CC BY
36
ОТРАЖЕНИЕ ЯВЛЕНИЙ ПРИРОДЫ В БАШКИРСКИХ НАРОДНЫХ ПЕСНЯХ И ИХ МИФОЛОГИЧЕСКАЯ ОКРАШЕННОСТЬ
(на примере песен, зафиксированных на территории нынешней Челябинской области)
Н.М. Сиражитдинова
Ключевые слова: башкирская народная песня, мифология, явления природы, родина, Урал, ритм.
Keywords: Bashkir folk song, mythology, natural phenomenon, Motherland, the Urals, songs rhythm.
Слово-символ, возникнув в далекой давности, когда сознание людей еще не освободилось от мифологического мышления, сопровождает их во все времена. Если слово-символ, с одной стороны, концентрирует в себе те или иные образы, связанные с окружающим миром и восприятием этого мира, то, с другой, он связан с «элементом тайного сакрального языка» [Хисамитдинова, 1998, с. 210]. Утверждение
A.А. Потебни о том, что «слово само по себе есть уже поэтическое произведение», что в нем «отразились мифологические представления человека» [Потебня, 2003, с. 12] можно применить и к башкирскому народному песенному тексту. Лирическое начало, как утверждают мифологи, в духовной культуре народов можно обнаружить и сейчас. В связи с этим заслуживает внимания мысль ученого конца XIX века
B. Вундта, на которую ссылается В.И. Еремина, о том, что «оживляющее свойство мифа не исчезнет вместе с исчезновением мифологического мышления как господствующего, в сильно ослабленном виде оно будет жить в любом эстетическом действии» [Еремина, 1978, с. 93].
Проблема взаимосвязи народной песни и мифологии интересует ныне ряд исследователей. Ей, например, посвящены исследования кумыкского фольклориста А.М. Аджиева, якутского ученого Л.Л. Габышевой [Аджиев, 1971; Габышева, 2003]. Русский фольклорист Л.М. Ермакова посвятила свою работу исследованию древней японской песенной поэзии, напрямую связанную с мифологическими воззрениями их носителей [Ермакова, 1995]. Исследователи сходятся во мнении, что в фольклорных произведениях образная мифологическая картина мира остается в течение длительного периода доминирующей идеологией предков.
В башкироведении же данное направление также является предметом внимания. Например, появились исследования по мифологии и топонимии, мифологии и этнонимии [Бухарова, 1998; Сулейманов, 2000; Сиражитдинов, 2000], разработан словарь-справочник «Башкирская мифология» [Хисамитдинова, 2002] и др. Однако проблема взаимосвязей мифа и песни продолжает пребывать вне поля зрения. Поэтому мы предприняли попытку восполнить по возможности этот пробел на примере народных песен челябинских башкир. Для анализа нами выбрано 149 песен, имеющих собственные названия1. В данной статье мы обращаем внимание лишь на отражение явлений природы в анализируемых песнях и их взаимосвязь с мифологическими представлениями древних башкир.
В башкирских народных песнях «следы» древней мифологии можно обнаружить на уровне их лексического состава. Интересна в этом отношении лексика, связанная с понятием «ил» («родина»). В анализируемых песнях активны лексемы, которые ассоциируются с родиной: «ер» (земля) в прямом значении употребляется 20 раз и лексема «^іу» (вода) - 70 раз. Народ с любовью воспевает свою родину, землю, называет ее «очень и очень красивой» («бигерэк-бигерэк йэмде»): («Песня о летовке», «Урал» и др.); и вода на родине вкусная - «^1уы тэмле», и ходить по горам - «арkаларzан й0р0Y» («Иремель», «Солдатская» и др.) - приятно. В противовес даются в песнях и антонимы: моя родина и чужая родина (илгенэм - сит ил) («Саитхужа», «Кулуй кантон» и др.); моя земля и чужая земля (ер - сит ер) («На своей родине мы чужие», «Ишбирде» и др.); своя вода вкусная, а чужая - нет (^1уы тэмле - ^1уы тэмhеz) («Саитхужа», «Летовка»). Своя родина наделяется эпитетами золотой и серебряный (алтын ил, к0м0ш ил) («Окопная», «Мадинакай»). Исследователь Г.Х. Бухарова отмечает, что место обитания народа считалось «священным» [Бухарова, 1998, с. 9]. Тюркские народы, в том числе и башкиры, как было отмечено, исповедовали до Ислама тенгрианство, которое уходило своими корнями далеко в недра языческих эпох. Широко известные путевые заметки Ахмеда ибн Фадлана - тому доказательство [Муслимов, 1996, с. 28]. Иногда имя Тенгри использовалось у башкир и в значении «ер» (земля), «^к» (небо), и в значении «ер -^іу» (земля-вода), а в некоторых случаях и в значении культа Родины [Инан, 1998, с. 41, 66]. У башкир испокон веков сохранялась традиция называть место жительства по водному источнику. Встретив незнакомого башкира, спрашивали не адрес, а воду, которую пьют его земляки: «Ты какую воду пьешь?» Ответ звучал таким образом: «Я пью воду из Миасса, там вырос» или «Я пил воду Агидели» и т.д. Данная традиция, безусловно, говорит о том, что у башкир, как и у других тюркских народов, вода была объектом поклонения. Так, например, древнейший башкирский эпос «Урал батыр» начинается с указания водного истоника:
1 Песни зафиксированы во время фольклорной экспедиции в 1962 году в Челябинскую область К. Мергеном, С. Галиным, Ф. Надыршиной, Р. Шакуром и др., Д.Ж. Валеевым (1993), а также самим автором статьи (полевые записи 1999-2008 годов).
«...ДYрт яFын дингеz ураткан..» («...Со всех четырех сторон море...») [БНТ, 1998, с. 27]; один из вариантов эпоса «Заятуляк и Маянхылыу» также начинается с указания озера Асылыкуль и реки Дим [БНТ, 1998, с. 178] и т.д. Воду башкиры воспринимали как живое существо. Так, в эпосе «Урал батыр», в народных волшебных сказках присутствует образ живой и мертвой воды. У башкир до сих пор есть обычай, вызванный стремлением заслужить благословение воды - класть в воду монету или камень (преподношение). С этой целью такой обряд в обязательном порядке совершает невестка [ БНТ, 1995, с. 416].
Кроме того, у тюрков считалось, что вершина горы - это место, которое приближает человека к Тенгри, поэтому горы и скалы (тау-таш) почитались как священные. Сказанное подтверждается и исследователями. Абдулкадир Инан отмечал, что одним из важных элементов преклонения перед Йер-Су является почитание гор [Инан, 198, с. 66]. В песенном материале активно используется и конкретный образ Уральских гор (23 раза), и просто образ гор (15 раз): Урал («Урал», «Старый эскадрон» и др.), тау (гора) («Мужчина», «Кисегач» и др.), бейек тау (высокая гора) («Бутис»), тау башы (вершина горы) («Две березы», «Соловей, голубь» и др.), арка еркэй (земля с горными хребтами) («Азаматов”, «Эскадрон»и др.), арkаларzан йврву (ходить по хребту или гребню гор) («Магисаруар», «Иремель») и др.
Культ гор сродни и культу мертвых. В древности тюрки над могилой возводили курганы, ставили балбалы, делали на камнях соответствующие надписи. Например, широко известны Орхоно-Енисейские тюркские надписи в честь Культегина. Яркий пример культа горы - захоронения на вершине Ауш-тау в Учалинском районе Башкортостана. Тюркские народы Южной Сибири - «алтайцы, шорцы и бельтиры на самой высокой горе в честь Тенгри приносли жертвы» [Инан, 1998, с. 69] и др. В анализируемом нами песенном материале активно употребляется фраза-формула «написал свое имя на камне» («Аргужа», «Новый эскадрон» и др.). В значении культа предков, преклонения перед ними звучат также строки из песни «Урал» о том, что «...От Урала до Алтая раскинулись земли наших предков, защищая свою землю-воду, они пожертвовали свои жизни».
Фольклорист Л.Л. Габышева отмечает, что западная сторона у якутов обозначается словом аргаа [Габышева, 2003, с. 25]. А в тюркских языках aрka - это «задняя сторона». В башкирском языке данное слово обозначает «спину» и этим же словом обозначают и горный хребет или гребень горы. В зафиксированных песнях челябинского края данное слово часто употребляется и, на наш взгляд, также является отголоском мифологического сознания древних башкир. По словам Л.Л. Г абышевой, налицо связь между словом aрka и tor (башк. mYP - почетное место), которое также по обычаю тюрков располагалось у западной стены. А линию, соединяющую вход с противоположной стороной дома, - «линией непрерывного прихода и ухода, связующей потомков с предками» [Габышева, 2003, с. 25]. У башкир же и поныне распространен обычай: дорогого человека, гостя сажать на почетное место - mYP в связи с этим произносятся распространенные фразы типа «эйzэгеz, тYрzэн уzыFыz» («айдате, проходите на почетное место»), «кунак урыны - тYP» («место гостя - почетное»). Таким образом, приведенные выше лексемы непосредственно связаны с культом гор и культом предков.
Не менее важная особенность в выделенных словах, касающихся гор, также и соотнесение частей горы с частями человеческого тела: тау бите (букв.: ‘лицо горы’, в знач. «передняя сторона») («Ирале»); тау башы (букв.: ‘голова горы’, в знач. «вершина») («Донъя малы», «Егет»), тау итэге (букв.: ‘подол горы’, в знач. «склон», «низина горы») («Заркай»). Данные фразы ярко характеризуют мифологическое мышление башкир в освоении пространства, проецируя названия частей тела на окружающий мир.
В башкирской фольклористике и этнографии также внимание уделяется и верованиям, связанным с культом неба. В монографии Ф.А. Надршиной подробно рассматриваются космогонические легенды древних башкир, согласно которым созвездие Медведицы - это ковш Алпамышы, а по другим - это семь дивов или семь девушек [Надршина, 1986, с. 108-110]. У башкир до сих пор бытует обычай при виде созвездия Большой Медведицы произносить, повторяя семь раз на одном дыхании заклинание-хамак: «Етегэн йондоzzо ете тапкыр kабатлаhац, сауап була» («Семь раз повторю “Созвездие Большой Медведицы” - искуплю все грехи»).
В анализируемой нами песне «Сираев» данное созвездие путем олицетворения используется для изображения положения героя песни:
...Етегэн дэ тигэн ете йoндoz ...Созвездие Большой Медведицы,
Aрkaнлaнып та kуйFaн ат Словно конь, привязанный к
кеYек. стойлу.
Кайтармай za ауыл, эй, Не пускают меня домой, эй,
kaрmmaры, сmaрики,
Етем Y£кэн ете ят кеYек. Словно я семикратный
сирота.
[Сираев].
Положение «благородного райзбойника», как и расположение Большой Медведицы, «статично» - он в тюрьме. По народному поверью, невольник-башкир может и семь раз произносит заклинание Большой Медведице, но его грехи, «словно у семикратного сироты», не смываются.
Лексема «кояш» («солнце») в текстах песен ассоциируется с квн («день»). Как отмечает
Л.Л. Габышева, «в тюркских языках <...> земля, солнечный мир является средоточием жизни: “солнце” и
“жизнь” обозначались одним словом “kun”» [Габышева, 2003, с. 23]. У башкир есть фразы кбнсьгРыш (букв.: ‘восхождение дня, восток’), квнбайыш (букв.: ‘заход дня, запад), квн итеу (жить), а лексеме же «квн» также соответсвует и космогоним кояш (солнце).
В анализируемых песнях непосредственно в значении «жить и вести хозяйство» данная фраза встречается в «Песне солдата»: «...Эй, бер уйлаймын кайтып квн итергэ...» («...Эй, думаю я вернуться и жить дома.»). Так, народная песня склонна использовать в своем лексиконе не прямое значение солнца -«кояш», а его синтез - «к0н».
Интересна и весьма содержательна с точки зрения мифопоэтики башкирских песен часто встречающаяся фраза: «иртэнсэккэй тороп...» («Когда встану я утром рано...»). Из анализируемых 149 песен в 14 песнях использована упомянутая фраза («Бадриян», «Ашкадар», «Загидулла» и др.). Люди, просыпаясь утром, совершали некий обряд с добрым пожеланием на предстоящий день, творили молитву в честь Тенгри, позже, когда установились мусульманские традиции, - утренний намаз; просили благополучия и покровительства. Кроме того, из текстов песен явствует, что для башкир каждый новый день открывался заново, с ним связывались новые надежды и чаяния. Человек после сна как бы рождался заново для нового дневного испытания. Утро - это каждый раз новая точка отсчета, откуда начинается «квн».
К богатой мозаике проявлений мифологического мышления человека, связанного с окружающей природой можно отнести и своеобразный песенный ритм.
Не трудно заметить, что в приемах заговорной магии, в башкирских народных сказках, активную роль играют символические цифры. Так, большое значение в заговорной магии имеет его ритм. Например, при болезни младенца, называемой в народе «0с йэн» («три души»), в заговорном тексте (стихе) используются сначала нечетные слоги в порядке убывания до одного, а потом, наоборот, в порядке возрастания от одного слога до семи [Сулейманов, 1995, с. 51].
Исследователь древнетюркского стихосложения Г.Б. Хусаинов, отмечает, что среднестатистический размер древнего тюркского стиха составляет 7-8 сложный размер [Хусаинов, 2004, с. 110]. С.А. Галин отмечает, что в протяжном песенном напеве-речитативе башкир структура стихосложения, в основном, опирается на 10-9 слогов. Однако встречаются и песни с 8-8, 8-7, 7-7 и даже 1-14 сложными размерами [Галин, 1979, с. 234]. Оzон к0й (протяжная песня), как правило, имеет 10-9-сложный размер. Исполнитель при импровизации добавляет в те места, где не хватает должного слога междометия типа «э-эй», «а-ай» или повторно протягивает окончания слов типа «гауышкайым-мы-ы-ы».
Ритм и ритмика челябинских башкирских песен выдерживается в 10-9 слогах, например, песни «Сайка батыр», «Иремель», «Мадинакай» и др. Ровное количество слогов дает и ровный ритмический рисунок. Но встречаются в песнях и строки с неровным или неодинаковым количеством слогов, которые при начертании слогового рисунка напоминают не только ландшафт, но и некую «кардиограмму» песни. Например, слоги в песенных строках «Урал» а (вариант С Султанбекова) располагаются в следующем соотношении: 10-9-109-10-11-11-12-11-11-10-11-10. Если начертить схему (по вертикали - количество слогов в строке; по горизонтали - строки песни), то отчетливо проглядывается уральский пейзаж: 10-9, 10-9 - это склоны гор, остальные разремы - хребет горы, а 11-12 - это пик.
«Кардиограмма» же вариантов одноименных песен имеет тенденцию сохранять определенный ритм. Например, все песни с названиями «Азаматов», «Азаматов кантон» имеют в основе 10-9-сложный размер, лишь в трех вариантах встречается по одному 11 -сложному размеру, который приходится на строфы, повествующие о бренности жизни, и о том, что кони Азаматова возвращаются на родину без своего хозяина. Характерно, что эти самые строфы определяют и лейтмотив песен об Азаматове кантоне.
Среди всех анализируемых нами песен по количеству слогов отличается песня «Эй-хей, кукушка»: 88-8-8-8-8-8-8-8-6. Предпоследняя строка песни, как было указано выше, передает ностальгию по быстро пролетевшей жизни, последняя - печальное и прощальное кукование кукушки. Как бы в унисон словам песни слоговая картина по-своему тонко подчеркивает (...8-6) наступивший закат жизни героя.
Из этого следует, что даже своеобразный ритм в песнях локально изучаемого нами региона создает тональность мифологического мироощущения, отразившегося в поэтическом наследии наших предков.
Таким образом, выделяемые в народном песенном материале челябинских башкир явления окружающей природы, во-первых, служат для создания яркой поэтической картины, во-вторых, привносят в песенный текст мифологическую окрашенность, связанную с поверьями древних башкир, что вкупе и создает национальную песню. Иначе говоря, народная песня состоит из формулы «окружающая природа + человек + слово-символ + ритм», обрамленной степенью мифологичности.
Литература
Аджиев А.М. Народная эпическая поэзия кумыков : автореф. дис. .канд. филол. наук. Махачкала, 1971.
Башкирское народное творчество. Эпос. Уфа, 1998 (на башк. яз.).
Башкирское народное творчество. Обрядовая поэзия. Уфа, 1995. Т. 1.
Бухарова Г.Х. Башкирская мифотопонимия: Дис. .канд. филол. наук. Уфа, 1998.
Габышева Л.Л. Слово в контексте мифопоэтической картины мира : автореф. дисс. .д-ра филол. наук. М., 2003.
Галин С.А. Народная поэзия башкирского народа. Уфа, 1979 (на башк. яз.).
Еремина В.И. Миф и народная песня // Миф. Фольклор. Литература. Л., 1978.
Ермакова Л.М. Речи богов и песни людей. М., 1995.
Инан А. Шаманизм в истории и сегодня. Уфа, 1998 (на башк. яз.).
Миннуллин К.М. Песня как искусство слова. Автореф. дисс. .д-ра филол. наук. Казань, 2001.
Надршина Ф.А. Память народная. Уфа, 1986 (на башк. яз.).
На стыке континентов и цивилизаций : Путешествие Ахмеда ибн Фадлана на реку Итиль и принятие в Булгарии Ислама. М., 1996. Здесь говорится: «.у башкир двенадцать богов: бог зимы, бог лета, бог дождя, бог ветра, бог деревьев, бог людей, бог лошадей, бог воды, бог ночи, бог дня, бог смерти, бог земли, а самый большой бог находится на небе. ».
Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М. ; СПб., 2003.
Сиражитдинов Р.А. Башкирская этнонимия : дис. .канд. филол. наук. Уфа, 2000.
Сулейманов А.М. Заговоры и поверья башкирского народа // Башкирский фольклор. Выпуск II. Уфа, 1995 (на башк. яз.). Сулейманов А.М., Ражапов Р. Башкирский архаический эпос. Уфа, 2000 (на башк. яз.).
Хисамитдинова Ф.Г. Магия слова у башкир // Республиканская научная конференция «Профессор Н.К. Дмитриев и башкирская филология» : материалы конференции. Уфа, 1998.
Хисамитдинова Ф.Г. Башкирская мифология. Уфа, 2002 (на башк.яз.).
Хусаинов Г.Б. Обзор истории тюркско-башкирского стиха // Ватандаш. № 4. 2004 (на башк.яз.).
