CC BY
74
УДК 94(4)"1914/19"
Н. Буков
ПАМЯТЬ И МОНУМЕНТАЛЬНАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ: БАЛКАНСКИЕ ПРОЕКЦИИ
В статье рассматривается специфика мемориальных практик, посвященных Первой мировой войне, в балканских странах. В широком культурном контексте и в исторической динамике (с первых послевоенных лет до современности) анализируются различные аспекты визуализации монументальной памяти о Великой войне на Балканах, их взаимосвязь с общеевропейскими тенденциями и проблемами национальной идентичности.
Ключевые слова: монументы, коммеморативные практики, историческая память, Первая мировая война, Балканы.
В чествованиях столетнего юбилея Первой мировой войны балканские страны представляют особенно любопытный случай, поскольку война началась на Балканах и бьша здесь самой продолжительной. Первые военные действия произошли именно на полуострове, на границе между Сербией и Австро-Венгрией, а последние завершились только с концом греко-турецкой войны 1919-1922 пл. Важно и то, что война на Балканах, по большому счёту, «начинается» ещё до 1914 г.: поскольку Первая Балканская и Межсоюзническая войны являются прелюдией к последующему мировому пожару, иновда их считают своеобразной «локальной проверкой» и прямой предтечей более масштабного военного конфликта. Имея в виду различное восприятие войны в разных странах и её связь с достижением национального объединения или же с национальной катастрофой, можно сказать, что Великая война внесла дополнительное расстройство в «переплетение историй на Балканах»1, а память о ней повлияла на многообразные национальные общности, этносы и культуры, на различные национальные проекты и политические взгляды послевоенного периода.
1 См.: Даскалов Р., Маринов Ч. Преплетените истории на Балканите. Т. 1. Национални идеологии и езикови политики. София, 2014.
Эта многопластовость памяти дополнительно углубляется после 1945 г., когда в некоторых балканских странах было установлено коммунистическое правление, и в результате новых идеологических акцентов первый всемирный конфликт остался без мемориального внимания на несколько десятилетий. Да и позднее, во второй половине XX в., почти не создавалось новых мемориалов, посвященных Великой войне; некоторые инициативы по созданию памятников в честь погибших на ней воинов были прекращены, а многие из установленных в межвоеннъш период памятников перенесены и забыты. В контексте этой политики памяти мемориальные практики, касающиеся Великой войны, после конца коммунистических режимов в Восточной Европе приобрели характер своеобразной ответной реакции, которая была призвана преодолеть предыдущее молчание, но одновременно с этим могла бы противопоставляться распространённым во времена коммунизма формам политического воспоминания.
Настоящая статья имеет целью представить основные аспекты памяти о Первой мировой войне в балканских странах — через призму её визуализации в памятниках и мемориалах и в виду тенденций, которым эти практики следуют втечение многих лет. Ставится задача на примере различных балканских стран показать некоторые из основных типов военных памятников (местные мемориалы, мавзолеи, памятники неизвестному солдату и пр.) и их место в общеевропейских тенденциях монументальной репрезентации войны, а также отразить национальные особенности и «балканскую специфику» этой монументальной образности.
Опираясь на обширную литературу последних трёх десятилетий о памятниках и памяти о Великой войне, вышедшую в Западной Европе2, и принимая наднациональный взгляд на политику воспоминаний в балканском контексте, автор попробует проанализировать основные особенности, присущие монументальной памяти о войне на Балканах.
2 См.: Becker A. Les Monuments aux morts, mémoire de la Grande Guerre. P., 1988; Prost A. Monuments to the Dead / / Realms of Memory: The Construction of the French Past / Ed. by P. Nora. N. Y., 1997. P. 307-330; Sherman D. Monuments, Mourning and Masculinity in France after World War I // Gender and History. 1996. Vol. 8. No. 1. P. 82-107; Winter J. Sites of Memory, Sites of Mourning: The Great War in European Cultural History. Cambridge, 1995 и др.
Первая из них связана с социальной функцией памятников как средства переживания травмы от смертей и военных потерь, как элемента целостного процесса «демократизации» смерти в начале XX в. и как фактора усиления «культурной демобилизации»3 по окончании войны. В качестве второй особенности статья представит неразрывную связь памятников и воспоминаний с политикой национальной идентичности, с их функцией материализовать память о мёртвых, одновременно моделируя идентичность (политическую, историческую, культурную) живых4. Далеко не последнее место занимает и третья особенность, связанная с ролью военных памятников в визуальной истории Первой мировой войны — как места, где смерть «укрощена» и память «увековечена», но где — с помощью ритуалов, чествований и визуальных свидетельств о них — формируется некая особая, послевоенная и пост-травматичная часть визуальной памяти об этом первом глобальном конфликте.
Война как наследство
Кроме сотрясения существующих политических систем, распада четырёх империй и крушения многих социальных иерархий, Первая мировая война поставила мир перед невиданными до того времени по своему размаху мобилизациями, военными действиями и уничтожением людей. Она оставила в наследство колоссальную разруху и массовые человеческие потери, к которым ни одна держава — не имеет значения, проигравшая или победившая — не могла остаться безучастной. Эти следы остаются на весь межвоенный период (особенно проявляясь в первое послевоенное десятилетие) и часто рассматриваются как представлявшие конкретный повод для развязывания Второй мировой войны. Они наиболее отчётливо проявляются в ритуалах поминовения, посвящённых погибшим, и в формировании обществ обездоленных (вдов, родителей, детей-сирот, ветеранов и др.), а также в государ-
3 См.: Ноте J. Kulturelle Demobilmachung 1919-1939: Ein sinnvoller historischer Begriff? / / Politische Kulturgeschichte der Zwischenkriegszeit 1919-1939 / Hrsg. von W. Hartwig. Göttingen, 2005. S. 129-150.
4 См.: Koselleck R. Les monuments aux morts, lieux de l'identité des survivants / / Koselleck R. L'expérience de l'historié. P., 1997. P. 131-160; Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gillis. Princeton (NJ), 1994.
ственных требованиях репарации и территориальных приобретении, в программах по созданию, поддержке и сохранению военных кладбищ, в пенсионных системах и выплатах компенсаций семьям погибших и др. Дискуссии о мёртвых и их поминание лежат в основе «культуры победы» и «культуры поражения», проявляясь в моменты национального торжества и глубокой национальной скорби, как в антивоенных и пацифистких движениях, так и в продолжающихся взрывах насилия в послевоенные годы5. В этой первой индустриальной войне смерть теряет индивидуальность, но парадоксальным образом одновременно и приобретает её. Становясь всеобщей и не предполагая исключений, смерть в то же время «индивидуализирована»6 посредством бюрократической педантичности в изготовлении поимённых списков погибших, в продолжительном процессе идентификации тленных останков и поиска тысяч пропавших без вести, в составлении огромного архива сохранённых и опубликованных визуальных свидетельств и личных документов ноги Сип их и, не в последнюю очередь, в волне мемориальных форм на локальном и национальном уровне, должных гарантировать, что никто не будет забыт.
При этом опыт отдельных балканских стран существенно различается, поскольку различен для них и итог войны — от полюса военной победы, присоединения многих новых территорий или создания новых держав до противоположной точки — поражения и национальной катастрофы. В ходе войны различные народности и государства на полуострове борются в конфликте на разных фронтах и на стороне различных держав7. Так, например, в составе австро-венгерской армии
5 War in Peace: Paramilitary Violence in Europe after the Great War / Ed. by R. Gerwarth, J. Home. Oxford; N. Y., 2012.
6 См. об этом: Lacqueur Т. Memory and Naming in the Great War / / Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gil-lis. Princeton (NJ), 1994. P. 150-167; Dimitraua S. 'Taming the Death': The Culture of Death (1915-18) and Its Remembering and Commemorating through First World War Soldier Monuments in Bulgaria (1917-44) / / Social History. 2005. Vol. 30. No. 2 (May). P. 175-194.
7 См.: Der Erste Weltkrieg auf dem Balkan: Perspektiven der Forschung / Hrsg. von J. Angelow. В., 2011; Mitrauic A. Serbia's Great War, 1914-1918. L., 2007; Luthar О. О zalosti niti besede: Uvod v kulturno zgo-dovino velike vojne. Ljubljana, 2000.
боагийасо-герцеговинские части сражаются в Сербии, Черногории и Албании, Галиции, Буковине, России и на Карпатах, а также в Румынии, Тироле и при Изонцо8. Греческие солдаты воюют вместе с франпузскими и британскими армиями в Греции, а затем и в Сербии, в то время как болгарские армии входят в прямое столкновение с сербами, греками, румынами и русскими, выступив при Дойране против самых разных национальностей, воюющих на стороне союзников. Румынские войска ведут сражения почти по всем возможным направлениям, в основном в Добрудже, Трансильвании и Молдове. Одновременно румыны из Трансильвании входят в состав венгерской армии и отправляются на Восточный фронт, где в составе той же армии сражаются также и черногорцы, отправленные туда, чтобы не вести борьбу против своих соотечественников. В ситуации братоубийственного истребления оказываются, например, словенцы, которые воюют в Сербии и в составе австро-венгерской армии, и как части из «Добровольного корпуса сербов, хорватов и словенцев»9, который на практике предшествовал созданию Югославской державы. Война охватывает весь полуостров, создаются протяжённые фронты, на которых армии и народности сражаются в различных конфигурациях. «Жатва» этой военной страды неодинакова в различных странах, и хотя число убитых и раненых несравнимо с несколькими миллионами жертв из Великобритании, Франции, Германии и России, потери для отдельных балканских стран оказываются весьма значительны. Так, Болгария потеряла в войне 90 ООО солдат — намного больше, чем, например, Канада или Австралия. Потери Сербии составили 125 ООО солдат, а также более полумиллиона жертв среди гражданского населения; за короткий период участия в войне Румынии погибли 335 ООО румынских солдат, но в эту цифру не входят также многочисленные жертвы среди гражданских.
Бойна как память и воспоминание
Как и в остальных странах Европы, на Балканах первые послевоенные годы тоже связаны с усилиями, направленными на то, чтобы справиться с этим тяжёлым наследием. Когда надо было очистить поля сражений от следов войны, мёрт-
8 ВЫёкаигс Р. Ба Вовгцаата и 8У]е18кот га1и. Ьоугап, 2000.
9 См.: ЬШкаг О. Ор. ей.
вых на них приходилось хоронить во временных могилах, в ожидании следующих шагов по перенесению тленных останков и мемориализации. В ходе войны обычной была практика хоронить погибших в местах боевых действий, около полевых госпиталей, во дворах церквей, и обозначать могилы обыкновенными памятными знаками, которые ставили их уцелевшие друзья. После войны многие из этих могил остались вне границ соответствующих национальных государств и превратились позднее в объекты организованной политики, требующей доступа к этим мемориальным местам и их достойного содержания. Как и повсюду в Европе того времени, в каждой из балканских стран создавались национальные комиссии для репатриации тел своих солдат и для их коллективных похорон. Даже если территории бывших фронтов с могилами павших в рядах собственной армии находились в рамках национальных границ (как часто бывало в Румынии, Греции и новосозданной Югославии), перенесение останков происходило в основном во время более поздних инициатив по созданию коллективных мавзолеев, в конце 1920-х гг. Индивидуальное почитание погибших ложилось в основном на плечи локальных общностей и находило выражение в распространённой практике хоронить одежду в пустой могиле, в соответствии с моделью, характерной для подобных локальных традиционных поминовений.
Для христианских общностей на Балканах важную роль в этом отношении играют дни особого поминовения усопших, которые в первые послевоенные годы приобрели основное значение в ритуальном поминовении павших. Проводившиеся на местных кладбищах и обыкновенно перед пустыми могилами, они представляли собой символическое выражение воссоединения мёртвых с общностями их происхождения и их включение в цикл ритуальных действий по упокоению души. Особое значение в этом отношении приобрела Дими-триевская Суббота в ноябре, которая в большинстве балканских стран в первые послевоенные годы являлась основным ритуальным днём в память ноги Сип их воинов, а в Болгарии, вследствие установленной после Сербско-болгарской войны традиции, была также основным днём памяти ноги Сип их за Отечество. Религиозный праздник — День Вознесения Христова — был объявлен в 1920 г. официальным днём поми-
новения мёртвых и в Румынии. Названный Днём героев, он получил статус национального праздника, во время которого проводятся памятные церемонии и посещаются местные памятники погибшим солдатам10. В Югославии, как одной из стран-победительниц, основным днём для поминовения павших на поле боя стало 11 ноября, отмечаемое в Западной Европе как День примирения. В Сербии статус дня победы и почитания умерших воинов имеет дата прорыва фронта около Доброго поля — 15 сентября.
Плодом усилий именно локальных общностей стали первые памятники, воздвигнутые после войны. Преимущественная часть из них построена в посёлках происхождения умерших, став формой коллективного поминания невозвра-тившихся с фронта местных жителей. Большинство таких мемориалов поставлено в церковных дворах или в центре населённых пунктов, а в отдельных случаях и внутри кладбищенских пространств, высоко поднимаясь над остальными надгробными памятниками11. Поддерживавшиеся финансово и организационно разными местными учреждениями (школа, церковь, община), большинство этих памятников было построено на пожертвования, собранные самими общностями, что свидетельствует об их активном участии в процессе мемо-ризации в послевоенные годы, в период лишений и экономических трудностей. Уже тогда во всех балканских странах инициативы по заботе о таких памятниках получают поддержку от общественных организаций, церкви и представителей королевских семейств. В Румынии, например, важную роль в поклонении павшим воинам играло основанное в 1919 г. Дружество «Могилы павших в войне героев», которое в 1927 г. становится Дружеством «Культ героев» под патронажем княгини Марии, благодаря чему было установлено множество мемориальных объектов. В результате сотрудничества между этим товариществом и местными сообществами строятся около 3500 статуй и мемориальных ансамблей, большинство из которых располагалось в сельских районах12.
10 См.: Bucur М. Edifices of the Past: War Memorials and Heroes in Twentieth Century Romania / / Balkan Identities, Nation and Memory / Ed. by M. Todorova. N. Y., 2004. P. 171.
11 Ср., напр., мемориал в румынском селе Лиса, около Брашова (см.: Series, Multiples, Realisms / Ed. by A. §erban. Bucharest, 2013. P. 73).
12 См.: Bucur M. Op. cit. P. 158-180.
Первые памятники были скромны по форме — это маленькие обелиски или усечённые пирамиды с прикреплёнными к ним памятными досками. Во многих локальных общностях первыми мемориальными знаками являются только поминальные списки на зданиях местной школы, церкви или общины, или обыкновенные кресты на постаменте на центральной площади посёлка. Постепенно к середине 1920-х it. начинают появляться скульптурные репрезентации — в основном в мемориальных проектах, осуществлённых на государственные средства. Известные в Болгарии скульптурные фигуры солдат, идущих в атаку или с ружьём у нога13, можно наблюдать в качестве преобладающих мемориальных форм также во всех других балканских странах, как и в остальной Европе. Независимо от изображения воинов в боевых позах и в полном снаряжении, огромная часть этих локальных памятников имеет в своей основе выраженный антивоенный смысл14 и отражает целостную тенденцию монументального воспоминания о погибших на войне. Их ключевым элементом является идея о человеческих жертвах, о множестве утраченных человеческих судеб, что находит выражение также в скульптурных фигурах скорбящих матерей, вдов и сирот в некоторых памятниках. Та идея, что жертва принесена на службе родине, подчёркнута самими позами солдат — стоящих на посту или устремляющихся в атаку, символически обозначая преодоление смерти и исполнение воинского долга. В то же время, это отражает специфическую «самостоятельность» смерти в данных памятниках — индивидуальная смерть интерпретирована в плане всеобщего самопожертвования, а единичная фигура солдата представляет десяток его земляков из данного посёлка, павших ради Отечества. В поддержку этого набора смыслов выступает также и двойственное значение креста: как распятия и символа самопожертвования, а с другой стороны — через стилизованное изображение меча на кресте — как знака воинской доблести.
Участие большинства балканских стран на протяжении семи лет в трёх последовательных войнах обуславливает отсут-
13 См.: Труфегиев Н. Архитектурно-скулптурният паметник в Бълга-рия: Художествен образ. Критерии. Оценка. Теория. Практика. София, 1981.
14 Series, Multiples, Realisms. P. 9.
ствие достаточной временной дистанции для отдельного воспоминания о погибших в Первой Балканской и Межсоюзнической войнах. Очень часто списки погибших в годы Первой мировой войны дополняются составленными в 1913-1914 гт. списками с именами погибших в Балканских войнах, а большая часть возведённых после 1918 г. памятников в Болгарии, Сербии и Греции напоминает одновременно о павших в трёх военных конфликтах, названных в каждой из стран «войнами во имя национального объединения».
Параллельно локальным инициативам почитания мёртвых уже в первые послевоенные годы появляются и государственные проекты сооружения общественных памятников более масштабного и политически декларативного характера. Это наиболее выражено в странах-победительницах (в основном в Югославии и Румынии), где сразу после войны начинают создаваться памятники победы в столицах и больших городах. В Греции, а также в Турции этот процесс находит своё выражение только во второй половине 1920-х гт. по причине продолжения военных действий между двумя странами в 1919-1922 гг. Та же ситуация наблюдалась и в Болгарии, которая, как проигравшая войну и экономически разорённая сторона, не могла позволить себе создание масштабных военных мемориалов и не делала этого из-за негативных ассогщаций, вызываемых понесёнными потерями.
В связи с этими тенденциями и с разнообразием монументальной стилистики во многих деревенских мемориалах появляются элементы, которые ясно подчёркивают «национальную идентичность» погибших. Широко распространённым в югославских и румынских мемориалах этого типа является присутствие национального флага в скульптурном изображении или прямо на обелиске с именами героев. В болгарских памятниках того же периода наиболее системно присутствует военный крест за храбрость на пьедестале и памятной доске, а также скульптурное изображение льва. Аналогично для румынского контекста, особенно касательно памятников в Трансильвании, характерно множество изображений орла в полёте. В отличие от ряда примеров болгарских и сербских мемориалов, где памятник включает фотоизображения, используемые, в принципе, на надгробных плитах, в Румынии часты пластичные изображения лиц солдат на обе-
лисках и крестах. В сербских памятниках любопытным случаем интегрирования национальной символики в мемориалах в честь павших на войне является образ Косовской девушки, олицетворяющей символическую связь между Великой войной и битвой на Косовом поле15. Многолетней традицией стало также присутствие королевских корон в памятниках на территории Югославии в целях принудительного отражения исторической преемственосги и политической легитимности новосозданной державы, тогда как в Болгарии, ввиду распространившихся по окончании войны антимонархических настроений, этот образ избегается и появляется лишь в единичных случаях и только с конца 1930-х it. Подобные примеры ясно демонстрируют усилия представить посредством военных мемориалов «трансцендентное единство нации»16, объединяющее символические территории, сакральные хронологии и этнокультурные характеристики.
Память о войне и изобретение традиций воспоминания
Исследователи часто отмечают, что с Первой мировой войной совершается целостный поворот в существовавшей политике воспоминания, связанный с преображением публичных пространств посредством введения мирских по своему типу (хотя и связанных с религиозной символикой) мемориальных форм17. Действительно, как в большей части Европы, так и на Балканах военные памятники и в целом общественные памятники мемориального характера развиваются в основном после Первой мировой войны. Исключений существует мало, и они, в общем, не включают в себя мемориальную репрезентацию и воспоминание, касающиеся обыкновенных солдат. Из-за специфичного местного исторического развития на Балканах не только указанные мемориальные формы, но и общественные памятники в принципе являются исключением. Правда, борьба за национальное освобождение различных народностей находит отражение в монументальных репрезентациях национальных героев ещё во второй половине XIX в., но даже
15 См. об этом: Koshar R. From Memory to Traces: Artifacts of German Memory, 1870-1990. Berkley; Los Angeles; L., 2000. P. 101. Выражаю благодарность коллеге Д. Атанасову за полезные замечания и предложенную в этой связи литературу.
16 Series, Multiples, Realisms. P. 144.
17 См., напр.: Winter }. Op. cit.; Prost A. Op. cit.
и для этого типа сооружении истинным апогеем будут скорее 1920-е и 1930-е гг. Наверное, наибольшую массовость до начала Великой войны демонстрировали десятки памятников, связанных с Русско-турецкой войной, возведённых в Болгарии и Румынии, а также мемориальные формы, посвящённые погибшим в Сербско-болгарской войне в Болгарии и Сербии. Для большинства других территорий на Балканах (и особенно в маленьких посёлках) памятники погибшим в годы Великой войны представляют и первые случаи осуществления общественной мемориализации и консолидации общественной памяти вокруг коллективных, светских и (независимо от погребальной символики) созданных в публичных пространствах мемориальных репрезентаций.
Более того, до Первой мировой войны ни в одной из балканских стран не было ежегодных церемоний в честь погибших за народ. Только после окончания войны в разных государствах полуострова в соответствии с правительственными указаниями начинается выделение календарных дат для политических и мирских праздников как событий национальной истории. Ритуалы воспоминания о погибших на войне были включены во все дни победы и национальные праздники объединения (Румыния) или создания самостоятельной державы (Королевство Югославия). До Второй мировой войны военные почести, вынос боевых знамён и церковная служба об упокоении душ усопших оставались неизменными элементами государственной церемонии и празднеств в этих странах, что, впрочем, характерно и почти для всех других стран Европы. В дополнение к этому мемориальные элементы постоянно присутствовали и в различных патриотических инициативах, организовывавшихся школами, муниципалитетами и патриотическими организациями на протяжении межвоенного периода. Во всех подобных случаях памятники находятся в центре ритуалов воспоминания и являются элементом созданных в послевоенные годы национальных традиций, которые продолжаются и воспроизводятся и впоследствии.
Разработка и развитие этого типа воспоминательных практик не проходит, конечно, гладко и беспроблемно, скорее даже напротив. Независимо от национально-патриотического тона, окружающего памятники и воспоминания об этом периоде, постоянным мотивом и для победителей, и для по-
беждённых в войне стран является самооправдание государства, отправляющего своих солдат на фронт и жертвующего ими в борьбе за национальные интересы. Связанная с этим общественная напряжённость и выдвигавшиеся по этому поводу обвинения наиболее сильно проявили себя в Болгарии, где первые послевоенные годы проходили под знаком переживания тяжёлых потерь, политического кризиса и подавленных со vu к)гимн жертвами восстаний.
В победивших странах, таких как Югославия, Греция и Румыния, общественная напряжённость в связи с вопросом об оправданности жертв была связана в основном с развитием послевоенных движений за мир, с поиском оправданий для собственных правительств и с обвинениями в адрес побеждённых держав, а также и с тем фактом, что создание памятников и поддержание соответствующих чествований в районах со смешанным населением могло вызывать у различных его групп болезненные воспоминания об участии в войне. В этих странах, как отмечает Клод Карну, «памятники, посвящённые погибшим за свою родину, во многих местах невозможно ставить из-за того, что значительная часть граждан сражалась на противоположной стороне и в некоторых регионах есть национальные меньшинства, которые не признают свою принадлежность к новым державам после 1920 г.»18. Так, например, в Югославии словенцы, хорваты и сербы из Воеводины, а в Румынии саксонцы и швабы, как и большая часть румынского и венгерского населения в Трансильвании, воевали на стороне австро-венгерской армии19, что обуславливало их системное исключение из списков погибших. Подобное положение наблюдалось и с болгарским населением в Греции, Сербии, Македонии и Добрудже, где при новых послевоенных реалиях они выпадали из мемориальных списков в соответствующих национальных державах, и принесённые ими жертвы не являлись объектом общественного внимания. Подобен этому и способ исключения и маргинализации по линии религиозной принадлежности, при том что послевоенные памятники и воспоминания ясно очерчивают место религиозной символики, конкретнее всего на примере креста с его символикой самопожертвования. Тем самым изолировались нехристианские общ-
18 Karnoouh С. Op. cit. Р. 143.
19 Ibid.
носги и оставалась не представленной позиция большой части еврейского и мусульманского населения в этих странах20.
Показательно как для самой тенденции воинского поминовения, так и для дебатов вокруг создания мемориалов о Великой войне создание памятников неизвестному солдату в различных балканских странах. Как известно, почитание неизвестного солдата — одна из изобретённых именно после Первой мировой войны традиций, ставшая в большой степени эмблематичной для политики воинского воспоминания в современную эпоху. Проявившись впервые в 1920 г. в параллельных чествованиях в Париже и Лондоне, она быстро находит распространение в остальных странах Европы и в колониальных владениях на других континентах, превратившись в итоге в продуктивную модель для воспоминания о погибших воинах в XX в.21 Развитие этого культа имеет в своей основе проблему огромного числа пропавших на фронтах солдат, а с другой стороны — наличия множества мёртвых тел, которые не могли быть идентифицированы. Создание памятников неизвестному солдату давало возможность безымянным мёртвым не оставаться выключенными из воспоминания и одновременно — посредством ритуального погребения не-идентифипцрованньгх останков — конструировать символ, с помощью которого можно было охватить всех погибших соответствующей нации. Имеющий корни в республиканском патриотизме и опирающейся на идею о равенстве в смерти павших за отечество, культ неизвестного солдата обозначает триумфальное вступление обыкновенного воина в центр национального пантеона, как символическое конструирование «национального тела», объединяющего в себе всех известных и неизвестных героев22.
На Балканах инициатива сооружения памятников неизвестному солдату была воспринята почти сразу, следуя примерам Великобритании и Франции. Первый такой памятник
20 См.: Bucur M. Op. cit.
21 См. об этом: Inglis К. S. Entombing Unknown Soldiers: From London and Paris to Baghdad / / History and Memory. 1993. Vol. 5. № 2 (Fall - Winter). P. 7-31.
22 См.: Moriarty C. The Absent Dead and Figurative First World War Memorials / / Transactions of the Ancient Monument Society. 1995. Vol. 39. P. 7-40; Mosse G. L. Fallen Soldiers: Reshaping the Memory of the World Wars. Oxford, 1990.
на полуострове был создан в Белграде и посвящен погибшим в Балканских войнах и в Первой мировой войне. Он воздвигнут над могилой неизвестного сербского солдата, убитого австро-венгерскими солдатами в 1915 г.23 В Румынии создание подобного памятника сопровождалось особой ритуальностью24. В1923 г. останки неизвестных солдат с полей сражений из десяти различных областей Румынии были эксгумированы и 13 мая 1923 г. отправлены в десяти дубовых гробах для поклонения в Марашешгы. Сначала один из гробов был выбран сиротой, поклонившимся ему со словами: «Это мой отец»25. Затем другие девять гробов были перенесены с воинскими почестями на Кладбище героев в Марашешгы и там захоронены, а выбранный ранее гроб с останками неизвестного солдата отправлен в Бухарест, где был торжественно встречен представителями государственных организаций и после отпевания в церкви Михай Вода захоронен в Паркул-Карол (парке им. Ка-роля I) с церковной церемонией, под звуки сирены и колокольный звон. Постепенно вокруг могилы развивается целый мемориальный комплекс, сооружение которого было окончено в 1927 г., когда около могилы был зажжён вечный огонь. В 1934 г. здесь был также поставлен крест, впоследствии, после Второй мировой войны, удалённый.
В Болгарии (как и в Австрии и Венгрии) подобный мемориал был создан в 1923 г. Идея была воспринята правительством Александра Стамболийского, но из-за политических событий 1923 г. к инициативе вернулись только в 1926 г., когда
23 В 1934-1938 гг. на том же месте был построен и в 1938 г. открыт грандиозный мемориал («Споменик незнаном ]унаку на Авали», скульптор И. Местрович), сделанный в форме саркофага из чёрного гранита, окружённый кариатидами, представлявшими народы Королевства Югославии — сербов, боснийцев, черногорцев, далматинцев, хорватов, словенцев, воеводинцев и население так называемой «старой Сербии» (т. е. «южных районов» — Косово и Македонии). См.: Споменик незнаном ]унаку на Авали. [Электронный ресурс]: URL: http://spomenicikulture.rni.sanu.ac.rs/spomenik.php?id=620 (цата обращения: 12.05.2016).
24 Подробнее см.: National Office for Heroes Memory. [Электронный ресурс]: URL: http://www.once.ro/engleza/once.php (цата обращения: 12.05.2016).
25 В большинстве других стран подобный выбор меядду разными гробами с тленными останками целался ветеранами войны. См. об этом: Inglis К. S. Op. cit.
было принято решение о месте и форме памятника, а сам мемориал со знаменитой фигурой льва (скульптор А. Николов) окончен в 1936 г.26 Как и в других европейских странах, символическое значение этого мемориала превосходит реферативные рамки Великой войны, охватывая в данном случае — согласно вложенным в памятники смыслам — всех известных и неизвестных болгарских солдат, павших в борьбе за освобождение, объединение и защиту Матери Болгарии.
В Греции памятник неизвестному солдату быт создан в 1930 г., и надпись на его саркофаге — две цитаты из Фукидида, описавшего похороны Перикла, — устанавливала тесную связь между современной греческой державой и античностью27. Подобные этому отсылки к национальной истории предшествовавших Великой войне периодов и легитимизация современной государственности посредством архитектурного оформления мемориалов видны и в уже названных памятниках в Белграде, Бухаресте и Софии. Они ясно очерчены уже в самом выборе конкретных мест и культурно-исторических ландшафтов, где располагались эти мемориалы, — около собора Святой Софии в случае с Болгарией, поблизости от замка Бран (господаря Це-пеша) в Румынии, в окрестностях замка Зернов в Сербии и на преисполненной историческими отсылками Площади Синтагма в Греции28. Символическая значимость места и неизменное воплощение идеи об исторической преемственности сопровождались пониманием того, что, независимо от анонимной идентичности тленных останков, они фокус ируют и выражают собой «этнокультурную идентичность» национальной общности. Национальные акценты именно в этом конкретном типе мемориалов оказались особенно восприггягьг и выражены в символическом использовании культа неизвестного солдата правыми политическими движениями межвоенного периода29,
26 См.: Тонев А. Паметник на Незнайния воин в София. [Электронный ресурс]: URL: http://nauka.bg/а/паметник-на-незнайния-воин-в-софия (дата обращения: 12.05.2016).
27 Inglis К. S. Op. cit. Р. 16.
28 Из всех балканских стран только в Турции мемориал неизвестному солдату поставлен в непосредственном пространственном контексте военного сражения (Галлиполи), но там инициатива его сооружения возникла сразу после Второй мировой войны, а закончен он был в 1960 г.
29 Inglis К. S. Op. cit. Р. 19.
что обусловило закат и маргинализацию этого культа после 1944 г. Например, в Румынии в 1958 г. памятник Неизвестному солдату был разрушен и впоследствии перенесён в Марашеш-ты, а на его месте открыт мавзолей коммунистических героев30. Памятник в Болгарии, после того как он серьёзно пострадал во время бомбардировок Софии в годы Второй мировой войны, пришёл в состояние запущенности, и его восстановление произошло только в 1970-х it. в связи с торжествами, приуроченными к 1300-летию Болгарского государства.
В Югославии попытки с помощью подобного мемориала в Белграде развить обшую культуру памяти о погибших терпят поражение и оказываются невоспринятыми из-за разносторонности культуры памяти этнокультурных общностей этой мультинациональной державы. Распад Югославии в 1990-е it. особым образом отразился на мемориале в Белграде: с одной стороны, начинаются спекуляции по поводу боснийской принадлежности погребённого здесь неизвестного солдата, а с другой — его идентичность утверждается как сербская. Подобные дебаты показательны как для ключевой роли национальной идентичности в репрезентациях коллективной памяти, так и для переосмысления, через которое проходят некоторые из созданных в ранний послевоенный период памятников и традиций воспоминания.
Память о павших: развитие, использование и забвение
Глубокие изменения в первоначальных смыслах и формах воспоминания о погибших становятся очевидны уже во второе десятилетие после окончания Великой войны. Скорбь (семейная, локальная, национальная) о потерявших свою жизнь на фронте и в тылу солдатах постепенно преодолевается пафосом утверждения послевоенных государств и политических режимов, в результате чего мемориальные ритуалы и инициативы превращаются в элемент целеустремлённой государственной политики. В 1930-х гг. создание локальных памятников погибшим в различных населённых пунктах продолжилось (в Болгарии, например, они были со-
30 Только в 1991 г., после настоятельных требований со стороны Министерства обороны и Национального союза ветеранов войны, он был возвращён на своё первоначальное место в Паркул-Карол. См.: National Office for Heroes Memory. [Электронный ресурс]: URL: http:// www.once.ro/engleza/once.php (дата обращения: 12.05.2016).
оружены в крупных городах: Дряново, Етрополе, Бяла и др.)/ большинство из них получили исключительное внимание со стороны государства и ставились обычно за счёт государственных средств. В целом процесс включения погибших в общественный пантеон павших за Отечество быт уже завершён в большинстве балканских стран, и это всё чаще находило выражение в многочисленных коллективных памятниках, посвящённых одновременно нескольким национально значимым событиям и войнам31. При эмоционально гораздо более сдержанном и торжественном тоне памятных инициатив, второе послевоенное десятилетие также отмечено постройкой больших военно-мемориальных ансамблей и расширением некоторых из прежних целостных мемориальных комплексов. В Румынии, например, именно 1930-е пл. стали временем сооружения больших мавзолеев, посвящённых войне, в местах, предлагающих пространственный и мемориальный контекст для связанных с войной торжественных чествований — Мара-шешгы, Матеяс, Марашгы, Совейя и др.
Для всего периода между двумя мировыми войнами функции и смыслы военных памятников колеблются между полюсами «культурной демобилизации» и «ремобилизации» по окончании войны32, что характерно как для Центральной, так и для Западной Европы, равно как и для Балкан. Хотя и в первое послевоенное десятилетие памятники играют важную роль для психологического преодоления пережитых травм, для оценки прекращения боевых действий и умиротворения пагубной «жатвы» народов, одновременно они часто дают импульс призывам к расплате и обвинительным декларациям, предъявляемым противнику, ответственному за жертвы. Интерпретации, концентрирующиеся около этих двух полюсов, получают новый толчок во второй половине 1930-х гг. — с одной стороны, благодаря развёртыванию движения за мир и использованию памяти о войне как средства для предотвращения нового мирового конфликта, а с другой — в результате развития националистического движения и восприятия этой памяти со ставкой на реванш. Многообразие политических
31 Для Болгарии показателен, например, памятник «Мать Болгария» в Великом Тырнове (1935 г.), посвященный четырём войнам между 1878 и 1918 гг.
32 См.: Ноте }. Op. cit.
взглядов того времени неисчерпаемо, размежевание мнений продолжается по линии победителей и побеждённых в войне
— фактор, который определяет и участие отдельных стран во Второй мировой войне, и связанную с этим инструмента-лизацию памяти о погибших в Первой. В отношении Болгарии важно отметить, например, что в период существования болгарской администрации в Сербии, Македонии и Греции в 1941-1944 гг. предпринимались систематические усилия по поиску и поддержанию в порядке болгарских военных кладбищ на этих территориях и по созданию военных памятников, многие из которых впоследствии, после вывода болгарских войск, были разрушены33.
Особенно интересен в контексте эволюции памяти о Первой мировой войне период после 1944 г., когда с установлением коммунистических режимов во многих балканских странах воспоминания о Великой войне были вытеснены воспоминаниями о втором глобальном конфликте и новыми идеологическими подходами к интерпретации национальной истории. Введённый классово-партийный подход к интерпретации войны акцентировался на её «буржуазном» и «империалистическом» характере и ограничивал внимание к ней в основном её военно-политическими результатами.
До конца 1980-х it. в Болгарии, Румынии и Югославии исторические исследования Великой войны были сильно ограничены, а общественные воспоминания о ноги Сип их кардинально сокращены. Большинство существовавших в межвоенный период обществ, поддерживавших память о погибших, были расформированы, а забота об организации общественных торжеств и чествований полностью передавалась государственным властям. В Румынии исключительно деятельное в 1920-1930-х it. Общество почитания павших было распущено
33 Преодоление политики молчания в межвоенный период можно наблюдать и в чествованиях на одном из маленьких военных кладбищ на территории страны — «Военном кладбище 1916 г.» в Тутра-кане после возвращения этого города Болгарии. В 1941 г., по случаю 25-летнего юбилея сражения, проводится первое национальное чествование Тутраканской эпопеи и возобновляется благотворительная кампания по построению часовни-склепа. Эта инициатива была приостановлена со вступлением Болгарии во Вторую мировую войну и затем возобновлена в 1980-е гг. (см.: Делийски Б. Дойранската епопея
— забравена и незабравима. София, 1998. С. 28,118).
в 1948 г., организованные прежде ритуалы и паломничества к военным памятникам были приостановлены, а акцент в общественных воспоминаниях перенесён на воспоминания о Советской армии34. В Болгарии участие в Первой мировой войне, по словам Г. Маркова, стало одной из «неудобных тем», на которую почти не писали монографии и по поводу которой не проводились церемонии35. При таком восприятии в странах с коммунистическим правлением после 1945 г. памятники погибшим в Великой войне уже почти не ставятся, а созданные до этого оставлены без специального внимания и подвергнуты символическому забвению. Действительно, для первого десятилетия после Второй мировой войны есть множество примеров добавления имён павших на ней на существующие памятники, но уже в 1950-е гг. эта мемориальная практика была преодолена и вытеснена памятниками, посвящёнными исключительно павшим с идеологически «правильной» стороны. Не рассматривая в деталях этот вопрос, важно отметить, что для стран с коммугшстическими правительствами военные памятники связываются в основном с режимами до 1945 г., и поддержка этих мемориалов не является объектом целенаправленной политики до 1980-х гт., что явилось дополнительным фактором для подъёма волны общественного внимания к визуальной истории Первой мировой войны после 1989 г.
Период, наступивший вслед за концом коммунистических режимов, свидетельствует о ряде усилий по восстановлению памяти о Великой войне и её визуальных реггрезентанцй. Наравне с возобновлением неосуществлённых гтредвоенных птроектов памятников павшим, власти большинства балканских стран начинают ггроводить политику по поддержанию заброшенных ранее мемориальных объектов и по созданию множества новых в центрах населённых пунктов36. Если в
34 См.: BucurM. Op. cit. Р. 172-173.
35 Марков Г. Голямата война и българският ключ кьм европейския погреб (1914-1916). София, 1995. С. 9.
36 В Болгарии до 1997 г. благодаря благотворительной кампании «13 веков Болгарии» были обеспечены финансовые средства для восстановления около 2000 военных памятников. Возведение новых памятников погибшим в Первой мировой войне или вообще «павшим на войне» стало здесь основной тенденцией создания общественных мемориалов после конца коммунистического режима. См.: Буков Н. Национална история в пост-социалистическа перспектива: фрагмен-
Болгарии и Румынии эти тенденции связаны в основном с обновлением существовавших прежде мемориалов, с восстановлением внимания к военным кладбищам внутри и за пределами этих государств и с созданием новых репрезентаций как альтернативы монументам коммунистической эпохи, то в бывшей Югославии распад мультинациональной державы превращается в отправную точку для политически разноречивых мемориальных практик. Так, в Словении и Хорватии 1990-е гг. отмечены системными усилиями по автономизации памяти о погибших в войне словенцев и хорватов от заложенного ещё в 1920-е гг. победного повествования, связанного с созданием Королевства Югославия. Несмотря на то, что инициативы по созданию новых мемориалов неизвестному солдату в этих странах не имели успеха, были случаи создания военных памятников не столько с общепатетической, сколько с национально-утверждающей точки зрения37.
Наряду с новыми проектами мемориальной репрезентации важным моментом после 1989 г. являлись также изменения в общественных и политических ритуалах, выраженные в отмене коммунистических и восстановлении прежних праздников, ассоциирующихся с церковными или армейскими ритуалами межвоенного периода. В болгарском случае выразительным примером является День храбрости и болгарской армии — 6 мая, провозглашённый в 1991 г. как празднество национального значения и включающий специальные мемориальные элементы в память о ноги Сип их за Отечество солдат. В Румынии был восстановлен прежний день поминовения погибших в Первой мировой войне в праздник Вознесения Господня, и в настоящее время именно он несёт самую мощную символическую нагрузку в ежегодных торжествах, посвящённых войне.
ти от един монументален дискурс / / Български фолклор. 2009. № 2. С. 40-58.
37 Особенно остро стоит проблема памяти о Великой войне в Бывшей Югославской Республике Македонии, где повествование о войне проходит под знаком национального мученичества, а мемориальные дискуссии подчинены государственной политике, подчёркивающей национальную идентичность. Выражением этой политики является, например, отказ восстанавливать и поддерживать болгарские военные кладбища на территории страны, а равно и общее избегание темы Первой мировой войны (как и Балканских войн) в монументальных репрезентациях.
В пространственном отношении переустановка памятника неизвестному румынскому солдату на первоначальное место в Паркул-Карол в 1991 г. отмечает символическое возвращение подавлявшейся несколько десятилетий памяти обратно в столицу, в центр самых важных государственных ритуалов.
Заключение
В ретроспективе прошедшего столетия память о Великой войне и связанные с ней балканские репрезентации позволяют отметить несколько обстоятельств. Во-первых, политика памяти и репрезентации на Балканах в первые послевоенные годы существенно не отличалась от общеевропейских тенденций. Многие из практик воспоминания и изобретённых в этот период мемориальных традиций были перенесены на Балканы или развились там самостоятельно как неотъемлемая часть общеевропейских процессов. Одновременно, хотя и с транснациональными чертами, воспоминания о Первой мировой войне сохраняются в пределах национальных культур. Это характерно как для любой страны в Западной и Центральной Европе, так и для балканских государств — и «достигших национального объединения», и созданных после войны. Несмотря на то, что поля сражений специфическим способом устраняют национальные границы и внушают мысль о совместно принесённых жертвах и общей травме, именно национальное государство является той интерпретативной матрицей, в которой развиваются воспоминания о погибших. Первоначальные формы траура и воспоминания реализуются именно на локальном уровне, в местных общностях, откуда происходили павшие, но очень скоро общенациональная дискуссия захватывает эти локальные проявления и успевает создать национально специфичные культуры памяти. Уже в первое послевоенное десятилетие памятники и воспоминания нацелены в основном однонаправленно: их предназначение — отметить си\11Н)1ич(чкий вклад национальной общности в войну и очертить национальные контуры памяти в соответствии с актуальным политическим и государственным видением.
Другой важный момент связан с изменениями памяти и с их репрезентацией в последующие десятилетия. Как сами воздвигнутые после войны памятники, так и вложенные в них смыслы постепенно изменяются в зависимости от различных факторов: увеличивающейся временной дистанции от воен-
ных лет, смены поколений, наложения различных политических воззрений на память о войне, разворачивания новых военных действий в XX в. и, не в последнюю очередь, юбилейных чествований и торжеств. Тогда как в первые послевоенные годы памятники и связанные с ними воспоминания играют ведущую роль в очерчивании общности обездоленных, которые переносят свою скорбь в коллективный пантеон общего страдания, в последующие десятилетия они оказываются скорее в роли пространственного и символического контекста для политических и идеологических наслоений, опорными точками в единой постоянно изменяющейся памяти. В них отчётливо можно наблюдать переход от того, что Ян Асман определяет как «коммуникативную» и «культурную» память, т. е. от самой общей памяти как непосредственного импульса поминовения и воспоминания в общностях после окончания войны — к памяти как трансформированному «наследству», общему культурному ресурсу, к которому последующие поколения будут возвращаться и которое будут заново осознавать. Выражая именно эту метаморфозу памяти (от воспоминаний и непосредственного сопереживания к «материальным следам» и «следам из прошлого»), памятники и мемориалы о Великой войне остаются именно таким визуальным наследством — свидетельством о трагическом эпизоде современной истории, смысл которого — в связи с круглыми юбилеями или без таковых — продолжат искать новые поколения.
Литература
Вуков Н. Национална история в пост-социалистическа перспектива: фрагмента от един монументален дискурс / / Български фолклор. 2009. № 2. С. 40-58. Даскалов Р., Мартов Ч. Преплетените истории на Балканите. Т. 1. Национални идеологии и езикови политики. София, 2014.
Делийски Б. Дойранската епопея - забравена и незабравима. София, 1998.
Марков Г. Голямата война и българският ключ кьм европей-
ския погреб (1914-1916). София, 1995. Споменик незнаком ]'унаку на Авали. [Электронный ресурс]: URL: hllp://sporn cnicikulLurc.mi.sanu.tH.rs/sporn enik. php?id=620 (дата обращения: 12.05.2016).
Тонев А. Паметник на Незнайния воин в София. [Электронный ресурс]: URL: hllp://nauka.bg/а/иамепшк-иа-иезиайиия-воин-в-софия (дата обращения: 12.05.2016).
Труфешев Н. Архитектурно-скулптурният паметник в Бълга-рия: Художествен образ. Критерии. Оценка. Теория. Практика. София, 1981.
Becker A. Les Monuments aux morts, mémoire de la Grande Guerre. P., 1988.
Blaskovic P. Sa Bosnjacima u svjetskom ratu. Lovran, 2000.
Bucur M. Edifices of the Past: War Memorials and Heroes in Twentieth Century Romania / / Balkan Identities, Nation and Memory / Ed. by M. Todorova. N. Y„ 2004. P. 158-179.
Bucur M. Heroes and Victims: Remembering War in Twentieth-Century Romania. Bloomington (Ind.), 2010.
Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gil-lis. Princeton (NJ), 1994.
Der Erste Weltkrieg auf dem Balkan: Perspektiven der Forschung / Hrsg. von J. Angelow. В., 2011.
Dimitrova S. 'Taming the Death': The Culture of Death (1915-18) and Its Remembering and Commemorating through First World War Soldier Monuments in Bulgaria (1917-44) / / Social History. 2005. Vol. 30. No. 2 (May). P. 175-194.
Fussell P. The Great War and Modern Memory. L.; Oxford; N. Y., 1975.
Horne ]. Kulturelle Demobilmachung 1919-1939: Ein sinnvoller historischer Begriff? / / Politische Kulturgeschichte der Zwischenkriegszeit 1919-1939 / Hrsg. von W. Hartwig. Göttingen, 2005. S. 129-150.
Inglis K. S. Entombing Unknown Soldiers: From London and Paris to Baghdad // History and Memory. 1993. Vol. 5. № 2 (Fall -Winter). P. 7-31.
Koselleck R. Les monuments aux morts, lieux de l'identité des survivants // Koselleck R. L'expérience de l'historié. P., 1997. P. 131-160.
Koshar R. From Memory to Traces: Artifacts of German Memory, 1870-1990. Berkley; Los Angeles; L„ 2000.
Lacqueur T. Memory and Naming in the Great War / / Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gillis. Princeton (NJ), 1994. P. 150-167.
Luthar О. О zalosti niti besede: Uvod v kulturno zgodovino velike vojne. Ljubljana, 2000.
MitrovicA. Serbia's Great War, 1914-1918. L„ 2007. Moriarty C. The Absent Dead and Figurative First World War Memorials / / Transactions of the Ancient Monument Society. 1995. Vol. 39. P. 7-40. Mosse G. L. Fallen Soldiers: Reshaping the Memory of the World
Wars. Oxford, 1990. National Office for Heroes Memory. [Electronic resource]: URL: http://www.once.ro/engleza/once.php (date of access: 12.05.2016).
Prost A. Monuments to the Dead // Realms of Memory: The Construction of the French Past / Ed. by P. Nora. N. Y„ 1997. P. 307-330.
Series, Multiples, Realisms / Ed. by A. Serban. Bucharest, 2013. Sherman D. Monuments, Mourning and Masculinity in France after World War I // Gender and History. 1996. Vol. 8. No. 1. P. 82-107. Sherman D. The Construction of Memory in Interwar France. Chicago, 1999.
War in Peace: Paramilitary Violence in Europe after the Great War
/ Ed. by R. Gerwarth, J. Home. Oxford; N. Y„ 2012. Winter ]. Sites of Memory, Sites of Mourning: The Great War in European Cultural History. Cambridge, 1995.
Вуков Николай, ассоциированный профессор Института этнологии и фольклористики с Этнографическим музеем, доктор философии (PhD) (Болгарская академия наук; София, Болгария); e-mail: nikolai.vukov@ gmail.com.
Memory and Monumental Representation of the Great War: Balkan Projections
The current article presents the main aspects of the memory about the First World War in the Balkans — through the perspective of its visualization in monuments and memorials, and with regards to the tendencies that these commemorative practices follow over the years. On the basis of examples from different Balkan countries, the article traces the main types of war monuments and outlines their place in the general European tendencies of memorial representation. The article outlines the major characteristics of monumental memory about the Great War in the peninsula, among which the monuments' social function, the close connection of war memorials to the policies of national identity, and the role that monuments have in maintaining the visual memory of this First world conflict. Already in the first post-war decade, the monuments and the commemorations around them started being oriented in such a
direction — to note the national community's symbolic input in the war and to outline the national contours of memory in accordance with the pertinent political and state visions. Both the monuments that were created after the war and the meanings invested in them, changed gradually under the impact of various factors: the increasing distance to the war years, generational changes, the imposition of different political visions about the war memory, the eruption of new military conflicts during the 20th century, and, not least, anniversaries and sober commemorations. Whilst in the first post-war years, monuments and commemorations played a leading role in outlining the communities of the bereaved, who brought their mourning into the collective pantheon of shared suffering, during the following decades, they appeared rather in the position of a spatial and symbolic context for continuing political and ideological interpretations, launching points for a constantly changing memory.
Key words: monuments, commemorations, memory, First World War, the Balkans.
Nikolai Vukov, Associate Professor of the Institute of Ethnology and Folklore Studies with Ethnographic Museum (IEFSEM), Ph.D. (Bulgarian Academy of Sciences; Sofia, Bulgaria); e-mail: [email protected].
References
Vukov N. Natsionalna istoriya v post-sotsialisticheska perspektiva: frag-menti ot edin monumentalen diskurs / / B"lgarski folklor. 2009. № 2. S. 40-58.
Daskalov R., Marinov Ch. Prepletenite istorii na Balkanite. T. 1. Natsionalni ideologii i ezikovi politiki. Sofiya, 2014.
Deliyski B. Doyranskata epopeya — zabravena i nezabravima. Sofiya, 1998.
Markov G. Golyamata voyna i b"lgarskiyat klyuch k"m evropeyskiya po-greb (1914-1916). Sofiya, 1995.
Spomenik neznanomjunaku na Avali. [Electronic resource]: URL: http:// spomenicikulture.mi.sanu.ac.rs/spomenik.php?id=620 (date of access: 12.05.2016).
Tonev A. Pametnik na Neznayniya voin v Sofiya. [Electronic resource]: URL: http://nauka.bg/a/pametnik-na-neznayniya-voin-v-sofiya (date of access: 12.05.2016).
Trufeshev N. Arkhitekturno-skulpturniyat pametnik v B"lgariya: Khu-dozhestven obraz. Kriterii. Otsenka. Teoriya. Praktika. Sofiya, 1981.
Becker A. Les Monuments aux morts, mémoire de la Grande Guerre. P., 1988.
Blaskovic P. Sa Bosnjacima u svjetskom ratu. Lovran, 2000.
Bucur M. Edifices of the Past: War Memorials and Heroes in Twentieth Century Romania / / Balkan Identities, Nation and Memory / Ed. by M. Todorova. N. Y., 2004. P. 158-179.
Bucur M. Heroes and Victims: Remembering War in Twentieth-Century Romania. Bloomington (Ind.), 2010.
Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gillis. Princeton (NJ), 1994.
Der Erste Weltkrieg auf dem Balkan: Perspektiven der Forschung / Hrsg. von J. Angelow. B., 2011.
Dimitrova S. 'Taming the Death': The Culture of Death (1915-18) and Its Remembering and Commemorating through First World War Soldier Monuments in Bulgaria (1917-44) // Social History. 2005. Vol. 30. No. 2 (May). P. 175-194.
Fussell P. The Great War and Modern Memory. L.; Oxford; N. Y., 1975.
Home /. Kulturelle Demobilmachung 1919-1939: Ein sinnvoller historischer Begriff? / / Politische Kulturgeschichte der Zwischenkriegszeit 1919-1939 / Hrsg. von W. Hartwig. Göttingen, 2005. S. 129-150.
Inglis K. S. Entombing Unknown Soldiers: From London and Paris to Baghdad // History and Memory. 1993. Vol. 5. № 2 (Fall - Winter). P. 7-31.
Koselleck R. Les monuments aux morts, lieux de l'identité des survivants // Koselleck R. L'expérience de l'historié. P., 1997. P. 131-160.
Koshar R. From Memory to Traces: Artifacts of German Memory, 18701990. Berkley; Los Angeles; L., 2000.
Laccjueur T. Memory and Naming in the Great War / / Commemorations: The Politics of National Identity / Ed. by J. Gillis. Princeton (NJ), 1994. P. 150-167.
Luthar O. O zalosti niti besede: Uvod v kulturno zgodovino velike vojne. Ljubljana, 2000.
MitrovicA. Serbia's Great War, 1914-1918. L., 2007.
Moriarty C. The Absent Dead and Figurative First World War Memorials / / Transactions of the Ancient Monument Society. 1995. Vol. 39. P. 7-40.
Mosse G. L. Fallen Soldiers: Reshaping the Memory of the World Wars. Oxford, 1990.
National Office for Heroes Memory. [Electronic resource]: URL: http:// www.once.ro/engleza/once.php (date of access: 12.05.2016).
ProstA. Monuments to the Dead / / Realms of Memory: The Construction of the French Past / Ed. by P. Nora. N. Y., 1997. P. 307-330.
Series, Multiples, Realisms / Ed. by A. Çerban. Bucharest, 2013.
Sherman D. Monuments, Mourning and Masculinity in France after World War I // Gender and History. 1996. Vol. 8. No. 1. P. 82-107.
Sherman D. The Construction of Memory in Interwar France. Chicago, 1999.
War in Peace: Paramilitary Violence in Europe after the Great War / Ed. by R. Gerwarth, J. Home. Oxford; N. Y., 2012.
Winter J. Sites of Memory, Sites of Mourning: The Great War in European Cultural History. Cambridge, 1995.
