CC BY
84
Е. Д. Борщукова
ПАТРИОТИЗМ В ПОНИМАНИИ ПРОТИВНИКОВ ВЛАСТИ СОВЕТОВ. ПО МАТЕРИАЛАМ АЛЬМАНАХА «БЕЛАЯ АРМИЯ. БЕЛОЕ ДЕЛО»
В статье на основе опубликованных, но малоизвестных воспоминаний анализируется специфика патриотизма различных участников Белого движения. В ней исследуется понимание патриотизма участниками Белого движения.
Ключевые слова: патриотизм, любовь к Родине, Отечество, Белое дело, Белое движение, белогвардейцы, контрреволюция, Гражданская война, Советы, советская власть, противостояние.
E. Borshchukova PATRIOTISM IN UNDERSTANDING OF OPPONENTS OF THE SOVIET AUTHORITY. BASED ON THE ANTHOLOGY “WHITE ARMY. WHITE BUSINESS”
The article deals with the specificity of patriotism among participants of the White Movement on the basis ofpublished, but little-known memoirs. Understanding of patriotism by participants of the White Movement is investigated in the article.
Key words: patriotism, love for the native land, fatherland, White Business, White Movement, White Guards, counterrevolution, Civil War, Soviets, Soviet authority, opposition.
Исторический альманах «Белая армия. Белое дело» выходит в Екатеринбурге с 1995 г., однако почти неизвестен не только широкому кругу историков, но и специалистам, изучающим различные аспекты Гражданской войны в России. Причин его неизвестности несколько. Во-первых, это издание было и остается региональным, хотя вопросы, затрагиваемые в нем, рассматривают исторические события, происходившие во всех регионах постимперской России. Во-вторых, до настоящего времени из печати вышло всего 16 но-
меров этого издания. В-третьих, причиной малой известности альманаха является то, что он издается небольшим тиражом. Еще одной причиной не очень широкой известности альманаха стало, на мой взгляд, то обстоятельство, что он весьма субъективен. Все его публикации нацелены не столько на объективное исследование Белого движения, сколько на его воспевание. Это лишает альманах значительного круга авторов и читателей, способных активно содействовать популяризации издания.
Несмотря на многочисленные проблемы, «Белая армия. Белое дело» все же публикуется, выдерживая конкуренцию многочисленных научных и научно-популярных журналов, в которых в той или иной мере история Белого движения находит свое отражение.
Важной особенностью екатеринбургского издания стало то, что в нем выходят из печати воспоминания, письма и другие документы участников Гражданской войны, воевавших против власти Советов, большая часть которых по разным причинам исследователям прежде не была знакома. Некоторые документы прежде никогда не публиковались, иные были изданы в эмигрантских журналах и сборниках статей.
Представляется, что важной особенностью этого исторического альманаха является то, что в нем публикуются сведения о деятельности и взглядах людей малоизвестных, а порой и вовсе забытых историками. Авторы документов — часто рядовые воины, младшие командиры, в лучшем случае, командиры подразделений, а иногда воинских частей.
Документы, введенные в научный оборот альманахом, дают возможность составить более четкое представление о том, как понимали патриотизм многочисленные противники нового общественного строя в России.
Представляет интерес и круг публикаторов источников. Среди них преподаватели вузов, учителя, военнослужащие, журналисты, музейные работники, инженеры, архивисты, коллекционеры, переводчики, студенты, историки-любители, художники, юристы. Изучая историю Белого движения в том или ином регионе, деятельность различных участников войны, они часто находят в архивах, в малодоступной печати документы, имеющие важное научное значение.
Нередко об особенностях белогвардейского патриотизма говорят совершенно неожиданные источники, опубликованные в альманахе. Так, в 1992—1993 гг. в государственном архиве Хабаровского края с секретного хранения на открытое были переданы различные издания, вывезенные советскими архивистами в 1945 г. из Харбина, известные исследова-
телям как «эмигрантские фонды». Среди более чем 800 изданий, включая газеты и журналы, была эмигрантская художественная литература — совершенно не изученные издания, к которым никто никогда не относился как к историческому источнику. Альманах «Белая армия. Белое дело» в 1997 г. опубликовал обзор содержания этих фондов, подготовленный ведущим археографом государственного архива Хабаровского края Н. А. Соловьевой, в котором автор довольно подробно остановился на исследовании содержания многих изданий. В частности, анализируется содержание поэтического сборника «Горные взлеты», выпущенного в Харбине в 1930 г. Одним из двух его авторов была поэтесса Марианна Колосова, стихи которой очень точно передают патриотические чувства человека, оторванного от Родины, но продолжавшего любить ее самозабвенно и искренне:
Что может быть святей и проще Святых, родных, любимых мест,
Где над березовою рощей Сверкает на часовне крест?
Тускнеют, блекнут все химеры Перед сиянием креста.
Я не сменю отцовской веры,
Она, как жизнь и смерть проста [4, с. 151].
Эти поэтические строки очень емко характеризуют суть эмигрантского патриотизма. Под ним автор понимает любовь к малой родине и верность православной вере, доставшейся ему от предков. Сравнение веры с сутью человеческого бытия — с единством жизни и смерти, с их мудрой и бесконечно непознанной простотой — это образец патриотизма людей из той, «прошлой», совершенно несоветской, жизни. Стихи Марианны Колосовой очень личные и отражают ее собственные переживания, но одновременно с этим они, вероятно, созвучны с пониманием сущностных основ патриотических чувств большинства эмигрантов, расставшихся с Россией из-за своего поражения в войне с властью Советов.
Удивительно, но очень похоже, идеи патриотизма звучали в поэтическом творчестве другого белого эмигранта — в стихах Всеволода
Никандровича Иванова (1888—1971). Еще в конце Гражданской войны в стихотворении «Трупы» он, описывая гибель своих товари-щей-белогвардейцев, подметил: «И гибель их, как жизнь, казалась так проста» [5, с. 142]. Для В. Н. Иванова, как и для многих его товарищей, патриотизм — это вооруженная борьба против Советской власти. Не случайно, Советская власть для него ни что иное, как сообщество «творцов новой жизни, хамов с низкими лбами» [5- с. 142].
Для белогвардейцев, а позже для эмигрантов патриотизм — прежде всего ненависть к Советам, к большевикам. То есть синонимом любви был ее антипод — чувство ненависти. Такова была специфика жестокого времени Гражданской войны.
Но патриотизм далеко не всегда проявлял себя на фоне «классовых битв». Это, в частности, видно из многочисленных писем солдата белогвардейца Н. А. Петрова его матери Августе Николаевне Петровой. Для ее сына Николая патриотизм — это возможность побыть дома в кругу родных, попросту попить с ними чаю и поговорить по душам. Уже в семнадцать лет Николай, участвуя в боевых действиях, был свидетелем того, как его товарищи жестоко расправлялись с пленными красноармейцами. Но, судя по его письмам, он не разделял той ненависти своих товарищей. Более того, судьбе было угодно, что он стал красным командиром и погиб осенью 1920 г. в боях против Войска Польского [2, с. 80—102]. Кстати, представляют интерес обстоятельства, позволившие обратиться к этим документам. Несколько лет назад ученики одной из омских школ нашли на чердаке заброшенного дома пачки старых фотографий и писем, принадлежавших семье Петровых, и принесли их в краеведческий музей. Это обстоятельство позволило проанализировать письма, подготовить их к публикации.
Ценным источником, дающим возможность исследовать нравственные ценности противников Советской власти, в том числе содержательную сторону их патриотических чувств, стали протоколы допросов белогвардейцев, оказавшихся в плену. В частности,
представляют интерес протоколы допросов генерал-майора А. П. Перхурова, проведенных сотрудниками особого отдела ВЧК при 3-й армии РККА весной — летом 1921 г. Эти документы в настоящее время хранятся в архиве УФСБ по Свердловской области. Боевой генерал в ответах на вопросы не употреблял понятие «патриотизм», но в его ответах на поставленные вопросы видны основные нравственные ориентиры этого человека. Они носят явный демократический характер. У допрашиваемого хватило смелости заявить сотрудникам ВЧК о недопущении никакой, в том числе и Советской властью, политики, нацеленной лишь на собственное утверждение вопреки интересам народа. Особенно четко его взгляды — взгляды заключенного Екатеринбургского исправительного дома — были сформулированы в заявлении, написанном им на имя председателя ВЦИК М. И. Калинина. С иронией бывший генерал писал: «Признаю себя еще виновным и в том, что не соответствую действующей структуре советской власти, при которой центральная власть оказывается так же изолированной от действительных чаяний народа, как и при старом режиме, и вынуждена оценивать действия с точки зрения докладчиков, а не по непосредственному общению с народом. Глубоко верю, что власть должна находиться в руках всего народа, а не какой-либо партии или определенных партий. Убежден, что правильное строительство Республики возможно только при полном и постоянном представительстве народа и участии его представителей в решении всех вопросов. Народный парламент должен состоять не из партийных представителей, а представителей с мест, людей честных, толковых, ясно знающих нужды, быт и средства того района, от которого они избраны» [3, с. 85].
Объяснив свою жизненную позицию, А. П. Перхуров заявил, что его совесть перед народом совершенно чиста, что он не может мириться с царящими при советской власти произволом, бесправием, издевательством над личностью, хищениями и другими аморальными поступками. «Не имея возможности про-
тестовать против этого легальным путем (посредством печати), — писал заключенный, — я хотел бы заняться исключительно земледельческим трудом в малонаселенной местности и так дождаться улучшения положения»
[3, с. 86].
Представляется, что такое заявление — свидетельство российского патриотизма, достойного уважения. А. П. Перхуров не писал возвышенных слов о своей любви к Родине, но его устремления говорили убедительно о его отношении к Отчизне.
В нескольких номерах альманаха на протяжении ряда лет (2000—2004) публиковались воспоминания участника Белого движения на юге России подпоручика Власа Семеновича Гвоздева, ставшего спустя годы инженером-мелиоратором, кандидатом технических наук, создателем научно-исследовательского института комплексного использования и охраны водных ресурсов Урала. Род Гвоздевых происходил из бояр Черниговской губернии. По преданию один из его предков был шутом Иоанна Грозного и за неосторожную фразу получил от царя смерть [1, с. 113].
При всей своей субъективности мемуары В. С. Гвоздева очень честно отражают настроений офицерства Белой армии в период отступления деникенцев. В частности, он отмечал, что многие офицеры, не редко с женами, под различными предлогами покидали службу, не желая больше воевать. Сам же Влас Семенович продолжал бороться против Советской власти, считая, что он выполняет свой воинский и патриотический долг. При этом он был человеком высокой чести, имевшим четкое представление о нравственности. Например, встретив на фронте и полюбив Наталью Сергеевну — молодую и красивую замужнюю женщину, помещицу, выпускницу Московского Екатерининского института, он тем не менее сумел сдержать свои чувства, удержался от развития отношений с этой незаурядной женщиной. Одним из мотивов принятия им своего решения было понимание того, что он, офицер, должен в это время служить Отечеству, а не заниматься устройством личной жизни [1, с. 113-120].
Автор мемуаров очень правдиво писал об отношении своих товарищей к происходившим событиям. В частности, он подчеркивал, что многие из них уходили из жизни не потому, что погибали в бою, а в результате свирепствовавшего в то время сыпного тифа. Эта массовая болезнь порой сеяла панику среди белогвардейцев. Некоторые не выдерживали и, боясь заразиться, покидали свои подразделения и части. Но наиболее стойкие оставались верными присяге и любви к Родине до конца, презирая малодушных. Автор воспоминаний писал о командире железнодорожного батальона полковнике Иванове. Даже умирая, тот не страшился смерти и осуждал тех, кто дрогнул: «Подлецы... Стыдно за них» [1, с. 118].
Чтобы понять «лабораторию» формирования патриотизма в Белой армии, следует попытаться проникнуться ее духом, попытаться сопереживать размышлениям военнослужащих, особенно в период их отступления под натиском красноармейцев. Вот как описывал В. С. Гвоздев один из разговоров своих сослуживцев, произошедший в самом конце их пребывания в действовавшей армии:
— Придется драпать за границу, - резюмировал кто-то, — только куда и как? Говорят, англичане всех, кто попадает на их суда, везут в Египет, а французы на своих судах — в Алжир, в Иностранный легион.
Кадровый офицер, капитан Мокроусов, хотел бы попасть в иностранный легион, а Дымов и Кочешков предпочитали уехать в славянские страны — Чехословакию или Болгарию. Спокойнее всех Покута, он готов ехать куда угодно.
— Была бы шея, хомут найдется.
— Тебе хорошо, Лев Михайлович, ты инженер, ты везде найдешь себе работу. А каково нам, офицерам, которые, кроме командования ни на что не способны, — с завистью проговорил Мокроусов.
Всех беспокоило незнание иностранных языков, ведь в наших школах совсем не учили разговорной речи! Я отметил про себя, что, не смотря на постоянные пятерки по французскому языку, разговаривать по-французски не умею.
— Хочешь знать немецкий язык — заведи любовницу немку, хочешь знать французский — заведи француженку! — Петр Михайлович Белов-Тихонов говорил это совершенно серьезно, и только в глазах у него бегали веселые огоньки.
— А вы, Петр Михайлович, говорите по-немецки?
— А как же! И по-французски говорю.
Общий понимающий хохот доставил Петру Михайловичу удовольствие, и он слегка улыбался, самодовольно поглаживая, седые усы.
— Египет! Там пирамиды и сфинксы, там самое древнее орошение! Как интересно было бы поехать туда! — как бы угадывая мои мысли, заговорил Яглов. — Смотрю на вас, слушаю
— все хотите ехать за границу. А я боюсь покидать Россию, ведь дело тут не в языке, всякому языку научиться можно, и не в работе — никакая работа меня не пугает, — дело в том, что оставляем мы здесь своих родных и близких, теряем свои привычки.
Как всегда, стараясь всех примирить, Ягло-ву возражал Белов-Тихонов.
— Ты правильно говоришь, Виталий Тимофеевич, но надо ли из-за этого рисковать жизнью: ведь живем-то мы один раз. Да и посмотреть, как другие люди живут, тоже любопытно [1, с. 119—120].
Этот эпизод из мемуаров В. С. Гвоздева очень любопытен с точки зрения понимания патриотизма белогвардейского офицерства. Нетрудно заметить, что многие с интересом и без особого сожаления об отъезде из России готовились встретить новую жизнь за границей. Они не произносили высоких слов о любви к Родине, но боязнь расставания с Отечеством для них была вполне объяснимой обыденными причинами. Им очень не хотелось не только расставаться с близкими людьми, но и терять то, что было свойственно обычным русским людям, что накапливали их предки на протяжении многих столетий. Им не хотелось терять не столько свой социальный облик (об этом они тогда почти не думали), сколько было пронзительно жаль расставаться со своей «русскостью» во всем
ее многообразии. Вероятно, это и было одной из важных граней патриотизма, граней, во многом определяющей самобытность русских людей.
Мемуары В. С. Гвоздева дают возможность задуматься над тем, что российский патриотизм в годы Гражданской войны был настолько силен, что на время делал духовными союзниками даже представителей противоборствовавших сил. Пример тому — воспоминания этого бывшего белогвардейского офицера о событиях 1920 г., когда Войско Польское вступило в пределы Советского государства. Вот как описывал те события Влас Семенович: «Польша, не объявляя войны, неожиданно двинула свои войска на восток против советского государства. И ее войска, легко преодолевая сопротивление Красной армии, уже через две недели захватили Киев и даже переправились через Днепр. Это привлекло всеобщее внимание. Заговорили о «собирателе» Пилсудском, который хотел владеть землями «от моря до моря» — от Данцига до Одессы, которые в границы новой, объединенной после векового раздела Польши хотел включить и Белоруссию, и Правобережную Украину. Среди наших офицеров встречались и такие, кто откровенно радовался успехам поляков, злорадствовал в адрес большевиков и их незадачливой армии. Иные молчали, не рискуя отдать свои симпатии ни той, ни другой стороне. У большинства же офицеров заговорили национальные чувства. Они болезненно восприняли поражение России, радовались, когда Советам удалось остановить наступление, а Первой конной армии обратить поляков в бегство.
— Ох, и всыпал же Буденный полякам. — делился новостями приехавший из Севастополя Белов-Тихонов. Глаза его блестели от удовольствия, усы шевелила улыбка» [1, с. 103].
Такой взгляд белогвардейцев на ход советско-польской войны до сих пор не был известен в исторической литературе. Он дает важный повод для размышления: белогвардейцы, находившиеся в то время в Крыму вместе с автором мемуаров, не могли не понимать, что успех конной армии Буденного будет способ-
ствовать тому, что у войск Юго-Западного фронта РККА появится возможность оттянуть свои силы для борьбы с врангелевцами, как, впрочем, впоследствии и случилось. И тем не менее осознание национальной общности со своим противником — с красноармейцами — возобладало и позволило печалиться их военным неудачам и позже — радоваться их успехам в боях. Представляется, что и в этом удивительным образом проявился российский патриотизм белогвардейцев. В таком контексте, возможно, он воспринимается несколько не привычно, но тем не менее особенно убедительно. Это дает основание утверждать, что в период Гражданской войны имели место случаи, когда над классовым противоборством, над классовой ненавистью возвышалось более сильное чувство — чувство любви к соотечественникам, чувство сопереживания с ними, что, по существу, представляет собой одну из сторон патриотизма.
В мемуарах показано, как по-разному реагировали бывшие военнослужащие Белой армии на нахождение в вынужденной эмиграции. Подавляющее большинство испытывало огромные материальные трудности, которые становились главной жизненной проблемой. Но для многих невозможность быть рядом с близкими, жить на родной земле была куда важнее, чем отсутствие денег, жилья, работы и прочного социального статуса.
Любопытно, что разные категории военнослужащих не одинаково переносили изгнание. Молодые офицеры легко отказывались от военных привычек, что позволяло им быстрее адаптироваться в новых условиях. Кадровые офицеры не столько тосковали по Родине, сколько переживали потерю армейских привилегий [1, с. 100].
Совсем иначе переживал свое нахождение за границей рядовой состав, в том числе и казаки, обратившиеся однажды к автору мемуаров:
«— Господин поручик, по какой дороге надо идти, чтоб в Россию попасть?
— Вы что пешком идти хотите? Ведь это же очень далеко!
— Ну и что ж, что далеко, года за два дойдем?
— Раньше дойдете.
— Вот и хорошо, — обрадовались казаки, — вы только скажите, по какому берегу идти и в какую сторону?
План похода на Дон, где остались жены и дети, оказался у них хорошо продуманным во всех деталях. Казакам нужно было только точно знать, в каком направлении идти. Долго и обстоятельно рассказывал я, как, двигаясь все время по берегу моря, придут они в русский город Батум; назвал, какие турецкие города будут у них на пути. Через несколько дней вся команда с вещами высадилась на азиатский берег Басфора» [1, с. 101].
Представляется, что этот поступок донских казаков — не просто стремление отправиться домой к своим семьям. В этом решительном поступке видится нечто большее: понимание ими невозможности жить без Родины, без любимого Отечества.
Находясь в эмиграции, бывшие белогвардейцы нередко были вынуждены идти на какие-то нравственные компромиссы. При этом их глубинные убеждения, как правило, оставались неизменными. Вот лишь один из примеров, подтверждающих это. На территории Турции, где находились эмигранты, активно действовали представители Петлюры, набиравших добровольцев из числа эмигрантов-украинцев. Автор мемуаров описывал такой диалог с одним из своих бывших сослуживцев В. В. Петровым:
«— А как Вы, Вячеслав Васильевич, устроились здесь?
— Никак я не устроился. Получая пособия, как беженец, кое-что продал, а сейчас флиртую с представительством Петлюры.
— Как это? — удивился я.
— Да видите ли, здесь есть представительство Петлюры, которое берет на себя заботу об украинцах. Там считают, что после разгрома Врангеля к ним должны примкнуть все украинцы, что были в его армии. Они в этом заинтересованы. Чем больше их будет, тем больше оснований требовать отделение Украины от России. Вот я и воспользовался этим положением, пошел к петлюровцам и назвался «Петренко з пид-под Полтавы».
Благо документов не требуют. Надо только говорить по-украински. А я ведь харьковский студент-технолог и около Полтавы действительно бывал, там моя тетка живет. Петлюровцы мне выдали пособие, на него и живу сейчас. Обещают отправить в Германию, а я прошусь в Америку.
— Так Вы, что же, за самостийную Украину?
— Нет, что Вы! Я за «единую и не делимую», но ведь надо же приспосабливаться, иначе не проживешь» [1, с. 102].
Самым ярким и заметным проявлением патриотических чувств эмигрантов-белогвар-дейцев была их «знаменитая» ностальгия. Автор мемуаров вспоминал: «Особенно все любили, когда Дубровин под аккомпанемент Светницкого пел песню, слова которой бередили душу каждого из нас:
.Занесло тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И печалные ветра степные
Панихиду поют над тобой.
Сам взволнованный, Дубровин пел эту песню с большим чувством, не громко, мягким приятным баритоном. Печальную мелодию слушали, затаив дыхание.
...Не пробраться к любимым святыням,
Не услышать родных голосов.
Сдавливало горло, у многих на глазах появлялись слезы. Было бесконечно жаль и Россию, которая, казалось, погибала, захваченная жестокими большевиками, и самого себя, заброшенного далеко от Родины» [1, с. 104].
Еще одной стороной российского патриотизма была прочная духовная связь выходцев Дома Романовых с российским офицерством в эмиграции. В частности, королева Греции Ольга, дочь одного из российских великих князей, после Гражданской войны всячески протежировала воинам-эмигрантам [1, с. 112].
Справедливо утверждение о динамике патриотических чувств эмигрантов — бывших участников вооруженной борьбы с Советской властью. Во всяком случае, некоторая часть бывших белогвардейцев, к числу которой относился и В.С. Гвоздев, с интересом, а позже и с сим-
патией относилась к тем действиям, которые предпринимали руководители Советской власти. Они, в частности, с интересом следили за ходом Генуэзской конференции, отмечая среди положительного, на их взгляд, то, что многими оставалось незамеченным. Например, мимо внимания эмигрантов не прошло то обстоятельство, что советская делегация, приехав в Геную, разместилась на четырех этажах лучшего отеля города «Палаццо империале», в котором останавливались, как правило, лишь главы государств и очень богатые люди. По этому поводу Влас Семенович вспоминал: «У меня, русского эмигранта, появилось чувство удовлетворения. Чичерин привез с собой три контейнера багажа и целый сонм прислуги, с ним был даже собственный портной. Выступавший последним нарком Чичерин произнес речь на французском языке и, выждав несколько секунд, повернулся в сторону Ллойда Джорджа, и сам повторил ее на английском, вызвав гром аплодисментов. По этому поводу газеты приводили фразу итальянской баронессы, присутствовавшей на конференции: «Кто сказал, что большевики невежды? Он говорит по-французски, как парижанин, и по-английски, как британец, и он знает, что Ллойд Джордж понимает только английский язык». Я, русский эмигрант, был горд главой делегации своей страны» [1, с. 113].
Эмигранты удивлялись и восхищались тому, что советский нарком иностранных дел встречался с королем Италии и Папой Римским, что советская делегация выдвинула к западным державам контрпретензию — возмещение ущерба, принесенного интервенцией, в сумме 50 миллиардов золотых рублей [1, с. 114].
Интервенты — недавние союзники белогвардейцев — были выставлены перед мировым общественным мнением в образе захватчиков и разрушителей, чьи прошлые действия рассматривались как преступные, и это вызывало поддержку некоторой части эмигрантских кругов. Поистине, огромная динамика взглядов, ставшая своеобразной инфраструктурой для формирования совершенно новых оттенков патриотического восприятия своей Родины.
В. С. Гвоздев был одним из тех, кто в силу своего патриотизма решился вернуться на Родину, хотя и понимал, что рискует жизнью. В эмигрантской анкете он искренне написал, что считает себя большевиком. В связи с этим представляет интерес его диалог со следователем:
«— Почему в анкете Вы назвали себя большевиком? — спросил меня следователь ГПУ, молодой, располагавший к себе парень, ничуть не похожий на следователя Особого отдела. — Вы что, находясь за границей, вступили в коммунистическую партию?
Я привык к своему положению арестованного, ожесточился и стал вести себя смелее, случалось даже вызывающе:
— Нет, просто я разделяю убеждения большевиков, вот и считаю себя большевиком. А разве приверженность к тем или другим политическим убеждениям обязательно должна быть оформлена вступлением в партию? — в свою очередь, задал я вопрос.
Вместо ответа следователь иронически продолжил:
— Что же Вам нравится у большевиков?
— Что нравится? Нравится отношение к людям, нравится, как Воровский на Генуэзской конференции защищал интересы Рос-
сии. вот, солдатская форма нравится, — я повернулся в сторону стоявшего у двери красноармейца в буденовке и с нашивками на груди, — он выглядит как старый русский витязь. А я националист и люблю все русское.
Следователь расхохотался:
— И большевик, и националист! Да вы совсем безграмотны в политических вопросах» [1, с. 128].
Дальнейший жизненный путь автора мемуаров показал, что он совершенно искренне относился к политическим и экономическим переменам в своей стране, стал известным ученым, организатором крупного научно-исследовательского центра, оставаясь при этом человеком искренним и последовательным в мыслях и поступках. Он был настоящим патриотом своей страны, независимо от того, какие политические катаклизмы происходили на его Родине.
Публикации мемуарной литературы на страницах екатеринбургского альманаха «Белая армия. Белое дело» дают возможность расширить наше представление о патриотизме противников Советской власти, позволяют увидеть патриотизм как многоплановое явление, отличающееся специфической динамикой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гвоздев В. С. Трудное начало. (Воспоминания) // Белая армия. Белое дело. 2002. № 11; 2003. № 13; 2004. № 14; 2008. № 16.
2. Дербуш О. А. Письма Н.А. Петрова матери — А. Н. Петровой с фронтов Гражданской войны. Лето 1918 — осень 1920 гг. / предисл. к публ. // Белая армия. Белое дело. 1997. № 3.
3. Перхурова А. П. Председателю ВЦИК тов. Калинину от заключенного в Екатеринбургском исправдоме // Белая армия. Белое дело. 2002. № 10.
4. Соловьева Н. А. Печатные издания русской харбинской эмиграции в фондах государственного архива Хабаровского края // Белая армия. Белое дело. 1997. № 3.
5. Якимова С. И. О духовно-нравственном предтечье дальневосточной эмиграции // Белая армия. Белое дело. 1997. № 3.
