CC BY
27
УДК 94(470)
Михалёв А. В.
I ПАРТИЗАН КАК СИМВОЛ I ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА РОССИИ*
В представленной статье анализируется роль партизана как ключевого политического символа российского Дальнего Востока в системе политической идентификации населения этого региона. Символ партизана напрямую связан с историей многонациональных отрядов повстанцев, оказывавших вооруженное сопротивление японской и американской интервенции в регионе в начале 1920-х гг. Образ партизана в советское время был включен в систему коммемо-рации на государственном уровне, однако сегодня мы сталкиваемся лишь с «холодной памятью» о народной борьбе. Поэтому представленное исследование фокусируется на анализе сохранившегося в условиях постсоветских трансформаций мемориального материала о дальневосточных партизанах. В центре внимания находятся памятники, названия улиц, литература, музыка и фильмы. Исследование опирается и на материалы полевых исследований автора в столицах дальневосточных субъектов России.
Ключевые слова: Дальний Восток, партизаны, культурная память, символическая политика, коммеморация, идентичность.
Дальний Восток России — это огромное пространство от Байкала до Тихого океана. Сто лет назад его территория была охвачена Гражданской войной и подверглась интервенции. Память об этих событиях, продлившихся в ряде мест вплоть до середины 1920-х гг., находит свое выражение в историко-культурном ландшафте данного региона. Речь идет о символах партизанской борьбы, являющихся наиболее распространенными и по-прежнему актуальными. Напомним, что партизанские отряды, боровшиеся за Советскую власть на Дальнем Востоке, а зачастую и просто против японцев, представляли собой интернациональные боевые подразделения, командирами которых были русские, буряты, якуты, корейцы, китайцы.
* Статья публикуется по материалам доклада, прочитанного на конференции «Символическое измерение военных и политических конфликтов (зарождение, протекание, деэскалация)» (Пятые международные научные чтения «Мир и война: культурные контексты социальной агрессии»), 14-15 декабря 2021 г., Санкт-Петербург.
Это исследование опирается на материалы визуальных наблюдений, осуществленных в ходе экспедиций по региону. Еще одним источником стали текстовые материалы, характеризующие историческую политику. Весь ландшафт от Улан-Удэ до Владивостока отмечен памятниками партизанам, Партизанскими улицами и проспектами, даже одним городом (Партизанск).
Дальневосточный партизан на протяжении все советского периода символизировал готовность дать отпор всем внешним врагам, претендовавшим на территориальную целостность восточных границ СССР. Именно партизан стал олицетворением «региона-крепости» как на уровне официальной коммемо-рации1, так и в народном фольклоре. Его роль в культурной памяти, скрепляющей региональную идентичность, по сей день остается первостепенной. Это находит выражение в отсутствии попыток сноса мемориалов, изменения названий улиц, а также в сохранении ряда коммеморативных практик.
В представленной работе рассматривается трансформация культурной памяти о партизанах в политико-символическом пространстве Дальнего Востока. Мы анализируем изменения в постсоветской России канонического образа, заложенного в тексте А. А. Фадеева2. Речь идет об отходе от канона и формировании новых смыслов, позволяющих сохранить важнейший символ, имплицитно объединяющий регион. Необходимо отметить, что память о партизанах носит травматический характер и зачастую связана с актами массового насилия. Важнейшим контекстом исследования стали современные внешнеполитические вызовы, с которыми сталкивается Дальний Восток. Это территориальные претензии Японии, усиление военного присутствия США на Тихом океане, а также глобальные проблемы, связанные с изменением климата и масштабными пожарами в тайге, — некий постмодернистский набор представлений, обостряющий «чувство тревоги» за малую Родину, а вслед за этим переосмысление памяти о партизанах. Наверняка контекст изучаемого явления может оказаться гораздо шире и включать другие факторы, влияющие на сохранение и переосмысление образа партизана.
1 См. Малинова О. Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа // Полития. 2017. № 4 (87). С. 6-22.
2 Фадеев А. А. Разгром. М., 2016.
В центре нашего внимания были только материалы, которые так или иначе характеризуют память или коммемо-ративных действия о партизанском движении на Дальнем Востоке России в период иностранной интервенции. В итоге источниковую базу исследования можно разделить на четыре крупных блока.
Первый блок — это материалы художественной литературы, начиная с классических произведений, входивших в школьную программу в СССР, таких как роман А. Фадеева «Разгром», а также книги региональных авторов и белле-тризованные воспоминания участников событий Н. Колбина, Ю. Лясоты, В. Кина и многих других. Сюда же можно отнести песенно-поэтическое творчество, например, «Партизанский марш», более известный как песня «По долинам и по взгорьям». Сюда же можно отнести материалы фольклорного исследования «Песни дальневосточных партизан», изданного в Благовещенске в 1941 г.3 Созданные в советский период художественные образы обеспечивали функционирование так называемой «горячей памяти» в классификации Я. Ассмана4.
Второй блок — это мемориалы и памятные места, связанные с партизанской борьбой. Нужно отметить, что автор исследования ограничился только столицами субъектов Дальневосточного федерального округа при том, что множество памятников находится за их пределами. Сюда относятся мемориальные комплексы (Волочаевская панорама), памятники, памятные доски, названия улиц и населенных пунктов, сохранившиеся до современности указатели названий колхозов, такие как «Красный партизан» в Бурятии.
Третий блок — это сообщения в СМИ о коммеморациях, а также непосредственное участвующее наблюдение в комме-моративных практиках. Важно отметить, что большую роль в их поддержке играют видео, телепередачи и газетные заметки, фиксирующие системно повторяющиеся публичные акты символического характера, актуализирующие памятные события (торжества, дни скорби, дни воинской славы и так далее).
3 Крекотень П. Г. Песни дальневосточных партизан. Благовещенск, 1941.
4 Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
Четвертый блок — это художественные фильмы и изобразительное искусство. О борьбе дальневосточных партизан было снято множество художественных фильмов. Более того, можно уверенно говорить, что все они представляют особый жанр, для которого характерна тема гражданской войны и интервенции на Дальнем Востоке. Среди них как довоенные фильмы, например, «Волочаевские дни» братьев Васильевых (1937 г.), так и более поздние, например, «Сергей Лазо» Александра Гордона (1968 г.) или «Сердце Бонивура» Марка Орлова (1969 г.).
Советский канон. В советской мемориальной культуре на протяжении длительного периода формировался мемориальный канон о партизанском движении. Колхозы, заводы и пионерские отряды носили название «Красный партизан». Издавалось большое количество художественной литературы и мемуаристики по теме партизанской борьбы. Дальний Восток был частью этой культуры. Практически в каждом городе был поставлен памятник местным командирам отрядов, а улицы носили названия в их честь. Канонические тексты изображали партизана в виде крестьянина в образе «бородатого инсургента», имеющего тесную связь с тайгой как с особым миром, недружелюбным для неукорененных людей.
Ключевым понятием, характеризующим красных партизан, является термин инсургент, то есть представитель гражданского населения, оказывающий вооруженное сопротивление властям. Именно этот образ нашел свое отражение в «Марше партизан»:
«Разгромили атаманов, Разогнали воевод И на Тихом океане Свой закончили поход».
В данной ситуации большое значение имеет территориальная привязка, определяющая границы партизанской борьбы. Так, для Дальнего Востока естественной границей является Тихий океан. Как справедливо отмечал Карл Шмитт, партизан всегда теллуричен, то есть живет и действует на земле, которую считает своей. В этой связи слова «Марша партизан» символизируют борьбу за право устанавливать свою власть на территории, которую они считают своей5. В данной ситуации «атаманы и воеводы» как представители сил, помогавших ин-
5 Шмитт К. Теория партизана. М., 2007.
78
тервенции, перестают быть легитимными для населения региона. Главная задача партизанской борьбы, согласно песням дальневосточных партизан, не только в том, чтобы установить советскую власть, но прежде всего избавиться от иностранного военного присутствия. Поэтому для советского исторического нарратива важно было подчеркнуть, что Дальний Восток был освобожден силами рядовых местных жителей: рабочих и крестьян. В этом было отличие от регулярных армий белых, имевших поддержку из-за рубежа, и поэтому не обладавших агент-ностью, позволявшей выступать от имени региона. В том же «Марше партизан» мы встречаем иллюстрацию к сказанному: «Чтобы выгнать интервентов За рубеж родной страны И не гнуть пред их агентом Трудовой своей спины».
Место действия партизан — забайкальская или уссурийская тайга. Важно отметить, что это образ, сформированный в художественной литературе, поскольку партизанская борьба была в большей степени связана с населенными пунктами и железнодорожными узлами. Однако на уровне культурной памяти создалось устойчивое представление о партизанах как о «людях тайги», которая, в свою очередь, выступает в роли ресурсной базы (охота, рыбалка). При этом исторические партизаны имели поддержку в населенных пунктах, с которыми они были связаны.
Образ партизан был хорошо описан А. А. Фадеевым в романе «Разгром»: «Левинсон глубоко верил в то, что движет этими людьми не только чувство самосохранения, но и другой, не менее важный инстинкт, скрытый от поверхностного глаза, не осознанный даже большинством из них, по которому все, что приходится им переносить, даже смерть, оправдано своей конечной целью и без которого никто из них не пошел бы добровольно умирать в улахинской тайге. Но он знал также, что этот глубокий инстинкт живет в людях под спудом бесконечно маленьких, каждодневных, насущных потребностей и забот о своей — такой же маленькой, но живой — личности»6. Это произведение, ставшее классикой советской литературы, легло в основу канона памяти о партизанской борьбе на Дальнем Востоке. То есть исходя из тезиса Карла Шмитта о тел-6 Фадеев А.А. Указ. соч. С. 56.
луричности мы можем сказать, что партизан стал символом региона, причем не абстрактным, а привязанным к местной и национальной специфике7. Например, в Бурятии память о партизанах в городском ландшафте полностью персонифицирована — именами командиров бурятских партизанских отрядов названы улицы Улан-Удэ.
Таким образом, советский исторический канон зафиксировал собирательный образ дальневосточного партизана. Важной составляющей этого образа была апелляция к интернациональному составу отрядов, в которые входили представители большинства народов, живущих в регионе. С другой стороны, социальный состав также имел большое значение. Рабочие и крестьяне находились в центре внимания литературного канона, однако участие профессиональных революционеров (приехавших из Москвы или Петрограда) выступало связующей нитью между народом на Дальнем Востоке и РСФСР. Напомним, что партизанская борьба велась в период существования буферного государства Дальневосточная Республика.
Разрыв коммеморативной традиции. После распада СССР и деконструкции советского метанарратива исчезла традиция локальной коммеморации партизанской борьбы на Дальнем Востоке. На смену героям партизанского движения пришли образы прежних «атаманов и воевод». На уровне школьных курсов краеведения и в рамках дней воинской славы память о партизанах оказалась невостребованной. В 1990-е гг. ветеранские организации Японии начали предпринимать попытки формирования «языка примирения»8. Японские мемориальные проекты, связанные с покаянием за преступления времен интервенции на какое-то время, вытеснили наследие героической борьбы народов Дальнего Востока. Многочисленные памятники партизанам и командирам отрядов оказались исключены из системы современной коммеморации. Традиции возложения цветов к памятникам, равно как и повествования об их подвигах, остались в советском прошлом.
Попытки формирования новой региональной идентичности не имели столь тщательно проработанного, почти
7 Шмитт К. Указ соч.
8 См. Михалев А. В. Память о японской интервенции на Дальнем Востоке России: три постсоветских нарратива // Дневник Алтайской школы политических исследований. 2020. № 36. С. 169-177.
адресного, образа коллективного прошлого, когда практически в каждом населенном пункте был свой борец с интервентами. И по сей день большинство памятников еще стоят на прежних постаментах, а улицы не переименованы. Все это свидетельствует о том, что память о партизанской борьбе перешла в формат «холодной памяти» в классификации Я. Ассмана9. Фактически такая память не востребована в современных политических процессах. Она существует в рамках сообщества профессиональных историков и не привлекает внимание общественности. Но в рамках советской традиции «горячей памяти» о борьбе за Дальний Восток коммеморация выполняла еще и функцию внешнеполитической репрезентации. Коммеморация закрепляла незыблемость границ, завоеванных в почти полувековой борьбе, а также память о травме интервенции на уровне отдельно взятого поселения.
Советская традиция коммеморации свидетельствовала и о цене победы в противостоянии мировых держав на Дальнем Востоке. Некоторые памятники были посвящены бойцам, павшим в сражениях с японскими и американскими интервентами. Перевод этой памяти в «холодный режим» привел к де-актуализации роли Дальнего Востока в мировой политике ХХ века и к началу описания этого региона как периферии. Здесь же нужно отметить существенное сокращение в школьных курсах разделов по дальневосточной истории. При этом корейские внешнеполитические ведомства (речь идет и о Северной, и о Южной Корее) поддерживают коммеморативные практики на мемориалах корейским повстанцам, павшим в боях с японцами на территории российского Дальнего Востока в 1920-е гг.
Тема борьбы с интервентами, а вместе с ней и история партизанского движения стала вновь актуальной лишь в 2018 г. в связи со столетием начала интервенции. Начавшееся обсуждение в российских средствах массовой информации этой темы инициировало «войны памяти». Так, в 2018 г. «РИА Новости» была опубликована статья, содержащая исторические материалы о военных преступлениях американских солдат в ходе интервенции на Дальнем Востоке России. Этот материал был размещен 16 августа 2018 г. на странице Посольства России в США в «Фейсбук». В материале посольства указывались обстоятельства террора интервентов против партизан и граждан-
9 Ассман Я. Указ. соч. С. 72-73.
ского населения, поддерживавшего партизан. Также на этой странице была указана ссылка на историческую статью на дальневосточном интернет-ресурсе «Конкурент»10, в которой описывались обстоятельства партизанской борьбы в регионе: «Несколько раз американские солдаты появлялись в нашей деревне и каждый раз чинили аресты жителей, грабежи. Летом 1919 г. американские и японские каратели устроили публичную порку шомполами и нагайками крестьянина Павла Кузи-кова. Американский унтер-офицер стоял рядом и, улыбаясь, щелкал фотоаппаратом. Ивана Кравчука и еще трех парней из Владивостока заподозрили в связи с партизанами, их мучили несколько дней. Им вышибли зубы, отрубили языки»11. В ответ на пост Посольства России в США на сайте Радио Свобода появилась статья, оправдывающая американское вторжение и выдвигающая встречное обвинение в «разогревании» советской пропаганды. Оправдывая действия американцев, автор Радио Свобода сообщил: «Неважно, что интервенция началась как операция против Германии и ее большевистских союзников, а не против России, которая в лице Белого движения оставалась на стороне Запада. Неважно, что война продолжалась еще около двух лет после того, как интервенты ушли из страны. История во всем этом вообще ни при чем. Важна установка: в бедах России виноваты прежде всего внешние враги. Поиск козлов отпущения, столь характерный для современных авторитарных режимов, может распространяться и на события, случившиеся сто лет назад»12. Однако в этой статье полностью отсутствует упоминание о партизанском движении и о причинах его возникновения. Интересы местного населения, равно как и историческая локальная память, оказались вне внимания проамериканского автора.
10 Дмитриев И. Какие зверства чинили американские захватчики в Приморье // Konkurent.Ru [Электронный ресурс]: URL: https:// konkurent.ru/article/17102?fbclid=IwAR1OwNesVk7PtgADftfto4 Wj6wsgMgH3Wvk08ueZ5feJPAf-OvFYiKwzfDw (дата обращения: 13.12.2021).
11 Оккупация по-американски. Сто лет назад армия США вторглась в Россию // РИА Новости [Электронный ресурс]: URL: https:// ria.ru/20180815/1526527094.htmI (дата обращения: 13.12.2021).
12 Шимов Я. Американские «изверги». Посольство РФ в США отметило историческую дату // Радио свобода [Электронный ресурс]: URL: https://www.svoboda.Org/a/29439573.htmI (дата обращения: 13.12.2021).
Именно борьба с интервенцией стала основным сюжетом в историческом нарративе о гражданской войне на Дальнем Востоке. На наш взгляд, именно в этом ключевое отличие дальневосточного мемориального нарратива от памяти на Юге России. Фактор внешней угрозы для богатого ресурсами региона стал основой региональной идентичности и связанной с ней памяти о травме интервенции, террора и грабежей.
В ходе «войн памяти» 2018-2019 гг. выявилась проблема отсутствия преемственности в коммеморации партизанского движения в регионе. Во многом мемориальный нарратив существенно утратил свое содержание за счет исключения истории повстанческого-партизанского движения в регионе. Это существенно сузило социальную базу поддержки позиции РФ, а вместе с тем и резонанс вокруг дискуссий о борьбе с интервенцией. Самый массовый образ советского периода оказался не востребован как политический символ, важный не только для полемики с «западными партнерами», но и для политики идентичности на местном уровне. Однако партизанская символика по-прежнему «сшивает» современный Дальний Восток России идеей общей судьбы13.
Дальний Восток России как политическое пространство маркирован множеством значимых для региональной идентичности символов. Одним из таких символов является «красный партизан». Этот сформированный в советский период образ, поддерживавшийся на протяжении всего времени существования СССР множественными коммеморативными практиками, сегодня оказался на периферии официальной истории. Во многом это связано с поиском примирения в рамках памяти о гражданской войне, с другой стороны, десовети-зация 1990-х гг. тоже сыграла не последнею роль в охлаждении интереса к этому образу.
Однако в условиях изменения геополитической обстановки в Азиатско-Тихоокеанском регионе в начале XXI в. память о партизанах приобретает все большее значение. В первую очередь это связано с территориальным спором с Японией об островах Курильской гряды и попытками пересмотра установленного регионально порядка. В этой ситуации па-
13 Михалев А. В. Трансформация системы политических символов на Дальнем Востоке России в XXI веке // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. История. Регионоведение. Международные отношения. 2021. Т. 26. № 3. С. 227-236.
мять о партизанском движении выступает важным фактором легитимизации сложившейся после Второй мировой войны геополитической конфигурации на Дальнем Востоке. Народная борьба с японскими интервентами и противостояние посягательствам на дальневосточные рубежи СССР — ключевыми сюжеты культурной памяти, объединяющей регион, составляющий более 40 % территории России.
Художественная литература, кино, мемориальные комплексы, песенный и устный фольклор — все это сформировало устойчивый образ партизана как борца за свободу Дальнего Востока от иностранных притязаний. Сегодня это наследие советского времени все еще сохранилось и может стать политической памятью, то есть памятью, способной мобилизовать и сплотить широкие массы населения. Партизанская тематика пронизывает названия улиц и населенных пунктов, что постоянно актуализирует не только память о победах, но и травматические воспоминания об интервенции. Это прежде всего травматическая память о терроре и реквизициях на занятых иностранными войсками территориях.
Сегодня в условиях «войн памяти» и попыток масштабных переоценок прошлого история партизанской борьбы, а главное языка ее описания, становится все более политически ангажированной. Только в России за данную тематику борется несколько мнемонических акторов, начиная с КПРФ и заканчивая корейскими национально-культурными центрами. На наш взгляд, данная тематика на протяжении еще долгого времени будет в центре внимания различных политических сил, прежде всего, потому что отражает историю массового вооруженного сопротивления гражданского населения.
Источники
Дмитриев И. Какие зверства чинили американские захватчики в Приморье // Konkurent.Ru [Электронный ресурс]: URL: https://konkurent.ru/articIe/17102?fbcIid=IwAR1OwNesVk 7PtgADftfto4Wj6wsgMgH3Wvk08ueZ5feJPAf-0vFYiKwzfDw (дата обращения: 13.12.2021). Крекотень П. Г. Песни дальневосточных партизан. Благовещенск, 1941.
Оккупация по-американски. Сто лет назад армия США вторглась в Россию // РИА Новости [Электронный ресурс]:
URL: https://ria.ru/20180815/1526527094.html (дата обращения: 13.12.2021).
Фадеев А. А. Разгром. М., 2016.
Шимов Я. Американские «изверги». Посольство РФ в США отметило историческую дату // Радио свобода [Электронный ресурс]: URL: https://www.svoboda.Org/a/29439573. html (дата обращения: 13.12.2021).
Литература
Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
Бляхер Л. Е. Региональная самоидентификация и трансграничные практики на Дальнем Востоке России // Пространственная экономика. 2005. № 1. С. 117-132.
Кошкин А., Плотников А, Зиланов В, Пономарев С. Русские Курилы. История и современность. Сборник документов по истории формирования русско-японской и советско-японской границы. М., 2015.
Малинова О. Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа // Полития. 2017. №4 (87). С. 6-22.
Михалев А. В. Память о японской интервенции на Дальнем Востоке России: три постсоветских нарратива // Дневник Алтайской школы политических исследований. 2020. № 36. С. 169-177.
Михалев А. В. Трансформация системы политических символов на Дальнем Востоке России в XXI веке // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. История. Регионоведение. Международные отношения. 2021. Т. 26. № 3. С. 227-236.
Поцелуев С. П. «Символическая политика»: к истории концепта // Символическая политика. Вып. 1. Конструирование представлений о прошлом как властный ресурс. М., 2012. С. 17-54.
Шмитт К. Теория партизана. М., 2007.
Михалёв Алексей Викторович, доктор политических наук, директор Центра изучения политических трансформаций (Бурятский государственный университет им. Д. Банзарова, Улан-Удэ, Россия); эл. почта:
mihalew80@mail.ru.
Partisan as a Symbol of Russian Far East
The presented article analyzes the role of partisan as a key political symbol of the Russian Far East in the system of political identification of the region population. It is significant to note that the symbol of partisan is directly related to the history of the multinational rebel units that provided armed resistance to Japanese and American interventions in the region in the early 1920s. The image of the partisan in Soviet times was included into the system of commemoration at the state level, but today we are faced only with the "cold memory" of the people's struggle. Therefore, the article analyzes the memorial material of the Far Eastern partisans preserved in the conditions of post-Soviet transformations. The focus is on monuments, street names, literature, music and films. The study is also based on the materials of the author's field studies conducted in the capitals of the Far Eastern regions of Russia.
Key words: Far East, partisans, Cultural memory, symbolic policy, commemoration, identity.
Alexey Mikhalev, Doctor of Political Sciences, Director in Centre of Political Transformation Studies (Dorji Banzarov Buryat State University, Ulan-Ude, Russia); e-maul: mihalew80@mail.ru.
References
Assman Ja. Kul'turnaja pamjat'. Pis'mo, pamjat' o proshlom i politicheskaja identichnost' v vysokih kul'turah drevnosti. M., 2004.
Bljaher L. E. Regional'naja samoidentifikacija i transgranichnye praktiki na Dal'nem Vostoke Rossii // Prostranstvennaja jekonomika. 2005. № 1. S. 117-132.
Koshkin A., Plotnikov A, Zilanov V, Ponomarev S. Russkie Kurily. Istorija i sovremennost'. Sbornik dokumentov po istorii formirovanija russ-ko-japonskoj i sovetsko-japonskoj granicy. M., 2015.
Malinova O. Ju. Kommemoracija istoricheskih sobytij kak instrument sim-volicheskoj politiki: vozmozhnosti sravnitel'nogo analiza // Politija. 2017. №4 (87). S. 6-22.
Mikhalev A. V. Pamjat' o japonskoj intervencii na Dal'nem Vostoke Rossii: tri postsovetskih narrativa // Dnevnik Altajskoj shkoly politicheskih issledovanij. 2020. № 36. S. 169-177.
Mikhalev A. V. Transformacija sistemy politicheskih simvolov na Dal'nem Vostoke Rossii v XXI veke // Vestnik Volgogradskogo gosudarstven-nogo universiteta. Serija 4. Istorija. Regionovedenie. Mezhdunarodnye otnoshenija. 2021. T. 26. № 3. S. 227-236.
Poceluev S. P. «Simvolicheskaja politika»: k istorii koncepta // Simvolich-eskaja politika. Vyp. 1. Konstruirovanie predstavlenij o proshlom kak vlastnyj resurs. M., 2012. S. 17-54.
Shmitt K. Teorija partizana. M., 2007.
