CC BY
41
ЛЕКСИКОН КУЛЬТУРОЛОГИИ
Г.Н. Храповицкая ОТСТУПНИКИ И ОТСТУПНИЧЕСТВО
Аннотация. В статье рассматриваются понятия «отступник» и «отступничество». Автор отмечает неоднозначность их толкования различными авторами, анализирует это явление на историческом и литературном материале, показывает, как менялось восприятие отступничества в различные эпохи.
Ключевые слова: отступник; отступничество; законы нравственности.
Понятия относятся к области этики, политики, идеологии, религии и не имеют однозначного толкования. В. Даль считал глагол «отступать» синонимом «ослушиваться», «своевольничать» и приводил пример: «Отступать от веры, отпадать, изменять ей». «Отступный человек - лживый, ненадежный; вероотступный». «Отступник укорно: отпадший, отвергшийся, отступивший от кого или чего, отметчик, изменник, предатель». Толкование слова «отступник» дается с пометой «укорно» и последнее из его значений -«предатель»1. Толковый словарь В. Даля (1867), отражающий мировосприятие человека XIX в., дает скорее отрицательную характеристику словам «отступать» и «отступник». Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова (1992) изменяет акценты: «отступать» - отказаться от своих намерений и планов, «перестать придерживаться чего-либо»; «отступник» - «человек, к-рый отступил, отступает от своих прежних убеждений, принципов, идеалов»2. Отсутствие коннотативного элемента и помета «устаревшее» свидетельствуют, что время, когда слово активно использовалось в идеологических битвах, прошло. В четырехтомном Словаре рус-
ского языка под общей редакцией А.П. Евгеньева еще более снижается отрицательная коннотация, хотя все же присутствует: «отступник» - это «тот, кто изменил прежним убеждениям». Как устаревшее дается - «тот, кто отступился, отказался от чего-то». Пример из Пушкина практически снимает даже оттенок отрицательной коннотации: «Отступник света, друг природы». Суждение Добролюбова: «Тогда он сделался бы отступником от теории искусства для искусства»3.
В переводах слова «отступник» на английский, немецкий, французский, норвежский языки также нет отрицательной коннотации. В Большом англо-русском словаре под ред. И.Р. Гальпериной и Э.М. Медниковой (1987) apostate («отступник», «изменник», «вероотступник», «ренегат») дается с пометой «книжн.». Второе значение recanter (от глагола recant) тоже с пометой «книжн.» вместе с «отрекаться», «отказываться от своих заблуждений, своего мнения», «публично каяться в своих заблуждениях», добавляет -или «ошибках»4. Большой немецко-русский словарь (1969) дает не нуждающееся в комментариях отрицательное значение слова «der Abtrünnige» - «ренегат», «отщепенец», «изменник»5. В Русско-немецком словаре (1978) значение русского слова «отступник» передается без коннотации словом «der Abtrünnige», хотя оно отнюдь не стало равнозначно слову «der Verräter» («предатель»)6. Русско-французский словарь дает два слова renégat и apostat без комментариев7. Новый французско-русский словарь apostasie переводит как «отступничество», «вероотступничество», «ренегатство», «снятие с себя духовного сана»8.
Русско-норвежский словарь дает два обозначения: apostat и frafall без комментариев9. Новый большой русско-норвежский словарь толкует apostat как (веро)отступник, тем самым подчеркивая употребление слова прежде всего в религиозной терминологии, а уже затем и более расширительно. Второе frafall переводится как «отступничество», «ренегатство». Пример дается очень важный для нашего рассуждения: «отступничество императора Юлиана от христианства»10.
В христианских странах Европы до конца XIX в. грозное слово «отступник» на всех языках возникало в центре пересечения религиозных и научных споров. Не случайно оно переводилось в основном как «вероотступник» или «еретик». На костры инквизиции на более раннем этапе попадали именно они, хотя не все были
действительно отступниками от христианской веры. История сохранила наиболее громкие имена: Юлиан Отступник, Ян Гус, Джордано Бруно, Галилео Галилей, Коперник. В России - патриарх Никон, боярыня Морозова, Радищев, Новиков, Герцен, Л. Толстой, А. Сахаров, А. Солженицын... Мудрый и иронический поэт Беранже вводит еще одно слово - безумец, близкое по смыслу к «отступнику», всегда уходящему с проторенных дорог и ищущему новое, содержащее в себе самом новые идеи. Здесь интересно его стихотворение Les fous («Безумцы»), которое М. Горький дает читать актеру в пьесе «На дне».
Qui découvrit un nouveau monde ? Un fou qu'on raillait en tout lieu. Sur la croix, que son sang inonde , Un fou qui meurt nous lègue un Dieu. Si demain, oubliant d'éclore, Le jour manquait, eh bien, demain Quelque fou trouverait encore Un flambeau pour le genre humain.
По безумным блуждая дорогам, Нам безумец открыл Новый Свет; Нам безумец дал Новый Завет -Ибо этот безумец был Богом. Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло -Завтра ж целый бы мир осветила Мысль безумца какого-нибудь!11
Курочкин как всегда несколько изменяет акценты и усиливает нужное ему звучание: от того, кто ищет Новый свет, он переходит к Богу, который своей жертвой - пролив кровь на кресте, дал людям новую веру. Сближает «Безумца» Беранже с отступниками то, что они, отрекаясь от устаревшей традиции, рождают новую мысль. Она осветит землю, если Солнце однажды погаснет.
Все отступники (безумцы?) - личности сильные, страстные, несгибаемые, прокладывавшие новые пути. Их «отступничество» было утверждением, часто ценой собственной жизни, новых воззрений, отстаиванием свободы личности и свободы совести. «Изменниками» и «предателями» их называли идейные противники и покорная им толпа. Такой отступник становился в сообществе инакомыслящих действительно «отщепенцем», человеком «ненадежным». Он лицемер, нечестивец с точки зрения традиционалистов, но он носитель нового свободного сознания - с позиций их противников.
Слово не было однозначным. Особую актуальность неприятие отступничества приобрело еще до Рождества Христова, во времена пророков Израиля, когда, как писал А. Мень12, проповедь
Моисея приобрела черты мировой универсальной религии, в которой немалую роль играла идея социальной справедливости, человечности, добра и правды. Поэтому, отмечал А. Мень, на стыке двух религий возникала нетерпимость в отношении к отступникам. Отступник мыслился человеком, лишенным нравственного начала, не признающим высшие духовные ценности. «Отступничеству» как явлению абсолютно негативному противопоставлялось «обращение» как проявление качеств позитивных. В истории христианской религии первым отступником, по существу, был апостол Павел (с ним связан фразеологизм «превращение Савла в Павла»): Савл являлся членом секты фарисеев, возглавлял борьбу против апостолов Христа. Но на пути в Дамаск чудесный свет лишил его зрения, он воспринял учение Христа, а прозрев, изменил свое имя на «Павел» и стал ревностно проповедовать христианскую веру. Такой переход называется не «отступничеством», а «обращением», «обращением» же считается переход евангелиста Луки от иудейской веры к христианской. И Павел, и Лука стали обращенными в тот период, когда их отступничество от традиционной веры грозило им гибелью, как и тем, против кого в начале своего пути выступал Павел (Савл). Это были незаурядные личности: Павел жил в Тирсе, известном образованностью своих граждан, сам стал учеником законоучителя Гамалиила; Луку он называл «врачом возлюбленным», известно, что он был живописцем и ему принадлежат изображения Иисуса Христа и Божией Матери. Эти «отступники» - «обращенные» входили в когорту просвещеннейших и талантливейших людей своего времени. Даль толкует глагол «обращать» следующим образом: «Обращать - кого к чему, вот что, склонять, убедить и заставить принять что, поверить чему. Обратить кого в христианство... на путь истины»13. В толковом словаре русского языка слово «обращение» утрачивает идеологический смысл, но его оттенок сохраняется в толковании глагола: «Обратить - кого к чему, во что, убедить и заставить принять что, поверить чему». При этом дается помета «книжн». Так это слово, не утрачивая идеологической актуальности, «отрывается» от идеи предательства.
Имеет место отказ от прежних убеждений, но отступник, если он не предатель, как Иуда, всегда имеет свои убеждения, во имя которых он порывает с прошлым; обращенный принимает
верования того, в чей стан он переходит, обретая истину в прежде чуждом.
Обращенный может оказаться в кругу единомышленников, отступник обречен чаще всего на одиночество, окружен противниками. Обретение нового взгляда на мир, способность вынести трагическое одиночество и противостоять толпе и традиции привлекали внимание в большей степени к отступникам, а не к обращенным.
Есть еще один тип отступников-бунтарей: это Князь тьмы, Сатана, которого иногда именуют Люцифером (Светоносцем). Он прославлен в тот период, когда общество отрекается от устоявшихся догм. В литературе это «Люцифер» Й. ван ден Вондела (1641), Сатана из «Потерянного рая» Мильтона (1667), Люцифер из байроновского «Каина» (1821), Лучафэрул М. Эминеску (1883). Это и «Демоны» Пушкина (1823) и Лермонтова (1838). Демоны -особая категория существ: так назывались в Греции боги, не имеющие собственных имен, или герои. Они всегда наделены особой, сверхчеловеческой мощью, в литературе Нового времени и восприятии человека этого периода они получают негативную характеристику. Они могут утверждать смелую мысль и свободную волю, но всегда замкнуты в своем эгоизме и эгоцентризме, что, собственно, отступнику не присуще.
Античная мифология дает первый подлинный тип отступника - это титан Прометей, возлюбивший людей и давший им огонь, творческую силу, что считалось ранее принадлежностью лишь богов. От него отрекаются все небожители, и его жестоко карает Зевс. Однако Прометей не сломлен страданиями, нравственный смысл его победы очевиден. Он станет героем «Прикованного Прометея» Эсхила (V в. до н.э.), к его образу обратится романтическая литература («Освобожденный Прометей» П.Б. Шелли (1819), «Прометей» Дж.Г. Байрона (1816)). Из реально живших отступников ранее других и более других в XIX в. привлек внимание Флавий Клавдий Юлиан (331-363; цезарь - с 361 по 363 г.), прозванный Отступником. Он жил в переходное время: менее 50 лет прошло после появления эдикта Константина (313), уравнявшего в правах язычников и христиан, еще не завершена борьба язычников с новой религией, а само христианство раздирается противоречиями, возникающими между его различными сектами. Три цезаря до Юлиана принимают крещение только на смертном одре, он пер-
вый крещен при рождении. Среди его воспитателей и христианский священник, и греческие мистики, и софисты. Христианские проповедники - догматики - проигрывают в его глазах по сравнению с эллинами, их высокой культурой, искусством, литературой и философией, открывающей пытливым умам огромные перспективы, тогда как Библия карает человека за желание вкусить от древа познания.
Юлиан, ощущая себя в большей степени эллином, чем христианином, не удовлетворялся работами христиан, но изучал с особым вниманием Платона, в чьих трудах находил утверждение бессмертия лучшей части человека - его духа, и стремление к гармонии, а также и Плотина, мысль которого о строении Вселенной позднее легла в основу мировосприятия самого Юлиана. В свои духовные руководители он выбрал Марка Аврелия - аскета, мудреца и философа. Следуя ему, Юлиан гнушался грубых развлечений, за что его не любила толпа, ибо не понимала. В военные походы он возил с собой целую библиотеку. Затворник и книгочей, он, получив приказ цезаря Констанция, надеявшегося на его гибель, проявил себя как прекрасный полководец и мудрый дипломат. Став цезарем, стремился упорядочить законодательство. «Может ли кто оказаться невинным, если достаточно предъявить обвинение?»14 - эти слова Юлиана актуальны не только в его время. В своих исканиях истины он стремился услышать голос самого божества, а это вело к тому, что он придавал большое значение вещим снам, гаданиям. Здесь его главными учителями были мистики Либаний и Максим Эфесский. Юлиан создал свою систему мироздания, в центре которой был Бог-Солнце, передающий смертным высшее Благо. Культ Солнца сложился в его сознании, когда бог солнца Митра был почитаем и на Западе, и на Востоке. В его сочинении «О Царе Солнце» читаем: «С детства я воспылал пламенной любовью к лучам божественного светила, совсем юным я возносил свой дух к эфирному свету; я желал не только в продолжении дня созерцать его, но даже ночью, если небо чисто и прозрачно, я бросал все, чтобы любоваться небесными красотами. Погруженный в это созерцание, я не слушал, что мне говорили, и переставал сознавать себя»15. Работы Юлиана свидетельствуют о его образованности, уме, о поэтическом и ироническом складе характера. Аммиан Марцеллин так писал о нем: «После дневных трудов в полночь он всегда поднимался - не с перин и не с шелко-
вых тканей переливчатых цветов, но с войлока и бараньего тулупа... затем втайне молился Меркурию, который... являясь движущим началом мира, приводит в действие человеческий разум, и отдавался с полным вниманием государственным делам... Покончив с этими трудами и серьезными заботами, он обращался к изощрению своего ума, и просто невероятно, с каким жаром он одолевал трудную науку возвышенных истин». Не только Отцы Церкви воспитывали его, но и культура античного Рима и Греции были ему близки. Он стремился соединить их идеи: духовность христианства и красоту язычества. Историк Юлиана и его современник Аммиан Марцеллин записал слова умирающего императора: «Я проникнут общим убеждением философов, что дух много выше тела, я представляю себе, что всякое отделение лучшего элемента от худшего должно давать радость, а не скорбь»16. Этот образованнейший и гуманный человек IV в. н. э. стремился соединить красоту Античности, ее философию с идеей всетворящего Солнца, с верой в бессмертие души и возможностью для каждого человека обращаться непосредственно к богу и слышать его голос. Однако отказ Юлиана от христианства (его последнее сочинение называлось «Против христиан») привел лишь к тому, что язычество стало возрождаться только во внешних и порой неэстетических формах. Он стал отступником и от христианства и от язычества, но отнюдь не мог быть назван ренегатом или отщепенцем: он пережил все страдания человека, стремившегося добиться признания новых идей и гонимого толпой, извратившей его учение. В истории христианства действия Юлиана сыграли большую роль, ибо храмы античных богов, ранее отданные христианам, возвращались язычникам, христиане ограничивались в правах, подвергались гонениям. Отцы Церкви старались опорочить Юлиана, умалить значение его личности, даже свести на нет само его восстание против учения Христа, приписав ему через сто лет после его смерти слова: «Ты победил, Галилеянин!» Попытка цезаря-философа соединить радостное восприятие жизни с философией, теологией и моралью не удалась, но сделала Юлиана, отступившего от общепринятых норм и противопоставившего им свои идеи, интереснейшей фигурой для XIX в. с его поисками истины и отказами от обветшавших суеверий.
В 1864 г. Х. Ибсен, создав исторические романтические драмы, находился на распутье: он остро ощущал необходимость
обратиться к современности и заявить о своей системе ценностей, расходящейся с общепринятой. Именно тогда он прочитал Историю Аммиана Марцеллина17. Образ цезаря-отступника захватил его, открыв богатейшие возможности для воплощения новых идей. Ибсен сопоставлял личность своего будущего героя с Фаустом Гёте и даже предполагал предпослать драме прологи, подобные Прологам «Фауста». Однако, читая новые книги о Юлиане, Ибсен еще не представлял себе той драматической формы, в которой он смог бы раскрыть свои гигантские замыслы. Он пишет в 1866 г. «Бран-да», главный герой которого стремился обновить христианство, обновить человечество, пробудив и развив в каждой личности ее самые высокие возможности.
В «Бранде» уже существует мысль об обновлении практической реализации идей христианства, сложившихся к середине XIX в. Поэтому Бранд хочет возродить суровую веру своих предков. Он терпит крах, его отступничество приводит в ярость церковные власти, приносит новые страдания поверившим ему, а сам он в финале с ужасом должен признать, что сумасшедшая Герд видит в нем самого страдальца за человечество - Иисуса Христа.
Вслед за «Брандом» как его антипод и одновременно продолжение появился «Пер Гюнт» (1867). Пер Гюнт - отступник иного плана: предаваясь каждому новому мгновению жизни, он действительно отступает от законов нравственности, от брандов-ского закона «быть самим собой» и превращается в человека, существующего по принципу «быть довольным самим собой». Оба эти произведения, не уводя Ибсена от философского осмысления идеи отступничества, не решали проблемы во всей ее глубине. Обыденность же рождала отступников самого мелкого масштаба, процветавших в основном на ниве норвежской политической жизни. Так появился «Союз молодежи» (1869) с главным героем - политиканом, готовым торговать и своими, и чужими убеждениями, отрекаясь вечером от того, что провозглашал днем. Это была как бы пародия на подлинное отступничество.
Ощущая необходимость радикальных перемен в обществе, являясь современником событий 1848 г. и Парижской коммуны, Ибсен убеждается в том, что радикальные изменения могут произойти лишь в результате революции человеческого духа. Протест Юлиана оказывается ему особенно близок. Следует отметить, что и «Бранд» и «Пер Гюнт» появились в то время, когда мысль о
Юлиане не оставляла автора. Обе эти драматические поэмы стали как бы осколками того колоссального замысла, который воплотился в дилогии и стал называться не «Кесарь Юлиан», как было задумано ранее, а «Кесарь и Галилеянин», ибо именно такое название с особой силой подчеркнет основной конфликт произведения. В 1871 г. Ибсен вплотную приступает к работе, которую закончил в 1873 г.
В 1866 г. датский романтик К. Хаух создал свой роман «Юлиан Отступник», но произведение носило ярко выраженную теологическую окраску. Ибсен избирает философское осмысление деяний Юлиана. В дилогии возникает важнейшая для всего творчества Ибсена идея Третьего Царства, идеального будущего, противопоставленного Двум первым Царствам. Первое Царство взросло «на древе знаний» - это античная философия; Второе Царство «зиждилось на древе креста» - это христианство. Третье Царство - «Царство великой тайны, Царство, которое должно утвердиться на древе познания и на древе Креста вместе, ибо оно ненавидит и любит и то, и другое: начало его живых источников скрывается в саду Адама и в недрах Голгофы»18. Это «Третье Царство», соединив в себе лучшее от идей христианства и эллинизма, должно впитать в себя любовь к красоте мира и суровую нравственность крестного пути на Голгофу19.
Тема Юлиана Отступника во второй половине века захватывает многие умы, ибо мысль о крушении старых идеалов повсеместна. В Германии Ф. Дан создает роман «Юлиан Отступник», который сразу же в 1895 г. переводится на русский язык, но особого воздействия на культурную жизнь России не оказывает. Д.С. Мережковский, задумав трилогию «Смерть богов», первую ее часть называет «Юлиан Отступник» (1894). В очерке «Дафнис и Хлоя» он писал о своем восприятии Юлиана: «Злорадные византийцы хотели заклеймить, а на самом деле украсили. как бы темным венцом увенчали прометеевым именем - "ОТСТУПНИК"»20. Задача Мережковского была продиктована его временем и проблемами своей страны. В лице Юлиана, как писали современники, он изобразил интеллигента конца века. Главные цели романа отразились в вопросах, которые задает его Юлиан и на которые тщетно пытается получить ответ: «Зачем жизнь»? Зачем эта вечная смена рождения и смерти? Зачем страдание? Зачем зло? Зачем сомнение? Зачем тело? Зачем тоска по невозможному?» Проблема смысла
мира и существования человека оказывалась тесно связанной с идеей веры. И снова вопросы: «Кто Он? Зачем Он не отвечает, когда мы зовем? Как Его имя? Я хочу знать Его, слышать и видеть! Зачем Он бежит от моей мысли? Где Он?» Мережковский в своем романе тоже в основном следует фактам, изложенным в Истории Аммиана Марцеллина, часто почти цитирует его, и за Г. Буасье, приводившим переводы из отдельных работ Юлиана. Но в духе русской литературы и культурной жизни Юлиан Мережковского наделяется не только ищущим разумом, но и изломанной психикой. Его душевному разладу противопоставлен гармонический финал, в котором звуки свирели пастуха, совершающего жертвоприношение, сливаются с пением христиан, плывущих на корабле тихим и теплым вечером мимо мирно живущих людей, пасущих свои стада. Для Мережковского обращение Юлиана к Античности -это первое, но неудавшееся Возрождение, за ним последует второе обращение к античным духовным ценностям, когда появятся титаны духа и таланта - Леонардо да Винчи в числе их. Именно они в своем творчестве сумеют достичь соединения античной и христианской культур, достичь гармонии. Роман Мережковского имел огромный успех, его появление отметили чуть ли не все толстые журналы того времени, хотя не все рецензенты признавали его высокие художественные достоинства, видя в авторе более философа или историка, чем писателя - художника21. Роман пользовался едва ли не большим успехом за рубежом: его переводили - на французский (1900), на итальянский, испанский и английский в Америке (1901), на польский (1903), на немецкий (1903).
Немалый интерес в XIX в. вызвал мыслитель XVII в., еврей по национальности Габриэль да Коста. В Португалии, спасаясь от инквизиции, вся семья перешла в христианство, в нейтральной Голландии снова приняла иудаизм. Да Коста был хорошо знаком как с учением иудаистов, Торой и Талмудом, так и с Евангелием и трудами Отцов Церкви. В 1624 г. он опубликовал трактат «Исследование традиций фарисеев», в котором сопоставлял две религии, отступая при этом от Торы и Талмуда. За это он был назван еврейской общиной отступником и подвергнут унизительному наказанию. Немецкий писатель К. Гуцков, входивший в середине XIX в. в группу «Молодая Германия» и стремившийся к обновлению духовной и политической атмосферы в стране, написал драму «Ури-эль Акоста» (1847), положив в основу ее сюжета историю мысли-
теля-бунтаря. Писатель изменил возраст Акосты, придал драматическую напряженность событиям, введя в число действующих лиц прекрасную и умную девушку Юдифь, а вместе с ней и тему любви и ревности. Однако в центре конфликта оказалось исследование самого мыслителя, смысл которого определен следующими словами: «Я разума лучами озарил / Вероученья дряблую постройку, / Воздвигнутую на преданьях устных / И текстах книг священных и мирских»22. Приговор его книге должен быть вынесен «Не об ее значенье философском, / А лишь о том, согласна ли она / В своих основах с Торой и Талмудом...» В работах Акосты его учитель-рецензент видит «глубокие мысли», но грех философа в том, что он осмелился идти своим путем в поисках истины. В синагоге 90-летний Бен Акиба называет Акосту «ахером» (иным). Философ, видя иную сторону проблемы, объединяет себя и всех, подобных себе, с тем, кого назвали Ахером: «Я - Ахер, я всегда иной, / Но лишь в инакомыслии бессмертном - / Всеобщего развития залог!» Осужденный, предельно униженный, попранный по закону синагоги ногами всех, переступающих ее порог, Акоста восклицает: «А все-таки вертится!» - заставляя своих судей вспомнить другого отступника - Галилея. В финале учитель Акосты в последнем монологе подводит итог произошедшему: «Не пора ли / Нам возвестить терпимость, мир, любовь? / ...Пусть же сами люди / Без при-нужденья веру избирают. / Пусть ищут честно, горячо ответ!/ Не вера побеждает. /...Нет. / Деянья наши в жизни побеждают!» Тема Галилея, как и фаустовская тема / «Деяние в начале бытия» /, определяют основную идею драмы Гуцкова: все ищущие новые пути, отваживающиеся иметь свой взгляд на мир, - отступники, но отступники с точки зрения традиционалистов. Философия становится ареной борьбы и поисков новых путей в мире, нового представления о самом мире и человеке в нем.
Библейская энциклопедия так истолковывает слово «философия»: это «наука, имеющая предметом умственное исследование начал и оснований, законов и целей, порядка и связи всего видимого и невидимого, чувственного и сверхчувственного, и отсюда -исследование и определение законов, и целей, и всего бытия вообще, и умственной и нравственной деятельности человека в особенности». На той же странице и в той же статье возникает ограничение, против которого выступали все отступники: «Но все попытки разума в достижении истины, знания, в решении высших
задач, во всех изысканиях своих без света Божественного Откровения, вне учения Церкви, не только недостаточны и односторон-ни, но иногда совершенно ложны и разрушительны»23. Текст издания принадлежит архимандриту Никифору, первое издание -1891 г. Через 100 лет появилось репринтное издание, в котором ничего не изменено, гонение на «отступников» может по-прежнему иметь законное основание.
Л.Н. Толстой, отлученный от Церкви 2 февраля 1901 г., принадлежит к их числу. Отлучение подписано смиренными (принятая формула перед указанием сана) Антонием, митрополитом С.-Петербургским и Ладожским, Феогнистом, митрополитом Киевским и Галицким, Владимиром, митрополитом Московским и Коломенским, Иеронимом, архиепископом Холмским и Варшавским, Иаковом, епископом Кишиневским и Хотинским, Борисом, епископом, и Маркелом, епископом. Однако текст отлучения смирением не отличается. Л.Н. Толстой назван «лжеучителем», который «в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрекся от вскормившей и вспоившей его матери Церкви Православной...» «...он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской...»24 В ответ на это отлучение - признание Толстого отступником три дня, как записывала С. А. Толстая в своем дневнике 6 марта 1901 г., «делали овации, приносили корзины с живыми цветами, посылали телеграммы, письма, адреса»25. Ее письмо Победоносцеву получило распространение и в России, и за рубежом, что вызвало поток сочувственных откликов из других стран. Ответил и сам Л. Толстой, обвинив своих критиков в клевете и подстрекательстве дурных инстинктов толпы. Сам же он утверждал, что отрекся от Церкви, искажающей учение Христа, но никогда не восставал на Господа, а всеми силами стремился служить Ему. После целого ряда лет, когда он стремился воспитать в себе наивную веру, которую он видел у народа, для более верного прочтения Евангелия, в тексте которого он отмечал противоречия, писатель изучал древнегреческий язык, на котором были созданы ранние тексты и сопоставлял их.
В чем же был виноват Толстой? В трактате «В чем моя вера» он писал: «...во всем Евангелии трогало и умиляло меня больше всего то учение Христа, в котором проповедуется любовь, смире-
ние, унижение, самоотвержение и возмездие добром за зло... - Оттолкнули меня от Церкви странности догматов Церкви, и признание и одобрение Церковью гонений, казней и войн, и взаимное отрицание друг друга разными исповеданиями...»26 Особенно большое значение придавал Толстой 38 и 39 стихам 5 главы Евангелия от Матфея: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб»; «А Я говорю вам: не противься злому». Те же формы противопоставлений Толстой отметил в пунктах 43 и 44: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». «А Я говорю вам: любите врагов ваших». Особое значение Толстой придавал разночтениям в пунктах 21 и 22: «Вы слышали, что сказано древними: не убивай...». «А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду.». Особое возмущение писателя вызывало слово напрасно, которого не было в древних списках и даже в некоторых более поздних изданиях, как, например, в Библии Лютера: «Ihr hat gehört, dass zu den Alten gesagt ist: Du sollst nicht töten». «Ich aber sage euch: Wer mit seinem Bruder zürnt (обозлен, разгневан), der ist des Gerichts schuldig». Русский писатель увидел при сопоставлении этих строк противостояние закона Моисея и основных положений Нагорной проповеди Христа, т.е. идей Ветхого и Нового заветов. Отражено это в разных временных формах глагола: Вы слышали - А Я говорю. Закону прошлого противопоставлена идея настоящего - идея Нагорной проповеди Иисуса Христа, принесшего людям Новый Завет -Завет любви. Именно так понял Толстой слова Евангелия. Не менее важными, по мысли Толстого, были слова из начала главы 7 книги Матфея: «Не судите, да не судимы будете». Именно эти слова Христа, слова любви, человеколюбия и мудрости легли в основу понимания им евангельской проповеди.
Догматизм толкования евангельских текстов возвращал к древним временам Моисея и оправдывал «признание и одобрение Церковью гонений, казней и войн, и взаимное отрицание друг друга разными вероисповеданиями»27. Именно эти суждения писателя и вступили в основном в противоречие с догматом официальной Церкви. Именно за критику догм Толстого отлучили от Церкви. Его «отступничество» было по существу наибольшим приближением к светлому, а не аскетическому и суровому, как проповедует Церковь, учению Христа. Неверное толкование слов Христа из 5 главы подменяло учение Христа учением Моисея, уничтожало
великое революционизирующее значение проповеди и страданий Сына Бога и вместе с тем сына человеческого. И не «непротивление злу» вычитал Толстой в Евангелии, а «непротивление злу насилием», а это разные вещи, и писателю не раз приходилось растолковывать эту разницу даже своим адептам. До настоящего времени Толстой считается Православной церковью отступником, отщепенцем, проклятие, отлучение от Церкви не снято с него.
Перешел ли он как персонаж в литературу? В русскую - нет. Слишком живым, реальным человеком он всегда был для России. Однако датский писатель начала XX в. Хельге Роде в драме «Два графа», написанной вскоре после смерти Толстого и переведенной на русский язык в 1912 г., создал образ графа Андерса Бонде, во многом использовав факты жизни и учение русского писателя. Но в драме датчанина перед нами не столько отступник, несущий новые идеи, сколько старик, страдающий от своей раздвоенности, хотя он и говорит о том, что источник силы духа в «простодушной вере», что «вера есть сила, единственная истинная сила»28. Пьеса шла с большим успехом на сцене копенгагенского театра, но интерес был вызван не столько идеями Толстого, представленными в упрощенном и искаженном виде, но использованием фактов быта писателя (сам дрова колет, за водой ходит и т.п.) и противопоставлением итогов жизни личности, близкой Толстому, и персонажа -циничного хищника - графа Стеена, сумевшего возродить свое разоренное имение и дать работу многим людям, тогда как владения высоконравственного Бонде приходят в упадок, разорен он, его семья, те, кто живет на его земле. Автор по-ибсеновски так строит драму, что зрителю самому приходится делать вывод из представленного конфликта. Пьеса давала материал для размышления. Образ отступника выполнял свою функцию, в данном контексте скорее отрицательную, ибо у героя не было будущего.
Романтическое и героическое восприятие отступников XIX веком сменяется более взвешенным и аналитическим в ХХ в. Пьеса Х. Роде уже свидетельствует об этом. Сложнейшие катаклизмы XX в. рождают новых страдальцев, стремящихся добиться торжества гуманности, соблюдения прав человека, они становятся отступниками, ибо идут против устоявшихся стереотипов, против толпы, удовлетворенной наступившим после революции или мировой войны затишьем. Отступники появляются в той стране, где сильно давление власти. Россия оказалась в том числе. В середине
века особенно выделяются А. Сахаров и А. Солженицын. Их позиции не во всем совпадают, но отстаивание прав человека, гуманистическая направленность всей деятельности, стремление к установлению истинной демократии роднит их, как и трагическая судьба, уготованная всем отступникам. Однако в русской литературе не появилось героев, подобных им. В самом начале века, когда отступники от нового режима оказывались либо за решеткой, либо в эмиграции - за рубежом, а иногда и во внутренней, - появился фантасмагорический роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (1929-1940), где Иешуа, Мастер и Маргарита осмелились выступить против устоявшихся бесчеловечных стереотипов или торжествующей пошлости и принести в мир бездуховности светлые идеалы любви и творчества. И снова, как в романтический период, на помощь Мастеру и Маргарите пришел изгнанник из числа ангелов - Воланд. В нем фаустовское начало творчества оказалось соединенным с разрушительным мефистофелевским. Трагической иронией наполнены сцены, когда Дух Тьмы помогает обрести свободу носителям светлого начала.
Литература Европы дала два варианта отступников: это герой романа «Доктор Фаустус» Т. Манна (1947) и Вилфред Саген из трилогии норвежца Ю. Боргена «Маленький лорд», «Темные источники», «Ему теперь не уйти» (1955-1959). Различны типы талантов этих авторов, несходны их задачи в этих произведениях, но два центральных героя Леверкюн и Саген продолжают ряд тех, кто не принимает устоявшееся, всеми признанное и вносят в мир свое видение реальности. Первый создал новую систему в музыке, а второй (писатель, музыкант и художник) - в картинах, вызвавших гнев большинства зрителей и полное непонимание замысла автора, сумел с помощью резких красок и переплетающихся и пересекающихся геометрических фигур выразить свое прозрение будущего, в котором он видел полное нравственное оскудение общества, приведшее в конечном итоге к кровавым событиям Второй мировой войны, к распаду гуманистического начала в мире. Оба эти столь непохожих героя строго вписаны в окружающий их мир: Леверкюн немыслим без сохранившего следы Средневековья угрюмого колорита родного города, а Саген - без моря Норвегии, без ее непроходимых лесов и гор с их страшными оврагами, немыслим он и вне салона его матери, бесед об искусстве дяди и жалкого вида лачуг бедноты. Характеры и среда выписаны в тра-
дициях реализма XIX в., философское содержание усилено сложнейшей системой символов - в духе века XX. Творчество обоих отступников несет теперь не только прометеев огонь: герой Т. Манна хочет своей симфонией уничтожить радостное искусство Бетховена; Саген неоднократно стремится переступить грань дозволенного гуманизмом. Оба они безмерно одиноки, но одиночество является их целью. Неся в себе фаустовское начало творчества, они не избежали и фаустовского же искушения: нечто дьявольское присуще творчеству Леверкюна; изменником кажется своим согражданам Саген даже тогда, когда спасает жизнь людям во время оккупации Норвегии немцами. Но дьявольское начало искупается в них любовью к детям: они, видя растлевающее воздействие общества, хотят спасти души людей будущего. «Боли русалочки в ногах» Леверкюна - это образ, уводящий к самому поэтическому и чистому образу Андерсена; Сагену же присуще нежелание признаваться в своих добрых делах, даже если он таким путем может купить себе свободу и жизнь. Многое вводит их в ряд отступников, лишенных личной корысти, глубоко страдающих и гонимых, не признанных толпой пророков. Оба романа чрезвычайно осложнены передачей особенностей личности незаурядных людей, исследованием их необычной психологии. В них нет центральной и единственной линии отступника, как это было свойственно XIX в. Это сложнейшие полифонические произведения XX в. Однако тема, пришедшая из темных глубин прошлого, продолжает волновать людей, приобретая новые варианты, которые на первый взгляд кажутся чужеродными. К числу этих вариантов можно отнести и тему непонятого поэта Дезерда из романа Д. Голсуорси «Последняя глава» (1933), и^ряд других персонажей. Показательно то, что датский писатель Й.В. Йенсен в эпопее «Долгий путь» (1907-1944), поэтически воспроизводящей этапы становления человеческого общества, главным и вечным героем делает того первого отступника - получеловека-полузверя, который не ушел со своим племенем к югу во время наступления ледника, а устремился к северу, чтобы найти источник пугающего всех огня, он первый высек огонь из камня, чтобы обогреть замерзающих жену и ребенка, он как бессмертный поэт появлялся на всех перекрестках в развитии человечества и нес в себе - одиноком и непонятом толпой - те идеи, которые потом становились основой жизни общества.
В этот же ряд отступников попадает и герой романа К. Гам-суна «Круг замкнулся» (1936), однако теперь это персонаж без определенных занятий и определенного места жительства, то мечтающий о несбыточном на маяке у отца, то отправляющийся за океан; где-то за океаном спасает женщину и совершает убийство. Внезапно возвращается снова в Америку, чтобы спасти от виселицы друга, ибо убийца он сам. Он тихий, скромный человек, но везде чужой. Даже внезапно разбогатев, раздает все деньги и снова становится нищим. Это скорее уже не отступник, а изгой в любом социальном кругу. Так замыкается постепенно круг отступников-титанов, уступая место авантюристам, не имеющим определенной цели в жизни.
Отступники - поэты, мечтатели, ученые, философы, те, чьими идеями согревается душа человечества, чьим умом оно движется вперед, хотя само слово уходит из активного словаря. Ю.С. Степанов в книге «Константы. Словарь русской культуры» вообще не находит ему места, используя в обновленном значении слова «диссидент» и «правозащитник»29. Однако совпадение этих понятий с понятием «отступник» только частичное: понятие «отступник» включает в себя более глубокое и сложное идейное и психологическое содержание.
Примечания
1 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - М.:
Русский язык, 1981. - Т. 2. - С. 758-759.
2
Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М.: Сов. энциклопедия 1972. -
С. 440.
3
Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Г.П. Князьковой,
Т.Н. Поповцевой, М.Н. Судоплатовой. - М.: Русский язык, 1958. - Т. 2. -
С. 981.
4
Большой англо-русский словарь: В 2 т. / Под ред. И.А. Гальпериной и
Э.М. Медниковой. - М.: Русский язык, 1988. - Т. 2. - С. 280.
5 Большой немецко-русский словарь: В 2 т. / Под руководством
О.И. Москальской. - М.: Сов. энциклопедия, 1969. - Т. 1. - С. 65.
6 Русско-немецкий словарь / Под ред. Лепинг Е.И., Страховой Н.П., Лей-
на К. и Эккерта Р. - М.: Русский язык, 1978. - С. 459, 547.
Русско-французский словарь / Под общей ред. Щербы Л.В. - М.: Гос.
изд-во иностр. и нац. слов, 1957. - С. 410.
8
Новый французско-русский словарь. - М.: Русский язык, 1994. - С. 55.
9
Берков В.П. Русско-норвежский словарь. - М.: Русский язык, 1987. -С. 445.
10 Новый большой норвежско-русский словарь: В 2 т. / Рук. проекта
B. Берков. - М.: Живой язык, 2006. - Т. 1. - С. 65, 402.
11 Перевод В. С. Курочкина.
12
Мень А. Сын человеческий. - М.: Вита, 1991. - С. 27.
13
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - М.: Русский язык, 1981. - Т. 2. - С. 11.
14
Цит. по: Аммиан Марцеллин. История. - Киев: Тип. С.В. Кульженко, 1906. - Т. 1, Вып. 1. - С. 212.
15 Цит. по: Буасье Г. Падение язычества. - М.: К.Т. Солдатенков, 1892. -
C. 58-59.
16 Кулаковский Ю., Сони А. Аммиан Марцеллин. История. - Киев: Тип. С.В. Кульженко, 1906. - Т. 1, Вып. 1. - С. 247.
17
Кулаковский Ю., Сони А . Аммиан Марцеллин. История. - Киев: Тип. С.В. Кульженко, 1906-1907. - Т. 1, Вып. 1. - 1906; Вып. 2. - 1907.
18 Перевод А. и П. Ганзенов.
19
ИбсенХ. Кесарь и Галилеянин. Росмерсхольм. - СПб.: Наука, 2006. -С. 777.
20
МережковскийД.С. Смерть богов. Юлиан Отступник. - М.: Худож. лит., 1993. - С. 56. Далее цитируется по этому изданию. 21 Общий герой, сходство проблематики, развития сюжета отразились в статье Мережковского, посвященной Ибсену (Мережковский Д.С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. - СПб.: Тип. М. Меркушева, 1897. Интерес русской публики к теме Юлиана Отступника отразился в журнальных публикациях, чаще без имени автора: «Мир Божий». - СПб., 1895. Кн. 11. - С. 223; «Русская мысль». - М., 1895. - Кн. 11. - С. 211; «Литературные вечера». - СПб., 1901. - Кн. 13. -С. 674. Постоянны сопоставления главного героя с идеями Ницше: «Русская мысль». - М., 1895. - Кн. 7. - C. 363; «Русское богатство». -СПб., 1895. - Кн. 11. - С. 61; «Русский вестник». - М.,1896. - Кн. 1. -С. 260-261; с «Цветами зла» Бодлера и с «Братьями Карамазовыми» Достоевского: «Книжки недели». - СПб., 1895. - № 2. - С. 142, 158. Роман Мережковского сопоставляется с «археологическим романом» «Са-ламбо»: «Русская мысль». - М., 1895. - Кн. 11. - С. 211.; «Литературные вечера». - СПб., 1901. - Кн. 12. - С. 764. Белый А. «Золотое руно». - М., 1906. - № 3. - С. 75, 79. Амфитеатров А. Литературный альбом. - СПб., 1904. - С. 121. Современники Мережковского сравнивали его Юлиана с
Гамлетом и Дон Кихотом, но никогда не ибсеновским героем. Сам Мережковский в статье «Ибсен» (1897) анализировал «Комедию любви», «Привидения» и «Гедду Габлер», но ни «Бранд», ни «Пер Гюнт», тем более - «Кесарь и Галилеянин» в ней не упомянуты: первый перевод дилогии Ибсена осуществлен в 1903 г.
22
Здесь и далее перевод Е. Линецкой.
23
Иллюстрированная полная популярная Библейская энциклопедия. Труд и издание Архимандрита Никифора. - М.: ТЕРРА, 1990. - С. 730. - Репринтное издание. - М., 1891.
24
Определение Святейшего синода от 20-22 февраля 1901 г., № 557, с Посланием верным чадам православные греко-российкие Церкви о графе Льве Толстом // Церковные ведомости при святейшем Правительствующем Синоде. - СПб., 1901. - 20-21 февраля.
25 Толстая С.А. Дневники: В 2 т. - М.: Худож. лит., 1978. - Т. 2.
26 Толстой Л.Н. В чем моя вера // Евангелие Толстого. - М.: Новости, 1992. - С. 196.
27
Там же. - С. 196.
28
РодеХ. Два графа. - СПб.: Изд. А.Ф. Маркса. Б. г.
29
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. - М.: Яз. рус. культуры, 1997. - С. 838.
