ПАНДЕМИЯ COVID-19 И ЕЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ В ИНТЕРПРЕТАЦИИ РОССИЙСКИХ ЭКСПЕРТНЫХ СООБЩЕСТВ: ОПЫТ РЕТРОСПЕКТИВНОГО АНАЛИЗА Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

СОЦИОЛОГИЯ. ПОЛИТОЛОГИЯ. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

УДК 316.42:616-036.22:304.44(045) О.А. Богатова, Д.Н. Косынкина

ПАНДЕМИЯ COVID-19 И ЕЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ В ИНТЕРПРЕТАЦИИ РОССИЙСКИХ ЭКСПЕРТНЫХ СООБЩЕСТВ: ОПЫТ РЕТРОСПЕКТИВНОГО АНАЛИЗА

В статье анализируется и обобщается содержание российских экспертных дискурсов о пандемии COVID-19 и ее социальных последствиях, составляющих предмет потенциальной проблематизации. На основе социологии социальных проблем в интерпретации концепции публичных арен С. Хилгартнера и Ч. Боска и «сильной программы» в социологии науки с использованием методов конденсации смысла и категоризации, сравнительного анализа, анализа отсутствующих данных и герменевтической интерпретации научных публикаций и научно-популярных материалов, интервью в средствах массовой информации, блогов научных коммуникаторов, аналогичных зарубежных публикаций и «допандемийных» публикаций по проблемам здоровьесберегающего поведения населения России выявляются три основных категории экспертных дискурсов - экспертно-технологический, инфодемический и социоструктурный. Констатируется обоснованность мнения об отсутствии экспертного консенсуса. В качестве основных экспертных подходов к характеристике различных аспектов «ко-ронакризиса» авторы выделяют проблематизацию и депроблематизацию пандемии и ее социальных последствий. Предлагается объяснение широкого использования депроблематизирующих дискурсивных фреймов «функционерами» российских социальных и гуманитарных наук, исходящее из принципов социальной каузальности и рефлексивности социологии науки, на основе предположения о дефиците профессиональной солидарности и самоидентификации с научными сообществами по отдельным направлениям (по критерию отклонений от методических стандартов и процедур сбора и интерпретации социальной информации в научных публикациях), профессиональной самоидентификации с научным сообществом в целом (на основании игнорирования мнений и оценок экспертов из области медицины и биологических наук), а также «мы-идентификации» с обществом в целом. Относя к потенциальным негативным последствиям такой ситуации в области социальных исследований снижение вероятности достижения экспертного консенсуса в случае угрозы новой пандемии, авторы проблематизируют необходимость комплексной экспертной оценки негативных социальных и демографических последствий «коронакризиса», их причин и факторов, а также разработки нормативных требований к ответственной и обоснованной научной коммуникации в процессе исследования длительных экстремальных ситуаций в реальном времени и публикации результатов исследований.

Ключевые слова: пандемия COVID-19, «коронакризис», социальная травма, социология пандемии, социология науки, социология экспертизы, экспертное знание, дискурс, этика науки, научное сообщество.

DOI: 10.35634/2587-9030-2024-8-3-291-313

Ссылка на статью:

Богатова О.А., Косынкина Д.Н. Пандемия COVID-19 и ее социальные последствия в интерпретации российских экспертных сообществ: опыт ретроспективного анализа // Вестн. Удм. ун-та. Социология. Политология. Международные отношения. 2024. Т. 8, вып. 3. С. 291-313. https://doi.org/10.35634/2587-9030-2024-8-3-291-313

Введение

Актуальность проблемы выбора оптимальных моделей постановки и решения практических задач по минимизации связанных с эпидемиями социальных рисков не снимается с окончанием этого периода вследствие вероятности возникновения как других пандемий в связи с возможным распространением новых инфекций, так и новых вспышек эпидемий уже известных болезней из-за распространения «вакцинной нерешительности» среди российского населения.

Пандемия COVID-19 имела целый ряд как кратковременных, так и долговременных социальных последствий, которые могут быть определены в качестве потенциально проблемных ситуаций, составляющих предмет экспертных дискурсов, содержание которых анализируется и обобщается в статье. Цель статьи - охарактеризовать основные экспертные подходы к анализу и оценке социальных угроз пандемии и массовых социальных настроений в аспекте восприятия, а также мер по их устранению в российском обществе. Авторы ставят перед собой задачи выявить основные дискурсы (модели обсуждения и оценки проблемных ситуаций) ученых и научных коммуникаторов, относящиеся к социальным угрозам пандемии COVID-19 в российском обществе, выявить специфику связанных с ними научных подходов к проблемам в аспекте объекта, предмета, поставленных задач и мето-

дологических ограничений, на основе международных сравнений сравнения охарактеризовать российскую специфику предметов и методики обсуждения проблем пандемии социологическим сообществом, включая основные проблемы методического и этического характера, сформулировать рекомендации относительно норм ответственного и конструктивного экспертного обсуждения социальных проблем, обусловленных пандемией, в экстремальных ситуациях.

Объект и предмет исследования

Объектом исследования в данном исследовании выступают экспертные дискурсы российских ученых и научных коммуникаторов из разных областей знаний, предметом - обоснованные в них подходы к постановке и решению исследовательских и практических социальных проблем, вызванных или актуализированных в связи с пандемией СОУГО-19 в 2020-2022 гг.

Материалы и методы

Методологической основой исследования послужили конструкционистская социология социальных проблем в интерпретации концепции публичных арен С. Хилгартнера и Ч. Боска, а также «сильная программа» в социологии науки Д. Блура.

Основу первой концепции составляют определение социальной проблемы как «предполагаемого условия или предполагаемой ситуации, на которое или которую «наклеивается ярлык» проблемы на аренах публичного дискурса и действия» [1, с. 74] и проблематизация частичного несоответствия совокупностей потенциальных проблемных ситуаций, с одной стороны, и «признанных» в обществе социальных проблем. Исследователи объясняют это несоответствие, исходя из конкуренции и неравенства ресурсов «групп, представляющих определенные интересы» [1, с. 81], в том числе экспертов, или «функционеров, которые выдвигают и поддерживают» [1, с. 78] социальные проблемы в рамках различных «публичных арен» - институтов, пользующихся влиянием на общественное мнение и процесс разработки и принятия решений властвующими элитами (включая средства массовой информации, экспертные сообщества, политические институты, НКО и т. д.).

Как утверждают Хилгартнер и Боск, поведение институциональных «функционеров» в процессе оценки ими степени значимости той или иной проблемной ситуации не обязательно обусловлено реальным или потенциальным ущербом, причиняемым обществу. Социальные ситуации могут проблема-тизироваться, если ««спонсоры» проблемы могут связывать с ее успехом далеко идущие замыслы» или, напротив, предаваться «политически обеспечиваемому забвению», если элиты не заинтересованы в привлечении к ним общественного внимания [1, с. 85]. Следовательно, (де)проблематизация различных социальных аспектов пандемийной ситуации «функционеров» на различных «публичных аренах» может объясняться, исходя из структуры «приоритетов главного статуса» [1, с. 78] того или иного экспертного сообщества - и, с другой стороны, позволяет судить о содержании их интересов.

Социология науки «эдинбургской школы» Д. Блура объясняет процесс производства и оценки знаний профессиональным научным сообществом, исходя из принципов каузальности (причинно-следственной связи между содержанием научных представлений и социальных «условий, вызывающие те или иные представления и состояния знания»), беспристрастности, симметричности (объяснения как истинных, так и ложных научных представлений на основе «одних и тех же типов причин»), и рефлексивности (применения объяснительных конструкций социологии науки к самой социологии) [1, с. 54].

В исследовании были проанализированы научные и научно-популярные материалы, включая коллективные монографии и статьи в изданиях ведущих российских научно-исследовательских центров (ФНИСЦ РАН, ГУ ВШЭ, РАНХиГС, ВЦИОМ, ФОМ, федеральных университетов), интервью в средствах массовой информации, публикации в блогах научных коммуникаторов, отражающие основные экспертные подходы к анализу социальных проблем пандемии, а также аналогичные зарубежные публикации и «допандемийные» публикации по проблемам здоровьесберегающего поведения населения России. В процессе извлечения и анализа данных использовались методы конденсации смысла и категоризации, сравнительный метод и такие общенаучные методы, как анализ, синтез, обобщение, наряду с социогуманитарными методами - анализом отсутствующих данных и герменевтической интерпретацией.

Результаты исследования

Социология пандемии: национальные особенности. Необходимость социологического анализа и оценки моделей коммуникативного поведения экспертов в упомянутой ситуации, наряду с речевым поведением обычных людей, обусловлена чрезвычайно высокой ценой пандемии СОУГО-19 для российского общества. Как показал интернет-опрос НИУ ВШЭ, уже в 2020 - первом квартале 2021 г. это заболевание затронуло большинство населения: диагноз СОУГО-19 был поставлен 51,8 % респондентов, переболевших близких родственников, друзей имели 54,4 % опрошенных [3, с. 10-11]. Всемирная организация здравоохранения оценила общее количество случаев заболевания в 775 млн, а летальных - более чем в 7 млн, из которых, по ее данным, 1,2 млн пришлись на США, 702 тыс. на Бразилию, 534 тыс. - на Индию и 403 тыс. - Россию, где пандемия снизила среднюю ожидаемую продолжительность жизни в 2020 г. на 1,8 лет, в 2021 - еще на 1,4 года [4]. Межстрановые сравнения демонстрируют несоответствие между численностью населения и абсолютной смертностью от СОУГО-19, а также вклад «рукотворных» социальных факторов в прямые людские потери: страны, занявшие 1 (США), 2 (Бразилия) и 4 (Россия) места в рейтинге смертности ВОЗ, оставив позади «историческую родину» пандемии и самую многолюдную страну мира - Китай, - находились, соответственно, на 3, 7 и 9 месте в мире по численности населения в 2022 г.

Кроме того, непосредственные летальные случаи заболевания, вызванного новой коронавирус-ной инфекцией, составляют лишь часть избыточной смертности в период пандемии. Общие потери в России в результате заболевания СОУГО-19, посткоронавирусных осложнений и других последствий пандемии С. Ю. Щербов, С. Г. Шульгин, С. Гител-Бастен, Д. Эдиев и У. Сандерсон оценили в 351158 избыточных смертей в 2020 г. и 678022 - в 2021 г., в общей сложности более 1 млн [5, с. 1]. В эту сумму не входят россияне, умершие в 2022-2023 гг., до официального объявления ВОЗ об окончании пандемии 5 мая 2023 г. Как поясняют Н. В. Горошко и С. В. Пацала, к причинам избыточной смертности в период пандемии относятся как сам по себе СОУГО-19, так и обострение хронических болезней у переболевших им, а также «дезорганизация системы здравоохранения (вынужденная приостановка диспансеризации и предоставления плановой медицинской помощи, дефицит сотрудников и перегруженность медицинских учреждений, нехватка оборудования и средств для диагностики и лечения и др.)» [6, с. 114].

Кроме демографических потерь, в период пандемии российское общество пострадало от экономического и психологического ущерба. Во всероссийском телефонном опросе ВЦИОМ по методике Института психологии РАН (13 июня 2020 г.) у 36 % респондентов были выявлены симптомы депрессии, а у 24 % - симптомы тревожного расстройства [7, с. 23]. По оценкам российских социологов, пандемия спровоцировала в России социальный кризис, «дальнейшее углубление социально-экономического неравенства» [8, с. 84]. Во всероссийском опросе ФНИСЦ РАН в 2021 г. были выявлены такие проблемы россиян, как рост расходов на продукты и медикаменты у (48 %) населения, срыв ранее запланированных мероприятий (26 %), рост нагрузок на работе (18 %) [9, с. 97]. Пандемия и ее социальные последствия (самоизоляция, удаленная работа и учеба и т. д.) существенно изменила образ жизни россиян: во всероссийском опросе РАНХиГС 2021 г. 62 % респондентов заявили об изменении привычных жизненных практик в условиях пандемии. При этом, оценивая изменение условий жизни, «треть опрошенных заявили о произошедшем ухудшении, и лишь 9 % отметили позитивные изменения» [8, с. 84].

По оценкам экономистов НИУ ВШЭ, «стремительное падение доходов в 2020 г., которое практически в равной мере затронуло домохозяйства, принадлежащие к разным квинтильным группам, в 2021 г. сменилось их ростом», который «в большей мере затронул менее обеспеченные домохозяйства, что способствовало сокращению доходного неравенства» [10, с. 22]. Ухудшение экономического положения, по оценкам респондентов в массовых опросах, выразилось в увеличении количества уволившихся по состоянию здоровья, из-за ликвидации бизнеса, плохих условий или отношений на работе (с. 75), а также в снижении доступности и качества важнейших социальных благ и услуг: так, массовый опрос в Москве в июле 2021 г. продемонстрировал «негативное влияние СОУГО-19 на социальную сферу — образование и здравоохранение» в форме «перевода школ на удаленные занятия (69,4 %) и переориентации части клиник на борьбу с коронавирусом и, как следствие, общего роста смертности (61,9 %)» [11, с. 279].

При этом экономически неактивное население и молодежь понесли меньший экономический ущерб по сравнению с основной массой работников [12; 13]. Как отмечают М. Г. Колосницына и М. Ю.

Чубаров, в 2020 г. была «обнаружена положительная зависимость избыточной смертности от доли мигрантов и отрицательная - от доли пенсионеров в регионе. ... Смертность выше в регионах с высокими среднедушевыми доходами населения и в регионах со значительным уровнем безработицы» [14, с. 1]. Таким образом, в течение первого года пандемии наиболее уязвимыми в экономическом и медицинском отношении оказались внутренние трудовые мигранты и население крупнейших городов с высокой плотностью населения, вынужденные продолжить работу «офлайн» и контактировать с большим количеством потенциальных переносчиков вируса: «В более богатых регионах с развитой промышленностью, транспортом и оптовой торговлей выше уровень деловой активности и больше людей продолжали работать даже в период локдауна, поэтому и заболеваемость, и смертность были относительно выше. ... Люди, оставшиеся без работы в результате закрытия предприятий, были вынуждены заниматься поисками вакансий или подработками и не могли работать дистанционно» [14, с. 15].

Пандемийный кризис имел не только текущие, но долговременные экономические последствия. Снижение доступности человеческой рабочей силы активизировало поиски альтернативного решения работодателями их проблем на рынке труда. По мнению Р. Н. Абрамова и А. В. Быкова, пандемия выступила «мощным катализатором уже наметившихся трендов» в сфере занятости, существенно ограничивающих автономию профессионального труда и в перспективе означающих «уберизацию» и сокращение рабочих мест любой квалификации, в том числе цифровизации труда, экспансии технологий, основанных на искусственном интеллекте и платформенной занятости, а также неолиберальной концепции «клиентного профессионализма» [15, с. 8]. В мае 2020 г., был представлен доклад директора Всемирного экономического форума К. Шваба «СОУГО-19 - великая перезагрузка», содержавший прогноз «четвертой промышленной революции» за счет цифровизации экономики и сразу же ставший объектом протестов, моральных паник и «теорий заговора».

«Через войну или через пандемию — не всё ли равно?» Страновую специфику научных подходов к исследованию социальных проблем пандемии СОУГО-19 (по выражению, Ч. Боска и С. Хилгартнера, «какая «реальность» доминирует в рамках публичного дискурса» [1, с. 774], можно охарактеризовать на основе сравнения таких аспектов российского и зарубежного академического дискурса, как отбор социальных явлений для анализа и теоретических рамок их проблематизации. В целом можно выделить два типа «доминирующей реальности» в академических дискурсах, анализируемых в качестве самостоятельного либо опосредованного медиатизацией предмета исследования: «коронакризис» как природно-социальное явление и «медицинская реальность», созданная в результате применения социальными институтами мер по его предотвращению или смягчению. Сравнение показывает, что, несмотря на использование экспертно-публицистических форматов (блогов, экспертных опросов) для освещения «коронакризиса» в «реальном времени» по образцу западных коллег (проект Фонда «Общественное мнение» - «КоронаФОМ») - его тематизация заметно различается.

Следует заметить, что в США еще в период первой волны пандемии аномально высокая смертность и социальные факторы, которые могли ее спровоцировать, стали объектом социологической рефлексии. При этом использовались такие теоретические рамки, как социологическая традиция солидарности (С. Шейпин) и концепция коллективной травмы (Р. Айерман, Дж. Александер и их соавторы из других стран). Предпосылка социальной солидарности и проблематизация ее отсутствия присутствуют, например, в размышлениях известного социолога науки С. Шейпина о взаимной ответственности социальных групп за жизнь и здоровье друг друга в период пандемии: «Моральные требования, призывающие к разделению ответственности и бремени кризиса, могут звучать более чем в пользу бедных» [16, с. 363]. В своем блоге в период самоизоляции Шейпин характеризует пандемию как «социальную болезнь» [16, с. 367], утверждает, что требование соблюдать социальную дистанцию подчеркивает взаимозависимость людей и позволяет осознать безразличие к чужим страданиям в качестве социальной девиации. Исследователь пытается привлечь внимание к ряду социальных проблем, таких, например, как классовое и поколенческое неравенство, вследствие которых «требование разделения социальной ответственности звучит как пустой звук» [16, с. 365] для представителей групп, чувствующих себя ущемленными.

Проблематика взаимной ответственности социальных субъектов (включая вину за последствия пандемии) по умолчанию присутствует и в западных академических публикациях по проблематике культурной травмы СОУГО-19. Так, Р. Айерман подчеркивает надындивидуальную сущность коллективной травмы, несводимой к агрегации индивидуальных травм, одной из форм которой выступает культурная травма как репрезентация коллективного страдания вследствие потери или угрозы разру-

шения коллективной идентичности и экзистенциальной безопасности коллектива [17, p. 429]. Исследователи используют в доказательство характеристики пандемии как процесса травмы различные аргументы, начиная со страданий членов множества семей, потерявших своих близких и не имевших возможности проститься с ними должным образом, и заканчивая угрозам национальной и цивилиза-ционной идентичности наиболее развитых стран, неспособных избежать катастрофических потерь [17, p. 431]. А. Эрлл, другой специалист по культурной памяти и trauma studies, рассматривает пандемию в эссе, опубликованном в том же году в сборнике блогеров научного издательства De Gruyter, в качестве потенциального предмета коммеморации и извлечения нормативных уроков, связанных в том числе с проблемами ответственности и предотвращением подобных бедствий [18, p. 49]. В проблематику культурной травмы пандемии западными социологами также включаются такие аспекты, как «предательство институтов» (institutional betrayal) - причинение вреда социальными институтами по отношению своим клиентам или персоналу (например, медицинскому) посредством целенаправленного действия или бездействия [19, p. 746], а также «институциональная травма», выражающаяся в утрате доверия к институтам [20].

В отечественной научной литературе и публицистике трудно либо невозможно найти аналогичные аналитические подходы. Дискурс взаимной ответственности социальных групп за последствия пандемии присутствовал в коллективной монографии «Прощай, COVID?» (2020), научный редактор которой В. Н. Данилов утверждал, что «главная ответственность за распространение вируса, как и за последовавшую вслед за ним медиапанику, лежит на глобализованных корпоративных элитах и служащем ему мобильном среднем классе», одновременно прогнозируя, что «основную плату за появление «популяционного (стадного - herd) иммунитета» заплатят социальные низы» [16, с. 296]. Исследователь полагал, что пандемия может только увеличить межклассовую социальную дистанцию в России, ссылаясь информацию о политике жестких ограничений как частной инициативе: первые попытки регулировать передвижения граждан были инициированы местными властями в г. Череповце, где находятся офис ОАО «Северсталь» и международный аэропорт, а в Москве «первыми пострадали именно те районы, где обитает высший средний класс — ЮЗАО, ЦАО и т. д., а также их обслуга» [16, с. 294]. Однако этот дискурс не стал в российском научном сообществе мейнстримным даже в коллективной монографии, некоторые из соавторов которой склонны рассматривать в качестве наиболее актуальной угрозы благополучию индивида не биосоциальную «пандемийную», а дисциплинарную «медицинскую реальность», которую, по утверждению П. А. Сафронова, государство использует в качестве предлога для вторжения в частную жизнь, так как «претендует на то, чтобы исподволь колонизировать сознание граждан, утвердившись в нем через идею ответственного, «граждански сознательного» поведения. Удобно переключать внимание на вирус, чтобы отвлечь внимание от сходства процедур распространения власти и распространения вируса» [16, с. 135].

Содержание сборников интервью на различные темы с социологическими «функционерами» ведущих научно-исследовательских центров - ВЦИОМ, РАНХиГС, МВШСЭН, ВШЭ и т. д., изданными в 2021 г. в рамках проекта «КоронаФОМ», свидетельствует о том, что их внимание привлекали сходные сюжеты и теоретические рамки проблематизации социальных ситуаций. Основные проблемы, над которыми размышляют российские социологи - это границы индивидуальной ответственности и прав индивида, включая право на выборочное соблюдение установленных государством сани-тарно-эпидемических мер, и границы вторжения государства в частную жизнь. Российские эксперты часто констатируют, что «Россия очень несолидарная страна. В России общество не хочет думать в парадигме «я могу причинить кому-то вред и должен не допустить этого». Наше общество чрезвычайно атомизировано, его члены не привыкли думать о других» [21, с. 274], противопоставляя россиян более ответственным азиатам, европейцам и американцам, большая часть которых, по наблюдению российских визитеров, соблюдала социальную дистанцию и носила маски в общественных местах в 2020 г. [21, с. 178], в то время как москвичи прогуливались, демонстративно сдвигая маски на подбородок и полагая, что не нарушают формальные правила [22].

Сами эксперты, опрошенные ФОМ, в своих экспертных оценках и рекомендациях, как правило, исходят из нормализации приоритета частных интересов: «Вы же социологи и хорошо знаете, что в российском обществе в целом нет приоритета общественных интересов над личными, то есть этот приоритет не является сильно распространенным. ... Именно поэтому апеллирование только к общественным интересам (тем более в вопросах личного здоровья) не работает. Мы должны находить другие способы решения общих проблем, в том числе через понимание личных интересов, которые

встраиваются потом в общественные и государственные», - утверждает И. В. Задорин [21, с. 58], в рамках этого ценностного дисбаланса проблематизируя государственную монополию на экспертизу и дисциплинирование поведения граждан. Научные редакторы сборника релятивизируют требования, находящиеся в основе политики массовой вакцинации, описывая уклонение от нее в качестве альтернативного образа жизни, основанного на альтернативных ценностях, по умолчанию заслуживающих понимания: «Одни выбирают путь вакцинации, другие предпочитают альтернативный путь. Обе позиции различаются не столько аргументацией, сколько базовыми нормативными допущениями» [21, с. 11], избегая категоричных утверждений о том, что «альтернативный путь» ведет к преждевременной смерти непривитого индивида и тех, с кем он прямо или опосредованно контактирует.

Стоит отметить, что при обсуждении проблем «социологии пандемии» в проекте ФОМ российские социологи склонны игнорировать акторно-сетевой подход, авторитет которого они признают в других случаях. Этот факт заслуживает упоминания, так как акторно-сетевая теория настаивает на необоснованности жесткого разграничения природной и социальной реальности, приписывая субъ-ектность «нечеловеческим» агентам, включая бактерии и другие живые организмы [23, с. 131, 150], и, таким образом, требует рассматривать созданные ими проблемы в качестве объективной реальности.

В результате, некоторые из опрошенных ФОМ экспертов уверенно пересекают границу, отделяющую их от объекта исследования и дисциплинарной власти, оценивая ограничительные меры с точки зрения «повседневной рациональности». Так, А. Ф. Филиппов порицает ограничительные меры, которые, по его мнению, «предпринимаются без учета новой реальности, с таким видом, как если бы можно было отмотать пленку назад и вернуться к той эпохе, где есть социально-полицейское государство ... обладает высшим знанием о благе и распоряжается своим населением как послушными телами, исходя из того, что само оно, население, не способно позаботиться о своем благе. ... Это все вступает в противоречие с повседневной рациональностью. Вот эта готовность огромного числа людей пренебрегать ею (со стороны начальства — принимать вид мудрого полицейского, а со стороны жителей — отказываться от малейшей рефлексии, не говоря о сопротивлении произволу) — социальный факт огромного значения» [21, с. 219].

В данном случае позиция эксперта парадоксальным образом отличается от точки зрения обывателя лишь избирательными отсылками к современным научным концепциям государства. Как отмечает Т. А. Нестик, «подавляющее большинство глобальных рисков не подтверждаются повседневным опытом, не обнаруживаются органами чувств, носят неосязаемый характер. Редкость или отсутствие тех или иных событий в автобиографической и коллективной памяти приводят к недооценке их вероятности. .Психологический парадокс состоит в том, что для подготовки к глобальным кризисам человеку не хватает опыта и воображения, а при их наступлении наиболее вероятны шаблонные реакции без возможности быстрого обучения на собственных действиях» [7, с. 19]. Таким образом, представители российских социально-гуманитарных наук не только столкнулись с «кризисом экспертизы» [24, с. 11], но и внесли в него свой вклад.

В дальнейшем, анализируя проблемы этического и методического характера, с которыми столкнулись в ситуации пандемии представители социогуманитарных наук в России, мы попытаемся показать, что эта позиция не является совершенно исключительной или маргинальной, и охарактеризовать наиболее вероятные причины, по которым носители экспертного знания предпочитают апеллировать к «повседневной рациональности», будучи теоретически знакомыми с ограничениями обыденного сознания, основанного на личном опыте индивида.

К специфике российских исследовательских подходов к социальным проблемам пандемии относится единичное и фрагментарное использование концепции коллективной травмы, в целом успешно освоенной отечественными социальными мыслителями применительно к отдаленным событиям, например, сталинским репрессиям или постсоветской травме. В исследованиях пандемии чаще встречается проблематика индивидуальных психологических травм как массового явления в период пандемии [7, с. 23], чем концептуализация коллективной травмы как явления, представляющего собой вызов коллективной социальной идентичности. Некоторые российские исследователи используют понятие «социокультурной травмы», ссылаясь на концепцию травмы социальных изменений П. Штомпки, но сужают ее до описания предполагаемых негативных последствий пандемии - например, риском снижения уровня «доверия общества к власти» [25, с. 152] и «ростом социальной несправедливости и неравенства» [25, с. 155]. Эти выводы можно рассматривать в качестве аналога западного концепта «институциональной травмы», хотя речи о «предательстве институтов» в данном случае не идет.

Интерпретация «коронакризиса» в качестве коллективной травмы (а также культурной травмы, заслуживающей коммеморации в перспективе), принятая западной социологией в реальном времени и закрепившаяся в постпандемийный период, не нашла применения в российской методологической «оптике», хотя ничто этому не препятствовало даже при отсутствии явного институционального заказа. Для понимания возможных причин этого игнорирования достаточно вспомнить специфику российских trauma studies, которые сводятся к анализу и оценке результатов деятельности государственных, негосударственных или международных мнемонических акторов на предмет обоснованности и целесообразности. Избегая проявлять инициативу в оценках прошлого и настоящего в категориях коллективной травмы, отечественные социальные науки, напротив, склонны к ее отрицанию или «дедраматизации» в качестве негативного опыта, от которого страдает общество в целом, а не отдельные люди. Так, О. Ю. Малинова прослеживает, как период длительного отрицания постсоветской травмы и ее маргинализации в качестве дискурса «проигравших» в результате реформ сменяется в XXI в. признанием сначала в контексте противопоставления настоящему, а затем - попытками использования в качестве позитивного исторического опыта [26].

Несмотря на неуместность дискурса «выигравших и проигравших» применительно к самой пандемии, можно отметить использование в проекте «КоронаФОМ» аналогичного «дедраматизиру-ющего» дискурсивного фрейма [1, с. 81] при описании экспертами «коронакризиса» как возможного катализатора «четвертой промышленной революции». В российском социогуманитарном сообществе «дедраматизация» проблемных ситуаций традиционно связана с практическими функциями экспертного обеспечения постсоветских реформ и оптимистической верой в их прогрессивный характер. Такого рода оптимизм демонстрируют опрошенные ФОМ эксперты, рассматривая «коронакризис» как возможность глобального социально-экономического обновления и оценивая возможные потери в качестве его приемлемой цены. «Эти атрибуты промышленной цивилизации, то есть наука, образование, культура, здравоохранение, в наше время нефункциональны в тех формах, в которых они нами унаследованы от ХХ века. И сейчас, может быть, начнется некоторое отрезвление. А пандемию можно рассматривать как элемент предстоящих глобальных преобразований. Через войну или через пандемию - не всё ли равно?» - заключает, например, С. Г. Кордонский [21, с. 191].

Дедраматизация позволяет эксперту, идентифицирующему себя в роли субъекта глобальных трансформаций, дистанцироваться от массы потенциальных жертв в качестве их объекта. Как и дискурсивный фрейм противопоставления государства индивиду, она не предполагает ни концепта общества как системного целого, включающего социальные общности и институты, связанные взаимной ответственностью, ни коллективной травмы, не сводимой к совокупности индивидуальных психологических травм. Таким образом, методологическую невостребованность теории коллективной травмы в отечественных социогуманитарных науках можно объяснить, исходя из того, что, как и ак-торно-сетевая теория, этот подход предполагает не только эмпатию, но и представление о единстве общества - на уровне популяционного взаимодействия с другими живыми организмами (АСТ) либо коллективной идентичности и общей ценностной системы.

Социология пандемии в контексте российских научных дискурсов. В зависимости от характера предмета и модальности анализа, можно выделить три основных модели научных и научно-популярных дискурса о пандемии, используемых российскими учеными и научными коммуникаторами (см. таблицу). В формировании каждого дискурсивного фрейма участвуют эксперты разных областей научного знания, предлагающие прикладные решения поставленных перед ними задач, в соответствии с концепцией Ч. Боска и С. Хилгартнера, согласно которой «каналы коммуникации между функционерами, работающими в области той или иной проблемы, пересекают границы различных институциональных арен» [1, с. 86].

Экспертно-технологический дискурс, представленный статьями, блогами и научно-популярными материалами специалистов в области биологии и медицины, вирусологии, эпидемиологии, этики и права, анализирует эпидемические угрозы и «коронакризис» как объективную биосоциальную реальность, включая такие проблемы, как распространение новой коронавирусной инфекции в мире и отдельных странах, реакция населения на эпидемические угрозы, факторы эффективности политики в области здравоохранения, медицинское просвещение населения и пропаганда вакцинации.

Эти публикации нельзя отнести к социологической аналитике, однако их авторы дают оценку социальных фактов, исходя из профессиональных биологических или медицинских компетенций. Так, молекулярный биолог и научный журналист И. И. Якутенко, автор книги о COVID-19 «Вирус,

который сломал планету», во время очередной волны пандемии в России, летом 2021 г. утверждая, что уровень вакцинации и степень соблюдения ограничительных мер в межстрановых сравнений зависит от степени контроля, выступала за более жесткие ограничения: «Сейчас остановить пандемию в РФ малым числом жертв может только жесткий локдаун при массовой прививочной кампании, потому что вирус активно распространяется в популяции, и нужно порвать эти цепочки. Запретить людям контактировать в помещениях без масок. Закрыть школы, детские сады, кружки, фитнес-клубы, театры, кино, рестораны, перевести всех на удалёнку, возможно, ввести комендантский час. Только так удастся сбить волну. Не нужно изобретать велосипед, Европа уже все это проходила, и только Россия считает, что у нее особый путь» [27]. Эпидемиолог А. В. Водовозов информирует широкую аудиторию о низкой рентабельности вакцин в сравнении с другими медикаментами (лекарствами от диабета, антибиотиками и т. д.) и наличии платежеспособных бенефициаров западного антипрививочного движения (например, адвокатских сообществах), критикуя конспирологический миф о заговоре фармацевтических корпораций [28], педиатр С. А. Бутрий на основе профессионального опыта выделяет основные причины «вакцинной нерешительности» или антипрививочных настроений врачей и родителей [29].

Основные научные дискурсы о пандемии COVID-19

Дискурс Объект Предмет Задачи Социальные фреймы

Экспертно-технологический Население как биологическая популяция Распространение коронавирусной инфекции как угроза жизни и здоровью Предотвращение распространения СОУГО-19, минимизация последствий Вакцинация, просвещение, контроль

Инфодемический Аудитория традиционных и «новых» медиа Распространение неточной информации о пандемии / дезинформация Выявление причин и последствий «инфодемии» Дезинформация / «символическое сопротивление»

Социоструктурный Общество Социальные факторы и последствия пандемии Оценка социальных факторов воздействия пандемии на общество и эффективности противоэпидемических мер Биополитика, социальные группы / индивиды

Специфика экспертно-технологического дискурса об инфекции как «порядка знания» с точки зрения философии и социологии науки заключается в категорическом признании приоритета экспертного знания перед неэкспертным мнением, императивном характере суждений, идентификации размывания границ между истинным знанием и мнением как серьезной проблемы современного общества, а медицинского скепсиса - в качестве социального отклонения, а не «альтернативного пути». Эксперты, придерживающиеся этого дискурса, настаивают на когнитивном и нормативном дисбалансе между специалистами, с одной стороны, и «коронаскептиками», «вакциноскептиками», «сомневающимися» относительно вакцинации и ограничительных мер индивидами - с другой.

Примером экспертно-технологического высказывания может служить интервью в поддержку вакцинации российской вакциной работавшего в США биолога К. В. Северинова. Свой тезис о том, что «альтернативы «Спутнику» в России нет» он аргументирует, ссылаясь на наличие бенефициаров антипрививочных настроений и основываясь на интерпретации данных о заболеваемости и смертности в различных странах мира: «В Японии очень низкий уровень заболеваемости - менее 150 в день, а умирает лишь 3-4 человека в день. Это при населении, сравнимом с нашим. В отличие от нас, вакцинация граждан в зоне риска - почти 100 %, и японцы крайне дисциплинированны: соблюдают масочный режим и дистанцирование, приток иностранцев минимален. Есть четкая корреляция: чем выше уровень вакцинации - при соблюдении других мер - тем меньше инфицированных умирает. Разница может доходить до порядка: в Великобритании ежедневно заболевает в несколько раз больше, а умирает - в 10 раз меньше людей, чем в России» [30].

В экспертно-технологическом дискурсе четко и однозначно определяется природа пандемий-ных угроз, рациональность отождествляется с экспертным мнением медицинского сообщества, не остается места для сомнений относительно обоснованности вакцинопрофилактики или противоэпидемических мер. Не предусматривает он также права на индивидуальный выбор «альтернативного пути» или мнения относительно медицинской проблематики. В данном случае индивид рассматривается, прежде всего, в аспекте его природы биологического организма - потенциального распространителя инфекции, а не богоподобного существа, обладающего свободой воли, или субъекта прав человека, а гражданское общество - в качестве популяции, а не потенциального оппонента и ограничителя полномочий государства. Свои основные задачи в качестве экспертов авторы этого дискурса видят в просвещении и убеждении аудитории, а также обосновании мер социального контроля в отношении тех, кто не поддается убеждению.

Такой подход может вызвать негативную реакцию не только ковид-отрицателей и антипрививоч-ников, традиционно настаивающих на идеологизации своей позиции в качестве «инакомыслия» и позиционирующих себя в качестве политических диссидентов, преследуемых за альтернативные убеждения, но и простых обывателей, склонных абсолютизировать свое право на выбор и предпочитающих не замечать потенциального ущерба, наносимого ими окружающим в тех случаях, когда этот выбор оказывается ошибочным. Эта проблема обсуждается экспертами в области этики и права. Так, М. Р. Демин обосновывает необходимость цифрового отслеживания контактов инфицированных, которое так и не было внедрено в России, в отличие от более развитых стран [31], А. С. Корниенко и Н. А. Самохвалов -необходимость всеобщей вакцинации, предполагающей «пересмотр международно-правовых стандартов, норм и принципов, принятых и рекомендованных ВОЗ, поскольку они не дают однозначного ответа относительно «обязательности» вакцинации и нарушают права человека» [32, с. 151]. Настаивая на ограничении свободы выбора индивида, они ссылаются на такие аргументы, как общественное благо, права и законные интересы других людей: «Право человека на охрану здоровья и на получение медицинской помощи отклоняется от траектории индивидуализма, приобретая, в свою очередь, статус особой составной ценности любого государства и гражданского общества» [32, с. 163].

Отдельную проблему в экспертно-технологическом дискурсе составляют факторы неэффективности медицинского просвещения, когда пропаганда мер, направленных на сохранение здоровья индивида и населения, оказывается неубедительной или воспринимается враждебно. К этой предметной области можно отнести, например, выводы исследования Т. А. Нестика, объясняющего упомянутые феномены на основе особенностей индивидуальной психологии, включая снижение критичности мышления и уклонение от выбора в условиях недостаточной информированности и непредсказуемости ситуации [7, с. 5], снижение эмпатии под влиянием сообщений о масштабе жертв пандемии в средствах массовой информации и склонность к принятию рискованных решений с целью избежать потерь [7, с. 20], склонность полагаться на мнение близких людей и знакомых, включая «знакомых врачей», не советующих делать прививку [7, с. 70], а также публикации медицинских блогеров, посвященные антипрививочному движению. Социальная роль «знакомого врача», выступающего в качестве одного из источников дезинформации о пандемии, наряду с «новыми медиа», отмечается в контексте более общей проблемы снижения доверия к институтам здравоохранения в современном мире.

В некоторых российских публикациях отмечается корреляция между этим процессом и снижением доступности медицинской помощи населения в результате ее приватизации, например, в странах бывшего СССР. При этом исследователи, как правило, обращают внимание на отсутствие связи между доверием к вакцинации и ассортиментом вакцин. Так, в Грузии, правительство которой из политических соображений не закупало российские вакцины, охват вакцинацией составлял всего 35 % к началу 2022 г. [33, с. 123], а во входящей в состав Евросоюза Латвии, где по аналогичным причинам использовались только европейские и американские вакцины, - 47,2 % в октябре 2021 г., и только жесткие запреты на работу в обычном контактном режиме и появление в общественных местах, за исключением аптеки и небольших продуктовых магазинов, введенные в странах ЕС, позволили довести уровень вакцинации до 68 % к январю 2022 г. [34, с. 218]. Другие отечественные и зарубежные авторы характеризуют вакцинное недоверие как следствие внедрение общемировой «постмодернистской» тенденции к переходу власти от врачей к пациентам и, как следствие, подрыва авторитета научного знания [35, с. 79].

Наконец, в ряде публикаций подчеркивается связь вакцинного скепсиса (или «вакцинной нерешительности») с неолиберальной биополитикой в области здравоохранения, возлагающей полную от-

ветственность за собственное здоровье на пациента, которому вменяются в обязанность и оплачивать медицинские услуги, и принимать решение об их целесообразности. Вследствие этого принцип согласия пациента распространяется и на бесплатные услуги по вакцинации, что способствует появлению конспирологических домыслов. Как отмечает Н. А. Мац, добровольный порядок вакцинации в России зафиксирован в федеральном законе № 157-ФЗ от 17.09.1998 г. «Об иммунопрофилактике инфекционных болезней», поэтому «антипрививочники... продолжают защищать свободу выбора и право населения на отказ от прививки в ситуации, когда юридически такая защита должна быть функцией государства» [36, с. 14]. Американский инфекционист П. Оффит в известной книге «Смертельно опасный выбор» оценивает добровольный принцип вакцинации как некорректный, исходя из того, что он обязывает принимать экспертные решения людей, не обладающих экспертными знаниями, и настаивает на законодательном запрете отказа от прививок по религиозным или идейным соображениям [37, с. 284]. В качестве аргумента он указывает на практики манипулирования массовым сознанием с помощью антипрививочной пропаганды, возникшей непосредственно вслед за вакцинацией [37, с. 168].

В российских научных и научно-популярных медицинских публикациях антипрививочное движение оценивается в качестве серьезной угрозы, начиная, по крайней мере, с 2000-х гг.: так, Н. А. Мац в своей статье 2009 г. характеризует его как «интегральную часть международного движения», которая «связана с антипрививочными группами более чем в 20 странах и входит в «Европейский Форум антипрививочной бдительности», исповедует общую идеологию, использует общие пропагандистские материалы и занято расширением и укреплением международных связей путем организации семинаров, интернет-рассылок и перевода свежей и классической англоязычной антипрививочной литературы» и отмечает его интенсивную пропагандистскую деятельность, направленную в том числе на врачей, в которой задействованы авторитетные единомышленники, например, академик РАМН Ф. Г. Углов. Уже в период пандемии к субъектам антипрививочной и ковид-скептической пропаганды эксперты отнесли целый ряд «блогеров и маргинальных экспертов, таких, как академик РАЕН Игорь Гундаров и автор газеты «Завтра» Валентин Катасонов» [38, с. 486], отводя «ведущую роль» в антипрививочном движении популярному медиахолдингу «Царьград» и характеризуя российских антипрививочников как представителей международного движения, которое «зародилось в ультраконсервативных религиозных кругах Америки» [39].

С. А. Бутрий, оценивая влияние антипрививочной пропаганды на российских врачей, относит к числу основных причин, по которым они рекомендуют воздерживаться от прививок, наряду с «низким уровнем образования российских врачей» и «непониманием методов работы современной науки и недоверие к ней», а также обусловленные парадигмой «медицинских услуг» «дурную привычку избегать ответственности, уклоняться от принятия неудобных решений. как следствие - привычный выбор в сторону бездействия (вспомните классическую дилемму вагонетки)» и «желание нравиться своим пациентам». Таким образом, социальный паттерн «клиентного профессионализма» сводит взаимодействие «нерешительного пациента» со «знакомым врачом» к попыткам взаимного перекладывания экспертной власти и ответственности в ситуации, которую одна из сторон не желает принимать на себя. В результате «врач, который начинает вкрадчивым голосом и полунамеками говорить о «неизученности», «недоказанности» прививки, и подталкивать к затягиванию или отказу - воспринимается как свой парень, имеющий индивидуальный подход, и по умолчанию воспринимается более доверительно» [29]. Таким образом, представители естественных наук и медицины, основываясь на своих профессиональных знаниях и опыте, высказывали экспертные суждения относительно социальных угроз и факторов пандемии, которые могли бы стать (но не стали) объектом анализа в публикациях российских социологов в период пандемии.

«Инфодемический» дискурс относится к исследованиям в качестве специального предмета феномена «инфодемии» или «дезинфодемии» как распространения «любой ложной информации, противоречащей официально подтвержденным или научным данным о пандемии», оцененной в качестве самостоятельной угрозы уже в феврале 2020 г. на Мюнхенской конференции ВОЗ [40, с. 59], в апреле того же года подготовившей рамочную концепцию управления инфодемией. Проблематизация инфо-демии политическими и научными институтами обусловлена, с одной стороны, ее скоростью, опережавшей распространение вируса (пандемия становилась медиасобытием в разных странах и регионах за месяцы до первых случаев заражения), с другой - рано выявленными негативными социальными и психологическими последствиями, усугубляющими последствия пандемии. Как отмечает О. И. Ма-ховская, «инфодемия, распространение слухов, ложной угрожающей информации, а также противо-

речивой информации через официальные каналы о пока мало изученном вирусе, мешала организовать неизбежные в условиях любой эпидемии карантинные мероприятия, а также адаптировать систему здравоохранения к нарастающему потоку специфических больных» [7, с. 400].

К проблематике инфодемии можно отнести исследования контекста инфодемических сообщений и их функций, субъектов, механизмов и структуры инфодемических коммуникаций, социальных и психологических характеристик аудитории, находящейся под влиянием инфодемии, факторов ее нейтрализации. В этих исследованиях принимали участие социологи, психологи, лингвисты, историки и т. д. В то же время «инфодемический» дискурс продемонстрировал отсутствие консенсуса и общей идентичности представителей российских научных сообществ одного научного направления, например, в области филологических наук.

Так, фольклористы, идентифицирующие себя в качестве социальных антропологов, занимались изучением сетевых «инфодемических нарративов» в качестве «слухов» как спонтанных личных сообщений, составляющих срез российского общественного мнения, сохраняя исходный паттерн восприятия предмета изучения как аутентичной устной традиции, распространяемой по «неформальным каналам». При этом они полностью игнорировали специфику социальных сетей, ориентированных, преимущественно, на распространение неоригинального контента, проблематику медиаконверген-ции, без всякого обоснования отказываясь рассматривать гипотезу о целенаправленной дезинформации, противоречащую их концепции: «Нет никакого «вражеского центра», цель которого - «забросать нас фейками», чтобы дестабилизировать обстановку. Парадоксальным образом передача инфо-демического нарратива друг другу отчасти помогает людям возвращать утраченное чувство контроля» [41, с. 112].

Подход к анализу «инфодемических нарративов» как индикатору общественного мнения поддержал ведущий сотрудник Левада-Центра* А. Г. Левинсон, несмотря на уже распространенное использование социальных ботов и обсуждение «фабрик троллей» в предыдущие годы. На основе анализа популярного сетевого контента, исследователь пришел к выводам «о привнесении правозащитной риторики и логики в обиход тех социальных слоев, которые деятельностью Московской Хельсинкской группы* или «Мемориала»* не только не интересовались, но которым она была ценностно и идеологически чужда» [42, с. 7] и о снижении «поддержки правящей партии» - так как большинство постов про разочарование в ней - короткие тексты с бранью в ее адрес» [42, с. 9].

В то же время, лингвисты, занимающиеся цифровыми гуманитарными исследованиями, на основе количественного анализа состава контента 66 691 сетевых сообществ о вакцинации или СОУГО-19 делают противоположные выводы, отмечая количественное доминирование «антиваксерских» сообществ над «проваксерскими», преобладание в них «вбросов» таких конфликтных нарративов, как «конспирологические теории, нарратив о небезопасности вакцины, недоверие к власти и официальным институтам, а также нарратив о праве на выбор» [35, с. 78], а также взаимозаменяемость таких сообществ, позволяющих предположить целенаправленную манипуляцию аудиторией: «За значительным количеством «антиваксерского» контента стоят одни и те же аккаунты», благодаря которым «информационный фон в социальной сети становится реальным фактором уровня заболеваемости» [35, с. 79].

Об авторстве и заказчиках такой пропаганды можно только догадываться, исходя из того, что затрагиваемые в ней сюжеты выходят далеко за пределы собственно угроз пандемии. Например, приведенный в упомянутой статье А. А. Саркисовой фрагмент из описания сообщества «Россия против электронного паспорта» не оставляет сомнений в том, что «медицинская реальность» в нем является лишь поводом для провокационных высказываний о различных аспектах российской внутренней политики - от экономической до исторической, и продвижения идей о тождестве советского и нацистского режимов, сформулированных в резолюциях ПАСЕ о «европейской памяти»: «Россия против тотального контроля. Электронный паспорт, биометрия, а также закон Яровой - это нарушение прав и свободы человека. Это посягательство на личную жизнь человека. Нарушение Конституции России. ... Мы против тоталитарных утопий: коммунизма / социализма, нацизма, фашизма. ... Мы по-прежнему живем в совдепии: улицы, площади, города всё еще носят названия убийц, террористов. В центре Москвы всё еще лежит чучело. Вместо двуглавых орлов, в Кремле пентаграмма. И у

* Здесь и далее звездочкой отмечены организации и лица, включенные в перечень иностранных агентов Министерства юстиции Российской Федерации.

юнармии также пентаграмма вместо орла. И наверху до сих пор сидят бывшие деятели КПСС, СС. И еще эти репрессивные указы. И как была однопартийная система, так она и осталась. Тотальная ложь и пропаганда с телеэкранов» [35, с. 71].

Следует отметить, что наиболее цитируемыми, благодаря продвижению в авторитетных российских изданиях, стали именно статьи, соответствующие фрейму «слухов» как спонтанной межличностной коммуникации, несмотря на количественное преобладание публикаций во фрейме целенаправленной дезинформации. При этом экспертный опрос Института этнологии и антропологии РАН показал, что «вину за массовые фобии опрошенные эксперты возлагают в первую очередь на социальные сети и средства массовой информации» [43, с. 799]; к аналогичным выводам пришли социологи Санкт-Петербургского филиала ВШЭ, на основании анализа данных международного исследования «Ценности в кризисе» утверждающие, что «именно социальные сети сыграли ключевую роль в популяризации теорий заговора, связанных с пандемией, - за счет того, что они позволяют быстро распространять информацию (включая непроверенную) и способствуют формированию информационных «пузырей», в которых люди общаются преимущественно с единомышленниками и не сталкиваются с альтернативными точками зрения» [44, с. 59].

Социологи Санкт-Петербургского университета В. В. Василькова и Н. И. Легостаева на основе анализа всплесков сетевой публикационной активности, частотного анализа сообщений в социальных сетях, статистического анализа текстов и поведенческого анализа данных профилей в аккаунтах выявили целый ряд ботнетов и охарактеризовали их активность в качестве «компьютерной пропаганды, когда боты осуществляют своего рода «захват трендов», используя волну популярной темы (коронавируса), чтобы внедрить в информационное пространство социальной сети определенные политические и кон-спирологические нарративы в пропагандистских целях (в частности, с целью дискредитации определенных политических структур и коммерческих организаций)» [45, с. 351]. Т. А. Нестик и Е. А. Михеев связывают рост «скептического отношения к коммуникации из «уст в уста», ставшей в последние годы важным фактором, влияющим на восприятие и поведение пользователей Интернет» с «появлением поддельной (фальшивой) коммуникации eWOM, в том числе осуществляемой ботами» [46, с. 70].

Следовательно, первые публикации о целенаправленном распространении дезинформации на основе количественного анализа социальных сетей появились уже в 2020 г., а более поздние количественные исследования проблем «инфодемии» подтвердили их выводы.

Социоструктурный дискурс фокусируется на социальных факторах и последствиях «коронакри-зиса» на уровне общества в целом [7; 9-11], отдельных институтов и групп [8; 12; 13; 15; 43; 47], а также на микроуровне социальных отношений, влияющих на сознание и поведение индивидов в ситуации пандемии [44; 46]. Как правило, публикации, относящиеся к нему, основаны на данных количественных или качественных социологических или психологических исследований и затрагивают целый ряд проблем «коронакризиса», непосредственно затронувших широкие слои общества, вклад в него отдельных социальных институтов.

Несмотря на широту охвата объекта исследования - общества в ситуации пандемии, этот дискурс характеризуется скорее фрагментацией по отдельным исследовательским проблемам, чем комплексным подходом. Например, внутренние проблемы системы здравоохранения, связанные с организацией медицинской помощи, условиями труда медицинских работников и, как следствие, уровня заболеваемости и смертности, не поддаются изучению в массовых опросах и требуют экспертных оценок, которые, в конечном итоге, остаются предметом внимания узкого профессионального сообщества в области социологии медицины.

Так, Л. М. Мухарямова и А. Р. Заляев, анализируя данные экспертного опроса врачей столичного региона и Татарстана, указывают на такие факторы, повлиявшие на темпы распространения инфекции, вакцинации и, в конечном итоге, на уровень смертности в обоих регионах, как неудовлетворительная работа Роспотребнадзора в области отслеживания контактов пациентов, «отсутствие единых стандартов оснащения медицинских организаций» и, как следствие, слабость материальной базы многих больниц, «сокращения плановых госпитализаций из-за перевода многих отделений в статус временных инфекционных госпиталей, перевода врачей в эти отделения, сокращение финансирования», а также занижение официальных показателей заболеваемости, подрывающее, по мнению авторов, доверие к медицинскому информированию о пандемии в целом, в том числе о вакцинах [47, с. 207], наряду с отсутствием общих «федеральных правовых норм и стандартов по действиям в кризисных ситуациях» [47, с. 208]. Широкого обсуждения этих проблем в социологических изданиях, как и проблемы людских потерь в результате пандемии, в социологическом сообществе не наблюдается.

К факторам, повлиявшим на различные аспекты «коронакризиса» как комплексной кризисной социальной ситуации в России, в том числе заболеваемость, смертность, экономические последствия пандемии, относят соблюдение населением ограничительных мер, вакцинацию и реакцию на ее пропаганду и контрпропаганду. Эта проблемная ситуация в качестве полисубъектного социального взаимодействия стала объектом социального анализа в ряде публикаций, где значительное внимание в качестве переменной, опосредующей влияние политических, медицинских и медийных институтов и взаимодействий. По оценкам социологов, именно «массовое нежелание вакцинироваться или хотя бы соблюдать меры предосторожности и широкое распространение фейковой информации и теорий заговора относительно COVID-19, несомненно, способствовали высоким показателям смертности от коронавируса в России» [44, с. 118].

Доверие может рассматриваться в аспекте влияния на скорость вакцинации как независимая либо зависимая переменная. В первом случае можно говорить о депроблематизации динамики пандемии в форме либо замены предмета исследования «медицинской реальностью», созданной биополитикой государства, либо ее натурализации посредством культурализации («низкое институциональное доверие в России имеет давние корни - люди не доверяют власти и ее решениям в отношении них» [21, с. 10], так как культурные паттерны поддаются изменениям медленно и с большим трудом. Подмена социальной проблемы может заключаться, например, в релятивизации экспертных оценок вакцинации и ограничительных мер, интерпретации высокой доли не готовых вакцинироваться респондентов в массовых опросах как индикатора «холодной гражданской войны» и «символического сопротивления» навязанной «медицинской реальности» [48, с. 97].

Тем не менее, преобладающим исследовательским подходом в рамках социоструктурного дискурса является интерпретация массовых настроений в период пандемии в качестве зависимых переменных, включая степень доверия к вакцинации и оценку медицинской реальности. В рамках этого подхода исследователи анализируют влияние на массовое сознание информационной политики государственных СМИ и политических институтов. Отмечается влияние на их информационную повестку таких политических мероприятий, как всенародное голосование по поправкам к Конституции РФ в 2020 г. и парламентские выборы 2021 г., вследствие чего государственные СМИ и представители власти вынуждены были одновременно убеждать население в реальности угроз пандемии и в способности властей контролировать ситуацию, чтобы обеспечить его поддержку.

Так, А. Д. и А. П. Казун отмечают в сообщениях федерального Первого телевизионного канала только в первой половине 2020 г. три волны «проблематизации / депроблематизации», создающие, по их мнению, «у некоторой части аудитории. когнитивный диссонанс, усиливающий недоверие к официальным источникам информации» [49, с. 301]. Д. А. Волков утверждает, что российские власти, опасаясь падения рейтингов, не использовали доступные им возможности пропаганды для успеха кампании по вакцинации и меры административного воздействия [50], подобно странам ЕС, где к концу 2021 г. «общеевропейский» сертификат о вакцинации стал обязательным для посещения общественных мест и поездок. Он также отмечает дезориентирующее влияние на массовое сознание быстрой отмены жестких ограничений, объясняя его слабостью российской экономики [51].

В качестве еще одного фактора отношения населения к вакцинации и ограничительным мерам исследователи характеризуют тенденцию к их политизации в СМИ и риторике политических партий в период избирательной кампании. Следует отметить отсутствие прямой зависимости позиции «традиционных» медиа по этим вопросам от их политических пристрастий. Ряд изданий, впоследствии включенных Минюстом РФ в перечень СМИ-иноагентов или прекративших свою деятельность в 2022 г., в период пандемии публиковали материалы с призывами прививаться отечественной вакциной «Sputnik У», в том числе интервью с К. В. Севериновым и И. И. Якутенко, в то время как лидеры не только «непарламентских», но и «парламентских» оппозиционных партий включились, по выражению журналистов, в борьбу за «антипрививочный электорат» в специфической форме протеста против «принудительной вакцинации», запрещенной законом, поддерживая тем самым установки «вакцинной нерешительности» [52]. Эту неопределенность некоторые исследователи (например, Э. Д. Понарин [24, с. 62], Д. А. Волков [51]) интерпретируют как отсутствие консенсуса по вопросу вакцинации в федеральном руководстве. С нашей точки зрения, правильнее определить ситуацию в терминах Ч. Боска и С. Хилгартнера как «конкуренцию проблем» на политической арене, следствием которой стала частичная депроблематизация пандемии.

Многие исследователи склонны различать убежденных «ковид-отрицателей», разделяющих «теории заговора» относительно пандемии и вакцин, с одной стороны, и «умеренных» («нерешительных») людей, не готовых сделать прививку от коронавируса, чья позиция теоретически поддается изменению [38, с. 487]. В то же время Д.А. Волков отмечает относительный характер различий между этими социальными категориями и сходство их поведения: «Значительная масса людей просто дезориентирована, не готова принять решение о вакцинации и говорят: «Давайте подождем, посмотрим, пусть дополнительные исследования проведут, потому что сейчас вакцина сырая». Проблема в том, что мы слышим одни и те же слова на протяжении больше уже полутора лет. Не смогли убедить, что вакцина все-таки готовая и безопасная» [51].

Уточняя социальные и психологические характеристики «ковид-скептиков», российские социологи исходят, в частности, из данных двух волн международного исследования «Ценности в кризисе», указывая в качестве основных предикторов молодой или средний возраст в сочетании с относительной бедностью и социально-экономической депривацией, возраст, приверженность индивидуалистическим ценностям и конспирологическим взглядам, консервативные или праволиберальные политические убеждения, носители которых «зачастую больше ценят личную свободу и автономию, а не общественное благополучие, и демонстрируют более высокий уровень индивидуализма. .Среди консерваторов и сторонников правых взглядов ковид-скептиков больше. В частности, представители этих групп меньше беспокоятся по поводу СОУГО-19, реже носят медицинские маски и соблюдают социальную дистанцию, склонны обвинять Китай в распространении вируса, а также чаще верят в соответствующие теории» [44, с. 59].

Д.А. Волков при анализе социальных настроений вакцинного скептицизма или «нерешительности» предпочитает избегать таких обобщений, как раскол общества по принципу отношения к государственной политике в отношении вакцинации (или «холодная гражданская война»), выделяя три основные группы «нерешительных»: «Прежде всего, молодые люди так думают. Они говорят: «Это не для нас, это для пенсионеров. Мы, даже если заболеем, у нас пройдет легко. Зачем прививаться, что-то в себя вкалывать?». ... Важно понимать, что когда мы говорим о 50 %, которые не хотят, далеко не все из них убежденные антипрививочники. Большинство из них - люди, которые дезориентированы, которые не могут принять собственное решение, а государство им не помогло принять решение за них, не убедило. Их нужно убеждать, с ними нужно работать» [51]. Эти оценки подтверждаются выводами других социологов, основанными на данных международного исследования «Ценности в кризисе», согласно которым «ковид-скептицизм в большей степени распространен среди представителей младших и средних возрастных групп, людей с меньшим уровнем дохода и с низким уровнем институционального доверия, а также тех, кто предпочитает традиционным медиа социальные сети в качестве источника информации» [44, с. 66].

Наиболее комплексный анализ взаимосвязи между социальными установками в отношении ограничительных мер и вакцинации, мерами убеждения в необходимости их соблюдения, ценностями различных социальных категорий российского общества, его психоэмоциональным состоянием в период пандемии, институциональным доверием содержится в коллективной монографии по результатам социально-психологических исследований, предпринятых под руководством Т.А. Нестика. Подчеркивая значение для адекватного восприятия информации о пандемии таких факторов, как дескриптивные нормы (представления о поведении большинства) и воспринимаемый консенсус экспертов и представителей власти [7, с. 80], он формулирует ряд практических рекомендаций по организации информационной кампании в ситуации пандемии. В частности, исследователь предлагает обеспечить публичный консенсус экспертов [7, с. 99], воздерживаться от противопоставления отечественных и зарубежных вакцин, чтобы не подрывать доверия к вакцинации вообще, разъяснять безопасность и эффективность вакцинации [7, с. 100-101], отдавать в пропаганде вакцинации и ограничительных мер предпочтение мотивации на основе заботы о близких перед страхом, убеждению аудитории в том, что риски болезни намного превышают риски побочных эффектов от прививок, убеждению колеблющихся перед попытками переубеждения сторонников «теорий заговора», организуя выступления «лидеров мнений» по телевидению и в социальных сетях, обеспечивать адресный характер пропаганды вакцинации: ««Вакцинирующихся по принуждению» следует информировать об уже введенных и ожидаемых санкциях; «избирательным» необходимо предоставить информацию о доступности различных вакцин и подчеркивать добровольность их выбора; «ориентированным на авторитет» можно показывать личный пример» [7, с. 103].

Этические и методические отклонения в изучении пандемийной социальной ситуации в российских научных публикациях также позволяют охарактеризовать дискурсивные фреймы исследователей, вынужденных работать над актуальной, институционально поддержанной, «коронакри-зисной» проблематикой в сложных условиях, затрудняющих сбор полевой информации. Необходимость своевременного предоставления отчета по закрепленным темам побуждала исследователей анализировать сетевой контент и проводить интервью с пользователями отдельных пабликов по небольшим выборкам, репрезентативность которых оценить очень сложно [38; 48], заменять личный опрос онлайн-опросом в социальных сетях, каждая из которых включала часть российских пользователей [53, с. 169], увеличивая вероятность ошибок смещения.

Типичные методические ошибки научных публикаций этого периода относятся главным образом к интерпретации данных и заключаются в «предвзятости подтверждения» - избирательном использовании данных, подтверждающих собственную версию при игнорировании альтернативных гипотез, например, о целенаправленной антипрививочной пропаганде в социальных сетях [41, с. 112], отождествлении сетевой активности, с высокой степенью вероятности исходящей от нейропабликов и социальных ботов, с выражением реального общественного мнения, субъективизме в форме уравнивания статуса экспертных и неэкспертных оценок, необоснованном обобщении результатов исследования на очень маленькой выборке, либо использования вместо смешанных методов исследования методического «бриколажа» с включением в анализ нерелевантных данных.

Так, фольклорист А. С. Архипова* интерпретирует вакцинный скепсис своих информантов на основании выводов статьи в сетевом фармацевтическом журнале «GXPnews», ссылающейся, в свою очередь, на данные седьмой волны «Всемирного исследования ценностей» (2017-2022 гг.), не дающие никаких оснований для подобных выводов, так как в инструментарии опроса этой волны, разработанном до пандемии, вопросы о вакцинации отсутствуют. Методы анонимных авторов статьи, делающих выводы на основании сравнения данных WVS и статистики о вакцинации в разных странах, рассматриваются ею как достаточное основание для отнесения авторов к «социологам» [48, с. 108]. Этот пример, на наш взгляд, иллюстрирует не только этическую проблему ответственности ученого, но и проблемы профессиональной идентичности и солидарности в российском научном сообществе, в частности, ориентацию части исследователей в качестве экспертного на мнение узкого круга редакторов научных журналов, рецензентов и экспертов фонда-грантодателя вместо экспертных сообществ по направлению исследований или аудитории научного журнала.

Требование этического кодекса Российского общества социологов воздерживаться от публикации недостаточно обоснованных и проверенных результатов исследования (особенно актуальное в ситуации, когда ценой ошибок эксперта могут стать дополнительные человеческие жертвы), возможно, неизвестно гуманитариям из смежных областей научного знания. Однако его нормы необходимо учитывать рецензентам публикаций, ссылающихся на социологические данные, как на этапе предварительной экспертизы, так и уже после их опубликования. В данном случае примером может служить оценка выводов об изменении речевого и социального поведения пользователей социальных сетей, содержащихся в научных публикациях журналистов, социологами Д. М. Рогозиным и Е. В. Вьюгов-ской. На основании данных опросов они отрицают широкое распространение специфических неологизмов («ковидиот», «барановирус» и т. д.), характеризуя журналистов как «евангелистов новой обыденности», способствующих продвижению подобной лексики [53, с. 173]. Исследователи обращают внимание на гипотетический характер выводов, основанных на анализе сетевого контента, обосновывают необходимость их проверки и валидизации при помощи данных массовых социологических опросов «через формирование серии независимых переменных, отражающих включенность аудитории в распространение слухов, сплетен и пересудов, .включение в анализ социально-психологических характеристик респондентов, позволяющих нивелировать факторы личных пристрастий и психологических особенностей» [53, с. 176].

Заключение

Опубликованное в 2024 г. в журнале «The Lancet Regional Health - Europe» международное исследование, основанное на статистическом анализе показателей и предикторов избыточной смертности в странах Евросоюза и Великобритании за 2020-2023 гг., снова продемонстрировало существенные межстрановые различия и очевидное влияние на них социоструктурных факторов. Так, на востоке ЕС рост избыточной смертности в этот период (13,2 %) оказался почти вдвое выше, чем в странах Западной Европы - 6,3 % [54, p. 5-6]. Межстрановые сравнения продемонстрировали прямую корре-

ляцию избыточной смертности с уровнем бедности и индексом концентрации доходов Джини и обратную - с уровнем вакцинации (в Болгарии и Словакии, странах с самым высоким уровнем смертности, в конце 2022 г. было привито от СОУГО-19 менее 50 % населения), ВВП на душу населения и расходами на здравоохранение: «Страны с хорошо финансируемыми системами здравоохранения продемонстрировали более высокую способность справляться с кризисом, будучи лучше подготовленными к решению проблем, связанных с пандемией. .Меры общественного здравоохранения, возможно, были менее эффективными в сообществах с более высоким уровнем неравенства и социально-экономической уязвимости» [54, р. 9]. Таким образом, угрозы пандемии оказались вполне реальными, вклад институциональных факторов в их нейтрализацию - высоким, а сомнения в целесообразности ограничительных мер и вакцинации - надуманными.

Обобщая результаты анализа и систематизации научных и научно-популярных дискурсов о пандемии СОУГО-19, можно выделить по критерию предметной области три основных категории экспертных дискурсов - экспертно-технологический, инфодемический и социоструктурный, констатировать обоснованность мнения об отсутствии экспертного консенсуса и выделить в качестве основных экспертных подходов к характеристике различных аспектов «коронакризиса» проблематиза-цию (в рамках всех типов дискурса) либо депроблематизацию (в рамках инфодемического и со-циоструктурного дискурсов) пандемии и ее социальных последствий.

На основе анализа дискурсивных фреймов экспертов можно заключить, что проблематизиру-ющий подход заключается в номинации различных аспектов пандемийной ситуации в качестве серьезных угроз, которые необходимо устранить, ранжировании угроз, разработке и обосновании медицинских (ограничительные меры, вакцинация) и социальных (просвещение, контроль, пропаганда) технологий их нейтрализации. Депроблематизирующий подход в социогуманитарных текстах многообразен. Он включает фреймы подмены проблемной ситуации (смещения фокуса внимания исследователя с распространения заболевания на ограничительные меры в качестве основной социальной угрозы пандемии), уравнивания эпистемологического статуса экспертных и неэкспертных оценок (в терминах «повседневной рациональности», «альтернативного пути» и т. п.), нормализации вакци-носкепсиса и несоблюдения медицинских предписаний в качестве «символического сопротивления» дисциплинарной власти, постиронического использования дискурса коронаскептиков в виде избирательных отсылок к конституционным нормам, натурализации взаимного недоверия общества и государства в форме конструирования соответствующих культурных паттернов, дедраматизации пандемии как аспекта и катализатора глобальных социальных трансформаций.

Широкое использование депроблематизирующих дискурсивных фреймов представителями российских социальных и гуманитарных наук можно гипотетически объяснить на основе принципов социальной каузальности и рефлексивности социологии науки, исходя из дефицита профессиональной солидарности и самоидентификации с научными сообществами по отдельным направлениям (по критерию отклонений от методических стандартов и процедур сбора и интерпретации социальной информации в научных публикациях), профессиональной самоидентификации с научным сообществом в целом (на основании игнорирования мнений и оценок экспертов из области медицины и биологических наук), а также «мы-идентификации» с обществом в целом. В качестве основания для последнего вывода могут рассматриваться фрагментация предметной области исследования социальных проблем пандемии, ограничение проблематизации летальных потерь узкими областями демографии и социологии медицины, отсутствие макросоциологических рамок такой проблематизации, в качестве которых могли использоваться позитивистская традиция солидарности, акторно-сетевая теория, теория культурной травмы и т. д.

Пример смещения фокуса исследования демонстрирует сведение российскими экспертами проблематики дисциплинарной власти в ситуации «коронакризиса» к теме полномочий и ответственности национального государства в процессе обсуждения, замыкающегося в узких авторских коллективах, которые высказывают диаметрально противоположные мнения, игнорируя друг друга. Так, ряд экспертов, опрошенных в проекте «КоронаФОМ», сомневаются в легитимности ограничительных мер, расширяющих полномочия «устаревших», с их точки зрения, территориально-государственных институтов, и ущемляющих права индивида, не замечая их конституционных ограничений (см. выше). Исследователи Института этнологии и антропологии РАН В. А. Тишков, М. Л. Бутовская и В. В. Степанов, напротив, пишут об эффективности российского государства, которое «проявило себя в период пандемии как ключевой институт общественной мобилизации, как единственная легитимная форма организации и принуждения в чрезвычайных условиях» [43, с. 801], тем не менее, отмечая, что

часть опрошенных ими экспертов «видит причину вакцинных фобий в излишне либеральной в России политике иммунизации» [43, с. 796]. В то же время авторы аналитического доклада, представленного фонду «Либеральная миссия»*, в целом характеризуют российские ограничительные меры как мягкие [55, с. 18], общий результат вакцинации - как «провал» [55, с. 2], усматривая его причину в «абсентеистской» модели антипандемийной политики в России (наряду с США), вследствие которой «угроза эпидемии в восприятии населения выглядит неопределенной, взаимосвязь жесткости карантинных ограничений и избыточной смертности - размытой. Болезни и смерти все более начинают восприниматься «фаталистически» как «неизбежное зло», а меры предосторожности и ограничения -как частное дело каждого» [55, с. 56].

В данном случае вне поля зрения исследователей остаются надгосударственные субъекты «дисциплинарной власти» и их политика по противодействию пандемии, хотя в странах Евросоюза именно они координировали введение «общеевропейских» ковидных сертификатов и цифрового отслеживания контактов, централизованно предоставляли финансовые и логистические ресурсы для производства, закупки и распространения вакцин с целью обеспечения равного доступа к ним населения разных стран [55, с. 8]. Таким образом, институциональная и жизненно-стилевая фрагментация российского научного сообщества дополняется фрагментацией по «эхо-камерам» и заказчикам, которая препятствует свободной коммуникации и консенсусу экспертов, подрывая такие базовые ценности научного этоса, как универсализм и незаинтересованность, и в конечном итоге снижая качество экспертных оценок. К потенциальным негативным последствиям такой ситуации в области социальных исследований относится снижение вероятности достижения экспертного консенсуса в случае угрозы новой пандемии. Поэтому, с нашей точки зрения, остаются актуальными такие задачи, как комплексная экспертная оценка негативных социальных и демографических последствий «коро-накризиса», их причин и факторов, а также разработка нормативных требований к ответственной и обоснованной научной коммуникации в процессе исследования длительных экстремальных ситуаций в реальном времени и публикации результатов исследований.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Хилгартнер С., Боск Ч.Л. Рост и упадок социальных проблем: концепция публичных арен // Социальная реальность. 2008. № 2. С. 73-94.

2. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. № 5-6. С. 1-24.

3. «Черный лебедь» в белой маске. Аналитический доклад НИУ ВШЭ к годовщине пандемии COVID-19 / под ред. С. М. Плаксина, А. Б. Жулина, С. А. Фаризовой; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2021. 336 с. DOI: 10.17323/978-5-7598-2500-5.

4. ВОЗ заявила о падении продолжительности жизни на 1,8 года из-за COVID-19 // РБК. 24 мая 2024. URL: https://www.rbc.ru/society/24/05/2024/6650e3959a7947709cb02e56 (дата обращения: 30 мая 2024).

5. Scherbov S., Gietel-Basten S., Ediev D., Shulgin S., Sanderson W. COVID-19 and Excess Mortality in Russia: Regional Estimates of Life Expectancy Losses in 2020 and Excess Deaths in 2021 // PLoS ONE. 2022. 17(11): e0275967. Pp. 1-18. DOI: 10.1371/journal.pone.0275967.

6. Горошко Н.В., Пацала С.В. Избыточная смертность в период пандемии COVID-19: регионы России на фоне страны // Социально-трудовые исследования. 2022. № 46(1). С. 103-116. DOI: 10.34022/2658-3712-2022-46-1103-116.

7. Влияние пандемии на личность и общество: психологические механизмы и последствия / Отв. ред. Т. А. Нестик, А. Л. Журавлев, А. Е. Воробьева. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2021. 570 c. DOI: 10.38098/fund_21_0442.

8. Логинов Д.М. Россияне в период «коронакризиса»: как изменилась жизнь за пределами мегаполисов? // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2024. № 1. С. 71-92. DOI: 14515/monitoring.2024.1.2408.

9. Российское общество и вызовы времени. Книга шестая / ФНИСЦ РАН, Институт социологии. Под ред. М. К. Горшкова и Н.Е. Тихоновой. М.: Издательство «Весь Мир», 2022. 284 с. DOI: 10.55604/9785777708984.

10. Воронин Г.Л., Евграфова К. О., Киселева И.П., Козырева П.М., Косолапов М.С., Низамова А.Э., Сивкова И.В., Смирнов А.И., Соколова С.Б., Тонис Е.И. Российские домохозяйства: динамика экономического положения (1994-2021 гг.) // Вестник Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ (RLMS-HSE). М.: Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики», 2023. Вып. 13. С. 7-93. DOI: 10.19181/rlms-hse.2023.1

11. Назаров М.М., Иванов В.Н., Кублицкая Е.А. Социальные представления о COVID-19 в условиях нестабильной информационной среды (исследование середины 2021 года) // Вестник РУДН. Серия: Социология. 2022. Т. 2, № 2. С. 275-290. DOI: 10.22363/2313-2272-2022-22-2-275-290.

12. Петухова И.С. Пожилые люди в сельской местности во время пандемии COVID-19 // Журнал социологии и социальной антропологии. 2022. № 25(3). С. 187-209. DOI: 10.31119/jssa.2022.25.3.8.

13. Зудина А.А. «Поколение локдауна»: динамика молодежного рынка труда в условиях пандемии COVID-19 // Мир России. 2024. Т. 33. № 2. С. 6-31. DOI: 10.17323/1811-038X-2024-33-2-6-31.

14. Колосницына М.Г., Чубаров М.Ю. Распространение COVID-19 в российских регионах в 2020 году: факторы избыточной смертности // Население и экономика. 2022. № 6(4). С. 1-20. DOI 10.3897/popecon.6.e87739.

15. Абрамов Р.Н., Быков А.В. Мир профессий в контексте труда и занятости: пандемическое и цифровое вер-тиго // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2021. № 3. С. 4-20. DOI: 10.14515/monitoring.2021.3.2001.

16. Прощай, COVID? Публичное, частное и политическое в медикализированном мире / Под ред. К. Гаазе,

B. Данилова, И. Дуденковой, Д. Кралечкина, П. Сафронова. М.: Издательство Института Гайдара, 2020. 432 с.

17. Demertzis N., Eyerman R. COVID -19 as Cultural Trauma // American Journal of Cultural Sociology. 2020. No. 8. P. 428-450. DOI: 10.1057/s41290-020-00112-z.

18. Erll A. Will Covid-19 Become Part of Collective Memory? // 13 Perspectives on the Pandemic: Thinking in a State of Exception. De Gruyter, 2020. P. 46-50. URL: https://blog.degruyter.com/wp-content/uploads/2021/02/ DG_13perspectives_humanities.pdf

19. DeBeer B.B., Mignogna J., Nance M., Bahraini N., Penzenik M., Brenner L.A. COVID-19 and Lifetime Experiences of Trauma, Moral Injury, and Institutional Betrayal Among Healthcare Providers // JOEM. 2023. Vol. 65, no. 9. P. 745-750. DOI: 10.1097/JOM.0000000000002891.

20. Robinson L. Institutional Trauma across the Americas: COVID-19 as Slow Crisis // International Journal of Cultural Studies. 2022. Vol. 25. № 3-4. P. 462-478. DOI: 10.1177/13678779211070019.

21. Рассуждения о коронаВирусе: беседы с социальными мыслителями / Рук. авт. колл. А. А. Ослон; Л. С. Лебедева, Р. А. Садыков, Л. А. Паутова. М.: Институт Фонда Общественное Мнение (инФОМ), 2021. 376 с.

22. Корбут А.М. COVID-19 и серая зона следования правилам // Социологическое обозрение. 2021. Т. 20, № 4.

C. 15-28. DOI: 10.17323/1728-192x-2021-4-15-28 (Англ., аннотац. рус.).

23. Латур Б. Где приземлиться? Опыт политической ориентации. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. 202 с.

24. Рассуждения о коронаВирусе: беседы с социальными мыслителями. Т. 2 / Рук. авт. колл. А. А. Ослон; Л. С.Лебедева, Р. А. Садыков, Л. А. Паутова, Г. К. Смирницкий. М.: Институт Фонда Общественное мнение (инФОМ), 2022. 132 с.

25. Гафиатулина Н. Х., Касьянов В. В., Самыгин С. И. Социальный иммунитет российского общества в условиях угрозы коронавируса: риски социокультурной травматизации // Гуманитарий Юга России. 2020. Т. 9, № 2. С. 147-158. DOI: 10.18522/2227-8656.2020.2.10

26. Малинова О.Ю. Память о 90-х как ресурс адаптации к новому кризису: анализ дискурсов российских СМИ // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз. 2023. № 3. С. 91-114. DOI: 10.30570/2078-5089-2023-110-3-91-114.

27. Якутенко И.И. В борьбе с ковидом только Россия считает, что у нее особый путь // Росбалт. 21 июня 2021. URL: https://www.rosbalt.ru/news/2021-06-21/v-borbe-s-kovidom-tolko-rossiya-schitaet-chto-u-nee-osobyy-put-4891453 (дата обращения: 26.07.2023).

28. Водовозов А. Лучше всего монетизируются страхи // Сноб. 27.08.2018. URL: https://snob.ru/entry/164951 (дата обращения: 01.10.2023).

29. Бутрий С.А. Откуда берутся врачи-антипрививочники // Интернет-газета Newsvo. 08.07.2021. URL: https://newsvo.ru/blogovo/136558 (дата обращения: 26.07.2023).

30. «Антиваксеры играют на руку отечественной фарме»: Константин Северинов - об итогах двух лет пандемии // Ведомости. 11.01.2022. URL: https://www.vedomosti.ru/gorod/townspeople/characters/antivakseri-igrayut-na-ruku-otechestvennoi-farme-severinov-ob-itogah-dvuh-let-pandemii (дата обращения: 26.07.2023).

31. Демин М.Р. Цифровое отслеживание контактов: угроза гражданской свободе или моральное обязательство? // Человек. 2022. Т. 33. № 3. С. 107-118. DOI: 10.31857/S023620070020515-3.

32. Корниенко А.С., Самохвалов Н.А. COVID-19: правовое регулирование всеобщей вакцинации // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2021. № 5. С. 148-166. DOI: 10.17323/2072-8166.2021.5.148.166.

33. Манышев С.Б. Пандемия коронавируса в Грузии: между церковью и вакцинацией // Международная аналитика. 2023. Том 14 (4). С. 120-132. DOI: 10.46272/2587-8476-2023-14-4-120-132.

34. Кугель М. New Age и антиваксерское / ковид-диссидентское движение в Латвии // Неприкосновенный запас. 2022. № 2 (142). С. 217-238.

35. Саркисова А.Ю., Дунаева Д.О., Петров Е.Ю., Воронов А.С., Мягков М.Г. Онлайн-сообщества как форма организации нарративного контента о вакцинации от COVID-19: анализ больших данных // Galactica Media: Journal of Media Studies. 2023. № 4. С. 60-83. DOI: 10.46539/gmd.v5i4.437.

36. Мац А.Н. Врачам об антипрививочном движении и его вымыслах в СМИ // Педиатрическая фармакология. 2009. Т. 6, № 6. С. 12-35.

37. Оффит П. Смертельно опасный выбор: Чем борьба с прививками грозит нам всем. М.: Издательство АСТ, 2017. 368 с.

38. Кирзюк А.А. «У меня нет страха»: ковид-диссиденты в поисках агентности и правды // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2021. № 2. С. 484-509. DOI: 10.14515/ monitoring.2021.2.1776.

39. Крашенинникова В.Ю. Кто стоит за антиваксерами // Литературная газета. 26 октября 2021. URL: https://lgz.ru/article/kto-stoit-za-antivakserami (дата обращения: 26.07.2023).

40. Буркова В.Н., Бутовская М.Л. Коронафобия, инфодемия и фейки во время COVID-19 // Сибирские исторические исследования. 2023. № 2. С. 55-75. DOI: 10.17223/2312461X/40/3.

41. Архипова А.С.*, Радченко Д.А., Козлова И.В., Пейгин Б.С., Гаврилова М.В., Петров Н. В. Как рождаются и распространяются слухи? Инфодемия COVID-19 в России в 2020 году // Русский язык XXI века: нормы, ошибки, тенденции. Статьи российских ученых с параллельным переводом на итальянский язык. Милан: EDUCatt, 2022. С. 104-159.

42. Левинсон А.Г. Граждане и государство в условиях ковида // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2021. № 3-4. С. 18-27.

43. Тишков В.А., Бутовская М.Л., Степанов В.В. Общество и государство в России и мире в период эпидемии коронавируса // Вестник Российской академии наук. 2022. Т. 92, № 8. С. 790-802. DOI: 10.31857/ S0869587322080163.

44. Афанасьева Ю.А., Соколов Б.О., Широканова А.А. Изменчивость ковид-скептических установок в России: результаты анализа двух волн лонгитюдного опроса «Ценности в кризисе» // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2024. № 2. С. 53-77. DOI: 10.14515/monitoring.2024.2.2523.

45. Василькова В.В., Легостаева Н.И. Социальные боты в компьютерной пропаганде: серфинг на информационной волне коронавируса// Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2020. № 6. С. 329-356. DOI: 10.14515/monitoring.2020.6.1762.

46. Михеев Е.А., Нестик Т.А. Психологические факторы эффективности опровержения дезинформации в социальных сетях // Институт психологии Российской академии наук. Организационная психология и психология труда. 2022. Т. 7. № 2. С. 65-94. DOI: 10.38098/ipran.opwp_2022_23_2_003.

47. Мухарямова Л.М., Заляев А.Р. COVID-19 в России: анализ кейсов региональных политик здравоохранения // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023. № 72. С. 202-211. DOI: 10.17223/1998863Х/72/18.

48. Архипова А.С.* Берегись покемонов: символическое сопротивление новой медицинской реальности в российских социальных сетях // Неприкосновенный запас. 2021. № 6. С. 97-125.

49. Казун А.Д., Казун А.П. Волновая (де)проблематизация: освещение пандемии коронавируса в России на федеральном телеканале // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2020. № 6. С. 284-306. DOI: 10.14515/monitoring.2020.6.1754.

50. Волков Д. Могли пропаганду использовать для хорошего. Но для хорошего побоялись // Левада-Центр*. 24.06.2021. URL: https://www.levada.ru/2021/06/24/denis-volkov-mogli-propagandu-ispolzovat-dlya-horoshego-no-dlya-horoshego-poboyalis (дата обращения: 26.07.2023).

51. Волков Д.А. Здравствуй, новый карантин. Как заставить россиян привиться от ковида? // Левада-Центр*. 20.10.2021. URL: https://www.levada.ru/2021/10/20/zdravstvuj-novyj-karantin-kak-zastavit-rossiyan-privitsya-ot-kovida (дата обращения: 26.07.2023).

52. Гармоненко Д. Левые и правые делят антипрививочный электорат // Независимая газета. 28.06.2021. URL: https://www.ng.ru/politics/2021-06-28/1_8184_politics1.html (дата обращения: 26.07.2023).

53. Рогозин Д.М., Вьюговская Е.В. Три гипотезы о медиасреде в условиях распространения коронавируса // Гуманитарный вектор. 2021.Т. 16. № 4. С. 169-178. DOI: 10.21209/1996-7853-2021-16-4-169-178.

54. Pizzato M., Gerli A.G., La Vecchia C., Alicandro G. Impact of COVID-19 on Total Excess Mortality and Geographic Disparities in Europe, 2020-2023: a Spatio-Temporal Analysis // The Lancet Regional Health - Europe. 2024. Published Online XXX. P. 1-12. DOI: 10.1016/j.lanepe.2024.100996.

55. Больше, чем ковид: Авторитарный режим и российское общество перед лицом пандемии / под ред. К. Рогова. М.: Либеральная миссия*, 2021. 57 с.

Поступила в редакцию 24.06.2024 Передана на рецензирование 25.06.2024 Рекомендована к печати 30.07.2024

Богатова Ольга Анатольевна, доктор социологических наук, профессор кафедры социологии и социальной работы E-mail: bogatovaoa@gmail.com

Косынкина Дарья Николаевна, магистрант по направлению «социологические науки» E-mail: dkosynkina18@mail.ru

Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарёва 430005, Россия, г. Саранск, ул. Большевистская, 68/1

0.A. Bogatova, D.N. Kosynkina

COVID-19 PANDEMIC AND ITS SOCIAL CONSEQUENCES IN THE INTERPRETATION OF RUSSIAN EXPERT COMMUNITIES: THE EXPERIENCE OF RETROSPECTIVE ANALYSIS

DOI: 10.35634/2587-9030-2024-8-3-291-313

The article analyzes and summarizes the content of Russian expert discourses on the COVID-19 pandemic and its social consequences, which constitute the subject of potential problematization. The survey is based on the sociology of social problems in the interpretation of the concept of public arenas by S. Hilgartner and Ch. Bosk using the methods of condensation of meaning and categorization, comparative analysis, analysis of missing data and hermeneutical interpretation of scientific publications and popular scientific materials, interviews in the media, blogs of scientific communicators, similar foreign publications and "pre-pandemic" publications on the problems of health-saving behavior of the Russian population. The authors identify three main categories of expert discourses, including expert-technological, infodemic and sociostructural ones, and state reasonableness of the opinion on the absence of expert consensus in Russian academic field and highlight problematization and deproblematization of the pandemic and its social consequences as the main expert approaches in the analysis of various aspects of the "coronacrisis".

The explanation of the widespread use of deproblematizing discursive frames among the "functionaries" of Russian social sciences and humanities on the principles of social causality and reflexivity of the sociology of science is proposed, based on the assumption of a lack of professional solidarity and self-identification with scientific communities in certain areas (according to the criterion of deviations from methodological standards and procedures for collecting and interpreting social information in scientific publications), professional self-identification with the scientific community as a whole (based on ignoring the opinions and assessments of experts from the field of medicine and biological sciences), as well as "we-identification" with society as a whole. Referring to the potential negative consequences of such a situation in the field of social research, the decrease in the likelihood of reaching an expert consensus in the event of a threat of a new pandemic, authors problematize the need for a comprehensive expert assessment of the negative social and demographic consequences of the "coronacrisis", their causes and factors, as well as the development of regulatory requirements for responsible and informed scientific communication in the process of studying long-term extreme situations in real-time and publication of research results.

Keywords: COVID-19 Pandemic, "coronacrisis", social trauma, sociology of pandemic, sociology of science, sociology of expertise, expert knowledge, discourse, ethics of science, scientific community.

REFERENCES

1. Hilgartner S., Bosk Ch.L. Rost i upadok social'nyh problem: koncepcija publichnyh aren // Social'naja real'nost'. 2008. № 2. S. 73-94. (In Russ.).

2. Blur D. Sil'naja programma v sociologii znanija // Logos. 2002. № 5-6. S. 1-24. (In Russ.).

3. «Chernyj lebed'» v beloj maske. Analiticheskij doklad NIU VShJe k godovshhine pandemii COVID-19 / pod red. S. M. Plaksina, A. B. Zhulina, S. A. Farizovoj; Nac. issled. un-t «Vysshaja shkola jekonomiki». M.: Izd. dom Vysshej shkoly jekonomiki, 2021. 336 s. DOI: 10.17323/978-5-7598-2500-5. (In Russ.).

4. VOZ zajavila o padenii prodolzhitel'nosti zhizni na 1,8 goda iz-za COVID-19 // RBK. 24 maja 2024. URL: https://www.rbc.ru/society/24/05/2024/6650e3959a7947709cb02e56 (data obrashhenija: 30 maja 2024). (In Russ.).

5. Scherbov S., Gietel-Basten S., Ediev D., Shulgin S., Sanderson W. COVID-19 and Excess Mortality in Russia: Regional Estimates of Life Expectancy Losses in 2020 and Excess Deaths in 2021 // PLoS ONE. 2022. 17(11): e0275967. Pp. 1-18. DOI: 10.1371/journal.pone.0275967.

6. Goroshko N.V., Pacala S.V. Izbytochnaja smertnost' v period pandemii COVID-19: regiony Rossii na fone strany // Social'no-trudovye issledovanija. 2022. № 46(1). S. 103-116. DOI: 10.34022/2658-3712-2022-46-1-103-116. (In Russ.).

7. Vlijanie pandemii na lichnost' i obshhestvo: psihologicheskie mehanizmy i posledstvija / Otv. red. T. A. Nestik, A. L. Zhuravlev, A. E. Vorob'eva. M.: Izd-vo «Institut psihologii RAN», 2021. 570 c. DOI: 10.38098/fund_21_0442. (In Russ.).

8. Loginov D.M. Rossijane v period «koronakrizisa»: kak izmenilas' zhizn' za predelami megapolisov? // Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2024. № 1. S. 71-92. DOI: 14515/monitoring.2024.1.2408. (In Russ.).

9. Rossijskoe obshhestvo i vyzovy vremeni. Kniga shestaja / FNISC RAN, Institut sociologii. Pod red. M. K. Gorshkova i N.E. Tihonovoj. M.: Izdatel'stvo «Ves' Mir», 2022. 284 s. DOI: 10.55604/9785777708984. (In Russ.).

10. Voronin G.L., Evgrafova K. O., Kiseleva I.P., Kozyreva P.M., Kosolapov M.S., Nizamova A.Je., Sivkova I.V., Smirnov A.I., Sokolova S.B., Tonis E.I. Rossijskie domohozjajstva: dinamika jekonomicheskogo polozhenija (1994-2021 gg.) // Vestnik Rossijskogo monitoringa jekonomicheskogo polozhenija i zdorov'ja naselenija NIU

VShJe (RLMS HSE). Vyp. 13. S. 7-93. M.: Nac. issled. un-t «Vysshaja shkola jekonomiki», 2023. DOI: 10.19181/rlms-hse.2023.1 (In Russ.).

11. Nazarov M.M., Ivanov V.N., Kublickaja E.A. Social'nye predstavlenija o COVID-19 v uslovijah nestabil'noj infor-macionnoj sredy (issledovanie serediny 2021 goda) // Vestnik RUDN. Serija: Sociologija. 2022. T. 2. № 2. S. 275290. DOI: 10.22363/2313-2272-2022-22-2-275-290. (In Russ.).

12. Petuhova I.S. Pozhilye ljudi v sel'skoj mestnosti vo vremja pandemii COVID-19 // Zhurnal sociologii i social'noj antropologii. 2022. № 25(3). S. 187-209. DOI: 10.31119/jssa.2022.25.3.8. (In Russ.).

13. Zudina A.A. «Pokolenie lokdauna»: dinamika molodezhnogo rynka truda v uslovijah pandemii COVID-19 // Mir Rossii. 2024. T. 33. № 2. S. 6-31. DOI: 10.17323/1811-038X-2024-33-2-6-31. (In Russ.).

14. Kolosnicyna M.G., Chubarov M.Ju. Rasprostranenie COVID-19 v rossijskih regionah v 2020 godu: faktory izbyto-chnoj smertnosti // Naselenie i jekonomika. 2022. № 6(4). S. 1-20. DOI 10.3897/popecon.6.e87739. (In Russ.).

15. Abramov R.N., Bykov A.V. Mir professij v kontekste truda i zanjatosti: pandemicheskoe i cifrovoe vertigo // Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2021. № 3. S. 4-20. DOI: 10.14515/monitoring.2021.3.2001. (In Russ.).

16. Proshhaj, COVID? Publichnoe, chastnoe i politicheskoe v medikalizirovannom mire / Pod red. K. Gaaze, V. Danilova, I. Dudenkovoj, D. Kralechkina, P. Safronova. M.: Izdatel'stvo Instituta Gajdara, 2020. 432 s. (In Russ.).

17. Demertzis N., Eyerman R. COVID -19 as Cultural Trauma // American Journal of Cultural Sociology. 2020. No. 8. P. 428-450. DOI: 10.1057/s41290-020-00112-z.

18. Erll A. Will Covid-19 Become Part of Collective Memory? // 13 Perspectives on the Pandemic: Thinking in a State of Exception. De Gruyter, 2020. P. 46-50. URL: https://blog.degruyter.com/wp-content/uploads/ 2021/02/DG_13perspectives_humanities.pdf

19. DeBeer B.B., Mignogna J., Nance M., Bahraini N., Penzenik M., Brenner L.A. COVID-19 and Lifetime Experiences of Trauma, Moral Injury, and Institutional Betrayal Among Healthcare Providers // JOEM. 2023. Vol. 65. № 9. P. 745-750. DOI: 10.1097/JOM.0000000000002891.

20. Robinson L. Institutional Trauma across the Americas: COVID-19 as Slow Crisis // International Journal of Cultural Studies. 2022. Vol. 25. № 3-4. P. 462-478. DOI: 10.1177/13678779211070019.

21. Rassuzhdenija o koronaViruse: besedy s social'nymi mysliteljami / Ruk. avt. koll. A. A. Oslon; L. S. Lebedeva, R. A. Sadykov, L. A. Pautova. M.: Institut Fonda Obshhestvennoe Mnenie (inFOM), 2021. 376 s. (In Russ.).

22. Korbut A.M. COVID-19 i seraja zona sledovanija pravilam // Sociologicheskoe obozrenie. 2021. T. 20. № 4. S. 1528. DOI: 10.17323/1728-192x-2021-4-15-28 (Angl., annotac. rus.). (In Russ.).

23. Latur B. Gde prizemlit'sja? Opyt politicheskoj orientacii. SPb.: Izdatel'stvo Evropejskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2019. 202 s. (In Russ.).

24. Rassuzhdenija o koronaViruse: besedy s social'nymi mysliteljami. T. 2 / Ruk. avt. koll. A.A. Oslon; L.S. Lebedeva, R.A. Sadykov, L.A. Pautova, G.K. Smirnickij. M.: Institut Fonda Obshhestvennoe mnenie (inFOM), 2022. 132 s. (In Russ.).

25. Gafiatulina N.H., Kas'janov V.V., Samygin S.I. Social'nyj immunitet rossijskogo obshhestva v uslovijah ugrozy koronavirusa: riski sociokul'turnoj travmatizacii // Gumanitarij Juga Rossii. 2020. Tom. 9. № 2. S. 147-158. DOI: 10.18522/2227-8656.2020.2.10 (In Russ.).

26. Malinova O.Ju. Pamjat' o 90-h kak resurs adaptacii k novomu krizisu: analiz diskursov rossijskih SMI // Politija: Analiz. Hronika. Prognoz. 2023. № 3. S. 91-114. DOI: 10.30570/2078-5089-2023-110-3-91-114. (In Russ.).

27. Jakutenko I.I. V bor'be s kovidom tol'ko Rossija schitaet, chto u nee osobyj put' // Rosbalt. 21 ijunja 2021. URL: https://www.rosbalt.ru/news/2021-06-21/v-borbe-s-kovidom-tolko-rossiya-schitaet-chto-u-nee-osobyy-put-4891453 (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

28. Vodovozov A. Luchshe vsego monetizirujutsja strahi // Snob. 27.08.2018. URL: https://snob.ru/entry/164951 (data obrashhenija: 01.10.2023). (In Russ.).

29. Butrij S.A. Otkuda berutsja vrachi-antiprivivochniki // Internet-gazeta Newsvo. 08.07.2021. URL: https://newsvo.ru/blogovo/136558 (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

30. «Antivaksery igrajut na ruku otechestvennoj farme»: Konstantin Severinov — ob itogah dvuh let pandemii // Ve-domosti. 11.01.2022. URL: https://www.vedomosti.ru/gorod/townspeople/characters/antivakseri-igrayut-na-ruku-otechestvennoi-farme-severinov-ob-itogah-dvuh-let-pandemii (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

31. Demin M.R. Cifrovoe otslezhivanie kontaktov: ugroza grazhdanskoj svobode ili moral'noe objazatel'stvo? // Che-lovek. 2022. T. 33. № 3. S. 107-118. DOI: 10.31857/S023620070020515-3. (In Russ.).

32. Kornienko A.S., Samohvalov N.A. COVID-19: pravovoe regulirovanie vseobshhej vakcinacii // Pravo. Zhurnal Vysshej shkoly jekonomiki. 2021. № 5. S. 148-166. DOI: 10.17323/2072-8166.2021.5.148.166. (In Russ.).

33. Manyshev S.B. Pandemija koronavirusa v Gruzii: mezhdu cerkov'ju i vakcinaciej // Mezhdunarodnaja analitika. 2023. Tom 14 (4). S. 120-132. DOI: 10.46272/2587-8476-2023-14-4-120-132. (In Russ.).

34. Kugel' M. New Age i antivakserskoe / kovid-dissidentskoe dvizhenie v Latvii // Neprikosnovennyj zapas. 2022. № 2 (142). S. 217-238.

35. Sarkisova A.Ju., Dunaeva D.O., Petrov E.Ju., Voronov A.S., Mjagkov M.G. Onlajn-soobshhestva kak forma organi-zacii narrativnogo kontenta o vakcinacii ot COVID-19: analiz bol'shih dannyh // Galactica Media: Journal of Media Studies. 2023. № 4. S. 60-83. DOI: 10.46539/gmd.v5i4.437. (In Russ.).

36. Mac A.N. Vracham ob antiprivivochnom dvizhenii i ego vymyslah v SMI // Pediatricheskaja farmakologija. 2009. T. 6, № 6. S. 12-35. (In Russ.).

37. Offit P. Smertel'no opasnyj vybor: Chem bor'ba s privivkami grozit nam vsem. M.: Izdatel'stvo AST, 2017. 368 s. (In Russ.).

38. Kirzjuk A.A. «U menja net straha»: kovid-dissidenty v poiskah agentnosti i pravdy //Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2021. № 2. S. 484-509. DOI: 10.14515/monitoring.2021.2.1776. (In Russ.).

39. Krasheninnikova V.Ju. Kto stoit za antivakserami // Literaturnaja gazeta. 26 oktjabija 2021. URL: https://lgz.ru/article/kto-stoit-za-antivakserami (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

40. Burkova V.N., Butovskaja M.L. Koronafobija, infodemija i fejki vo vremja COVID-19 // Sibirskie istoricheskie issledovanija. 2023. № 2. S. 55-75. DOI: 10.17223/2312461X/40/3. (In Russ.).

41. Arhipova A.S.*, Radchenko D.A., Kozlova I.V., Pejgin B.S., Gavrilova M.V., Petrov N. V. Kak rozhdajutsja i rasprostranjajutsja sluhi? Infodemija COVID-19 v Rossii v 2020 godu // Russkij jazyk XXI veka: normy, oshibki, tendencii. Stat'i rossijskih uchenyh s parallel'nym perevodom na ital'janskij jazyk. Milan: EDUCatt, 2022. S. 104159. (In Russ.).

42. Levinson A.G. Grazhdane i gosudarstvo v uslovijah kovida // Vestnik obshhestvennogo mnenija: Dannye. Analiz. Diskussii. 2021. № 3-4. S. 18-27. (In Russ.).

43. Tishkov V.A., Butovskaja M.L., Stepanov V.V. Obshhestvo i gosudarstvo v Rossii i mire v period jepidemii koronavirusa // Vestnik Rossijskoj akademii nauk. 2022. T. 92, № 8. S. 790-802. DOI: 10.31857/ S0869587322080163. (In Russ.).

44. Afanas'eva Ju.A., Sokolov B.O., Shirokanova A.A. Izmenchivost' kovid-skepticheskih ustanovok v Rossii: rezul'taty analiza dvuh voln longitjudnogo oprosa «Cennosti v krizise» // Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2024. № 2. S. 53-77. DOI: 10.14515/monitoring.2024.2.2523. (In Russ.).

45. Vasil'kova V.V., Legostaeva N.I. Social'nye boty v komp'juternoj propagande: serfing na informacionnoj volne koronavirusa// Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2020. № 6. S. 329356. DOI: 10.14515/monitoring.2020.6.1762. (In Russ.).

46. Miheev E.A., Nestik T.A. Psihologicheskie faktory jeffektivnosti oproverzhenija dezinformacii v social'nyh setjah // Institut psihologii Rossijskoj akademii nauk. Organizacionnaja psihologija i psihologija truda. 2022. T. 7. № 2. S. 65-94. DOI: 10.38098/ipran.opwp_2022_23_2_003. (In Russ.).

47. Muharjamova L.M., Zaljaev A.R. COVID-19 v Rossii: analiz kejsov regional'nyh politik zdravoohranenija // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofija. Sociologija. Politologija. 2023. № 72. S. 202-211. DOI: 10.17223/1998863H/72/18. (In Russ.).

48. Arhipova A.S.* Beregis' pokemonov: simvolicheskoe soprotivlenie novoj medicinskoj real'nosti v rossijskih social'nyh setjah // Neprikosnovennyj zapas. 2021. № 6. S. 97-125. (In Russ.).

49. Kazun A.D., Kazun A.P. Volnovaja (de)problematizacija: osveshhenie pandemii koronavirusa v Rossii na feder-al'nom telekanale // Monitoring obshhestvennogo mnenija: jekonomicheskie i social'nye peremeny. 2020. № 6. S. 284-306. DOI: 10.14515/monitoring.2020.6.1754. (In Russ.).

50. Volkov D. Mogli propagandu ispol'zovat' dlja horoshego. No dlja horoshego pobojalis' // Levada-Centr*. 24.06.2021. URL: https://www.levada.ru/2021/06/24/denis-volkov-mogli-propagandu-ispolzovat-dlya-horoshego-no-dlya-horoshego-poboyalis (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

51. Volkov D.A. Zdravstvuj, novyj karantin. Kak zastavit' rossijan privit'sja ot kovida? // Levada-Centr*. 20.10.2021. URL: https://www.levada.ru/2021/10/20/zdravstvuj-novyj-karantin-kak-zastavit-rossiyan-privitsya-ot-kovida (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

52. Garmonenko D. Levye i pravye deljat antiprivivochnyj jelektorat // Nezavisimaja gazeta. 28.06.2021. URL: https://www.ng.ru/politics/2021-06-28/1_8184_politics1.html (data obrashhenija: 26.07.2023). (In Russ.).

53. Rogozin D.M., V'jugovskaja E.V. Tri gipotezy o mediasrede v uslovijah rasprostranenija koronavirusa // Gumani-tarnyj vektor. 2021.T. 16. № 4. S. 169-178. DOI: 10.21209/1996-7853-2021-16-4-169-178.

54. Pizzato M., Gerli A.G., La Vecchia C., Alicandro G. Impact of COVID-19 on Total Excess Mortality and Geographic Disparities in Europe, 2020-2023: a Spatio-Temporal Analysis // The Lancet Regional Health - Europe. 2024. Published Online XXX. P. 1-12. DOI: 10.1016/j.lanepe.2024.100996.

55. Bol'she, chem kovid: Avtoritarnyj rezhim i rossijskoe obshhestvo pered licom pandemii / pod red. K. Rogova. M.: Liberal'naja missija*, 2021. 57 s. (In Russ.).

For citation:

Bogatova O.A., Kosynkina D.N. COVID-19 pandemic and its social consequences in the interpretation of russian expert communities: the experience of retrospective analysis // Bulletin of Udmurt University. Sociology. Political Science. International Relations. 2024. Vol. 8, iss. 3. P. 291-313. https://doi.org/10.35634/2587-9030-2024-8-3-291-313 (In Russ.).

Received June 24, 2024 Submitted for review on June 25, 2024 Recommended for publication July 30, 2024

Bogatova O.A., Doctor of Sociology, Professor of Department of Sociology and Social Work E-mail: bogatovaoa@gmail.com

Kosynkina D.N., master's degree student (sociological sciences), Department of Sociology and Social Work E-mail: dkosynkina18@mail.ru

National Research Ogarev Mordovia State University Bolshevistskaya st., 68/1, Saransk, Russia, 430005