CC BY
98
В разделе «Аудирование» можно использовать:
- задания на полное понимание услышанного с ответом на поставленные вопросы;
-задания на множественный выбор;
-заполнение пробелов;
- альтернативный выбор.
Сформированность компетенций в таком виде речевой деятельности, как «Письмо», выявляется:
- в написании СУ и сопроводительного письма;
- в написании статьи на профессиональную тему;
- в написании делового письма.
Сформированность компетенций в разделе «Говорение» не может быть оценена с помощью тестовых заданий. Их сформированность выявляется в ситуациях максимально приближенных к ситуациям профессионального иноязычного общения. Это могут быть такие формы, как:
- интервью или собеседование
- обсуждение или беседа;
- презентация;
- ролевая игре
- метод кейсов;
- проектная методика.
Соответственно, только комплексное использование всех методов оценки позволит объективно оценить уровень сформированности профессионально-ориентированной коммуникативной компетенции.
В заключение следует отметить, что контроль и оценка уровня сформированности профессионально-ориентированной иноязычной коммуникативной компетенции является важным компонентом учебного процесса и позволяет не только констатировать ее сформированность, но и корректировать сам процесс формирования данной компетенции.
1. Баграмова Н.В. Концепция обучения иностранным языкам в неязыковом вузе // Проблемы современной филе логии и лингводидактики: сб. науч. тр. Вып. 5. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2012. С. 131-136.
2. Зимняя И.А. Психология обучения иностранным языкам в школе. М.: Просвещение, 1991.
3. Новиков A.M. Методология: учеб.-метод, пособие. М.: СИНТЕГ, 2007.
4. Щукин А.Н. Лингводидактический энциклопедический словарь: более 2000 единиц. М.: Астрель; ACT: Хранитель, 2007.
5. Hutchinson Т. English for Specific Purposes: A learning centered approach / T. Hutchinson, A. Waters. Cambridge University Press, 1987.
Евгения Павловна Спиридонова,
кандидат философских наук, доцент кафедры истории, философии, политологии, Саратовский социально-экономический институт (филиал)
РЭУ им. Г. В. Плеханова
ПАНОПТИЧЕСКИЙ МОДУС ВЛАСТИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В статье анализируются актуальные социокультурные тенденции и их концептуализация в неклассическом философском дискурсе. Особое внимание уделено формированию визуального формата репрезентации власти. Делается вывод, что закрепление визуальных установок в культуре способствует формированию тотальных механизмов социального манипулирования и контроля.
Ключевые слова: визуализация, паноптикум, власть, социальный контроль, неклассическая социальная методология.
Ye.P. Spiridonova
PANOPTIC MODES OF POWER: HISTORY AND MODERNITY
The article analyzes current socio-cultural tendencies and their conceptualization in non-classical philosophical discourse. Particular attention is paid to creating a visual format for the representation of power. It is concluded that consolidation of cultural visual patterns contributes to the emergence of total mechanisms of social manipulation and control.
Keywords: visualization, panopticism, power, social control, non-classical social methodology.
Evs5@list.ru
УДК 316.334.3
Концептуализация феномена власти в неклассическом гуманитарном дискурсе тесно связана с анализом социокультурных процессов, комплекс которых сопровождает реализацию властных отношений. В качестве ключевой тенденции, ставшей «тектоническим сдвигом» в гуманитарной сфере, мы можем вы-
делить редукцию рациональности как основы презумпции Модерна и сопутствующую ей визуализацию представлений. Так как реализация власти во многом основывается на мониторинге социальных процессов, девизом современности оказывается формула «видеть, чтобы знать; знать, чтобы управлять». Несмотря
на широкое распространение этого механизма, нельзя сказать, что его использование в социальной сфере является изобретением наших дней. Постсовременная гуманитаристика лишь обосновала подрыв онтологии «непрозрачности» эпохи раннего Модерна, развив инновативные методы изменения «оптики» исследований [3].
Фундаментальное методологическое значение в разработке «оптической» методологии имеют работы современного французского мыслителя Мишеля Фуко. М. Фуко одним из первых концептуализировал феномен власти как «оптический», позаимствовав архитектурную метафору британского реформатора и политического мыслителя И. Бентама о паноптикуме, позволяющем осуществить тотальный и «невидимый» контроль. Как известно, паноптикум у И. Бентама -башня с широкими окнами, вокруг которой выстроено здание с камерами, выходящими во внутреннюю сторону кольца. Камеры также имеют окна: одно, выходящее внутрь как раз напротив окошек башни, и другое, выходящее на внешнюю сторону и позволяющее свету освещать всю камеру. Стражник находится в центре, но невидим для заключенных. Узники, помещенные в камеру, находятся всегда на свету и могут быть наблюдаемы в любой момент времени. Так как сами они не видят наблюдателя и не знают, когда именно происходит наблюдение, то у них создается впечатление постоянного контроля - они становятся идеальными заключенными, «являясь объектами информации, но никогда - субъектами коммуникации» [9, с. 244].
По мысли Фуко, модель идеальной тюрьмы И. Бентама перевернула «правило темницы, ибо оказывается, что полная освещенность и взгляд надзирателя стерегут лучше, чем тьма, которая в конце-то концов укрывает» [9, с. 220]. Нужно отметить, что борьба с «тьмой» в широком, метафорическом смысле стала генеральным направлением политического и социального развития Европы этого периода: отрицание королевских привилегий, судебного произвола, религиозных и обывательских предрассудков, невежественных заблуждений - всего того, что скрыто, что существует как тайное и непонятное. Разворот к свету, придание очевидности, прояснение стали одновременно и социальной работой Просвещения, и осуществлением власти через «прозрачность».
Нельзя не отметить, что политическая цена «выхода на свет» была очень высока. Кровавые репрессии власти были чреваты угрозой обратной реакции - бунтов и революций. Если же инструменты контроля применялись не постоянно, а точечно, то и это вело к неповиновению и анархии, что делало политическую цену еще более высокой. И в этой ситуации технологии тотальной и «невидимой» власти становятся оптимальной и эффективной стратегией господства. Эффективной эта стратегия оказалась и с экономической точки зрения: уменьшая необходимые для контроля оборудование, персонал и время, паноптическая власть становилась более действенной благодаря превентивному характеру, непрерывному воздействию и автоматизму. В результате управление человеческими массами стало настолько же результативно, как
если бы оно осуществлялось над одним-единственным человеком. Таким образом, модель Бентама стала не просто архитектурным образом, предназначенным для решения острых практических нужд того времени. Предложив архитектурный принцип, Бентам нашел универсальную технологию власти, когда «реальное подчинение рождается из вымышленного отношения» [8, с. 246].
Изучая становление политической архитектуры в обществах Модерна, Фуко формулирует свой главный тезис: «Надо раз и навсегда перестать описывать власть в отрицательных терминах: она не "исключает", "цензурует", "извлекает", "маскирует", "скрывает". На самом деле, власть производит» [8, с. 237]. Вопросы, что и как производит власть, формируют для Фуко исследовательское поле ее сущностных и технологических аспектов и задает аналитический горизонт для современных исследователей. Анализируя отношения господства в эпоху Модерна, Фуко показывает, что главный «продукт» власти - матрица порядка, которая выстраивается через создание определенных дисциплинарных практик, административных предписаний, архитектурных инноваций, выводящих человека на обозрение, не предполагая его уединения, приватности. «Замкнутое, сегментированное пространство, где просматривается каждая точка, где индивиды водворены на четко определенные места, где каждое движение контролируется, где все события регистрируются, где непрерывно ведущаяся запись связывает центр с периферией, где власть действует безраздельно по неизменной иерархической модели, где каждый индивид постоянно локализован» [8, с. 240]. В своих исследованиях Фуко наглядно продемонстрировал, что паноптикум является не просто дисциплинарным инструментом, а представляет собой имманентную характеристику власти.
Таким образом, европейский Модерн как период активизации политических процессов и становления новых институциональных форм власти сопровождается формированием и новых оптических механизмов политической репрезентации. Исследователь символических практик в сфере политического М. Ямполь-ский отмечает, что зрелищность и театральность становятся действенными инструментами подмены реальных политических смыслов, нивелирования суверенной политической воли, устранения реальных политических фигур, с заменой их надличностным принципом господства через наблюдение. Власть использует приемы демонстрации, стремясь апробировать гораздо более действенные технологии подчинения. Ритуалы казней, экзекуций, допросов, выступления ораторов и трибунов ориентируются на создание и закрепление визуального образа, порождающего ужас. Именно это эмоциональное воздействие визуального, перевод мыслимого в невыразимое и аффективное формирует сакральное восприятие власти [10].
Примечательно, что, помимо интереса аналитиков, паноптикумы вызывали обывательский ажиотаж и были весьма распространенным явлением. В частности, в викторианской Англии паноптикумы представляли собой не что иное, как выставку уродов. Журнал «Панч» в 1847 г. охарактеризовал возникшую тягу
англичан к посещениям паноптикумов «очарованностью ужасным», обвинив их в «деформитомании». Исследователи отмечают несколько значимых причин, объясняющих популярность паноптикумов в этот период. Прежде всего, это интерес ктелесности, который подогревался существующими представлениями о неподконтрольности и слабой управляемости физиологии, в силу чего она была окружена ореолом таинственности. Другой причиной стал голод и последовавшие за ним вспышки холеры и других неизлечимых в те времена заболеваний. Обезображенные тела выживших, четко обозначили пределы компетенции медицины и породили страх незащищенности, возможности стать жертвой болезни, подвергнуться страданиям и уродству. Пространство паноптикума, по выражению О'Коннор, «спрессовало грандиозные общественно-политические потрясения десятилетия в управляемое и комичное пространство балагана» [4, р. 151]. Паноптикум как бы воздвиг границу между телами тех, кто стал жертвой болезни или деформации телесности по иной причине, и теми, кого эта участь миновала, осуществив разделение общества на зрителей и «экспонаты». Между тем эта граница была весьма зыбкой, так как не только зрители смотрели на обезличенного урода, но и «экспонат», демонстрируя себя, вовлекал зрителей в своеобразную виртуальную игру представлений. Воображение викторианского обывателя рисовало различные картины «приобщения» к уродству, его «переживания», которые, к счастью, были лишь измышлениями, способными закончиться по желанию фантазирующих.
Кроме того, нам видится возможным предположить, что паноптические представления стали своеобразным звоночком, оповестившим о невыносимом гнете рационального и желании обывателя укрыться от неразрешимых, хотя и вполне объяснимых проблем в иной, иллюзорной реальности. Представляется, что, демонстрируя страшное, неприглядное и нежелательное, выставочный формат паноптикума создавал образ «иного», которое в силу пространственной приближенности и одновременной изолированности представлялось подконтрольным и безопасным. Помимо этого, состояние необычного потрясения, вызванное лицезрением экспонатов паноптикума, канализировало деструктивную социальную энергию, так как переживание ужасов паноптикума затмевало ужасы реальности.
Нам представляется несомненным, что эти паноптические приемы во все большей степени встраиваются в современные социальные технологии контроля и во многом работают по тому же принципу.
В частности, «оптика» власти становится основанием для своеобразного «удвоения» сферы социально-политического: мы наблюдаем выведенное на обозрение большинство, становящееся «объектом», существование которого во многом зависит от «невидимых» субъектов власти, осуществляющих «непрерывное инспектирование» и «неусыпный надзор» (М. Фуко). Символический ракурс подобного разделения позволяет выстраивать дихотомию «свое - иное», наделяя ее ангажированными политическими смыслами. Так, в значительной степени усугубляются тенденции к демонстрации, показу различных, по
преимуществу малозначимых аспектов социальности, при этом одновременно усиливается «непрозрачность» действительно важных процессов. Мы полагаем, что, несмотря на множество приемов, используемых в каждом конкретном случае, можно выделить две ключевые стратегии визуализации, нашедшие применение в процессах социального контроля. Во-первых, это «увеличение масштаба» некого социального явления или какого-либо его аспекта, своеобразное наведение функции «Zoom» с последующей оценкой рассматриваемого [2, с. 12]. Вторая стратегическая линия может быть описана метафорой «закрытого объектива». Это прием, сводящийся ктому, чтобы «не видеть». Нередко можно наблюдать совмещение этих установок, позволяющих быстро и эффективно достичь декларируемых результатов, реальное целевое определение которых остается «невидимым». Примечательно, что эти принципы внедряются не только в общегуманитарные процессы, но и находят свое закрепление в специфических, узкопрофессиональных практиках, действие которых подкрепляет совокупный универсальный эффект. Так, О.Н. Волкова, исследуя учетные практики как инструменты власти, справедливо отмечает, что «визуальное измерение учета указывает на то, как управленческие структуры и акторы, действующие в них, представляют результаты своей деятельности вовне <...>, какие средства они используют, чтобы некоторые аспекты своей деятельности осветить поярче, а другие - завуалировать» [1, с. 20].
И конечно, в предельном виде эта тенденции воплотилась в феномене, получившем название «общество спектакля» (Г. Дебор). Речь идет о важном сдвиге в культуре, сознательном стирании грани между жизнью и зрелищем, придании самой жизни черт условности и зыбкости. В итоге возникает ситуация, когда «хвост виляет собакой», а реальность реального воспринимается лишь в случае ее показа. При этом запускается один из механизмов паноптической стратегии: разделение на «свое» и «иное» по принципу «увиденного как существующего» и перевода события в ранг «иного» или «несуществующего» в случае отсутствия его демонстрации. В результате мы можем видеть, как информационные потоки все более визуализируются и театрализируются, превращаются в шоу. Но если в эпоху становления этой тенденции визуализация была формой трансляции и средством усвоения индивидами официального идеологического дискурса, то сегодня пространство визуальной коммуникации само становится основным полем воспроизводства «невидимой» власти. Ведущую роль в этом процессе играют медийные каналы, ставшие «демиургами» событийного ряда, формирующими информационное поле в виде «гиперреальности» (Ж. Бодрийяр). Визуализация социальной проблематики, ее выход на телеэкраны и компьютерных гаджетов радикальным образом изменили отношение к актуальным общественным проблемам.
Казалось бы, использование медиапространства -это создание нового формата публичной политики, способного привлечь внимание к острым социально-политическим темам широкую зрительскую аудиторию, которая, находясь в режиме временного цейтнота и
политической апатии, не склонна пользоваться иными площадками. Однако переведенные в визуальный контекст восприятия публицистические и даже аналитические тематизации начинают строиться по законам медиашоу, подменяя дискуссию и аналитику представлением. Вместе с тем представляется очевидным, что современный медиаформат политических дискуссий осуществляет те же функции, что и викторианские паноптикумы. Демонстрация аффективной «изнанки» политических персонажей указывает на зыбкую грань рационального и импульсивного в политической реальности, убеждая обывателя в том, что актуальное положение дел, с учетом слабой рационализируемости позиций политических акторов, не так уж и плохо. Кроме того, такой «показ» позволяет обывателю примерить на себя «трудные» роли политиков и вздохнуть с облегчением от осознания, что груз собственных каждодневных забот не тактяжел, как радение о судьбе Отечества. Мы полагаем, что наличие в медиапро-странстве подобных образов, формируя представления о функциональной «перегруженности» и одновременной бессмысленности профессиональной деятельности политиков, выступает фоном для возникновения политической апатии, нежелания политического участия. В то же время именно визуальные образы являются прямым каналом воздействия на психику, зачастую позволяющим избежать рационального осмысления, рефлексии информации, но при этом оказывают необходимое эмоциональное воздействие. Переключив с осознания на эмоциональное переживание образов, паноптические технологии позволяют канализировать социальное напряжение.
Перенос фокуса внимания и коммуникативной активности в интернет способствовал созданию новых визуальных форматов, влияющих на реализацию власти. И в этом плане социальные сети оказывают значительную поддержку, позволяя показать только то, что хочется, представить ситуацию в нужном свете. Но, как известно со времен М. Маклюэна, «medium is message - носитель информации и есть информация» [5]. В этой связи использование информации, размещенной в сетях, может становиться как материалом для социального контроля со стороны власти, так и способом самой власти донести нужный message до широкой аудитории неформальным образом.
Приученные к виртуальным коммуникациям пользователи сети, критический потенциал которых оказывается занижен вследствие преобладания визуального режима коммуникаций, становятся благодатным материалом для применения политтехнологий. Некритический просмотр видеоряда формирует различные образы одних и тех же явлений. Так, размещенные на разных сетевых ресурсах фоторепортажи о действиях в Сирии подразделения «Белые каски» создают поле настоящей информационной войны, маркируя их либо как гуманитарную миссию и миротворцев, либо разоблачая «каски» как агрессоров и мародеров. Аналогичные скандальные передергивания связаны и с темой «русских хакеров», по сообщениям американских СМИ значительно повлиявших на ход последних президентских выборов в США. Сюда же можно отнести и многолетний скандал с WikiLeaks, которая
стала актором, по своему усмотрению играющим на площадке невидимой (секретной), вдруг обнаруженной (выложенной в сеть) информации. Замещение реальных ценностей мнимыми происходит и в сфере сетевого обсуждения и комментирования политических процессов: гражданственность, патриотизм, справедливость оказываются подменены виртуальной демагогией, некритичностью оценок, симуляцией действий. При этом участники сетевых взаимодействий оказываются довольны результатом, чувствуя себя вовлеченными в гущу событий.
Нетрудно заметить, что подобная вовлеченность способствует стиранию грани между собственной приватной средой и сферой идеологического влияния. Одним из наиболее действенных механизмов власти становится «диффузия» идеологии, ее «растворение» в феноменах повседневности и виртуальности. Квинтэссенцией такого внедрения идеологии в повседневные практики является реклама, которая из средства продвижения товаров и услуг становится идеологической системой, аккумулирующей в себе в том числе и функции паноптических способов контроля. Как отмечают исследователи, «рекламный продукт направлен на формирование в воображении индивида не просто рекламного образа, а социальной конструкции, предлагающей искусственно созданный стереотип» [7, с. 83]. Как правило, эти визуальные стереотипы демонстрируют не только модели поведения, но и образ общества и структурные связи в социальных группах. Например, реклама многих потребительских товаров связана с демонстрацией отдыха, расслабления («релакса»). Мы полагаем, что такой прием имеет не только прямую психологическую подоплеку (отдых-удовольствие - желание обладать товаром), но подспудно формирует установку на неприятие труда, что, в свою очередь, связано с все большим ростом безработицы [6].
Отметим, что ключевой целью визуального воздействия рекламы становится формирование эмоциональной связи. Запоминающимся выражением применения такого приема был лозунг «Голосуй сердцем!» в предвыборной кампании Б. Ельцина в1996 г., использованный в ситуации, когда рациональные доводы с очевидностью говорили не в пользу этого кандидата, а его реальный рейтинг был весьма низким. Нетрудно видеть, что демонстрация полетов действующего президента РФ на истребителе, его поездки по стране на автомобиле отечественного производства не только способствовали формированию имиджа бесстрашного, решительного, способного на нетривиальные решения и поступки человека, но и указывали на наличие в стране истребителей и ВПК, автомобильной промышленности и сетей автодорожного сообщения. Показательно, что уже через полтора года СМИ демонстрировали полеты истребителей в реальных военных условиях.
Таким образом, мы видим, что визуальные технологии власти все более переплетается с новыми идеологическими практиками, приобретающими синкретический характер. Можно утверждать, что «классическая» (рациональная) политическая идеология, как нормативно-символическая система общества Модерн, вытесняется на историческую периферию,
уступая место ситуативности оценки происходящего и внедрению маркетинговых технологий, основанных на визуализации.
1. Волкова О.Н. Властоментальность и учетные практики // Политическая концептология: журнал метадисциплинарных исследований. 2015. № 1. С. 18-26.
2. Гусева И.И. Стратегии исследования в социально-гуманитарных науках: философско-эпистемологический анализ: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Саратов: СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 2008.
3. Гусева И.И. Стратегии исследования в социально-гуманитарных науках: философско-эпистемологический анализ: дис. ... д-ра филос. наук. Саратов: СГУ им. Н.Г. Чернышевского 2008.
4. O'ConnorЕ. Raw Material Production Pathologyin Victorian Culture. Dulham: DukeUP, 2000. / Цит. по: Карпенко Л. «Очарованностьужасным»: притягательный мир Викториан-
ского паноптикума И Новое литературное обозрение. 2004. №6(70). С. 159-169.
5. Маклюэн М. Понимание медиа: внешнее расширение человека. М.: Кучково поле, 2007.
6. Толерантность: социально-философское проектирование и этнополитические практики / К.А. Крашенинников, Е.П. Спи ридонова, Д.С. Федяй. Саратов: СГСЭУ, 2009.
7. Украинская Е.В., Украинский В.Н. Реклама как фактор влияния на социокультурную среду // Наука и общество. 2016. № 1 (24).
8. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 2015.
9. Фуко М. Око власти // Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления, интервью. 1970-1984 гг. М.: Праксис, 2002.
10. Ямпольский М. Жест палача, оратора, актера // Ао тагдтет 93: Ежегодник лаборатории постклассических исследований ИФ РАН. М.: Admarg¡nem, 1994. С. 21-71.
fizsport@ssea.runnet.ru Василий Яковлевич Шклярук,
доктор социологических наук, профессор кафедры физического воспитания и спорта, Саратовский социально-экономический институт (филиал)
РЭУ им. Г. В. Плеханова
ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КуЛЬТуРА КАК ФАКТОР САМОСОХРАНИТЕЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ СОЦИУМЕ
В современных условиях необходимо ставить вопрос об экологической культуре как факторе развития само-сохранительного поведения личности. Ухудшение экологической среды обитания человека негативно влияет на здоровье молодежи. Негативные процессы экологического развития среды обитания разрушают здоровье-сберегающие мотивации личности, значительно усложняют процессы социальной адаптации. В ходе авторских социологических исследований выявлена зависимость уровня производительности труда, заболеваемости, травматизма трудоспособного населения от регулярных занятий физической культурой и спортом. Сделан вывод, что безопасная жизнедеятельность личности возможна при органичном взаимодействии человека с окружающей средой, физическая культура и спорт как социальные феномены лежат в основе формирования поведенческой деятельности. В соответствии с изменением социально-демографических процессов в обществе должна изменяться и система взглядов на здоровье человека. Человек обязан формировать свое самосохра-нительное поведение.
Ключевые слова: экологическая культура, здоровье, среда обитания, самосохранительное поведение.
V.Ya. Shklyaruk
ENVIRONMENTAL AND HEALTH AWARENESS AS A FACTOR OF SELF-PRESERVING BEHAVIOUR OF PEOPLE IN MODERN SOCIETY
The article states that now it is urgent to raise the problem of environmental and health awareness as a factor in the development of self-preserving behaviour of people. The deterioration of environment and human habitat negatively affects the health of young people. Negative processes in the development of human habitat destroy health and considerably complicate the processes of social adaptation. Having conducted sociological studies the author found a correlation between labour productivity, sickness rate, injury rate of the able-bodied population and regular physical training and sport activity. It is concluded that safe and healthy life is only possible when the person interacts organically with environment; physical training and sport activity as social phenomena shape people's behaviour. Changes in socio-demographic processes inevitably lead to changes in the system of views on human health. People should develop self-preserving behaviour.
Keywords: environmental awareness, health, habitat, self-preserving behaviour.
Kafedra
УДК 316.37
