CC BY
31
из этой ситуации предложен во втором разделе четвертой главы, в котором датется описание нового «модифицированного» подхода, при котором полученные результаты подвергаются оценке с точки зрения их достоверности и распределяются по нескольким категориям. Автором разработан алгоритм действий, предпринимаемых для этой оценки. «Это трудоемкий процесс, но, будучи тщательно выполнен, он дает возможность не только увеличить надежность полученных результатов, но и углубить наше понимание свт. Иоанна Златоуста, жизни городов Антиохии и Константинополя, а также Церкви и общества конца IV в. посредством опровержения или подтверждения ряда ключевых предположений» (р. 488). Так обозначенный процесс оценки достоверности наших знаний о происхождении гомилии дополняется затем учетом данных о включении гомилии в определенную последовательность, причем свидетельство внутренних данных гомилии может отторгнуть ее от той последовательности, в которую она традиционно включалась, и в то же время при отсутствии таковых обоснованное отнесение гомилии к определенной последовательности может дать какие-то данные для ее локализации.
В результате выделяются гомилии, локализация которых признается надежной и которые впоследствии служат сопоставительной базой для проведения дальнейших исследований. Происхождение остальных гомилий оценивается в качестве «возможного», «вероятного». С дальнейшим продвижением исследований происхождение отдельных гомилий может уточняться, становиться более определенным, а может быть изменено на противоположное. Достоинство предлагаемой методики состоит еще и в том, что противоречивые данные, наличествующие в составе одной гомилии, должны быть учтены целиком, а те, которые противоречат принятому в данный момент решению о локализации гомилии, не игнорируются, но сохраняются в базе данных на случай возможного пересмотра ее происхождения. Таким образом, происходит учет фактически всех данных о локализации гомилий, наличествующих в их составе.
Т. е. по охвату исследуемых данных и широте сделанных выводов новая система не уступает старой ни в чем, но по степени научной объективности во всем превосходит ее. В качестве образца применения новой системы автор приводит исследование, проведенное на так называемых «Новых гомилиях».
Можно было бы, вероятно, говорить о том, что автор рассматривает только гомилетический материал, оставляя в стороне трактаты и письма Златоуста, о том, что в книге ничего не говорится о принципиальном вопросе авторства, если бы объем и качество проделанной
на этом ограниченном — и все равно почти необъятном — участке работы не были столь высоки: они сочетают тонкость и чуткость подхода гуманитария со строго научным аналитическим мышлением, что встречается крайне редко и дает весьма ценные результаты, что и очевидно на примере рецензируемой книги.
В заключение хочется сказать о том, что новизна подхода, исследовательское мужество в применении строго научных методов на слишком недостаточно возделанной ниве хризостомики вызывает не только восхищение, но и здоровое чувство соперничества, тем более что белых пятен в патрологической науке более чем достаточно.
И. Л. Хлынова
Pasztori-Kupan I. Theodoret of Cyrus. L.; N. Y.: Routledge, 2006. (The Early Church Fathers; s. n.). 296 p.
Книга Иштвана Пастори-Купана, преподавателя истории христианской доктрины Венгерского Реформатского Богословского Института, который располагается в трансильванском Колоцваре, о блж. Феодо-рите Кирском, вышедшая в серии “The Early Church Fathers”, являет собой попытку создать труд, максимально полно и адекватно освещающий различные стороны наследия этого неоднозначного отца Церкви и способный дать ответ на мучающий всё богословское сообщество вопрос о том, насколько далеко простирались его несториан-ские или аналогичные симпатии и тенденции в его богословии. Большим подспорьем в этом (и одновременно аргументом в пользу правоты автора) должны послужить переводы текстов Кирского святителя. Эти тексты затрагивают как важнейшую и интереснейшую тему в творческом наследии святителя — христологию (причём написанные как в период до Эфесского Собора «О вочеловечении Господа» и «Опровержение Двенадцати анафематизмов Кирилла», так и после него «О том, что даже после вочеловечения Господь Иисус Христос единый Сын» и Шестнадцатое письмо к епископу Ири-нею), — так и не столь концептуально значимые стороны творчества блж. Феодорита — триадологию (трактат «О Святой и Животворящей Троице», имеющий, правда, тот интересный аспект, что нормативная каппадокийская триадологическая схема в нём, вроде бы, требует признания идентичности превечного Логоса и воплощённого Иисуса, хотя трактат этот — до-эфесский; но это можно списать на простую языковую зависимость от текстов Великих Каппадокийцев,
которая встречается и в откровенно несторианских творениях и которая должна просто служить мерилом ортодоксии) и полемику с представителями эллинистического мировоззрения («Излечение эллинских безумий») и христианских ересей («Сборник языческих баснословий»). Довольно сложно объяснить необходимость присутствия в книге двух последних из вышеупомянутых произведений — разве что автор пытается прояснить и как можно точнее ввести нас в ситуацию жизни и деятельности объекта своего исследования, к которому он, по собственному признанию, испытывает чувство особенного почтения. С точки зрения содержания они не содержат ничего принциально нового, что не было бы отражено в более ранних работах других святых отцов — например, в «Панарионе» свт. Епифания Кипрского, — которыми блж. Феодорит явно пользовался.
Собрание переводов текстов является второй частью книги, первая же часть представляет собой, с одной стороны, попытку дать краткое описание жизни блж. Феодорита, нарисовать его облик как человека одновременно благочестивого и широко образованного, искусного как в богословских рассуждениях, так и в церковной политике и деле управления паствой, а с другой — воссоздать и понять ход мысли кирского святителя; прежде всего — в пререкаемой области христологических споров.
Как известно, в субкультуре богословских исследований идут споры о истинном значении христологического учения блж. Феодорита. Было ли оно всегда православным, или Эфесский Собор является неким переломным моментом в эволюции его христологических представлений, а может, блж. Феодорит так в действительности и не отошёл от несторианских заблуждений, навязанных ему его школой (а школа, как известно — великая вещь, от влияния которой так просто не уйдёшь), опирающейся на авторитет и стиль мышления Феодора Мопсуестийского, от которого он никогда не отрекался?
Автор предпочитает первый вариант. Согласно его мнению, которое он пытается подтвердить текстами, блж. Феодорит никогда не отступал от православного воззрения на Христа, выраженного оро-сом Халкидонского Собора, на котором, как известно, блж. Феодорит был признан вполне православным после того, как анафематствовал Нестория. Осуждение же на Пятом Вселенском Соборе до-эфесских сочинений блж. Феодорита автор рассматривает как торжество одной — вполне, впрочем, по мнению автора, легитимной, — из ветвей православной христологий (то есть александрийской, выраженной неохалкидонским течением) над другой ветвью, не менее легитимной (то есть антиохийской, выраженной т. н. старшими халкидонитами).
По мнению Пастори-Купана, который, кстати говоря, является пастором реформатской церкви, неохалкидонизм и его торжество на Пятом Вселенском Соборе являются продолжением агрессивной церковной политики свт. Кирилла Александрийского и сужают широту христологического мышления Церкви, гармонично установленную Халкидонским Собором и принимающую тенденции обоих направлений. Автор стремится убедить нас, что антиохийское понимание Христа является вполне укорененным в традиции, тогда как александрийское, представленное свт. Кириллом — несмотря на православие концепции и благие намерения как самого александрийского архиепископа, так и его продолжателей, — мало того, что агрессивно, нетерпимо и предвзято-близоруко по отношению к своим оппонентам, так ещё и, что, впрочем, доказано довольно убедительно, опирается на нововведённые самим свт. Кириллом в православное богословие концепции «общения свойств» и др., имеющие, вдобавок, сомнительное аполлинарианское происхождение. Таким образом, несмотря на изначальное утверждение автора о том, что оба подхода к единству во Христе в сущности равноправны и идентичны, антиохийский у него оказывается все-таки более равноправным. К несомненным негативным сторонам книги, которые в корне уничтожают любую попытку адекватно рассмотреть христологичесие дискуссии классического святоотеческого периода, относится довольно распространённая попытка отождествить понятия «лица», «ипостаси» и новейшую концепцию «личности». Как известно, уже сам свт. Кирилл, не говоря уже о его последователях, отказывался отождествлять «ипостась» и «лицо», — тем более современная персоналистическая концепция «личности», особенно отождествляемая с упомянутыми терминами, чересчур упрощает всё содержание христологических споров, создавая у современных богословов и просто людей, интересующихся христианской доктриной, совершенно искажённое представление и оставляя зачастую несформулированный вопрос: «А чего они там, собственно, спорили-то? И так ведь всё ясно». В то время как основной вопрос, вопрос о субъекте страдательных состояний, особенно учитывая цитирование автором одного из самых сомнительных текстов блж. Феодорита, освещающего эту тему, остаётся без ответа.
Также несколько удивляет попытка обосновать единство субъекта во Христе литургическим единством поклонения. Всем известен восторг и пиетет, испытываемый авторами западной традиции перед богослужением восточной Церкви. Однако же, как и любой восторг, он легко переходит границы разума. Уже свт. Кирилл в «Двенадцати анафематизмах» обращал внимание на то, что единство поклонения
может вполне скрывать за собой двойственность объектов поклонения. Хотя автор знает об этом, но всё-таки склоняется к мысли о догматической значимости единого поклонения.
Ещё один вопрос, который обойдён автором, но который всё-та-ки не может не возникнуть у пытливого читателя (и кажется, что он вполне обоснован): если до-эфесские труды блаж. Феодорита православны, на чём и настаивает автор, то в чём же состоит его фундаментальное отличие от Нестория и Феодора Мопсуестийского? Или они тоже непонятые православные, как настаивают некоторые? Разве не-зльзя и их оправдать по той же схеме? Ведь оправдывает же Пастори-Купан весь до-эфесский язык блж. Феодорита, заимствованный у Феодора, ведь не обращает же он внимания на то, что и после Эфесского Собора блж. Феодорит избегает говорить об ипостаси Христа, а говорит только о Лице.
Подводя итоги, можно сказать, что данная книга о блж. Феодо-рите представляет собой довольно интересный и сравнительно полный набор текстов, довольно адекватно и полно представляющих творческое наследие святого, хотя можно выразить сожаление об отсутствии хотя бы каких-либо кусков из «Эраниста» или «Истории сирийских монахов» (раз уж присутствуют полемические тексты, представляющие отношение блаж. Феодорита к внешним, почему бы не быть среди этой антологии и тексту об окружавших его героях веры?). Автор также составил довольно прочувствованный рассказ о жизни кирского епископа, однако аналитическая часть, кажется, содержит несколько досадных и весьма существенных промахов. Несмотря на широту цитации, некоторые основные выводы необоснованны, ряд острых вопросов обойдён стороной.
С. А. Медведев
Нот С. В. Asceticism and Christological Controversy in Fifth-Century Palestine: The Career of Peter the Iberian. Oxford: Oxford University Press, 2006. (Oxford Early Christian Studies; s. n.) 544 p.
Работа Корнелии Б. Хорн о раннем антихалкидонском монашеском движении в Палестине во второй половине V в., несомненно, может дать многое уму православного халкидонита. Дело тут не только в том, что понять возникновение (а значит, и смысл) внутренних аспектов учения Православной Церкви можно только в диалектическом диалоге с учением тех, кто нередко заставлял Её эти аспекты
формулировать. Ведь именно в тот момент, когда какой-то кусок Церкви ещё не так далеко оторвался от Неё и не так далеко отплыл, как айсберг от огромного континента, нам иногда на нём бывает легче разглядеть те облики Православия, которые в нашей повседневной духовной жизни бывают видны более мутно из-за того, что расстояние от еретиков до золотой для Православия эпохе меньше хотя бы темпорально. В тот момент, когда они отошли, расстояние между ними и Церковью было ещё не так велико и, может, мы сможем уловить в них, как в зеркале, то, что не можем иногда увидеть у себя вблизи.
В основу рассматриваемого исторического труда положена тщательная работа над огромным количеством источников и их систематизация, центром которой является история жизни раннего антихал-кидонского подвижника, монофизитского святого, Петра Ивера (413/7—491). Тщательное внимание к труду может ещё дать и некоторый урок для пытающегося разобраться в тайнах того, что же такое «научное» богословие, откуда берутся основания всех этих утверждений, например, о всевозможных влияниях. Ибо работа показывает не только необходимую широту охвата основы исследования (которыми являются произведения Иоанна Руфа, ученика Петра, написавшего его Житие и составившего сборник по образу патерика, содержащий речения и деяния анти-халкидонских аскетов, направленные против Собора) и сопутствующих материй (например, обзор археологических данных о монастырских строениях на Святой Земле).
Чего стоят одни только библиографические экскурсы в источники по истории грузино-византийских контактов или отношению древнехристианских писателей к останкам Креста Господня. А сколько может сказать случайному читателю случайно же найденное в сноске упоминание о том, что некий Шалва И. Нукубидзе в 1942 году опубликовал в издательстве Академии Наук Грузинской ССР статью «Тайна Псевдо-Дионисия Ареопагита», которая была переопубликована в 1944 г. (!) в «Известиях института языка, истории и материальной культуры им. Акад. Н. Я. Марра» и которая вызвала потом грандиозный отклик в учёной богословской европейской науке 50-х годов прошлого века! Несомненно, многие люди, интересующиеся религиозной проблематикой, смогут найти в книге подобные вызывающие интерес отсылки. Благодаря подобным полным описаниям, основанным на публикациях, имеющим ценность по крайней мере в учёных кругах, мы можем понять какое направление в области качества следует взять на вооружение русской православной церковно-исторической науке.
Сама работа состоит из четырёх глав, первой из которых является описание источников, которые д-р Хорн берёт за основу своего
