CC BY
16
УДК 82.091
DOI 10.36622/AQMPJ.2022.44.65.010
Институт языкознания РАН, кафедра иностранных языков
кандидат филологических наук, доцент, Гончарова Н.Н.
Россия, г. Москва, тел. +7 (903) 763-84-58 e-mail: nng@bk.ru
Institute ofLinguistics, Department of Foreign Languages,
Candidate of Philology, associate professor Goncharova N.N.
Russia, Moscow, tel. +7 (903) 763-84-58 e-mail: nng@bk.ru
Н.Н. Гончарова
ПАСХАЛЬНЫЙ КАНОН ИОАННА ДАМАСКИНА КАК ИСТОЧНИК КОМПОЗИЦИИ «СТЕПИ» А.П. ЧЕХОВА
В статье рассматриваются аллюзии к пасхальному канону прп. Иоанна Дамаскина в «Степи» А.П. Чехова. Показано, что пасхальный канон служит одним из источников деления повести на главки. Выявлены сходства на уровне образности и композиции с библейскими песнями. Обнаруженные параллели, в основном, сводятся к следующим. Вишневый сад ^ского кладбища и степь, переход через которую рассматривается как таинство Крещения, сопоставимы с Красным морем из песни Моисея; вспомогательными образами крещения и воскресения служат купание в реке; пожар, в котором погибла семья Пантелея; гроза. Эпизоды купания и пожара содержат аллюзии к Книге пророка Даниила. Пророчица Анна представлена поющей женщиной, матерью Тита. Пришествие Бога, Которого ожидает пророк Аввакум, сравнимо с приездом графини Драницкой на постоялый двор, образ которой отсылает к притче о десяти девах. Спасенный Иона (и воскресший Христос) отображен в персонаже господина из церкви. Образ Настасьи Петровны Тоскуновой связан с Богородицей, речь о которой идет в девятой песне. Обнаружены структурные параллели с Книгой пророка Даниила, основанные на приеме обратного параллелизма, что позволяет соотнести основную тему повести с противостоянием Вавилона и Иерусалима. Концовка отражает событие Воскресения мертвых, брачный пир Пасхи. Проведено сравнение с пасхальным богослужением в целом; выявлены аллюзии к крестному ходу, открытию царских и дьяконских врат. Новизна работы заключается в том, что рассматриваемые параллели, насколько известно нам, пока не попадали в поле зрения исследователей.
Ключевые слова: композиция, аллюзия, пасхальный канон, библейские песни, «Степь», Иоанн Дамаскин,
Чехов.
N.N. Goncharova
ST. JOHN DAMASCENE'S CANON OF PASCHA AS A SOURCE OF THE COMPOSITION
OF ANTON CHEKHOV'S "THE STEPPE"
The paper deals with the allusions to St John Damascene's Canon of Pascha in Anton Chekhov's "The Steppe". The Canon of Pascha is shown to be one of the sources of the novella's division into chapters. A number of similarities in imagery and composition to the biblical canticles is revealed. The parallels are, mainly, as follows. The cherry orchard of N.'s cemetery and the steppe, the journey across which is regarded as the sacrament of baptism, are comparable to the Red Sea from the Song of Moses, the ancillary images of baptism and resurrection being bathing in a river; the fire, in which Panteley's family died; the thunderstorm. The episodes of the bathing and of the fire contain allusions to the Book of Daniel. The prophetess Anna is represented by the singing woman, Tit's mother. The Coming of the Lord, expected by St Habakkuk, corresponds to the Countess Dranitskaya's visit to the inn, this character referring to the parable of the ten virgins. Jonah, saved by God (and the risen Christ), is reflected by the gentleman in the church. Nastasya Petrovna Toskunova is connected with the Virgin Mary, who is focused on in Ode 9. Structural parallels with the Book of Daniel, based on reverse parallelism, are found, which allows to relate the main theme of the novella to the opposition between Babylon and Jerusalem. The ending reflects the resurrection of the dead, the wedding banquet of Easter. A comparison with the Paschal Service as a whole is made; allusions to the religious procession and the opening of the Holy and Deacon' s Doors are brought to light. The novelty of the work lies in the fact that the parallels under examination do not appear to have come into the view of scholars yet.
© Гончарова Н.Н., 2022
Keywords: composition, allusion, the Canon of Pascha, the biblical canticles, "The Steppe", St. John Damascene, Chekhov.
Композиция «Степи» рассматривалась целым рядом ученых. Из числа недавно опубликованных работ интересна статья В. К. Зубаревой [1]. Согласно выводам исследовательницы, в восьми главках повести отражены семидневные пытки вмч. Георгия и его казнь; экзамен в гимназию, назначенный на седьмое августа, соответствует дате, на которую впервые состоялось награждение орденом св. Георгия Победоносца (в 1770 году).
Наша гипотеза заключается в том, что одним из принципов деления повести служит аллюзия к пасхальному канону прп. Иоанна Дамаскина (включающему в себя восемь библейских песен). Можно предположить, что подмеченная многими музыкальность «Степи» связана с особенностью его исполнения: «Пасхальный канон целиком поется» [2; c. 34]. Ниже представлены результаты сопоставительного исследования.
Параллелью к образу Красного моря, переход через которое послужил основой для песни Моисея (Исх. 15:1-18) [3], является вишневый сад N-ского кладбища: «...когда цветет вишня, эти белые пятна мешаются с вишневыми цветами в белое море; а когда она спеет, белые памятники и кресты бывают усыпаны багряными, как кровь, точками» [4; с. 108]. (Далее ссылки на это издание оформляются в виде номера страницы в круглых скобках.) Второе упоминание моря встречается в четвертой главке. С ним сближена степь в лунную ночь: «О необъятной глубине и безграничности неба можно судить только на море да в степи ночью, когда светит луна» (140); через образ детей Мойсея Мойсеи-ча степь уподоблена водяной змее, гидре. «.Метафорическая связь между степью и морем лежит в основе всей "Степи" в целом.» [5; с. 159]. Древнееврейский термин, служащий для обозначения Красного моря, «"море тростниковых зарослей" или, возможно, "папирусная топь"» [б; с. 114], по-видимому, отражен в образе «длинных камышовых крыш» (108) кирпичных заводов (слово 'канон' происходит от грен. Kavœv 'трость, палка; мерило', родственного Kávva 'тростник, тростниковая ограда', которое было заимствовано из семитских языков [7; 8]). Слова 'камыш' и 'камышовый' повторяются в общей сложности десять раз в пятой главке при описании реки; в седьмой встречается «маленький хлевок с камышовой, наполовину открытой дверкой» (187).
В конце главки на путников нападает «штук шесть громадных степных овчарок» (112) — параллелизм «штук шесть высоких, рядом скачущих колесниц, вроде тех, какие он видывал на рисунках в священной истории» (143), вызывает в памяти шестьсот египетских колесниц (Исх. 14:7), принадлежавших к «элитному подразделению армии» фараона [б; с. 115]. Мотив погони выражен в вопросе Кузьмичова: «А что, Дениска, догоним нынче обозы?..» (112). Можно предположить, что аллюзией к песне Моисея служит и образ оловянных запонок, подаренных Егорушке арестантом, — ср.: «Послал еси Дух Твой, покры я море, погрязоша, яко олово, в воде зельней» [9]. Образ черной собаки «с высунутым языком», которой было «жарко лаять» (111), напоминает слова пророка, противопоставившего «беспорядки и горе на египетской территории. Израилю, [где] царило спокойствие» [б; с. 110]: «У всех же сынов Израилевых ни на человека, ни на скот не пошевелит пес языком своим.» (Исх. 11:7). (Цитаты из Библии приведены по изданию: [б].)
Переход через Красное море служит прообразом таинства Крещения («.отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море.» (1 Кор. 10:1,
2)), а пасхальный агнец — прообразом Христа («Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1 Кор. 5:7)) [3]. Не случайно упомянута острожная церковь, а на мальчике надета рубаха красного (кумачового) цвета. С образом закваски связана мельница, «совсем» (113) выросшая к концу главки из «маленького человечка» (109, 111). Радость о воскресении выражена в обновлении степной жизни: «.вся широкая степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой» (109). Ср.: «И когда роса сходила на стан ночью, тогда сходила на него и манна» (Чис. 11:9).
Можно предположить сходство между началом поездки по степи и крестным ходом, который «символизирует то, как рано утром мироносицы шли ко гробу Христа» [3; с. 3]. «Процессия выходит из храма западными вратами и обходит храм в направлении против часовой стрелки» [10; т. 2, с. 52б], «как бы навстречу грядущему в Небесный Сион — Горний Иерусалим — Победителю смерти» [3; с.
3] («и круговое движение крестного хода обозначает вечность, которая открылась для нас Воскресением Христовым» [2; с. 197]). Ср.: «Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в
возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта. <...> .Что-то теплое коснулось Егорушкиной спины, полоса света, подкравшись сзади, шмыгнула через бричку и лошадей.» (109) (см. тж. Исх. 15:17); «Через минуту бричка тронулась в путь. Точно она ехала назад.» (122). Господь прославлен в песне как «муж брани» (15:3), «Воитель» [11; с. 90] — Егорушка носит имя вмч. Георгия. Сравнение мельницы с колдуном, вероятно, является аллюзией к прославлению Бога как «Творца чудес» (15:11) или же к ирмосу третьей песни, в котором упомянуто «пиво. чудодее-мое» [12; с. 6]; его источником может служить и чудо св. Георгия о колонне вдовы, «содеянное. и во славу Христа Бога нашего, Источника чудес» [13; т. 1, с. 1001].
С образом пророчицы Анны (песня которой лежит в основе третьей песни канона (1 Цар. 2:110) [3]) сближена, как можно предположить, поющая баба.
Начало главки (как и ирмос) отсылает к чуду источения воды Моисеем (Исх. 17:2-7) [3; 11] (косвенным указанием служит воспоминание о. Христофора о службе в качестве жезлоносца), а также к чуду услащения горькой воды Мерры (Исх. 15:22-25) — ручей тек через «трубочку из болиголова» (113). О. Христофор рассуждает о духовной пище — ср.: «.Все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питье: ибо пили из духовного последующего камня.» (1 Кор. 10:3, 4). «Камень. прообраз животворящих ребер Христовых, источивших кровь и воду для Крещения и Причащения» [3; с. 9], а дерево, брошенное Моисеем в источник, — прообраз Креста [14]. Примечательно, что на камень, мрамор, похоже лицо Дениски, сближаемого с богом подземного мира Дионисом, похитившим Персефону [15].
Образ птиц (упомянутых трижды трех бекасов, стрепета, коростеля, грачей, чибисов, а также цапли, с которой сравнена поющая женщина) вызывает в памяти рассказ о насыщении израильтян: «"Вечером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом."» (Исх. 16:12, 13). «.В предыдущей строке параллелизм, относящийся к перепелам, гласит: "Одождил на них мясо" (Пс. 77:27)» [6; с. 119] — ирмос призывает пить «пиво. новое», «одождивша» из гроба Господня [12; с. 6]. Стрепет сравнен с «рыболовной блесной» и «прудовым мотыльком» (122) — «живя в Египте на берегу реки. [израильтяне] привыкли есть рыбу» [11; с. 161]. Надвигающаяся гроза ассоциируется с фразой «с небес возгремит» из десятого стиха песни.
«Слова. песни: "у Господа основания земли, и Он утвердил на них вселенную" (1 Цар. 2:8) нашли свое отражение в повторении слова "утверждать"». Под словами «мы утверждается» понимается «"мы получили устойчивое бытие", т.е. существование, не подверженное распаду и смерти» [3; с. 9]; ср. Еф. 2:19, 20 [12]. Глагол 'засты(ва)ть' и причастие 'застывший' встречаются в главке в общей сложности в семи контекстах, глагол 'сковать' — дважды (чаще, чем где-либо в повести). Возможно, эти слова пародийно выражают понятие нетления.
Идея Распятия передана в описании поселка (состоявшего из «пяти-шести дворов» (117)). Он расположен на холме «поглаже и пошире», возвышавшемся «из-за скалистого холма, где тек ручей» (116, 117), — Голгофу принято изображать в виде «двухступенчатой подставки» [10; т. 1, с. 585]. О преисподней, отмеченной в первом тропаре, напоминает, в частности, сравнение Варламова с иголкой (на конце которой в сказках находится смерть Кощея Бессмертного) — в кондаке Иисус Христос назван «бессмертным» [12; с. 13]. «Пухлый» Тит «с большим оттопыренным животом» (118) ассоциируется с мухой, живот которой отъел кузнечик (кузнец в народном сознании служит олицетворением зимы [16]).
С «пришествием» «Бога во плоти», «ожиданию» Которого посвящена песнь пророка Аввакума (Авв. 3:1-19) [3; с. 10], ассоциируется появление графини Драницкой. Форма титулования, «ваше сиятельство», употребленная трижды («Посреди комнаты стояло, действительно, сиятельство.» (136)), а также сравнение улыбки графини с «лучами от солнца» (137) вызывает в памяти и образ «светоносного ангела» ирмоса, и слова «.из гроба красное Правды нам возсия Солнце» [12; 9, 10]. С «восхищением» пророка Аввакума сравнено спасение из плена отрока-виночерпия [13; т. 1, с. 1003].
«После того как тропарь пропет многократно, двери храма отворяются, и священнослужители, а за ними и весь народ входят в залитый светом храм» [10; т. 2, с. 527]. Перед путниками «завизжала дверь на блоке» (124) (это выражение с небольшими изменениями встречается четыре раза) — ср. Исх. 12:23, а также образ «вечных засовов» ирмоса шестой песни [12; с. 12] — однако комната оказалась «мрачной и пустой» (125). Эпитет «всесильный», дважды употребленный в песне по отношению к Иисусу Христу, по-видимому, иронически отражен в образе «проезжего силача» (125). Христос
назван «непорочен», «невкусен скверны» и «Пасхой чистительной» [12; с. 9, 10] — деньги Кузьмичо-ва пахнут гнилыми яблоками [5], а на постоялом дворе «не чисто» (136).
Аввакум относится к числу малых пророков, имя его в переводе с аккадского языка значит «"растение" или "фруктовое дерево"» [17; ч. 2, с. 498], на что, как представляется, указывает «жалкий вишневый садик» (123). Согласно другому истолкованию, Аввакум — «"обнимающий"» [6; с. 1299]. Последнее значение, возможно, отражено в жестикуляции чрезмерно гостеприимного Мойсея Мой-сеича [5]. С пророком сближен и образ Соломона, насмешливого критика общественного устройства и нравов соплеменников; подобно Аввакуму, «левиту, т. е. происходил из колена, связанного с музыкой, музыкальным служением» [17; ч. 2, с. 498], Соломон выступал на ярмарке.
Ирмос четвертой песни отсылает к началу второй главы Книги пророка. «Аввакум, надеясь, что Яхве быстро ответит на его вопросы, занимает место на страже, как солдат» [17; ч. 2, с. 502]. С солдатом сравнивается господин из церкви, представляющий, по-видимому, «нового Адама» (или «нового Моисея») (см. тж. ниже). Отметим три других случая обращения к военной тематике: походка Васи («...шагал он как-то деревянно, на манер игрушечных солдатиков...» (144)); ответ старого чабана: «Никак нет.» (113) (был добавлен А. П. Чеховым при подготовке сборника «Рассказы» для издания А. С. Суворина); солдатская песня: «"Наша матушка Расия всему свету га-ла-ва!"» (174) [18].
В третьем тропаре песни упомянут танец царя Давида, «предка Христа по плоти», перед ковчегом Завета, на что, возможно, указывают щели и дыра на полу постоялого двора, а также униженное поведение Мойсея Мойсеича. «Возвращение Ковчега из плена в город царя явилось прообразом возвращения Христа от крайнего уничижения смерти в божественную славу Воскресения» [3; с. 12]. Ковчег был поставлен на «новую колесницу» (2 Цар. 6:3), параллелью к которой, по всей вероятности, служит «новая, роскошная коляска» (137) графини Драницкой. С танцем царя Давида, по-видимому, связано одно из любимых занятий Дениски, «прыганье на одной ножке» (120), а также привычка Пантелея «прыгать» босиком (144). Пантелей трижды вспоминает историю Максима Николаича, повезшего сына «в учение» (145), «чтоб до большого ума доводить.» (162); имя Максим («лат. maximus — самый большой; величайший» [19; с. 148]), возможно, отсылает к Иванову дню, приуроченному к летнему солнцестоянию, когда солнце «трижды подпрыгивает» [20; с. 105].
Ко времени, определяемому словами «"ночью. с раннего утра"» (Ис. 26:9), которые указывают на «благочестивое стремление к Богу во всякое время» [6; с. 982], относится действие четвертой главки. В ирмосе говорится о принесении Христу песни — и степь «тоскливо, безнадежно» (см. 141) призывает певца. В главке вводится «припев» «Степи», «Эх, ножки мои больные, стуженые!» [21; с. 191], который перекликается с «образом» первого тропаря, «характерным для ветхозаветной поэзии», — «"веселыми ногами"» [3; с. 12; 12; с. 11]. Описание подводчиков, по-видимому, служит еще одной аллюзией к Книге пророка — ср. Ис. 1:6.
Притча о десяти девах, к которой отсылает второй тропарь, возможно, отражена в воспоминаниях Егорушки о графине Драницкой, а также в своего рода фаллической символике: телеграфные столбы «в виде очень маленьких, тоненьких палочек, похожих на карандаши, воткнутые в землю» (143); цилиндр Пантелея, «похожий скорее на усеченный конус» (144).
В начале 27-й главы Книги пророка Исайи упомянут левиафан. «Необычные эпитеты (прямобе-гущий, изгибающийся) в точности соответствуют тому, что сказано в древнем ханаанском эпосе о Ваале, который победил морское чудовище» [17; ч. 2, с. 247], «зверя хаоса, представляющего водную стихию в виде многоголового извивающегося змея» [11; с. 711]. Глагол 'изгибаться' употребляется в отношении Мойсея Мойсеича (загнуты и спинки стульев на постоялом дворе), а его дети уподоблены стоглавой гидре (см. тж. выше). Мотив змееборства (ср. чудо св. Георгия о змие) представлен в сниженном виде: Дымов и Кирюха убивают ужа [5]. Убитый уж сравнивается с веревкой — за веревку, «которою был перевязан тюк», «взялся» Егорушка (после чего «поправил в кармане пряник») (142). Пряник, подарок Розы (вспомним и бублики, приносимые с базара Зинаидой Даниловной), служит параллелью к упомянутому выше подарку арестанта, оловянным запонкам; «веревочкой» повязан мешок, в котором Кузьмичов хранил деньги, — во втором тропаре упомянуты «адовы оковы» [12; с. 11]. Дело, которое «могло бы сковать. душу» (117), сравнено с удавом.
И в ханаанском эпосе, и в Книге пророка Исайи «создается ощущение, что Бог порядка и плодородия побеждает чудовище хаоса. в 21:7. эта борьба между порядком и хаосом происходит в конце времен», что напоминает «падение сатаны, который изображается в виде семиглавого дракона в Отк. 12:3-9» [11; с. 711]. Имя 'Семен' связано в народном сознании числом семь [16] — можно
предположить, что «неуловимый» старик Варламов служит персонификацией дракона [5]. Символом плодородия служит мельница, выявляемая в образе бывшего певчего, характерная черта которого — размахивание руками.
Концовка главы, в которой говорится о необычайной зоркости Васи и его способности «видеть диких животных в их домашней жизни» (150), возможно, служит реминисценцией торжества мира как характеристики «Тысячелетнего царства, где будет править Князь Мира (Ис. 9:6)»: «всякая вражда. между животными — хищными или иными — и между человеком и животным исчезнет» (см.: Ис. 11:6-9; 65:25) [6; с. 963].
«Трехдневное пребывание Ионы в морской бездне (море символизировало ад) и избавление от нее явилось пророчеством о трехдневном погребении Христа и Его воскресении» [3; с. 13]. Водная стихия в пятой главке представлена рекой, на берегу которой встал обоз; образ верб, тень которых «пропадала даром» (151), возможно, служит реминисценцией растения, произращенного Богом над головой Ионы (4:6). Вася, съевший живьем бобырика, ассоциируется с морским чудовищем: «Пухлый подбородок Васи. рыбий хвостик во рту. делали его похожим на животное» (155). Олицетворением спасенного Ионы (и воскресшего Христа), возможно, служит господин из церкви, «общий родоначальник Адам» [12; с. 13] второго тропаря: «двери в храм, дом Божий, и в Царство Небесное открылись для нас Воскресением — в знак этого [во время пасхального богослужения] в иконостасе, отделяющем алтарь, открываются царские врата и диаконские двери» [2; с. 197]. Мысль о принесении Христа Себя в жертву Отцу выражена, по-видимому, в воспоминании Дымова о «строгом, крутом отце» (160), каким представлен Варламов. Великоросс, вероятно, служит отражением образа царя Валтасара, а «узоры и кабалистические знаки» (157) на полу лавки могут быть связаны с надписью на стене, которая «соотносится с понятиями измерения, взвешивания и, соответственно, с денежными единицами (Мене — мина, текел — сикль, упарсин — части)» [17; ч. 2, с. 387]. Лавку можно также сопоставить со скинией, в которой хранился ковчег с сосудом, наполненным манной; с последней сближаем пряник, втрое выросший в цене [6; 5].
Постный ужин, приготовленный подводчиками, ассоциируется с покаянием Ниневии; примечательно, что котел с кашей сравнен с ямой (в которой можно усмотреть и яму с негашеной известью, и львиный ров, орудия пыток вмч. Георгия и пророка Даниила (о последнем см. ниже)). Иона отправляется в Ниневию после повторного повеления Бога — «итак, мятежному Ионе был дан еще одни шанс» [17; ч. 2, с. 472] — таковой был и у Егорушки, однако он им не воспользовался: «Егорушка хотел было опять пойти в деревню, но подумал, позевал и лег рядом со стариком» (160).
Рассказ о приходе дев-мироносиц к гробу Христову, упомянутый в первом тропаре седьмой песни, вновь отсылает к притче о десяти девах, аллюзии к которой наиболее ярко выражены в шестой главке.
Возраст Степки совпадает со временем изготовления золотого истукана царя Навуходоносора (в восемнадцатый год вавилонского плена [13; т. 3]); восемнадцать дней состоял в браке Константин Звонык. Образ верб в предыдущей главке, возможно, служит аллюзией к 136-му псалму.
Печь, в которую были брошены юноши (Дан. 3:19-25), является «прообразом Крещения» и «прообразом воскресения» [22] — «под крещенье ночью» (162) сгорела семья Пантелея. Вероятно, это таинство отражено в попытке «силача» Дымова «утопить» (152) (взяв за шею и за ногу) Егорушку, можно сказать, того самого «Сильнейшего. у Которого. недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви» (Мк. 1:7), «нового Моисея» (ср. описание поведения Мойсея Мойсеича: «.закричал таким диким, придушенным голосом, как будто тонул и звал на помощь.» (124); «.пожимаясь так, как будто только что выскочил из холодной воды в тепло. закричал диким придушенным голосом.» (127)). Образ подводчика напоминает и сближаемого с Иоанном Предтечей св. Христофора [20] — ср.: «Он. имел такой вид, как будто собирался поднять одной рукой что-то очень тяжелое и удивить этим весь мир» (149) (имя смч. Игнатия Богоносца носит Игнат Фомин; как и пророк Даниил, святой был брошен на растерзание львам). Признаками св. Христофора обладает и Варламов — ср.: «На таких людях, брат, земля держится» (175). Помимо того, имя купца, его возраст и мотив ожидания (некой «книжки») заставляют вспомнить о Симеоне Богоприимце, сыновья которого изложили историю сошествия Иисуса Христа во ад.
Эпизод утопления вызывает в памяти и первое апокалиптическое видение пророка Даниила, «видение борьбы на великом море (возможно, Средиземном, но скорее всего, это общая картина нестабильного мира, погрязшего в преступном безбожии)» [17; ч. 2, с. 390]. Суть «борьбы» «Вавилона
против Иерусалима, земного города против града Божьего», одна из основных тем Книги пророка Даниила, «объясняется в Быт. 3:15» [17; ч. 2, с. 380] — ср.: «Кирюха кашлял, смеялся и кричал так, как будто его хотели утопить, а Дымов гонялся за ним и старался схватить его за ногу» (151). Другие видения происходят на берегу рек, причем последнее в праздник Пасхи: «в годовщину исхода из Египта, в первый год правления царя Кира, начался новый исход» [17; ч. 2, с. 394]. Прообразом «избавления Израиля при переходе через Красное море» служит и спасение из воды младенца Моисея.
Ярость Навуходоносора выразилась в том, чтобы печь разожгли в семь раз сильнее («семь раз настойчиво повторяется, что Навуходоносор поставил истукана» [16; ч. 2, с. 383]) — с числом семь ассоциируется имя Варламова (см. выше), а его мокрое от росы лицо, помимо манны, вызывает в памяти сошедшую в печь росу, «прообраз крещенской воды» [22], а также второй сон Навуходоносора («.пусть он, в узах железных и медных, среди полевой травы, орошается небесной росой.» (Дан. 4:12)) и его «редкую душевную болезнь (ныне известную как ликантропия)» [17; ч. 2, с. 386], которая продолжалась «семь времен» (4:13).
Красные рубахи разбойников (такую же носит и Егорушка), возможно, служат параллелью к «ярким одеждам» еврейских юношей [17; ч. 2, с. 384]; примечательно, что и тех, и других перед исполнением наказания связали. Чудесное спасение купца Петра Григорьича ассоциируется с вмешательством Ангела Господня (Дан. 3:49, 50). Вася, служивший на спичечной фабрике и похожий деревянного солдатика, напоминает «солдат, сгоре[вших] от жара пламени» [17; ч. 2, с. 384] (воеводе царя Василия было рассказано о чуде св. Георгия о сыне священника [13; т. 1]). Молния в картине грозы описана как «бледная, фосфорическая полоска» — «как будто кто чиркнул по небу спичкой» (180).
Восторженное воспевание Иисуса Христа, упомянутое во втором тропаре, по-видимому, отражено в неудачной попытке спеть «что-нибудь божественное»: «Все отказались; тогда Емельян запел сам. .Из горла его выдавалось одно только сиплое, беззвучное дыхание» (173, 174) — вместо этого «диким голосом» (174) стал петь Кирюха. Примечательны структурные параллели: в Книге пророка Даниила «темы, затронутые в гл. 2, 3 и 4, в обратном порядке повторяются в гл. 5, 6 и 7. Этот прием "повествовательного зеркала", или обратного параллелизма. призван создать впечатление нарастающей радости» [17; ч. 2, с. 376]. Аналогично в «Степи»: первая и восьмая главки отличаются от остальных тем, что их действие происходит в городе; вторая и седьмая объединены темой грозы; третья и шестая — темой постоялого двора; четвертая, в которой появляются подводчики, и пятая — темой степи как водной стихии.
Ужин у костра, с которого начинается седьмая главка, возможно, связан с первым тропарем восьмой песни, представляющим «Пасху как новое вино, вкусить которое в Царствии Небесном вместе с учениками подобает Спасителю накануне страдания на Тайной Вечере (Лк. 22:16)» [3; с. 17, 18] — ср.: «.все много пили и никак не могли утолить жажду»; вместо «божественнаго веселия» [12; с. 19], упоминаемого в первом тропаре, «.во всем чувствовалась какая-то неопределенная тоска» (177). Метафорой нового вина служит гроза (и дождь), «Страсти Господни.» (185). Показательно, что в конце главки Егорушку, попросившего пить, стошнило (см. тж. [5]) — «изрыгнул из себя смертоносный яд» и отрок-пастух [13; т. 1, с. 1006].
Ветер, сопровождавший грозу, можно сопоставить с влажным ветром, сотворенным Ангелом Господним в печи. Великаны из Глинова вызывают в памяти истукана из сна Навуходоносора. Аналогично тонконогий Тит; «описание опустошений, выражения народом вождя, который придет (26), и мерзость запустения (27), возможно, указывают на Тита Веспасиана, осквернение храма и разрушение Иерусалима в 70 г.» [17; ч. 2, с. 394; 1]. Примечательна «остановка» мельницы и молчание белой собаки (мельница и собака служат метафорами грозы [16]). Первый образ перекликается с 22-м стихом 18-й главы книги Откровение. С «немыми псами, не могущими лаять» (Ис. 56:10), сравниваются «нечестивые вожди Израиля» [6; с. 1029]. «Полуоткрытая дверка» хлевка, обладающего признаками Красного моря (см. выше), вызывает в памяти «отверстые двери алтаря [которые] символизируют гроб Господень. и напоминают о близости Царства Божия», что составляет «особенность пасхального богослужения» [10; т. 2, с. 532, 533].
В конце главки, как и во втором тропаре песни, описана гора, «усеянная. церквами» (188) — «Гора Сион в Иерусалиме — образ Церкви» [3; с. 18]. Символом воскресения служит павлинье перо, украшающее шляпу Егорушки. Рогожка, которой мальчик накрылся во время дождя, отсылает к икосу, в котором Иисус Христос описан как «не в пеленах, но в плащанице обвитый» [12; с. 14]. На вход
в Иерусалим указывает трижды упомянутое ангельское славословие «Свят, свят, свят Господь Саваоф».
В восьмой главке появляется образ Настасьи Петровны Тоскуновой, служащей, по-видимому, отражением Богородицы, о Которой «особенно часто, говорится» в девятой песни канона. Богородица — «сердце Церкви» (ср. пряник в виде сердца), Новый Иерусалим, Сион [3; с. 19]. Реминисценцией ирмоса, возможно, служит фраза Тоскуновой: «Чистая мать!»; в то же время в ее квартире «не совсем чисто» (167). Во втором тропаре Христос прославляется как «Божия Премудрость, явившая Себя в Воскресении из мертвых» [3; с. 20], что вновь отсылает к притче о десяти девах.
В третьем тропаре говорится о воскресении Христа «в третий день из гроба» [12; с. 21]. Образ гроба — «маленький номерок», к которому ведет «длинный, узкий коридор» (189) (ср. «длинный, узкий гроб» (108) Зинаиды Даниловны; «узкий проход» (132) в спальне Мойсея Мойсеича), и «маленький душный зал, весь уставленный образами и цветочными горшками» (198), в квартире Тоску-новой. «В таинстве Крещения человек умирает и воскресает вместе со Христом для вечной жизни, но... вся жизнь человека является как бы продолжающимся крещением. И те из нас, кто будет со Христом в Его Царстве, будут участниками "брачного пира Христа и Его Церкви" — вечно длящейся Пасхи» [3; с. 2, 3]. Можно предположить, что деление на восемь главок также соответствует представлениям, связанным с «восьмым днем». В финале повести брачный пир представлен в сниженном виде: «Через три минуты Егорушка. ел жирные, горячие щи» (199).
В данной статье мы попытались показать, что одним из источников деления «Степи» на главки служит пасхальный канон прп. Иоанна Дамаскина, в котором «отражено основное содержание празднования Воскресения Христова как перехода от смерти к жизни, от земли к небу. <.> Тропари канона. прославляют Христа как Победителя ада и смерти» [10; т. 2, с. 527, 528]. Структурные параллели с Книгой пророка Даниила, основанные на приеме обратного параллелизма, позволяют сопоставить основную тему повести с противостоянием Вавилона и Иерусалима. Егорушка, тезка вмч. Георгия, выполняет функцию христообразной фигуры, однако смерть собирает жатву: «.в зале был покойник» (200). Символично упоминание палки с крючком и посоха в конце произведения: по словам пророка Исайи, «Господь. отнимет у Иерусалима и у Иуды посох и трость» (3:1) (примечательно, что крюки — нотные знаки в древнерусском богослужении [2]; Майкл С. Финк видит в проволоках, натянутых между телеграфных столбов, нотный стан [5]). В то же время Чехов сохраняет надежду на воскресение: прощание мальчика с прошлым («Егорушка почувствовал, что. для него исчезло навсегда, как дым, все то, что до сих пор было пережито.» (200)) перекликается со славословием 67-го псалма: «Яко исчезает дым да исчезнут» (67:3) [12; с. 23]; предыдущий стих (67:2) напоминает слова Моисея, произнесенные, «когда поднимался ковчег в путь» (Чис. 10:35) [3].
Библиографический список
1. Зубарева В. К. Настоящее и будущее Егорушки: «Степь» в свете позиционного стиля // Десять шагов по «Степи»: статьи и эссе / ред. В. К. Зубарева. Idyllwild, CA: Charles Schlacks, Jr, 2017. С. 6-33.
2. Браверман М., прот. Православное богослужение: иллюстрированная энциклопедия для всей семьи. М.: Никея, 2017. 256 с.
3. Служба Святой Пасхи: Светлая Утреня и Божественная литургия с русским переводом и изъяснением / ред. архимандрит Спиридон. Киев: Общество им. М. Н. Скабаллановича, 2014. 56 с.
4. Чехов А. П. Степь // Рассказы и повести. М.: Правда, 1981. С. 106-200.
5. Finke M. C. Metapoesis: the Russian Tradition from Pushkin to Chekhov. Durham, London: Duke University Press, 1995. 221 p.
6. Учебная Библия с комментариями Джона Мак-Артура. Loves Park, IL: Славянское Евангельское Общество, 2004. 2201 с.
7. Мень А., прот. Библиологический словарь: в 3 т. М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.
8. Желтов М., свящ. Канон // Православная энциклопедия. 2017. URL: pravenc.ru (дата обращения: 07.03.2021).
9. Песни Священного Писания. URL: https://azbyka.ru (дата обращения: 07.03.2021).
10. Иларион (Алфеев), митр. Православие: в 2 т. 4-е изд. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2012.
11. Библейский культурно-исторический комментарий: в 2 ч. / Д. Х. Уолтон, В. Х. Мэтьюз, М. У. Чава-лес. СПб.: Мирт, 2003-.
12. Служба Святой Пасхи с пояснениями из Священного Писания и переводом на русский язык / сост. В. Чернов. М.: Николин день, 2014. 48 с.
13. Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святителя Димитрия Ростовского с дополнениями, объяснительными примечаниями и изображениями святых: в 3 т. М.: Харвест, 2002.
14. Основы православия: учебное пособие / Ю. В. Серебрякова, Е. Н. Никулина, Н. С. Серебряков; Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, Факультет дополнительного образования, Кафедра теологии. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во ПСТГУ. 333 с.
15. Кереньи К. Элевсин: архетипический образ матери и дочери / пер. с англ. М.: Рефл-бук, 2000. 288 с.
16. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: в 3 т. М.: Академический проект, 2013.
17. Новый библейский комментарий: в 3 ч. СПб.: Мирт, 2000-2001.
18. Чехов А. П. Степь. История одной поездки / изд. подгот. М. П. Громов; отв. ред. И. Г. Птушкина; Российская акад. наук. М.: Наука, 1995. 286 с. (Литературные памятники).
19. Петровский Н. А. Словарь русских личных имен: ок. 2600 имен. 2-е изд. М.: Рус. яз., 1980. 384 с.
20. Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы / отв. ред. С. А. Токарев. Исторические корни и развитие обычаев. М.: Наука, 1983. 221 с.
21. Громов М. П. Чехов. М.: Молодая гвардия, 1993. 394 с.
22. Кашкин А. С. Провозвестник Сына Человеческого: беседа с библеистом, заведующим Библейской кафедрой СПДС, преподавателем Священного Писания Ветхого Завета А. С. Кашкиным / беседовала М. Бирюкова // Православие и современность. № 42 (58). URL: https://eparhia-saratov.ru (дата обращения: 07.03.2021).
23. Э. П. С. Исход // Православная энциклопедия. 2016. URL: pravenc.ru (дата обращения: 07.03.2021).
References
1. Zubareva V. К. The Present and Future of Egorushka: "The Steppe" in the Light of the Positional Style // Ten Steps along "The Steppe": Articles and Essays / edited by V. К. Zubareva. Idyllwild, CA, 2017. P. 6-33.
2. Braverman M., apr. Orthodox Worship: An Illustrated Encyclopedia for the Whole Family. Moscow, 2017.
256 p.
3. The Paschal Service: Paschal Matins and Divine Liturgy with Russian Translation and Explanations / edited by archimandrite Spiridon. Kiev, 2014. 56 p.
4. Chekhov А. P. The Steppe // Short Stories and Novellas. Мoscow, 1981. P. 106-200.
5. Finke M. C. Metapoesis: the Russian Tradition from Pushkin to Chekhov. Durham, London, 1995. 221 p.
6. The MacArthur Study Bible. Loves Park, IL, 2004. 2201 p.
7. Men' A., apr. Bibliological Dictionary: in 3 vols. Moscow, 2002.
8. Zheltov M., pr. Canon // The Orthodox Encyclopedia. Available at: pravenc.ru (accessed 7 March 2021).
9. The Book of Odes. Available at: https://azbyka.ru (accessed 7 March 2021).
10. Hilarion (Alfeyev), metr. Orthodox Christianity: in 2 vols. 4th ed. Moscow, 2012.
11. The IVP Bible Background Commentary: in 2 vols. St. Petersburg, 2003.
12. The Paschal Service with Explanations from the Holy Scripture and Russian Translation / compiled by V. Chernov. Мoscow, 2014. 48 p.
13. The Lives of Saints by St Dimitry of Rostov: in 3 vols. Moscow, 2002.
14. An Introduction to Orthodox Christianity: A Teaching Aid / Yu. V. Serebryakova, Ye. N. Nikulina, N. S. Serebryakov; St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities, Faculty of Supplementary Education, Department of Theology. 2nd ed., revised and supplemented. Moscow, 2013. 333 p.
15. Kerenyi C. Eleusis: Archetypal Image of Mother and Daughter. Moscow, 2000. 288 p.
16. Afanasiev А. N. Poetic Views of the Slavs on Nature: Experience of Comparative Study of Slavic Legends and Beliefs in Connection with Mythical Tales of Other Kindred Nations: in 3 vols. Moscow, 2013.
17. New Bible Commentary: in 3 vols. St. Petersburg, 2000-2001.
18. Chekhov A. P. The Steppe. A Story of a Journey / prepared by M. P. Gromov; edited by I. G. Ptushkina; Russian Academy of Sciences. Moscow, 1995. 286 p. (Literary Monuments).
19. Dictionary of Russian Personal Names: About 2,600 Entries. 2nd ed. Moscow, 1980. 384 p.
20. Calendar Customs and Rituals in the Countries of the Foreign Europe. Historical Roots and Development of the Customs / edited by S. A. Tokarev. Moscow, 1983. 221 p.
21. Gromov M. P. Chekhov. Moscow, 1993. 394 p.
22. "Proclaimer of the Son of Man: An Interview with Biblical Scholar, Chair of Biblical Studies (SOTS), Professor of Old Testament A. S. Kashkin", by M. Biryukova // Orthodoxy and the Present. № 42 (58). Available at: https://eparhia-saratov.ru (accessed 7 March 2021).
23.E. P. S. Exodus // The Orthodox Encyclopedia. 2016. Available at: pravenc.ru (accessed 7 March 2021).
