко, были связаны не с изначальной болезненностью желаний, заложенных природой, но изначальной чрезмерностью и интенсивностью этих желаний. Эта интенсивность не характеризуется как нечто негативное, но является необходимой, побуждающей к действиям. И именно эта интенсивность должна быть объектом морального внимания, именно она должна быть поставлена под контроль. Управлять чрезмерными природными желаниями - значит иметь власть над самим собой, значит распоряжаться собой правильным образом [5].
В римской культуре I в. н. э., по мнению Фуко, становится заметным процесс «медикали-зации» моральной мысли. Если этическая рефлексия античности в значительной мере обращена на молодого юношу, будущего хозяина дома и политического деятеля, то философы Рима обсуждают проблемы вполне зрелого человека. Если говорить о точках взаимного перехода морали и медицины в эти периоды, то, в отличие от античности, требующей внимательного отношения к чрезмерным по природе желаниям, нуждающимся в обуздании и победе над самим собой, римская мысль обеспокоена уязвимостью, бренностью тела.
Помимо трансформации субъекта морального внимания (переход от заботы о молодом юноше к проблемам взрослого мужчины), Фуко отмечает еще три существенные перемены, характерные для римской культуры «себя». Во-первых, важным обстоятельством «медикализа-ции» морали в области половых удовольствий явилась необходимость признания себя в качестве больного, нуждающегося в излечении. Во-вторых, признавший себя таковым «больной» стал нуждаться в «целителе», которым становились моральные наставники и учителя жизни. Между «подверженным недугу» и «целителем» возникал особый тип отношений, основанный на подчинении указаниям более компетентного в вопросах избавления от душевных недугов. В-третьих, изменяется характер практик или, говоря словами Фуко, аскетик, нацеленных на наилучшую заботу о себе. Если в античности была распространена схема поединка (субъект должен был вступить в схватку с самим собой и, одержав победу, продемонстрировать умение распоряжаться самим собой), то в римской культуре воздержание и суровость к себе осуществлялись с целью измерения и утверждения меры независимости от всего, что не является незаменимым и необходимым [6].
В контексте анализа связи медицины и морали и Ницше, и Фуко указывают на существование определенной практики признания себя в качестве больного, окружаемой определенного рода практиками, порождающей специфические отношения между духовным, моральным наставником и послушником, учеником. Оба философа также сходятся в том, что эта форма отношения к себе и к другому не единственная в своем роде, но существует наряду с иными формами и не может быть отделена от контекста, в котором возникла.
Заметны различия в характере объяснения и анализа контекстов, которые осуществляют Ницше и Фуко.
В своем анализе условий существования моральных оценок Ницше выбирает в качестве значимых параметров:
1) отношения социально-политического господства и подчинения;
2) самоощущение собственных сил и возможностей.
В зависимости от значений, которые принимают эти параметры, он различает активный и реактивный характер морального оценивания, а также сферы (посюстороннего или потустороннего), к которым апеллирует оценка. Схема отношений между священником-целителем, утверждающим аскетический идеал, и больной паствой, с усердием этот идеал претворяющей и оберегающей, характеризуется Ницше как одна из форм подчинения, где идеи и практики аскетического образа жизни являются средством манипуляции и принуждения, реализации воли к
власти определенного типа сил. И аскетические практики, демонстрирующие различные техники подавления и перенаправления воли, являются для Ницше иллюстрацией этой гипотезы.
Фуко, описывая и сравнивая формы отношения к себе и к другому в рамках деятельности по преобразованию себя с помощью практик воздержания и суровости, устанавливает совсем другие параметры. Он не связывает телесную силу, присущую определенной группе, с характером оценок, которые выносят ее представители. Внимание Фуко сосредотачивается на:
1) возрасте субъектов, которым адресована моральная рефлексия (молодые юноши или зрелые состоявшиеся мужи);
2) характере отношений, который возникает между воспитанником и наставником;
3) метафоры и техники, с помощью которых субъект может высказывать истину о самом себе, утверждая свое буйство чрезмерных природных желаний или слабость плоти перед внешними обстоятельствами, практики или аскетики. При этом следует использовать термин Фуко, который должен осуществлять субъект для того, чтобы обрести власть над собой или подготовить себя к испытаниям и несчастьям.
Предметом генеалогического анализа Ницше служит моральная оценка, которую он рассматривает как симптом действия воли к власти, указывающий на это и характер тех, на кого она направлена. Для Ницше аскетические идеи и практики, ассоциируемые с преодолением пороков и болезней, доставляемых телом, могут являться средством осуществления воли к власти, способами обуздания и контроля.
Исследования Фуко не подтверждают выводы Ницше. Фуко демонстрирует более сложные и разнообразные связи между аскетическими практиками и образами «морального исцеления». Обобщая результаты своего генеалогического проекта в одном из интервью, Фуко говорит о том, что не существует необходимых аналитических связей между способами, с помощью которых субъект преобразует самого себя и политическими или социально-экономическими структурами [7]. Параметры, с помощью которых Фуко анализирует трансформацию связей морального и медицинского дискурса, соотносятся с этим выводом.
В своих рассуждениях о генезисе морали (в случае Ницше) и этики (в случае Фуко) они обнаруживают тематическое и практическое пересечение нравственности и медицины, однако осуществляют свой анализ исходя из разных установок и выделяя в качестве значимых совершенно разные параметры. Похожая ситуация прослеживается и в их рассуждениях о понятии морали, о генезисе абсолютистской морали, о роли истины в моральном опыте.
Генеалогия как метод, как техника интерпретации, как способ критики феноменов морали требует дальнейшего прояснения. Сопоставительный анализ работ Ницше и Фуко на материале одной лишь темы показал существенные различия в принципах генеалогической интерпретации. В то же время, этот метод содержит в себе мощный аналитический потенциал, позволяющий не только строить многомерные модели и описания общественных процессов, но также критически к ним относиться.
Ссылки:
1. Ницше Ф. К генеалогии морали // Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 419-421.
2. Там же. С. 411.
3. Janaway Ch. Beyond Selflessness: Reading Nietzsche's Genealogy. Oxford, 2007. P. 236.
4. Фуко М. Использование удовольствий. История Сексуальности. Т. 2. СПб., 2004. С. 170-171.
5. Там же. С. 174-175.
6. Фуко М. История сексуальности-III: Забота о себе. Киев, 1998. C. 64-68.
7. Фуко М. О генеалогии этики: обзор текущей работы // Логос. 2008. № 2 (65). С. 142.
