CC BY
0УДК 902: 903.22
DOI: 10.31250/2658-3828-2024-1-132-145
В.А. КИСЕЛЬ
Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Университетская наб., 3, Санкт-Петербург, 199034, Россия E-mail: kisel@kunstkamera.ru ORCID: 0000-0002-7498-4837
ПАЗЫРЫКСКИЕ ЩИТЫ: ВОЙНА И МАГИЯ
Среди артефактов пазырык-ской культуры (У1-Ш вв. до н. э.) привлекают внимание боевые щиты. Как правило, они происходят из богатых курганных захоронений. Предметы имеют форму удлиненного прямоугольника или квадрата, иногда с закругленным верхом. В центре располагается ременная петля. Щиты орнаментированы зигзагами, ромбами, «плетенками», крестами, треугольниками. Предметы можно разделить на две группы. Первую составляют изделия длиной 35,5-44 см и шириной 24,5-35 см, вторую — длиной 50-69 см и шириной 42-54 см. Щиты малых размеров преобладают. все они выполнены из разных материалов с использованием различных технических приемов: часть вырезана из дерева, остальные сделаны из кусков кожи и палочек. как известно, у древних кочевников азиатского региона боевые щиты не пользовались популярностью. Находки их редки. Пазырыкская культура — исключение из правила. Однако многие пазырыкские щиты недостаточно надежны и малопригодны для защиты от ручного и метательного оружия. Кро-
ме того, на них не зафиксированы повреждения, которые могли появиться во время боя. Также отсутствуют следы ремонта. По-видимому, все щиты пазырыкской культуры в основном выполняли функции оберегов. вероятно, среди них деревянные изделия являлись ритуальными моделями, а кожано-деревянные — копиями боевого оружия. И те и другие были изготовлены для проведения погребального ритуала. впрочем, нельзя категорично отрицать возможности использования их во время военных действий. такая ситуация известна из этнографических материалов. например, близкой параллелью могут служить магические щиты индейцев Великих равнин Северной Америки. Их изделия были неоднородны, различались по типам. одни составляли точные копии реального защитного оружия, другие — уменьшенные модели, третьи — обручи с натянутыми ремешками. Индейцы постоянно брали их в военные походы. Изготовление магических щитов считалось одной из важнейших сакральных процедур, причем весьма дорогостоящей, доступной далеко не всем.
АННОТАЦИЯ
Ключевые слова: пазырыкская культура, щиты, курганы, оленные камни, скифы, Древний Китай, апотропей
Для цитирования: Кисель В.А. Пазырыкские щиты: война и магия // Camera praehistorica. 2024. № 1 (12). С. 132-145. DOI: 10.31250/2658-3828-2024-1-132-145.
V.A. KISEL
Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (the Kunstkamera) of the Russian Academy of Sciences, Universitetskaya nab., 3, St. Petersburg, 199034, Russian Federation E-mail: kisel@kunstkamera.ru ORCID: 0000-0002-7498-4837
SHIELDS OF THE PAZYRYK CULTURE: WAR AND MAGIC
Among the artifacts of the Pazyryk culture (VI-III centuries BC), battle shields attract attention. As a rule, they come from rich burial mounds. Items have the shape of an elongated rectangle or square, sometimes with a rounded top. There is a belt loop in the center. Shields are ornamented with zigzags, rhombuses, braids-like ornaments, crosses, triangles. Items can be divided into two groups. The first group consists of items 35,544 cm long and 24,5-35 cm wide, while second group consists of 50-69 cm long and 42-54 cm wide shields. Small shields predominate. Products are made from different materials using different techniques. Some of the objects are carved from wood, the rest are made from pieces of leather and sticks. As it known, battle shields were not popular among the ancient nomads of the Asian region and are rarely found. The Pazyryk culture is an exception to the rule. However, many Pazyryk shields are not reliable enough and are poorly effective for protection against hand and throwing weapons.
In addition, no damage that could occur during the battle has been observed on them. Also there are no signs of repair. Apparently, all the shields of the Pazyryk culture mainly served as amulets. Probably, wooden items were ritual models, while leather-wood ones were copies of military weapons. Both of them were made for the funeral ritual. However, one cannot categorically deny the possibility of using them during hostilities. This situation is known from ethnographic materials. For example, the magic shields of the Indians of the Great Plains of North America can be a close parallel. These products were also not homogeneous. They are different in types. One type was made up of exact copies of real defensive weapons, the other — reduced models, the third — hoops with stretched straps. The Indians constantly took them on military campaigns. The manufacture of magical shields was considered one of the most important sacred procedures, and very expensive, which was available only to wealthy people.
abstract
Key words: Pazyryk culture, shields, barrows, deer stones, Scythians, Ancient China, apotropaic magic.
For citation: Kisel V.A. Shields of the Pazyryk culture: war and magic. Camera praehistorica. 2024, no. 1 (12), pp. 132-145. DOI: 10.31250/2658-3828-2024-1-132-145 (in Russian).
введение
Пазырыкская археологическая культура, распространенная преимущественно на территории Горного Алтая, входит в круг скифо-идных образований У1-Ш вв. до н. э. Самыми
известными ее памятниками являются богатые курганные захоронения, совершенные в глубоких ямах, бревенчатых срубах и колодах. Благодаря климатическим и ландшафтным особенностям многие погребения к моменту раскопок оказались заключенными в мерзлотные лин-
зы*. Это позволило сохраниться многочисленным предметам из органических материалов. одним из таких артефактов стали воинские щиты. на данный момент их насчитывается более трех десятков.
описАнМЕ и типология
Все щиты имеют уплощенную форму и напоминают прямоугольник или квадрат, иногда с закругленным верхом. Для удержания в руке в центре предметов размещалась ременная петля, продернутая сквозь отверстие (рис. 1). По общим параметрам все эти предметы можно разделить на две группы. Первая, наиболее многочисленная, состоит из изделий длиной 35,5-44 см и шириной 24,5-35 см. Вторую группу представляют вещи длиной 50-69 см и шириной 42-54 см. По материалам и технике изготовления щиты тоже разделяются на два типа. одни вырезаны целиком из дерева (в основном малых размеров). они часто снабжены выступающими бортиками высотой 1,8-5,6 см и шириной 1-2,5 см. Как правило, такие изделия не имеют закругления. Исключением является экземпляр из Монголии (мог. Олон-Курин-Гол-10, к. 1). Другие, численно преобладающие щиты сделаны из куска кожи с продетыми в прорези стругаными, круглыми в сечении палочками. Порой у противоположных краев предметов имеется пара тонких деревянных поперечин или ременных стяжек. Количество палочек не стандартизовано. Известны наборы из 34-35 (мог. Пазы-рык, к. 1), 52 (мог. Пазырык, к. 3), 56 (мог. Туэкта, к. 1), 65-70 (мог. Берел, к. 11) штук.
Щиты первого типа (цельнодеревянные) украшены плосковыемчатой резьбой, нередко с прокраской углублений. Судя по двум экземплярам из могильника Ак-Алаха-1 (к. 1), могла раскрашиваться и вся плоскость. Изделия второго типа
* По мнению З.С. Самашева, представители пазырыкской культуры при возведении кургана намеренно создавали особые условия для промерзания погребальной камеры [Самашев и др. 2000: 15].
Рис. 1. Щиты пазырыкской культуры: 1-2 — мог. Туэкта, к. 1; 3-4 — мог. Пазырык, к. 1. Кожа, дерево, краситель. VI-IV вв. до н. э. (по: [Тишкин 2019]) Fig. 1. Shields of the Pazyryk culture. Leather, wood, dye. 6th-4th centuries BC.: 1-2 — Tuekta, barrow 1; 3-4 — Pazyryk, barrow 1 (after: [Tishkin 2019])
(кожано-деревянные) декорированы путем окраски выступающих на лицевой стороне частей палочек. Среди красителей доминировал красный цвет, реже встречались желтый и синий. На иллюстрациях некоторых популярных изданий в реконструкциях присутствует черный цвет, что, скорее всего, ошибочно. Видимо, за черную краску была принята потемневшая от времени кожа.
Декор предметов разнообразен: горизонтальные ряды зигзагов, вписанные друг в друга ромбы, «плетенки» из ступенчатых, сходящихся в ромб полос, крупные косые кресты, маленькие обычные кресты, зеркально симметричные треугольники с общей вершиной, пара диагональных треугольников, заполненных параллельными линиями. Геометрия орнаментов соответствует техникам плетения, тканья, вышивки. Можно пред-
2
3
4
положить, что образцом для оформления щитов послужили изделия, сплетенные из прутьев, щепы, растительных волокон и тому подобного.
У цельнодеревянных экземпляров выпуклые полосы с ровными или ступенчатыми краями имитируют размещение неприкрытых кожей палочек на кожано-деревянных предметах (мог. Туэкта, к. 1; мог. Ташанта I, к. 1; мог. Ак-Алаха-1, к. 1; мог. Олон-Курин-Гол-10, к. 1; мог. Сыргаль III, к. 1). Создавая эти копии, мастера ориентировались на минимальные наборы палочек (6, 13, 28, 37, 43). Наличие подражаний из дерева указывает на первичность кожано-деревянных щитов. Изредка в одном кургане фиксируются образцы обоих типов (мог. Туэкта, к. 1), что позволяет говорить об их взаимозаменяемости и синхронности.
Казалось бы, можно выделить и третий тип. В могильнике Уландрык I (к. 5) под погребенным был найден прямоугольный предмет длиной 82 см и шириной 36 см, составленный из прутьев, скрепленных кожаными лентами. Археологи уверенно определили его как боевой щит [Ку-барев 1987: 74; Кочеев 1998: 81; Полосьмак 2001: 55; Тишкин 2019: 340]. Более того, внушительные размеры изделия привели некоторых исследователей к выводу о наличии в пазырыкском войске пехотинцев, вооруженных подобными образцами [Полосьмак 1994: 34-35; Кочеев 1998: 81]. Однако боевые функции уландрыкской находки вызывают серьезные сомнения. Так, предмет, собранный из одного слоя тонких тальниковых прутьев (диаметр 0,5-0,6 см), был оплетен узкими ремнями не плотно по всей поверхности, а достаточно свободно. К тому же у него не прослеживалось приспособления для удержания в руке. Стоит добавить, что пазырыкские щиты, как правило, входят в сопроводительный инвентарь захоронений знати [Тишкин 2019: 340]. Погребение же из Уландрыка к богатым и престижным отнести нельзя.
По всей видимости, это изделие являлось настилом. Согласно ритуалу, пазырыкские покойные часто размещались на сборных деревянных ложах, а дно могил, полы погребальных камер и колод выстилались полотнищами войлока, вет-
ками можжевельника и лиственницы, пластами лиственничной коры, побегами курильского чая [Руденко 1953: 37-38, 46; Полосьмак 2001: 73, 89, 265]. Аналогией предмету из Уландрыка можно считать находку из пазырыкского могильника Ханкаринский дол (к. 7). Там в погребальной камере под покойным размещался «древесный слой», имевший сходные размеры — длина 80 см, ширина 25 см. Авторы раскопок интерпретировали его как щит или пол [Дашковский и др. 2006: 315-316]. Сама же структура улан-дрыкской вещи полностью совпадает с устройством элементов кузова повозки из Пятого Па-зырыкского кургана, тоже состоящих из ивовых прутьев, переплетенных кожаными полосками [Руденко 1953: 234; Гук, Николаев 2012: 456].
Пазырыкский обычай изготовления погребальных лож сопоставим со скифской традицией. По свидетельству Геродота (IV, 71), труп скифского «царя» помещался в могиле на подстилку из соломы [Геродот 1972: 204]. Этому имеются многочисленные археологические подтверждения. Правда, в основном зафиксированы остатки деревянных, а не травяных конструкций. Ученые даже отметили, что сооружение для захоронений настилов из дерева можно считать «общескифским явлением» [Тереножкин, Мозолевский 1988: 160].
специфика
С момента обнаружения щиты пазырыкской культуры вызывают у археологов острый интерес. Он вполне объясним, поскольку в азиатской части евразийского степного пояса находок подобного рода мало. Очевидно, в отличие от европейских степей на этой территории щиты не пользовались популярностью. Доказательством служит не только количество находок, но и ничтожно малое число изображений азиатских кочевников со щитами (на петроглифах) по сравнению с частым обозначением подобного оружия у европейских номадов (в торевтике).
несмотря на почти столетнюю историю изучения, пазырыкские щиты остаются во многом непонятыми. По мнению С.И. Руденко, «для
древних горноалтайцев были характерны кожаные щиты, а не деревянные» [Руденко 1960: 123]. М.П. Грязнов допускал, что обнаруженные в курганах кожаные экземпляры изготавливались специально для погребений, хотя и передавали особенности настоящего оружия [Грязнов 1950: 63]. Согласно же В.Д. Кубареву, к сугубо похоронным церемониям относились изделия из любых материалов, но только небольших размеров [Кубарев 1987: 75].
Особое внимание тактико-техническим характеристикам щитов уделил А.Г. Поляков. Он негативно оценил пригодность кожано-деревянных изделий для противостояния стрелам, но признал высокие защитные свойства предметов в ближнем бою. Правда, исследователь подчеркнул, что вооруженный таким щитом боец должен был обладать значительными профессиональными навыками, чтобы в схватке с противником избегать прямых ударов ручным оружием, используя отводящие, криволинейные движения [Поляков 2014: 35-36, 39].
В свою очередь С.И. Лукьяшко, указав на неспособность кожано-деревянных образцов противодействовать копью или дротику, оха-
Рис. 2. Зеркало. Бронза. Монголия.
Конец VI — начало III в. до н. э. (по: [Кубарев 2002])
Fig. 2. Mirror. Bronze. Mongolia.
Late 6th — early 3rd century BC. (after: [Kubarev 2002])
рактеризовал их как хорошую защиту от стрел [Лукьяшко 2017: 14]. Этому при желании можно отыскать косвенное подтверждение. На бронзовом зеркале из Монголии выгравирована сцена, на которой всадник с чеканом укрывается от целящегося в него конного лучника за наборным прямоугольным щитом (рис. 2). Лошади выполнены в манере древнекочевнического искусства конца VI - начала III в. до н. э., а воины — в ином стиле, хотя и того же периода, что позволяет считать композицию палимпсестом [Кубарев 2002: 67, рис. 9: 3]. Кстати, этот сюжет (противоборство пеших лучника и воина с чеканом и наборным щитом) известен в монгольской петро-глифике [Мунхбаяр 2023: рис. 4: 4-5].
Вопреки разнообразию мнений, в настоящий момент возобладала точка зрения, определяющая все пазырыкские щиты как боевое оружие. Этот вопрос нельзя считать окончательно решенным. В первую очередь по причине состояния кожи. На сегодняшний день кожа дегради-рована, почему и определение ее первоначальной толщины затруднительно. А ведь только надежность основы позволяет делать выводы о боевых качествах щита.
Из пластичных материалов, доступных «пазы-рыкцам», более всего подходила бычья кожа (бычина), достигавшая в толщину 3-5 мм. При этом для увеличения защитных свойств ее требовалось выварить, высушить, навощить или подвергнуть любому другому укрепляющему приему, как это экспериментально показал Дж. Коулз [Coles 1968: 19]. Не исключено, что так и было, поскольку пазырыкские мастера активно применяли сыромятную бычью кожу [Бусова и др. 2020: 37]*. И все же плоский щит, даже сделанный из этого материала и армированный палочками, вряд ли отразил бы прямой пробивающий удар, нанесенный холодным оружием. Для полноценной безопасности требовалось использовать несколько слоев кожи. Но это привело бы к существенному утяжелению
* Автор благодарит за оказанную помощь Е.В. Степанову, хранителя пазырыкской коллекции ГЭ. Согласно ее сообщению, кожа одного из щитов была определена как бычина.
изделия. Видимо, для представителей пазырык-ской культуры малый вес щита являлся одним из решающих признаков, и ради облегчения предмета они пошли на частичное ослабление надежности. Тем не менее заключение А.Г. Полякова о способности кожано-деревянных образцов парировать путем отбивов и отводов атаки, произведенные чеканами и кинжалами (наиболее популярного клинково-древкового оружия «пазырыкцев» и их соседей), представляется верным.
Относительно цельнодеревянных экземпляров надо указать на их невысокие защитные качества. Не усиленные умбонами или металлическими накладками, они не являлись эффективным средством обороны. При попадании стрелы с достаточно близкого расстояния либо при нанесении полновесного удара чеканом такой щит, с большой вероятностью, раскололся бы, несмотря на наличие бортиков. К сходному выводу пришел и А.И. Соловьев, впрочем оговоривший, что «кинжал их не пробивал, а в рукопашной схватке небольшие размеры подобных изделий вполне себя оправдывали» [Соловьев 2003: 54-55].
Несмотря на предполагаемые боевые свойства пазырыкских щитов, следует обратить внимание на отсутствие у них каких-либо повреждений, которые могли появиться от воздействия оружием. Также не обнаруживаются следы ремонта. Следовательно, если предметы и использовались при военных столкновениях, то достаточно пассивно (например, находились на месте битвы, но не применялись). однако наиболее вероятным видится изготовление большинства щитов специально для похоронного ритуала. В таком случае кожано-деревянные экземпляры надо отнести к копиям настоящего оружия, а цельнодеревянные — к ритуальным моделям или, по определению м.А. Дэвлет, к «вотивным копиям» [Дэвлет 2008: 101].
АнАлогии
В поисках подобий пазырыкским находкам исследователи часто упоминают пятиугольные фигуры, выбитые на стелах, условно именуе-
мых оленными камнями. Оленные камни — интереснейшее явление древнего степного мира Евразии и одна из характерных черт его азиатской зоны (рис. 3). Наиболее часто рисунки штрихованных пятиугольников встречаются на памятниках монголо-забайкальского типа, входя в композиции со стилизованными оленями и воинской экипировкой (рис. 4). Ученые при отождествлении пазырыкских щитов с выбивками опираются исключительно на условное сходство, не обращая внимания на хронологический разрыв между ними, составляющий не менее 300-500 лет.
Впрочем, часть археологов трактует пятиугольники на оленных камнях иначе. Фигуры сопоставляются с мифическими постройками, а также с апотропеическими и фертильными знаками. Эта точка зрения имеет весомые аргументы. Так, символический характер изображений, несомненно, проявляется в композиции на валуне из Тувы (гора Кызыл-Хая). На рисунке заштрихованный пятиугольник занимает центральное место, причем по размерам втрое-впятеро превышая окружающих его всадника, козлов и кабанов [Кызласов 1979: рис. 29] (рис. 5). Другим примером служит пара брон-
Рис. 3. Оленные камни. Ушкийн-Увэр, Хувсгел аймак, Монголия (по: [Magail 2008])
Fig. 3. Deer stones. Ushkin-Uver, Khuvsgel aimag, Mongolia (after: [Magail 2008])
Рис. 4. Примеры изображения пятиугольных фигур на оленных камнях (по: [Дэвлет 2008])
Fig. 4. Examples of the images of pentagonal figures on deer stones (after: [Devlet 2008])
зовых вислообушных топоров из Синьцзяна, маркированных идентичной фигурой [Худяков 1995: рис. 1: 1, 2] (рис. 6).
Впрочем, близость символа и образа с оленных камней может быть формальной, так как последний не является доминантой. Располагаясь преимущественно на тыльной стороне стел, то есть на спине условного воина, пятиугольная фигура играет второстепенную роль в сравнении с изображениями холодного оружия и стилизованных оленей. По-видимому, пятиугольники на мегалитах действительно обозначали реальные боевые щиты, хотя и в упрощенной трактовке.
При этом исходным образцом для выбивок не могли стать изделия пазырыкской культуры, поскольку у тех и других, помимо временного интервала, фиксируется внушительный ряд отличий, охватывающий основные структурные элементы. среди них главным является форма. Пазырыкские щиты походят на прямоугольники и квадраты, иногда закругленные сверху. Изображения же на оленных камнях — пятиугольники, очень редко — прямоугольники. Вторым несоответствием выступает конструкция. Пазырыкские предметы имеют плоскую,
относительно однородную поверхность. А у пятиугольных фигур часто отмечена продольная линия, имитирующая, скорее всего, ребро жесткости. Третье расхождение — декор. Пазырыкские изделия украшены разнообразными геометрическими узорами. Между тем пятиугольники отделаны, как правило, «елочной» штриховкой и лишь в единичных случаях — горизонтальными линиями или вписанными друг в друга ромбами. Четвертым отличием служат дополнительные детали. Пазырыкские щиты всегда снабжены ременной петлей. На фигуры же изредка поверх штриховки нанесены круги, ромбы, полумесяцы.
По мнению М.В. Горелика, пятиугольники на стелах изображали щиты, составленные из дощечек, прикрепленных под углом к центральной рейке. По краю, согласно ученому, проходил соединительный обод, а с тыльной стороны располагалась кожаная подкладка [Горелик 1987: 127]. Опираясь на работы М.А. Дэвлет [Дэвлет 1976] и Э.А. Новгородовой [Новгородова 1975],
Рис. 5. Изображение на камне. Кызыл-Хая. Тува (по: [Кызласов 1979])
Fig. 5. Images on stone. Kyzyl-Khaya. Tuva (after: [Kyzlasov 1979])
Рис. 6. Топоры. Бронза. Синьцзян. XIII-X вв. до н. э. (по: [Худяков 1995])
Fig. 6. Axes. Bronze. Xinjiang. 13th-10th centuries BC. (after: [Hudyakov 1995])
указавших на западноевропейские и китайские параллели, исследователь пришел к заключению об индоевропейском происхождении подобных щитов [Горелик 1987: 127; 1993: 186].
Не вдаваясь в проблему генезиса, стоит отметить, что наиболее близкие аналогии отыскиваются не в Европе, а в Китае. Особенно любопытны каркасные щиты государств Шан-Инь и Западного Чжоу. Они изготавливались из органических материалов (циновки, куски кожи, деревянные и бамбуковые планки). Инь-ские пиктограммы запечатлели прямоугольные образцы [Варенов 1990: рис. 25]. И хотя знаки дают только обобщенный облик изделий, на них зафиксирована характерная деталь — центральная продольная жердь, игравшая роль ребра жесткости [Горелик 1993: 186]. Именно эту жердь можно отождествить со стволом «елочки» на пятиугольниках. Чжоуские щиты, судя по сохранившимся фрагментам и отслоившемуся лаковому покрытию (черного, коричневого, красного цветов), были четырехугольными,
многоугольными и овальными [Комиссаров 1988: 81; Варенов 1990: рис. 22, 23]. Не менее существенным совпадением являются круглые и угловатые бронзовые умбоны китайских предметов. Иногда на одном щите крепилось несколько блях [Комиссаров 1988: 81, рис. 68, 69]*. Кружки, ромбы и полумесяцы на пятиугольных фигурах тоже бывают размещены группами по два, три, пять [Диков 1958: табл. XVII: 4; Новго-родова 1989: 197, рис. 2, 6, 7, 9-16, 20, 21, 24-40; Килуновская, Семенов 1998: рис. 2, 3; Волков 2002: табл. 6: 2, 9, 15, 16, 23, 24: 1, 25: 3, 26: 1, 27: 1, 28, 30, 35: 1, 3, 36, 48, 49, 57: 1, 58: 1, 2, 60: 3 (?), 66, 74: 1, 75: 1, 77: 1, 79, 81: 1, 99: 2, 106: 2, 111, 114, 130: 1; Гантулга и др. 2013: зур. 9]**. Стоит отметить, что крупные пятиугольные щиты с центральным ребром жесткости и «елочным» орнаментом были широко распространены на территории Китая в течение долгого времени [Вернер 2009: 134-136, рис. 81а, в]. Поэтому не будет ошибкой связать их с пятиугольниками на оленных камнях.
интерпретация
Повышенный интерес вызывает тот факт, что подавляющее большинство пазырыкских щитов обнаружено не рядом с покойными, а возле останков лошадей. Обычно они приторочены к правой (мог. Пазырык, мог. Уландрык IV) или левой (мог. Берел) сторонам седел [Руденко 1953: 262; Куба-рев 1987: 186-187, табл. ЬХХ1; Самашев и др. 2010: 272]. Такая особенность позволила Н.А. Васильевой (устное сообщение) сопоставить щиты со странными кожано-деревянными конструкциями скифов. В «Истории» Геродота (IV, 64, 65) ска-
* А.В. Варенов считает, что в погребениях Западного Чжоу щиты были снабжены только одним умбоном, а бляхи, найденные рядом, принадлежали нагрудникам доспехов [Варенов 1990: 63-65].
** Существуют довольно оригинальные интерпретации этих изображений. По мнению Д.Г. Савинова, кружки символизируют «души умерших (или их жизненную силу)» [Савинов 1994: 150]. На взгляд Л.С. Марсадоло-ва, кружки, соединенные линией, — это звезды пояса Ориона [Марсадолов 2020: 142].
зано, что скифы «сдирают всю кожу с вражеского трупа, натягивают ее на доски и затем возят ее с собой на конях». «Возят на конях» (!), а не хранят в специальном месте, как, например, чаши из черепов врагов [Геродот 1972: 202-203].
Сообщение об указанных конструкциях можно соотнести с двумя другими свидетельствами Геродота (VII, 70; IV, 175). Описывая вооружение восточных эфиопов, он отмечал: «Вместо щитов они держали перед собой как прикрытие журавлиные кожи» [Геродот 1972: 333], а, перечисляя африканские народы, подчеркнул, что представители одного из них — маки — при военных столкновениях «носят для защиты страусовую кожу» [Геродот 1972: 231].
Наблюдения Геродота перекликаются с замечаниями Теофраста (фр. 172) и Элиана (II, 16) о загадочном животном таранде (лосе, северном олене?), шкура которого «толщиной с палец» шла у скифов на панцири и щиты, считаясь «надежной защитой от копий» [Латышев 1947: 245; 1948: 223]. Также можно привести наблюдение Павсания (IV, 11) об экипировке мессенцев и ар-кадян во время Мессенской войны: «...панцирь и щит из них имел не всякий, а те, у кого их не было, накидывали на себя козьи или овечьи шкуры или же шкуры диких животных, особенно горные аркадяне, которые были одеты в волчьи и медвежьи шкуры» [Павсаний 1996: 267].
Параллели отыскиваются в древнегреческой мифологии. Атрибут Зевса — эгида — представляла собой шкуру козы Амалфеи, вскормившей бога. Именно эта шкура, как сообщают Гигин (II, 13) и Лактанций (I, 39), послужила Зевсу защитой в битве с титанами [Гигин 1997: 52; Лактанций 2007: 101]. Согласно Псевдо-Аполлодору (I, 6; II, 4), у Афины эгида появилась после победы над козлоподобным крылатым гигантом Паллантом, с которого она содрала кожу и «покрывала ею свое тело во время сражения». Сходным образом поступил Геракл, убив Киферонского льва, «он надел на себя его шкуру, а пастью пользовался как шлемом» [Аполлодор 1972: 9, 32].
Перечисленные примеры указывают на то, что скифские конструкции воспринимались как
оборонительное средство. Однако если шкуры диких животных и крупного рогатого скота имеют значительную толщину, то ни человеческая кожа, ни кожи птиц, ни шкуры мелкого рогатого скота не отличаются прочностью и слабо пригодны для укрытия от метательного или ручного оружия. Вероятно, все они служили апотропеями, символизируя духа — помощника воина или целого воинского союза*. Такое представление могло сформироваться на основании распространенного убеждения, что кожный покров является границей, порогом между внешним миром и внутренним, индивидуальным [Подорога 1995: 47, 50-51]. К сходному выводу некогда пришел В.И. Абаев. Исследователь, рассмотрев «Илиаду» на фоне нартского эпоса народов Кавказа, указал на близость мотивов овладения крепостью благодаря использованию троянского коня либо облачения героя в шкуру животного. Кроме того, в Нартиаде неоднократно описывается восстановление либо усиление боеспособности эпического персонажа с помощью надевания шкуры коня или волка, изготовления из конской шкуры щита. Истоки этих преображений исследователь видел в шаманизме, где «герой-шаман обретает полную силу, лишь перевоплощаясь в образ животного» [Абаев 1990: 333, 340-342, 344-347].
Кстати, судя по Геродоту (IV, 64), статусный скифский воин в полном магическом наборе выглядел достаточно своеобразно: верхом на коне, узда которого увешана скальпами, экипированный плащом, сшитым из скальпов, колчаном, обтянутым кожей с правой руки человека вместе с ногтями, и растянутой на палках человеческой кожей [Геродот 1972: 202-203].
Охранительная роль скифских кожаных распялок, недостаточная надежность пазырыкских щитов и большое число моделей позволяют
* В качестве подобия можно упомянуть поверье хантов, что человеческая сущность медведя-предка сосредоточена в его шкуре [Кулемзин 2004: 195]. Также показательны названия первой рубашки ребенка: у абхазов — «медвежья», у чеченцев — «перьевая», у тюркских народов — «собачья» [Чеснов 2007: 110].
взглянуть на находки из курганов пазырыкской культуры с символической стороны. Создается впечатление, что главной функцией этих щитов была апотропеическая, даже при изготовлении их непосредственно перед захоронением.
Проиллюстрировать предположение может этнография — материал культур североамериканских индейцев. Уже неоднократно отмечались стадиальные параллели у населения Великих равнин Северной Америки и скифов: зооморфные духи-помощники/божества, «места для потения» — «паровые бани», отсутствие храмов, возрастные гендерные союзы, обычай побратимства, раскраска и татуировка, маски на лошадях, издевательство над пленными, скальпирование врагов, человеческие жертвоприношения. В общий ряд следует включить и магические щиты. Они считались могущественными, ценными апотропеями. Индейцы постоянно брали эти предметы в военные походы, но в бою фактически не использовали. Магические щиты типологически различались. Один тип составля-
Абаев 1990. Абаев В.И. Избранные труды: Религия, фольклор, литература. — Владикавказ: Ир, 1990. — 640 с.
Аверкиева 1970. Аверкиева Ю.П. Индейское кочевое общество XVШ-XIX вв. — М.: Наука, 1970. — 176 с.
Аполлодор 1972. Аполлодор. Мифологическая библиотека — Л.: Наука, 1972. — 215 с.
Бусова и др. 2020. Бусова В.С., Хоммель П., Браун С. Изучение изделий из кожи Саяно-Алтайского нагорья VIII-II вв. до н. э. Предварительные итоги // Труды VI (XXII) Всероссийского археологического съезда в Самаре. Т. II. — Самара: СГСПУ, 2020. — С. 36-38.
Варенов 1990. Варенов А.В. Реконструкция иньского защитного вооружения и тактики армии по данным оружейных кладов // Китай в эпоху древности. — Новосибирск: Наука, 1990. — С. 56-72.
Вернер 2009. Вернер Э. Оружие Китая. Развитие традиционного оружия. — М.: Центрполиграф, 2009. — 157 с.
ли точные копии реального защитного оружия, другой — уменьшенные модели, третий — обручи с натянутыми ремешками. Изготовление магических щитов было одной из важнейших сакральных процедур, причем весьма дорогостоящей, доступной далеко не всем [Аверкиева 1970: 108; Котенко 1997: 112; Стукалин 2008: 310-313].
ВЫВОДЫ
В результате проведенного исследования можно заключить, что щиты, обнаруженные в курганах пазырыкской культуры, являлись статусными, престижными атрибутами. В их число входили как копии настоящих средств защиты (кожано-деревянные изделия), так и модели (цельнодере-вянные экземпляры). Скорее всего, многие предметы (если не все) были изготовлены перед проведением погребального ритуала. Несмотря на возможность использования щитов в битвах, их главным назначением считалось отражение воздействия вредоносных сил, то есть роль оберега.
Волков 2002. Волков В.В. Оленные камни Монголии. — М.: Научный мир, 2002. — 248 с.
Геродот 1972. Геродот. История в девяти книгах. — Л.: Наука, 1972. — 600 с.
Гигин 1997. Гигин. Астрономия. — СПб.: Алетейя, 1997. — 221 с.
Горелик 1987. Горелик М.В. Сакский доспех // Центральная Азия. Новые памятники письменности и искусства. — М.: Наука, 1987. — С. 110-133.
Горелик 1993. Горелик М.В. Оружие древнего Востока (IV тысячелетие — IV в. до н. э.). — М.: Восточная литература, 1993. — 349 с.
Грязное 1950. Грязнов М.П. Первый Пазырыкский курган. — Л.: ГЭ, 1950. — 91 с.
Гук, Николаев 2012. Гук Д.Ю., Николаев Н.Н. Повозка из Пятого Пазырыкского кургана // Культуры степной Евразии и их взаимодействие с древними цивилизациями. Кн. 2. — СПб.: ИИМК РАН; Периферия, 2012. — С. 454-457.
Дашковский и др. 2006. Дашковский П.К., Тишкин А.А., Тур С.С. Исследования объектов раннего
список ЛИТЕРАТУРЫ
железного века и средневековья на Чинетинском археологическом комплексе (Северо-Западный Алтай) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии сибири и сопредельных территорий. — 2006. — T. XII. — № 1. — С. 315-319.
Диков 1958. Диков Н.Н. Бронзовый век Забайкалья. — Улан-Удэ: Типография Минкультуры БурАССР; Бурятский комплексный НИИ СО АН СССР, 1958. — 105 с.
Дэвлет 1976. Дэвлет М.А. О загадочных изображениях на оленных камнях // СА. — 1976. — № 2. — С. 232-236.
Дэвлет 2008. Дэвлет М.А. Щиты и их изображения на оленных камнях // Проблемы современной археологии: Сборник памяти В.А. Башилова. — М.: Таус, 2008. — С. 96-124. (Материалы и исследования по археологии россии. № 10).
Килуновская, Семенов 1998. Килуновская М.Е., Семенов В.А. Оленные камни Тувы (Ч. 1) // Археологические вести. № 5. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. — С. 143-154.
Комиссаров 1988. Комиссаров С.А. Комплекс вооружения древнего Китая. Эпоха поздней бронзы. — Новосибирск: Наука, 1988. — 120 с.
Котенко 1997. Котенко Ю. Индейцы Великих равнин. — М.: Техника — молодежи, 1997. — 158 с.
Кочеев 1998. Кочеев В.А. К вопросу о защитном вооружении древних кочевников Горного Алтая в скифское время // Древности Алтая. Известия лаборатории археологии. № 3. — горно-Алтайск: ГАГУ 1998. — С. 76-81.
Кубарев 1987. Кубарев В.Д. Курганы Уландрыка. — Новосибирск: Наука, 1987. — 301 с.
Кубарев 2002. Кубарев В.Д. Древние зеркала Алтая // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2002. — № 3 (11). — С. 63-77.
Кулемзин 2004. Кулемзин В.М. О хантыйских шаманах. — Тарту: Отделение фольклористики ЭЛМ, 2004. — 210 с.
Кызласов 1979. Кызласов Л.Р. Древняя Тува (от палеолита до IX в.). — М.: МГУ, 1979. — 207 с.
Лактанций 2007. Лактанций. Божественное установление. Кн. I-VII. — СПб.: Издательство Олега Абишко, 2007. — 512 с. (Библиотека христианской мысли. Источники).
Латышев 1947, 1948. Латышев В.В. Известия древних писателей и Скифии и Кавказе // ВДИ. — 1947. — № 3. — С. 233-315; 1948. — № 2. — С. 215-314.
Лукьяшко 2017. Лукьяшко С.И. О скифских щитах // Вестник ВолГУ. Серия 4: История. религиоведение.
Международные отношения. — 2017. — Т. 22. — № 4. — С. 6-16.
Марсадолов 2020. Марсадолов Л.С. Новая семантика зооморфных образов на саркофаге из кургана Башадар-2 на Алтае // Народы и религии Евразии. — 2020. — № 3 (24). — С. 127-150.
Мунхбаяр 2023. Мунхбаяр Ч.Б. О бронзовом втоке, найденном на Монгольском Алтае // Современные решения актуальных проблем евразийской археологии. Вып. 3. — Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2023. — С. 186-192.
Новгородова 1975. Новгородова Э.А. К вопросу о древнем центральноазиатском защитном вооружении (середина I тыс. до н. э.) // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. — Новосибирск: Наука, 1975. — С. 223-228.
Новгородова 1989. Новгородова Э.А. Древняя Монголия. — М.: Наука, 1989. — 383 с.
Павсаний 1996. Павсаний. Описание Эллады Т. I. — СПб.: Алетейя, 1996. — 336 с.
Подорога 1995. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию (материалы лекционных курсов 1992-1994 годов). — М.: А(1 Ма^пеш, 1995. — 340 с.
Полосьмак 1994. Полосьмак Н.В. «Стерегущие золото грифы» (ак-алахинские курганы). — Новосибирск: Наука, 1994. — 125 с.
Полосьмак 2001. Полосьмак Н.В. Всадники Укока. — Новосибирск: Инфолио-пресс, 2001. — 336 с.
Поляков 2014. Поляков А.Г. Боевые щиты пазырык-ских племен Алтая. Курсовая работа. — Абакан: ХакГУ, 2014. — 41 с.
Руденко 1953. Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. — 402 с.
Руденко 1960. Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — 359 с.
Савинов 1994. Савинов Д.Г. Оленные камни в культуре кочевников Евразии. — СПб.: Изд-во СПбГУ 1994. — 208 с.
Самашев и др. 2000. Самашев З., Базарбаева Г., Жума-бекова Г., Сунгатай С. Беге1-Берел: Альбом. — Ал-маты: Общественный фонд поддержки историко-археологических памятников и культурного наследия «Берел», 2000. — 56 с.
Самашев и др. 2010. Самашев З., Джумабекова Г.С., Ба-зарбаева Г.А. Конское снаряжение древних скотоводов Алтая: опыт реконструкции (по материалам
кургана № 10 могильника Берел) // Археологический альманах. — 2010. — № 21. — С. 251-286.
Соловьев 2003. Соловьев А.И. Оружие и доспехи: Сибирское вооружение: от каменного века до средневековья. — Новосибирск: Инфолио-пресс, 2003. — 224 с.
Стукалин 2008. Стукалин Ю.В. Энциклопедия военного искусства индейцев Дикого Запада. — М.: Яуза; Эксмо, 2008. — 688 с.
Тереножкин, Мозолевский 1988. Тереножкин А.И., Мо-золевский Б.Н. Мелитопольский курган. — Киев: Наукова думка, 1988. — 264 с.
Тишкин 2019. Тишкин А.А. Изображения щитов на «оленных» камнях и особенности их изучения // Изобразительные и технологические традиции ранних форм искусства (2). Памяти Е.Г. Дэвлет. — М.; Кемерово: Кузбассвузиздат, 2019. — С. 335-347. (Труды САИПИ. Вып. XII).
Худяков 1995. Худяков Ю.С. Вооружение кочевников Восточного Туркестана в бронзовом и раннем железном веках // Военное дело и средневековая
Abaev, V.I., Izbrannye trudy: Religiia, fol'klor, literatura [Selected Works: Religion, Folklore, Literature], Vladikavkaz: Ir Publ., 1990, 640 p., (in Russian).
Apollodor, Mifologicheskaia biblioteka [Mythological Library], Leningrad: Nauka Publ., 1972, 215 p., (in Russian).
Averkieva, Iu.P., Indeiskoe kochevoe obshchestvo XVIII-XIX vv. [Indian Nomadic Society of the 18th-19th Centuries], Moskow: Nauka Publ., 1970, 176 p., (in Russian).
Busova, V.S., Khommel', P., Braun, S., Izuchenie izdelii iz kozhi Saiano-Altaiskogo nagor'ia VIII-II vv. do n. e. Predvaritel'nye itogi [The Study of Leather Goods from the Sayano-Altai Highlands of the 8th-2nd Centuries BC. Preliminary Results], in: Trudy VI (XXII) Vseros-siiskogo arkheologicheskogo s'ezda v Samare, vol. 2, Samara: SGSPU Publ., 2020, pp. 36-38, (in Russian).
Chesnov, Ia.V., Telesnost' cheloveka: filosofsko-antropolog-icheskoe ponimanie [Human Corporality: Philosophical and Anthropological Understanding], Moskow: IF RAN Publ., 2007, 213 p., (in Russian).
Coles, J.M., Experimental Archaeology, Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland, Session 1966-67, 1968, vol. 99, pp. 1-20.
Dashkovskii, P.K., Tishkin, A.A., Tur, S.S., Issledovaniia ob'ektov rannego zheleznogo veka i srednevekov'ia
археология Центральной Азии: Сборник статей. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 1995. — С. 5-26.
Чеснов 2007. Чеснов Я.В. Телесность человека: философско-антропологическое понимание. — М.: ИФ РАН, 2007. — 213 с.
Гантулга и др. 2013. Гантулга Ж., Ерввл-Эрдэнэ Ч., Магай Ж., Есин Ю. Хойд Тамирын хвндий дэх буган чулуун хвшввний судалгааны зарим YP ДYн [Некоторые результаты изучения каменных изваяний оленей в Северо-Тамирской долине] // Studia Archaeologica Instituti Archaeologici Acade-miae Scientiarum Mongolicae (Археологийн суд-лал). — 2013. — T. XXXIII. — Fasc. 6. — T. 95-119. (на монг. яз.).
Coles 1968. Coles J.M. Experimental archaeology // Proceedings of the Society of Anti-quaries of Scotland. Session 1966-67. — 1968. — Vol. 99. — P. 1-20.
Magail 2008. Magail J. Tsatsiin Ereg, site majeur du début du Ier millénaire en Mongolie // Bulletin du Musée d'Anthropologie préhistorique de Monaco. — 2008. — No. 48. — P. 107-120.
na Chinetinskom arkheologicheskom komplekse (Severo-Zapadnyi Altai) [Studies of Objects of the Early Iron Age and the Middle Ages at the Chineta Archaeological Complex (North-Western Altai)], in: Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territorii, 2006, vol. 12, no. 1, pp. 315319, (in Russian).
Devlet, M.A., O zagadochnykh izobrazheniiakh na olennykh kamniakh [About Mysterious Images on Deer Stones], in: Sovetskaia arheologiia, 1976, no. 2, pp. 232-236, (in Russian).
Devlet, M.A., Shchity i ikh izobrazheniia na olennykh kamniakh [Shields and their Images on Deer Stones], in: Problemy sovremennoi arkheologii: Sbornik pamiati V.A. Bashilova (Materialy i issledovaniia po arkheologii Rossii, no. 10), Moskow: Taus Publ., 2008, pp. 96-124, (in Russian).
Dikov, N.N., Bronzovyj vek Zabaikal'ia [Bronze Age of Transbaikalia], Ulan-Ude: Tipografiia Minkul'tury BurASSR Buriatskii kompleksnyi NII SO AN SSSR Publ., 1958, 105 p., (in Russian).
Gantulga, Zh., Ereel-Erdene, Ch., Magai, Zh., Esin, Iu., Khoid Tamiryn hendii dekh bugan chuluun kheshee-nii sudalgaany zarim Yr dYn [Some Results of the Study of Deer Stone Statues in North Tamir Valley], in:
REFERENCES
Studia Archaeologica Instituti Archaeologici Academiae Scientiarum Mongolicae (Arheologiin sudlal), 2013, vol. 33, fasc. 6, pp. 95-119, (in Mongolian).
Gerodot, Istoriia v deviati knigakh [History in Nine Books], Leningrad: Nauka Publ., 1972, 600 p., (in Russian).
Gigin, Astronomiia [Astronomy], St. Petersburg: Aleteiia Publ., 1997, 221 p., (in Russian).
Gorelik, M.V., Sakskii dospekh [Saka Armor], in: Tsentral'naia Aziia. Novye pamiatniki pis'mennosti i iskusstva, Moskow: Nauka Publ., 1987, pp. 110-133, (in Russian).
Gorelik, M.V., Oruzhie drevnego Vostoka (IV tysiachele-tie — IV v. do n.e.) [Weapons of the Ancient East (4th Millennium — 4th Century BC)], Moskow: Vos-tochnaia literatura Publ., 1993, 349 p., (in Russian).
Gryaznov, M.P., Pervyi Pazyrykskii kurgan [The First Pazyryk Barrow], Leningrad: GE Publ., 1950, 91 p., (in Russian).
Guk, D.Iu., Nikolaev, N.N., Povozka iz Piatogo Pazyryks-kogo kurgana [Cart from the Fifth Pazyryk Barrow], in: Kul'tury stepnoi Evrazii i ikh vzaimodeistvie s drevnimi tsivilizatsiiami, St. Petersburg: IIMK RAN Publ.; Peri-feriia Publ., 2012, vol. 2, pp. 454-457, (in Russian).
Khudiakov, Iu.S., Vooruzhenie kochevnikov Vostochnogo Turkestana v bronzovom i rannem zheleznom vekakh [Armament of the Nomads of East Turkestan in the Bronze and Early Iron Ages], in: Voennoe delo i sredne-vekovaia arkheologiia Tsentral'noi Azii: Sbornik statei, Kemerovo: Kuzbassvuzizdat Publ., 1995, pp. 5-26, (in Russian).
Kilunovskaia, M.E., Semenov, V.A., Olennye kamni Tuvy [Deer Stones of Tuva], in: Arheologicheskie vesti, no. 5, St. Petersburg: Dmitrii Bulanin Publ., 1998, pp. 143154, (in Russian).
Kocheev, V.A., K voprosu o zashchitnom vooruzhenii drevnikh kochevnikov Gornogo Altaia v skifskoe vremia [To the Question of the Protective Weapons of the Ancient Nomads of the Altai Mountains in the Scythian Time], in: Drevnosti Altaia. Izvestiia labora-torii arkheologii, no. 3, Gorno-Altaisk: GAGU Publ., 1998, pp. 76-81, (in Russian).
Komissarov, S.A., Kompleks vooruzheniia drevnego Ki-taia. Epokha pozdnei bronzy [Armament Complex of Ancient China. Late Bronze Age], Novosibirsk: Nauka Publ., 1988, 120 p., (in Russian).
Kotenko, Iu., Indeitsy Velikikh ravnin [Indians of the Great Plains], Moskow: Tekhnika — molodezhi Publ., 1997, 158 p., (in Russian).
Kubarev, V.D., Kurgany Ulandryka [Barrows of Ulan-dryk], Novosibirsk: Nauka Publ., 1987, 301 p., (in Russian).
Kubarev, V.D., Drevnie zerkala Altaia [Ancient Mirrors of Altai], Arkheologiia, etnografiia i antropologiia Evrazii, 2002, no. 3, pp. 63-77, (in Russian).
Kulemzin, V.M., O khantyiskikh shamanakh [About Khanty Shamans], Tartu: Otdelenie fol'kloristiki ELM Publ., 2004, 210 p., (in Russian).
Kyzlasov, L.R., Drevniaia Tuva (ot paleolita do IX v.) [Ancient Tuva (from the Paleolithic to the 9th Century)], Moskow: MGU Publ., 1979, 207 p., (in Russian).
Lactantius, Bozhestvennoe ustanovlenie. Kn. I-VII [Divinae institutiones. Books I-VII], St. Petersburg: Izdatel'stvo Olega Abishko Publ., 2007, 512 p., (in Russian).
Latyshev, V.V., Izvestiia drevnikh pisatelei o Skifii i Kavkaze [Data of Ancient Writers about Scythia and the Caucasus], in: Vestnik drevnei istorii, 1947, no. 3, pp. 233-315; 1948, no. 2, pp. 215-314, (in Russian).
Luk'iashko, S.I., O skifskikh shchitakh [About Scythian Shields], Vestnik VolGU. Seriya 4: Istoriia. Religiovede-nie. Mezhdunarodnye otnosheniia, 2017, vol. 22, no. 4, pp. 6-16, (in Russian).
Magail, J., Tsatsiin Ereg, site majeur du début du Ier millénaire en Mongolie, in: Bulletin du Musée d'Anthropologie préhistorique de Monaco, 2008, no. 48, pp. 107-121.
Marsadolov, L.S., Novaia semantika zoomorfnykh obra-zov na sarkofage iz kurgana Bashadar-2 na Altae [New Semantics of Zoomorphic Images on a Sarcophagus from the Bashadar-2 Barrow in Altai], Narody i religii Evrazii, 2020, no. 3 (24), pp. 127-150, (in Russian).
Munkhbaiar, Ch.B., O bronzovom vtoke, naidennom na Mongol'skom Altae [About the Bronze Tip Found in the Mongolian Altai], in: Sovremennye resheniia aktual'nykh problem evraziiskoi arkheologii. Vol. 3, Barnaul: AlGU Publ., 2023, pp. 186-192, (in Russian).
Novgorodova, E.A., K voprosu o drevnem tsentral'no-aziatskom zashchitnom vooruzhenii (seredina I tys. do n.e.) [On the Question of Ancient Central Asian Defensive Weapons (mid-1st Millennium BC)], in: Sootnoshenie drevnikh kul'tur Sibiri s kul'turami sopredel'nykh territorii, Novosibirsk: Nauka Publ., 1975, pp. 223-228, (in Russian).
Novgorodova, E.A., Drevniaia Mongoliia [Ancient Mongolia], Moskow: Nauka Publ., 1989, 383 p., (in Russian).
Pavsanii, Opisanie Ellady T. I. [Description of Hellas, vol. 1], St. Petersburg: Aleteiia Publ., 1996, 336 p., (in Russian).
Podoroga, V., Fenomenologiia tela. Vvedenie vfilosofskuiu antropologiiu (materialy lektsionnykh kursov 19921994 godov) [Body Phenomenology. Introduction to Philosophical Anthropology (Materials of Lecture Courses 1992-1994)], Moskow: Ad Marginem Publ., 1995, 340 p., (in Russian).
Poliakov, A.G., Boevye shchity pazyrykskikh plemen Al-taia. Kursovaia rabota [Battle Shields of the Pazyryk Tribes of Altai. Course Work], Abakan: HakGU Publ., 2014, 41 p., (in Russian).
Polosmak, N.V., «Steregushchie zoloto grify» (ak-alakhin-skie kurgany) ["Gold-Guarding Vultures" (Ak-Alakha Barrows)], Novosibirsk: Nauka Publ., 1994, 125 p., (in Russian).
Polosmak, N.V., Vsadniki Ukoka [The Riders of Ukok], Novosibirsk: Infolio-press Publ., 2001, 336 p., (in Russian).
Rudenko, S.I., Kul'tura naseleniia Gornogo Altaia v skif-skoe vremia [Culture of the Population of Gorny Altai in the Scythian Time], Moskow; Leningrad: AN SSSR Publ., 1953, 402 p., (in Russian).
Rudenko, S.I., Kul'tura naseleniya Tsentral'nogo Altaya v skifskoe vremya [Culture of the Population of Central Altai in the Scythian Time], Moscow; Leningrad: AN SSSR Publ., 1960, 359 p., (in Russian).
Samashev, Z., Bazarbaeva, G., Jumabekova, G., Sungatai, S., Berel: Al'bom [Berel: Album], Almaty: Obshchest-vennyi fond podderzhki istoriko-arheologicheskikh pamiatnikov i kul'turnogo naslediia «Berel» Publ., 2000, 56 p., (in Kazakh, English, Russian).
Samashev, Z., Jumabekova, G.S., Bazarbaeva, G.A., Kon-skoe snariazhenie drevnikh skotovodov Altaia: opyt re-konstruktsii (po materialam kurgana № 10 mogil'nika Berel) [Horse Equipment of the Ancient Pastoralists of Altai: Experience of Reconstruction (Based on the Materials of Barrow No. 10 of the Berel Barrow Ground)],
Arkheologicheskii al'manakh, 2010, no. 21, pp. 251-286, (in Russian).
Savinov, D.G., Olennye kamni v kul'ture kochevnikov Evrazii [Deer Stones in the Culture of Eurasian Nomads], St. Petersburg: SPbGU Publ., 1994, 208 p., (in Russian).
Solov'ev, A.I., Oruzhie i dospekhi: Sibirskoe vooruzhenie: ot kamennogo veka do srednevekov'ia [Weapons and Armor: Siberian Weapons: from the Stone Age to the Middle Ages], Novosibirsk: Infolio-press, 2003, 224 p., (in Russian).
Stukalin, Iu.V., Entsiklopediia voennogo iskusstva indeit-sev Dikogo Zapada [Encyclopedia of Military Art of the Wild West Indians], Moskow: Iauza; Eksmo Publ., 2008, 688 p., (in Russian).
Terenozhkin, A.I., Mozolevskii, B.N., Melitopol'skii kurgan [Melitopol Barrow], Kiev: Naukova dumka Publ., 1988, 264 p., (in Russian).
Tishkin, A.A., Izobrazheniia shchitov na «olennykh» kam-niakh i osobennosti ikh izucheniia [Images of Shields on "Deer" Stones and Peculiarities of their Study], in: Izobrazitel'nye i tekhnologicheskie tradicii rannikh form iskusstva (2). Pamiati E.G. Devlet (Trudy Sibirskoj as-sociacii issledovatelei pervobytnogo iskusstva, vol 12), Moskow; Kemerovo: Kuzbassvuzizdat Publ., 2019, pp. 335-347, (in Russian).
Varenov, A.V., Rekonstruktsiia in'skogo zashchitnogo vooruzheniia i taktiki armii po dannym oruzheinykh kladov [Reconstruction of the Yin Defensive Weapons and Tactics of the Army According to the Data of the Armory], in: Kitai v epokhu drevnosti, Novosibirsk: Nauka Publ., 1990, pp. 56-72, (in Russian).
Verner, E., Oruzhie Kitaia. Razvitie traditsionnogo oruzhi-ia [Weapons of China. Development of Traditional Weapons], Moskow: Tsentrpoligraf Publ., 2009, 157 p., (in Russian).
Volkov, V.V., Olennye kamni Mongolii [Deer Stones of Mongolia], Moskow: Nauchnyi mir Publ., 2002, 248 p., (in Russian).
Поступило в редакцию: 27.04.2023 Рекомендовано в печать: 08.06.2023 Опубликовано: 14.06.2024
Article
Submitted: 27.04.2023 Accepted: 08.06.2023 is published: 14.06.2024
