CC BY
38
УДК: 811.161.1
Н. В. Писарь
ОЦЕНОЧНАЯ ЛЕКСИКА С СЕМАНТИКОЙ «БЛАГОЙ/ДОБРЫЙ» КАК СПОСОБ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНЦЕПТА «БОГ»
В ДРЕВНЕРУССКИХ ТЕКСТАХ XI - XIV ВЕКОВ
На материале древнерусских текстов XI — XIV вв. рассматриваются оценочные лексемы с семантикой «благой/добрый», репрезентирующие концепт «бог»; анализируются семантические особенности функционирования данных лексем.
Evaluative lexemes with the "good/kind" semantics representing the concept of "god" are considered on the basis of Old Russian texts of the 11th — 14th centuries. The author analyses the semantic features of the functioning of these lexemes.
Ключевые слова: когнитивная лингвистика, концепт, аксиология, этика, оценка, Бог, благо, добро, древнерусский текст.
Key words: cognitive linguistics, concept, axiology, ethics, estimation, God, good, Old Russian text.
Значительный интерес к запечатленным в языке особенностям мировоззрения этноса является характерной чертой современного языкознания, в связи с чем в отечественной науке широкое развитие получает направление когнитивной лингвистики, изучающее «ментальные репрезентации языкового знания» [4, с. 23], хранящиеся в вице особых
Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. 2011. Вып. 8. С. 50 — 55.
мыслительных единиц — концептов. Важная особенность концепта заключается в том, что в нем фиксируются как сведения, полученные вне связи с окружающим миром, так и персональный опыт человека, а значит, в формировании концепта немаловажную роль играет оценочный компонент, поскольку, «выступая в качестве средства познания внешней реальности, оценка формируется не только в эмотивной сфере, но и в концептуальных структурах понятийного аппарата человека» [8, с. 142]. Соответственно, изучение специфики функционирования оценочной лексики способствует выявлению особенностей восприятия этносом окружающей действительности.
В. В. Колесов правомерно называет в качестве основной черты русского народа «его религиозность и связанное с нею искание абсолютного добра, следовательно, такого добра, которое осуществимо лишь в Царстве Божием» [7, с. 229]. Стало быть, для русского менталитета наиболее значимой нравственной категорией, формирующей аксиологическую систему народа, является Благо, Добро — «ценностное представление, выражающее положительное значение чего-либо в его отношении к некоему стандарту или сам этот стандарт» [2, с. 675], поэтому каждый объект окружающей действительности оценивается русским человеком прежде всего с позиции принадлежности или непринадлежности к хорошему, Благу, Добру.
В плане вышесказанного особый интерес представляет исследование оценочной лексики с семантикой «благой/добрый» в древнерусских текстах XI — XIV вв., поскольку, как отмечает О. В. Хабарова, «именно в концептосфере рассматриваемого периода формируются фундаментальные ценностные категории, отражающие самобытность мировоззренческой системы древнерусского человека и в дальнейшем повлиявшие на духовное становление нации в целом» [10, с. 10]. Изменения в мировоззрении восточного славянства в период с XI по XIV в. непосредственно связаны с тем, что в качестве религии новой ценностной ориентации в Древней Руси начинает выступать христианство — вероучение, основанное на осмыслении Бога как абсолютного Добра. Именно поэтому, как указывает Н. С. Ковалев, главным смыслообразующим звеном древнерусских текстов является теистическая оценка (т. е. «исходящая от Бога»), строящаяся на базе таких понятий, как «добро» и «зло», и в основе этой оценки лежит представление о том, что все положительное, идеальное соотносится с Богом, а все отрицательное — с Дьяволом [6, с. 16].
Бог, по мнению Н. О. Лосского, «открывается в религиозном опыте не только как абсолютная полнота бытия, но еще и как высшая абсолютно совершенная ценность, как само Добро во всех смыслах этого слова» [9, с. 50]. Соответствующее представление о Боге в древнерусских текстах реализуется прежде всего посредством лексем вллго «добро, хорошо», довро «все положительное, хорошее (противопол. зло); то, что хорошо, полезно, приятно» (СлДРЯ XI — XIV вв., Сл. Срезневского). Ср.: «вГ всего влага испълненъ» (Изб. 1076); «Довро во от Бога» (!ак. посл. Дм.).
Тесная соотнесенность понятия «благо/добро» с концептом «бог» обусловливает и появление при репрезентации данного концепта таких оценочных лексем, этимологически связанных с основными лексе-
52
мами-репрезентаторами, как влагыи (влагии, влагои) «хороший, добрый», и доврыи «добрый (противоп. злой), близкий, преданный» (СлДРЯ XI — XIV вв.). Данные лексемы выступают в качестве эквивалентов древнегреческой лексемы ауабо^ «хороший, добрый, милосердный» (Сл. Вейсмана), что свидетельствует об их тесной смысловой близости, несмотря на то, что с точки зрения этимологии рассматриваемые лексемы не имеют родственной связи. Так, слово доврыи восходит к индоевр. *дЬаЪЬ- «соответствующий, подходящий» и родственно лат. £аЪег «ремесленник, художник», а влагыи (влагии, влагои) является церковнославянским заимствованием вместо исконно русского *бологъ «благо, хорошо», родственного авест. Ъжт^хба «желанный, дорогой, ценный» и др.-инд. ЪгЬа8ра11Ь «господин молитвы, господь» (Сл. Преображенского, Сл. Фасмера, Сл. Шанского). Ср.: «его же прошенья не лиши его влагий Богъ» (ПВЛ); «зълаго во изволени влагыи въ оць вытии кстьства не имать» (Изб. 1073); «Възносите, Христа, пр^влагого Господа, и тому кланяйтеся» (Сл. воздв. Кр.); «пороучи воу: довроуоуму влюстелю» (Изб. 1076); моли с# владыц^ воу довроуоумоу хытрьци» (Изб. 1076); «Сами же прекраснаго владыкы и предовраго, Бога в^гающе» (Из Иуд. в.).
По мнению В. В. Колесова, поддерживаемому другими исследователями, «лексемы доврыи и влагыи противопоставлены стилистически, о чем свидетельствуют древнерусские тексты» [1, с. 8]. Ср., с одной стороны, «доврыи троудъ, довл# жена» (Изб. 1076), с другой, — «влагын гь» (ПВЛ), что отражается в закреплении лексемы влагыи за выражением духовного, небесного, божественного, а лексемы доврыи — за выражением земного, вещественного, человеческого проявления жизни. Сходной позиции придерживается и Г. И. Берестнев, утверждая, что прилагательное довръ «характеризует предмет с точки зрения его качественности, добротности, бытовой функциональности», причем даже тогда, когда предмет служит «для выражения идей, наполненных духовным содержанием», а прилагательное влагъ всегда указывает на причастность объекта к небесной сфере [3, с. 105]. В целом с этим постулатом соглашаются и другие исследователи, например Р. В. Алимпиева, указывающая, однако, что по отношению к лексеме доврыи не следует оценивать данный стилистический нюанс столь категорично, поскольку в древнерусских текстах наряду с такой противопоставленностью наличествуют и многочисленные примеры семантического параллелизма влагыи и доврыи, проявляющегося в их употреблении в соотнесенности с реалиями, связанными с миром высокой духовности (ср., напр., реализации данных лексем в тексте Успенского сборника: пастоухъ доврыи и влагыи; влагое д^ло — доврое д^ло; влагыи поуть — доврыи поуть и т. п.) [1, с. 8]. Сходное мнение высказывает и Л. П. Дронова, считающая, что «различие в семантике сходных по значению лексем доврыи и влагои оказывается различием в сфере реализации оценки». Если влаго, влагои «прежде всего соотнесено с этической оценкой, "однороднее" в оценочном отношении», то довро, доврыи «реализует более широкий спектр оценок», поскольку, являясь «древним праславянским общеоценочным средством», используется в качестве языкового выражения как
сущностного атрибута Бога, так и того хорошего, что соотносится с человеком [5, с. 69].
При содержательном противопоставлении лексем влагыи и доврыи представляет интерес и то, что лексема влагыи в сравнении с доврыи является наиболее частотной при характеристике сущности Бога. В связи с этим высокая частотность употребления лексемы влагыи ведет за собой и большее количество ее дериватов. Так, в памятниках древнерусской письменности в соотнесенности с концептом «бог» из лексем с корнем добр-, помимо довро, доврыи, функционирует только лексема доврота, имеющая в своей семантике значение «красота, совершенство, превосходство, достоинство» (Сл. Срезневского, Сл. Вейсмана). Ср., например, «...влиз во Господь вс^х воящихся его, хотение их исполнить и молитву их услышить; се красен довротою паче сын челов^ческ» (Сл. и п. К. Тур.). В то же время среди лексем с корнем благ-, помимо влаго и вла-гыи, в качестве лексем, характеризующих субстанцию «Бог», употребляются также влагословенъ (краткое причастие, производное от глагола влагословити — кальки с греч. єuAoYЄІv и лат. ЪепеШсеге «благодарить, восхвалять»), влагоисправляющъ, т. е. «исправляющий, улучшающий», и влагод^ющии / влагод^авшии — причастия от глагола влагод^яти, т. е. «благодетельствовать, делать добро» (Сл. Срезневского, СлДРЯ XI — XIV вв., Сл. Фасмера, Сл. Вейсмана). Ср.: «Благословенъ Богь о всемь» (ПВЛ); «съврьшение же глаголъ ми укажеться влагоисправляющю Богу и словослову» (Жит. Феод. Печ.); «и посл^дь, егда влагод^авшу Богу, отда-мы дългъ от Бога» (Жит. Феод. Печ); «Слава Богу, влагод^ющему мн^» (Девг. деян.).
Лексемы с корнем благ- обнаруживают теснейшую связь и с другими лексемами, выступающими в древнерусских текстах как их контекстуальные синонимы. Таковы прежде всего лексемы милостивыи и ми-лосрьдьныи, имеющие значение «милосердный, сострадательный» (Сл. Срезневского) Ср.: «призр^ на нь всемилостивое око влагааго Бога» (Сл. о З. и Б.); «Азъ, врате, в^ру ими ми, яко н^смь почилъ, о теве моляся влагому Богу. Нъ не в^мь, чьто мыслить милосьрдый Богъ сътворити» (Чуд. Ник. Мирл.).
Непосредственную семантическую близость с вышеуказанными лексемами имеют также лексемы щедрыи, т. е. «милосердный», и (длъго)трьп^ливыи, т. е. «исполненный терпения» (СлДРЯ XI — XIV вв., Сл. Срезневского). Ср.: «щедр во есть и милостив Господь» (Сл. и п. К. Тур.); «Слава ти, прещедрый живодавьче яко сподови мя труда святы-ихъ мученикъ!» (Ск. о Б. и Гл.); «И овратите с# къ гоу воу ваш^моу. гако милостивъ ксть и штедръ: длъготьрп^ливъ» (Изб. 1076); «длъготьрп^ливе в’є" и многомлстве, помилуи м#» (Мин. 1097); «Многомилостиве и трьп^ливе о веззакониих наших Господи!» (Хожд. иг. Дан.).
Таким образом, в древнерусских текстах XI—XIV вв. в соотнесенности с концептом «бог» получает отраженность лексико-семантическая парадигма оценочных лексем с общим значением «хороший/благой», репрезентирующая оценку Бога как абсолютного Блага, распространяющего Добро на все человечество. В центре данной парадигмы находятся лексемы влаго/довро, создающие поле с этимологически связан-
53
ными с ними лексемами вллгыи, доврыи, довротл, вллгословенъ, влл-год^ющии, вллгоиспрлвляющъ. Как компоненты рассмотренной парадигмы выступают лексемы милостивыи, милосрьдьныи, щедрый, (длъго)трьп^ливыи, также имеющие в своей семантике оценку «благой, добрый» и в ряде случаев выступающие как контекстуальные синонимы лексем с корнем благ-.
Список сокращений
Девг. деян. — Девгениево деяние [11, т. 2].
Жит. Феод. Печ. — Житие Феодосия Печерского [11, т. 2].
Из Иуд. в. — Из «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия [11, т. 2].
Изб. 1073 — Изборник 1073 года. М., 1983.
Изб. 1076 — Изборник 1076 года. М., 1965.
1ак. посл. Дм. — Слово к Божию слуге великому князю Дмитрию (Изяславу) черноризца Иакова [14].
Мин. 1097. — Служебная минея за ноябрь 1097 г. [14].
ПВЛ — Повесть временных лет [11, т. 1].
Ск. о Б. и Гл. — Сказание о Борисе и Глебе [11, т. 1].
Сл. и п. К. Тур. — Слова и поучения Кирилла Туровского [11, т. 4].
Сл. о З. и Б. — Слово о Законе и Благодати митрополита Иллариона [11, т. 1].
СлДРЯ XI — XIV вв. — Словарь древнерусского языка (XI — XIV вв.): в 10 т. М., 1988—2008.
Сл. Вейсмана — Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. СПб., 1991.
Сл. воздв. Кр. — Служба воздвижению Креста Никиты Маюмского [11, т. 2].
Сл. Преображенского — Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка: в 2 т. М., 2010.
Сл. Срезневского — Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. М., 1989.
Сл. Фасмера — Фасмер М. Р. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 1964—1975.
Сл. Шанского — Шанский Н.М. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1982.
Хожд. иг. Дан. — Хождение игумена Даниила [11, т. 4].
Чуд. Ник. Мирл. — Чудеса Николы Мирликийского [11, т. 4].
Список литературы
1. Алимпиева Р. В. О концептуальном пространстве «добро» — «зло» в древнерусском языке XI — XIV вв. // Семантика языковых единиц в диахронии: сб. науч. тр. Калининград, 2001.
2. Апресян Р. Г. Добро // Новая философская энциклопедия: в 4 т. М., 2000. Т. 1.
3. Берестнев Г. И. Иконичность добра и зла // Вопросы языкознания. 1999. № 4.
4. Демьянков В. З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. 1994. № 4.
5. Дронова Л. П. История становления общеоценочной лексики русского языка: семантика положительной оценки // Дронова Л. П., Ермоленкина Л. И., Катунин Д. А. и др. Картины русского мира: аксиология в языке и тексте. Томск, 2005.
6. Ковалев Н. С. Древнерусский текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки. Волгоград, 1997.
7. Колесов В. В. История русского языка в рассказах. СПб., 2007.
8. Колшанский Г. В. Соотношение объективных и субъективных факторов в языке. М., 1975.
9. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: основы этики. М., l99l.
10. Хабарова О. В. Триединство «Добро — Истина — Красота» как ядерный компонент концептуального пространства «Прекрасное» в древнерусских текстах XI — XIV вв.: дис. ...канд. филол. наук. Калининград, 2006.
11. Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. С. Лихачева [и др.]. СПб., 1997—1999. Т. 1, 2, 4.
Об авторе
Надежда Владимировна Писарь — асп., Балтийский федеральный университет им. И. Канта, e-mail: [email protected]
About author
55
Nadezhda V. Pisar — PhD student, Immanuel Kant Baltic Federal University, e-mail: [email protected]
