CC BY
51Методология истории и историография
УДК 930 UDK 930
ПАРТИЙНЫЕ И БЕСПАРТИЙНЫЕ
ИСТОРИКИ В СССР В СТАЛИНСКУЮ ЭПОХУ
В.В. Тихонов Институт российской истории РАН, 117036, г. Москва ул. Дмитрия Ульянова, д. 19 email: tihonovvitaliy@list.ru
Авторское резюме:
В статье рассматривается проблема взаимоотношения между советскими историками, являющимися членами партии, и их беспартийными коллегами. Работа написана на широком круге источников, включающем дневники, воспоминания и протоколы партийного бюро Института истории АН СССР. На основании приведенных фактов делается вывод о том, что партийность и беспартийность являлись важным фактором в жизни сообщества советских историков и задавали социальные шаблоны.
Ключевые слова: советская историческая наука, партийность, Институт истории АН СССР
THE USSR PARTY AND NON-PARTY HISTORIANS AT THE STALIN ERA
V.V. Tikhonov Institute of Russian History, 117036, Moscow, Russia Str. Dmitry Ulyanov, d. 19 email: tihonovvitaliy@list.ru
Abstract. The article is dedicated to problem of relation between the Soviet historians that are members of the party, and nonpartisans. The work is written on a wide range of sources, including diaries, memoirs and reports of the party bureau of the Institute of History of the USSR. It concluded on the basis of these facts that the Party members and have been an important factor in the life of Soviet historians community and asked the social patterns. Keywords: Soviet historical science, party, Institute of History of the USSR.
Партийность - определяющий социальный маркер в советском обществе. Партийные структуры пронизывали советское общество, представляя собой не только эффективную систему контроля и управления. Принадлежность/непринадлежность человека к партии формировала общественное поведение, его стиль, а нередко и мышление. Наличие партбилета давало заметные привилегии, становилось социальным лифтом. Известный историк-востоковед К.А. Антонова на этот счет написала язвительное стихотворение, датированное 1945 г.: И не станет убеждений, И вперед на много лет Людям лишь для продвиженья Будет нужен партбилет («В России...» 2010: 158).
Но в то же время вступление в партию повышало опасность быть репрессированным, поэтому некоторые намеренно отказывались в нее вступать, считая, что нахождение в стороне поможет пережить лихие годы.
Членство в партии давало немало, но немало и отнимало. При умении правильно себя вести беспартийный историк, стремившийся заниматься именно научной деятельностью, оказывался в более выигрышном положении. Приведем размышления А.М. Некрича, хотя и касающиеся по-слесталинского времени, но явно универсальные для всей советской эпохи: «Я давно заметил, что беспартийным ученым, если они профессионалы хорошего уровня, живется куда лучше и вольготнее, чем членам партии. Как-то я подсчитал, что потратил на партийные собрания, общественную работу, на разговоры, с этим связанные, не менее 30-40 процентов полезного жизненного времени. Если беспартийные специалисты достаточно разумны, то даже в условиях тоталитарной системы их преимущества неоспоримы» (Некрич 1979: 307).
В исторической науке различия между партийными и беспартийными также играли свою роль, причем немаловажную. Например, беспартийность могла поставить историка в заведомо невыгодные условия. Так, молодая М.В. Нечкина, жалуясь на цензуру партийных энтузиастов, в 1931 г. записала в своем дневнике: «Что бы ни
писала, но раз беспартийная, значит, плохо. Уже следят за мной, чтобы проработать» (Курбатова 2013: 308). Нежелание вступать в партию заметно затормозило и академическую карьеру историка, временно отодвинув ее избрание в академики (Виноградов 2003: 96-97).
Деление на партийных и непартийных отражалось и на интенсивности их контактов. Например, о людях, репрессированных в 1937 г., Е.Н. Кушева вспоминала то, что она «была беспартийной и не была сколько-нибудь близко знакома с теми репрессированными, которые были членами партии» (Кушева 1993: 140). Действительно, Е.Н. Кушева, бывшая близкой к среде историков-медиевистов, где партийных было мало, редко контактировала с партийным активом института, оказавшимся репрессированным в первую очередь.
Вступление в партию давало возможность сделать быструю карьеру, поскольку именно партийные считались наиболее благонадежными. Они получали доступ к закрытой информации, спецхранам и архивам. Особенно это было актуальным в области истории советского общества, где беспартийному историку практически невозможно было вести полноценные исследования.
В то же время член партии принимал на себя множество дополнительных обязанностей, а методов за контролем над ним заметно прибавлялось. Именно партийные, что не удивительно, оказывались наиболее активными и нетерпимыми борцами за чистоту рядов. Часто собственные товарищи по партии являлись самыми внимательными контролерами. Беспартийная «масса» являлась более терпимой. Историк Б.Г. Тартаков-ский, оказавшийся под подозрением в 1937 г. и бывший тогда кандидатом в члены партии, признавал, что с товарищами по партии старался не общаться, но «более свободно я чувствовал себя с людьми беспартийными, свободными от комсомольских и партийных собраний, в меньшей степени подверженными "разоблачительному" психозу и страхам, с ним связанным» (Тартаков-ский 2005: 181-182).
В то же время партийность, точнее ее идейная составляющая, давала некоторую опору в жизни, особенно в условиях иррационального террора. «.. .Тогда мы, во всяком случае я, находили в официальном "партийном" объяснении всего происходившего некую точку опоры, позволявшую не утерять эту веру, служившую основой моего ми-
ровоззрения, моего отношения к жизни, поисков своего места в обществе, незыблемость которого в историческом плане не вызывала у меня сомнений, несмотря на все те факты, которые всем нам были известны», вспоминал Таратаковский (Тартаковский 2005: 189). Вступление в партию в 1939 г. стало для него радостным событием. Тем более, что это давало ему на тот момент своеобразную индульгенцию.
Перипетии взаимоотношений партийных и беспартийных прекрасно иллюстрируют документы партийного бюро Института истории АН СССР.
Партийные историк должен был обладать активной идеологической позицией, в независимости от своего научного веса контролировать беспартийных, поскольку считалось, что он априори более грамотный и компетентный. Отсюда постоянно встречающиеся в документах призывы усилить контроль местной партийной ячейки над научной и преподавательской работой сотрудников-некоммунистов. Историку-коммунисту могли бросить упрек в том, что именно в его секторе были обнаружены идеологические ошибки, которые он не смог предупредить или сигнализировать о них. Вообще идеологические «проколы» часто объяснялись именно тем, что не хватает членов партии.
При этом научная квалификация таких историков была практически не важна. В советской идеологии аксиомой было утверждение, что теория не должна отрываться от практики (Шту-дер, Унфрид 2011: 172). В действительности это выражалось в том, что на партийных взваливали огромную общественную нагрузку, от которой нельзя было отказаться. Постоянная бурная общественная деятельность даже у людей, способных к исследовательской работе, нередко формировала убеждение, что это важнее написания и публикации статей и книг.
Немаловажно и то, что многие из партийных занимались историей советского общества. Спецификой этого направления исследований являлась крайне низкая продуктивность, отмечавшаяся открыто практически всеми. Причина лежала не только в творческой бесплодности научных сотрудников, среди которых были, конечно, и откровенные бездельники, занимавшиеся этим периодом из-за карьерных соображений. Многие просто не спешили обнародовать свои достижения, поскольку из-за постоянно меняющейся конъюнктуры выводы, еще вчера верные и пар-
тийные, сегодня могли оказаться антипартийными.
Нередко это играло злую шутку. Приведем парадоксальный, но все же показательный пример. В 1946 г. были намечены выборы в Академию. Институт истории, как ведущий научно-исследовательский центр, также выдвинул своих сотрудников. На общем собрании Ученого совета, который имел полномочия выдвижения, особенно деятельными оказались беспартийные Н.В. Устюгов и С.К. Богоявленский. Именно они, по уверениям членов партбюро, оказались наиболее активны на выборах, развернув агитацию за «своих» кандидатов. Коммунисты начисто им проиграли. Более того, продвигавшиеся от партбюро кандидаты были провалены советом, поскольку почти не имели печатных трудов. Конечно же, наличие печатных трудов с партийной точки зрения было не так уж и важно, в то время как академическая традиция предполагала, что в академики и члены-корреспонденты выдвигают не за партийные заслуги и общественную нагрузку, а за реальные научные достижения. В итоге прошли следующие кандидатуры. В академики: Косминский, Пичета, Минц, Якубовский. В члены-корреспонденты: Дружинин, Нечкина, Архангельский, Юшков, Тихомиров, Никольский и т.д. (Панеях 2010: 25). А.М. Панкратова посетовала: «Нельзя было выдвигать таких товарищей, которые не имеют печатных трудов» (ЦГАМ 2: 66).
Партбюро пользовалось чрезвычайным влиянием в любом образовательном или научном учреждении. Фактически ее членам было дело до всего, начиная от личной жизни человека и кончая научно-исследовательской политикой руководства. Они должны были зорко следить за тем, чтобы директивы партии были четко реализованы. Наличие в ее рядах административно весомых членов давал дополнительные рычаги давления на руководство.
Показательным является закрытое отчетно-выборное собрание, прошедшее в Институте истории 27 февраля 1945 г. Председательствовал на нем В.П. Волгин. На нем выступал молодой научный сотрудник сектора Советского периода Гуревич, который посетовал на неправильное отношение дирекции к работе сектора, отсутствие должного научного руководства. В этом случае молодой историк как коммунист критиковал свое начальство, что органично вписывалось в его партийную роль. Но просто критики явно недо-
статочно - необходима и самокритика работы партбюро. Она прозвучала в выступлении Толмачева: «За последнее время на идеологическом и, в частности, историческом фронте имели место отдельные ошибки и колебания, а партбюро своевременно на них не среагировало.» (ЦГАМ 1: 4 об).
Любопытные проблемы были подняты в речи Н.А. Сидоровой. Она признала: «Плохо, что мы недостаточно авторитетны в глазах старых специалистов и наша задача - приблизить их к себе и через них проводить свою партийную, нужную линию» (ЦГАМ 1: 5). Выше уже было указано, что авторитет представителей партбюро часто был невысок из-за того, что общественная деятельность и идеологическая дисциплина явно превалировали над научными достижениями. Именно поэтому и был предложен хитроумный план по привлечению «старых», авторитетных историков в ряды партии. Идею поддержал А.Д. Удальцов, подчеркнувший, что «нужно смелее выступать в прениях с беспартийными специалистами и вовлекать их в круг марксистских идей, привлекать к докладам» (ЦГАМ 1: 5).
«Программа» по привлечению «старых специалистов» была неофициально запущена. И поскольку членство в партии давало серьезные преференции, она имела определенный успех. Поэтому в партию вступали люди уже зрелые с научной и жизненной точек зрения. 15 марта 1950 г. состоялся прием в кандидаты в члены партии известного историка А.А. Новосельского. Партийные билет, вероятнее всего был тому необходим для занятия должности заместителя директора Института.
Перед голосованием кандидат должен был описать свой жизненный путь. Следуя ритуалу, Новосельский представил свою научную биографию как изживание буржуазного прошлого и освоение марксизма: «Великую Октябрьскую социалистическую революцию я встретил вполне зрелым человеком. Учился и работал я в университете, когда там была группа крупных буржуазных историков: Богословский, Пичета, Готье, Любавский, Петрушевский, Виппер. Все они были моими учителями. Лекции Ключевского я не слышал. Взгляды мои тогда были далеки от марксистско-ленинского учения, и когда произошла Великая Октябрьская социалистическая революция, мне пришлось перерабатывать все свое мировоззрение. В процессе моей работы
после революции моя система мировоззрения неуклонно менялась, я учился, перевоспитывал себя, овладевал марксистско-ленинской методологией. И вот, этот долгий путь привел меня к единственному решению обратиться в партийное бюро с заявлением о приеме меня в кандидаты в члены партии. Это решение является результатом долгого обдумывания. Сейчас я пришел к твердому решению и прошу удовлетворить мою просьбу» (ЦГАМ 3: 9-10). На дежурный, но от этого не менее важный вопрос о том, колебался ли он, следуя линии партии, Новосельский ответил, что «никаких колебаний и желаний сблизиться с эсерами и меньшевиками у меня не было. Я внимательно присматривался и прислушивался к Партии (так в тексте - В.Т.)...» (ЦГАМ 3: 10).
Его кандидатуру поддержали молодые коммунисты Н.И. Павленко и В.Т. Пашуто. Алифиренко назвала его «вполне проверенным, советским ученым» (ЦГАМ 3: 11), который, несомненно, оправдает надежды. Голосование было единогласным и положительным. С этого момента Новосельский стал кандидатом в члены партии. Членом партии он стал в 1951 г. (НА ИРИ РАН: 43 об)
В своей речи перед собравшимися членами партии Новосельский отчетливо следовал партийному ритуалу, говорил на нужном, «партийном» языке. Он признал свои недостатки в виде груза буржуазного учения, но всю свою жизнь представил как борьбу с этим наследием, желание учиться марксизму-ленинизму.
Конечно же, партийные организации не были собранием безликих бойцов партии, слепо реализовавших ее линию. Часто личные амбиции, интересы групп становились определяющим фактором в работе ячейки. Проиллюстрируем это положение следующим эпизодом, случившимся в Историко-архивном институте.
29 октября 1943 г. состоялось партийное собрание, на котором проходило голосование о приеме в кандидаты в партию заместителя директора, профессора А.И. Гуковского. Оно проходило на фоне обострившейся борьбы «архивистов» и «историков». Так получилось, что в партбюро ведущую роль играли именно «архивисты». Кандидата в партию сразу же забросали вопросами. Секретарь партийной организации Т.В. Шепелева поинтересовалась его национальным происхождением: «Почему вы еврей - пишетесь русским?». На что Гуковский ответил, что его
отец-еврей до его рождения принял православие, а сам он по воспитанию и культуре русский. При закрытом обсуждении его кандидатуры несколько членов партии высказались за принятие. Но К.А. Попов, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, высказал сомнения в имеющихся рекомендациях, напомнил об отсутствии должной самокритики и противостоянии с Т.В. Шепелевой, указал на множество упущений в организации учебного процесса. Максаков акцентировал внимание на факте сокрытия Гуковским своего еврейского происхождения, считая это настораживающим. Кандидатуру официально поддержала Т.В. Шепелева. Большинством голосов (5 - за, 3 - против) его приняли в кандидаты, но решение аннулировало бюро Свердловского райкома ВКП (б) (Леушин 2000: 281-288). Противниками Гуковского оказались как представители «архивистов», так и бдительные лекторы идеологических дисциплин.
Партийный стаж делал его обладателя уважаемым и почетным членом корпорации. По свидетельству Ю.А. Полякова, директор Института «Греков с уважением относился к Кучкину (как, впрочем, ко всем старым партийцам)» (Поляков 2011: 58). Длительный партийный стаж и активность в жизни Института позволили Кучкину, бывшему только кандидатом наук, занять должность руководителя сектора истории советского общества - одного из ключевых в Институте.
Партийность требовала неукоснительной защиты чести партии. Естественно, что обвинение в оскорблении партии можно было эффективно использовать в споре. Один пример. 25-26 апреля 1951 г. было проведено открытое партийное собрание с обсуждением трудов и поведения Б.Ф. Поршнева. Его оппонент В.В. Бирюкович обвинял Поршнева в том, что тот в своих выступлениях изобразил партийную организацию как «шайку фальшивомонетчиков». «Я давно живу на свете и слышал, как выступали враги нашего народа против нашей партии, как выступали троцкисты, зиновьевцы. Они так же смешивали с грязью, обливали грязью партийную организацию, партийные решения, но даже некоторые из них были скромнее, чем профессор Поршнев! Он, очевидно, забыл, что неуважение к партийной организации является неуважением к партии... Тона уважения к партийной организации я у проф. Поршнева не слышал. Он выступал как мещанин, мещанин, влюбленный в свое и не при-
знающий на свете ничего другого» (Кондратьев, Кондратьева 2003: 220-221). Очевидно, что такой поток обвинений переводил дискуссию отнюдь не в русло обсуждения научных вопросов. Оппонент фактически поставил вопрос о лояльности Поршнева к партии. Аналогии поведения историка с троцкистами и зиновьевцами должны были придать критике особую остроту.
Таким образом, партийность являлась важным фактором жизни сообщества советских историков 1940-40-х гг. Она задавала своеобразную систему координат во взаимоотношениях между учеными, определяла социальные шаблоны их поведения. В заключение все же необходимо подчеркнуть, что в жизни корпорации историков партийность и беспартийность очень часто уступали место другим факторам в научной и межличностной коммуникации: принадлежности к разным научным школам и, следовательно, академическим «кланам» и сетям, приверженности различным концепциям, генерационным связям и т.д. В этой связи абсолютизировать значение партийности не стоит, но и отбрасывать также нельзя.
Литература:
«В России.» 2010 - «В России надо жить долго»: памяти К.А. Антоновой (1910-2007). М.: Восточная литература, 2010. 470 с.
Ковальчук 2003 - «Историко-архивный институт стал моим родным домом». Воспоминания Н.А. Ковальчук о годах учебы в институте (1940 -1947) // Отечественные архивы. 2003. № 5 // URL: http://www.rusarchives.ru/publication/kovalchyk1. shtml (дата обращения - 20.06.2015)
Виноградов 2003 - Виноградов В.А. Мой XX век. Воспоминания. М.: Издательский дом Калан, 2003. 416 с.
Кушева 1993 - Воспоминания Е.Н. Кушевой / послесловие А.И. Клибанова // Отечественная история. 1993. № 4.
Панеях 2010 - Екатерина Николаевна Кушева - Борис Александрович Романов. Переписка 1940-1957 годов / Сост. В.М. Панеях. СПб.: Лики России, 2010. 480 с.
Леушин 2000 - Леушин М.А. Документы ВКП (б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР: 1945-1955 гг. Рукопись диссертации на соиск. к.и.н.. М., 2000.
Некрич 1979 - Некрич А.М. Отрешись от страха. Воспоминания историка. Лондон, 1979.
Курбатова 2013 - «.И мучилась, и работал невероятно». Дневники М.В. Нечкиной / Сост., автор. вступ. статьи Е.Р. Курбатова. М.: Издательство РГГУ, 2013. 824 с.
Поляков 2011 - Поляков Ю.А. Минувшее. Фрагменты. Кн. 2. М.: Собрание, 2011. 320 с.
Тартаковский 2005 - Тартаковский Б.Г. Все это было. Воспоминания об исчезающем поколении. М.: АИРО-XX, 2005. 448 с.
Кондратьев, Кондратьева 2003 - Кондратьев С.В., Кондратьева Т.Н. Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е-начало50-х гг. XX века). Тюмень: Мандр и Ко, 2003. 272 с.
Штудер, Унфрид 2011 - Штудер Б., Унфрид Б. Сталинские партийные кадры: Практика идентификации и дискурсы в Советском Союзе 1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2011. 247 с.
НА ИРИ РАН - Научный архив Института российской истории РАН. Ф. 1. Опись по личному составу. Д. 34. Никулин-Нот.
ЦГАМ 1 - Центральный государственный архив Москвы (Далее - ЦГАМ). Ф. п-211. Оп. 2. Ед.хр. 6.
ЦГАМ2 - ЦГАМ. Ф. п-211. Оп. 2. Ед.хр. 5.
Там же. Ф. п-211. Оп. 2. Ед.хр. 16.
References:
«V Rossii.» 2010 - «V Rossii nado zhit' dolgo»: pamyati K.A. Antonovoy (1910-2007). M.: Vostochnaya literatura, 2010. 470 s.
Koval'chuk2003 - «Istoriko-arkhivnyy institut stal moim rodnym domom». Vospominaniya N.A. Koval'chuk o godakh ucheby v institute (1940 -1947) // Otechestvennye arkhivy. 2003. № 5 // URL: http://www.rusarchives.ru/publication/kovalchyk1. shtml (data obrashcheniya - 20.06.2015)
Vinogradov 2003 - Vinogradov V.A. Moy XX vek. Vospominaniya. M.: Izdatel'skiy dom Kalan, 2003. 416 s.
Kusheva 1993 - Vospominaniya E.N. Kushevoy / posleslovie A.I. Klibanova // Otechestvennaya istoriya. 1993. № 4.
Paneyakh 2010- Ekaterina Nikolaevna Kusheva - Boris Aleksandrovich Romanov. Perepiska 19401957 godov / Sost. V.M. Paneyakh. SPb.: Liki Rossii, 2010. 480 s.
Leushin 2000 - Leushin M.A. Dokumenty VKP (b) (KPSS) kak istochnik po istorii istoricheskoy nauki v SSSR: 1945-1955 gg. Rukopis' dissertatsii na soisk. k.i.n.. M., 2000.
■ЭР
Nekrich 1979 - Nekrich A.M. Otreshis' ot strakha. Vospominaniya istorika. London, 1979.
Kurbatova 2013 - «.. .I muchilas', i rabotal neveroyatno». Dnevniki M.V. Nechkinoy / Sost., avtor. vstup. stat'i E.R. Kurbatova. M.: Izdatel'stvo RGGU, 2013. 824 s.
Polyakov 2011 - Polyakov Yu.A. Minuvshee. Fragmenty. Kn. 2. M.: Sobranie, 2011. 320 s.
Tartakovskiy 2005 - Tartakovskiy B.G. Vse eto bylo. Vospominaniya ob ischezayushchem pokolenii. M.: AIRO-XX, 2005. 448 c.
Kondrat'ev, Kondrat'eva 2003 - Kondrat'ev S. V., Kondrat'eva T.N. Nauka «ubezhdat'», ili Spory sovetskikh istorikov o frantsuzskom absolyutizme i klassovoy bor'be (20-e-nachalo50-kh gg. XX veka). Tyumen': Mandr i Ko, 2003. 272 s.
Shtuder, Unfrid 2011 - Shtuder B, Unfrid B. Stalinskie partiynye kadry: Praktika identifikatsii i diskursy v Sovetskom Soyuze 1930-kh gg. M.: ROSSPEN, 2011. 247 s.
NA IRI RAN - Nauchnyy arkhiv Instituta rossiyskoy istorii RAN. F. 1. Opis' po lichnomu sostavu. D. 34. Nikulin-Not.
TsGAM 1 - Tsentral'nyy gosudarstvennyy arkhiv Moskvy (Dalee - TsGAM). F. p-211. Op. 2. Ed.khr. 6.
TsGAM2 - TsGAM. F. p-211. Op. 2. Ed.khr. 5.
Tam zhe. F. p-211. Op. 2. Ed.khr. 16.
В.В. Тихонов, к.и.н., с.н.с. Института российской истории Российской академии наук
email: tihonovvitaliy@list.ru
V.V. Tikhonov, Cand. Sci. (History), Institute of Russian history of Russian Academy of Sciences
