Научная статья на тему 'Парадоксальная геометрия любви грамматический анализ любовного треугольника в стихотворении г. Гейне «Жил-был король суровый»'

Парадоксальная геометрия любви грамматический анализ любовного треугольника в стихотворении г. Гейне «Жил-был король суровый» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
353
58
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ГРАММАТИКА ПОЭЗИИ / ПАРАЛЛЕЛИЗМ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Коваль-зайцева Ольга Владимировна

Предлагаемые поэтикой методы анализа текста оставляют в стороне значимый с семантической точки зрения пласт. Детальное рассмотрение грамматического строя произведения, открытое Якобсоном, обнаруживает и заполняет лакуну исследования поэзии.Представляемая работа содержит попытку на практике повторить опыт Якобсона. Подобно тому, как это было сделано в статье «Грамматика поэзии и поэзия грамматики», поэтический текст был рассмотрен с позиции синтаксических и грамматических связей.Выбранное для анализа стихотворения Г. Гейне наглядно демонстрирует характерные механизмы, формирующие художественное пространство произведения, определяющие взаимоотношения персонажей и диктующие логику развития повествования.Грамматический анализ поэтического текста определяет новые переводческие задачи, позволяя достичь большей точности и полноты при переводе стихотворения на другой язык.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Paradoxical geometry of love. The grammatical analyse of a love triangle in the poem by H. Heine “Es war ein alter König”1

The poetic methods to analyse a poetic text fail to consider one significant aspect, namely from the point of view of semantics. An in-depth analysis of the grammatical structure of the work by the method of Jacobson identifies and fills in this gap in the poetics. The article attempts to repeat Jakobson’s method and analyses a poetic text in terms of syntactical and grammatical inter-connections of the poem, as it was made in the article “Grammar of Poetry and Poetry of Grammar”. The chosen poem by H. Heine demonstrates some mechanisms which create imaginative space of the poem, determines relationships between the characters and reveals the logic of narration. Grammatical analyses of the poetic text identify new translation tasks, enabling a translator to achieve a higher level of accuracy and completeness.

Текст научной работы на тему «Парадоксальная геометрия любви грамматический анализ любовного треугольника в стихотворении г. Гейне «Жил-был король суровый»»

УДК

Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 2

О. В. Коваль-Зайцева

парадоксальная геометрия любви. грамматический анализ любовного треугольника в стихотворении г. гейне «жил-был король суровый»

Es war ein alter König,

Sein Herz war schwer,

sein Haupt war grau;

Der arme alte König,

Er nahm eine junge Frau.

Es war ein schöner Page,

Blond war sein Haupt,

leicht war sein Sinn;

Er trug die seidne Schleppe

Der jungen Königin.

Kennst du das alte Liedchen?

Es klingt so süß, es klingt so trüb!

Sie mußten beide sterben,

Sie hatten sich viel zu lieb. [1, р. 159]

Стихотворение «Es war ein alter König» многократно переводили на русский язык как профессиональные переводчики, так и любители, чьи творения распространяются на просторах электронной сети [2]. Стихотворение Гейне при переводе на русский язык в большей или меньшей степени сохраняет образный ряд и общее настроение.

Один из классических вариантов перевода принадлежит петербургскому поэту и музыковеду Виктору Павловичу Коломийцеву (1868-1936) [3]. Автором другого является поэт и театральный критик Алексей Николаевич Плещеев (1825-1893) [4].

Для того чтобы осмыслить судьбу стихотворения Гейне в русской словесности, необходимо исследовать организацию текста и сравнить её с тем, что сохраняют переводы. Следует подчеркнуть, что анализ не ограничивается проблематикой перевода в узкоспециальном смысле. В первую очередь это попытка проследить логику поэтического текста и внутренние связи его элементов. При видимой сдержанности художественных приёмов стихотворение обладает скрытыми механизмами создания выразительного эффекта, видение и понимание которых возможно с помощью метода Р. О. Якобсона. Поэтому представляется целесообразной попытка применить на практике выработанный выдающимся лингвистом в 1970-е годы подход к изучению поэтического текста. Работа «Грамматика поэзии и поэзия грамматики» [5] уже давно заняла подобающее ей место среди классических филологических трудов. Сложно представить современное литературоведение без методологии, предложенной Р. О. Якобсоном.

Коваль-Зайцева Ольга Владимировна — студент, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: kovalzao@gmail.com

© О. В. Коваль-Зайцева, 2013

Метод грамматического анализа в данном контексте оказывается тем интереснее, что, как пишет сам Якобсон, возникновением своим он обязан сравнением переводов Пушкина на чешский, то есть родственный язык с оригиналом. В условиях близости языков обнажилась необходимость передачи не только лексически близких конструкций, но и соблюдение потаённых — в силу того, что на них традиционно не обращают внимания — грамматических форм и синтаксических связей в стихотворении. Якобсон убедительно показал на примере текстов Пушкина, что такие служебные и не имеющие к поэзии на первый взгляд признаки, как падежные формы слов, совершенный или несовершенный виды глаголов, да и вообще соотношение частей речи в стихотворении, имеют немаловажное значение в создании смысла произведения. Во вступительной части своей статьи Якобсон пишет: «в поэзии Пушкина путеводная значимость морфологической и синтаксической ткани сплетается и соперничает с художественной ролью словесных тропов, нередко овладевая стихами и превращаясь в главного, даже единственного носителя их сокровенной символики» [5, с. 462].

Очевидно, что именно произведения Пушкина стали образцовым примером для развития идеи Якобсона, поскольку роль «грамматики» в его текстах имеет исключительно выраженный, возможно даже осознанный, характер. Систематически используемые Пушкиным грамматические конструкции приводят к достижению необходимого и ожидаемого результата, так что грамматический строй произведений обретает смыслообразующее значение. При дальнейшем анализе попытка определить наличие рефлексии автора относительно использования им тех или иных частей речи в строгом соотношении 1/3, как по рецепту, не имеет никакого смысла. Является ли это рационально обоснованным изобретением мастера или находкой вдохновения и тонкого поэтического слуха — вопрос вторичный и, во всяком случае, никак не влияющий на результаты анализа. Поэтому стихотворение Гейне будет рассматриваться, как если бы выявленные в ходе исследования особенности структуры текста носили осознанный и систематический характер.

Как стиль первой и второй строфы, так и первый стих заключительного четверостишия указывают на некую — не существующую в действительности — старинную песню как на первоисточник. Таким образом, присутствие нарратора становится ярко выраженным, равно как и существование имплицитного читателя: «Kennst du das alte Liedchen?» / «знаешь ли ты старую песенку?»1 Кроме того, в сюжете миниатюрной баллады участвуют три персонажа: король, его жена и паж. Таковы действующие лица произведения, прямо или косвенно присутствующие в тексте.

Стихотворение обнаруживает ясную и очевидную с первого прочтения структуру — первая и вторая строфы составляют пару параллельных конструкций, так что параллелизм обусловливает логику повествования, третья заключительная строфа имеет собственную мини-композицию. Она собирает воедино две предыдущие линии, имевшие до того связь только подразумеваемую. Так, третья строфа играет роль заключения и в композиционном, и в смысловом отношении. В ней среди прочего происходит отмежевание пространства нарратива от «реальности», где существуют рассказчик и слушатель. Границей между двумя пространствами является, во-первых, появление второго лица на фоне исключительного использования

1 Здесь и далее используется подстрочный перевод.

третьего. А во-вторых, прошедшее время заменяется настоящим: «kennst» (знаешь) и «klingt» (звучит). Как второе лицо личного местоимения, так и время повествования приближаются к пространству читателя.

Умолчания в тексте на первый взгляд указывают на то, что нарратор предполагает информированность своих слушателей и сокращает подробности известного сюжета. Учитывая, что отсылка обращена к несуществующей песне, лакуны в повествовательной канве можно и нужно расценивать как намеренное создание дистанции между читателем и героями. Возникающая в результате неоднозначность повествования оказывается результатом сложной игры с жанрами. Читатель сталкивается с воспроизведением балладной формы — на неё указывают фрагментарность, параллелизм повествования и сама сюжетная схема, преобразованная романтическим мировоззрением. Во-первых, баллада как фольклорный жанр не имеет индивидуального автора, во-вторых, трудно представить себе народную балладу размером в двенадцать стихов. Таким образом, мы имеем дело с пародированием балладного жанра, которое к тому же включает в себя саморефлексию, поскольку создаёт фантом первичного текста, а именно старинную песню.

Начальные слова первой и пятой строк «Es war ein...», с одной стороны, создают параллельные линии повествования как своего рода анафора. С другой стороны, пятый стих имеет модифицированную интонацию по сравнению с таковой в первой строке. Действительно, если в начале стихотворения приведённая фраза имеет вид традиционного для фольклора или эпоса зачина «Был однажды.» или даже «Жил-был.» и предполагает соответствующую интонацию неторопливого сказа, то во втором четверостишии интонация меняется, что обусловлено предшествующими строками. Читатель вправе ожидать сочинительную связь «И был ещё.», привносящую иерархию персонажей и неизбежность соприкосновения их судеб. Пятый стих несвободен от предыдущих строк, но и сам он меняет их окраску. Непосредственно предваряющий его четвёртый стих: «он взял молодую жену», подготовленный, в свою очередь, предшествующими строками, нагнетающими тревожную атмосферу, является средоточием напряжённого ожидания. Оно находит разрешение, подобно септаккорду в музыкальном произведении, в следующем стихе: «Es war ein schöner Page» / «Жил-был был прекрасный паж.».

Однако в тексте сочинительного союза нет, Гейне вторично использует формулу зачина. Это характерное свойство текста определяет его воздействие на читателей. При всей очевидности взаимосвязи стихов и персонажей текст избегает прямых указаний на них. Тяжеловесный для поэтической миниатюры синтаксис уступает место параллелизму грамматических конструкций.

Король, появляется только в первом четверостишии, но заполняет его безраздельно. Он присутствует в тексте исключительно в Nominativ (именительном падеже), то есть в роли субъекта активного действия. Его антагонист паж таким же образом представлен во второй строфе. Тем заметнее выступает пассивное положение королевы. В четвёртом стихе она появляется в Akkusativ (примерное соответствие винительного падежа), в восьмом — в Genitiv (родительном). Таким образом, для короля она оказывается объектом действия: «взял молодую жену», тогда как паж несёт её шлейф, также стоящий в форме Akkusativ. Иными словами, объектом действия пажа является не королева, а то, что ей принадлежит. Показателем этого служит Genitiv (родительный падеж) «молодой госпожи». Шлейф — символ знатности

и достоинства — связывает госпожу со слугой и на уровне визуального образа, и в грамматическом отношении. На самом деле оба они носят шлейф. Она — как королевская жена, он — как королевский подданный.

Таким образом, формируются отношения королевы с обоими мужскими персонажами, которые равны себе и не зависят от контекста. Напротив, старый король и прекрасный паж являются главными героями своих историй, определяющих роль юной героини. В контексте повествования о короле девушка предстает в качестве жены. В истории пажа она является королевой, то есть его госпожой. И в том и в другом случае она пассивна.

Заключительная строфа нарушает установленную иерархию, не называя тем не менее героев, но ограничиваясь обобщающим «они»: «Sie mußten beide sterben / Sie hatten sich viel zu lieb» / «они оба должны были умереть / они слишком любили друг друга». Они — любовники. Эта новая роль не имеет сословных признаков и возрастного противопоставления, разделившего в первой же строфе короля с его женой. Заключение подводит итог истории, определяя «третьего лишнего».

Первый и пятый стихи имеют идентичную структуру — уже приведённый начальный оборот типа «жил однажды», затем определение и подлежащее. В следующей паре строк (второй и шестой) подчёркивается их противопоставление посредством инверсии в шестом стихе. Во второй строке определения следуют за существительными и глаголом-связкой. В шестой же строке на первом месте оказывается, напротив, определение, а затем следуют глагол-связка и определяемое подлежащее. Кроме того, варьируется и сам порядок подлежащих. В первом варианте упоминается сердце, а затем голова, т. е. внутренняя характеристика превалирует над внешней, во втором случае внешние признаки предваряют описание свойств характера. Инверсия в данном случае играет роль не только и не столько художественного приёма, помогающего разнообразить текст. При чтении второй строфы мы, не задумываясь, улавливаем смещение акцента, что непосредственным образом влияет на наше восприятие текста и формирование образов персонажей. Нарратор незаметно встаёт на точку зрения юной королевы и выделяет значимые для неё, а тем самым и для развития сюжета, черты. Обратимся к определениям, сопровождающим действующих лиц текста, обращая внимание на их соотношение.

Стихотворение насчитывает 66 слов, среди них 15 — артикли, показатели времени и т п., из остающегося 51 слова только 14 являются определениями. Даже при первом прочтении уже видна сдержанность текста в отношении выразительных средств.

Трижды возникает слово «alt» (старый), в третий раз оно имеет значение «старинный», и только дважды в тексте присутствует прилагательное «jung» (юный). Таким образом, старость преобладает над молодостью, тем более что вербально её присутствие обрамляет определения юности, оставляя последнее слово за собой.

Прилагательное alt (старый) применительно к королю встречается дважды — в первой и третьей строке, причём при вторичном возникновении оно сопровождается эпитетом arme (бедный, несчастный). Казалось бы, согласно принципу контрастного противопоставления героев, определение образа пажа должно сопровождаться антонимом прилагательного «старый», т. е. «молодой». Однако в качестве контекстного антонима возрастного показателя выступает критерий внешней привлекательности schön (красивый). Подобное определение косвенно указывает на

внешнюю непривлекательность короля. Если вдуматься, определение «молодой» в отношение к пажу было бы избыточным, поскольку трудно себе представить пожилого придворного в этой роли, а молодость в самой себе уже несёт красоту и привлекательность.

Вторая и шестая строки особенно богаты противопоставлениями. Второй стих распространяет определение, данное в начале стихотворения, развивая образ усталого немолодого человека: «Sein Herz war schwer, sein Haupt war grau» I «его сердце было тяжело, его голова была седа». Цезура после четвёртого слога усиливает впечатление тяжеловесной медленной речи. Параллельная ей шестая строка особенно ярко, по контрасту со вторым стихом, выделяет эпитеты молодости и веселья: «Blond war sein Haupt, leicht war sein Sinn» I «лёгок был его ум (нрав, из этих слов можно составить leichtsinnig — точный аналог русского «легкомысленный»), светловолоса была его голова». Поскольку смысловое ударение попадает на первый и пятый слоги, цезура посреди строки не так заметна и не производит того впечатления, какое она производила во втором стихе. Понятны оппозиции «schwer» (тяжёлый) — «leicht» (лёгкий) и «grau» (седой) — «blond» (светлый). Кроме них напрашивается противопоставление сердца и ума, нрава. Седой представляет собой тусклый оттенок серого, светлый же тон блонд заключает в себе золотое мерцание. Сердце отсылает читателя к сокровенной стороне внутренних переживаний, судя по всему невесёлых, нрав относится исключительно к свойствам характера, никак не соотносясь с внутренним миром персонажа.

Строки: «Der arme alte König,IEr nahm eine junge Frau» I «Несчастный старый король I он взял молодую жену» предвещают печальный финал истории короля и выражают сочувствие к нему нарратора. Эпитет «jung» (юный) составляет контрастную пару с «alt» (старый). Итак, противопоставление «старый» — «молодой» всё-таки существует, оно распространяется и на пажа, устанавливая априорную связь между юными персонажами. Логика текста указывает на те качества пажа, которые должны были в первую очередь привлечь внимание молодой госпожи, поскольку именно они контрастируют с непривлекательными чертами короля.

Седьмой и восьмой стихи также повествуют о судьбоносном для персонажа действии: «Er trug die seidne Schleppe I Der jungen Königin» I «он носил шёлковый шлейф I юной королевы». «Königin» указывает на принадлежность титулованной молодой особы королю и его дому, в то же время слово определяет взаимоотношения госпожи и подданного. Однако повторённое вновь определение «юная» смещает экспрессивное ударение в сторону романтического стечения обстоятельств, подчёркивает разницу между королём и его женой, с неизбежностью делает молодых людей сообщниками.

В первой строфе королева является объектом действия. Во второй же — повествователь избегает такой грамматической конструкции, которая бы указывала на принадлежность пажа своей госпоже, и оставляет иерархию отношений за скобками. И в первом, и во втором случае женский персонаж одним лишь своим существованием влияет на судьбы героев. Любопытно, что всякий раз определяющим фактором оказывается молодость королевской избранницы, поэтому, вероятно, автор не сопровождает её никакими иными описаниями.

Заключительное четверостишие не разрушает целостности произведения, отчасти потому что в некоторой степени подчиняется логике построения текста. Де-

сятая строка, к примеру, сохраняет внутреннюю анафору и цезуру между четвёртыми и пятым слогами: «Es klingt so süß, es klingt so trüb» / «она звенит так сладко, она звенит так грустно». Последний стих выражает причину того, о чём повествует предыдущий: поскольку «Sie hatten sich viel zu lieb» / «Друг друга они полюбили», «Sie mußten beide sterben» / «И смерть им была суждена» [4]. Нечто подобное можно найти в первой строфе — что заставляет поэта назвать короля несчастным, как не то, что «он взял молодую жену». В средней строфе отсутствует следствие, есть лишь причина — паж служил молодой госпоже. Следствие не нуждается в прямом изложении, оно подсказывается самим текстом, косвенно присутствуя в третьей и, более прямо, в заключительной строке стихотворения.

Описанный сюжет типичен для культурной традиции, поэтому автору достаточно перечислить все необходимые атрибуты истории подобного рода, чтобы читатель с лёгкостью мог предсказать исход. Очарование произведения создаётся как раз его недосказанностью, характером скорее наброска, чем законченного полотна. Отсылка к тексту несуществующего, как уже было отмечено выше, первоисточника извиняет типичность сюжета и снимает возможные обвинения в банальности ситуации. Для произведений романтиков характерно обращение к фольклорным текстам, особенно к старинным песням. Однако здесь мы имеем дело с двойной стилизацией — воспроизведением балладных черт, сквозь которые проглядывает обманчиво знакомая песня, также являющаяся плодом авторского воображения.

Строки Гейне отличаются простотой старинной песни, очевидной структурой построения текста, но лишены подробности, свойственной балладам. Нам так и не сообщается ни то, при каких обстоятельствах погибли любовники, ни то, по чьей воле произошла их гибель. Мы можем лишь гадать о реакции короля и о том, как он узнал об измене жены, и узнал ли вообще. Что произошло между молодыми людьми, также решает читатель. Вероятно, именно обилие возможных интерпретаций, соседствующее с наглядно влияющей на наше восприятие внутренней логикой текста, создаёт романтический ореол очарования, присущий произведению Гейне.

Один из переводов стихотворения, явно неакадемического толка, размещённый в интернете, обнаруживает тяготение читателя к большей определённости. Например, пажу приписывается ловкость в делах всевозможных интриг, а король заслуживает сочувствия поэта, выраженного переводчиком в панибратском «бедняга», поскольку он, вероятно вследствие преклонного возраста, не знал, что делать с молодой женой:

Жил-был король плешивый, С сердцем тяжёлым, главою седой; Не знал, бедняга, что делать Ему с молодою женой. Жил паж-красавец в замке, Блондин, к интригам склонный. Он длинный шлейф из шёлка Носил за юной донной. Ты знаешь эту песню? Она звучит так грустно, так мило! Жаль, оба в ней умирают, Поскольку слишком любили [2].

Впрочем, академические переводы также не избегают привнесения дополнительных характеристик в текст.

В. П. Коломийцев вместо «старый» подбирает более подходящее с точки зрения метрики определение «суровый». В переводе А. Н. Плещеева паж — юноша с голубыми глазами, полный сил и отваги. Это не разрушает образы героев в целом, поскольку отвечает стереотипам, связанным с теми или иными чертами — если блондин и красив, значит, он непременно должен иметь голубые глаза. Что касается параллелизма грамматических конструкций, то Коломийцеву удаётся их передать. В переводе Плещеева в заключительной строфе причина смерти любовников предшествует следствию, что несколько нарушает созданную Гейне целостность композиции. О значении смысловой инверсии в двух заключительных стихах было сказано выше.

Любопытно также появление в переводах специфических слов, связанных с национальными культурами. Чаще всего это происходит при попытке подобрать для королевы подходящий к тому или иному размеру аналог. Так, в переводах можно встретить и донну: «Носил за юной донной...» (пер. А. Равиковича). Но подобные нюансы возникают и в других случаях. В переводе А. Н. Плещеева используется устаревшая форма обращения к друзьям — «други», которая закрепилась в читательском сознании как один из традиционных жанровых признаков старинного русского текста. Однако это относится уже к более специальным проблемам перевода, которые не имеют непосредственного отношения к теме.

Если образный ряд и грамматика стиха подвергаются столь существенной модификации, что же может сохраниться от звуковой организации текста? Стихотворение наполнено внутренним эхом повторяющихся «а», «au» и «ö». В первой строфе наращиваются звуковые повторы: «war.. ein alter König / sein. war. sein. war / ... arme alte König /. nahm eine. Frau». То же происходит и во второй строфе со словами «schöner Page» и др., проводятся и фонетические различия в описании старого короля и молодого пажа — широкое и долгое «е» противопоставляется звонкому узкому «i». В последней строфе дважды подряд звучит «ü», предшествуемое двумя «u». В третьем четверостишии появляется звукоподражательное «klingen» (звенеть, звучать).

Жил-был король суровый, Старик седой, угрюм душой; И жил король суровый С женою молодой. И жил-был паж весёлый Кудряв, и юн, и смел душой; Носил он шлейф тяжёлый За юной госпожой. Ты помнишь эту песню? Она грустна, она светла! они погибли вместе, — Любовь обоих сожгла.

Был старый король. (Эту песню в делах всевозможных интриги Я, други, слыхал в старину.) Седой и с остылой душою, Он взял молодую жену. Был паж с голубыми глазами, Исполнен отваги и сил; Он шелковый шлейф королевы Прекрасной и юной носил. Докончить ли старую песню? Звучит так уныло она. Друг друга они полюбили, И смерть им была суждена.

(перевод В. П. Коломийцева) [3]

(перевод А. Н. Плещеева) [4]

Разумеется, перенести стихотворные строки в иную фонетическую систему и сохранить звуковую ткань произведения невозможно. Цитировавшийся выше перевод А. Н. Плещеева имеет собственную мелодику, которая напоминает старинную фольклорную песню.

Стихотворение в переложении В. П. Коломийцева также обладает своеобразным звучанием. Оно не обладает характерной песенной протяжностью в сравнении с текстом перевода А. Н. Плещеева. Напротив, обилие шипящих в купе с мелодичными «о» и «е» создают образ песенки.

Внимание к фонетической стороне произведения, несомненно, говорит о тонком поэтическом слухе и высоком уровне мастерства авторов. Тем заметнее становится его отсутствие в любительском переводе, представленном на сайте Стихи.ру.

К сожалению, в переводе часто удаётся сохранить только фабулу и образный ряд, в то время как грамматические нюансы, создающие подтексты и управляющие развитием сюжета, подвергаются деформации или исчезают вовсе.

Итак, анализ отдельно взятого поэтического произведения позволяет убедиться в актуальности метода Р. О. Якобсона, открывшего новые перспективы стиховедческого подхода. Обратившись к грамматическому строю произведения, можно обнаружить, что грамматика, представлявшаяся на первый взгляд сухой и лишенной всякой эстетической ценности, оказывается важной составляющей поэзии, которая, как известно, вечно ускользает от точных определений.

Яитература

1. Heine H. Es war ein alter König. // Heine H. Das Glück auf Erden: Ausgewählte Gedichte. Moskau: Progress, 1980. S. 159.

2. Гейне Г. Жил-был король. / пер. с нем. А. Равикович. URL: http://www.stihi.ru/2011/08/17/4324 (дата обращения: 29.04.2013).

3. Гейне Г. Жил-был король суровый // Гейне Г. Собр. соч.: в 10 т. / под общ. ред. Н. Я. Берковско-го, В. М. Жирмунского, Я. М. Металлова. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. Т. 2. 408 с.

4. Гейне Г. Был старый король. / пер. А. Н. Плещеева // Плещеев А. Н. Полн. собр. стихотворений. 2-изд. М.; Л.: Советский писатель, 1964. 429 с. (Библиотека поэта. Большая серия.)

5. Якобсон Р. Грамматика поэзии и поэзия грамматики // Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 462-482.

Статья поступила в редакцию 15 апреля 2013 г.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.