CC BY
191
УДК 94 (3)
В. Б. Хлебникова
П.А. РОВИНСКИЙ ОБ УНИКАЛЬНОСТИ ЧЕРНОГОРСКОЙ ИСТОРИИ
Известный русский ученый-славист П.А. Ровинский (^З!-^^) больше двадцати лет прожил в Черногорском княжестве. Он написал самое объемное в российской научной литературе сочинение «Черногория в ее прошлом и настоящем», в котором осветил историю и современность, географию, этнографию, культуру и литературу черногорского народа. В данной статье речь идет о взглядах исследователя на черногорскую историю, которую он считал уникальной, мало похожей на историю других европейских народов. Труд П.А. Ровинского представляет научную, историческую, библиографическую ценность. Эта редкая, не переиздававшаяся в нашей стране и поэтому почти недоступная читателям книга хранится только в крупнейших библиотеках страны в отделах редких книг.
Ключевые слова: Черногория, история, государство, православные владыки, теократия, племенной уклад.
P.A. Rovinski about the unique history of Montenegro. VARVARA B. KHLEBNIKOVA (Lomonosov Moscow State University).
The well-known Russian scientist P.A. Rovinski lived in Montenegro for more than twenty years. His work «Montenegro in its Past and Present» is the largest in the Russian scientific literature. It covers the past and modern times, geography, ethnography, culture and literature of Montenegro people. The paper presents the researcher’s point of view for Montenegro history as different from the histories of the other European nations.
Key words: Montenegro, history, nation, Orthodox Patriarchs, theocracy, tribal style of living.
Среди российских ученых, посвятивших жизнь изучению славянства, видное место принадлежит Павлу Аполлоновичу Ровинскому (l8Зl-l9lб), автору фундаментального труда о Черногории и многочисленных статей о южных и западных славянах. Обладая поистине энциклопедическими знаниями в области гуманитарных наук, он внес весомый вклад в изучение этнографии, истории, географии и литературы славянских народов. Вершиной научного творчества слависта стал черногорский период его биографии. Более 20 лет он изучал и описывал черногорцев, принимал активное участие в их общественной жизни, всеми силами способствовал укреплению русско-черногорских связей. Его монография «Черногория в ее прошлом и настоящем» до настоящего времени остается самым полным трудом о Черногории в отечественной литературе. В современной Черногории не забыли русского ученого, в его честь названа одна из улиц старинной столицы Цетинья, а многотомное сочинение «Черногория в ее прошлом и настоящем» переведена на сербский язык и издана сербскими и черногорскими коллегами [із].
Разработку проблем черногорской истории славист начал сразу после приезда в эту страну в lS79 г., по словам современника, он «стал бытописателем Черногории и Гомером ее жизни» [2, с. 538]. Итог многолетней исследовательской работы - состоящая из б книг (в ней 3 тома, второй состоит их 4 частей) монография [ll]. В первом томе дано географическое и историческое описание Черногории, а также карта, составленная самим автором. Второй том, вышедший в 4 частях, посвящен проблемам этнографии. Часть первая содержит характеристику племенного состава Черногории, быта и занятий ее населения. Вторая - описание черногорской войны, народных обычаев и обрядов, мировоззрения черногорцев. В третьей части собран фольклор и помещено небольшое исследование об особенностях языка; в четвертой - археология и описание памятников старины, сохранившихся на территории страны. Третий том монографии стал очерком политической и культурной жизни княжества во второй половине XIX - начале ХХ в. Таким образом, история Черногории затрагивалась автором так или иначе во всех томах, хотя сам он первостепенной задачей считал написать не исторический, а комплексный труд, в котором бы нашли отражение «все стороны народной жизни».
Русская историография традиционно уделяла Черногории повышенное внимание, что вытекало из особых дружеских отношений двух народов на протяжении длительного времени [l, 3, 5, б, 8]. Существовала обширная литература о черногорцах, П.А. Ровинский начинал свои изыскания на солидном фундаменте, заложенном предшественниками. Вместе с тем он предложил читателям свою оригинальную концепцию черногорской истории, которая не всеми учеными была принята и даже оспаривалась [4, l4]. В данной статье хотелось бы показать суть этой концепции, определить ее место в отечественной исторической литературе.
Славист выделил три периода в истории Черногории. Первый - время, когда существовала Зета, относительно самостоятельная область в составе Сербской державы. Сербское государство сложилось во второй половине XII в. и вступило в период феодальной раздробленности к концу XIV в., когда началась агрессия турок на Балканах. В отдельных регионах некогда сильного Сербского королевства, в том числе и в Зете, остатки независимости сохранялись до начала XVI в. Ровинский доказывал историческое единство черногорских земель с королевством Неманичей. Второй период,
ХЛЕБНИКОВА Варвара Борисовна, кандидат исторических наук, доцент кафедры региональных исследований факультета иностранных языков и регионоведения МГУ им. М.В.Ломоносова, Москва. E-mail: istfilos@gmail.com
© Хлебникова В.Б., 2009
время формирования собственно Черногории на территории бывшей Зеты, по мнению ученого, распадался на два этапа: первый - с 1516 г. до конца XVII в., когда Черногория жила замкнутой племенной жизнью, управлялась митрополитами
- руководителями уцелевшей во время турецкого завоевания православной церкви. Второй этап (1697-1851 гг.) начался с того, что пост митрополита закрепился за выходцами из одного черногорского рода Петровичей. Сложилась своего рода теократическая династия, руководившая народом от имени церкви. Ровинский подчеркнул, что эта династия стремилась создать в Черногории политические институты, то есть готовила почву для возрождения светской государственности. Исследователь считал, что закончился этот этап тогда, когда сложились условия, позволившие провозгласить Черногорию княжеством. Третий период, начавшийся с 1852 г., ученый называл временем государственной жизни Черногории, имея в виду и внутреннее состояние общества, и суверенитет Черногории, признанный Берлинским конгрессом 1878 г.
Начало своих исторических исследований П.А. Ровинский вел от феодальной эпохи, сделав только отдельные предварительные замечания об античном наследии на Балканах. Он сразу же включился в научный спор о таком эпизоде славянской истории, как богомильское движение. Историки XIX в. в основном считали эту ересь явлением религиозной жизни, концентрируя внимание на таких ее характеристиках, как мистицизм и фанатизм. [4, с. 7, 8]. У Ровинского на первый план вышли другие черты - «простонародность», «демократизм сербских богомилов», которые, «будучи проникнуты духом сурового аскетизма и строгой, умеренной жизни, являлись естественными противниками роскоши и блеска» [11, т. 1, с. 368]. Славист отметил социальное содержание движения, говоря о том, что конфликт короля Стефана Немани и богомилов был неизбежен в силу того, что последние не принимали «духа и идей» Византии, под чьим влиянием был весь Балканский регион. Богомилы были подвергнуты гонениям, их книги уничтожены, но разгром народной оппозиции не сделал Сербское государство сильнее. По словам ученого, «придворный режим сербских кралей воспитывал эгоистов, бесхарактерных льстецов и хитрецов» [11, т. 1, с. 403]. Это и стало одной из главных причин упадка и гибели державы Неманичей, в которой «высшие сословия были слишком отчуждены от народа» [11, т. 1, с. 402, 403]. Критически оценивая итоги правления феодальной элиты, Ровинский заключал, что она не смогла преодолеть «свои узко-эгоистические инстинкты»; «это измельчавшее поколение поело само себя, и туркам оставалось только добивать его» [11, т. 1, с. 404]. Территория Зеты, раньше весьма обширная, становилась под натиском завоевателей все меньше и в конце концов ограничилась небольшим районом с центром в местечке Обод, где правил в 1470-1490 гг. местный феодал Иван Црноевич (у П.А. Ровинского - Черноевич, или Иванбег). Туда же в 1484 г. переместилась резиденция зетского митрополита. В 1516 г. сын Иванбега, Георгий, уехал в Венецию, на этом закончилась история сербского светского феодального государства.
П.А. Ровинский считал, что какое-то время в бывшей Зете еще сохранялись феодальные отношения. Но постепенно на смену им пришел совсем другой уклад общественной жизни, просуществовавший с начала XVI в. по 1851 г. Второй период черногорской истории славист называл теократическим. Именно тогда, по его мнению, началась собственно черногорская история с ее уникальным племенным строем и не менее уникальным главенством православных митрополитов в маленьком, изолированном от внешнего мира обществе, не желающем признавать себя составной частью Османской империи. Феодальные экономические отношения, не очень-то укоренившиеся в этих горных местах, постепенно исчезли бесследно. Сложился (или восстановился) племенной строй, в котором основными хозяйственными единицами становились братства и роды, а военными и позже административными - племена. Место феодальной собственности заняла родовая, или общинная, собственность. Конечно, отдельная семья владела определенным личным имуществом и отдельными участками земли, но основой социально-экономических отношений стали племенные земли. Отныне каждый черногорец становился неразрывной частью родового коллектива и не мог существовать вне рода и племени: «Само собой разумеется, что обида, нанесенная одному из членов племени, считается обидой целому племени и, наоборот, за обиду, совершенную одним из его членов, целое племя является ответчиком» [11, т. I, ч.1, с. 141]. Только так можно было выжить, не погибнуть от голода в условиях почти полной изоляции от других народов, со скудными природными ресурсами, которыми располагала Черногория в XVI-XVII вв.
Племенному строю, по мнению Ровинского, больше всего соответствовало отсутствие светского государства и наличие только власти митрополитов. «Владыки управляли народом не физической силой, а чисто моральным влиянием, и не силой собственно, а убеждением и молитвой. У них не было своего Я, а во всем был авторитет только веры и церкви... Это было какое-то духовное братство», - писал он [11, т. 1, с. 472]. Славист был убежден: теократическое управление привело к тому, что «сгладились сословные различия и восстановлены права народа как главного фактора политической и общественной жизни, постепенно утраченные им под влиянием феодальных порядков.» [11, т. 1, с. 473]. Более того, исследователь делал вывод, что теократия способствовала сохранению национальной самобытности, самоидентификации особого славянского этноса: «Это была единственная форма, которой обеспечилась
индивидуальность черногорского народа, его национальность и вера; потому что измени он тому или другому, ему предстояла участь сделаться безличной единицей в массе населения Турецкой империи или Венецианской республики., и с ним вместе не было бы уже главного инициатора в деле освобождения остальных частей сербского народа.» [11, т. 1, с. 472, 473]. Таким образом, историческое значение черногорской теократии, по мнению Ровинского, невозможно переоценить, это было феноменальное сочетание двух необычных для Европы Нового времени компонентов
- племенного уклада и управления от лица церкви.
Именно поэтому Османская империя так и не смогла покорить черногорцев. «По отношению к Турции нет ровно никаких документов, которыми бы доказывалось подчинение ей Черногории. Правда, турки не раз побеждали черногорцев, проникали внутрь Черногории и, собрав дань (харач), удалялись. Одна победа, однако, не решает судьбы страны; черногорцы одерживали над турками еще более блестящие победы, например, на Царевом-лазе и при Крусах; но нужно иметь силу, чтобы удержать страну за собой; а у турок этой силы не хватало, и потому они всякий раз торопились убраться с Цетинья по добру по здорову, опасаясь в противном случае погибнуть», - писал славист [11, т. 1, с. 332].
Ученый снова и снова настаивал на независимости Черногории в прошлом, считая, что именно в ней находили убежище все, кто не мирился с властью турок. Он был убежден, что своеобразие черногорской истории в том и заключалось, что «вся прошлая ее жизнь, сложилась под влиянием вечной войны, которая при том не представляла явления случайного и ненормального, а входила в обыденную жизнь черногорца и составляла для него занятие, как всякое другое, как земледелие, скотоводство или охота. Война наложила свою печать и на тип черногорца; под ее влиянием воспитались его добродетели и пороки, сложился весь характер, в котором многое поймете и оцените, только изучивши его военную деятельность. Война имела влияние на привычки и даже на мировоззрение черногорца; в ней же проявляется и его народный гений» [11, т. 21, с. III]. Исследователь ставил перед коллегами вопрос: разве можно было бы говорить об уникальности черногорской истории, не будь это сообщество «островком славянской свободы», не признавшим иноземного господства? В современной историографии этот спорный вопрос решен иначе, чем у П.А. Ровинского. Сегодня никто не ставит под сомнение факт вхождения черногорских земель в состав Османской империи в XVII -первой половине XIX в. Вместе с тем историки признают, что племенная жизнь черногорцев протекала настолько изолированно от турецкой администрации, что часто связи империи и отдаленного региона распадались. То есть автономия черногорских племен стала реальностью задолго до того, как эту проблему начала обсуждать европейская дипломатия.
Момент зарождения и становления теократического правления описан исследователем довольно мрачно: отсутствие государственной власти, упадок прежней феодальной системы породили общественные и имущественные конфликты, беззаконие, насилие сильных над слабыми; «.на защиту обиженных должно было восстать племя, а внутри племени род и, наконец, братства. Возникли междуусобия, мирить и разбирать которые владыке было трудно, потому что он сразу не мог иметь в народе никакого авторитета» [11, т. 1, с. 495]. Вообще славист признавал, что надежных материалов для восстановления этой эпохи у историков почти нет, только народные песни и предания в какой-то мере сохранили и передали атмосферу того времени. Более наполненной событиями становится черногорская история в 1697-1735 гг., когда митрополитом был Данило Петрович. Этот незаурядный руководитель сумел сплотить охваченные междоусобицами племена, направив их гнев против «злейшего внутреннего врага» - так называемых потурченцев, тех, кто принял ислам. Случилась черногорская «Варфоломеевская ночь»: накануне Рождества 1702 г. все сторонники ислама по призыву владыки были перебиты. Как ни жестоко это звучит, но именно с таких карательных мер началось сплочение черногорских племен в единый общественный организм, способный к эффективному решению внутренних проблем и самозащите от внешних угроз. Митрополит «созывает скупщину для установления порядка и управления всей Черногории, на которой и учреждается губернаторство, высшая политическая власть, и в помощь к ней в каждом племени назначаются сердари, а по селам или по общинам - кнези, или сельские старшины» [11, т. 1, с. 527]. Можно согласиться с Ровинским в том, что мероприятия владыки Данилы положили начало тому процессу, благодаря которому черногорцы, спустя два века, снова обретут государственность. На время правления Данилы пришлось еще одно, исключительно важное с точки зрения слависта событие. В 1711 г. в Черногорию прибыл гонец от русского императора Петра I, с грамотой и деньгами. Он призвал начать антитурецкое восстание и тем самым помочь православному царю в деле освобождения христиан от иноверцев. Митрополит Данило отозвался на призыв, черногорцы совершили несколько нападений, но реакция турок была жесткой, карательная экспедиция заставила владыку бежать в Россию в 1715 г. Получив там щедрую материальную помощь и дипломатическую поддержку, Данило вернулся на родину и продолжил дело сплочения черногорского общества. В целом, анализируя черногорскую историю, Ровинский неоднократно возвращался к теме русско-черногорских связей, отводя им особое место. Он точно ухватил суть этих отношений. Помощь России стала дополнительным и жизненно важным фактором возрождения черногорской государственности.
Но процесс возрождения государства не был плавным и поступательным. Преемник Данилы владыка Савва не смог сохранить зарождавшийся порядок. «Племена опять вскочили одно на другое; кровавая месть заступила решения судом; начались всюду воровство и грабежи; никто не чувствовал себя безопасным; а владыка в это время весь предавался исключительно монастырю и церквам.», - так описывал славист время, наступившее после смерти первого черногорского реформатора Данилы [11, т. 1, с. 546]. И тут произошли исключительно важные с точки зрения историка события: черногорцы, нуждаясь в сильном руководителе и не видя таких способностей у тогдашнего главы церкви, избирают ему помощника, соправителя, второго владыку Василия (1750-1766 гг.), который смог продолжить дело Данилы. Снова стали работать выборные губернаторы (гувернадуры), воеводы (сердари), старосты (кнези). К несчастью, Василий вскоре умер, опять началось безвременье и неразбериха. В этот момент в Черногории появляется человек, выдающий себя за русского царя Петра III, некий Степан Малый. Народ поверил самозванцу, который с 1767 по 1773 г. руководил черногорцами, пока не погиб от руки наемного убийцы. Ровинский, убежденный в неповторимости черногорской истории, мотором которой были племенные институты и власть митрополитов, считал появление самозванца досадным недоразумением, причинившим вред народу. Он утверждал, что Степан Малый подорвал авторитет церковных вождей, «увлекал Черногорию в бездну» [11, т. 1, с. 576]. Однако такая оценка не очень объективна. Современные исследователи, напротив, считают, что самозванец продолжил внутреннюю политику владыки Данилы [7].
Последней ступенью в развитии черногорской теократии Ровинский назвал правление Петра I Негоша (1782-1830 гг.) из рода Петровичей. Воззрения митрополита Петра I на то, как следует управлять народом, славист нарочито противопоставлял приемам Степана Малого. Если самозванец пытался ввести в стране смертную казнь, то митрополит Петр I «без всяких крутых мер и без малейшего насилия достиг полного умиротворения страны во всех ее частях и обеспечил ее поднятием народного духа настолько, что внешний неприятель не мог найти себе ни в ком помощи, и что по первому призыву все было готово подняться на защиту своей земли с решимостью скорее погибнуть, чем признать над собой чужое господство», - писал он [11, т. 1, с. 596]. Правление митрополита Петра I было отмечено крупными военными победами над турками и проведением активной внешней политики, когда Черногория старалась контактировать с различными странами Европы и извлекать пользу даже из тех событий, которые воспринимались
современниками как катастрофа. Митрополит Петр не побоялся вступить в контакты с революционной Францией, отбросив личные и «народно-религиозные симпатии». Владыка постарался определить место своей страны в Европе в тот переломный момент, когда «оказались подкопанными основы веры и государства, когда колебались и падали троны, теряли самобытность целые государства; когда все народы пришли в какое-то брожение» [11, т. 1, с. 595]. Ровинский был убежден, что как раз во время правления Петра I Негоша сформировалось национальное самосознание черногорцев, основой которого стало стремление к свободе под флагом православия. «За честный крест! - вот единственный клич черногорца, при котором всякий восстает и летит в бой, забывая дом, детей и все, что ему дорого»; «Это был единственный лозунг, перед которым исчезали всякие различия рода или племени, перед которым стихала всякая вражда и даже родовая месть», - заключал исследователь [11, т. 1, с. 650, 651]. Прав был Ровинский или нет в своих оценках личности Петра I Негоша, но он не ошибся в одном: ясно увидел момент рождения черногорской нации с ее особым менталитетом, неповторимыми чертами и характеристиками, которые будут постоянно привлекать внимание Европы и станут предметом особого научного интереса.
Исследователь полагал, что черногорская теократия полностью выполнила предназначенную ей историческую миссию уже при Петре I Негоше. Она стала образцом народовластия в лучшем проявлении, когда правители и народ составляли единое целое. «Личность черногорского владыки, в одно и то же время представителя церкви и государства, так тесно связана с народом, что в истории Черногории они неразделимы. Владыки в полном смысле представители своего народа или, вернее сказать, его лучших стремлений и идеалов, потому что являются его избранниками», -утверждал Ровинский [11, т. 1, с. 640]. Такая гармония власти и общества, с его точки зрения, родила феноменальное устройство, превосходившее демократизмом даже известные республиканские образцы. Ученый предлагал читателям сравнить устройство Венеции и Дубровника с укладом жизни черногорцев. Он подчеркнул, что эти «республики исключительно торгово-аристократические, в которых управляли и обладали только богатые и знатные горожане.; масса же населения не только была устранена от участия в управлении, но и вообще не была равноправна с управляющими классами». Другое дело Черногория, в которой «не было ни торговцев, ни аристократии, ни землевладельцев, которые обрабатывали бы свои земли чужим, притом даровым трудом; в ней же был только пастух и земледелец по занятию, а по званию вечный воин, и в том не было различия между первым, начиная с владыки, и последним: последнего, впрочем, и не было, попадал в последние только трус или вообще негодный человек.» [11, т. 1, с. 682]. Ровинский был твердо убежден, что подлинное общественное равенство отличало Черногорию от соседних государств, что в ее строе было «больше. естественной законности и правды» [там же].
Поскольку свою миссию теократия выполнила в первой половине XIX в., не просто спасла черногорцев от порабощения, но сформировала их национальный характер, то она, по мнению ученого, должна была уступить место другим, более современным формам общественно-политической жизни. Случилось это, как полагал славист, в 30-50 годы XIX в., когда правил последний митрополит из дома Петровичей, знаменитый славянский поэт Петр II Негош (1830-1851 гг.). Эпоху Петра II Ровинский считал особенной, переломной, поэтому выделил ее как тему самостоятельного исследования. В монографии он дал только общие оценки личности и делам Петра II, а скрупулезный анализ творческого наследия Негоша и его политической деятельности мы находим в цикле специальных статей о Петре II [9]. Славист отмечал, что митрополит Петр II «не имел расположения к духовному званию», однако стал «замечательным государственным человеком, который и дал Черногории первый облик светского государства» [11, т. 3, с. 9]. Это проявилось в учреждении особого органа - Правительствующего совета (Ровинский назвал его сенатом. - В.Х.), состоявшего из представителей всех племен; в создании по всей стране административных подразделений, во главе которых назначались начальники округов; введении невысокого налога с каждого двора. Особое отношение было теперь к племенным вождям, отныне владыка лично утверждал их кандидатуры, от предводителей племен теперь требовалось «сообразовываться с духом и намерениями высшего правительства». В общем, как утверждал Ровинский, Петр II подготовил почву для введения светского правления, что и осуществил его наследник, племянник Данило Петрович, ставший не митрополитом, а князем в 1852 г.
Начался третий период черногорской истории, освещенный славистом в последнем томе монографии, а также во многих публикациях, помещенных в общественно-политических и научных журналах [10,12, 13]. Описывая события второй половины XIX-начала ХХ в., П.А.Ровинский не всегда делал аналитические заключения, считая, что еще не наступило время давать оценку. Но и назвать его простым хронистом новой истории нельзя. Позиция автора в отношении тех перемен, которые наступили в Черногории после провозглашения ее княжеством, сформулирована предельно ясно и четко. При дворе первого князя Данилы (1852-1860 гг.) довольно быстро «устанавливается этикет. во французском духе, который нисколько не гармонирует со всем окружающим его и служит единственно для выделения из народа, что и достигается; а потом превращается в отчуждение от народа, позже получившее свое полнейшее развитие», -писал ученый [11, т. 3, с. 38]. Второй и последний светский правитель Никола (1860-1918 гг.) пошел дальше своего предшественника и ввел такие строгие порядки, что большинство исследователей рубежа XIX-ХХ вв. стали называть черногорскую монархию автократией. Ровинский с сожалением отмечал, что установление режима неограниченной личной власти князя Николы не сопровождалось должными мероприятиями, необходимыми для хозяйственного подъема страны, много десятилетий воевавшей и не успевшей пойти по пути экономического прогресса. Стартовый уровень черногорской экономики к моменту введения светского правления и позже, когда в 1878 г. состоялось международное признание, был необычайно низким. Сельское хозяйство было рутинным и почти натуральным: «Черногорец продолжает пахать ралом (род сохи), каким пахали его самые отдаленные предки; в скотоводстве также нет никаких новых успехов: порода скота не улучшается, молочное хозяйство ведется первобытными способами...», - констатировал исследователь [11, т. 3, с. 63]. Такая же неутешительная картина наблюдалась в различных ремеслах, в промышленности, торговле: «О какой-либо индустрии нет и помина; даже низшая ее степень ремесло всецело находится в руках иностранцев, и как на
причину этого указывают на вкоренившееся в черногорском народе презрение к нему, воспитанное, конечно, его вечно военным положением» [11, т. 3, с. 64].
П.А. Ровинский неоднократно возвращался к проблеме преодоления черногорским народом экономической отсталости, доставшейся в наследство от боевого прошлого, подчеркивая, что для ее решения нужны два фактора. Первый - народ должен изменить свое отношение к мирному труду. Ученый постоянно писал о том, что некоторая леность и пренебрежительное отношение к таким мирным профессиям, как рабочий, ремесленник, торговец, свойственное «вечным воинам» черногорцам, влечет за собой упадок в экономике и неконкурентоспособность по сравнению с соседними народами. С горечью славист отмечал, что любой черногорец в новой жизни предпочтет самую низкооплачиваемую и ненужную чиновничью должность, самый невысокий военный чин стабильной работе и заработку в хозяйственной сфере. Неумением и нежеланием зарабатывать на жизнь повседневным трудом черногорцы усугубляли и без того тяжелое материальное положение своей страны.
Второй фактор, необходимый для успешной интеграции молодого княжества в общеевропейскую экономическую и общественную жизнь, - это эффективная социально-экономическая и финансовая политика государства. Однако именно хозяйственная политика черногорских властей, по мнению Ровинского, была слабым местом в работе княжеской администрации. Единственным успехом в этой сфере стало быстрое строительство шоссейных дорог, которых раньше в стране не было. Остальные экономические начинания черногорской монархии славист характеризовал как непоследовательные. Он осуждал правительство за то, что последнее «не тратилось ни на какие предприятия для поднятия производительности страны», а искало легкие пути для новых поступлений в казну. Например, было решено «эксплуатировать природные богатства. Но, не имея ни необходимых для того знания и капитала, а в то же время общее нерасположение к приобретению того и другого путем науки и разумного распоряжения народными средствами, оно старалось привлечь силы из-за границы, чтобы без хлопот чужими руками извлекать предполагаемые доходы» [11, т. 3, с. 80]. Итальянским компаниям были продана табачная монополия и дана концессия на разработку лесов. Но итальянцы вели предпринимательскую деятельность таким образом, чтобы с минимальными затратами получить максимальную прибыль, что обернулось эксплуатацией черногорцев. Простой народ страдал от жадности итальянских капиталистов и даже пытался возмущаться. А правительство через какое-то время убедилось, что договоры с иностранными партнерами составлены на редкость плохо. От столь неудачных шагов не приходилось ожидать существенных прибылей. Такой же непродуманной Ровинский считал торговую и таможенную политику черногорских властей, сводившуюся к чрезмерным поборам. Особенно остро он критиковал финансовые и налоговые мероприятия черногорского двора, которые откровенно называл «хищническими». Ученого изумляло то, что долгое время не было государственного бюджета, «расходовалась вся наличность, причем иногда не доставало на своевременную уплату жалования чиновникам, и вообще приход с расходом не сходился, вследствие чего делались займы» [11, т. 3, с. 65]. Следствием такой некомпетентной политики стали «поголовная задолженность», а затем и «окончательная несостоятельность» княжества. «Отсюда проистекал застой во всех отраслях народной жизни» [там же].
Центральное место в последнем томе монографии «Черногория в ее прошлом и настоящем» заняли вопросы общественно-политического развития княжества в последней трети XIX-начале ХХ в. Ученый особое внимание уделил теме становления государственных институтов, анализируя эволюцию черногорской монархии, которая за короткий по историческим меркам срок превратилась из автократической в конституционную. Политический режим, сложившийся после превращения Черногории в светское княжество, Ровинский противопоставлял прежнему народовластию. Во-первых, он отметил неограниченную законодательную власть монарха, установившуюся после 1852 г.: князь «имел прерогативу нарушить старый основной закон страны и ограничить его действие» по своему усмотрению. Во-вторых, светская администрация «носила суровый военный характер», а население, по сути, превращено в войско. В-третьих, произошла чрезмерная бюрократизация монархии: «. в Черногории, как и в других деспотических государствах, возникает средостение, которое составляет бюрократия, пустившая при том слишком глубокие корни и тормозящая развитие народа. Эта сила, получившая развитие, несоответственное малым размерам Черногории, подавляет в ней всякую самостоятельность. Ее влияние не ограничивается сферой чисто государственной жизни, но душит общественную жизнь и сказывается даже на жизни частных людей» [11, т. 3, с. 73]. Наконец, славист заявил, что «на развалинах патриархального быта водворяется канцелярщина» и что «полное обезличение народа» пагубно повлияло на само правительство, где «совершалось что-то недоброе, участились хищения и растраты казенных сумм», то есть возникла проблема коррупции, ранее неведомая черногорцам.
Князь и его окружение пытались усовершенствовать методы руководства страной, с 1902 г. проводились мероприятия, целью которых было создание новых, более современных и действенных управленческих структур, учреждались новые министерства, перестраивалась работа местных органов. Однако Ровинский и в этих начинаниях заметил негативные последствия. Он обратил внимание на то, что результатом реформ было установление строгого контроля государства над городскими и сельскими общинами, что означало ослабление этих «единственных остатков народной автономии». По новым законам роль сельской общины была сведена к исполнению «мелких общественно-полицейских функций», «а городская община с председателем, назначаемым князем и облеченным большой властью над выборными членами, превратилась в канцелярию министерства внутренних дел» [11, т. 3, с. 78]. П.А. Ровинский не видел пользы в таком безграничном подчинении исторически сложившихся институтов самоуправления органам государственной власти. Самым значимым и в какой-то мере неожиданным для черногорцев политическим событием стало введение князем Николой в 1905 г. конституции. Ученый полагал, что превращение Черногории в конституционную монархию было связано не столько с внутренними процессами, шедшими в государстве, сколько с событиями в России, где под давлением революционных масс Николай II объявил о даровании гражданских свобод, а чуть позже - Основных государственных законов [11, т. 3, с. 99]. У Ровинского сложилось двойственное отношение к столь радикальным переменам в Черногорском княжестве. С одной стороны, он сообщал о том, что за образец черногорской конституции
были взяты «сербские конституции 1869, 1889 и 1893 гг., составленные в моменты, наиболее благоприятные для народной свободы», то есть основу нового образа правления составляли передовые либеральные законодательные акты. С другой стороны, октроированная черногорская конституция была формальной, она по существу не ограничила всесилие монарха и не вернула народу тех прав, какими он располагал при патриархальном племенном строе. «Что касается массы населения, простых черногорцев, то они отнеслись к конституции совершенно равнодушно. И мне приходилось слышать от многих: «К чему нам какая-то конституция? Дай мне справедливый суд, не души меня бесконечными поборами и повинностями, не оскорбляй меня на каждом шагу, дай мне мое, дай мне хоть дома быть полным хозяином, а не вечно подчиненным начальству, от которого не можешь никуда уйти; и больше мне ничего не надо», - писал исследователь [11, т. 3, с. 134]. Однако в целом, обращаясь к новейшим событиям черногорской истории, описывая работу первого парламента - Скупщины, появление политической оппозиции и рождение новой прессы, проведение первой политической демонстрации в столице княжества Цетиньи, Ровинский старался не навязывать читателям свою точку зрения. Он пошел по пути предоставления россиянам самой обширной информации о Черногории начала ХХ в., подробно излагал содержание новых законов княжества, повестку дня работы парламента и т.д., но не торопился с выводами. Несомненно, исследователю удалось найти правильный подход к освещению самых трудных для любого историка текущих процессов и событий. С одной стороны, Ровинский не отказался от своих убеждений и собственного взгляда на черногорскую историю. С другой - давал читателям возможность, опираясь на исчерпывающие сведения, данные славистом в его трудах, самостоятельно судить о том, как складывается судьба черногорского народа и государства в новых исторических условиях.
Подводя итоги, хотелось бы отметить, что взгляды П.А. Ровинского на черногорскую историю стоят особняком в русской славистике. Они имеют ярко выраженный демократический характер. В отличие от большинства российских историков XIX в., уделявших главное внимание государству и монархам, Ровинский в центр своих научных интересов поставил народные массы, их общественную и духовную жизнь. Г осударственные институты и правители оценивались им с точки зрения положительного или отрицательного влияния на состояние народа. Феодальное государство, отказавшее народу в праве на свободу мысли, что проявилось в преследовании богомилов - демократической ереси, было обречено на гибель и завоевание. Если для всех народов Балканского полуострова на смену собственному феодальному государству пришло чужое, наступила многовековая история турецкого господства, то в одном регионе, в землях, которые со временем стали называться Черногорией, история пошла по другому сценарию. Здесь сложился уникальный общественный уклад, возродился и стал
определяющим племенной строй, в котором преобладала общественная собственность и утвердилось социальное равенство. При всех недостатках этого строя, для которого характерны междоусобицы и кровная месть, он оказался исторически необходимым и оправданным. Он помог черногорцам выжить в крайне тяжелых условиях постоянных военных конфликтов, изоляции и нищеты. Племенной порядок сформировал особый менталитет, основанный на непокорности любому завоевателю, готовности умереть за свободу и терпеть во имя нее любые лишения. По мнению Ровинского, каждый черногорец ощущал себя ответственным за судьбу своего отечества, рода, братства, племени, вершил историю.
Этот уникальный племенной уклад сочетался с особенной формой управления, которую славист называл теократией, но вкладывал в это слово не общепринятый смысл. Под черногорской теократией он имел в виду единение народа и главы черногорской православной церкви. Черногорские владыки сосредоточили в своих руках не только духовную, но и земную власть. Митрополит, как избранник и лидер народа, должен был выполнять те функции, которые в других странах выполняли монархи. Он клал конец распрям и обеспечивал общественный порядок, не допускал отхода от православия, ставшего символом и гарантом национальной самобытности, «отличности» от поработителей. Владыка вел свой народ на войну и не боялся кровопролития во имя свободы. Наконец, исследователь подчеркнул, что именно митрополиты целенаправленно возрождали институты публичной власти. Благодаря этим мероприятиям Черногория смогла перейти к общепринятому светскому правлению, превратиться в княжество в середине XIX в. Признавая введение светского правления прогрессивным и жизненно важным фактором развития черногорского народа, П.А. Ровинский все же считал необходимым сравнить демократические порядки эпохи владык с установившимися в светском государстве новыми правилами общественной жизни. Сравнение оказалось не в пользу монархии.
Ученый рисовал картину черногорской жизни начала ХХ в. далекой от идеалов прошлого. Абсолютная власть монарха, засилье бюрократии, строгий контроль государства над органами самоуправления сочетались с неэффективной социально-экономической политикой и спорными начинаниями в деле государственного строительства. Ровинский деликатно подводил читателей к выводу о том, что залогом дальнейшего успешного развития Черногории является восстановление прав народа в полном объеме, возвращение массам той активной роли, которую они играли в прежние времена. Народная свобода и самостоятельность, не формальная, а подлинная демократия были, по его мнению, главным фактором исторического прогресса. Отстаивая этот демократический идеал, ученый в исторических изысканиях иногда грешил против фактов, может быть, неоправданно акцентировал внимание на одних обстоятельствах и недооценивал другие, не хотел замечать то, что опровергало его концепцию. Но это не было подтасовкой или фальсификацией, это трудно назвать даже натяжкой. Это было особенное видение истории. С ним можно соглашаться или нет, но нельзя не отдать должное цельности натуры и убежденности исследователя, верившего в то, что возможна общественная справедливость, что в прошлом находятся образцы подлинной свободы и равенства.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Александров А. Материалы и некоторые исследования по истории Черногорья. Казань, 1897. 139 с.
2. Вукичевич М.М. П.А. Ровинский и сербы // Изв. Императорского Рос. географ. о-ва, 1916. Т. 25, вып. 7. С. 515-541.
3. Ковалевский Е.П. Четыре месяца в Черногории. СПб., 1841. 153 с.
4. Лавров П.А. Разбор труда П.А.Ровинского «Черногория в ее прошлом и настоящем», т. 1 и т. 2, ч. 1 и 2, представленного на соискание премии профессора Котляревского. СПб., 1906. 106 с.
5. Макушев В.В. Материалы для истории дипломатических сношений России с Рагузской республикой. Из истории внешних сношений Рагузской республики. М., 1869. 178 с.
6. Макушев В.В. Самозванец Степан Малый. По актам Венецианского архива // Рус. вестн. 1869. № 7-9.
7. Мыльников А.С. Искушение чудом: «Русский принц», его прототипы и двойники- самозванцы. Л.: Наука, 1991. 266 с.
8. Попов А. Путешествие в Черногорию. СПб., 1847. 306 с.
9. Ровинский П.А. Петр II (Раде) Петрович Негош, владыка черногорский 1830-1851. СПб., 1889. 238 с.
10. Ровинский П.А. Реформы в Черногории // Славянские изв. 1903. № 2, 3; 1904. № 4-8. (Подписано псевдонимом Р-ц).
11. Ровинский П.А. Черногория в ее прошлом и настоящем: в 3 т., 6 кн. СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1888-1915.
12. Ровинский П.А. Черногорская автократия и конституция // Славянские изв. 1906. № 6, 7; 1907. № 1-8. (Подписано псевдонимом Р-ц).
13. Ровински П.А. Црна Гора у прошлости и садашшости. Цетише: Издавачки центар «Цетише»; Централна народна библиотека «Ъур^е Црно]евиЙ»; Зорана Степановича Ср. Карловци, Нови Сад, 1994. Т. 1-4.
14. Руварац И. MontenegIІna. Прилошци исторще Црне Горе. Сремски Карловци, 1898. 272 с.
