CC BY
87
кой способ образования новых слов характеризуется постоянно возрастающей продуктивностью. По мнению М.А. Черкасовой, аббревиация является новым перспективным способом словообразования, а аббревиатура - полноценной единицей речи [10, с. 200]. Аббревиатуры представлены практические во всех языках, и их идентификация в тексте обычно не вызывает вопросов.
В. Аксёнов, обращаясь к данному способу словообразования, довольно часто специально выделяет слова, послужившие основой для окказионализма. Данный факт позволяет наглядно продемонстрировать сам процесс аббревиации. Ряд новообразований создается на базе пятикомпонентной структуры: «Такое могло бы произойти даже и с автором данного сочинения, не будь он достаточно хитер, чтобы предугадать справедливый упрек со стороны своего в Высшей Степени Уважаемого и Проницательного Читателя (ВСУПЧ)» [2, с. 459].
Среди окказионализмов писателя встречается и усечение по аббревиатурному принципу. В узусе оно относится, в первую очередь, к разговорной речи. Соответственно новообразования, созданные данным путем, зачастую являются сниженными, разговорными. Такая разновидность аббревиации характерна для
многих языков, но наиболее распространена она в американском варианте английского: «Толпа пассажиров, очевидно, счастлива узреть материализацию долгожданного тролла» [1, с. 67]. Модель: троллейбус ^ тролл.
Таким образом, в словотворчестве В. Аксенова представлены практически все узуальные способы словообразования русского языка: префиксация, суффиксация, конфиксация, словосложение и аббревиация. Анализ деривационных связей производящего и производного окказионального слова позволяет сделать процесс обучения иностранных студентов русскому словообразованию более наглядным. Описание словообразовательных моделей, по которым строится большинство окказиональных слов писателя, дает возможность продемонстрировать богатый потенциал и системный характер русского словообразования, а также его тесную связь с другими разделами лингвистики, а именно с лексикологией и стилистикой. Наконец, установка В. Аксенова на креативность и экспрессивность в творчестве способствует повышению интереса учащихся не только к русскому языку, но и к русской литературе.
Статья поступила 28.05.2014 г.
Библиографический список
1. Аксёнов В.П. Кесарево свечение. М.: Изографус; Эксмо, 2002. 640 с.
2. Аксёнов В.П. Новый сладостный стиль. М.: ИЗОГРАФ, 1997. 560 с.
3. Аксёнов В.П. Редкие земли. М.: Эксмо, 2007. 448 с.
4. Аксёнов В.П. Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия. В 2 т. М.: Семь дней, 2011. Т. 2. 680 с.
5. Ахмадуллина Б.А. Лучшая лирика. М.: Астрель; Олимп, 2010. 448 с.
6. Красильникова Л.В. Функциональное словообразование как одна из учебных дисциплин специальности «Русский язык как иностранный» // Русское слово в мировой культуре: мат-лы Х конгресса МАПРЯЛ (Санкт-Петербург, 30 июня - 5 июля 2003 г.). В 4 т. СПб.: Политехника, 2003. Т. 3.
С. 265-272.
7. Лебединский С.И., Гербик Л.Ф. Методика преподавания русского языка как иностранного: учеб. пособие. Минск, 2011. 309 с.
8. Попова Т.В., Рацибурская Л.В., Гугунава Д.В. Неология и неография современного русского языка. М.: Флинта; Наука, 2005. 168 с.
9. Фатхутдинова В.Г. Комплексные единицы словообразования в сопоставительном освещении (на материале русского и татарского языков) // Ученые записки Казанского государственного университета. Гуманитарные науки. 2006. Т. 148. Кн. 2. С. 152-163.
10. Черкасова М.А. Аббревиатуры делового дискурса с когнитивной точки зрения // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2014. № 1 (31). С. 200-202.
УДК 372.8: 821.161.1.0
ПАРАДИГМА ИССЛЕДОВАНИЯ ФОЛЬКЛОРНОГО ТЕКСТА БАЛЛАДЫ «ТАТАРСКИЙ ПОЛОН»
А
© Н.Е. Украинцева1
Курганская государственная сельскохозяйственная академия имени Т.С. Мальцева, 641300, Россия, Курганская область, Кетовский район, с. Лесниково.
Рассматривается баллада «Татарский полон» как произведение фольклора общерусского и фольклора казачьего. Произведение представлено в парадигме исследования фольклорного текста. Анализируется несколько вариантов баллады, записанных собирателями и исследователями фольклора на протяжении Х1Х-ХХ вв. Выявляются мотивы разных редакций текста и их воздействие на сюжет и композицию баллады. На примере цикла «Татарский полон» показывается постепенная трансформация жанра исторической баллады. Прослеживается отражение в фольклорных текстах духовных и этнокультурных ценностей народа.
1Украинцева Нина Ефимовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и культуры речи, тел.: 83523145102, е-mail: yasnaya11@yandex.ru
Ukraintseva Nina, Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of the Russian Language and Speech Culture, tel.: 83523145102, е-mail: Yasnaya11@yandex.ru
Библиогр. 11 назв.
Ключевые слова: казачий фольклор; трансформация жанра; историческая баллада; редакция произведения; мотив; песенный цикл.
RESEARCH PARADIGM OF "TATAR CAPTIVITY" BALLAD FOLKLORE TEXT N.E. Ukraintseva
T.S. Maltsev Kurgan State Agricultural Academy,
Lesnikovo village, Ketovsky district, Kurgan region, 641300, Russia.
The article deals with the ballad "Tatar Captivity" as all-Russian and Cossack folklore. The work is presented in the research paradigm of a folklore text. Having analyzed a few ballad variants recorded by folklore collectors and researchers during XIX - XX centuries, the author identifies the motives of different text editions and their effect on ballad plot and composition. Gradual transformation of the genre of historical ballad is shown on the example of the cycle "Tatar Captivity". These folklore texts reflect spiritual and ethno-cultural values of people. 11 sources.
Key words: cossack folklore; genre transformation; historical ballad; work edition; motive; song cycle.
Художественное наследие в новых исторических условиях продолжает жить в памяти и сознании народа в своеобразных и неповторимых формах, поэтому исследователя должны привлекать не только архивные материалы, но и наблюдения экспедиций по следам прежних собирателей. По мнению Б.Н. Путилова, фольклорный жанр необходимо рассматривать не как формальную категорию, а как своеобразное исторически сложившееся и исторически обусловленное единство определенного содержания и определенной формы, как характерную художественную систему и как совокупность ряда произведений, эту систему воплощающих [7, с. 21-22]. Другими словами, появление и распространение фольклорного жанра обусловлено историческим развитием сознания народа. В связи с этим представляется актуальной проблема трансформации фольклорных жанров. Б.Н. Путилов также полагает, что для фольклористики важно не сводить работу к искусственной консервации наследия, а идти путем «поиска форм переработки, творческого усвоения и развития этого наследия» [7, с. 28]. Данного принципа в своих исследованиях придерживаемся и мы.
Большое внимание нами уделено изучению казачьего фольклора, представляющего собой часть фольклора общерусского. Отмечено, что в XIX-XX вв. весьма распространенным в нем становится жанр баллады.
Жанр исторической песни и жанр исторической баллады развивались, предположительно, вслед за былиной. Историческая баллада в основе своей -эпический жанр, но это уже песня драматического характера, ее стержневой элемент - конфликт. Баллада открыта для лиризации. Она отображает отдельные человеческие судьбы, межличностные отношения, за которыми стоят события общенародного значения, социальные, этические, философские проблемы жизни общества. Русской народной балладе посвящены работы Ю.И. Смирнова, Н.И. Кравцова, Д.М. Балашова, Б.Н. Путилова, О.В. Тумилевич, А.А. Гугнина и других ученых. Для нас представляется важным видение баллады как эпико-лиро-драматического рода народной поэзии. В статье использован сравнительно-исторический анализ и элементы структурного анализа текста. «Фольклорный текст, - как отмечал А.Г.
Игумнов, - это всегда образование, структурно неоднородное во всех смыслах и часто хронологически многослойное. Он представляет собой лишь один из вариантов некоего произведения, которое само по себе всегда является конструкцией исследователя, но никогда реально существующим текстом» [2, с. 21]. Согласно парадигме исследования фольклорного текста (фольклор - род - жанр - жанровая разновидность - произведение - версия/редакция - вариант - мотив) [2, с. 29], мы рассматриваем жанр песни, жанровую разновидность - историческую балладу, в частности, произведение «Татарский полон», его версии, записанные в разных редакциях, и некоторые варианты этих версий. При таком подходе осмысление мотивов разных вариантов баллады в данной парадигме представляется наиболее глубоким и полным.
Рассматриваемое произведение «Татарский полон» - это баллада исторического содержания, в которой «трагедия тысяч людей, полоненных татарами, отражена в балладе об одной женщине, встречающей дочь в татарском плену» [5, с. 7]. Цель нашего исследования - осмысление мотивов разных вариантов баллады, то есть дополнительных тем произведения, оттеняющих главную.
Баллада «Татарский полон» в Х1Х-ХХ вв. бытовала в центральной и южной России, на Урале и Кавказе, в Оренбуржье, Зауралье и в Сибири, особенно долго - в среде казачества. Она зафиксирована в небольших сборниках и крупных собраниях фольклора: А.И. Соболевского, П.В. Киреевского, Б.Н. Путилова, И.И. Железнова, Н.Г. Мякушина, В.П. Федоровой и других. Известны две основные версии - татарский и турецкий полон, при этом сюжет и композиция идентичны. Для «турецкой» версии характерно начало «Не шум шумит, не гром гремит...» (она, очевидно, более поздняя по времени возникновения). Обе версии записаны в многочисленных вариантах (обзор вариантов найдем у В.К. Соколовой, Б.Н. Путилова и др.). Например, в записи П.И. Якушкина (Рязанская и Орловская губернии) имеются обе версии баллады и их варианты, которые следует отнести к общерусским [8]. П.И. Якушкин был не только самоотверженным собирателем, но и прекрасным исполнителем народных песен, именно он напел мелодию баллады «Татарский полон» композитору М.А. Балакиреву.
Наиболее распространена версия о татарском полоне. К самым ранним относятся записи, сделанные Д.А. Валуевым (племянником Языковых, собирателей фольклора) и П.М. Языковым в Симбирской и Оренбургской губерниях. Место записи позволяет отнести варианты баллады к казачьим песням. Рассмотрим один из этих вариантов (собрание П.В. Киреевского) [9, с. 230]. Вступление представляется непонятным, вероятно, искажено: «Не огни горят, не котлы кипят, | Во чистом поле | Все татары полон делят: | Достава-лася дочь с матерью», и только позже выясняется, что дочь «во полон взята» давно, раньше, чем мать. Дочь стала женой знатного татарина, в балладе ее называют «молодой княгиней». У княгини много «мамушек-нянюшек», муж приводит ей еще одну, русскую, работницу. В народе знали о восточных обычаях богатых людей, которые баловали своих жен подарками. Ответ княгини «Черт ли это за работница!» - грубое простонародное выражение, характерное для шуточных песен. Оно характеризует дочь-княгиню как сварливую, властную женщину, которой безразлична русская пленница, дочь не узнала своей матери. Ни слова не сказала ей мать, покорно стала «кужель прясть», «утят пасти» и «дитю качать». Полная драматизма колыбельная матери: «Ты бау, бау, татарский сын, | А по матушке внучоночек, | Твоя матушка во полон взята...», разбудила в дочери угасшие чувства любви и уважения к родительскому дому. Свидетельство этому - привычное поэтическое (но такое этикетное!) русское обращение из ее уст: «Сударыня ты моя матушка!» Встреча с матерью ей милее богатства: «Ты брось шелков кужель прясть, | Пущай его куры путают; | Уж ты брось утят пасти, | Пусть птица таскает!». Какова же «мысль народная» (мотив, двигающий сюжет) в балладе «Татарский полон»? Она прозрачна: помнить о земле, которая тебя взрастила, пусть с колыбели дитя приучается не терять память о родной стороне, об отце-матери ни в богатстве, ни в бедности, ни на чужой стороне, ни в полоне, ни перед лицом смерти.
Вариант Д.А. Валуева принадлежит к группе текстов, в которых финал баллады неясен (обычно в финале мать и дочь бегут на родину; иногда дочь отправляет домой мать, потому что не может бросить детей, или они остаются/бегут вместе). Концовка в данном варианте утратилась (логически она здесь лишняя).
Одна из ранних записей принадлежит М.Ю. Лермонтову. Она сохранилась в набросках и отрывках неосуществленной поэмы (или драмы) о Мстиславе Черном, мечтавшем освободить Русь от татар. Думая над сюжетом, в декабре 1831 года М.Ю. Лермонтов записал: «Молодежь (в городе - прим. автора) разговаривает о том, что татары приедут толпой и все берут: никто не смеет и слова сказать; зарево видно; иные говорят, что лучше предаваться татарам, чем умирать, и тому подобное.». Сестра Мстислава соглашается стать женой татарина. «Мстислав проходит мимо деревни; одна женщина поет, баюкая ребенка (Что за пыль.Злы татаровья), - он радуется тому, что <...> если он погибнет, то останется еще мститель за
отечество». В другом наброске плана эта песня приурочена к смерти Мстислава: «Он, израненный, лежит в хижине, хозяйка-крестьянка баюкает ребенка песнью: "Что за пыль пылит. Входит муж ее, израненный"» [4, с. 359]. Текст песни сохранился в тетрадях М.Ю. Лермонтова. По мнению И.Л. Андроникова, это не подражание народной песне, а запись одного из ее вариантов [4, с. 384]. Поражает бережная литературная обработка юным поэтом народного варианта песни.
Мотив редакции М.Ю. Лермонтова исходит из деталей сюжета. Зять заставляет полонянку работать. Дочь узнает родную матушку по колыбельной песне и хочет одарить «золотой казной». Мать отказывается от «золотой казны» и просит отпустить ее «на святую Русь», так как «Не слыхать здесь пенья церковного, | Не слыхать звону колокольного» [3, с. 384]. В повествовании о татарском полоне появляется мотив верности православной вере, и Святая Русь выступает символом православия, которое объединяло народ перед лицом врага. Поэтому лермонтовский вариант звучит величественно.
Остается догадываться, где была записана песня: на Кавказе, в Тарханах или в Подмосковье, где 18301831 гг. М.Ю. Лермонтов вместе с бабушкой Е.А. Ар-сеньевой гостил в Середниково, имении Е.А Столыпиной. В 1830 году молодой поэт писал: «.если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях». Но влияние казачьей песенной культуры на творчество М.Ю. Лермонтова несомненно. Будучи на Кавказе, поэт в 1837 году навещал своего родственника А.А. Хастатова и побывал в терских казачьих станицах. Кроме того, в 1840 году он был прикомандирован к кавалерии отряда генерал-лейтенанта А.В. Галафеева и командовал «особо порученною ему казачьею командою». Лермонтов «с командою», отличался в делах, например, 12 и 15 октября за Шалинским лесом и при переправе через Аргун [11, с. 677]. Сохранилось предание, что замечательная «Казачья колыбельная песня» (для семьи А.М. Верещагиной) была навеяна Лермонтову пением молодой казачки над колыбелью младенца в станице Червленой на Тереке [4, с. 333].
Вариант, записанный на Урале, в поселке Сы-серть Свердловской области в 1937 г., совмещает два важных мотива. Дочь полонянки, называемая «татарочкой», «стала напенивать», пенять мужу, что полонянка-старушка вряд ли сгодится для работы. Узнав мать, («ты родимая моя мамонька»), провожает ее на родную сторону, на святую Русь, но сама отказывается идти вместе с нею: «жалко мне малых детонек» [5, с. 181-182]. В другом варианте женщина не в силах оставить дочь и остается с нею. Переплетающиеся мотивы верности родной стороне и мотив материнства усиливают драматизм баллады. В 1960-е годы песня бытовала в живом исполнении.
Иной мотив содержит вариант, приведенный в издании И.И. Железнова «Уральцы. Очерки быта уральских казаков» (1888). Песня записана в урочище Ма-ринкин Городок на р. Урале в 1858 г. Мотив - прославление характера русской женщины - дочери,
сестры, матери. Начало баллады указывает на позднюю редакцию, старинный эпический зачин утрачен, дочь попадает в плен во время обычной работы: «Отец с сыном на сенокос пошли, | А мила доченька им есть понесла». Дочь помогает «вершить» стог (принимает и укладывает сено, стоя на верху стога). Увидев опасность, она решает спасти мужчин от полона ценой собственной свободы. «Что это, батенька, в поле затуманилось, | Затуманилося в поле, запыли-лося? | Все людей везут скованных и связанных, | Связанных все арканами волосяными». | «Уж ты, доченька, слазь-ка с зелена стога, | Пойдемте спрячемся за зелен камыш». | «Уж я, батенька, пересмотрю, перегляжу - | Что это за людей везут?» | «А отец с сыном в камыш ушли». В финале баллады дочь не может бежать с матерью домой («обзавелась я малыми деточками»). Но подчеркивается, что уважительно к полонянке-матери отнесся и зять-«татарченин» (на Урале межэтнические браки становились обычным делом): «Уж сажаил ее зятюшка на карего коня, | На карего коня, на иноходного, | Наделял ее золотой казной, | Отправлял ее во свою землю. | Проводили ее они с своего двора» [5, с. 185-187]. В свое время дочь пожертвовала свободой ради спасения отца и брата, она помнит о родной стороне, но и на чужбине она смогла стать уважаемой хозяйкой в семье; дом женщины там, где ее дети.
Обратимся к вариантам баллады, записанным на территории Южного Зауралья, Курганской области. В этих местах в связи с освоением новых земель начиная с 1743 года прокладывалась Нижне-Уйская (впоследствии сомкнувшаяся с Оренбургской) оборонительная линия. Здесь, по реке Тоболу и его притоку Ую, ныне на границе с Казахстаном, сначала было построено четыре крепости, в том числе и Звериного-ловская. Между ними возводились редуты [6, с. 71]. Гарнизоны крепостей были смешанными. В них служили как регулярные части солдат и драгун, так и нерегулярные отряды казаков, мобильные, приспособленные к обороне и участию в мелких стычках с засадами кочевников, быстро реагировавшие на неожиданные нападения. Кочевников в Зауралье и на Урале называли «киргизами» или «татарами». Казаки обживали форштадты (места за крепостными стенами) и редуты, обзаводились семьями. В целях формирования Оренбургского казачьего войска казаков направляли сюда из сформированных ранее казачьих войск, выписных набирали из крестьян - записывали всем крестьянским двором. В Звериноголовской крепости, например, были поверстаны в казаки все выпускники военно-сиротского отделения, ставшего в 1798 году военно-кантонистским училищем. Военная служба совмещалась с земледельческим трудом (основой существования), занятиями ремеслами, торговлей. Традиционный высший орган власти вольных казаков - круг, при таких условиях был отвергнут, войсковая изба при атамане являлась исполнительным органом государства, которое управляло казачеством и поддерживало его [10, с. 15]. Но постепенно «дикая степь» осваивалась и заселялась, оставалась в прошлом этническая вражда, бывшие степняки обустраи-
вались рядом с казаками. Позднее казачьи станицы сыграли важную торгово-экономическую и культурную роль в истории края. Все это нашло отражение в его фольклоре. Множество песен записано в здешних станицах в начале XIX века для собрания оренбургских казачьих песен А.И. Мякутина Так, в 1902 году в станице Звериноголовской их напели казаки Иван Матвеев, Григорий Матвеев, Николай Головянский, Михаил Кандалов. Потомок Михаила Кандалова -Иван Кандалов, наш современник (в 2013 году был призван в ряды Российской армии), знает и прекрасно исполняет народные песни.
Варианты баллады «Татарский полон» записывались в крае и во второй половине XX века. Вариант, записанный в селе Прорыв Куртамышского района, тесно связан с рассмотренным выше вариантом издания И.И. Железнова: «Отец с дочерью сено косили, | Сено косили, стога метали. | Увидала дочь: пыль столбом пылит. | - Ой ты, батюшка, родной батюшка, | Ты бросай скорей стоговы вилы, | Ты бросай скорей и беги в камыш, | Вон бегут, бегут злы татарове». Дальше обычно добавлялось прозой: «Отец спасся, а дочь взяли в плен» [2, с. 4]. Здесь важен мотив о самоотверженном спасении дочерью «родного батюшки». Звериноголовский вариант схож с общерусским, записанным П.И. Якушкиным, в котором «название реки Дарья имеет отвлеченно-поэтический характер» [5, с. 399]. Для села же Звериноголовского река Аму-Дарья еще в XIX веке была не только символом, но и конкретным географическим местом противостояния с «дикой степью», под словом «татарове» подразумеваются кочевники: «Как за речкою | Да за Дарьею | Злы татарове | Дуван дуванили. | На дуваньице |Доставалася | Теща зятю. | Как повез тещу зять | Во далеку степь, | Во далеку степь | К молодой жене. | -Ну и вот, жена | Тебе работница, | С Руси русская | Полоняночка. | Ты заставь ее | Три дела делати. | Первое дело - | Дитя качать, | Другое дело - | Куделю прясть, | И третье дело - | Гусей пасти. | Полоняночка | Колыбель колышет, | Колыбель колышет. | Вот качает дитя, | Вот качает дитя, | Приговаривает: - | Ты баю, баю, | Боярский сын, | Ты по батюшке - | Зол татарчонок, | А по матушке - | Ты русёночек, | А по роду-то | Мне ты - внучоночек, | Ведь твоя-то мать - | Мне родная дочь, | Семи лет она | Во полон взята» [1, а 1011]. Если говорить о происхождении слова дуван, то оно имеет, по-видимому, двойные корни: от пришедшего из тюркских языков значения «совет, собрание», затем «сходка казаков для дележа добычи» и от присоединившегося к нему русского значения «высокое, открытое место» (М. Фасмер), поэтому продуваемое ветром, бугор, на котором располагались для дележа добычи. В фольклорных текстах слово означает и место, и ритуал дележа (отсюда глагол дуванить - делить), и награбленную добычу, пленников. Древняя символика воды, реки, переправы как знаков брака и смерти придает напряженность повествованию, но она и переосмысливается, становится знаком перехода героев из своего в опасное, чужое пространство. Текст лаконичен, освобожден от повторов. Диалог в балладе несет драматическое начало, но в этом ва-
рианте он дается сжато, ответ дочери отсутствует: для матери неважно, что ответила дочь! Финал неясен (как у Д.А. Валуева). Данный вариант выдвигает на первый план мотив материнской любви с драмой встречи после долгой разлуки матери с дочерью, встречи, о которой мать не гадала, не ведала. Повествование обрывается колыбельной, нет рассказа об узнавании полонянки дочерью, этим подчеркивается трагедия ситуации: обе они теперь в неволе. В песне преобладает лирическая составляющая, что и сделало ее долговечной. Звериноголовский вариант видится как отшлифованный временем образец народной поэзии. Добавим, что песню записала в 1972 году Л.И. Рябкова (в то время студентка филологического факультета) от своей матери, Анны Дмитриевны [10, с. 378], которой в 2013 году исполнилось 100 лет.
Таким образом, основа сюжета многочисленных вариантов баллады - встреча матери с дочерью в татарском плену. Композицию составляют сюжетные ветви: пленение дочери, изображение дувана (дележа добычи, пленников), неузнавание полонянки-матери в доме татарина, определение посильной работы для пожилой полонянки, колыбельная внуку (которую подслушивают слуги, или дочь, или муж дочери), узнавание матери и просьба дочери о прощении, решение матери и дочери, как им быть дальше. Кульминационный эпизод - колыбельная внуку. Кажется, логичным было бы включение эпизода, изображающего жестокое обращение с пленницами, но его нет ни в одном варианте. Больше того, рисуется сочувственное отношение к ним. Главное здесь в другом: «главное, потрясающее горе - лишение Родины» [5, с. 26]. Каждая сюжетная ветвь варьируется в зависимости от мотива, поэтому чаще всего варьируется концовка, а эпизод пленения дочери может описываться, и весьма подробно, а может отсутствовать вообще.
Парадигма исследования фольклорных текстов позволяет проследить мотивы разных вариантов древней версии баллады «Татарский полон» и шире представить ее взаимосвязь с другими балладами цикла. Рассматривая версии и варианты баллады «Татарский полон», следует также иметь в виду, что они тесно связаны с циклами других баллад об угрозе полона девушки/женщины, побеге из плена/спасении от плена, на основе которых появлялись контаминации песен «татарского цикла». К наиболее ранним
можно отнести [«Князь Роман и Марья Юрьевна»]2 (верная жена бежит из полона) с примерами вариантов «Жил-был князь Роман Юрьевич.», «Уж ты гой еси, Марьюшка Гурьевна.» и другими; [«Козарин»] (молодец спасает сестру от полона) - с вариантами, например, «Что у князя да у боярина.», «Из-за славное матки Кубань-реки.», «У Петра то было Карамы-шова.»; [«Девушке угрожает плен и гибель»] с вариантами «Не белый лебедь со степи летит.», «Воевали, бузовали три татарчонка.» и др.; а также [«Девушка взята в полон татарами»] с вариантами «Как пошли красные девушки.», «В поле дороженька, в поле неширокая.» и др. Более поздние баллады: [«Красная девушка из полону бежит»], [«Спасение полонянки»]. К этому же циклу можно отнести [«Разбойничий дуван»]. Таким образом, собственно баллада [«Татарский/турецкий полон»] творчески заимствовала элементы сюжетов, образы и все-таки оставалась своеобразной.
Выявленные мотивы вариантов баллады порождены социальной и исторической действительностью. Мотив руководит сюжетом и композицией баллады. Важную роль в выявлении мотивов в сюжете баллады играет деталь. Новые мотивы открывали перед песней пространственно-временную перспективу. Совершенствовалась форма и язык баллады. Думается, эту трогательную песню любили исполнять и слушать.
В казачьем фольклоре, в том числе регионально-локальном фольклоре оренбургского казачества XIX-XX веков, сохранялись и появлялись варианты баллады от древнего мотива верности родине, православной Руси и противостояния со степью до мотивов драмы семьи и дома, почитания родителей и материнства, освоения иного пространства. Высвечивались новые грани древней символики. Включенная в балладу колыбельная песня способствовала трансформации исторической баллады, сближала ее с лирической песней. В текстах вариантов этого произведения отразились духовные и этнокультурные ценности народа.
Материалы данного исследования могут быть использованы в преподавании курсов фольклористики, истории, культурологии.
2В квадратных скобках указана версия произведения, далее - ее варианты.
Статья поступила 06.05.2014 г.
Библиографический список
1. Ивушка - ракитовый кусток. Народная лирика Зауралья / сост., вступит. статья, примечания к тексту Ф.П. Федоровой. Челябинск: Южно-Уральское кн. изд-во, 1983. 80 с.
2. Игумнов А.Г. Поэтика русской исторической песни. Новосибирск: Наука, 2007. 252 с.
3. Лермонтов М.Ю. Собр. соч. В 4 т. М.: Худож. литература, 1984. Т. 1. 446 с.
4. Лермонтов М.Ю. Собр. соч. В 4 т. М.: Худож. литература, 1984. Т. 4. 527 с.
5. Народные баллады / общ. ред. А.М. Астаховой; вступ. статья, подготовка текста и прим. Д.М. Балашова. М.: Наука, 1963. 447 с.
6. Пузанов В.Д. Развитие военно-административной систе-
мы в XVIII - первой половине XIX века // История земли Курганской / под ред. В.В. Пундани. Курган: Зауралье. 204 с.
7. Путилов Б.Н. Некоторые общие проблемы истории казачьего фольклора // Народная устная поэзия Дона: мат-лы науч. конф. по научному творчеству донского казачества (Ростов-на-Дону, 18-23 декабря 1961 г.). Ростов-н/Д., 1963. С.14-28.
8. Собрание народных песен П.В. Киреевского: Записи П.И. Якушкина / подготовка текстов, предисловие и коммент. З.И. Власовой. В 2 т. Л.: Наука, 1986. Т. 2. 326 с.
9. Собрание народных песен П.В. Киреевского: Записи Языковых в Симбирской и Оренбургской губерниях / подготовка текстов, вступ. статья и коммент. А.Д. Соймонова. Л.: Наука,
1977. Т. 1. 327 с.
10. Станица на Тоболе / сост. М.И. Хлызов [и др.]. Курган: ГИПП «Зауралье», 2002. 428 с.
11. Чистова Ю.С. Хронологическая канва жизни и творчества М.Ю. Лермонтова // Лермонтов М.Ю. Сочинения. В 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. 702 с.
УДК 811.161.1.
СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ РЯД КАК ИСТОЧНИК ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИНФОРМАЦИИ: ЛИНГВОМЕТОДИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
л
© В.Г. Фатхутдинова1
Казанский (Приволжский) федеральный университет,
420008, Россия, Республика Татарстан, г. Казань, ул. Кремлевская, 18.
В лингвометодическом аспекте рассмотрен словообразовательный ряд русских глаголов, образованных при помощи конфикса до-...-ся. Сопоставительный анализ русских производных слов и их испанских соответствий позволяет выявить социокультурный и ментальный компонент в их семантике. Установлено, что словообразовательная модель, служащая для выражения деривационных и лексических значений, может выступать репрезентантом этнокультурных установок этноса, а сам язык оказывается регулятором общественного поведения индивида. Доказано, что изучение производных лексических единиц в рамках одного словообразовательного ряда позволяет выявить национально-специфический характер лексической и словообразовательной семантики, а также своеобразие номинативного пространства изучаемого языка. Библиогр. 10 назв.
Ключевые слова: методика преподавания; словообразовательный ряд; конфикс; глагол; семантика; лингво-культурология.
DERIVATIONAL ROW AS A SOURCE OF ETHNO-CULTURAL INFORMATION: LINGUOMETHODIC ASPECT V.G. Fatkhutdinova
Kazan (Volga region) Federal University,
18 Kremlevskaya St., Kazan, 420008, Republic of Tatarstan.
This article deals with a derivational row of the Russian verbs derived by the confixes "до-.-ся" in a linguomethodic aspect. Comparative analysis of the Russian derivatives and their Spanish equivalents reveals a sociocultural and mental component in their semantics. The study demonstrates that a word-building model expressing derivational and lexical meanings, can represent ethno-cultural settings, while the language itself is a regulator of the social behavior of the individual. It is proved that the study of derivatives of lexical units within the same derivational row reveals the national and specific nature of lexical and word-formation semantics, as well as the originality of the nominative space of the language under investigation. 10 sources.
Key words: methods of teaching; derivational row; confix; verb; semantics; cultural linguistics.
Сложность, многообразие и интенсивность современных процессов межкультурной коммуникации выдвигают на первый план проблему оптимизации овладения вторым языком, актуальность которой ни у кого не вызывает сомнений. Ее решение требует как усовершенствования известных методических приемов, так и принципиально новых подходов. В настоящее время в теории и практике преподавания русского языка как иностранного широкое распространение получили коммуникативно-деятельностный и личност-но-ориентированный подходы, которые позволяют учащемуся занимать активную позицию в процессе обучения. Кроме того, сегодня уже не обойтись без внедрения в образовательный процесс когнитивно ориентированных методов обучения.
С точки зрения О.А. Лазаревой, лингвокогнитив-ный подход соответствует современному представлению об учащемся как активном субъекте познания:
для него важны как знания родного языка, так и вне-лингвистические глобальные знания о мире [4, с. 11]. В этой связи преподавание русского языка как иностранного должно опираться и на результаты сопоставительно-типологических изысканий, для которых в рамках новых парадигм лингвистического знания характерна последовательная интеграция принципов системо- и антропоцентризма.
Методы сопоставительной и когнитивной лингвистики позволяют выявить этнокультурную специфику языкового сознания и речевого поведения, описать языковую картину мира человека с ее универсализмом и культурно-специфическими характеристиками, то есть все то, что лежит в основе лингвокультуроло-гии как науки. В этом направлении наиболее благодатным материалом для исследования является деривационный уровень языка, поскольку именно с помощью словообразовательных моделей описываются
1Фатхутдинова Венера Габдулхаковна, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и методики преподавания, тел.: 89172930070, e-mail: favenera@mail.ru
Fatkhutdinova Venera, Doctor of Philology, Professor of the Department of the Russian Language and Teaching Methods, tel.: 89172930070, e-mail: favenera@mail.ru
