CC BY
35
68
История
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2018, № 4, с. 68-71
УДК 930
ПАМЯТЬ О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ В СОВРЕМЕННОЙ АНГЛОЯЗЫЧНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ: МЕЖДУ ОПЫТОМ И НАРРАТИВОМ
© 2018 г. Ф.В. Николаи
Нижегородский государственный педагогический университет им. К. Минина, Н. Новгород
fvnik@list.ru
Поступила в редакцию 29.06.2018
Представлен краткий обзор современных исследований памяти о Первой мировой войне в англоязычной историографии. Одним из доминирующих трендов представляется стремление к совместной проработке прошлого - диалогу с сообществами комбатантов и художников, фотографов и архитекторов, писателей и родственников погибших. Цель этого диалога - поддержание баланса и одновременно смыслового напряжения между историей и памятью.
Ключевые слова: культурная память, нарратив, проблемы репрезентации, исторический опыт, политика памяти, Первая мировая война.
В центре исторической памяти современного российского общества находится Вторая мировая война. В Европе культурная память гораздо более децентрализована: в Германии она во многом связана с Холокостом, во Франции -с наследием революции конца XVIII в., в Великобритании - с переосмыслением имперского наследия и социальных конфликтов эпохи модерна. Одновременно огромную роль для всех этих стран играет память о Первой мировой (Великой) войне, 100-летний юбилей которой спровоцировал издание огромного количества книг, появление новых экспозиций, мемориальных проектов и т.д.
О противостоянии героической и трагической стратегий коммеморации много написано [1, 2]. Однако бинарное противопоставление микро- и макроуровня, героического и трагического, опыта и репрезентации далеко не всегда продуктивно. Сегодня интерес исследователей все чаще вызывает гибкая дифференциация практик коммеморации среднего уровня и феноменологическое исследование гибридных форм работы памяти [3]. При этом проблематика языка коммеморации играет все большую роль [4-6].
В частности, об этом свидетельствуют две коллективные монографии под редакцией Джулиана Уолкера и Кристофера Деклерка из Лондона, изданные по итогам одноименной конференции «Языки Первой мировой войны», которую в июне 2014 г. провели Университет Антверпена и Британская библиотека. Первая из них имеет подзаголовок «Репрезентация и память», вторая - «Устанавливая коммуникации в транснациональной войне» [7, 8]. Множество сюжетов, рассматриваемых в этих изданиях,
можно поделить на несколько групп: проблемы коммуникации в войсках (между французами и англичанами, в многонациональной армии Австро-Венгрии, между европейскими офицерами и солдатами колониальных частей); языковые практики на фронте (разговорники, сленг, юмор, язык переписки с родными, круг чтения и т.д.); государственная политика в языковой сфере (цензура, языковая политика в условиях оккупации, попытка использовать сепаратистские националистические движения); милитаризация «домашнего фронта».
Отдельно стоит отметить преобладающую во второй части проблему репрезентации военного опыта в литературе, дневниках и воспоминаниях комбатантов, беженцев, родственников погибших. При этом если в современных дебатах о политике памяти в основном обсуждается то, как «язык мобилизует прошлое в интересах настоящего» [9, р. 237], то актуальным для авторов сборника «Устанавливая коммуникации в транснациональной войне» представляется скорее обратный процесс: сохранение отпечатков фронтового опыта в языке, который мы используем до сих пор. С этой точки зрения, практики коммеморации - это активный двусторонний процесс, в который люди вовлечены как интен-ционально, так и неосознанно, а следовательно, требующий серьезной саморефлексии.
Особенно интересны для историков разделы сборников, посвященные письмам и дневникам эпохи Первой мировой войны. Так, например, в статье профессора Хилари Футит из университета Рединга рассматриваются письма индийских солдат 1914-1918 гг., оказавшихся на Западном фронте. В центре внимания автора оказывается деятельность связанных с цензурой
переводчиков, которые должны были проверять переписку почти 140 тысяч военнослужащих с их семьями, ведущуюся на 7 языках (в среднем 10 тысяч писем в неделю отправлялось на фронт и 20 тысяч обратно). Цензура при этом предполагала не просто запрет на разглашение военных данных, но и «контроль боевого духа, морали», а также профилактику «антивоенных сантиментов» [10, р. 115]. Переводы сопровождались составлением глоссариев, комментариями, рекомендациями офицерам соответствующих частей, докладными записками начальству, обсуждением возможных последствий войны для Индии, то есть представляли собой масштабную «культурную медиацию», контроль и производство смыслов одновременно.
С другой стороны, солдаты, которых беспокоил этот контроль, активно разрабатывали символические коды уклонения от него: использовали локальный фольклор и поэзию, метафоры и иносказания, а также просто передавали письма через французов или гражданское население, чтобы обойти цензуру. Такая двусторонняя активность, существенно менявшаяся на протяжении войны и сильно зависевшая от ситуации, позволяет Х. Футит отстаивать тезис о «культурной гибрид-ности» Первой мировой войны. Благодаря пролиферации практик письма и тактик субъективации война стала крупнейшей машиной производства гетерогенных стратегий описания военного опыта и придания ему значения.
Насколько индивидуальными или коллективными были эти стратегии? Этот вопрос рассматривает Доминик Дендувен из университета Антверпена в своей статье, посвященной дневнику католического священника Ахила ван Валлегема, который провел всю Первую мировую войну около Ипра, в нескольких километрах от линии фронта. Вместе с другими пасторами и военными капелланами он оказался посредником в постоянных переговорах между гражданским населением Западной Фландрии и многочисленными воинскими частями (бельгийскими, французскими, британскими, англоканадскими, франко-канадскими) [11, р. 44], между гражданской и военной администрацией, офицерами и солдатами разных соединений. Ситуативность этих переговоров, возникающих проблем и их решений, с одной стороны, способствовала пролиферации субъективных тактик их участников. С другой - повторяющиеся схемы взаимодействий и прагматика выживания требовали определенной устойчивости, поддержания сложившихся связей и солидарности. И вербальная коммуникация составляла принципиально важную часть этого двустороннего процесса взаимодействия.
В работе «По ту сторону слов: язык комме-морации от Первой мировой войны до современности» (2017) профессор Йельского университета Джей Уинтер отстаивает тезис о том, что язык выступает принципиально важной рамкой памяти: «Наши представления о войне - это всегда опосредованные знания и впечатления. Сама война - собственно убийства, то, что Уолт Уитман называет "кровавым делом", - находится за рамками нашего понимания. Чтобы разглядеть ее, нам нужны линзы, позволяющие отфильтровать часть ее ужасающего и слепящего света. <...> Каждый язык формирует собственный лексикон войны и содержит следы фронтового опыта. Другие линзы предлагают языки искусства - скульптуры, живописи, фотографии и кино. Все они предлагают опосредованные образы, которые вместе с вербальным языком формируют то, что Ян и Алейда Ассман называют "культурной памятью" о войне» [12, р. 1]. Книга Уинтера посвящена анализу этих языков, значение которых в ХХ в. резко выросло и стало в настоящее время в большей степени определять общественное/историческое сознание, чем тексты [13]. Эти языки во многом зависят от специфики медиумов: живописи, фотографии, кино и поэзии, которым посвящена первая часть книги. Интересуют исследователя и повторяющиеся в этих языках метафоры -сакральность жертв (мучеников, «превращающихся в победителей во Христе» [12, р. 136]), молчание, символика траура.
Ключевыми трендами в разных формах искусства ХХ в. стали рост нефигуративных образов, спад реализма, включение солдат в разряд жертв. При этом важно подчеркнуть, что язык сохраняет прямую преемственность с фронтовым опытом (в качестве примера Уинтер прослеживает влияние Отто Дикса на военную живопись, а поэтов «потерянного поколения» - на литературу ХХ в.) и меняется в зависимости от характера войны. Особенно подробно исследователь доказывает этот тезис во второй (пожалуй, наиболее интересной) главе - «Фотографируя войну: солдатские фотографии и революция насилия после 1914 г.». Как известно, участники Первой мировой впервые в истории в массовом порядке фотографировали своими камерами (фотоаппарат «Кодак» стоил в то время 1 доллар). Цензура этих снимков формировалась не столько «сверху», со стороны официальных военных органов (больше озабоченных письмами и газетами на фронте), сколько исходя из собственных моральных соображений. Быстро распространившийся запрет на фотографирование страданий и смерти своих товарищей («социальный контракт» - признание общей природы че-
70
Ф.В. Николаи
ловеческих страданий) определил канон («сту-диум», в терминологии Р. Барта [14]) военной фотографии ХХ в. Подобная самоцензура и появление устойчивых схем сигнификации позволяет Уинтеру отстаивать тезис о том, что фотография как медиум представляет собой не просто след прошлого, но именно язык.
Важным трендом военной фотографии стало также внимание к гражданским жертвам войны. В частности, Уинтер рассматривает снимки немецкого военного медика Армина Вегнера, ставшего свидетелем геноцида армян в Турции и использовавшего фотографии (в том числе чужие) как средство мобилизации общественного мнения в поддержку беженцев. Различие политических и антропологических целей фотографии постоянно оказывается под вопросом, показательным примером чего Уинтер считает снимки венского военного врача Бернарда Бар-даха с восточного фронта. Бардах много снимал еврейских беженцев (нищих, непривлекательных «остюден») в Австро-Венгрии, выстраивая эстетическую дистанцию в отношении них для укрепления собственной (просвещенной, секу-лярной, «немецкой») идентичности служащего Рейха. По мнению Уинтера, «пунктум» (укол, рана) фронтовой фотографии, максимально отражающий изменения характера войны, всегда лишь условно противопоставляется конвенциональному «студиуму» (привычной репрезентации). Исторически их соотношение быстро меняется: благодаря фотографиям Первой мировой беженцы из «пунктума» вошли в пространство «студиума».
Другим предельно важным трендом репрезентации войны в ХХ в. стало, по мнению Уин-тера, маятниковое движение киноязыка - от метафорического к метонимическому. Исследователь выделяет 3 периода развития военного кинематографа: немое кино до начала 1930-х гг., когда отсутствие звука заставляло режиссеров активно использовать метафоры; склонные к реализму фильмы о Второй мировой, преобладавшие до середины 1970-х (где реалистичность деталей метонимически подменяла картину войны в целом); возвращение к метафорической линии и критика героического нарратива (признание неконтролируемости войны и амбивалентности ее героев) в фильмах о Вьетнаме и Гоа. «В каждом из этих периодов истории военного кино, создатели фильмов действовали в одном из двух регистров (или комбинируя их) -спектакулярного, прямого подхода, с одной стороны, либо косвенного [метафорического] - с другой. Иными словами, ряд фильмов были метонимическими в своем стремлении правдиво изобразить часть некоего целого; а другие - метафо-
рическими, апеллируя к иной реальности, лежащей по ту сторону рамок медиума» [12, p. 73].
С этой точки зрения, молчание комбатантов также сохраняет непосредственную преемственность с войной и выступает одновременно метафорическим средством проблематизации ее последствий, выстраивает дистанцию по отношению к фронтовому опыту. По мнению Уин-тера, оно тоже оказывается «языком» - «системой перформативных невербальных актов» [12, p. 73]. Молчание может по-разному менять окружающий мир: две минуты молчания в память о погибших в Первой мировой войне в Англии и политика замалчивания преступлений Пиночета в Чили выполняют разные коммуникативные функции. Чтобы разделить эти типы молчания, необходим перевод их на другие языки, в том числе языки искусства.
Таким образом, общей установкой книги Д. Уинтера и перечисленных выше коллективных монографий представляется стремление к проработке прошлого - диалогу с сообществами комбатантов и художников, фотографов и архитекторов, писателей и родственников погибших. Цель этого диалога - поддержание баланса и одновременно смыслового напряжения между историей и памятью. Первая склонна редуцировать знание о прошлом к ценностно нейтральной информации; вторая постоянно скатывается к неоправданной морализации. Использование разных языков и обозначение проблем перевода между ними помогает избежать указанных крайностей. В такой ситуации исследователь оказывается не просто отстраненным экспертом. Предлагаемая им косвенная референция позволяет проблематизировать форму репрезентации и воспроизводство исторического опыта.
Список литературы
1. Репина Л.П. Память и знание о прошлом в структуре идентичности // Диалог со временем. 2007. № 21. С. 5-21.
2. Ушакин С. Вместо утраты: материализация памяти и герменевтика боли в провинциальной России // Ab Impeno. 2004. № 4. С. 603-639.
3. Уинтер Д. Война, память, воспоминание // Диалог со временем. 2016. № 56. С. 5-15.
4. Beyond Memory: Silence and the Aesthetics of Remembrance / Ed. by A. Dessingue, J. Winter. Abingdon, N.Y.: Routledge, 2016. 232 p.
5. Hynes S. On War and Writing. University of Chicago Press, 2018. 224 p.
6. Walker J. Words and the First World War: Language, Memory, Vocabulary. L., N.Y.: Bloomsbury Academic, 2017. 416 p.
7. Languages and the First World War: Communicating in a Transnational War / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. 279 p.
8. Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. 256 p.
9. Wilson R.J. Still Talking about the First World War in Britain, 1914-2014 // Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 237-248.
10. Footitt H. Poetry, Parables and Codes: Translating the Letters of Indian Soldiers // Languages and the First World War: Communicating in a Transnational War / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 115-127.
11. Dendooven D. 'Fake Belgium': Linguistic Issues in the Diary of Father Achiel Van Walleghem (19141919) // Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 43-53.
12. Winter J. War Beyond Words: Languages of Remembrance from the Great War to the Present. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 2017. 234 p.
13. Bourke J. War and Art: A Visual History of Modern Conflict. Reaktion Books, 2017. 400 p.
14. Барт Р. Camera lucida. Комментарий к фотографии / Пер. М. Рыклина. М.: Ad Marginem, 1997. 222 c.
MEMORY OF THE FIRST WORLD WAR IN CONTEMPORARY ENGLISH HISTORIOGRAPHY: BETWEEN EXPERIENCE AND NARRATIVE
F. V. Nikolai
The article proposes a brief review of contemporary memory studies of the First World War in English historiography. One of the dominant trends is a detailed study of the past by involving into a dialogue the communities of combatants and artists, photographers and architects, writers and relatives of the fallen soldiers. The aim of this dialogue is to maintain a balance and a semantic tension between history and memory.
Keywords: cultural memory, narrative, problems of representation, historical experience, politics of memory, First World War.
References
1. Repina L.P. Pamyat' i znanie o proshlom v strukture identichnosti // Dialog so vremenem. 2007. № 21. S. 5-21.
2. Ushakin S. Vmesto utraty: materializaciya pamyati i germenevtika boli v provincial'noj Rossii // Ab Imperio. 2004. № 4. S. 603-639.
3. Uinter D. Vojna, pamyat', vospominanie // Dialog so vremenem. 2016. № 56. S. 5-15.
4. Beyond Memory: Silence and the Aesthetics of Remembrance / Ed. by A. Dessingué, J. Winter. Abingdon, N.Y.: Routledge, 2016. 232 p.
5. Hynes S. On War and Writing. University of Chicago Press, 2018. 224 p.
6. Walker J. Words and the First World War: Language, Memory, Vocabulary. L., N.Y.: Bloomsbury Academic, 2017. 416 p.
7. Languages and the First World War: Communicating in a Transnational War / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. 279 p.
8. Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. 256 p.
9. Wilson R.J. Still Talking about the First World War in Britain, 1914-2014 // Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 237-248.
10. Footitt H. Poetry, Parables and Codes: Translating the Letters of Indian Soldiers // Languages and the First World War: Communicating in a Transnational War / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 115-127.
11. Dendooven D. 'Fake Belgium' : Linguistic Issues in the Diary of Father Achiel Van Walleghem (19141919) // Languages and the First World War: Representation and Memory / Ed. by J. Walker, C. Declercq. L., N.Y.: Palgrave Macmillan, 2016. P. 43-53.
12. Winter J. War Beyond Words: Languages of Remembrance from the Great War to the Present. Cambridge, N.Y.: Cambridge University Press, 2017. 234 p.
13. Bourke J. War and Art: A Visual History of Modern Conflict. Reaktion Books, 2017. 400 p.
14. Bart R. Camera lucida. Kommentarij k fotografii / Per. M. Ryklina. M.: Ad Marginem, 1997. 222 s.
